Pasquino

PASQUINO
( век прошлый - век нынешний )
       Штиль. Предшествие муссона. Вестник май спешит своим солнцем воскресить листву. Озеленить сопки травой и приготовить небольшой здешний мир к противоборству серости и мраку июньских туманов и мороси. Уйдет день. Ветерок поколышет полночь и стихнет. И утренняя свежесть, заполняя затхлые, в пыли и выхлопах кварталы, покроет росой паутину проводов и дорог паука-урбана. Бред: запах моря в цветах черемухи. Над головой: прозрачная божья обитель. Тучки-летучки скользят и сливаются в волнистом, бархатном темно-синем горизонте, обволакивая висящий в космосе шар. Сюр-реалия капли влаги на кончике носа Я тягостно вздохнул, стряхнув соленый шарик и, ощутив себя отдельно живущим, побрел от свежести…от…от…
На перекрестке-перепутье встречаются и любят горько… Не романс…но…. Обыденно и со мной. Ячейка общества распалась. Не все ли равно по каким причинам. Себя винить -душа не лежит. Жену – совестно. Общество – слишком. Свалить бы все на жизнь бестолковую…На то, что в поисках птицы счастья разбегаемся мы разные стороны, от дома родного, от…от…от самих себя. Но жизни вина в чем? Катились мы сами медленно к тому, что кончит кто-то из нас плохо. И выпало – мне.
       Пришел моряк, нежданно-негаданно из длинного рейса, а дома – жена… в командировке.
       Постыл нежилой, бездетный дом. После каюты-камеры-одиночки вдвойне постыл. И холодильником вымытым, отключенным, и зеркалами пыльными, и баром пустым, и холодной несмятой постелью.
       Не из декабристов я, что в ссылке терпели, да не из них и «други» мои, бездомные…. Впали мы в грех от тоски одиночества, печали мужской. Запили «горькую», закрутили карусель кабацкую, зазывали с нее песеньем-плясками, бульканьем шампанского – веселье. И, среди «веселья», зазвалось ко мне счастье-несчастье мое, и окрестил я его: О, Кармен!
       И настигла меня любовь-забытье. И забылся я в ней в кабацком грохоте и дыму. И после. И забылся я в ней в такси, на пути домой, к нетронутой постели. И забылся я в ней дома…О, Кармен! Она не жена, пылкая, содрала с меня в прихожке штаны и предалась разврату. О, Кармен… Я разомлел в объятиях и лобзаниях… О страсть и сладость измены. Отрава влилась в кровь. Я плавал в теплом мареве женского духа и выплескивал из себя бесовщину. В конце-концов меня не стало. Я растаял. Выплескался.
       Не стало с утра и Кармен. Не красивый , не романтический финал соцарта: из комка носок, груды материи, бывшей еще вчера приличной пиджачной парой, вывернутых карманов. Шкаф зиял пустотами, как разбитый корабль пробоинами в полосе прибоя, и скрипел дверцами на сквознячке…
       Обворовала…с-сучка…д-д…з-заикаться стал. Деньги, все деньги за рейс… О-ох, икота… Как там у Саади? «Не сожалей об утраченном»?! Ох, шмотки-то женины зачем? Ладно упаковки – новье. Те еще не видела и не увидит – много не потеряет. А из шкафа-то зачем? Ну, Кармен!.. Шмоток своих любимых моя благоверная, заботливая, дражайшая – не простит…Ну, Кармен! Ну жадная, ну глупая…Ладно деньги, бумажник-то мужицкий тебе зачем? Поношенный… что ж там еще в бумажнике было? Документы какие? Нет? Да! Да…да-а…а-а-а…а… ну не сволочь?!.. Телефон хоть не додумалась срезать. Нет. Срочно, срочно такси. Срочно похмелиться.
       Вон, Витек, однокашник, уже на «выходе», оформление за кордон закончил, на ремонт, с командировочными, с долларами. Пробился. Всех отшил. А не похмелился и…помер. Вот те и ремонт. Вот те и «далляры».
