Страж. Референдум

Референдум

Сдать остальные экзамены было совсем не сложно, и наконец-то наступил долгожданный выпускной вечер! Толпы празднично одетой молодежи заполнили и Центральный парк, и другие парки города. Выпускной вечер проводили в разных городах в разные дни, что позволяло легче поддерживать порядок, перебрасывая сотрудников Сил Правопорядка из города в город. Надо сказать, что делалось это на всякий случай, так как работы у них почти не было. Хотя среди парней всегда попадались желавшие свести старые счеты или просто выпившие больше, чем нужно, драк почти не случалось. Кроме сотрудников СП в парке были те, кто, подобно Бэрлу, уже ходил с мечом. Меч – не только оружие, но и свидетельство умения владеть собой, и, значит, такие люди не полезут в драку, а, наоборот, вовремя прекратят ее.
В Центральном парке всегда было слишком многолюдно, и класс Бэрла и Глэр выбрал Голубой парк, с его многочисленными прудами, из-за которых он и получил свое название. Это в первые века названия давались безо всякого смысла, позже появились и такие, которые что-то означали на языке Вотара. Обычно младших родственников с собой не брали, но Бэрл взял с собой Торна. Он был младше остальных всего на два года, вдобавок, Бэрл пользовался уважением – воин, как-никак.
Хотя уже смеркалось, было тепло. На деревьях мигали разноцветные фонарики, повешенные специально для этого вечера. С передвижной платформы звучала музыка всех стилей и направлений вперемешку, чтобы никому не было обидно. Выпивка и еда были приготовлены заранее, и теперь из сумок извлекались скатерти, свертки и бутылки. Как ни ждали лицеисты сегодняшнего дня, как ни радовались ему заранее, этот вечер всегда получался грустным. Нужно было расстаться с теми, с кем вместе провел одиннадцать лет, нужно было менять весь привычный ход жизни, нужно было учиться быть взрослым. Да, выпускной вечер всегда был не вступлением во взрослую жизнь, а прощанием с детством.
Одноклассники и одноклассницы сидели маленькими группками, негромко разговаривая о чем-то вместе пережитом. Но, постепенно, веселая музыка и вино сделали свое дело: посыпались шутки, начал звучать смех. Лирическое настроение начало уходить, грусть прошла. В парке были танцевальные площадки, но они уже были давно оккупированы страстными поклонниками танцев, которые заняли там места еще днем, когда кроме них никого не было. Поэтому танцевать решили прямо здесь, на траве. Девушки скинули туфли, у кого они были на высоком каблуке. Тем, кто пришел в легкой обуви было, наоборот, очень удобно. Бэрла и Глэр немедленно разлучили, чему они и не особенно противились. Так как девушек на одну было больше чем юношей, присутствие Торна решало сложную этическую проблему, возникающую каждый раз на вечеринках. Долговязый Торн не уступал ростом почти никому из одноклассников брата, а значит желающих танцевать с «маленьким» нашлось достаточно. А потом, когда все устали, когда все принесенное было выпито и съедено, они сидели и смотрели, как звезды отражаются в пруду. Они обменивались планами на будущее, гадали, что их ждет, и пообещали друг другу встретиться здесь же через десять лет – как и другие классы в этот день, как и все лицеисты за все века, прошедшие с заселения планеты. А когда на востоке начала разгораться заря, они попрощались друг с другом и разошлись: одни для того, чтобы встретиться уже сегодня днем, а другие – навсегда.
Глэр потащила братьев к себе, хотя Торн и сделал попытку удрать домой, чтобы отоспаться. Для него это была лишь репетиция вечера, который состоится через два года. У Глэр Бэрла ожидал небольшой сюрприз: квартира была перепланирована. Часть квартиры была отделена и в нее вела запирающаяся дверь прямо из прихожей. В отделенной части были две комнаты и ванная, совмещенная с туалетом, как и все ванные комнаты на планете. Теперь у Глэр фактически была собственная квартира, вдобавок, с хорошей звукоизоляцией, чтобы ей никто не мешал учиться. Бэрл шумно радовался этому, потому что теперь ее родители уже никак не могли помешать им, а Торн, хорошо понимая причины радости брата, грустно вздыхал.
– Ты что такой грустный? – весело спросила у него Глэр.
– Хорошо вам, – протянул он, – своя квартира теперь, делайте, что хотите...
