Юлька-ассистент у Шалого...

Еще одна новость потрясла нас- Юлька пошла работать к Шалому в фотоателье «ассистенткой»… Спирку ругала, а сама - пошла... Немцам фотографии делают. А еще пионервожатой была, комсомолка...
Словом, разные были разговоры на Касперовке. Мне было небезразлично, что говорят о Юльке. Но я тоже удивлялся: еще недавно не хотела знаться со Спиркой за то, что он открыл ателье, а теперь сама пошла работать к нему, как бы внаймы. Что-то тут не так. Я решил допытаться, решил поговорить с Юлькой. Но разговора не получилось. Она сразу осадила меня.
-- А тебе какое дело?
-- На Касперовке знаешь, что говорят?
-- А меня не интересует, что говорят, -- отрезала Юлька.
-- Ты же сама еще недавно...
-- То было недавно... И давай об этом больше не будем!..
Юлька повернулась и ушла. Я обиделся. Юльку я видел теперь редко. Она ведь работала. Они много работали со Спиркой. «Заведение» Спиркино росло, расширялось. Нет, «штат» у него не увеличивался. Просто заказчиков стало больше. Немцы, приезжавшие с фронта, с Самбека --с Миус-фронта- время от времени части там менялись, - привозили с собой пленки. Пленки эти приносили в фотоателье, отдавали Спирке, чтобы он их проявил. Попадались очень интересные снимки. Это все я узнал позже .На одной пленке были снимки новых танков, которые стали поступать в дивизию «Адольф Гитлер» взамен устаревших.
       На Самбеке немцы фотографировались рядом с блиндажами, с пулеметными гнездами, то есть там, где они «служили».Спирка печатал эти фотографии. Потом то, что могло заинтересовать наших, переснимал и хранил в потайном месте. Материала накапливалось все больше, и перед Спиркой и Юлькой встала новая задача: как переправить этот материал нашим? Таганрогское подполье, которое теперь известно всей стране, о котором написана не одна книга, тогда только зарождалось. Юлька и Спирка не знали о его существовании. Они могли рассчитывать только на себя, на свои силы.
Юлька рассказывала мне потом, сколько раз они со Спиркой обсуждали, как перейти линию фронта, как доставить пленки.. Спирка был калекой и, конечно, отправиться в такое «путешествие» не мог. Юлька настаивала, чтобы пошла она. «Я все-таки женщина... На меня не так будут обращать внимание», -- уговаривала она Шалого. Но он был непреклонен. Он боялся за нее. То, что они делали в Таганроге, ему казалось почти безопасным, а перейти линию фронта... И где ее перейдешь? Нет, тут нужен мужчина, а еще лучше- подросток. Даже если схватят -- шел, мол, на менку, заблудился... Пленка занимает немного места, ее легко спрятать. В случае чего, засветить, выбросить. План этот Юлька одобрила. И снова стала уговаривать Спирку, чтобы он разрешил ей пойти. Но Спирка не соглашался.И все же надо было что-то решать. Если обвинительный материал не устаревал, а, напротив, дополнялся новыми снимками предателей., то военные сведения, которые удалось накопить не только с помощью фотографирования, но и из подслушанных разговоров, могли устареть.
Юлька в ателье делала вид, что не понимает по-немецки. Изъяснялся с немцами Шалый.. Но его немецкий был настолько плох, настолько мал запас слов , что немцы не видели в нем «угрозы».».
Как-то с Юлькой я встретился на улице.(Потом уже узнал, что она меня «подкарауливала».)
-- Ты бы зашел ко мне... Разговор есть.
-- Какой разговор? -- Я еще дулся на нее.
-- Придешь -- узнаешь.
-- А когда прийти?
-- Приходи вечером.
Весь день меня мучило любопытство. Пришел к ней часов в восемь. Юлька была уже дома. Они с матерью ужинали.
-- Садись с нами.
-- Спасибо... Я не хочу...
Юлькина мать налила мне тарелку борща, потом пододвинула сковородку с яичницей. Яичницы я не видел уже сто лет. И Юлька, видно, заметила, как жадно я глядел на нее. Сглотнув слюну, я спросил:
-- А ты?
-- Ешь, ешь...
После ужина Юлька сказала матери:
-- Мы пойдем немного погуляем...
-- Куда еще гулять... комендантский час ..
-- А мы тут, возле двора, не волнуйся.
Мы вышли на улицу. Днем солнышко пригревало. Подтаивало. Но вечером лужицы снова слюденели, покрывались тонким, хрустящим под ногами ледком. Небо было ясным, с синевой. Узкий серп нарождающейся луны светил робко, бледно.
