Маг

       «Маг, выходи !!!» - срывающийся на высокой ноте девичий голос отразился искаженным эхом от отвесных стен долины и далекого молодого соснового леса.
       Клонившееся к закату солнце невозможными зелеными искрами брызнуло из крупных изумрудов на ее запястьях, отразилось в полных гнева и боли глазах, змей скользнуло по лезвию богатого изукрашенного клинка.
       Белоснежный конь развернул крылья для приземления и его копыта высекли мелкий щебень из неширокой, саженей в 200, площадки, предварявшей вход в пещеру. Всадница спешилась и крикнула еще раз.
       Несколько мгновений ничего не происходило: казалась природа и та замерла от невиданного безрассудства – молодая, еще далеко не достигшая мастерства ученица бросала вызов своему учителю, другу, наставнику… Затем черное отверстие входа заклубилось туманом движения и на пороге показался тот, на кого была сейчас направлена вся необузданная ярость ее души. Резкие черты лица, казалось заострившиеся еще больше за последние несколько дней, хранили следы немалого удивления : он ожидал чего угодно, но только не этого !
       «Перестань, успокойся!!!», - безмолвный приказ прозвучал так же четко, как если бы он был отдан голосом, но цели своей не достиг. Сверкающий холодным огнем клинок очертил дугу в пяди от его выброшенных вперед пальцев, всколыхнув глухой отблеск в темном, казалось не отражавшем никакого света перстне. Он переместился лишь для того, чтобы его приказ мог прозвучать для нее с другой стороны, тем неуловимым скользящим движением, которое доступно лишь мастеру магии и боевого искусства…
       Исход этого поединка был предрешен заранее - слишком не равны были силы, да и ярость – плохой советчик в бою против посвященного. Они кружили по площадке: он не нанес ни одного удара, в промежутках между порывистыми атаками стараясь достучаться до ее онемевшего от боли и гнева разума.
       То что произошло дальше не смог бы объяснить, наверное, ни кто: вмешалось ли провидение, или сила противостояния двоих исказила пространство – но совершенно неожиданно, в момент, когда маг оказался спиной к обрыву, плоскость площадки дрогнула, поплыла и обрыв, окутавшись жидким дрожащим маревом, отодвинулся на сажень назад!
Противники не заметили этого: она - потому, что наносила верхний удар, не смотря под ноги, он - потому, что пытаясь поймать ее взгляд, постепенно забывал об осторожности. Красным огнем сверкнул клинок и он отступил лишь на шаг, спиной ощущая, что сзади еще есть пространство… Но это был обман !!! Она никогда бы не решилась взмахнуть мечом, сбрасывая его в пропасть, никогда – не смотря на всю свою решимость.
       Наваждение развеялось также неожиданно, как и появилось, но было уже поздно – он оступился на рваном краю обрыва, с удивлением и какой-то поразительной отстраненностью осознав, что чутье подвело его в первый и к сожалению последний раз в жизни… Последнее, что он услышал, был нечеловеческий крик, вырвавшийся из груди существа, за которое он сам не раздумывая отдал бы жизнь…


       Она бежала вперед, отбросив ставшее в один миг ненужным оружие, потом скользила по острым камням осыпи, замыкавшей обрыв справа, не замечая иссеченных в кровь рук, захлебнувшись в так и не вырвавшихся наружу рыданиях. Надежды не было - все произошло слишком быстро, чтобы он смог применить какую-либо из магических практик, а обрыв был слишком высоким для удачного приземления.
       Она нашла его внизу на острых камнях с выражением безмерного удивления на бледном, измученном событиями последних дней лице. Крови было мало, но она не сомневалась в том, что никакая помощь, мольбы или заклинания не способны возвратить к ней того, кто ушел навсегда…
       Ничего не чувствуя онемевшей душой, она позвала коня, вернулась на обрыв и подняла оброненный в пыль клинок. Теперь ей оставалось лишь исполнить для своего учителя последний долг. Память на миг унесла ее на поле битвы, где она, 13-летняя девчонка, вместе с другими, более опытными в подобных делах женщинами, снаряжала в последний путь тела воинов, чьи души навек вознеслись в обитель предков.
       Молодые сосны оказались на редкость податливы ее мечу, как бы сами мечтая сложиться в погребальный костер для дорогого ей человека. На миг заходящее солнце окрасило капли живицы на срубленных стволах багрово-красным и они напомнили ей капли старого вина, выплеснувшегося из случайно разбитого ею бокала в кабинете отца.
Она до сих пор помнила ужас, охвативший ее при виде хрустальных осколков, брызнувших во все стороны по каменным плитам. Но отец, князь, слишком любил ее, единственную дочь, наследницу, любил, несмотря на то, что вопреки ожиданиям, она ни была похожа ни на него, ни на так рано покинувшую этот мир красавицу – мать. Поэтому ей удалось в тот вечер избежать наказания, но в глазах отца, кроме безмерной любви, она впервые прочла тогда тревогу за непутевое дитя, которое не хочет заниматься ни одним из положенных девочке ее возраста и положения занятий, и уж точно завалит посвящение в девушки, положенное всем 12-ти летним дочерям ее рода…


       Он пришел в замок промозглым ноябрьским вечером, когда стража, спрятавшись в караулке от пронизывающего до костей ветра, никак не ожидала встретить путника у ворот. На его настойчивый стук наконец спустился не старый еще стражник, только что проигравший сотоварищам карты, и поэтому назначенный для общения со странным путником в потрепанном дорожном плаще, шляющимся по отнюдь не безопасным дорогам в чертов голос. В приоткрытую для дипломатических переговоров щель калитки стражник смог рассмотреть и другие подробности: странную квадратную котомку за плечами путника и его видавший виды дорожный посох, увенчанный, по старинному обычаю, изображением охранного животного. Но присмотревшись, стражник отпрянул с удивлением и сплюнул через плечо. Посох путника венчал не тигр, дарующий силу и ловкость в борьбе с дорожными грабителями, не бык – неутомимый в дороге, и даже не орел, помогающий видеть трудности пути до того, как они возникли – навершием посоха странного незнакомца была (смешно сказать) обыкновенная кошка, чинно обхватившая передние лапы длинным хвостом. Такого сомнительного субъекта уж точно не стоило пускать в замок на ночь глядя, и стражник уже приготовился закрыть калитку перед самым носом незнакомца, но вскинув глаза, напоролся, как на лезвие кинжала, на твердый и чуть-чуть насмешливый взгляд его серых глаз. Хорошо, что эта встреча произошла один на один, иначе стражник ни за что не смог бы объяснить частенько подтрунивавшим над ним товарищам, почему он вдруг посторонился и, даже не задав обычных для такого случая вопросов, пропустил незнакомца внутрь.

       Маг - а профессия незнакомца оказалась именно такой - как-то неожиданно быстро вошел в тесный круг замковой братии. Все дело было в том, что, как оказалось при ближайшем знакомстве, у него присутствовала черта характера, не часто встречающаяся у обычно суровых и мрачных представителей этой профессии: наш герой обладал мягким, никого не обижающим чувством юмора, что так хорошо проявляло себя в замкнутом мирке замкового быта. Его незлобливые шутки и розыгрыши надолго становились предметом веселых воспоминаний у жарко потрескивающей печурки в тесной караулке, и на просторной замковой кухне среди ароматно дымящихся чанов и кастрюль. Причем громче всех смеялся, как правило, сам разыгранный недотепа.
       Молодые матери, сами того не замечая, стали доверять магу своих прихворавших детей, тем более, что обычно наутро хворь исчезала, словно ее и не было. Маг стал таким же незаменимым атрибутом замка, как и цирюльник, сперва ревновавший более сильного во врачевании конкурента , но быстро смирившийся со своей судьбой, не в последнюю очередь под влиянием страшных рассказов замковых шутников о колдунах и их крутых взглядах на проблему профессиональной конкуренции.
       Желанным гостем маг стал и на пирах, где мог выпить, не пьянея, совершенно невероятное для человека количество медовой браги, чем снискал немалое уважение дружинников и самого князя, заслуги на питейном поле ценивших так же высоко, как и заслуги на поле бранном. Да и на дипломатических приемах он незаметно, благодаря нескольким удачно брошенным фразам, потеснил в значимости верховного волхва, важно восседавшего одесную князя.


