Дом одиночества

       День сегодня выдался чудесным - светлый, солнечный. Я шла, не спеша, по направлению к местному кладбищу. Долгих восемь лет, каждый выдавшийся свободный день я посвящаю этому - посещаю Её могилу. Вот уже видна верхушка моей берёзы, которую я посадила для Неё. Подойду к белоствольной, обниму, заговорю с ней, а она в ответ зашелестит своей листвой. Да так зашелестит, как будто разговор со мной ведёт. И я ей в ответ: родная моя, хорошая, соскучилась?
       Чей-то окрик оторвал меня от моих мыслей. Может, послышалось?
       - Антонина Петровна! - опять услышала я. Обернулась. Ко мне подходила Лида, дочка одной моей знакомой.
       - Антонина Петровна, миленькая, как хорошо, что я встретила вас! У меня к вам разговор. Здравствуйте.
       - Здравствуй, Лида. Выглядишь хорошо!
       - Спасибо. Это всё благодаря моему мужу, вы же знаете какой он...
       - Разве? А я думала, что за то, что мы такие, надо благодарить своих родителей.
       - Антонина Петровна, зачем вы так? Не сыпьте соль на рану, мне и так на душе не спокойно.
       - Извини. А как мама?
       - Вот и я к вам по поводу мамы. Мне нужна ваша помощь.
       - Лида, я тороплюсь, если хочешь, пойдём со мной, по дороге всё обсудим. Ты согласна?
       - Что вы, конечно, конечно! - Лида замахала руками, - мне очень надо с вами поговорить. Пойдёмте.
       Вот уже и ворота кладбища, вот уже и моя берёза, на Её могилке. Я подхожу, обнимаю берёзку: здравствуй родная, сиротинушка ты моя, как ты без меня? Скучала? Скажи что-нибудь? И берёзка в ответ зашелестела листвой. Лида стояла в сторонке и смотрела на меня с удивлением.
       - Антонина Петровна, а кто здесь? Это могилка родственника? Здесь нет надписи.
       - Да, надписи нет, но я знаю, кто тут покоится. Это могилка одной женщины, она умерла восемь лет назад у нас, в доме престарелых.
       - А-а-а - протянула Лида – безродная, значит?
- Да нет, точно знаю, что сын есть. Но Лида уже не слышала меня, она продолжала разговор:
 - Антонина Петровна, вот и я про это, мне маму надо к вам пристроить, очень надо. Вы поможете?
       - Но ведь наши родители на старости лет, как никогда, нуждаются в нашей помощи, они как дети малые. Лида, ты дочь, жалеть не будешь?
 - Ой, ну что Вы? Вы бы пожили с ней хоть денёк! С ней же с ума сойти можно! А Паша? У него творческая работа, ему нельзя волноваться, нервничать! Он просто уже не в состоянии выносить мамины бредни. Старческий маразм! Неужели мы будем такими в её возрасте? Я с трудом в это верю…. Ну так что? Поможете?
 - Подожди Лида, берёзка моя, опять плачет. Слышишь?
 - Что?! – Лида взглянула на меня с недоумением .
 - Послушай Лидочка, неужели не слышишь? Вот так она и при жизни, молчала и тихо плакала.
 - Кто? Берёза?
 - Нет, старушка. Её сын привёз. Присядь Лида, я тебе расскажу о ней.
       Мы присели на скамейку, и я начала свой рассказ…
       Это было зимой, в январе, на крещенские морозы. Было очень холодно, метель вьюжила уже третий день, а мы сидели внутри нашего общего дома, дома который стал единственным пристанищем стариков, “ненужных родителей”. Я сидела в своём кабинете вместе с двумя старушками Марией и Евдокией, мы мирно беседовали, пили чай. Женщины вспоминали о войне и о своих детях. Мало ли у кого, что в жизни случилось, и каждый по своим причинам попал в наш дом, но тема о детях была главной в разговоре у стариков. Они скучали, они любили. Вот и сейчас, всё та же тема, те же воспоминания.