– И нечего завидовать! Если понадобится, ну ты понимаешь... Если с девушкой некуда пойти – приходите в гости, не помешаете.
Торн шумно вздохнул.
– Ты моих одноклассниц видела?
Глэр в раздумье поморгала длинными ресницами.
– Я что-то не помню... Не приглядывалась. У нас ведь как? Младше тебя – значит, «маленькие», а что на них внимание обращать?
– А на них и внимания обращать не не стоит. Кто вреднее, не разберешь: то ли те, кто посимпатичнее, то ли те, кто пострашнее. Только подойдешь, шипят и фыркают. Не всем так везет, как Бэрлу. А во дворе – одна малышня.
Торн, разумеется, считал малышней всех, кто был на два-три года младше.
– Так ты, может, и целоваться не умеешь!?
Торн покраснел.
– Тобой надо заняться, – Глэр подошла к нему и положила руки на плечи. Теперь у него красными были не только щеки, но уже и уши.
– Бэрл, отвернись, – жалобно произнес он.
Но Бэрл не успел отвернуться. Глэр припала к губам его брата, крепко обняв его. Руки Торна безвольно свисали вниз, обнять Глэр он так и не решился, а глаза были зажмурены. Секунд через тридцать наступившую тишину нарушил Бэрл:
– А меня?
Глэр хихикнула и отпустила Торна.
– Гляди, и учись! – наставительно произнес Бэрл, обнимая девушку.
Торн стоял неподвижно и дышал открытым ртом, как рыба, выброшенная на берег. Эта передышка продолжалась еще с полминуты, после чего Бэрл, оторвавшись от Глэр тоном учителя спросил:
– Все запомнил? - и, не дожидаясь ответа, скомандовал: – Повторить!
Краска не сошла с лица Торна, но он уже немного совладал с руками и робко обнял Глэр так, как это делал брат. Новый поцелуй продолжался значительно дольше. Потом Глэр отошла от юноши, задумалась на несколько секунд, а затем решительно потянула за застежку платья. Ей всегда не нравился сам процесс одевания и раздевания, поэтому вся одежда выбиралась так, чтобы ее было как можно быстрее снять и одеть. Не было исключением и это платье, которое упало на пол буквально за секунду. На этот раз под платьем у нее было нижнее белье, но, с точки зрения Торна, лучше его бы и не было вовсе. Оно не столько закрывало, сколько открывало, а то, что было закрытым слишком легко было себе вообразить. Из красного он стал багровым и сдавлено пискнув:
– Не буду мешать, – он выскочил из комнаты.
Бэрл и Глэр стояли глаза в глаза. Они уже давно научились понимать друг друга без слов. Пауза затягивалась. Потом Бэрл кивнул, а Глэр улыбнулась. Для этого диалога слов не понадобилась. Глэр сбросила с себя остатки одежды и направилась к двери.
– Подожди, – шепотом остановил ее Бэрл, – накинь на себя что-нибудь.
Глэр фыркнула, но подошла к шкафу и одела халат с драконами. Пока она шла в другую комнату и тащила за руку Торна, Бэрл успел снять рубашку и сесть на диван.
– Смени место, – сурово распорядилась Глэр, как только дверь захлопнулась у них за спиной. Бэрл встал и вопросительно посмотрел на девушку.
– Двери припри.
Улыбаясь до ушей, он привалился спиной дверям, открывавшимся внутрь. Глэр скинула с себя халат. Торн, чье лицо было начало принимать нормальный цвет, вновь вспыхнул до корней волос. На него, похоже, напал столбняк, и Глэр, полюбовавшись его состоянием, укоризненно покачала головой:
– Надо же, такой верзила вымахал, на два пальца выше старшего брата, а так девушек стесняется!
Она спокойно начала расстегивать пуговицы на рубашке Торна. Когда дело дошло до брюк, к нему вернулся дар речи и он умоляюще произнес:
– Бэрл...
– Я отвернусь, – ответил Бэрл и после паузы добавил: – может быть.
Торн не успел ответить: его ловко повалили на диван и ему стало не до разговоров...
Через полчаса они сидели в другой комнате, приспособленной под гостиную и пили минеральную воду. Бэрл и Глэр беззаботно болтали друг с другом, а Торн сидел, уткнувшись в свою чашку. Уши его по-прежнему полыхали, но лицо было бессмысленно-блаженным. Похоже, что его мысли гуляли где-то далеко-далеко. Бэрл бы посидел еще, но Торн тянул его домой: ему было неловко встретиться с родителями Глэр. Было уже светло, когда братья добрались до дома и немедленно разбрелись по кроватям, чтобы выспаться. Если Торну теперь можно было три месяца валять дурака, то Бэрлу предстояли еще экзамены, более свирепые, чем в лицее. Поэтому он решил не давать себе поблажек и начать заниматься в этот же день.
