Страж. Эпилог

Эпилог

Он сидел у себя в комнате в Зале Стражей и грустно усмехался про себя. Сотни миллиардов людей считают Стражей машинами, которым чуждо все человеческое. А это не так. Да, им остается немного из того, в чем находит удовольствие человек. Но никто не может отнять у бессмертного удовольствие от прекрасного вокруг. Каждые несколько лет он менял дизайн своей комнаты. В последний раз он обратился к Мишелю Леруа – самому модному дизайнеру. Иногда то, что сделал Леруа из его комнаты, нравилось ему, иногда – нет. Это и был показатель мастерства дизайнера. Уже десять лет он ни чего не менял в оформлении, выполненном в стиле «природу – в город». Даже стол представлял из себя большой пень, покрытый мхом. Единственное, на чем он настоял – это кровать. То ложе, сплетенное из лиан, предложенное ему Леруа, позабавило его, но он предпочел кровать, на которой спал с восемнадцати лет. И хотя, теоретически, ему было все равно, на чем спать, хоть на полу, эта кровать была для него символом Дома. Дома, которого он так и не построил для себя.
Гомон птиц в ветвях стих, еле слышно зашуршали ветви кустов... Синтез голографии и искусственных материалов был совершенен. Раздвигая кусты, на середину комнаты вышел леопард. Его большие лапы бесшумно мяли траву ковра. Леопард подошел к нему, молча потерся об ногу и лег рядом. Он улыбнулся и погладил робота по голове. Леопард мурлыкнул, потерся об руку и поднял голову, не сводя с него горящих глаз.
– Не мешай, – сказал он. Робот послушно встал, потянулся, зевнул и одним прыжком исчез в зарослях, чтобы спрятаться в стенной шкаф. В искусственных джунглях животные чувствовали себя неуютно, поэтому обычно их заменяли простыми роботами, понимавшими несколько команд и ведущими себя совершенно естественно. Этого робота ему вполне хватало: он никогда не заводил ни кошек, ни собак. За свою жизнь он похоронил сотни людей, которые ему нравились и не хотел еще вдобавок жалеть умерших любимцев. Ветер сегодня был сильнее, чем обычно, но он не стал возиться с настройками: какая, собственно говоря, разница? Некоторые заходили так далеко, что включали и имитатор дождя. Его это позабавило, не более того. Леруа уверял, что дождь будет огибать и кровать, и стол, но ему это не показалось нужным.
Откуда-то сверху тяжело спланировал тукан и сел так, чтобы ему был виден экран ноутбука. Тукан почти всегда приходил, когда он садился работать. Он не мешал, никогда не подходил близко и не давался в руки. Он так и не понял, был ли тукан еще одним роботом или голограммой. Вначале он несколько раз пробовал его поймать, а после нескольких безуспешных попыток – кинуть в него комок бумаги. Тукан уворачивался и от рук, и от бумаги с быстротой, невозможной для живой птицы. Наконец, он махнул на игрушку рукой. Если птица сделана так, чтобы смотреть, что он делает, то пусть смотрит. Он бы первым посмеялся над тем, кто предположил бы в ней чьего-то шпиона.
Ситуация совершенно запуталась, но это только делало жизнь интереснее. Вслед за Вотаром и Ларданом начали объединения Эрдан и Карния. Надо было ожидать цепную реакцию. Один из вариантов будущего, рассчитанный девятнадцать веков назад, предусматривал и такое развитие событий. Люди постоянно создавали мощные государства. Сильное государство гарантирует безопасность, сплоченная империя всегда будет сильнее рыхлых образований, основанных на непостоянных симпатиях большинства. Когда-то мыслители-идеалисты мечтали об обществах, построенных на власти народа. В лучшем случае, это приводило к власти богачей и корпораций, в худшем – к концлагерям. И дело не в порочности идей – просто они судили о людях по себе. Недалекие, необразованные, безвольные, бездумно верящие тому, что говорят – вот какими предстают народы в истории. Люди должны быть достойными демократии – так говорил первый Император. Да, и Империя, и Вотар, и Эрдан, и Чентарс далеко прошли по этому пути. Но еще не до конца, и конца даже не видно. История человечества – это история империй. От Египта и Ассирии пролегла дорога к тем империям, которые только создаются. Никто не ожидал, что это внезапно произойдет так поздно, но это не застало Империю врасплох. Стражи только что вернулись с планет, над которыми Империя в свое время установила протекторат. Политический вопрос о вхождении их в Империю был решен, технические подробности утрясут и без него. Министерство экономики не зря ест свой хлеб, Император контролирует этот процесс, а значит, все будет хорошо. А вот внешняя политика изменится до неузнаваемости. Миру, в котором сотни слабых планет думают только о том, как бы их не тронули, приходит конец. Появятся мощные государства. Сколько их будет: десять, двадцать? Войны станут гораздо реже, но гораздо ожесточенней. Такого простора для дипломатии уже не будет, зато гораздо легче делать расчеты будущего для двух десятков игроков, а не для полутысячи с лишним. В любом случае, все равно все решали три-четыре десятка самых развитых планет. Главное – чтобы Империя опять оказалась сильнее всех.
