Молодость, поэзия и любовь

Когда слово один становится синонимом, и понимание уходит, неизвестно куда, не предупредив о своем отсутствии, бумага становится чем-то необходимым. Пустота рассуждений понятна с первого слога, да вот только без нее, к сожаленью, мир не удержит тончайшее равновесие. Почему, чем наше время хуже предыдущего? Риторика, что ж поделать! Наши ценности теряются только лишь оттого, что мы считаем, что ничего морально лучшего нового не можем создать. Поэты, писатели…..и многие не хуже своих предшественников. Создавая узкие круги «своих» мы теряемся, теряем общность культуры, деля общество на духовных и бездуховных. Мы слишком запутались в переделках значимости того или иного явления, популяризируем то, что хотим скрыть, и исренне удивляемся провалам. Мы не верим в себя, считая, что все лучшее уже придумано, а мы «бесталанные» и «беспомощные» имеем право этим пользоваться.
Мы тухнем и варимся в собственном соку, перетирая избитые истины.
Они начинают сыпаться песком, ведь если говорить одно и тоже или, допустим, делать, то это быстро надоест. Идеалы добра основа, гуманность первостепенна, но не стоит забывать о двойных сторонах медали и об оттенках всего существующего, которые искажают общую картину. Мы нахлебники и иждивенцы прошлой истории, и с этой пассивностью и связано наше моральное опустошение, лишь потому, что нет ничего нового. В век когда сказка становится реальностью крайне важно окунаться в холодную воду, не стать техникой. Почему поэт или писатель, должны стать великими или знаменитыми после смерти, ведь для таких людей крайне важна поддержка, и осознание того, что они делают не пустое дело, не зря пачкают листы, осознание того, что они правы.
Иначе в их душе назревает кризис, выражающийся в противопоставлении двух миров, «футлярные люди» или «люди определенного круга» - вот название современных поэтов.
Хваля старость, нельзя не заметить, что она богата предрассудками, а молодость свежа сама по себе, и иногда все же стоит рискнуть, рискнуть и поверить ей. Кто сказал, что все нынешние прописные истины правдивы и не требуют переиздания.
Холодом одинокого скверика повеяло из окна, она, выпрямившись, потянулась за зеркальцем, но передумала и положила его обратно. Где-то в комнате звонил телефон, как-то надрывно, и, кажется рыдая. Все было подстать дождливому рисунку на небе и состоянию души. Осторожно босыми ногами по холодному полу, именно босыми, потому, что раздражение холодом похоже на маету сердца, стараясь выбить клин клином, она решила, поставит чайник. Вода с шумом брызнула из крана облив халат, и оставив на нем синие разводы. Отчего-то захотелось смеяться и плакать, поежившись, она запела о чем-то своем, понятном только ей и этому серому небу. Зажгла на кухне свет, пытаясь создать атмосферу солнечности, телефон не переставал гудеть, перейдя с всхлипываний на долгое нытье, чем создавал некий аккомпанемент голосу.
Позвал чайник длинным гудком, так же лениво и подстать обстановке, клочками выпуская пар. Аромат кофе немного приободрил и оживил девушку, будто она только что проснулась и отчетливо помнила детали сна. Телефон замолк, видно на том конце пожалели его и налили успокоительного. На холодильнике висели разноцветные бумажки, своеобразное расписание жизни на ближайшие несколько дней. Первым по списку был поход в издательство за согласием или отказом печатать сборник, первый сборник с чуть детскими стихами и взрослыми чувствами, хотя она исренне не понимала разницу отношения к возрасту, душа показатель возраста и иногда ей хотелось улыбнуться вслед модной бабушке с букетом цветов: «Как молода, как красива!». А, видя выцветшие глаза молодого юноши пожалеть «старика».
Одевшись потеплее в джинсы и свитер из розового мохера, подаренный бабушкой и приносящий удачу, накинув корчнево-зеленоватый плащ, она все же посмотрела в зеркало, собрала в пучок белокурые волосы, нехватало только очков для завершения образа серьезной писательницы. Но она рассмеялась, распустила волосы, накрасила губы помадой в тон свитеру, одела расшитые узором сапожки и узнала саму себя. Юную, светя-
щуюся каким-то азартом и необыкновенно нежную, похожую на лепестки только что расцветшей розы. Конечно же, она так не подумала, просто смутно почувствовала свою неотразимость и женственность. Спустившись в припрыжку по ступенькам как в детстве, она не заметила как выскочила на улицу и дождь бьете по лицу. Она подняла вверх голову и улыбнулась, дождь перестал. Почувствовав себя волшебницей, она позвала солнце и первый раз да долгое время испытания одиночеством теплый лучик безоблачного счастья коснулся ее груди.
В издательство добралась к полудню, когда прежние лужи величиной с приличное озеро покорно превратились во влажные капельки воздуха. Дверь скрипнула и наружу вышел человек. Молодой мужчина лет тридцати с толстой папкой в руках, он улыбнулся ей уголком губ и словно исчез куда-то. Ей почему-то хотелось сказать человек, а не мужчина, что-то в его улыбке задело ее, словно упрек ее свободе и молодости. «Он добрый», - мелькнуло у нее в голове, и она поймала себя не мысли, что она думает о незнакомом человеке посреди толпы старательно обходящей ее.