Теперь роли поменялись: если раньше Глэр отходила от учебников только для того, чтобы поесть и попить, то теперь настала очередь Бэрла. Ему, вдобавок, приходилось заниматься не по учебникам, уже зачитанным до дыр, а по электронной книге, к которой он еще не привык. Глэр приходилось вытаскивать его чуть ли не силой, чтобы хоть немного погулять. Сама она, в кои-то веки, была уверена в своих силах, и почти не готовилась к вступительным. Торн занимался своим боем еще с большим усердием, чем раньше. Он был решительно настроен получить меч не через восемь лет, как большинство, а через пять или шесть.
Бэрл поступал в Центральный Университет в Столице. Ему нечасто доводилось пользоваться телепортерами: в Дотире было все, что необходимо для работы и отдыха, а телепортация весьма дорогостояща. На семейном совете было решено не экономить по мелочам, и возвращаться с экзаменов домой. Бэрл был в Столице только один раз, но в ней не было ничего, чего бы не было в родном городе. По населению Столица была даже меньше. В основном, там жили работники Правительства, студенты и преподаватели. В одном Центральном Университете училось больше двадцати тысяч человек, а кроме него были еще университеты и колледжи. На обычные специальности учителя, биолога или механика можно было учиться у себя, но профессии космического инженера обучал только Центральный Университет. Эта была чистая случайность, но на имперском Бэрлу опять повезло. В экзаменационной комиссии он увидел того же преподавателя, которой был на экзамене в колледже. Конечно, здесь вопросы были посложнее, но экзаменатор был так же доброжелателен, как и в прошлый раз, так что Бэрл получил свои двадцать баллов. Физика через день далась ему так же легко и только теперь он мог отдохнуть месяц до начала учебы: его зачислили. Глэр зачислили в Дотирский университет в тот же день, и у них появился прекрасный повод для небольшого праздника. На этот раз для разнообразия они устроились у Бэрла, в их с Торном комнате. Теперь настала очередь их родителям «погулять», так что помешать им никто не мог...
Скоро в жизни Бэрла наступила новая пора. Если Торн продолжал учиться в том же самом классе, а Глэр просто сменила лицей на университет, правда, добираться ей теперь приходилось на монорельсе, то Бэрл начал жить совсем по-другому. Возможности два раза в день пользоваться телепортером у него не было, поэтому он поселился в общежитии. Оно было очень непритязательным: одна комната на четверых, десяток комнат на этаже, общие для всего этажа кухонька и ванная. Тем не менее, жить было вполне возможно, и Бэрл с головой углубился в учебу и новую жизнь. Его специальность считалась «мужской», поэтому девушек в группе не было, что накладывало на учебу свой отпечаток. Больше серьезности, меньше веселья, сосредоточенность на учебе. Зато было очень модным увлекаться политикой. Некоторые занимались практически, участвуя в молодежных клубах, большинство – чисто теоретически. Главной темой обсуждений служили отношения с Империей и союзниками. Этот интерес всемерно и целенаправленно поощрялся руководством факультета. Вотар славился своими космоинженерами, так же как и биологами, но если биологи незаметно трудились в тиши своих лабораторий, то космоинженеры строили станции и корабли и на других планетах. Поэтому разбираться в хитросплетениях межпланетных отношений для них было желательно.
Бэрл не участвовал в работе клубов, да и среди всеобщих споров оставался простым слушателем. Часть свободного времени он проводил в спортзале, где таких же поклонников боя было больше, чем в Дотире. Кроме этого, он подрабатывал официантом в кафе. В Столице сложилась такая практика, что на большинстве таких работ были студенты. Многие не могли позволить себе ежедневную телепортацию, и это была хорошая возможность и занять свободное время, и немного заработать.