       Как добрался до парохода не помню. Слава Богу, ребяты уже начали, и свидание с Витьком, земля ему пухом, отложил.

       Светлый май кончился. Небо плакало по мне обложным дождем. Лили слезы иллюминаторы; мок и отмывался от грехов наших и пароход, блестя квадратиками закрытых крышек трюмов. Выгрузка стояла. За бортом, на причале, застыли, нахохлившись и повесив носы, портовые краны. Под них, как под мамок куриц, забились и не двигались цыплята-вагоны. Порт затих и мок. Все мокло. Только подменщики наши, тверезые, в тепле и сухе «работали», не покладая рук, лупясь в домино, косо поглядывая на шалых, диких, неприкаянных, из штатного экипажа.
- Чиф, ты где пропал?
- Ребяты, наливай! Помру!
- Не переживай! Это у тебя нервное. Такие не умирают…своей смертью. А, вообще – ты ж не пьешь?!
- Не пью. Не пью, на хлеб мажу!
- Ладно, не заводись. Давай еще одну! Отпустит!.. Ты, вроде, вчера ничего был…А что так рано рванул? Мы после тебя с полчаса музон гоняли – столько «бабок» ушло…Чувих под конец сняли – полный «атас»! А ты как? Подруга у тебя классная была! Ну, Чиф, ты выступил!.. Весь кабак на ушах стоял, когда вы с ней танцевали… А куда вы мотанули? К ней?
- Ко мне. У нее бабка там, ребенок…Все в одной комнате…
- Может еще и мужик-импотент в чулане с дубиной – «мани» с ****унов трясет?!
- Не может, а «могет»!..Подруга…Да-а…Слов нет…Не заводись…не заводись…Да-а…а-а-а…а…Выдали…Я – ночью, она –с-сучка поутру…Дрых, ни хрена не слышал. Ушла, тварь, с концами. Весь «женин» гардероб «завалила»… И как все утащила зараза?! Там на машину барахла: шубы, джинсовые дела; с этого рейса упаковки – новье… Бумажник, деньги…О-о-о… … … …Партбилет………… А-а-а-, х.. с ним, наливай!.. Но любит!.. я с ней одурел… Всего выкачала… А глаза… В ночи сверкают, жгут…то притухнут…слезка с уголка глазика – кап к ушку. Я слезку пью – не напьюсь. А ушко- детское, нежное… Самому плакать хочется, как дитю… Женщина… обалденная...Слов нет… Не, не могу…Наливай! Навела кого, что ли? Тогда почему мое барахло не забрали? Аппаратура в другой комнате осталась…Может спугнули?...А-а-а, наливай!..Всех нормальных людей жены встретили, а моя?! Видите ли предложили…Нельзя отказаться…Как же, братья по «лагерю»… Пусть теперь и сношается со своими немцами… Тоже мне государственный деятель, посол дружбы народов…Сволочь…и эта тоже…с-сучка – Кармен…Лучше б зарезала…Такая любовь катила…А, наливай!..
       После «шестой» поднялись было ее искать; после «седьмой» про «ментов» вспомнили и про заявление; после «восьмой» собрались давить всех проституток подряд; после «девятой», основательно надравшись, я бросил колобродивших еще мужиков, и, еле добравшись до своей каюты-камеры-одиночки, завалился досыпать бессонную ночь, бессонную жизнь…
       Очнулся. То ли темнело, то ли светлело. Не пойму? Утро? Черт! Вахту проспал! Почему не будили?.. «Главный» стоит, тишина…Нет, «вспомогач» вроде молотит…В иллюминаторе – пелена, пальцем не проткнуть, а «тифон» молчит…Что за чушь?! В глазах – огни кругами… Или это на палубе? Случилось что?
