Птица

История, которую я хочу вам рассказать, до тошноты банальна, но нет, не скучна, - просто очень приелась, затерлась, как старые охотничьи сапоги. Но тогда это был мой первый опыт знакомства со смертью. После этого моя жизнь наполнилась соками Смерти, разбухла, расплылась, почернела и завоняла. Эдакий гнилой плод, наполненный самыми зловонными испражнениями.
Это был нравственный выбор, но выбор непроизвольный, неправильный, случайный. Это была анестезия перед операцией, к которой я совершенно не был готов.
Слушайте же.
Мы с отцом тогда поехали на рыбалку. Стоял погожий сентябрьский день – таких дней можно насчитать немало, и каждый из них наполнен каким-то чудодейственным великолепием, тихой спокойной радостью, предчувствием чего-то большего. Это было ОНО. Представляете, – а я точно знаю – что такое - ОНО, это счастье? Счастье – это ожидание. Ожидание и не более того, и мой ответ на этот вопрос перевернет все устоявшиеся стереотипы.
Мы сидим в старом затхлом углу и думаем, что сейчас, вот прямо сейчас, как выплывает Луна из-под облака, - свершится благословенное. Сейчас, сегодня, а может завтра, или через целую вечность, но это будет потом, мгновение спустя, - но не сейчас. Но потом ты вдруг обнаруживаешь для себя, самым удивительным образом, - что счастье было лишь тогда, в тот момент в вечности, когда ты сидел в сыром затхлом углу. Счастье было ТОГДА.
Ну, как вам это? Я не знаю. Но я уверен. И, тем не менее, я думаю, что фактически многие со мной согласятся.
Так вот, уже потом, миллионы вибраций этой земли спустя, я понял, что моментом моего вершинного счастья был тот, когда я стоял с отцом на остановке, нагруженный соответствующим инвентарем, и ждал автобус, - уже вымотанный физически, но отнюдь не уставший, полный сил и энергии для новый деяний и свершений.
Мы добрались очень быстро, не более часа. Автобус летел «с ветерком», - водитель оказался «лихачом». Было только начало дня, но Солнце уже успело подняться высоко над горизонтом.
Дул прохладный, освежающий ветер, нес с собой предвещание новых убийств и страданий. Но тогда я, естественно, этого не знал.
Рыба не клевала, но нас это не расстроило: для нас была важна сама атмосфера. А атмосфера была великолепной. Откуда-то доносился запах костра и шашлыков, и в животе заурчало.
Мы наспех перекусили и продолжили свое занятие. Я не помню подробностей, - помню лишь, как мы разговаривали с отцом, - очень долго, минута за минутой, час за часом, день…
Да, мы разговаривали мы очень долго. Скоро наше светило стало клониться к горизонту, отдавая нам последние толики своего угасающего тепла.
Наконец мы решили, что пора возвращаться: похолодало, и поднялся ветер. Он шутливо ворошил осеннюю листву, перегибал вершины усталых деревьев. Некоторые гиганты – сосны, например, - создавали целый оркестр звуков, настолько был широк их диапазон. Эта была музыка природы – амбиент в его истинном обличье, и эта музыка порабощала, сливаясь с монотонным бурчанием нашей речушки. Но к тому времени я не мог еще переживать так глубоко.
Но скоро научился.
Мы отправились той же тропинкой, ловко прыгая по мшистым кочкам и время от времени соскальзывая с них в тихие заводи. Шли к остановке мы определенно дольше, чем ехали.
И вот мы очутились на остановке - клочке земли, со всех сторон окруженном чем-то, напоминающем болото, однако вокруг, увы, обозначились все признаки существования человека. Повсюду были разбросаны отбросы этой огромной утробы под названием общество: банки, склянки, бутылки, фантики, даже одежда. Да чего там только не было. Отец, ярый защитник природы (в прямом смысле этого слова), успел повозмущаться, и я всецело его поддержал.
Но тут на шоссе вышла птица – птица, которая не умела или просто не хотела летать. Это была даже не совсем взрослая птица – скорее еще не оперившийся птенец. Он был с ног до головы усыпан пухом, и только желтый рот выдавал в этом комочке перьев живое существо. Затем он начал что-то «приговаривать», что вызвало у нас с отцом умиление.
«Кто это?», - спросил я.
«Не знаю. Наверное, перепелка».
«А может, тетерев?», - продолжал любопытствовать я.
«Нет», - отрезал отец. – «Тетерева крупнее», - его лицо немного смягчилось и он улыбнулся: «Я, как-никак, не только рыбак, но охотник».
То, что произошло впоследствии, свершилось за несколько мгновений, - настолько был насыщен и горяч этот момент.
Что-то черное, большое, обтекаемое, как фигура огромного синего кита, пронеслось у нас перед носом, а затем издало скрежещущий звук, невыносимый для наших ушей.
Большая черная иномарка стояла прямо перед носом, стояла НАД этим комочком перьев. Мотор хищно рычал, словно в любой момент хотел двинуться с место, но не делал этого. Но самое ужасное состояло в том, что Он был еще жив. Да, жив, лишь саму малость придавлен колесом. Мы смотрели на эту сцену, совершенно оторопевшие, бессильные. Созерцатели.
А потом свершилось самое ужасное. Иномарка снова завела мотор и рванулась вперед, как цепной пес при виде чужака. Мы слышали хруст костей, мы слышали его предсмертный крик; мы видели кровь, маленьким озерцом окружающую его тельце. Голова раскололась, и оттуда вытекала беловатая масса, смешанная с кровью.
Отец, конечно же, должен был закрыть мне глаза рукой (ведь мне было всего восемь), но не сделал этого. Либо это было уроком жизни, либо… просто следствием безумного шока.
Так и осталось Оно лежать там, - лужа из крови и кишок, - даже когда подъехал автобус. Мы смотрели на него, смотрели и смотрели, узрев в убитом цыпленке самые далекие и затхлые кладези боли, страданий, смерти, припорошенные ощущением, которое даже сейчас я не могу обозвать ни единым из всех слов, известных мне, старику. Некая комбинация отвращения, любви, благоговения и ужасного трепета.
Лишним здесь будет, пожалуй, то, что мы испытывали в отношении этого водителя. Самое интересное заключается в том, что мы не испытывали к нему вообще никаких чувств. Радость на острие ножа и боль в своем царственном наряде, - вот упрощенный вариант калейдоскопа наших чувств.
Да, это было на самом деле.
Я не помню, как мы вернулись с отцом домой, что сказали маме. Да и это, впрочем, не имеет никакого значения.
Я помню лишь, как мы стояли там, и смотрели, смотрели, смотрели…
И это был мне урок Смерти. После этого я видел ее везде, - она везде была со мной, я коллекционировал ее, бережно заворачивая разноцветную фольгу; я упивался ею и жаждал ее, как ни жаждал ничего, а она всю жизнь меня избегала. Скромница. Но теперь пора нам встретиться.
Так… Ладно, хватит, пожалуй, вам всем слушать меня, ополоумевшего старика. Я готов.
Так где же он, мой электрический стул?


24.07.08.