Серёжки

Кругленькие кнопочки на домофоне упруго поддаются пальцам. На дисплее, весело подмигивая, по очереди появляются знакомые с детства циферки – один, ещё раз один - на память, и семь - на счастье. Счастье входить в родной подъезд. Он, как и в моё далёкое детство светел и опрятен. Только вот эта дверь с домофоном, да светильник, приветливо загоревшийся в тамбуре, стоило мне только переступить через порог – приятные новшества, которые преобразили и осовременели тот дом, где прожила я бОльшую часть своего детства и юность.

На сигнал домофона долго никто не отвечает. Я точно знаю, что мама и Полинка дома, потому что звонила с работы перед тем, как прийти. Наконец, размеренное дилиньканье прекращается, и с высоты третьего этажа, сбегая по проводочкам до меня доносится голос, услышав который я инстинктивно чуть приседаю, чтобы быть ниже:

- Кто там? – стараясь выглядеть деловой и взрослой, спрашивает Полюська, но голосок звенит колокольчиком и призывает бегать, прыгать, шутить и дурачиться.

- Эта я пришла! Открывай, Зайчонок!

- Пррывет! Откррываю. – Мы ещё ходим к логопеду, и наше старое «л» заменило пока раскатистое и твёрдое «рр».

Домофон пропиликал финальную фразу и разрешил тяжёлой двери открыться. Улыбнулась пузатому светильнику. Поднимаюсь по лестнице, рассматривая на панелях причудливые узоры – мастер просто возил кистью, макая её в краски разных цветов, а я пытаюсь найти какие-то образы.

Профиль злой старухи смотрит в угловую дверь – она жила как раз в этой квартире на первом этаже, грозя своей кривой клюкой (чем ещё она могла грозить!), всегда ругала нас, девчонок, прыгающих под окнами на связанных скакалках, или стучащих «кто больше» мячом об асфальт.

Дальше вверх, причудливые, манящие к своим вершинам горы, обещающие сказку, но на деле холодные и бездушные – любимая вожатая пошла туда, а вернулась в цинковом гробу. Всем районом провожали его, убранный фатой. Мать состарилась в один день, отец спился.

Вот в верхнем углу, у кромки, словно у линии горизонта, разделяющей водную гладь и безоблачное светлое небо, зависла чайка. В природе птица светлая, а рисуют её всегда чёрной «галочкой». Волна под ней вспенивается буруном, и брызги искрятся в солнечных лучах, проникающих в подъезд через оконца лестничных маршей. Здесь, на этой самой площадке меня поцеловал Серёжка – в мой самый первый, а потом и в наш последний раз. Панели были покрашены тогда в один цвет, без фантазии. Фантазий в голове хватало своих. Сейчас надо обязательно за что-то зацепиться, найти какую-нибудь ассоциацию или обнаружить поражающее совпадение, чтобы задержать в памяти прочитанное, увиденное или услышанное. А тогда, вопреки твоим желаниям, события сами застревали в голове на долгие годы. Как тот вечер…

***

Я никогда не говорила тебе, Серёжка о своих чувствах, - не осмелилась, надеялась сам догадаешься. За тобой бегало половина девчонок нашего класса.
Да, так и было. Половина девчонок сходили с ума от блондина по имени Алексей – вальяжного, породистого самца, с ленцой и пренебрежением карих, почти чёрных глаз, смотревшим свысока и вскользь, брезгливо оттопыривая при этом нижнюю губу. Он никогда не был в моём вкусе.
А вторая половина вилась вокруг милого незатейливого мальчишки небольшого росточка с кривоватыми коленками, с бедовой в тёмных завитушках мягких волос головой, пронзительно синими глазами, готовым всегда прийти на помощь. Такой ты был, мой Серёжка. Хоть и не знал тогда ещё, что мой. Но я-то знала.

Помнишь, у нас был очень дружный класс. Мы всегда гуляли одной большой компанией. Даже ещё некоторое время после окончания школы, собирались вместе отмечать большие праздники. Засидевшись допоздна за разговорами и песнями под гитару, вы делили девчонок – кому кого провожать. Тогда мне посчастливилось – я «досталась» тебе. Шли медленно, почти не разговаривали. Куда-то подевалась та весёлость и словоохотливость, какая витает всегда в шумном кругу старых друзей. Я ждала и не ждала. Надеялась, и нет. Как же хотелось чего-то романтичного, волнующего! А вместо этого, чтобы скрыть смущение и неловкость, повисшую вдруг между нами, отвлекалась сама и отвлекала тебя всякими глупостями: «Смотри, какая смешная мордочка – один глаз на рыжем фоне, другой на белом, а подбородок чёрный», - смеялась, увидев уютно устроившуюся под фонарём кошку. Ты тоже смеялся, но ничего не говорил.

