Подруга и геморрой

Всё, приплыли.

 Жизнь кончена. Ничего хорошего со мной больше никогда не произойдёт, мне не суждено отныне смеяться, а улыбаться буду только самыми краешками губ, со светлой грустью. Разговаривать буду мало, но каждое слово будет столь полновесным, что явит собою самую суть, воплощённую мудрость. Никогда, никогда не носить мне теперь легкомысленных одежд, я стану кошерной, как жёны раввинов и, быть может, надену парик.

Я стою у зеркала уже очень давно, искренне веря, что в последний раз. Зеркала мне больше не понадобятся. Да и к чему они? Разве так уж надо нам на себя смотреть? Прочь, сладкоголосые певцы гламура, на вашей совести десятки тысяч невинных жертв!

Телефон отчаянно надрывается – я не сразу слышу его, но и выйдя из оцепенения, не тороплюсь брать трубку.

-- Натаха, салют! Чем занимаешься? – это Ирка. Драгоценная моя подруга, ты даже представить себе не можешь, как отнесло меня сегодняшним утром от тебя на противоположный берег моря совместных развлечений, как бьётся в предсмертной агонии корабль нашего взаимопонимания…

-- Умираю.
-- Погоди, сейчас проснёшься и захочешь жить, смех – лучший будильник! Рассказываю! Мне сегодня приснился зверёк, чудовищно рыжий, не такой, как ты, а почти оранжевый. Маленький, остромордый, горбатый, прямо помесь лисицы с верблюдом! Подбегает ко мне, хвостом и горбиком машет, как пропеллером, ласкается. Наклоняюсь и читаю белые буковки на чёрном ошейнике: «Гиена огненная. Нашедшему отпущу грехи.»… А-у! Ты где?
-- Смеюсь…-- отвечаю, глотая слёзы.
-- Наташ, что случилось?.. Что-то с Вадиком?.. Господи, да не молчи ты!
-- Вадик… Муж мой… Никогда меня больше не поцелует…
-- Так. Спокойно. Не двигайся, я буду через тридцать пять минут. Нет, через тридцать семь – надо одеться! – и бросила трубку.
 Я не успела сказать, что ехать не надо, что ни она, никто другой мне уже не поможет. Через сколько, она сказала, будет? Тридцать пять минут? По нынешним пробкам -- ошиблась часа на полтора…

Мы познакомились с Иркой несколько лет назад в институте проктологии. В один и тот же день поступили, койки были рядом, обе пришли с геморроем, от которого хотели избавиться по, исключительно, эстетическим соображениям, поскольку ни у неё, ни у меня эта дрянь не болела, не кровила, но мужчинам-то как покажешься? Вместо удовольствия от полноценного орального секса думать о том, как ты там ужасно выглядишь?
Ординаторы, почему-то, всё больше были высокие и плечистые красавцы с бархатными голосами. Мы с Иркой, лёжа лицом к лицу на параллельных кушетках в процедурной, млели и перемигивались, когда эти мужчины неуверенными движениями брили нас, а потом, ставя предоперационные клизмы, спрашивали: «Не больно?» Нам было не больно!.. Ещё накануне, обалдевшие от количества роскошных мужиков на один больничный квадратный метр, мы сошлись на том, что у мужчины рост должен быть высоким, а голос низким, и ни в коем случае – наоборот!
Оперировали нас, естественно, порознь, но в один день. Помню, во время операции я проснулась и увидела, что на левую мою ногу навалился и обхватил её двумя руками ассистент хирурга. Наверно, врачи не были уверены, что пара уколов в район копчика всё ещё действуют и, на всякий случай, решили попрификсировать. Но я страшно обиделась за правую ногу, которую никто, так масштабно, как левую не обнимал и тут же высказала им свою претензию в том смысле, что правая у меня – не хуже! Врачи развеселились, стали расспрашивать, не отрываясь от процесса, чем я увлекаюсь в свободное от расхваливания собственных ног время. Предложила исполнить для них прямо сейчас арию Джильды из «Риголетто» и не смогла. Гортань отекла, наверно.

