Русский Гаргантюа

       Дядя Леша Руев на нашем полустанке считался зажиточным человеком. У него был свой большой дом под шиферной крышей и многочисленная живность во дворе: куры, утки, гуси и даже редкие для наших мест индюшки. Были еще корова, несколько барашков, и в хлеве постоянно хрюкали жирные поросята. За всем хозяйством следила и обихаживала худенькая черноглазая тётя Вера, жена Руева, женщина молчаливая и работящая. Она несла свой крест не ожидая милости ни от кого.
       Сам дядя Леша был таким толстым и оплывшим от жира человеком, что едва ходил, переваливаясь с ноги на ногу, опираясь на загнутую крючком толстую палку. Без этой палки он не мог ничего. Палкой он нащупывал упавшую в песок мелочь и просил кого-нибудь из ребят поднять, потому что сам не мог этого сделать из-за своего толстого живота, опоясанного двумя сшитыми вместе кожаными ремнями. Когда в конторе, где он работал, нужно было поднять с пола упавшие бумаги или еще какие документы, то он пододвигал их палкой к краю толстого самодельного стула, и, наклонившись на один бок, «черпал» их рукой, слегка наклонив свое бочкообразное туловище.
       Нам, ребятишкам, было смешно и жалко дядю Лешу. Но когда он начинал есть и пить, вся жалость к нему улетучивалась, как роса на солнышке.
       Мне дважды удалось присутствовать при трапезах дяди Леши, и оба раза врезались в мою детскую память на всю жизнь. Это было настоящее живое воплощение Гаргантюа, а не сказочного персонажа. Дело в том, что мой отец в свободное от работы на железной дороге время, подрабатывал у дяди Леши плотником: починить что-то, подправить в большом хозяйстве Руевых нужно было всегда. И отец брался за эту работу: лишняя копейка не помешает семье.
       Сам дядя Леша был, в сущности, одиноким человеком. Начальник небольшой лесопункта, где работников было всего семь человек, он ни с кем не дружил. А общения хотелось. Единственной отдушиной для него и было общение с моим отцом. Отец был незлобливым, работящим и тактичным человеком. Руев с ним дружил, хотя назвать это дружбой было трудно. Но так или иначе, они периодически встречались с моим отцом за обеденным столом у Руевых. Его жена, тетя Вера, накрывала стол заранее. Чего тут только не было! Отварная и жареная курятина, соленые грибы, сало, нарезанное такими толстыми кусками, что одним из них можно было накормить двух-трех человек. Дымились большущие тарелки с супом или борщом, сметана стояла в литровых банках, блины высились на самодельном деревянном подносе, выше голов. А еще стояла глубокая сковородка с жареными котлетами, отварной картофель в кастрюле, а посреди стола гора хлеба, нарезанного толстыми ломтями. Летом сюда добавлялся зеленый лучок, целой охапкой, или огурцы, огромных размеров на продолговатой глиняной тарелке. И все это – для двух человек. Вернее – для одного, дяди Леши. Отец ел мало и всегда знал меру и еде, и выпивке. На стол ставилась большущая четверть самогона, заткнутая бумажной пробкой, и граненые стаканы. Только после этого пир, вернее обжорство, начиналось.
       Дядя Леша просил отца разливать самогон по стаканам, опрокидывал один за другим три стакана не чокаясь и без тоста, молча сидел какое-то время, вылупив покрасневшие, как у рака, глаза, и начинал есть. Ел он жадно, смешно, словно у него кто-то вот-вот отнимет всю эту заготовленную пищу. Иногда давился куском мяса, просил отца постучать по спине. Когда кусок проваливался в желудок, просил подать квасу. Тетя Вера подносила большущий алюминиевый ковш с квасом литра на два, и дядя Леша выпивал все одним духом.
       К концу трапезы Руев съедал почти все, что было на столе. Отец скромно сидел с краешку, думал о чем-то своем, а дядя Леша, распустив ремень на штанах, полуразвалившись, сидел на табурете, икая и крестя рот.
       - Хорошо, Василий, посидели, хорошо. Может, еще чего хочешь? У Веры моченые яблоки есть и брусника пареная…
       Отец мотал головой.
       - Не, Алексей Федорович, хватит. Спасибо, стол хороший был, - и деликатно замолкал.
       Я же каждый раз выходил оглушенный всем этим действом, и на всю жизнь приобрел отвращение к обильным застольям. Мне почему-то всегда во главе такого стола видится тучная фигура дяди Леши.
       А Руев вскоре умер от заворота кишок. Оказывается, ему еще не было и сорока лет. Вот так Господь расставил акценты…