Юлька молча шла рядом. И я ждал, когда она заговорит. Ведь не на свидание же она меня позвала. Мы дошли уже до Степка, а Юлька все еще молчала. О чем она хочет поговорить со мной? Будет оправдываться? Не знает, с чего начать?
-- Послушай, -- наконец начала она, -- ты мог бы стать подпольщиком?
Этого вопроса я, откровенно говоря, не ждал. Я много лет знал Юльку. Верил ей. Даже когда она пошла работать в фотоателье... И все-таки такого вопроса не ждал.
-- Как это -- подпольщиком?
-- Ты мог бы помогать нашим, рискуя всем? Даже жизнью. Если это понадобится...
-- Ты так говоришь, будто мы в детскую игру играем.
-- Нет, это не детская игра. Совсем не игра. И мы уже не дети.
-- Но что надо делать?
-- Нет, ты сначала ответь: ты мог бы?
-- Но что мог?
-- Ну, мог бы перейти линию фронта, чтобы доставить нашим важные сведения?
-- Какие еще сведения?..
-- Ты не ответил на мой вопрос... Неужели я в тебе ошиблась?
Эта фраза прозвучала для меня обидно.
-- Я мог бы!.. Я могу!.... Могу попытаться... Но ты не договариваешь. Значит, не доверяешь. А если не доверяешь, незачем было заводить разговор.
-- Я тебе доверяю. Но еще раз предупреждаю: это большой риск... Это может стоить жизни.
Сначала я подумал, что Юлька просто проверяет, испытывает меня. Была у нее такая манера -- испытывать мальчишек. Но тут я понял, что за Юлькиными словами ,действительно,что-то серьезное. Значит, она с кем-то связана. С подпольем? Недаром же она спросила меня: «Мог бы ты стать подпольщиком?»
-- Я сделаю все, что ты скажешь…
-- Тогда слушай...
Вначале Юлькин рассказ разочаровал меня. Оказывается, никакого подполья нет. Вернее, Юлька ничего о нем не знает. Есть она и Спирка. Он снимает немцев, которые приходят к нему в ателье. И это называется «ценные сведения»! И это надо доставить через линию фронта?
-- Послушай, Юлька, а не кажется тебе, что все-таки это детские игры. А ваши ценные сведения -- выдумки. Я принесу, а меня наши на смех поднимут...
-- На смех не поднимут, -- зло сказала Юлька, -- а если струсил, скажи прямо... Другого найду!
-- Я струсил?.. Много ты понимаешь! …Я только спросил...
-- Спросил, -- все еще злясь, сказала Юлька. -- Я вот завтра кое-что покажу тебе...
На другой день она мне показала некоторые фотографии.
-- Все это переснято на пленку. Если что -- постарайся обязательно засветить. Иначе всем нам смерть! А это вот офицер новой авиационной части, которая прибыла на Таганрогский аэродром несколько дней назад, -- пояснила Юлька.
-- А ты откуда знаешь, что несколько дней назад?
-- Я сама слышала. Этот офицер встретился с приятелем в фотоателье и сказал ему: «Неделю назад я купался в Средиземном море. Мы базировались на Сицилии. А здесь у вас так холодно...»
Я понял, что это действительно не игра. Если я попадусь с этой пленкой -- конец! Но в пятнадцать лет трудно поверить в свою смерть. Хотя смерть тогда мы видели почти каждый день, она постоянно была рядом, все же мысли о своей смерти в голову если и приходили, то не оставляли там следа. Они не сдерживали нас.
Моя жизнь вновь обрела смысл. Ничегонеделание, которое представлялось таким заманчивым, когда мы учились в школе, оказалось засасывающей черной пустотой. Теперь я выбирался из этой пустоты…Теперь меня окружала тайна. Она отделяла меня от всех других ребят на Касперовке.
…После разговора с Юлькой собирались несколько раз втроем-Шалый, Юлька и я.. Обсуждали, как идти, какой дорогой. Спирка предложил через Самбек.
-- Там, кажется, у тебя родственники есть? А Самбек -- это линия фронта.
-- Нет, через Самбек не пройдешь., сказал я. Дядька мой недавно ходил в Самбек, говорит -- там и мышь не проскочит.
Я сказал, что пройду морем. Я уже ходил морем. Правда это было днем. И мы шли, собственно, по берегу. Теперь надо было выйти в море подальше...
-- А ты слышал, -- сказала Юлька, -- что у Поляковки и у Петрушиной косы уже пытались несколько человек уйти морем к нашим? Их всех постреляли...
-- У тебя есть другой план? -- спросил я.
       Все-таки мы сошлись на том, что я пойду морем.