       Она росла гадким утенком, некрасивым и угловатым. «И в кого только такая уродилась?», - вздыхали замковые старухи, вспоминая так рано ушедшую из жизни ее красавицу – мать - горячо любимую супругу князя. Но матери своей она не помнила, иначе бы сразу поняла, что от нее она унаследовала гриву медно-золотых волос, ни за что не желавших расчесываться и доставлявших ей так много хлопот. Не знала она и того, как красиво сверкают фамильные драгоценности – зеленые изумруды - в этих необыкновенного цвета волосах, а если бы знала, может не смирилась бы так легко с ролью нелюдимой дурнушки, уготованной ей злыми языками девчонок – одногодок.
       Она росла, как придорожная трава. Отец, занятый делами немалого княжества, редко находил время для дочери. Едва осилив грамоту, она наотрез отказалась продолжать обучение, не находя в себе больше сил сидеть в темной келье старого затворника – замкового учителя книжной премудрости. Ее не привлекали обычные девичьи занятия – вышивка, шитье, танцы и разговоры о будущих избранниках.
 Единственной ее непреходящей страстью были лошади. Она могла часами сидеть в полутемной конюшне, помогая конюхам, перенимая от них все секреты и премудрости конного мастерства. А в редкие свободные от дел по конюшне минуты, она вскакивала на неоседланную лошадь и неслась быстрее ветра по окружающим замок холмам к самому горизонту…


       В первый раз судьба свела их круто и неожиданно, не спрашивая, как водится, чьего-то разрешения или согласия. Первые роды любимой белой кобылы князя затягивались… За пол суток в конюшне успели побывать и поочередно опустить руки старший конюх, цирюльник и даже сам верховный волхв, мельком бросивший взгляд в сторону измученной кобылы и изрекший: «Этому жеребенку не суждено появиться на свет!».
       Она со стойкостью, не свойственной семилетней девочке, переносила мучения своей любимицы, наотрез отказываясь покинуть конюшню. Фраза, оброненная волхвом, вызвала в ее неокрепшей душе целую бурю эмоций, ведущими из которых были ненависть к «старому козлу», и тревога за свою любимицу, которую она, еще не решившая для себя проблему жизни и смерти, так боялась потерять! Эти страх и ненависть подхлестнули ее и она решилась на поступок, который потом часто являлся ей по ночам в беспокойных детских снах.
       Положив голову любимицы на измятую солому, устилавшую пол конюшни, она змеей выскользнула наружу и вихрем понеслась в дальнюю часть замка, где в полузаброшеной башне располагалась жилище мага, выделенное ему от княжеских щедрот для ученых занятий и магических изысканий. Одним духом преодолев стертые ступени, она отворила тяжелую дубовую дверь на кованых петлях и застыла на пороге, едва ли осознавая смысл происшедшего: это был порог, который с момента прибытия мага в замок не переступала нога ни вельможи, ни простого смертного, кроме хозяина этих покоев. Посланные за магом стражники или слуги обычно почтительно стучали в эту дверь, замирая шагах в 10 от нее в ожидании пока маг милостиво соизволит выйти и выслушать их нижайшие просьбы. О том, что находится за этой дверью, ходили легенды, и как обычно бывает в таких случаях, молва быстро сформулировала в отношении нее неписаный закон: «Дерзнувший увидеть комнату мага в одночасье ослепнет до конца своих дней !». Если бы не критичность ситуации, она не смогла бы себе даже представить столь дерзкого поступка!
       Маг сидел у окна, переворачивая пергаментные страницы видавшей виды книги, и заходящее солнце бросало резкие тени на его казавшееся много старше своих 35 лет лицо. «Чего тебе, дитя?», - его голос прозвучал, вопреки ожиданиям, мягко, почти ласково. «Там, на конюшне… Жеребенок…Скорее… », - только и смогла выдавить она, задыхаясь от собственной, непонятно откуда взявшейся, смелости. Сказала и утонула в серых, обращенных на нее глазах: они показались ей дверями в иной мир, где все по-другому, где никто не счел бы причудой или дурачеством ее способность успокаивать одним словом взбесившегося жеребца или призывать коня в мыслях на расстоянии…
       Как в полусне видела она мага, быстро собирающего диковинно блестящие инструменты, похожие на инструменты замкового цирюльника, несколько пузырьков с темными жидкостями и отрез чистого отглаженного полотна. Собрав вещи, маг шагнул было к двери, но, поравнявшись с девочкой, быстро произнес только одно слово: «Не успеем», и уверенным движением увлек ее в дальний угол комнаты, не видимый человеком, стоящим у дверей. По дороге в его руках невесть как оказался посох с венчавшей его фигуркой кошки. В углу на полу был очерчен круг, а в круге она заметила символ, значение которого было ей неизвестно. Его руки мягко легли на ее плечи, и в мозгу вдруг с ужасающей ясностью вспыхнул образ конюшни и страдающей лошади на полу… Последнее, что она увидела, перед тем как провалиться в спасительный туман забытья, были глаза кошки, вспыхнувшие двумя зелеными изумрудами и странные письмена, зазмеившиеся синим огнем по периметру круга, в котором они стояли...

       Она очнулась наутро… Лучи восходящего солнца косо били в маленькое окно конюшни. Сознание возвращалось к ней постепенно и первым, что она увидела, был маг, с уставшим, но довольным лицом вытирающий руки чистым рушником. Потом взгляд ее переместился на, казалось, бездыханное тело белой кобылы посреди конюшни. «За ее жизнь пришлось побороться, но теперь она, надеюсь, вне опасности », - услышала она голос мага, окончательно вырвавший ее из цепких лап забытья. «Операция была тяжелой, мне пришлось усыпить ее», - продолжал все тот же голос. «Как и меня», - почему-то подумалось ей. Затем пятно света из оконца переместилось в угол конюшни, за фигуру распростертой на полу лошади и сердце девочки радостно встрепенулось: медленно перебирая нетвердыми еще ножками к матери подошел жеребенок, с абсолютно белой, как и у нее, атласной шерсткой и двумя уродливыми свежими шрамами по бокам. «Наверное, магу пришлось поработать и над ним», - подумала она. «Жеребенок безвозвратно испорчен», - проскрежетал из мрака конюшни голос старшего конюха.