       - Знаешь, Тонечка, мы ведь с Марией соседки были, прожили бок о бок до самой старости. И войну пережили, и детей растили, и похоронки на мужей в сорок третьем получили. Вот как будто судьба у нас одна... Даже удивительно.
       - Бр-р-р, – поёжилась Евдокия и подошла к окну. Как же на улице мерзко. А у тебя, Тонечка, так тепло и чаёк всегда горячий, для нас стариков. Спасибо тебе милая, за доброту, заботу.
       - Да, да, - в такт словам закивала Мария - А знаешь, Тонечка, - у нас ЧП.
       - Это как же? Что случилось? - Я не на шутку встревожилась.
       - Да как же, не знала?
       Старушки хитро переглянулись и заулыбались.
       - Степаныч то наш, с Аглоферой того...
       - Что?
       - Мужем и женой стать хотят, вот что! Женихается он к ней! Бабульки весело рассмеялись.
       - Ой, да что вы?! Я прижала ладошки к пунцовым щекам. Надо же, неужели такое бывает?
       - А что? Мы ведь только внешне постарели, а в душе нам семнадцать, хоть опять замуж!
       Мы весело рассмеялись, нашу беседу прервал визг тормозов, и звук открывающейся дверцы.
       - Что это? Кто это?
       Дружно подскочив со своих мест, мы подбежали к окну.
       - Что там? Ничего не видно. Тонечка, выключи свет.
       Я послушно подбежала к выключателю и погасила свет.
       - Ну что там? Что видно?
       - Мужчина какой-то, вон, в машину садится, а машина богатая, большая. Только что он делал тут?
       Хлопнула дверца, машина рванула с места и скрылась из виду.
       - Странно… – мы переглянулись.
       - Может заблукал? – после долгой паузы, сделала вывод Евдокия.
       - А может! - я включила свет и глянула на своих подопечных – Что это вы? Испугались? У-у-у, какие вы пугливые! А ну давайте чай пить, а то он совсем остыл!
       Мы разбрелись по своим местам, почему-то чай расхотелось пить, каждый думал о чём-то своём.
       - Слушай, Тонечка, что-то на душе не спокойно – Мария заёрзала на своём стуле.
       - Ты бы вышла, глянула, чё ему надо было? Может записку, какую сунул под дверь?
       - Ага! Записку. Может бомбу? Страшно? – я засмеялась, мои старушки с волнением смотрели на меня.
       - Ну, хорошо, будь, по-вашему, схожу, гляну.
       - Мы с тобой! – подскочив со своих мест, они поплелись за мной.
       С трудом, открыв дверь, я выглянула за порог и тут же с испугом отскочила.
       - Ой!
       - Что? Что там? – не унимались старушки.
       - Не что, а кто! Там кто-то сидит.
       - А ну, Тонечка, отойди - старушки энергично оттолкнули меня от входа, и вышли на улицу.
       - Господи! Да что же это, да кто же это Вас сюда? – заохали Мария и Евдокия.
       Отойдя от испуга, я бросилась на помощь.
Через некоторое время мы вводили в мой кабинет пожилую женщину. Она была одета очень легко - в весеннем пальто, прохудившемся от старости и тоненьком платочке. Никаких вещей и документов при ней не было. Старушка перепугано молчала, а из её глаз одна за другой капали слёзы.
       - Ну что Вы, миленькая, что Вы? Не надо плакать. Вы замёрзли? Холодно, да? Сейчас мы Вас обогреем, чаем, горячим напоим. - Я хлопотала, вокруг женщины пытаясь, таким образом, её растормошить. Но всё было напрасно, она молчала и не желала общаться. Словно немая сидела на стуле, не проронив ни слова.
       Евдокия принесла свои тёплые вещи и укутала ими старушку. А Мария уже наливала горячий чай. Я подошла поближе к новоприбывшей и присела возле неё на корточки, взяв её холодные руки в свои тёплые ладони, спросила:
       - Кто Вас оставил у порога? Сын? – Она посмотрела на меня глазами полными тоски и отчаяния, и слёзы закапали ещё быстрее.