       Вскочил и не сразу сообразил, что случилось все еще два дня назад. И нет ни «тифона», ни тряски главного двигателя. Что за иллюминатором – не океан, а мой родной город. И нет никаких вахт, ни ходовых, ни стояночных. «Подменный» будет еще с неделю, до конца выгрузки. И часть экипажа, вместе с «помпеем», сменят. А мы, с «кэпом», «дедом» и «костяком», должны остаться и двинуть на второй океанский «круг».
       … И что рядом никого нет. Ни жены…и никого, и есть только «бардак» и в каюте, и дома… И ничего не хочется…ни оставаться здесь, ни возвращаться домой. Не хочется думать о жене, о том, что давно ничего у нас нет, кроме шмутья и денег…Не хочется думать о детях, которые могли быть, но так и не появились… Не хочется верить, что в душу плюнула какая-то проститутка…Обокрала, как последнего «поца». А с виду – девочка, паинька, не потасканная совсем. И любовь ее, какая-то не изощренная, не профессиональная, но искренняя, талантливая…Где, гад, так научилась? Глаза…глаза забыть не могу. Черт бы ее драл, с ее глазами…и меня тоже… Так попасться?! Поверил, душу изливал спьяну…Чего спрашивается? Аж слезу сам у себя вышиб. Так вдруг обоих жалко стало…А она?! Ну, не стервь? Удушил бы – встретил…Ох, лучше не думать…Хрен с ними, со шмотками, я б тебе и так отдал: «половину, потом». Обокрала …в лучших чувствах. Давно я так не «пролетал», с самой женитьбы…
       «…Пик. Пик. Пик. Пик. Пик. Пик…» Кажется «глюки» начинаются? О, Господи, это же радио! Пролетел спутник. Гимн Родине. Шесть утра. Понедельник. Тринадцатое…Все! Домой! Как с «тачкой» возле порта повезло? Так, должно, «бляха», хоть в чем-то повезти?!..
       А дома? Это кто ж здесь воевал?! А? А-а-а…оставлю…может «менты» захотят следы поискать? Или убрать все, и пошло оно на…Что «оно»?
       «…Дзинь…дзинь…» - и это не «глюки» - телефон.
- Извините…Сережа?!... Это Наташа…Так неудобно звонить…Я, знаешь…У меня такое чувство…Нет, господи, что я…Подожди…Уходила, будто с жизнью прощалась…И думала: кончится все, оборвется, как убегу поутру…От себя глаза прятала – уходила…Хоть и не монахиня, но с тобой, все как будто впервые…Неожиданно, сумасшедше - сладко…Боже, какая я дура…Боже, о чем я? Помолчи, не отвечай!.. Я сейчас, сейчас… Сережа, прости, что так рано…Говорят – утро вечера мудренее…Но день, вечер прошли…утро…а до мудрости, как до луны. Прости, не могу в сумятице с мыслями собраться. Все тот вечер вспоминаю: и было, и не было…Я не всерьез, отвлечься думала…Просто внешне понравился, чудинкой какой-то притянул…не всерьез…А сама будто в пропасть шагнула… «Брызги шампанского»…Я у бога прощения прошу, а что за грех – минута сладкая? И кто невинен? Господи, я «комплексую», не слушай, сейчас пройдет…Нет, Сережа. Мне серьезно нельзя шампанского…Господи…Откуда ты взялся?! Я бы действительно тебе не звонила!.. Такая глупость…Твоя…моя…Помнишь, на выходе – ты кого-то зацепил, тебя чуть не «забрали»? Ты мне бумажник свой сунул, чтоб документы твои какие-то в милицию не попали?! Куролесил о правах моряков, гулять с женами…С чьими, Сережа?!.. Да нет, нет у меня никого…Дурачок ты!...Ах не помнишь, как женой меня «вышибале» представлял? Хорошо, что в такси успели заскочить…А…такси все-таки помнишь?! Значит не пропащий «алкаш»!.. Сережа! Я когда утром от тебя домой подъехала, стала ключи в сумке искать и наткнулась…в боковушке, за молнией…Да, нет … «случайно», «нарочно»…Сережа! Ну, какая разница?! Знаешь, любопытство…Да…врал - не врал…Да. Господи, Сережа! Не волнуйся! Все цело: деньги, партбилет, удостоверение…Хотела назад сразу ехать…но ты так крепко спал…Да и дочку нужно было повидать, и бабушку успокоить, что жива блудница…А честно говоря…боялась я сразу ехать. Не знаю почему…Сережа, об этом не по телефону...