       Еще не окончив магической операции, он у же знал, что ему удалось! Удалось сделать то, чего ни удавалось до него никому со времен магов древности ! Ведь для этого, как он прочитал в старинном манускрипте, найденном на пыльных стропилах университетской библиотеки, нужна была ни только безумная вера в успех, ни только высочайшее мастерство мага и лекаря, но и самозабвенная, доходящая почти до полного отождествления, любовь к лошадям.
       Лошадьми он увлекался с детства. Но не те, деревенские мерена, что покорно таскали за собой то плуг, то борону, то воз, с огромной копной заготовленного для них же сена, были его страстью. Нет, ему нравились те статные, норовистые кони и кобылы на которых проезжали иногда через его деревню благородные господа ! «Чтобы быть хозяином такой лошади, сынок,», - сказал как-то отец, подметив загоревшийся взгляд сына, - «не достаточно иметь много денег – надо иметь голубую кровь!». Эта фраза отца навсегда осталась в сердце маленького простолюдина, определив во многом его будущую жизнь.
       В 13, едва пережив посвящение в юноши, он сбежал из родительского дома, нахально явившись в славный университетский город, и ни к кому - нибудь, а к окруженному ореолом легенд и всеобщим почитанием, верховному магу княжества, дерзко заявив, что хочет стать его учеником, да не просто учеником, а лучшим, способным развить и преумножить способности и славу великого учителя! Вопреки ожиданиям, он был принят в университет (полный курс университетской премудрости лекарского факультета был необходимым, выдвинутым старым магом, условием его дальнейшего обучения) и окончил его с отличием. С тех пор не было высоты, которую он не покорил бы своими знаниями, настойчивостью и поразительно сильной для сына простого крестьянина волей!
       Но этой ночью, в тускло освещенной лучиной конюшне, он, как никогда в жизни, был близок к поражению! В какой-то момент он понял, что его подводят не блестящие знания, не вера в успех, а именно та тщеславная страсть к избранному, что вела его до сих пор по жизни. Для осуществления задуманного необходимо было любить не только красивых, породистых лошадей, но и весь лошадиный род в целом, не разделяя его на господ и низкорожденных. Но теперь, когда он находился на половине пути к задуманному, уже поздно было менять что-то в себе - необходимо было действовать быстро, четко и осознано! Взгляд мага, как бы случано, скользнул по охапке свежего сена в углу конюшни, на котором, свернувшись калачиком, сладко спала отважная девочка, что привела его сюда. Ему пришлось отправить ее в страну снов, ибо негоже ребенку видеть кровь и иные подробности хирургической операции. Сознание мага осторожно коснулось долины розовых детских сновидений, и вдруг перед ним распахнулся целый мир безудержных красок, звуков и образов, центральное место в котором занимали лошади и, почти животное сознание единства с лошадиной душой. Он знал, как опасно подключаться к незрелому еще сознанию ребенка: в случае неудачи ему пришлось спасать бы уже девочку, бросив на верную гибель лошадь и жеребенка ! Но он не привык отступать, поражения были не в его характере! Осторожно, будто ступая босыми пятками по острой гальке, он приблизился к душе спящей девочки, затопленной ослепительным зеленоватым сиянием. Дальнейшее было делом техники, он не раз проделывал подобное с согласия человека, а чаще без, пропуская через себя и сжигая негативную, застойную энергию болезни. Но сейчас все обстояло по другому: едва успев открыть принимающий канал, он погрузился в теплое, лазурное, кристально чистое море, мощным потоком устремившееся в его душу. На долю мгновения он потерял самоконтроль, настолько это было хорошо и неожиданно, но в следующую секунду железная воля заняла свое место у руля сознания и он с головой ушел в работу с общим тепер для них энергопотоком...
       
       
       Однажды, бродя извилистыми коридорами замка, прислушиваясь к странной грусти, что иногда без всякой видимой причины охватывает душу подростка, она наткнулась на массивные, вырезанные из цельного векового дуба двери библиотеки. Не то, чтобы раньше она не заходила сюда, но в это мгновенье у нее вдруг возникло ощущение, которое не раз пугало в ней окружающих – ощущение чего-то важного, что вот-вот должно было произойти. С немалым усилием отворив тяжелые створки, она вошла под высокие своды и замерла среди массивных полок, уставленных древними фолиантами. Затем, повинуясь внутреннему порыву, быстро прошла в дальний угол у стрельчатого витражного окна и взяла наугад объемную книгу с верхней полки. «Давненько никто в нее не заглядывал», - подумала она, стряхивая с раритета пыль. Сафьяновая обложка была обильно украшена яшмой и сердоликом, и она с удивлением поняла, что держит в руках один из томов официальной истории княжества, невесть как оказавшийся на столь отдаленной полке. Лишь перевернув первую страницу, она поняла, почему книга эта была предана забвению.
       Речь в этом томе шла о темном периоде истории княжества, который чуть было не закончился плачевным финалом. Маг, обитавший в то время при дворе, нимало искушенный в общении с темными силами, интригами и лестью снискавший расположение и доверие князя, сам попал под их власть, и вместе с собственной бессмертной душой чуть не погубил все княжество, открыв дорогу в наш мир потусторонней нечисти. Тщеславный безумец пал первой жертвой опасного эксперимента, а расхлебывать его последствия пришлось оставшимся в живых! Этот период впоследствии летописцы предпочитали обходить молчанием, видимо памятуя об ужасе, вселившся тогда в души людей.
       Перевернув еще страницу, она замерла… С портрета, выполненного во весь рост иллюстратором книги, на нее смотрела женщина с прекрасным властным лицом и фигурой богини. От портрета, казалось, исходил невидимый приказ, и девочка, повинуясь ему опустилась на колени перед раскрытой книгой. В следующую секунду она поняла, кто смотрит на нее с портрета завораживающим взглядом зеленых, таких же, как и у нее самой, глаз! В княжеском роду все представители имели карие от светлого до темного, как ночь, цвета глаза, и лишь у нее, да у ее прабабки, магини, взявшей на себя управление княжеством в самый трудный момент, глаза были изумрудно-зелеными, как листва майских деревьев, уже набравшая силу, но еще не запыленная летним зноем. «Не к добру это…», - шептали по углам няньки, наблюдая, как обычный для младенцев темно-голубой цвет глаз заменяется у этого, и без того странного, ребенка на изумрудно-зеленый, какой, как правило, бывал у столь редко встречающихся в этих местах ведуний.
       Вообще, отношение к магии в княжестве, чуть от этой самой магии не погибшем, могло бы быть, мягко говоря, критичным. Но благодаря высшему магическому искуству легендарной прабабки, спасшему государство, когда спасти его могло только настоящее чудо, в сознании обывателей произошло некое «обнуление», и отношение к магии осталось таким же любопытно-недоверчивым, как было до того.
       Но была и еще одна причина, по которой историки стремились обойти стыдливым молчанием столь впечетляющую личность. В то смутное время в замок невесть откукда пришел юноша, называющий себя непонятным словом «миссионер». Его задачей, по его же собственным словам, было донесение до людей достаточно странного утверждения: «бог один и он любит вас». И если со второй частью этого утверждения проблемы возникали достаточно редко (кому же не приятно осознать, что есть какой-то там бог, который любит тебя со всеми твоими недостатками), то первая вызывала множество недоуменных вопросов типа: «Если есть всего один бог, то куда же тогда подевались все остальные?». Вобщем, учение молодого миссионера не имело особенного успеха, тем более что требовало от своих служителей совсем уж невозможного – полного и безоговорочного отказа от женских прелестей. Но сам он задержался в замке на долгое время.
       И причина тому была более чем весомой. Природа, как правило, берет свое, круто ломая придуманные людьми ограничения, как бы в насмешку над столь возвеличенной людьми силой духа. Вот и наш юный миссионер вдруг с некоторой тревогой стал замечать, что испытывает не совсем пасторские чувства и не к какой-нибудь из замковых кухарок или белошвеек, что более пристало юноше его возраста и происхождения, а к самой властительнице княжества, к тому же, еще и ведунье!
       Надо заметить, что колдовство и магия как таковые начисто запрещались его странной религией, огульно объявляясь в ее невразумительных писаниях происками темных сил. В ответах на вопрос: «Как же тогда случилось, что магическое искусство правительницы спасло княжество от верной гибели?», миссионер предпочитал акцентировать внимание на том, что ждало бы бессмертные души граждан в случае неудачи плана спасения.
       Единственным утешением юноши, еле нашедшего силы признаться самому себе в позорной страсти, была надежда на то, что его простое происхождение не позволит столь знатной особе обратить на него сколько - нибудь серьезное внимание, а ,следовательно, огонь любви, так некстати вспыхнувший в молодом сердце, затухнет сам собой, не получив поддержки с противоположной стороны. Понять всю глубину своего заблуждения, ему пришлось совсем скоро, на дипломатическом приеме, когда сверкавшие, как два зеленых изумруда, глаза правительницы, встретились с его горящим взглядом!
       От немедленного побега из замка его тогда удержала лишь мысль о неоконченной миссии. Да и потом, потерпеть два поражения: на фронте идеологическом и на фронте любовном, было бы слишком, даже для его смиренного нрава! Поэтому молодой монах с удвоенным рвением взялся за дело обращения язычников, стараясь не замечать тех нежных взглядов, которыми дарила его иногда безраздельная властительница его сердца.
Что же до нее самой, то ее не привыкшему к отказам нраву было очень тяжело осознать, что в мире появился предмет, которого она, желая его больше жизни, не получит никогда, не взирая на положение, красоту и все свое магическое искусство...