Так же, как и в лицее, учеба занимала шесть дней недели, и, так же, как и в лицее, суббота был день укороченный. После занятий многие разъезжались по домам. Бэрлу было дороговато и это, тем более, что родители деньгами его вовсе не баловали. Он выбирался бы домой не чаще раза в два-три месяца, если бы не Глэр. Вот у ней денег было больше, чем ей требовалось. Она предлагала Бэрлу возвращаться в Дотир каждый вечер, но он стеснялся брать такие большие деньги. Конечно, ему понадобилось побороть себя, чтобы взять и на еженедельные телепортации, но Глэр очень настаивала. Они редко расставались больше, чем на неделю, и ей было непонятно, почему они должны были не видеться месяцами из-за такого пустяка, как нехватка денег у Бэрла. Забежав поздороваться с родными, он шел к Глэр, с которой и оставался на все выходные. Отец Глэр громогласно заявлял, что его дочь – человек свободный и сама должна думать о том, как жить. Он, конечно, лукавил: умный и серьезный Бэрл нравился и ему, и его женам. Так что, формально не оформив брак, Бэрл и Глэр жили уже как настоящая семья.
Но, все-таки, учеба стояла у Бэрла на первом месте. Глэр понимала это, и старалась только помочь ему. Учиться в университете намного сложнее, чем в лицее. В лицеях педагоги стараются, чтобы ученики поняли их, помогают отстающим, нередко превращают урок в игру – даже в старших классах. В университетах только дают знания. Справляешься – молодец, не можешь поспеть за остальными – ищи себе другое занятие. Специальность «космическая инженерия» была одной из самых сложных, если не самой сложной. Даже энергетика, для которой нужно знание квантовой физики, общей и специальной теорий относительности, электродинамики, статистики и теории вероятностей уступала по объему необходимой информации космоинженерии. Там учили тоже самое, правда, без квантовой физики, но к этому перечню добавлялась и механика, и дифференциальные уравнения, и сопротивление материалов, и химия, и еще добрый десяток предметов. В идеале, космоинженер должен самостоятельно сконструировать корабль и руководить его строительством. Такого, конечно никогда не будет, на последних двух курсах самых способных к наукам будут обучать приемам конструирования, а остальные тренироваться в невесомости, готовясь к монтажу на орбите. Но все равно, вне зависимости от будущей специализации, студентам надо было изучить очень много, для многих даже слишком. Если бы интенсивность обучения была бы такой же, как и на других специальностях, их бы учили шесть, а то и семь лет. Но так как курс был рассчитан на пять лет, то учиться приходилось больше. И дело не только в большем количестве занятий, но и в большей самостоятельной подготовке. Бэрл невольно сравнивал факультет со школой боя: в них одинаково отсеивались те, кто не справлялся с ежедневными все возрастающими нагрузками. Неудивительно, что почти у всех студентов на поясе висели мечи. Без умения выполнять упражнения, не отклоняясь ни в одной мелочи, без сильной воли на космоинженера не выучиться.
Неверно говорить, будто в университете просто дают знания. Преподаватели всегда стремятся сделать так, чтобы студенты поняли все, что им нужно. Но к сожалению Бэрла, да и всех остальных студентов, каждый преподаватель считал свой предмет самым важным. А средства довести это до студентов у них были разные, и иногда – весьма своеобразные...
Первым испытанием для Бэрла стали дифференциальные уравнения. И не столько предмет, сколько его преподаватель. У него было невинное, с его точки зрения, конечно, пристрастие: он любил задавать задачи. Задавал он их много и, самое страшное, спрашивал об их решении. И хотя за невыполнение особых санкций не было, Бэрл просто трясся, идя на лекцию с половиной решенных задач. Даже если бы он отказался от сна, не известно, удалось ли бы ему решить их все: в сутках только двадцать четыре часа, а решал он не просто половину задач, а самые легкие. Но это оказалось пустяками, по сравнению с тем, что пришлось пережить его однокурснику.
Среди огромного количества задач, у преподавателя было несколько штук, которые никто не мог решить. Он каждый раз предлагал их желающим, но желающих обычно не находилось. И вот, раздавая незадолго до экзамена задачи, без решения которых он экзамены не принимал, по ошибке он сунул Гарпу Сидоку одну из этих неразрешимых задач. Бедняга потратил несколько часов, пытаясь ее решить. Не найдя решения, он судорожно заметался по университету. Его проблемой заинтересовались, задачу решить пробовали все, но ни у кого ничего не получилось. Тогда один из аспирантов отнес ее к настоящему ученому, большому специалисту в этой области. Вечером старик покрутил задачу, покрутил ее еще раз, засел всерьез... Глубокой ночью, убедившись в бесплодности всех попыток, он направился к своему бывшему студенту, тоже хорошо разбирающемуся в подобных задачах. Неожиданно поднятый среди ночи преподаватель, бывший ученик ученого, получил в руки задачу, которую он сам незадолго до этого дал в руки студенту. Конечно, смеху было на весь университет, но Гарпа отпаивали успокоительными. Ему публично было обещано надбавить два балла на экзамене, он получил девятнадцать и потом с гордостью демонстрировал зачетную книжку, в которой чудак-преподаватель недрогнувшей рукой вывел «21».