Ладно...Сережа, оставь!.. Я хотела поговорить, Сережа! Думала созвонимся попозже, когда выспишься… Ах, ты потерял?! Да, нет, я твой «номер» сохранила. Просто закрутилась по дому. Бабушка, как всегда разнервничалась…Пока все успокоилось…Звоню, звоню…а ты не отвечаешь. Я поехала, так и не достучалась…Записку оставила. Думаю, ты позвонишь…Молчок. Честно говоря, я разволновалась не на шутку. И сегодня с самого утра названиваю. Думаю – возьмешь трубку, скажу адрес, и все…
       Ты извини, мне на работу бежать надо…Да глупо все…А, забудь! Ты скажи, как тебе удобней? Может в городе, где? Или на работе у меня, в перерыве? Я объясню, как найти…Нет, прости…Домой к тебе не могу…Нет, Сережа…Нет…

       Вот вам звонит подруга-любовница, что вас намедни обокрала и предлагает встретиться, чтобы вернуть большую и главную половину награбленного…Совесть что ли заела?! И несет при этом какую-то ахинею про любовь…И что ответить в прострации? Верни, я все прощу?! Верни оставшееся!.. Не покажусь ли я жлобом? И не сказать ли спасибо, только за то, что отдадут деньги и документы?.. Как все преходяще.
       Глупо. Глупо. Все глупо. Обрадовался. Ее голосу, интонациям, словам без смысла, и чисто женским штучкам. Оказывается, я не придумал ту ночь, и не я один ее придумал. И удивился, что вспомнил о дурацком бумажнике, лишь как о предлоге для встречи. Про остальное и вовсе забыл. И что все ругательства, отпущенные ей вслед, вся грязь, что я на нее вылил – пустая напраслина, и, слава богу, не достигшая ее… Все забыл. Обрадовался. Обрадовался догадке души своей, и что все это не миф, что я влюбляюсь у себя на глазах, но влюбляюсь как-то странно, перевернув все с ног на голову. И что должно быть в самом конце, совершено мной в самом начале, и что я лишил себя какого-то важного отрезка в жизни, и, все же, что-то осталось и не менее важное.
       И так со мной всегда. Стараюсь хапнуть, как будто живу последний день на свете. Я повторяюсь? Нет?! Это почти ее слова. И что ответить? Промолчать? Начать с расспросов? Что, где, да почему? Ушла? Кто видел? Какое идиотское слово – алиби, как налим. Что-то скользкое, рыбье..! додумался до ручки. Я же решил оставить жлобство…Не могу. Не могу и не хочу копаться ни в чем. Когда и что, и кто и как…как не могу и не хочу говорить о том, что произошло с ее уходом. Не могу. Почему? Не знаю. Ее идиотский комплекс вины перед всем миром «вползает» в меня. Не хочу ничего говорить о том «после». Выговорился. И как хочу говорить о том…мало говорить, хочу повторить то «перед» - всю ту безумную ночь. И этого хочет она и боится. И, может быть, это глупо – боюсь и я. Боимся оба разрушить «нечто» из грез и надежд, навеянных нам чудной сценой. Мы как чуткие зрители, не расходимся после спектакля, затягиваем прощание и, испытывая горечь, сожалеем, что пьесу не повторить. Не повторить… так. Актеры стали на час, на день, на жизнь старше. И чем дальше от премьеры, тем меньше будет чувств и больше умения. И, в конце концов, игра достигнет совершенства, и сольются истинные чувства и высочайшее притворство. И сколько будет душ, пойманных этой ловушкой? И, там же - мы, два испуганных зверька, притянутые необыкновенной приманкой. Боимся тем сильнее, чем ближе. Но сильнее страха – желание. Еще полшага и…
       
       Сойдя с асфальтовой дорожки в мокрую траву, на тропинку, ведущую в укромный уголок свиданий, где не слышно шума аттракционов и беготни детей, я брел по парку, ощипывая ромашку: придет? – не придет?