Очнувшись, она вошла внутрь, поднялась по знакомой с прошлого визита лестнице и постучала в кабинет. «Войдите», - прозвучало как-то чрезвычайно обнадеживающим голосом. Галина Анатольевна пригласила присесть и продолжала раскладывать бумаги.
Странный был сегодня день, будто бы каждый человек погрузился в свой мир, и не желали показаться на свет Божий.
Наконец Галина Анатольевна заговорила.
 – Здравствуй, деточка, ну не волнуйся сборник, мы издадим в мае, а пока если хочешь, поработай у нас.
 – А что мне нужно делать? – как-то по-детски вырвалось у нее, она и не мечтала о работе в издательстве в свои восемнадцать с хвостиком, как шутила над ее взрослостью не погодам бабушка, она спокойно училась в институте, а ныне наслаждалась недельною передышкой от занятий, по болезни.
 – Мне нужна помощница. Вот видишь, не справляюсь с прозой ни как. Это не отнимет у тебя много времени. Нужно всего лишь прочитать и отправить извещения. Раз в неделю придешь ко мне с результатами и за новой папкой. Институту это не помешает. Ну, что согласна? Только не расстраивай меня отрицанием, конечно и за это мы заплатим.
 – Да, конечно, - словно не принимая заманчивое предложение, а, подчиняясь, сказала она.

Вечер надвигался холодный и опять дождливый, но она села за компьютер и открыла папку стихов.
 – Надеюсь, не помешают, - сказала она тишине, – А может прозу? – снова задала она вопрос в пустоту, дожидаясь ответа, не известно от кого и от куда.
Быстрая строчка поплыла по экрану: «Вот, опять душа тянется либо к мемуарам, либо к рассуждению о судьбах вселенной;. Не большая разница, верно? Если вы подумали, что я самовлюбленная эгоистка, то разочарую вас, вы ошиблись. «Каждый человек – своеобразная вселенная», кто сказал, не помню, да и не в этом суть. Он был огромным и необъятным, таким, на котором сходятся мечты всех девушек, женщин, бабушек и всех особ женского пола. А я звездочкой в его руке и он, то закрывал мой свет своей ладонью, мой честолюбивый, то возносил меня так высоко, что невозможно было не заметить моего свечения. Я ревновала его каждой строчке и букве, боялась более яркой и теплой кометы. Он любил, меня, не меня, не вижу уже в этом смысла, но его нет, больше нет, и никогда…………….
Но сегодня он, я его узнала, улыбка, моя улыбка, острый уголок губ и родные ресницы на чужом лице. Таких как он больше нет, а может быть есть………..?
И проза, проза, проза, поэтичнее любых строф вам опишет мои чувства и моего поэта.
А ныне мне предстоит читать чужые рассказы, повести, романы, стихи…»
В дверь позвонили, она захлопнула ноутбук, и в смятении уставилась на часы. Половина двенадцатого. На улице ливень. Кому она может быть нужна? Наверное, это соседи.
 Когда она открыла дверь, то увидела мокрого человека в зеленоватом плаще. Сравнение пришло сразу: «Мой плащ, хи, на мужчине, на мокром, ночью». Так они простоя ли минут пять, наконец, она очнулась и сказала:
 – Заходите, простите, кто вы? Чем я могу помочь?
Она его не боялась, где-то в глубине души даже доверяла. Он снял плащ и протянул ей папку:
 – Я смесь писателя с поэтом, принес Вам, новые материалы и произведения в печать. Простите, что ночью, я уезжаю на неделю, и выхода нет, самолет через 5 часов.
 – Раздевайтесь, хоть чаем Вас напою, замерзшего. Давайте плащ, его надо просушить.
Схватив зеленое сукно, она унесла его и пока шла, прикоснулась к нему щекой. Это его запах. «Я схожу с ума, такого не бывает, точно, я сплю, а завтра на прием к психотерапевту», - подумала она.
Тем временем на кухне раздавались звуки посуды. Гость решил похозяйничать, но она не удивилась, она уже смирилась с абсурдностью происходящего и решила наслаждаться сном.
Повесив плащ, она не спеша, вернулась на кухню, на столе стоял уже сваренный кофе и странно приятный и знакомый аромат корицы и апельсина. Улыбнувшись, она села у окна. Он достал сахарницу с нижней полки. «Откуда он знает? Это его причуда….», - подумала она и спросила:
 – Кто вы? – и слеза потекла по ее щеке.
 – Что с Вами? Я Вас чем-то обидел? Мое имя ..., я писатель, но недавно выпустил и сборник стихов. Да, что с Вами? Может мне уйти…
Но он не договорил, одним рывком она подскочила к нему, обняла и решила не терять времени даром, это сон, подаренный небом за ее одиночество, а это он…
Она смотрела в эти глаза, в его глаза, она плакала, но от этого становилось легче. Он не понимал, что происходит, но не решился оттолкнуть.
А потом в теплой кухне они пили кофе молча, она сидела на его коленях, дышала им в последний раз…
Она заснула. Он положил ее на диван, укрыл пледом, снял плащ и ушел, оставив лишь листок со стихотворением:
Колдунья любовь нас оставила,
И в повести точки поставила,
И пусть наша боль растаяла,
Ты вечно моя звезда,
Я выгнал навек одиночество,
Не сбудется злое пророчество,
И пусть на щеке не отыщется
Вчерашнего счастья слеза.
А, когда она проснулась, все было уже по-другому не хуже, не лучше, просто иначе.