Увы, на этом пытка задачами не кончилась: этот экзамен был не результирующим, а промежуточным. Правда, их количество слегка уменьшилась, зато и сложность возросла. Студенты ругались шепотом, не понимая зачем надо находить точное решение, когда с помощью приближенных расчетов компьютер мог выдать точный ответ в доли секунды. объяснения были интересны, но вот только убедить никого преподавателю не удалось.
– Весь окружающий нас мир может быть описан с помощью дифференциальных уравнений. Движение звезд и планет, клеток и молекул – все подчиняется одним и тем же законам. Умея решать уравнения, вы сможете описать существование мира. Пусть не всего, а какой-то его малой части, но вы сможете предсказать будущее этого малого куска. К сожалению, даже если превратить всю Вселенную в один громадный компьютер, приближенными методами вам не удастся решить даже проблему взаимодействия тысячи объектов. Поэтому учитесь находить решение задач, используя методы, которые я вам даю.
Ему бы поверили, если бы они уже не умели упрощать проблемы, строя приближенные модели...
Физика Бэрлу давалась тяжелее математики, поэтому на механике ему пришлось попотеть. Разумеется, механика тоже была самым важным предметом – с точки зрения другого преподавателя. Он никогда не требовал точных знаний своих формул. Студенты всегда должны были объяснять физический смысл уравнений.
– Формулы вы в любом справочнике найдете, – говорил он почти на каждой лекции, – главное для вас – знать, что они значат и быстро находить описание любого происходящего процесса.
Не требовал он и решения задач, считая, что компьютер справится гораздо лучше и быстрее. Важней правильно поставить задачу, чем разбирать хитрые математические головоломки, комбинируя давным-давно открытые приемы. Так что, механика быстро стала любимым предметом Бэрла.
Их постоянно мучили имперским, обучая говорить и понимать на слух даже сложные предложения. Им показывали старые фильмы раннего имперского периода, давали прослушивать записи разговоров людей с разных планет. Каждый язык неизбежно накладывает свой отпечаток на произношение, и из-за акцента одно и тоже слово могло быть непохожим в исполнении вотарца и чентарца. А понимать надо было всех.
От таких нагрузок плохо помогала даже работа в кафе. Многие просто не могли делать все быстро, и для них не было даже такой отдушины. Бэрл отправлялся домой по субботам, отвлекался от всех проблем, поэтому ему вполне удавалось отдохнуть. Другие спасались, кто как мог. Для одних средством разрядки служили спортзалы, для других – политические клубы, а третьи обратились к спиртному. И нельзя сказать, что это был худший способ отдыха – если не слишком им увлекаться, конечно. Недаром факультет космической инженерии имел не самую лучшую репутацию! Дни рождений отмечались так, как будто это был последний повод погулять перед концом света. Но наутро невыспавшиеся студенты с красными, как у сказочных вампиров, глазами сидели на своих местах и учились. Главное – дотянуть до выходных, а там можно и отоспаться. В первый год их группу из тридцати человек покинули трое, во второй – один. Остальные держались. Если на большинстве факультетов психологическая помощь не требовалась, то здесь идти жаловаться к психологу не считалось чем-то зазорным. Все понимали – мозг слишком хрупок, чтобы перегружать его без нужды.
Когда на четвертом курсе конструкторов начали отделять от инженеров, Бэрл оказался среди инженеров, чему он был только рад. В то время как конструкторы погрузились в пучины математики, инженеры начали практику на орбите. Неделю они просто жили на учебной орбитальной станцией вместе с будущими механиками и пилотами. Затем, каждый месяц они проводили в космосе по три дня, сначала самостоятельно выполняя монтажные операции, а потом уже руководя студентами-монтажниками. Валта среди них Бэрл встретить не мог: обучение в колледже было трехгодичным, и тот к этому времени уже где-то работал. Тренировки были максимально мягкими: их не держали больше полутора часов в скафандрах, корабли были специально сконструированы так, чтобы перегрузки при старте и посадке были минимальными. Кое-кто даже был недоволен этим, считая, что учеба должна быть более приближена к будущей работе. А Бэрлу и этого было вполне достаточно. Он научился двигаться и в невесомости, и при малой силе тяжести. Космический скафандр стал для него привычным, и все было бы совсем хорошо, если бы не окружающая действительность, грубо вторгающаяся в уютный мир Бэрла...