       Было счастливое время зелени. Она набрала силу, блестела капельками дождя, окутанная запахом девственности, играла ветром в травинках и листиках… А я? Я?
       Я – лишний в этом поющем, цветущем, мокром от радостных слез, зеленом мире. И надо, надо уходить. И запомнить эту зелень растущей и без налета пыли. Не вялой, не иссушенной жарой. И как уйти? От новых отношений, новой привязанности, притягивающей, забирающей волю…Как уйти, от нового, забытого старого?

       Мы прощались с Наташей в каюте, в минуту затишья, перед отходом. Наше время истекало. Мы говорили ни о чем, оба в каком-то тоскливом предчувствии. Слава Богу, она не плакала. Слава Богу, не плакал и я. И избегая взгляда Наташи, прятал глаза в брошенную на стол радистом кипу корреспонденции, не пытаясь и вникнуть в смысл телеграммных стройненьких циферок, буковок, имен…
       А в телеграммах – телеграмма, полная сожалений и переживаний от дражайшей и заботливой законной «половины». Она спешила ко мне и не успевала. Туман. Туман накрыл полпланеты. Туман накрывает нас, и, мы, невидимые, проходим мимо, так и не узнав друг друга или неожиданно сталкиваемся и губим себя.


…Рейс выдался непримечательным. Природа моя готовила испытания мне не в море. Вилы! Определенно, вилы!...Эта «падла», соседка, со второго этажа, что раньше в «Арагви», в «свободном полете» подрабатывала, засыпалась на спекуляции. Прихватили ее по-крупному. И даже не ее, а ее товарку – хитрую такую бабенку. Мне мужики, кто «бизнесменил», говорили за нее: по валюте она работает и прочему «контрабасу», оптом. Так среди всего, прихватили и с моим, то бишь «жениным» шмутьем.
       Нет, эгоизм – тягчайший грех! Все свои комплексы лелеем! Куда ж ты, моя милая Натали тогда спешила, дверью хлопая? Английский замок щелкнул язычком в косяк, а не паз… Ушла, как в песне…не оглянулась. Хорошо хоть «падла» со своей товаркой забрели в открытый створ, и по знакомству не борзели. Кто другой прикончил бы, обобрав до нитки.
       Определенно – финиш. Эти «девушки» из теневой экономики – бабы не дуры, сдали меня как поставщика товара: «торговлишка» – не воровство. Заявления-то я в «ментовку» так и не отнес…То любовь, то дела: приемка парохода от «подменного», смена экипажа, продукты, «пожарники», вода - иди туда, иди сюда и т.п., и т.д… И…любовь. Какие шмотки? На ком? Какой жены? С-суки прознав, что заявления нет, и меня нет и близко не будет, взяли и повесили на «фраера» в отлучке всех собак.
       - Да кто с ними связываться будет?! Тем более живу рядом! Ну, сбрасывал иногда с «барского плеча», втихаря от супруги, когда на кабак не хватало… Но чтобы в промышленных масштабах? Да, что я- совсем псих?
Что доказывать? Кто поверит?!
- Плачься, плачься. Кому ты нужен?! – сказала жена и спасла меня от карающего меча правосудия.
- Да тебе, дорогая, если спасаешь. Не знаю, зачем?
- Спасибо скажи, и не плюй в колодец – пригодится воды напиться!
- Спасибо, родная!

