Что стоит день без мечты? Что стоит день без тебя

Может, одиночество - моя награда.
Правда? Но я этому совсем не рада…
Многоточие.

«Не кричи о любви на каждом перекрестке, если тебе кроме этих слов нечего сказать о ней. Все грубости-пошлости, от которых сжимает горло, не более чем веселые шутки - когда тебе о них говорит любимый человек. Может быть, когда-то ты зайдешь за угол, и те слова опять услышишь, но уже не в твой адрес.
Проститься с этими каплями дождя и расплавленным воздухом жары, ради того, что опять не принесет радости, и тогда ты скажешь себе о том, что это не было зря. Не было потому, что остались следы, которые так быстро не сотрешь с души.
Он - мужчина, а я просто подросток. И что с того?
пусть нас не связывают ночи, но нить поцелуев.
Пусть мы не говорим о Маркесе и Экзюпери, но обсуждаем сказки.
Пусть мы ничтожны в сетях города, но по-своему сильны в пределах одного подъезда.
Пусть он простой рабочий, а я - аристократка.
Имеет ли это все значение?». Мариса.


Это августовское утро вдруг дохнуло холодом близкой осени. Я опустила компьютерные листы на стол, рядом с остывшим кофе, который подернулся пленкой, как лужа льдом. Дыхание осени скользило по полу медленно, сковывая ступни. Я залезла на стул с ногами, как часто делала зимой, когда рассматривала оконные причуды мороза. Я засыпала сегодня под перезвон дождя, но он ещё был летним. Неизбежна моя осень. Неизбежна моя грусть без тебя. Эти поэтические письма моей подруги сквозят словами о тебе, хотя пишет она явно о ком-то другом. А может, я так часто вижу твои образы, которые, скорее всего уже отличаются от оригинала. Так недавно, или мне это снилось, в такие дни как этот, меланхолично, я с утра грустна и эта непонятная печаль всегда спасалась твоим присутствием.
Голос из трубки:
- Ну, что? Зайдешь? Да, сегодня выходной и можешь нести пончики, я сварю тебе кофе. Почему такой голос? Опять грустишь, э-эй, я здесь... Жду.
И эти твои глаза, большие, широко распахнутые, как будто я несу тебе подарок. Твой подъезд, с широким подоконником на втором этаже, на котором мы сидели целый вечер в день твоего рождения, и ты пытался уговорить меня подняться. Ты не запускаешь меня к себе, а затаскиваешь, чуть приподнимая над порогом. И трешься щекой о мою шею, и повторяешь, каждый раз одно и тоже:
- Я скучал, малышка.
И так нежно улыбаешься мне, и иногда мне кажется, что она немного виноватая. Ты всегда ходишь босиком, в широких джинсах и белой потрепанной майке. Ты никогда не переносил моих слез: становился таким несчастным и пытался кормить меня конфетами и долго - долго целовать. Я успокаивалась, ведь видеть твои глаза грустными было невыносимо.

Я вновь поставила чайник и следила, как пар незаметно смешивается в коктейль с холодным воздухом. И вспомнила те зимние вечера, когда ты добегал до моей двери, и, открывая тебе, я всегда целовала кончик твоего носа, который безбожно отмерзал. И мы сидели на подоконнике с кружками и читали на окне послания буйного сибирского мороза, смеясь, ты обнимал меня за плечи и шептал какие-нибудь слова, которые были известны только нам.
За окном зашумела береза, мелко трепеща ещё зелеными листочками. Ветер неспеша перебирал её ветки, то, подкидывая их вверх, то, распуская, словно кудри по воздуху. Маленькие вихри прорывали воздух, будто стая волшебных призрачных птиц. Как тем вечером, когда мы бродили по крайним улицам нашего района, и ты обломал мне кусты с цветами, растущие возле элиток.
Вот и тупик. Нет, это просто усталость, как у героев депрессивного фильма. Ведь жизнь это тоже кино, но роли в ней определяет кто-то другой.
И я медленно, как во сне, одеваюсь и приоткрываю двери, по старой привычке надеясь, что ты стоишь на площадке, куришь и будто не замечаешь скрипа дверей. Площадка пуста, старая газета прикрывает немощь подоконника. Я выхожу. Может в хмурое утро, а может в эти живущие ещё в вещах - мои воспоминания о тебе. Улица полна звуков, которых я не слышу. Ветер завладевает волосами и шарфиком, пытаясь отобрать твой последний подарок. Такое чувство мучает, как сожаление о последней странице интересной книги.
Я видела однажды, как незнакомец разрушил свое отражение в глади асфальта одним отчаянным движением ноги. Ему было жаль себя, и он не мог посмотреть в глаза своей печали. В парке одиноко. Скоро он будет усыпан красными и желтыми листьями, словно ковровыми дорожками, с которых провожали лето. И в прозрачной тишине и холоде леса я буду неспеша прикасаться к стволу единственного дуба, возле которого ты говорил мне о любви.
А пасмурное небо все же загадочно перетекает в свинцовую реку. Где-то мелькают лоскутки голубой летней простыни среди её небесного потока. Я так долго искала чего-то, а потери не испугалась, думала, точнее совсем не думала.
И я вовсе другая, но ты не боялся увидеть иную меня, ту, которую люди не выносили. И мы с тобой не были похожи на героев старого романа, потому как не переносили пошлостей. И мы могли драться, если б знали, насколько крепко это "мы", которое стало сильнее, только когда распалось.
Дай мне прощение, и я смогу видеть это небо каждый день, и поливать цветок, подаренный тобой - водой, а не слезами.
Хотя я больше и не плачу, но кто знает, что стоит это чувство - во всем винить себя?
Вот это место, невыносимая тоска, ему именем: здесь, на этой лавочке с вырезанными нашими именами, ты подарил мне этот шарфик и сказал слово из двух слогов, слогов, вобравших в себя силу слова "жестокость". Я оставлю его здесь, может, все изменится. Сколько ещё мне бродить по улицам, прежде чем я оставлю все воспоминания в воздухе города?

Стемнело. Неприветливый подъезд, одинокий и пустой дом, в нем есть моменты, когда я чувствую себя в клетке. Обычно...
Я поднимаюсь и вижу иллюзию, жестокую иллюзию, как, то твое слово: мой шарфик свисает с твоей руки, ты стоишь на площадке, куришь и смотришь на мою дверь. Я, замирая, ступаю тихо, но ты оборачиваешься. Голос дрожит:
- Я скучал, малышка...