       Девочка оторвалась от книги, устав от иносказаний и туманных намеков, при помощи которых летописец старался передать всю щекотливость сложившегося положения.
11-летнему подростку еще трудно понять все перепитии несчастной любви, такое понимание приходит обыкновенно позже, лет в 13-14, когда выбранный тобой предмет обожания наотрез отказывается обращать на тебя внимание, что вызывает бурную реакцию, варьирующуюся от первых неумелых строчек о любви до глухих рыданий в подушку.
       Снова вернувшись к портрету, она еще мгновенье всматривалась в своевольный взгляд изумрудных глаз и вдруг, без предупреждений и предисловий все ее существо пронизало, острое, как внезапная боль, понимание: от прабабки она унаследовала не только эти глаза и роскошные волосы, но и всю ее магическую силу, которая только и ждала своего часа, когда, облеченная в знания и чувствования, сможет явить себя во всей красе и мощи. Княжне вдруг стали понятны и цель собственного появления в этом мире и холодно-сдержанное отношение обывателей, которые не в состоянии были понять ее странное порой поведение, а потому спешили наградить насмешками и обидными прозвищами. Это новообретенное понимание было не по силам для совсем еще детской души, и поэтому старый смотритель библиотеки нашел девочку на холодном полу, крепко спящей в обнимку с древним томом, улыбавшейся открывшимся ей мирам.


       О том, что произошло на посвящении, впоследствии сложили не одну легенду, и не один бард воспел в своей балладе случившееся тем солнечным весенним днем. Но это было потом, а пока возбужденная толпа нарядных обитателей и гостей замка с нетерпением ждала начала волнующего события, которое совершалось с благословения верховного волхва каждый год, но не переставало волновать собравшихся. Посвящение 12-летних мальчиков в юноши, а девочек в девушки было главным событием их неспокойной подростковой жизни! К нему готовились, его с нетерпением ждали, а порой и боялись и дети и их родители. Этот романтичный древний обряд нес в себе глубокий смысл: он как бы прерывал не успевший еще проявиться во всей своей красе переходный возраст, возлагая на плечи подростков новые функции и ответственность. В этот день юноши впервые брали в руки тяжелый отцовский меч, с трепетом понимая, что этим оружием будут защищать жизнь и честь своего рода. Девушки соперничали друг с другом в мастерстве кулинарии и вышивки, игре на арфе, изящном обхождении и стихосложении.
Запах изысканных блюд щекотал ноздри гурманов, сладкие звуки баллад взлетали под высокие своды пиршественного зала, и не одна мать присматривала в этот момент будущую невестку или зятя.
       На почетном возвышении стоял княжеский трон, на ступеньку ниже располагались верховный волхв и глава замковой стражи. Посвящение уже подходило к концу, но все еще не было молодой княжны, для которой тоже наступил сегодня этот переломный момент. Никто из обитателей замка даже представить себе не мог, с чем явится эта некрасивая, угловатая девочка на свой главный праздник. Все попытки научить княжескую дочь какому-либо из девичьих ремесел или искусств неминуемо оканчивались полным крахом! Но вот в занавес, скрывающий вход в княжеские покои, покачнулся, и в наступившей тишине стало отчетливо слышным цоканье копыт по каменным плитам. Кому это взбрело в голову провести в зал лошадь?
       Тяжелый красный бархат распахнулся, и взорам присутствующих предстали раскрасневшаяся от волнения княжна и статный белый конь. Животное можно было бы назвать прекрасным, если бы не уродливые шрамы, вздувавшие бока лошади под богатой попоной. Что же до девочки, то волнение окрасило ее невзрачное личико ярким румянцем, а глаза сверкали, как бесценные изумруды из княжеской сокровищницы. «Не красавица, но тоже ничего!»,- подумали некоторые из присутствующих, вспоминая только что получивших заслуженные восторги подруг девочки. Одно неуловимое движение и княжна легким перышком взлетела в седло. Белый конь, красиво изогнув шею, подошел к трону и по неслышному остальным повелению юной госпожи опустился на переднее колено. Еще мгновенье и, казалось подброшенный невидимой пружиной, конь взвился к перекрытиям потолка, и гирлянда ароматных розовых цветов, искусно спрятанная девушкой под плащом, украсила закопченные балки. У публики перехватило дыхание, такого здесь еще не видали, тем более, что на лошади не было ни седла, ни узды, ни даже плохонького недоуздка.
       Любопытство публики за считанные мгновенья накалилось до предела, но вдруг, среди внезапно наступившей тишины, как гром среди ясного неба, прозвучал голос верховного волхва: «Подобное занятие не престало благородной девице, будущей примерной жене и продолжательнице княжеского рода!!!». Ропот недовольства, прокатившийся было по залу, быстро, как дыхание первого весеннего ветерка, захлебнулся в, теперь уже ставшей гробовой тишине. Авторитет верховного волхва был неоспорим! Не шло в расчет даже то, что произнесенный приговор касался дочери князя и его единственной наследницы!
       Теперь от вечного позора и осмеяния девушку мог спасти только древний полузабытый обычай - клятва, точные слова которой знал, казалось, только один из присутствующих. Если никто не возьмет на себя ответственность за своевольного ребенка, то ни одна мать, впоследствии, не захочет благословить брак своего сына со столь испорченной особой!
Верховный волхв уже мысленно потирал руки, готовясь стать единственным наставником непутевой княжеской дочки и, спася дитя от позора, заполучить таким образом неограниченное влияние на отца. Но тут от одной из колонн отделилась фигура в темном плаще и твердый, звенящий как сталь, голос произнес:»Я беру на себя ответственность за это дитя и обязуюсь возвратить его родителям в день совершеннолетия, изучившим достаточно наук и премудростей, чтобы они могли по праву гордиться им. Если же я не сдержу данного мною при свидетелях слова, пусть мое имя будет забыто в пределах этого княжества!». Последнее означало: если, дерзнувшего произнести клятву постигнет неудача, его ожидает лишение всех почестей и бесславное изгнание. «И это он знает!» - прошипел верховный волхв, имея в виду то ли слова клятвы, то ли ожидающее мага в случае поражения.
       Дальнейшее произошло очень быстро. Маг резким движением выбросил руку с посохом в сторону оторопевшей княжны, соскочившей с коня, глаза кошки на посохе вспыхнули зеленым («как тогда, в его комнате», - только и успела подумать она), кожа на боках лошади лопнула и с обоих сторон снежно белого крупа развернулись прекрасные лебединые крылья, льдисто отсвечивающие в лучах полуденного солнца! Эти крылья были последним, что видела перед собой девушка, первый раз в своей 12 летней жизни, грохнувшаяся в глубокий обморок, прямо на руки невесть как оказавшегося рядом новообретенного наставника.


