Шапито

Александр ГЕРАСИМОВ


ШАПИТО


       Под окнами детского дома, на ничейной земле два пришлых из юго-восточного Китая уйгура разбили синий, в оранжевых звездах, утвержденного размера шатер. Земля была не то, чтобы совсем ничья, просто с детдомовской администрацией договориться было проще, чем с районной триадой, да и платить отступного им можно было, делая небольшую скидку на входные билеты для питомцев дома призрения, что не очень-то сказалось бы на бюджете предприимчивых китайцев. Шапито для города был в диковинку. С тех пор, как закрыли Чинезелли и в здании устроили картофельный склад, жителям негде было толком поскучать. Обязательные бальные танцы набили оскомину, а от постоянного фигурного катания у многих развилась морская болезнь.
 
       Уйгуры были на удивление рослыми, несуетливыми ребятами с кожей цвета топленого масла. Вопреки общепринятым представлениям о китайцах, они не извергали поминутно огня из глотки и не доставали из ушей черных утиных яиц, змей, лягушек и прочей дряни. По-русски они говорили вполне сносно, только немного на детский манер, что придавало их речи забавный экзотический оттенок.

       Имя старшему из них было Азнавур, но просил он называть его Сашей, и окружающим это казалось довольно удобным, симпатичным, хотя и немного вольным переводом. Другого на самом деле звали Мойданбег, но отзывался он на прозвище «Чина». Однако все знали, что делается это для краткости и простоты обращения, вроде того, как в чужом мире всех русских зовут иванами, а немцев фрицами.


***
       Устроилось все основательно и ладно. На серединный столб, сработанный из алюминиевых обломков американского самолета, циркачи с помощью полудюжины местных бомжей за одну ночь натянули ультрамариновый непромокаемый тент. Амфитеатр для сидения был дакроновый, надувной, поэтому помещение каждый вечер наполнялось пчелиным гулом постоянно работающих воздушных насосов. Впрочем, ухо довольно скоро привыкало к неизбежному шуму, а необычность зрелища скрадывала неудобства временного помещения.

       Несмотря на незатейливую программу, успех случился большой. По арене, постоянно сменяя друг друга и всякий раз принимая новое обличье, сновали Азнавур с Чиной. Они появлялись на публике с красными гуттаперчевыми носами, облаченные то в клоунские парики и нелепые громадные башмаки, то в изрядно потертые, с вытянутыми коленками серебристые гимнастические трико, то в галифе и венгерские мундиры с кладбищенским золотым позументом, какие обычно носят укротители зверей. Когда виртуозы умудрялись сменить костюм, одному Богу было известно, ведь казалось, что скрываются оне за пестрой лоскутной завесою на одно лишь мгновение.

       На круг номеров было числом девять. Уйгуры, попирая физические законы, балансировали на массивных деревянных скамьях; стоя у специально устроенных досок, стреляли друг в дружку из настоящих луков и арбалета, да так ловко, что стрелы со свистом ложились по абрису фигуры, не задевая при этом живой мишени; заставляли крохотных тупорылых собачек с базедовыми глазами играть в китайское домино, извлекать музыку из миниатюрных гармоник и, почти не фальшивя, подвывать в тон к мелодии; катались на одном колесе так, как не всякий и на двух-то проедет; подбрасывали вверх и ловили всякие нужные предметы и зажженные факелы, ухитряясь не уронить их на специально посыпанный влажными деревянными опилками пол манежа; и, наконец, выводили на крепкой цепочке громадного, траченного молью одноглазого медведя, который за пустяковое лакомство вытворял множество уморительных штук. И, конечно же, номера перемежались большим количеством пресмешных клоунад и реприз.


***
       Забрали их как-то вдруг и очень буднично. Во время очередного выступления на арену вышли два человека в светлых габардиновых пальто, ловко заломили артистам руки за спину и будто нашкодивших школьников вывели их за кулису. Публика еще долго не расходилась, полагая, что арест был частью спектакля.

       Потом цирк потихоньку опустел, огни погасили, и только сиротливая забытая лампочка под самым куполом все моргала и моргала, недоумевая, куда подевались два смешных желтых человечка, что каждый вечер зажигали ее, готовясь к представлению.



Брюссель, Апрель 2010