       - Ну, не надо, пожалуйста, только не плачьте. – У меня больно защемило в груди. – Сейчас отогреетесь, отдохнёте, а завтра, мы обо всём поговорим. Я уверена, Вам у нас понравится. Хорошо?
       Старушка ничего не ответила, а чай так и остался стоять нетронутым.
Мария и Евдокия смотрели на нас с недоумением. Первой заговорила Мария.
 - Ну что ж, Тонечка, я думаю нам всем пора отдохнуть, а завтра день покажет, что будем делать.
 - Да, да, конечно, идите к себе в комнату.
 - А как же она? – Мария кивнула в сторону новенькой.
На минутку я задумалась, затем посмотрела на женщин.
       - Я, я хочу... Пусть она поживёт в моей комнате, может мне удастся разговорить её.
       - Хорошо, Тонечка, как скажешь. Спокойной ночи, милая, до завтра.
       - Спокойной ночи.
       Когда за женщинами закрылась дверь, я постелила постель. Старушка послушно легла, я укрыла её тёплым пледом, взяла стул, и присела возле неё.
       - Почему вы молчите? Почему не хотите ничего рассказать о себе, о сыне?
       При упоминании о сыне, глаза старушки наполнились слезами, она тяжело вздохнула и повернулась к стене.
- Ну что ж, не буду больше вас тревожить. Отдыхайте, спокойной ночи.
Спать мне не хотелось, я включила ночничок, села за письменный стол перебрать кое-какие документы. Сколько я так просидела, не знаю. Кажется, время тянулось бесконечно долго. Старушка всё также лежала, повернувшись к стене, и плакала. То, что она плакала, я точно знала, по тихому всхлипу, по тому, как вздрагивали её плечи. Но подойти к ней я не решилась, ей надо время, чтобы прийти в себя и понять, что тут её никто не обидит, никто не выкинет, как ненужную вещь на улицу.
       “Какой подонок – думала я – бросить свою мать у порога, в такой холод, раздетую, даже не удосужился постучать в дверь! Страшно подумать, чтобы было, если бы мы не засиделись допоздна... Я гнала от себя мрачные мысли. Какая жестокость, какая подлость, и это родной сын!”
       Старушка застонала и повернулась ко мне. Глазами полными от слез, она посмотрела на меня и ели слышно произнесла:
       - Деточка, подойди ко мне, я хочу поговорить с тобой.
       - Конечно, конечно, - быстрым шагом я подошла к ней.
       - Присядь деточка, я долго буду говорить.
       Поставив рядом с кроватью стул, я присела возле неё. Она внимательно посмотрела на меня, и слабая улыбка появилась на её лице.
       - Ты очень хорошая и красивая.
       - Спасибо.
       - Мой сынок тоже, очень красивый и хороший мальчик.
       На моём лице застыло удивление, а старушка продолжала.
       - У меня их трое было, две дочки и сынок. Он младшим был. Его я вырастила, все силы ему отдала. А вот доченек не уберегла. Старшая Ниночка умерла, когда ей пять лет исполнилось, от воспаления лёгких. Следом за ней через год и Любочка. Сколько горя я тогда перенесла, одному Богу известно. Муж умер сразу же после войны, и я осталась одна с маленьким сыном на руках. Было очень тяжело, пережила и холод, и голод. Я очень боялась за него - только бы он выжил, только бы сил хватило вырастить его. Помню, как кусочек хлеба делила по крохам на каждый день, чтоб прокормить его, сама теряла сознание от голода, от усталости, но к жизни возвращало одно, сын и мысли о том, что он останется один, а ему нельзя без поддержки никак. Пропадёт он. И я жила, переносила все тяготы - только бы сынок вырос, человеком стал.
       Старушка замолчала и после недолгой паузы продолжила.
       - Он очень хороший. Теперь он большой начальник и я очень горжусь им.