Но еще одного фактора он предсказать не мог, и это вынуждало его рассчитывать и рассчитывать. Наивные люди с грустью вздыхали: «Страж все проблемы в минуту решит, с его-то умом». Да, он был намного умнее обычного человека и с легкостью бы решал проблемы – если бы он брал в расчет только то, о чем знали обычные люди. Он видел гораздо больше причин, гораздо больше взаимосвязей – поэтому для него, как и для любого, ответственные решения давались трудно. Решить мелкие проблемы можно машинально, не задумываясь над ними. А что делать, если на кону опять будущее человечества? Тут его интеллекта недостаточно, нужно воспользоваться компьютером. Сейчас его ноутбук был просто рабочей станцией, подключенный к компьютеру МИДа. Пока он не сделает предварительные прикидки основных вариантов развития, МИДовцам придется обходится лишь малой частью общей мощности компьютера.
Непредсказуемым фактором был Бэрл. Кто мог сказать, что несколько коротких разговоров с одним из вотарцев приведут к таким последствиям? Он не собирался корить себя за несдержанность, потому что все еще можно было обратить к лучшему – для этого и нужны Стражи. Вотарцы, сделавшие все, чтобы замаскировать свои намерения не подозревали, что каждый запрос компьютеров из гостиничных номеров фиксировался. Он точно знал, что они увезли с собой: всю открытую информацию о том, как сделать человека бессмертным. А их биологи в несколько лет самостоятельно найдут недостающее – и у Вотара появятся свои Стражи. Рассматривать вариант, что они будут действовать в пользу Империи недостойно его. Скорее надо думать, останется ли с ним Харв. Запутавшийся, растерянный мастер меча легко встал сторону Империи, потому что ему не оставили другого выбора. А те, кто примут бессмертие ради Вотара – сделают это осознанно, понимая, какие будут последствия этого, кроме одного. Они не знают особенности мышления Стражей, не знают, какую политическую систему всегда выстраивал Зал Стражей. Стражи повинуются сильному Императору и ведут за собой слабого. Вотар станет Империей по образу Земли, не важно, будет ли их лидер называться «Президентом» или «Императором». Бэрла еще будут силой усаживать на трон или в кресло, как бы он ни хотел уйти. Ни один мир не может позволить себе разбрасываться лидерами. Стражами станут те, кто воевал с Империей. Наверняка первым станет тот помощник Бэрла. Кажется, его зовут Радл. Вот он-то и начнет делать из Вотара империю. Так что, у Земли есть время: Вотару еще долго будет не до активной внешней политики. Хотя и это он не мог сказать наверняка. Миша всегда отличался от других Стражей, но то, что он был одним из лучших, если не самым лучшим, в этом никто не сомневался. Каким-то непонятным способом он смог сделать то, что до него не удавалось еще ни кому: создать цивилизацию, основанную на рационализме. Вотару было легче всех выпутываться из проблем, требующих не эмоций, а хладнокровных рассуждений. Но и эмоции населения, только что пережившего проигрыш войны списывать со счетов было нельзя. И еще удивительный факт – похоже, сплоченность вотарцев уникальна. За всю войну среди всего населения не нашлось ни одного предателя, который бы пошел на службу к завоевателям, будь то за деньги или за власть. Конечно, можно сделать скидку на то, что далеко не вся планета была под контролем, что содействия вотарцев и не требовалось, но факт остается фактом. Члены правительства и городских советов, мэры, крупные чиновники – всем предлагали работать под началом оккупационной администрации, и все они отказывались, хотя другой альтернативой был только концлагерь. И таких набралось не десять и не сто. Ими почти под завязку был забит лагерь на двадцать тысяч человек. И после ареста всего руководства вотарцы сумели наладить работу почти всего. Такой патриотизм позволит им создать очень сильную империю.
Теперь возник еще и вопрос с посольствами. Бэрл знал, что за ним могут наблюдать в гостинице, а это значит, что здание, которое Вотар временно предоставит под посольство Империи, будет, как в анекдоте, из микробетона. Десять процентов бетон, остальное – микрофоны. В таких условиях первый состав посольства надо делать почти из одних Стражей. Он сам бы отправился туда, но это было бы верхом бессмыслицы: работать там он не сможет. А вот другие Стражи, которые не известны вотарцам, смогут. Необходимо непрерывно отслеживать ситуацию на планете, к сожалению, открыть консульство на Лардане не удастся еще лет пятьдесят, потому тем, кто окажется на Вотаре нельзя будет пропустить ни одного мало-мальски важного события.