 Вечером, когда рассказывала об этом Ирке, явились наши врачи и поинтересовались у обеих: «Мочились ли вы на ночь, Дездемоны?» Они, оказывается, отслеживают, дабы убедиться в нормальной работе организма после хирургического вмешательства. Иркин организм уже сработал и не раз, а я, вроде, хочу, но не получается. «Надо, говорят, а то катетер будем вставлять» Тоже мне, напугали. Вставляйте!
 Следующие полчаса я была центром Вселенной. Трое красивых и серьёзных мужчин по очереди и одновременно пытались попасть в гнездо для иглы катетера, склонившись к самому моему естеству. Ирка и две остальные соседки по палате свесились через металлическую спинку моей кровати и давали советы, отчего руки у медиков дрожали ещё больше и один из них просил меня придержать здесь и здесь… Тётки тоже стали предлагать свои руки, но тут уж я решительно возражала. Восьми рук не хватило, чтобы грамотно и успешно вставить мне катетер! Однако нужные рецепторы так раздразнили, что, пока три богатыря в белых халатах отвернулись к окошку – воспитанные! – я пожурчала счастливо в баночку из-под оскорблённого катетера. Вставать можно было только на следующий день...
Прооперированные наши места страшно болели, но мы развлекали друг друга и становилось полегче. Швы снимать пришли вдвоём, раскинули ноги в креслах и потребовали от доктора Титова отчёта в том, что он там видит.
-- Красиво всё, как у младенцев! – привычно сообщил врач, работая с иркиными швами.
-- Скажите пожалуйста, -- спрашивает совершенно не к месту Ирка – а можно у вас тут кардиограмму сделать?
-- Запросто. Завтра с утра сходишь… – и Титов называет кабинет, склонившись уже надо мной. Вот интересно, почему в больницах врачи частенько обращаются к пациентам на «ты»? Профессиональная фамильярность или пробел в воспитании?..
Вдруг я почувствовала такую жуткую боль, что взвыла на весь этаж! Это снятие швов чуть не лишило меня последнего рассудка! Что за небесная высота у моего болевого порога! Если б я знала, что испытаю такую кошмарную боль, то отказалась бы вовсе от орального секса – пусть бы торчал у меня этот, вобщем, некрупный узелок!
В палате, придя в себя, спрашиваю Ирку:
-- Неужели тебе совсем не было больно? Ты даже не пикнула!
-- Знаешь, мне было так больно, что схватило сердце… Поэтому и про кардиограмму спросила… А не орала, чтоб тебя не напугать, ты ж – следующая…

Кофе был сварен, налит, но не выпит. Звонок в дверь. Опять картошку что ли в мешках предлагают?
-- Ну? В чём дело, что стряслось? – Ирка приехала на метро! Ни минутой позже, чем обещала! Хотя в метро она задыхается, поэтому, практически, не ездит, купила машину себе… такую… зелёненькую, никак не могу запомнить. Обманула дорожные пробки.
Смотрю на свою всклокоченную, запыхавшуюся подругу и подступают рыдания, но я сдерживаюсь.
Никогда не знала, что Ирка красит волосы не только ради цветного настроения, а ещё чтобы скрыть седину.
 Моя бесценная подруга, снова ты позаботилась обо мне, прости меня, дуру несусветную, ибо причина моего сегодняшнего нежелания жить кроется в подступившей старости, а старость отразилась в утреннем зеркале одним единственным отвратительно седым волосом… Надо ж было впасть в постыдную меланхолию из-за такой ерунды! Я выдерну его потом или закрашу. А у тебя, оказывается, совершенно седые корни…
-- Чего ты меня разглядываешь? Ну, не успела, уже краску развела… Её не хранят, между прочим. Так ведь ты ж тут умираешь…
 -- Как хорошо, что ты приехала! Пойдем кофе пить. Я куплю тебе краску! Ты какую предпочитаешь?

Пожалуй, я скрою, что самим самоотверженным своим появлением с непрокрашенными волосами, ты сегодня избавила меня от глупой фобии, а за кофе придумаю примитивную страшилку про новую секретаршу Вадика, её длинные ноги, влажные глаза и его припозднившиеся возвращения с работы… Не зря ж ты ко мне примчалась!..