Немного о театре

  (Светлой памяти Александра Абдулова, -
Вы навсегда в сердце, Учитель…)


Полумрак в зале и шорох целлофана, в который завёрнуты цветы. Запах пыли от занавеса и обивок кресел. Тс-с-с... Тише... Тишина. Она волнами накрывает  зал…

       Он стоял за кулисами. Не глядя на толпу, напряжённо таращившуюся в темноту. Докуривая – последнюю. Болела спина. Болела голова. Глаза в окружении морщинок спокойно смотрели прямо перед собой. Седина, которая, по свидетельству многочисленных статей так шла ему. Он не думал об этом. Он не читал газет – уже давно. Он не хуже других знал – любое слово произнесенное есть ложь. Не стоит сохранять эту ложь ещё и на бумаге. Он докурил, отбросив окурок прямо на пол…

       Шагнул на сцену. И никто, – пожалуй никто, – из сидящих в зале не догадывался, как тяжело ему дался этот шаг – немолодому уже и больному человеку. Аплодисменты… Они заполнили тесный зал до потолка, вытеснив, казалось, остатки густого летнего воздуха…

       Он играл свою роль. И уходила усталость. И он - был уже не он. Моложе на много-много лет, сбросивший утомительный и горький опыт… И только в отдельных эпизодах – когда его персонаж должен был улыбаться – казалось, за улыбкой проскальзывает оскал – оскал смертельно усталого человека… Но, впрочем, театр – явление субъективное. Мало ли что кому могло показаться…

       Он выходил после спектакля – отдохнувший, и, казалось, помолодевший лет на десять, и, спеша к машине, докуривал последнюю. Быстрее, быстрее домой – дома ждут жена и дочка. Дома – быстрый ужин, стремительный вечер. И с утра – на репетицию – быстрее, быстрее… Он жил быстро – так быстро, как только мог. Театр, съёмки, интервью – а, впрочем, какие к чёрту интервью – быстрее, быстрее, пара слов на бегу – по дороге домой или в театр… Его любили – такая любовь, в ответ, всегда находится для людей, которые искренне преданны своему делу. Впрочем, любили тихо и интеллигентно – цветы дарили, подарки присылали – всё-таки актёрство – жанр изящный, оголтелый фанатизм там надолго не задерживается.

       Театр – великая мистерия. Прожить тысячи жизней за одну – на одном и том же настиле из гладко отполированных досок. Мир, в котором всё построено на честности – любое неискреннее слово тут же видно и слышно, и не будет дубля, который можно переснять. Театр – который брал и отдавал – как страстная, ревнивая женщина. Ему казалось – отдаёт больше, чем берёт – и, иногда, стоя за кулисами – он курил одну сигарету за одной – последнюю, последнюю..

       Он очень хотел жить. Он очень спешил жить – а как же иначе – в жизни так много интересного – надо всё успеть, надо, надо… На врачей не оставалось времени и сил... И, даже стоя за белой, глухой дверью клиники, он на минутку выбегал на улицу – покурить. Ну, конечно же, последнюю на сегодня…

       Диагноз? Страшный? Милые мои – я скоро вернусь к вам. Он обещал это. Он в это верил – и все мы верили – и ждали – а как же иначе? Ведь он так хотел жить. Ведь его так ждали эти подмостки – которые каждую неделю освещались его талантом, когда набитый зал выл от восторга и любви. Как же иначе – ведь у него росла дочка. Как же иначе?..

       Как мы все верили в Вас – это сейчас можно смотреть последние – те самые последние фотографии и говорить: ну, всё ясно, надежды уже не было. Какие мы были наивные…

       … Он был. Теперь говорят так. Был – как будто точку ставят. Но это неправда – не точка, многоточие. Он оставил - память о себе и свою дочку. Свои спектакли и роли. Он есть. Есть навсегда – со всеми теми, кто любил его. Он просто вышел на минутку в белый коридор, туда, где нет боли. Перекурить. Последнюю на сегодня…
                2008 г.