       - Как же! Начальник! Да грош цена ему в базарный день! Так поступить с родной матерью, и где его совесть?! И вы ещё гордитесь им?!
       Тяжело вздохнув, она спросила меня.
       - Милая, у тебя детки есть?
       Я покачала головой...
       - Нет, не дал бог деток.
       - Если бы были, ты бы не говорила так. Пойми, он сын мой...
       И снова слёзы потекли из её глаз.
       - Я понимаю Вас, но и его жалеть не стану! Вы вырастили его, отдали самое лучшее, а что теперь? Как он подло поступил с Вами!
       Но старушка замолчала и сколько я не пыталась её заставить продолжить разговор, не единого слова, больше от неё не услышала.
       Так наступило утро следующего дня. В кабинет тихонько постучали.
       - Да, да, входите.
       Дверь приоткрылась, а за ней толпились все старики нашего дома.
       - Тонечка, детка, как вы тут? – спросила Евдокия.
       Я вышла к ним, тихонько закрыв за собой дверь.
       - Это что ещё такое? Вы почему все тут собрались?
       - А как же, – пробасил Степаныч, – мы тоже переживаем, Евдокия с Марией нам всё рассказали.
       - Да, да, - закивали старушки, - очень переживаем. - Как новенькая? Сказала что-нибудь?
       Я отошла к окну, жестом позвав за собой толпу.
       - Слушайте меня внимательно. Пока не удалось ничего узнать. Единственно факт, так это то, что её привёз сын. По её словам он начальник, очень хороший человек. Больше она ничего не сказала, даже имени не говорит. Наша задача, окружить её добротой, вниманием, заботой. Она должна понять, что теперь мы её семья и не оставим её.
       - Да, конечно, правильно, Тонечка, мы позаботимся о ней.
       - Ну, вот и хорошо, а сейчас идите, занимайтесь своими делами. Если, что станет известно, я сообщу.
       Старики нехотя стали расходиться. Я вошла в свой кабинет. Женщина, так и лежала, отвернувшись к стене, показывая этим, что общаться со мной она не собирается. Вот и день уже к концу подходит. Я нервно ходила по кабинету, несколько раз подходила к ней, подносила еду, но она всё так же лежала и плакала. К вечеру мои нервы были уже на пределе. Я присела на краешек кровати.
       - Миленькая моя, зачем вы так себя гробите? Так нельзя. Вы плачете целый день, ничего не кушаете, не пьёте, молчите. Пожалейте себя, и нас, в конце-то концов. Я места себе не нахожу целый день. Ну, не молчите, скажите хоть что-нибудь?! Сегодня ночью моё последнее дежурство и встретимся мы с вами, только через двое суток, и как вы думаете, я проживу эти дни? Моё сердце будет разрываться, я буду думать о вас. Поймите, для меня вы все, как родные, я люблю вас не меньше, чем любила бы своих родителей.
       Я смотрела на старушку, в надежде услышать от неё хоть слово, но она продолжала молчать, и только слёзы катились по её щёкам.
       - Ну, хорошо, не желаете общаться, не надо. Подождём до утра, может, вы подумаете обо всём, что я тут сказала, и примите, наконец, правильное решение...
       Наступило утро, я собирала свои вещи, прибирала в кабинете. Закончилось моё дежурство. Теперь домой. Но идти не хотелось - я боялась оставлять её одну. В кабинет вошла Надя, моя сменщица.
       - Здравствуй, Тонечка – кивнув мне, она посмотрела на старушку.
       - Что у вас тут случилось?
       - Здравствуй Наденька. Ты уже обо всём знаешь?
       - Мария рассказала. А как новенькая? Всё ещё молчит?
       Я тяжело вздохнула.
       - Молчит...
       - Ну что ж – Надя покачала головой, - попробуем разговорить.
       - Наденька, - я с волнением посмотрела на неё. Миленькая, я так переживаю. Что делать? Она ничего не кушает, третий день пошёл, а она плачет. У меня сердце от тоски разрывается. Я боюсь за неё.