...Это случилось на втором году обучения. Политическая система Вотара была очень проста. Каждые шесть лет проводился референдум о доверии Президенту. Если граждане выражали ему свое доверие, то он оставался на следующие шесть лет. Если действия Президента и его правительства не нравились населению, то выбирался Парламент, который назначал новых. До референдума оставалось еще два года, но Президент Тонс Комэс объявил о досрочном референдуме о доверии, и сделал он это в обращении к гражданам. Естественно, в тот день вечером улицы полностью опустели. Все догадывались, что происходит что-то чрезвычайное, и он не обманул их ожиданий. В назначенный час на экранах появился уже немолодой Президент, который руководил Вотаром уже шестнадцать лет. Несколько секунд он молчал, затем начал:
– Сограждане! Сейчас в нашей политике наступает перелом. Мы должны решить для себя, хотим ли мы и дальше уступать диктату Империи, или вести себя так, как этого требуют наши интересы. Все века нашей независимости у нас за спиной маячила тень Империи. С высокомерной снисходительностью они «позволяли», – он выделил это слово так, что ни у кого не осталось сомнения в ироничности, – «позволяли» нам развиваться и торговать. Но как только мы вышли за пределы своей планеты, как только мы начали искать друзей и союзников, Империя показала свое истинное лицо. После неудачных попыток разрушить наш союз, они начали кампанию по экономической блокаде нас и наших союзников. Вслед за Ларданом Империя начала экономическую войну против Троувера, отказавшись продавать им многие товары. Нет, конечно, они не пропадут, но экономический урон от этого очевиден. Мы – следующие на очереди. Если мы промолчим в очередной раз, если опять закроем глаза на действия Империи, то ради чего мы завоевывали независимость? Я и наше правительство намерены провести целый ряд мер, направленных на сдерживание Имперских амбиций. Но это непросто и опасно. Нам нужно подтверждение того, что мы едины, что мы действительно хотим своей независимости, подобно нашим далеким предкам, не побоявшимся выступить против гнета Империи. Я объявляю досрочный референдум о доверии себе и своему правительству. Только так я могу узнать, совпадает ли мнение моих сограждан с моим.
Он перевел дух и уже спокойнее продолжил.
– Да, мы все знаем, что Империя еще сильна, но она – анахронизм. Наши предки боролись против тирании – и вырвались из-под ее гнета. Империя держится на подавлении протеста, на армии и Стражах. Не будет этой безжалостной системы – Империя рухнет как карточный домик, и на ее обломках возникнет свободная республика. Тогда все люди будут смотреть на Землю без страха и ненависти, как на свой дом, откуда тысячелетия назад человечество начало завоевание галактики. Наши воины готовы биться со Стражами! Мы сможем разбить их военную машину, а земляне довершат остальное. Фанатиков, ради Империи отказавшихся от всего человеческого – единицы. Сила Стражей – преувеличение. Наши мастера меча смогут встретить их на равных. И мы сможем выставить лучших в галактике бойцов в десятки раз больше, чем Стражей. Да, мы не хотим начинать войну. Но Империя не знает другого разрешения конфликтов. Они полагают, что могут силой заставить всех кланяться себе. Но на каждую силу найдется другая. Готовы ли вы защищать свой дом, или, может, вы хотите уступить диктату Империи? Они требуют полного контроля над нашими биологическими лабораториями. Они требуют передачи им всех результатов наших исследований. Можем ли мы согласиться на это или мы будем защищать нашу свободу всеми средствами, которые у нас есть? Я не буду говорить о моральной и этической стороне этого вопроса. Я думаю, тут все понятно каждому из вас. Но кроме этого, есть еще и экономическая составляющая. Ежедневно наши ученые разрабатывают новые виды растений и животных с еще невиданными улучшенными свойствами для десятков планет. Отдав это все Империи, мы сами сделаем конкурента, который не гнушается никакими приемами ради продвижения своих товаров. Я намерен ответить категорическим отказом и разорвать дипломатические отношения с Империей! Теперь, дальнейшая наша судьба – в ваших руках, сограждане.