У подъезда попрощались без всякой надежды и ласки.

- Спасибо, что проводил, - сказала я, пряча глаза.

- Пожалуйста, - вздыхая, ответил ты. Может, чуть дольше обычного, задержал мою руку в своей… Или это мне только показалось?

Взбежала через ступеньку до пролёта после второго этажа, когда ноги не захотели идти дальше. Откуда не возьмись, из груди вырвался стон. Так и не добравшись до дверей своей квартиры, стояла я на этой вот площадке и плакала, сама не зная о чём. Смешанное чувство светлых надежд и горького разочарования. Что-то ускользает, проходит мимо… Что? Почему? Как только позволила вырваться хлюпающему плачу наружу, как только услышала его, поняла, что уже не смогу остановиться, буду плакать, пока всё не выплачу. Домой показываться в таком виде было нельзя, мама начнёт с вопросами приставать, что я ей скажу… Ещё подумает что недоброе…

Я тёрла лицо рукавом, прислушивалась к тишине подъезда, погружённого в полумрак освещения от тусклых плафонов, и думала только об одном – хоть бы никто меня сейчас не видел.

Разве могла я знать, разве смела даже подумать, что ты не уйдёшь сразу?! Что будешь стоять, задрав голову вверх, и наблюдать, как девчоночий силуэт мелькает в маленьких оконцах, разделяющих надвое ряды «жилых» окон.

***

- Что такое? Почему она остановилась? - мне не было видно, что она делает, не дойдя до своего, третьего этажа. Я только почувствовал… метнулся стрелой – хлопок двери сзади, первый этаж, почтовые ящики, перила выскальзывают из-под вмиг вспотевшей руки, ещё немного…

Вот она! Стоит лицом в угол, плечи опущены и мелко трясутся, резинка, собиравшая длинные шелковистые, отливающие рыжиной, волосы в хвост, сползла до середины, выпростав упрямые пряди.

- Милая, славная, что ты? - пронеслось в голове. Подскочил, сгрёб в охапку, вдохнул запах её волос, никогда его не забуду – яблоко или ещё какой невиданный доселе фрукт – сладость и головокружение одновременно – закрыть глаза и не открывать – выпить этот запах, вобрать его в себя одним бесконечным вдохом.

Обеими руками за плечи, коротко развернул её к себе, так, что она еле удержалась на ногах, привалилась доверчиво всем дрожащим телом – мне бы с ней вместе не упасть - начал целовать без разбора, собирая губами слёзы с ресниц и сопли с распухшего носа. Наконец, нашёл губы. Мягкие, влажные, горячие, давно ждущие…

Ни одного слова не было произнесено, слова не были нужны. Слова были после…

***

Поднимаюсь на свой третий этаж. Дверь уже открыта. Это такое радостное чувство, когда тебя ждут. Тихонько вхожу в коридор – никого. Только душно парИт с кухни от готовки, только обувь, небрежно скинутая в прихожей говорит, что дом не пуст.

- Ку-ку!

Из дверей комнаты, которая была когда-то моей спальней, появляется маленькое чудо. Вот оно моё Счастье – один, ещё раз один на память и семь на счастье – пузико оттопыривается звонким барабаном над цветастыми трусиками, тёмные, вьющиеся волосики спутаны, любимые глазки заспаны.

- Привет, Обезьянка! – сразу даю понять, что настроена шутить и баловаться.

- Привет! – улыбается счастье в ответ. Ещё какой-нибудь год назад, она совсем не понимала шуток, и на «обезьянку» страшно обиделась бы.

- Ну, хвастайся! – я точно знаю, что Полюське есть, чем похвастаться, хотя мы не виделись всего несколько часов.

- Вот! – она ещё сильнее выпячивает животик, пытаясь привлечь моё внимание на разноцветную нитку бус, висящую на её грудке.

- Ух, ты! Где взяла? – с нотками зависти произношу я.

И спохватившись, строго добавляю:

- Небось, бабушка опять балует любимую внучку?

- Нет! – в голоске слышится возмущение моей непонятливостью, но тут же хитруля использует подходящий момент, чтобы пожаловаться и меняет тон. - Бабушка меня сегодня совсем не баловала, - сообщает обиженно, - она мне даже чупа-чупс не купила, хоть я и пррросила очень… - Уж, я –то знаю, как умеет просить эта Обезьянка и мысленно аплодирую бабушке, я бы не смогла устоять.

- Правильно, что не купила! Зубы-то все повыпадают скоро от сладкого.

- А они всё ррравно пЫвыпадают, и их мышка-норррушка унесёт, а взамен пррынесёт кррепкие и ПОСТОЯЛЫЕ! Ты же сама говоррила, забыла что ли? – Что тут возразить? Умная нынче молодёжь пошла! Мы-то в их годы…:)

- Так бусики откуда? – спрашиваю, затаив дыхание, боясь произнести, - папа приходил?