Дело круто повернулось…и история кончилась…бы. Но кому-то нужно – таки было, чтобы сознались воровочки. Они и сознались. И сдали меня второй раз, вместе с Натальей. Наташу «подельницы» мои как с ночи засекли, так до утра и «вели». «Падла» инициаторшей была, видать кафтанчики барские покою не давали. Ей –ей! И чего бога гневить?! Я бы воровочек не судил. Ну воспитаны так – делиться, еще с семнадцатого… ну что с ними поделаешь? А если б и судил, так не за то…
       Планида. Ячейка общества распалась. Глупо. Скучно. Рассказывать не о чем.
- Создатель! Ау! И чего все в тяжкую минуту про создателя вспоминают? Выходит есть Он?!
 – Выходит-есть, - отозвался чей-то голос.
- Это ты, Бог, что ли?
Молчание.
- Дожился! – сам с собой разговариваю. – Дожился! – повторило эхо, глубокое и далекое.
- Дожился! – Дожился! – Дожился! – раздробленное, капельками застучало по воде маленькое и тонкое эхочко совсем рядом. Из темноты плеснуло свежестью бурлящей речки, вьющейся как змея вокруг гладких камней с выбитыми на них стрелочками: - В Ад. В Ад. В Ад. Разбиваясь о тесные берега, речка поднимала густую, фосфорящуюся, водяную пыль. В этом светлом пятне, напротив обрыва, за мостком из облаков, висели радужные ворота. «Рай» - прочитал я неброскую вязь цветочных букв над полукружьем свода. От Рая, вопреки сказкам, несло затхлостью. Не дайте Боже туда. Изведусь. – В Ад прыгнуть? От надоевших в этой жизни «трудящихся» отбою не будет!
       Так и стоял с закрытыми глазами, в раздумье: Свезет? Не свезет? Тыча указательные пальцы – один к другому, пока чей-то, до боли знакомый, голос не вернул меня в бытие.
- Хватит блажить! Рай. Ад…Похлебай здесь постного!
Неужто он?! В заместителях Христа…Он и есть! Крестник. «Помпей» - почти коллега с одной палубы. Кто б знал?! Заматерел, в «береговых» ком. секретарь, заматерел. Это вам не среди морского сброда… Еще ступенька и…кремлевские будни. Это кого ж я на пароходе до слез травил с его - ни его идеями всеобщего равенства и справедливости, это кто ж от моих анекдотов страдал, да строчил цидулки в «органы». Добился таки. Да. Господи, как ни крути, а по-ихнему, «по справедливости» и вышло. И праведная месть масс к прожигателям жизни настигла, наконец, меня грешного. Отвязался на мне «помпейчик» бывший за все свои унижения, отвязался, сердешный… И заслали силы небесные певца морей по дороге Данта. Но вместо девяти кругов на пути к высвобождению души, выдержал я только две парткомиссии.
- Да подавитесь вы всем! Квартирой – «жениной»! Машиной – тестевой! Заграницей сраной! И «вашей» и «ихней»! Партбилетом долбанным…Да и нет его у меня! Потерял, давеча, «бумажку», с концами, горе запивая…И опять темнота. И из темноты – ностальгический шепот графини: « А не испить ли нам кофею?» - Господи, твоя воля, еще б про зарю свободы чего услышать?!
- Свобода?! – хрипело надрывно сквозь наваждение – Мы тебя от этого горя избавим! – Это опять он, «помпейчик» бывший, мой феникс-секретарь говорливый, уже на суде, после больнички. Прости меня, Господи, не сдержался я тогда, на последней «разборке» в райкоме, да уладил говоруна в коматозное состояние.
       И самый гуманный суд в мире отвалил мне на всю катушку, добавив в «компот» «покусительство» на святая святых. Тут уж мне никто не помог. Да и не собирался.