       - Тонечка, не переживай, на тебе вон лица нет! Иди, отдыхай, всё будет хорошо.
       - Наденька, присмотри за ней.
       Я подошла к двери, и уже хотела выходить, но, чуть призадумавшись, повернулась к Наде и подозвала её к себе.
       - Наденька, - шёпотом произнесла я. Можно я уже завтра утром сменю тебя? Пожалуйста. Я не могу её бросить!
       Надя удивленно смотрела на меня. Я скрестила руки на груди и умоляющим взглядом посмотрела на неё.
       - Ну пожалуйста, мне очень надо.
       - Да нет проблем, Тоня. Приходи утром и заступай на смену.
       - Спасибо, Наденька, спасибо.
       Утром я бежала на работу, а все мысли были о плачущей старушке. Весь вчерашний день я думала о том, как бы мне её успокоить. Уже на ходу придумывала и подбирала слова, для неё, самые ласковые, нежные, чтобы сердечко её оттаяло. С собой я несла пакет полный сладостей и выпечки. Мои старики очень любили, когда я приносила из дому им гостинцы. Вот и сейчас я шла не с пустыми руками.
 Войдя в здание, я увидела стариков возле своего кабинета, его дверь была распахнута. Сердце глухо застучало, почувствовав беду.
       - Что?! Что случилось? Почему вы все здесь с самого утра?
Старики расступились, давая мне проход.
       - Что? - одними губами прошептала я.
       Ко мне навстречу вышла Мария, на её глазах были слёзы.
       - Тонечка, детка, ты только не волнуйся - губы Марии задрожали – умерла она, ночью, так и не заговорив.
       Мои руки опустились, пакет с гостинцами упал на пол, я стояла и не могла пошевелиться, слёзы застилали глаза, в груди больно щемило.
       - Нет, не может быть, я не успела...
       Ноги не хотели слушаться, но, собрав всю свою силу, я вошла в кабинет. Она всё также лежала, только плечи уже не вздрагивали от плача, и не было тяжёлых вздохов. Было очень тихо, очень. Я подошла ближе, погладила её руку.
       - Здравствуй моя родная, не успела я к тебе, а ты опять молчишь, только уже не плачешь. Что мне теперь делать, что? Ты ведь даже имя своё не сказала...
       Я заплакала, сначала тихо, потом навзрыд. Мне было больно и обидно за неё, за женщину, за мать, которая так и осталась без имени, без семьи, семьи которую она берегла всю жизнь. А что получила взамен?

       Я закончила свой рассказ, Лида сидела рядом и внимательно слушала, её глаза были полны слёз.
       - Лида, детка, не плач! Совсем я расстроила тебя своей болтовней.
       - Что вы, Антонина Петровна, всё хорошо – Лида подняла вверх голову и посмотрела на берёзу, – Ваша берёзка опять шелестит, а ветерка нет.
       - А это от того Лида, что она, как живая, будто бы часть души в ней, а может и вся душа...
       Лида засобиралась.
       - Ладно, Антонина Петровна, побегу я, у меня дел очень много, да и мама заждалась.
       - Так как же? Мы же не договорили. Ты когда маму привезёшь?
       Но Лида уже быстрым шагом направлялась к выходу. Затем остановилась, обернулась в мою сторону, помахала рукой и крикнула:
       - Антонина Петровна! А берёзка ваша и правда разговаривать умеет, я тоже её услышала!
       - А как же Паша? – уже вдогонку крикнула я Лиде.
       - Паша?! А что Паша?! Как скажу, так и будет. Ведь за то, что у него есть я, пусть благодарит мою маму!
       Лида скрылась из виду. Я улыбнулась, подошла к своей берёзке, и обняла её.
       - Ну вот, хорошая моя, ещё одну душу спасли с тобой. Такая, значит, у нас с тобой миссия…
       И берёзка в ответ зашелестела своей листвой.