- Сама же сделала! Са-ма! – хорошо, что не сказала вслух, не надо напоминать лишний раз.

- Да ты что?! – искренне удивляюсь я, сажусь перед пузиком на корточки и начинаю рассматривать поделку. Так и есть, вот эти гранёные бусины из чёрного кварца, холодные на ощупь были когда-то длинной-предлинной ниткой и в два раза обхватывали бабушкину шею. Досталось им ещё в ту пору, когда я сама была маленькой. Очень уж они мне нравились, я их то на шею примеряла, то царские браслеты из них крутила, то в кОсу вплетала. Не снесли такого обращения, деликатные. Серёжка потом набрал пригоршню в жестяной коробке среди старых пуговиц, собрал ожерелье фигурное – колечки в форме цветочка, по пять штук, последняя бусинка – она же первая для следующего колечка. Коротенькое ожерелье получилось – под самую шею. Долго носила. Одену и чувствую холод чёрных камней. Холодные – не значит бесчувственные. Сколько раз ощущали набухшие вены под собой, сколько раз натягивались от рыданий, душивших горло. Холодные, а не выдержали. Лопнула ниточка.

Так вот, постепенно от двух обхватов остались только две бусины. Два посеребрённых листика красовались когда-то на моей кофточке – чуде советского кооперативного производства, кофточка давно пошла на тряпки. Большой прозрачный шарик с непонятными вкраплениями светится большим жёлтым глазом – у него нет пары, и дочурка расположила его посередине. По краям добавила ещё какой-то мелочёвки. Смотрю на эти бусики и удивляюсь, как она выросла.

Вечером, лишь улеглись мы с ней по разным кроватям, шуршание простыней прерывается вкрадчивым:

- Мам, можно я к тебе? Мне с тобой посоветоваться надо, - начало многообещающе. Кажется, я догадываюсь, о чём пойдёт речь.

Обезьянка давно хочет серёжки, но боится проколоть ушки. Не признаётся, что боится, а я делаю вид, что не догадываюсь о причинах того, почему всякий раз, когда я записываюсь в косметичку на эту процедуру, она правдами и неправдами откладывает свою мечту на потом.

- Ну иди, Мартышка!

Весёлый перестук голыми пятками по узкой полоске пола между нашими кроватями, нетерпеливое и радостное сопение, быстрый перескок через меня к стенке, одеяло натянулось и замерло. Я жду.

- Понимаешь… Я очень хочу серёжки, но боюсь колоть ушки, - вздыхает и ждёт, что я отвечу. Маленькое сердечко, кажется, и не бьётся.

Выдерживаю паузу, соображая, какие аргументы можно привести и стоит ли…

- А ты определись чего у тебя больше? Больше хочешь? Или больше боишься?

Она отвечает с такой быстротой, что мне становится понятно – она-то давно уже определилась. Моей взрослой дочери не хватало совсем чуть-чуть решимости. А решение было бы тем же, независимо от того, как бы я сейчас ответила.

- Больше ХОЧУ! – выпаливает.

И после небольшой паузы, тише:

- Но боюсь…

Поможем осуществиться первой мечте? Надо только немного подтолкнуть:

- Ну, чего ты боишься? Вот мы недавно зубки лечили. Помнишь, доктор укольчик делала – так то даже больнее было, чем ушки колоть. Я не говорю, что совсем не больно. Больно чуть-чуть, неприятно, но потерпеть можно.

Она внимает каждый звук, примеряет каждое слово. И молчит.

Поможем осуществиться первой мечте?

- Ну что, Полюсь, записывать тебя на субботу? – я затаила дыхание.

- Записывай, мам! – решительно говорит моё Счастье.

Денёчки до субботы старательно отнимаются каждое утро.

***

В пятницу, забрав её из садика, веду на автобусную остановку.

- Я не поняла, мы не домой что ли? – деловито удивляется дочь.

- Домой потом, чуть позже. Сейчас едем в одно место.

- Какое ещё место? – она ещё не поняла моего коварного плана.

- Ну, ты же хотела быть красивой?

- Как?! Это же завтра!!!

- Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня! Помнишь?

- Ну ладно уж, - быстро соглашается, - только ты меня за руку будешь держать?

- Конечно, буду.

Мастер ощупывает нам мочки, дезинфицирует и рисует маленькие точечки в местах, где предполагается сделать проколы. Затем клиентке предлагается выбрать серёжки. Крошечные пусетки из медицинской стали.
Есть с искрящимся белым «бриллиантом», есть нежные, как капелька росы на розовом лепестке…

Я не вмешиваюсь, моя дочь уже взрослая, она сделает правильный выбор.

Обезьянка выбирает пронзительно синие, яркие и звенящие, как слезинки, выкатившиеся из любимых глаз.