Изображение Президента исчезло с экранов, но люди по-прежнему молчали. Призрак войны вставал все отчетливее, но выбор, действительно, был минимален: уступить или бороться. И сделать этот выбор должен был каждый. На всей планете воцарилась тишина.
Бэрл слушал это выступление в кафе, где работал. Он сидел вместе со двумя однокурсниками, которые всегда внимательно следили за новостями. Но это требование Империи было неожиданностью и для них. После длительной паузы все взорвались:
– Вы слышали, ребята? А может нам еще и наших девушек туда посылать, для их удовольствия?
– Или парней. У них на Земле извращенцев хватает. – ласковым тоном поддержал его второй.
– Бэрл, а ты, может, хоть раз чего-нибудь скажешь?
Бэрл молча вытащил меч, поднял его перед собой, и включил его. Когда лезвие полностью выдвинулось, он спокойно сказал:
– Этого ответа достаточно?
Однокурсники дружно закивали:
– Лучше ответа и нет! Они только силу и понимают. Полезут – ответим так, что костей не соберут!
Бэрл кивнул и выключил меч.
Споров и разговоров было предостаточно. Для обдумывания перед референдумом были положены две недели, и эти две недели планета напоминала бурлящий котел. Молодежь, естественно, была настроена наиболее радикально, умудренные опытом вздыхали: «выдержим ли?». На следующий день правительство предоставило слово послу Империи. Тот выдал получасовую речь, которую все слушали с таким же вниманием. Речь была хороша. Минут десять он хвалил Вотар, ярко описывая их достижения, затем плавно перешел к взаимовыгодным связям, культурному обмену, предложил наладить обмен студентами и преподавателями. Он от имени Императора обещал никому не передавать полученную информацию, не использовать ее без разрешения Вотара и передать часть собственных технологий. Говорил о мире, взаимопонимании и взаимной поддержке. Убедить, впрочем, ему не удалось почти никого. Вопрос, а почему вдруг возникло такое требование, не был прояснен. Был только намек, что Вотарские генетики зашли слишком далеко в своих экспериментах по изменению природы, и это может быть опасным. Это значило, что референдум становился пустой формальностью.
Но даже, если общественное мнение всем известно, то это еще не значит, что референдум можно и не проводить. Положено – значит положено, и в назначенный день на свет были извлечены автоматы для голосования. Для Бэрла это было первое в жизни голосование. Мэрия Дотира подсуетилась и, заодно, устроила выборы в Общественный Совет города, чтобы не проводить их через три месяца. Референдум, как обычно, был назначен на понедельник, ставший выходным днем. По традиции, голосование проводилось в помещениях лицеев и университетов. Каждый автомат был помещен в отдельную кабинку. Бэрл знал, как обращаться с ними и поэтому долго не раздумывал. Он приложил удостоверение личности к оптическому датчику, а затем на выбрал на экране «Поддерживаю». Его голос был учтен. Затем на экран был выведен список претендентов на место в Совете. С этим было сложнее. Бэрл уже давно не обращал внимания на то, что происходило в городе, бывая в Дотире лишь по выходным. После долгих обсуждений с родителями он все-таки нашел кандидатов с более-менее подходящей программой. За них он и проголосовал.
Предварительные результаты выборов должны были стать известными сразу же после окончания голосования. Вечером улицы городов опять опустели. Все уселись у экранов стереоприемников. Хотя исход референдума не вызывал ни у кого сомнения, нужно было дождаться подтверждения общего решения. Бэрл сидел у себя, то есть, у Глэр. Результат соответствовал ожиданиям: в поддержку Президента высказались девять человек из десяти. Теперь осталось дождаться сведений с космических станций и планетарных шахт, разбросанных по всей системе, на которых голосовали бумажными бюллетенями. Хотя их голоса уже ничего не решали, по закону мнение каждого должно быть учтено. Правда, многие космоинженеры, работающие за пределами системы, не могли принять участие в голосовании, но это была специфика их работы. А на выборах в Общественный Совет города кандидаты, выбранные Бэрлом не прошли.
Глэр теснее прижалась к Бэрлу.
– Теперь наша жизнь должна измениться.
– Я надеюсь, к лучшему.
– Хотелось бы, – Глэр вздохнула, продолжая глядеть на экран приемника.