        Ее красота расцвела в 17. Неожиданно для всех, а прежде всего для нее самой. За какие-нибудь полгода угловатый и нескладный гадкий утенок вдруг, превратился в прекрасного белого лебедя. Очертания фигуры обрели девическую мягкость и, вместе с тем, тело осталось сильным и натренированным. Непослушные волосы, доставлявшие ей прежде столько хлопот, наконец легли медно-золотистой волной, а изумрудные глаза заискрились тем таинственным светом, который воспевают барды в своих бессмертных балладах. Так бывает весной, когда корявые, темные ветви абрикосы за одну ночь покрываются нежными розовыми цветами, ни у кого не спрашивая разрешения, даря свет радости всему сущему на земле! Но внутренне она все еще оставалась застенчивым подростком, как будто не желая замечать произошедшей перемены. Правда, сострадательно-надменные взгляды подруг теперь сменились завистливо-льстивыми, но это не добавило ей близости с кем-либо из них.
        Лишь с одним человеком на свете она могла быть самой собой, раскрываться до конца, не боясь быть не понятой или отвергнутой. Это был ее учитель, единственный друг и советчик, строгий наставник в магическом искусстве, веселый попутчик в конных прогулках. Он был ее миром, ее жизнью, ее настоящим и будущим. А она – прилежной ученицей, жадно впитывающей желанные знания, дававшиеся ей легко, как будто она повторяла уже пройденное когда-то… Не раз взгляд учителя с нежностью останавливался на ее склоненной над древними руническими письменами фигуре, отмечал не девичью крепость руки, уверенно сжимающей меч на тренировках у старого замкового рубаки.
Это было их с учителем тайной – девушкам нельзя было обучаться искусству боя, не для того боги призвали их в подлунный мир! Но избавление от застарелой боли, что мучила бывалого солдата на погоду, растопило лед его сердца, и он проникся таким доверием к излечившей его княжне, что даже соблаговолил давать ей уроки этого совсем не женского искусства.


  Беда пришла, как всегда, неожиданно… Не то, чтобы маг никогда не думал о возможности такого поворота событий. С той поры, когда его воспитанница из серой мышки вдруг превратилась в яркую красавицу, учителя все чаще начинало беспокоить ее будущее. Дело в том, что молва о красоте княжеской дочери привлекала ко двору все больше молодых и знатных юношей с весьма серьезными намерениями. А что до странных занятий магией, то это только придавало княжне в их глазах очарования и таинственности! Но сердце молодой красавицы не удалось покорить ни одному из них, что вызвало немалую тревогу князя. Но он, не привыкший долго печалиться по какому бы то ни было поводу, вскоре списал все на молодость и неопытность дочери, в тайне надеясь, что еще год-два и ей, хочешь -не хочешь, а придется сделать выбор, чтобы не остаться в старых девах.
       
       В ту осень магу впервые за время обучения княжны, которое уже подходило к концу (скоро ей исполнялось 18 и заботы учебы должны были смениться заботами совсем иного рода), пришлось на долгое время отлучиться из замка. Того требовали дела дальней пограничной заставы, на дочь начальника которой были самым бессовестным и жестоким образом наложены любовные чары. Не стоит упоминать, как это неприятное обстоятельство сказывалось на настроении отца, боеготовности его подчиненных, а следовательно и на обороноспособности всего княжества.
Конечно, верховный маг княжества (а к этому времени его заслуги были отмечены именно таким титулом) мог за какие-нибудь полчаса, никуда не выходя из своих покоев, просто вычеркнуть из памяти девушки все, что было связано с ее горе-избранником, да так, что она не вспомнила бы даже его недостойного имени, но такое грубое вмешательство могло оставить незаживающую рану в самой глубине ее души. Чары были наложены профессионально, скорее всего заезжей ведьмой, ведь в княжестве не было мастеров, способных сотворить столь «качественную работу». Поэтому маг предпочел не самый короткий путь, путь скорее психологический, чем магический, требовавший его ежедневного и достаточно длительного присутствия.
        К известию о том, что ее учитель покидает замок как минимум на месяц, княжна сперва отнеслась достаточно спокойно. Чему-чему, а умению ждать – одному из главных качеств настоящего мага – он научил ее сполна. Она должна была готовиться к решающему экзамену, где станет ясно, достойна ли она получить магический посох и идти дальше дорогой, на которую встала 6 лет назад, или все ее знания останутся только на уровне увлечения и любительства: умения заговорить кровь и снять невольный сглаз с младенца. Первая неделя пролетела незаметно за работой в библиотеке и головокружительными прогулками по окрестным, уже начинающим желтеть, полям. Белоснежный конь легко взлетал на невысокие скалы и часто они вдвоем оказывались в местах, недоступних прочим смертным.
Но прошло еще несколько дней, и княжна стала замечать, что в ее жизни не хватает чего-то, чье присутствие было до сего момента так-же естественно, как свет солнца или вечное журчание ручья у замковой стены. Не осозавая до конца причину своей печали, княжа попыталась решить проблему способом, которому научил ее наставник…


«Возьми этот камень, дитя мое», - голос учителя звучал в ее душе так же ясно, как и тогда, когда он впервые протянул ей полупрозрачный серо-голубой камень, казалось, излучавший собственный мягкий свет. «Это сердолик, и он отныне станет предметом твоей личной силы. С его помощью ты научишься одному из самых сложных искусств – искусству разбираться в собственной душе и следовать не сиюминутным порывам, а глубинным чаяниям своего естества! ». (Много лет спустя, согласно ее зваещанию, этот камень взойдет вместе с нею на погребальный костер, чтобы сопроводить ее душу на встречу с единственной близкой душой, давно ождающей встречи за гранью реальности…)
       Изящные руки княжны привычно опустились на чуть прохладную поверхность, и камень откликнулся на посланню ему энергию: в его голубоватой глубине заклубился перламутровый туман, и вдруг, неожиданно, ослепительная вспышка чистого солнечно-зеленого света вырвалась наружу из самого его естества и обволокла княжну языками живого, не обжигающего пламени! Одновременно, как будто что-то взорвалось в ее собственной груди и два зеленовато-золотых сияния образовали вокруг стройной фигуры девушки дивной красоты вращающийся цветок. Сквозь разлившуюся по всему телу благодатную истому она еще успела услышать всплывший из глубин памяти голос учителя: «Зеленое же сияние есть чистая любовь, которая приходит лишь к тем., кто за серостью повседневности сохраняет безумную веру в ее существование в этом жестоком и прозаичном мире!». Дальше образ учителя и единственного на этой земле друга вспыхнул в ее сознании с невероятной силой, и волна неведомого ранее блаженства подхватила юную неискушенную душу, чтобы унести ее в высшие миры…