ЭПИЛОГ
       Прошли годы. Не один царь в царстве сменился. Прибило и меня к правителям на волне бунта. Как и на заре – попал в струю с биографией. Как же: от жизни отрекся «сладкой», от покровительства власть предержащих, включая супругу собственную. Орал из-за решетки, как пострадавший от «коммунизьму», борец за свободу, этакий. Господи, опять прикидываться пришлось. Я ведь безыдейный. Мне что красные, что белые. Да нехай лупят друг друга, пока со цвету не сойдут… Мне больше зеленый колор нравится, травичка молодая…Ох. Опять струя. Мода пришла на «зеленых». « Сделаем родную землю чище, а воздух – свище!..» с тем и победил. Кто-то меня выдвинул, кто-то подхватил…А горло драть я и сам профессор. И выбрали, не то чтобы за, а – против.
       Но улеглись и эти волны. И после распада империи – я, ее маленький осколочек, тихо опустился на дно, занесен илом и забыт публикой также быстро, как до того взнесен. Как там у Саади? «Не сожалей об утраченном»?
       Я понял, что жизнь не кончилась, и помирился с женой. Мы создали коммерческий альянс и увлеклись литературой об итальянской мафии, и некоторые аналогии забавили нас. Мы быстро обогатились на неизбывном желании народа что-то кушать и во что-нибудь одеваться. Мы стали на ноги, опираясь на проклятое прошлое, несмотря на публичное отречение и отмежевание. Мы не потеряли своих связей с «особо приближенными» ни в старой, ни в новой жизни. И пока на поверхности. Деньги текут к нам рекой, и мы направляем ее в глубокие, подземные озера, отстаивая их до кристальной чистоты. За табльдотом и теннисом я встречаюсь с интересными людьми, многие из которых слыли ранее непримиримыми. Видел как-то и секретаря коммунистического, крестника, «помпея» своего, строителя светлого будущего. Сидит «фунтом» в фирме приличной, на «возрождение» зарабатывает. Флагом машет, песню поет: воруете, Россию продали, народ в нищету загнали! Пена со рта: мы, мы…Да нам власть, да нас народ…Мы – они… А живет-то с торговлишки. «Коммерсант» ити его душу…
       Ладно, кто старое помянет – тому глаз вон. Но и совсем слепым ходить не хочется, ибо кто забудет – вон оба. Совесть о происходящем особо не мучает, сплю спокойно, но в церковь хожу, жертвую. А насчет веры, как ты мне, Бог, говорил: Истинно верь и к истинной вере придешь! – Прости, Бог, не могу… Гляну, как кидается публика от одного к другому, а в глазах та же муть, что и у меня, - не могу.
       Завяжу я скоро совсем. И с «коммерцией», и с «женой». Уйду в природу. Жаль не знаю, когда. Друзей не осталось…Гостей принимаю в обители тайной. Нет, Наташи среди них нет. Думал, и в сердце нет. И на случайный вопрос: Что вам хотелось бы больше всего? Рассеянно отвечаю: - А черт его….
       Но после суеты «приемов», в одиночестве падает взгляд на вазы с живыми, несущими аромат и покой, безмолвными существами… И я вспоминаю ответ, то единственное слово…
 
Примечания
Чиф – от англ. chief –старший помощник капитана
Главный- основной двигатель
Вспомогач- вспомогательный двигатель для выработки электроэнергии
Тифон – устройство для подачи предупредительных звуковых сигналов ( в тумане и т.д)
Ходовые – вахты в море, обычно четыре часа через восемь.
Стояночные – вахты в порту.
Кэп – капитан судна
Дед- старший механик
Помпей – на советском флоте помощник капитана по политчасти ( помполит )
Костяк – основная часть экипажа – «старички», сидящие долго на одном и том же пароходе.
Пароход – слэнговое название моряками любого судна, независимо от типа
Круг- рейс во фрахте( обычно несколько месяцев ) без захода в отечественные порты
Подменный- сменный экипаж в порту, для обеспечения погрузки , выгрузки и т.п., в то время как основной экипаж отдыхал перед следующим рейсом.
«Контрабас» - контрабанда: ввоз и вывоз товара и денег без декларации, уплаты пошлин, и т.п.