Развивающаяся империя обязательно начнет расширяться за счет соседей. С кого они начнут? Троувер, Вефер или его два сателлита? Бэрл, наверняка, предпочтет войну с Вефером, ларданцы будут настаивать на Троувере. Вефер – просто враг, Троувер – предатель. Двух линкоров, десяти крейсеров и нескольких десятков эсминцев, фрегатов и сторожевиков хватит Троуверу, чтобы защититься от почти любого, но не от Вотара. Новый корабль, болтающийся на орбите вокруг планеты должен быть сильнее любого из двух троуверских линкоров, тоже построенных Вотаром. Может быть, даже сильнее обоих. Пяти дополнительных лет им хватит, чтобы подготовиться к победоносной войне с Троувером. Или все-таки с Вефером? Леверс дальше, нападение на него маловероятно. Вефер тяжелее оккупировать, на Троувере много людей, недовольных сменой курса правительства. Союз с Вотаром приносил много пользы Троуверу, война на стороне Империи была непопулярной. Но что, если победят эмоции Бэрла? Человеческий фактор был силен, даже чересчур силен. Сложно прогнозировать поведение людей, выросших в малоизученной культурной среде. Будущее было расплывчато и зыбко. Слишком много вариантов приходилось просчитывать, выстраивать от наименее вероятных к более возможным.
Но самым плохим было то, что он опять потерял уверенность в своих силах. Сможет ли он на очередном повороте истории найти верный путь? Один раз это у него получилось, хотя он восстал против принципов единства человечества, заложенных первым Императором. И он не знал, одобрил бы тот сделанное им.
«Не Императору служу – Империи», – произнес он девиз Стражей, всегда бывший его собственным. Но легче от этого не стало. Он взмахнул рукой. Справа от него появился большой голографический экран. Несколько движений, и на нем во весь рост появился Император. Тогда еще не умели делать объемных изображений – или умели в нескольких лабораториях? Он не помнил точно. Фотография была плоской, Император на ней был худ и бледен, не до конца оправившись от тяжелого ранения. И все же, эта фотография была его любимой. Из-за решительного блеска в глазах, из-за готовности к любому повороту судьбы. Глядя на нее, он всегда переносился в те времена, когда надо было драться, чтобы остаться в живых.
Привычным жестом он прикусил нижнюю губу – и, как всегда, ничего не почувствовал. Нет, ощущение, что что-то есть между зубами было, но губа не чувствовала ничего. Пониженная кожная чувствительность – не всегда благо, особенно если речь идет о привычках тысячелетней давности. Ему никогда не приходилось драться с другими бессмертными, а, теперь, скоро придется. Его «скоро» измерялось десятилетиями, что давало ему время морально подготовиться к этому. Стражи слишком разленились, нужно готовиться к будущим войнам, тренировать реакцию, скорость, кое-кому придется всерьез заняться рукопашным боем. Потом будет поздно.
Откинувшись на спинку стула, густо оплетенного искусственными лианами, он смотрел в лицо Императору. На этой фотографии сзади Императора должен был стоять он сам, с крупнокалиберным пулеметом в руках, но он аккуратно убрал все лишнее, включая себя, чтобы остался один Император. Император и был всегда один. Император называл его своим другом, но другом можно быть только равному себе, а он всегда знал, что Императору он не равен. Он был помощником, соратником, слугой – можно назвать это как угодно, но смысл от этого не меняется. Он был не рядом с Императором, а при Императоре. У него никогда не было времени просто так сидеть и думать о себе, о прошлом и о будущем. Времени не было и сейчас, но что-то мешало ему перейти к делам, не терпящим отлагательства. Может какая-то смутная, неоформившаяся мысль, или даже след мысли. Он пробовал ухватить ее, но ничего не получалось.
«Не Императору служу – Империи», – сказал он в надежде, что это хоть как-то поможет ему нащупать нить рассуждений. И он ее нащупал, да так, что впервые за много-много лет ощутил полную растерянность. А Империи ли он служил три тысячи лет? Только теперь ему стало понятно, что он служит Императору. Не тому, который сидит на троне Империи, а тому, который эту Империю создал. Всякий раз, сделав что-то, он думал, что бы ему сказал Император. И он делал все не так, как это было бы лучше, а так, чтобы заслужить одобрение Императора. Но это не должно больше продолжаться. Пора поставить точку. Отныне он будет служить Империи – и теперь ему уже не важно, будет ли это Империя созданная Императором, или другая империя, которая сможет стать для него Империей с большой буквы. Он уже забыл, когда чувствовал себя таким свободным. Глядя в лицо своему Императору он с улыбкой медленно произнес:
– Не Императору служу – Империи, – и выключил экран.