Первые несколько дней после случившегося пролетели, как во сне. Княжна часто не слышала вопросов любопытных подруг, она жила словно в другом мире, прекрасном, сверкающем яркими красками, как радуга над водопадом. Она не задумывалась ни о том, что ее избранник был более чем в два раза ее старше, ни о том, что ее знатность и положение никогда не позволят им соединить свои судьбы… Ей просто было хорошо: она в первый раз почувствовала, что значит полюбить, и ее страстная натура отдалась этому новому чувству целиком, как ранее отдавалась любви к лошадям или занятием магией!
 Но дни шли за днями, до возвращения любимого было еще далеко, и постепенно мысль о том, что он в сущности ничего еще не знает о ее чувствах, стала являться молодой княжне все чаще… Как ни странно, ей поначалу было все равно, ответит ли он тем же. Ее любовь была столь глубокой и всеобъемлющей, что, казалось, ее хватит на целый мир, на целую вселенную. Она не хотела смущать душевный покой учителя или, что еще хуже, ограничивать его свободу.
 Однако вскоре княжна стала ощущать непреодолимое желание поделиться своим чувством с любимым человеком, пусть даже он отвергнет и строго выругает ее! Общение на расстоянии было привилегией магов высших ступеней, недоступной ученикам. Знание о нем давалось вместе с посвящением тем, кто при помощи магического искусства, выходил с честью из тяжелейшего испытания, которое это посвящение собой представляло. Не было никакой возможности получить это знание другим путем, и хотя юная леди знала, что в покоях учителя есть книги, способные посвятить ее в вожделенную тайну, она скорее отрубила бы себе руку своим булатным мечом, чем открыла магическую книгу без его разрешения…
Как привидение, кружила княжна коридорами замка, надеясь хоть как-то отвлечься от своей навязчивой идеи. Она не заметила, как очутилась перед массивной дверью библиотеки, которая против правил оказалась в тот день приоткрытой. Княжна тенью скользнула внутрь, и ноги сами понесли ее к дальнему стеллажу, где когда-то она так неожиданно получила от прабабки понимание своего предназначения. Взяв в руки ту же книгу и не успев еще раскрыть ее, княжна почувствовала вдруг легкое головокружение. Стрельчатые окна древнего зала, качнулись и поплыли перед глазами, а лучи заходящего солнца, косо падавшие на цветные мозаичные полы превратились вдруг в радужные крестообразные звезды… Тяжелый том выскользнул из рук княжны и с глухим стуком шмякнулся об пол. Наваждение сгинуло так же внезапно, как и началось, и, когда леди попыталась поднять упавший фолиант, из книги легкой ночной бабочкой выпорхнул неприметный серый, сложенный пополам листок. Быстро запихнув том подмышку, княжна ловко подхватила кружащий в воздухе клочок бумаги, и раскрыв его замерла от удивления: страничка была густо покрыта руническим письмом, явно не имевшим никакого отношения к историческим событиям, описываемым в ее вековом прибежище. Руническое письмо было доступно лишь магам и их ученикам, и уж никак не историкам, пусть даже придворным! Как этот листок мог попасть в книгу и так долго пролежать в ней никем не замеченным ? С волнением сжав листок в руке, княжна раскрыла тисненую обложку и отклеившийся от основы форзац раскрыл ей эту немудреную тайну. «Использование предмета личной силы для передачи мыслей, сообщений и чувств тому, кто далеко», - прочитала княжна беглый, уверенный почерк, явно женский, но выдающий почти мужскую властность и умение повелевать. Не зря учитель не раз хвалил ее за успехи в чтении старинных волшебных книг! Тот, кто написал эти строки, явно не стремился, чтобы их прочитал полуграмотный неуч и поэтому не давал себе труда вычерчивать каноническое написание магических знаков. Да и время не пощадило вытертый клочок. Кое-где буквы были трудно различимы, а самая главная часть заклинания попала на сгиб и старинные чернила просто осыпались при разворачивании вместе с мелкими частичками тонкого пергамента. Но не успела княжна отчаиться, как где-то очень глубоко в недрах своей измученной души она услышала бархатный, чуть насмешливый голос, что диктовал ей недостающие на бумаге слова. Доверившись магии этого в чем-то странно знакомого, хотя и слышимого впервые голоса, княжна вдруг, как на картине увидела статную фигуру и огненно-изумрудный взгляд прабабки. Тонкие губы далекой прародительницы изгибались в хищной усмешке - сытой усмешке кошки, подкараулившей таки столь желанную для нее мышь! И, несмотря на свою неискушенность, юное сердце княжны в этот момент познало простую истину: для настоящей любви в мире не существует преград – она легко, словно перышко в детской игрушке, ломает все установления ложной морали, религии и разности положений. Легендарная магиня таки добилась своего и заполучила предмет своего обожания! Теперь княжне стал понятен поспешный отъезд из замка юного проповедника, о котором сбивчиво и невнятно толковали придворные историки: после первой же ночи неземного блаженства наш герой ужаснулся содеянному и, горько плача о своей навек погубленной душе, навсегда покинул место позорного грехопадения. Более того, она с ошеломляющей ясностью поняла, что именно этот непонятый разгульным языческим населением замка миссионер и является ее настоящим прадедом!... «Борись за свою любовь, девочка!», - вновь зазвучал мягкий завораживающий голос: «В мире нет правды выше, чем правда любящего сердца!».

       Вихрем взлетев в самую высокую часть своих покоев, княжна замерла перед заветным ларцом, хранившим самую дорогую для нее реликвию – подарок учителя, туманный камень. Решительным движением откинув резную деревянную крышку, девушка положила на ладонь живой сгусток света, после нескольких лет общения, настроенный на ее душу также чутко, как настраивается верный питомец на душу любящего хозяина. Успокоив смятенные чувства и сбитое дыхание она привычно погрузилась в взглядом в полупрозрачную глубину, и вскоре комната и догорающий за окном закат перестали существовать в одной с нею реальности. Очистив голову от посторонних мыслей, она ясно увидела скупо обставленную небольшую комнату чужого терема на далекой заставе. Маг спал на узкой кушетке у стены, спал глубоким сном человека, выполнившего свой долг и позволившего себе отдохнуть в час, когда притомившиеся бабули еще только готовятся рассказывать волшебную сказку своим нетерпеливым внукам. Волна невероятной, щемящей нежности захлестнула княжну, и она решила не будить дорогого ей человека, но прежде, чем это решение четко оформилось в ее мозгу, камень в руках ожил, и, без всякого заклинания, взорвался ослепительным узко направленным лучом, растворившим на миг древнюю кладку стены в том месте, куда упало его горящее лезвие…

Он проснулся, как от резкого толчка, лихорадочно собирая разлетевшиеся осколки недостроенной защиты. В мозгу мгновенно пронеслись имена магов, способных совершить столь дерзкое и мощное нападение. Их можно было пересчитать на пальцах одной руки, и все они в последнее время не плохо ладили с ним. Он был полностью обезоружен и сбит с толку, но следующее мгновение вихрь невероятного блаженства ворвался в его не защищенную сущность и, на мгновение позволив себе раствориться в нем, он понял все! Последним его ощущением перед тем, как бескомпромиссная воля железной рукой выжала из его души остатки чувств, была горечь поражения - первого и самого крупного в его судьбе…

Дальнейшие события он помнил плохо, тем более что остатки сил ушли на телепортацию из совершенно неподходящей для подобных опытов маленькой комнатки на заставе в близлежащую к «родному» замку рощу. Сбивчивое письмо начальнику заставы, нацарапанное на подвернувшемся под руку клочке пергамента навряд ли послужило объяснением его внезапного исчезновения, но это его сейчас не заботило. Он мог бы, конечно перенестись прямиком в свою комнату в замковой башне, но не привык шокировать подобными фокусами относившуюся к нему с любовью и уважением замковую челядь… Когда, он шатаясь, прошел ворота, стража бросилась было навстречу с приветственными возгласами, но первый из заглянувших ему в лицо, застыл, да так и остался стоять около тяжелой кованой створки ворот – такого взгляда несчастному стражнику не приходилось встречать еще никогда! (сил, чтобы скрыть то, что творилось в его душе, у мага уже не осталось )...


       В то утро княжна поднялась протии обыкновения, поздно. Раскаяние в содеянном, терзавшее ее всю ночь, отпустило лишь под утро, дав ей забыться сладким сном впервые влюбленной девушки, отказывающейся верить в непоправимость своей ошибки. Потянувшись в постели, под золотыми лучами ласкового солнца, словно обещавшего ей развеять все страхи и недоразумения, княжна быстро оделась, и еще не вполне проснувшись, решила пройти к одной из замковых мастериц, заканчивающей для нее легкое серебряное кружево (в последнее время княжна, обычно равнодушная к нарядам ,к немалому удивлению женской половины обитателей замка, стала проявлять в ним робкий интерес). Легко взбежав по лестнице, отделяющей помещения для слуг от остальной части замка, княжна оказалась в длинном коридоре, в конце которого располагались комнаты мастериц… Маг возник на ее дороге внезапно и бесшумно, как привидение, вынырнув из бокового коридора – не успев толком отдохнуть, он был вынужден идти на половину рано встающей челяди, чтобы выслушать радостные приветствия слуг, обрадованных его несколько неожиданным возвращением, многочисленные вопросы мамаш, не рисковавших в его отсутствие доверять здоровье своих детей верховному волхву, и сердечные тайны краснощеких служанок. Он знал, что как только весть о его прибытии дойдет до князя, тот призовет его к себе на целый день, и вывалит накопившиеся политические и хозяйственные вопросы, в решении которых он с некоторых пор не привык обходиться без советов мага…
Они остановились нескольких шагах друг от друга. Встреча была слишком внезапной, чтобы каждый из них мог хоть как-то к ней подготовиться. В такие минуты разум и логика раздосадовано отступают, давая полную свободу нашему истинному я. Что успели сказать друг другу эти два любящих сердца за короткое мгновение завороженного безмолвия, показавшееся им вечностью?... Маг очнулся первым, его глаза блеснули холодной сталью, он круто развернулся и исчез в боковом проходе, оставив княжну слушать стук его затихающих шагов…
Следующие несколько дней они виделись лишь мельком. Она гордо выпрямляла казалось придавленную нежданной тяжестью спину, он делал озабоченное проблемами лицо. Ему даже не приходилось при этом сильно кривить душой: князь, истосковавшись по мудрым и ненавязчивым советам верховного мага, совсем запустил государственные дела, и теперь с его возвращением взялся за них с удвоенным рвением, от которого было, впрочем, больше неразберихи, чем пользы. Маг же, казалось, был даже рад навалившейся громаде дел, он успевал после составления скучных дипломатических посланий и подсчета доходов и расходов казны, сварить противопростудное зелье для младших обитателей замка, а также терпеливо выслушать стенания безутешной служанки, отвергнутой повесой-конюхом. За полночь он наконец добирался до своей комнаты в башне, бросался на постель, стараясь забыться зыбким тревожным сном, хоть не надолго расслабиться, поверить, что ничего не произошло, отпустить зажатую в железные тиски разума душу на свободу.
И однажды, после нескольких ночей вязкого забытья, когда огонь догорающей свечи отражался в его широко раскрытых неподвижных глазах, он наконец погрузился в настоящий крепкий сон, в одно из тех теплых сновидений, что живут в самых светлых уголках нашей души и являются, чтобы придать нам сил в минуты наибольших страданий.
 Он снова видел себя в кабинете своего учителя, среди залитых ярким светом полок со старинными книгами. Учитель держал в руках одну из них, уставившись на раскрытую страницу с удивлением человека, которому напомнили о давно и прочно вытесненном из памяти эпизоде его жизни. Среди пожелтевших пергаментных страниц лежал высохший розовый лепесток, столь же неуместный в этой многопремудрой книге, как игривая ленточка на строгом одеянии монаха. И в этот момент маг внезапно понял то, что осталось скрытым за загадочной и какой-то по-детски беззащитной улыбкой учителя в тот далекий день: его строгому наставнику, возвеличенному народной молвой еще при жизни, были не чужды человеческие чувства, и эту душу тоже задела своим эфирным крылом любовь.
 «Не противься своему чувству, сынок», - голос учителя звучал с почти отеческой нежностью, - «Борясь с ним ты только зря растратишь силы, потеряешь контроль над собой! Прими любовь в свое сердце и останешься свободным хозяином собственной судьбы, твои силы возрастут многократно… Никто не вправе решать за тебя. Гордыня и гнев, ты знаешь, плохие советчики! » Решимость мага была поколеблена, он не готов был выслушать подобное от своего строгого учителя, казалось давно уничтожившего в себе плотские стремления. Его доверие к учителю было полным и безоговорочным! Но совет пришел слишком поздно. В исстрадавшейся душе, противостоявшей эти несколько дней самому сильному из человеческих чувств, не осталось ничего кроме одержимости стремлением победить самого себя. Волна гордыни и боли поднялась из самых глубин естества, и светлое видение разлетелось на осколки, не выдержав удара тьмы…
На следующий день в трапезном зале замка князь, как обычно, по окончании недели, потчевал свою дружину медами из старинных погребов. На подобные обеды обычно приглашались гости, если таковые оказывались в замке. Но сейчас, как на грех, гостей на пиру не оказалось, так как погода, как это часто бывает после бабьего лета, решила отыграться за подаренные людям лишние теплые деньки и зарядила на несколько дней проливными дождями. Однако отсутствие гостей не смущало собравшуюся в зале перед ярко пылающим огромным камином развеселую компанию. Веселья добавляло и отсутствие за столом постной физиономии верховного волхва, который раздувшись от досады и зависти к верховному магу, сослался на нездоровье и отковылял восвояси. Брага лилась рекой, недостатка в явствах, впрочем, тоже не было. И вскоре князь, обратив свои слегка захмелевшие очи на любимую дочь, заметил резкий контраст между разрумянившимися мордами дружинников и невеселым, повзрослевшим за несколько дней на года девичьим лицом, с резкими тенями под горящими нездоровым блеском глазами.
«Что-то наша доченька не в меру бледна!...», - провозгласил во всю силу своей луженой глотки удивленный князь, переведя блуждающий взгляд на мага. «Не ты ли этому причиной?», - продолжал он, довольный так удачно при всех выраженным проявлением отцовской заботы. «Он даже вообразить себе не может, как прав», - вскользь подумал маг, но смолчал, лишь слегка наклонив голову в знак почтения. «Не перегрузил ли ты дочь нашу колдовскими науками перед грядущим испытанием ?», - продолжал князь, поздно заметив некоторую двусмысленность собственного замечания и стремясь пресечь на корню наглые ухмылочки, уже готовые появится на рожах самых умных, но не в меру льстивых стражников. «Спой нам, доченка», - неожиданно для княжны продолжил владыка, - «Разгони грусть-тоску своим хрустальным голоском !».
Большинство присутствующих ожидали обычного в таких случаях отказа княжны. Лишь не многие из них знали, что от певуньи-матери княжна унаследовала не очень сильный, но поразительно чистый и мелодичный голос, слышать который, в силу природной застенчивости княжны, приходилось лишь князю и двум-трем высшим сановникам. Маг не входил в их число.
Поэтому захмелевшие стражники лишь тогда с удивлением прервали бессвязную беседу, когда княжна, поднявшись с места с грацией человека, обученного обращению с оружием, подошла к замковому менестрелю, быстро шепнув ему на ухо название избранной песни. В ответ на заказ княжны менестрель удивленно вскинул бровь, однако быстро настроил инструмент, и, вслед за стройными аккордами лютни, чистый, как вода горных ручьев, девичий голос взлетел к потолку.
Эта песня давно не звучала под сводами древнего зала. Может быть потому, что, в былые времена ее любила слушать магиня-прабабка теперешней исполнительницы, и потому мелодия эта прочно связалась в памяти народной со смутными временами, а со временем и подзабылась. Это была баллада о великой силе любви, перед которой рушатся все преграды, меркнет блеск золота и титулов… Девичий голос окреп, обретя неожиданную глубину и силу, наполнил собой огромный зал, вырвался за поросшие мхом стены, заставив замковых обитателей на мгновение оторваться от привычных дел. «На свете нет правды выше, чем правда любящего сердца».
Князь и дружинники сидели, как зачарованные, голос этот, казалось, принадлежал неземному существу, хотя только земной человек, познавший любовь и страдания мог с такой поразительной силой и страстью захватить в плен чужие души. Маг почувствовал, что теряет контроль… До этого момента, даже в самых жутких кошмарах, он не мог представить себе, что такое возможно. Ведь чем сильнее маг, тем более страшные существа ждут за зыбкой гранью реальности, готовые при первом удобном случае растерзать своего недавнего повелителя. И еще маг знал, что голодные чудища наверняка не насытятся только его душой… Он не мог допустить, чтобы потустороннее зло, надежно загнанное в свое логово больше столетия назад, опять пришло в этот мир, пришло по его, мага, вине!
- Хватит! - окрик мага прозвучал, как гром среди ясного неба. Голос княжны оборвался на самой высокой ноте, менестрель от удивления привстал и уронил лютню. Струны жалобно тренькнули. Княжна вскинула голову, глаза ее сверкнули гневом ярче глаз кошки на посохе мага. Она гордо выпрямилась, и при гробовом молчании присутствующих покинула зал. Последовавшую за этим немую сцену не описал бы словами и самый искусный летописец: князь хотел разразиться проклятьями в адрес наглого обидчика его любимой дочери, но осознав, на чью голову собирается обрушить свой гнев, так и остался сидеть с открытым ртом, дико вращая выпученными глазами. Стражники похватались было за оружие, но остались сидеть, так и не обнажив его. Самые догадливые из них быстро смекнули, что, не отваживаясь обрушить свой гнев на голову могущественного мага, князь обратит его на первого, кто привлечет его внимание, а поэтому сидели тише мыши. Хмель, еще минуту назад бродивший в буйных воинских головушках, испарился как роса на утреннем солнце…
Маг понимал, что у него остаются считанные секунды, чтобы предотвратить государственный скандал, со всеми отсюда вытекающими… Впрочем, что именно отсюда вытекало, маг предпочел не додумывать – на это просто не оставалось времени. Достаточно было и того, что была грубо попрана честь княжеской дочери, а ведь еще минуту назад он был готов испепелить любого ее обидчика. Сколь скверные шутки играет, порой, с нами судьба! Но холодный разум, вновь взявший контроль над его привычной к дисциплине сущностью, уже решал поставленную задачу:
Дано: 50 человек, только что ставших свидетелями «незабываемого события» и готовых разнести весть о нем по всему замку.
 Требуется: стереть из их памяти всякое воспоминание о произошедшем.
Дополнительное условие: выполнить задачу не более, чем за 60 секунд.
А ведь для этого необходима индивидуальная работа с сознанием каждого… Мозг со скоростью молнии отметал заведомо проигрышные варианты. Оставалось одно… Неудача могла стоить ему жизни. Хотя, для него, запутавшегося в собственных чувствах и стремлениях, жизнь в последнее время почти утратила смысл. А провал сопровождался бы таким представлением, которое стерло из сознания присутствующих не только недавние события, но и наверняка вызвало бы провал памяти на несколько дней.
 И он решился: сосредоточившись на странном, не отражающем света перстне, прошептал только одно слово, слово известное лишь посвященным, ибо для все иных его произнесение означало бы мгновенную смерть. Зал озарился призрачным светом, контуры предметов дрогнули и расплылись, люди же наоборот, застыли в полной неподвижности. Лишь фигура мага, заключенная в прозрачную сферу, оставалась живой на этом островке вне времени.
Теперь у него появились эти лишние мгновенья, необходимые, чтобы выплести заклинание. Сгусток живого серебра сверкнул в руках мага, оторвался и поплыл в сторону ближайшего стражника. Недолго задержавшись перед удивленным окаменевшим лицом, направился к другому, затем к третьему… Маг в это время плавно подвинулся к двери, ожидая, когда его посланник закончит свое дело. Напоследок сгусток завис перед выпученными глазами князя, задержавшись немного дольше обычного, и скользнул к своему хозяину, неся перенесенную из памяти присутствующих информацию. Маг прищелкнул пальцами и распылил сгусток в пространстве.
Ему оставалось последнее - занять сознание стражников новым впечатлением, чтобы никто из них не обратил внимания на внезапно возникшую там пустоту. До боли сжав ладони, маг резко развел их в стороны, разрушая заклятие остановки времени. Картина перед его взором вновь ожила. И в этот момент, огромная, уже много веков украшавшая закопченный потолок зала, люстра на тысячу свечей сорвалась и со страшным треском грохнулась на дубовый стол, по счастливой случайности не задев никого из пирующих…

.
…Она была близка к завершению траурного ритуала. Оставалась последняя, самая трудная его часть. Надо было поднять тело учителя на сложенный по всем правилам из свежих, сочащихся живицей стволов вперемежку с сухими сучьями и опавшей хвоей погребальный костер. Она могла бы использовать для этого магию, но такое использование показалось ей кощунством!
 Прикоснувшись к телу учителя, она удивилась: прошел уже, как минимум, час с момента, когда душа покинула его, но тело оставалось по – прежнему теплым, как будто жизнь не хотела признавать трагической ошибки случившегося. Безумная надежда, едва вспыхнув, тут же угасла в ее душе: магическим зрением она могла видеть, что серебряная нить, соединяющая душу с телом, и не дающая ей затеряться в мире сновидений, безнадежно оборвана, и сияние ауры учителя начало меркнуть. Тело учителя оказалось, против ожидания легким, как будто даже после смерти он стремился помочь своей любимой ученице! По краю сознания скользнула мысль, что она впервые по собственному желанию прикасается к телу любимого, но княжна отогнала ее, пока мысль эта не успела увеличить ее и без того казавшуюся невыносимой боль…
Сухие ветки быстро занялись от искры походного огнива. Огонь охватил ладную поленницу, прибавив новых красок к расцвеченному пурпуром и ультрамарином закатному небу. И в тот миг, когда пламя с ревом навсегда скрыло от нее единственного на этой земле друга, яркая зеленая искра, взлетела над погребальным костром и унеслась в темнеющую высоту неба…
2007-2008гг.