Архитектурная концепция

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1. РОЩИН

Дождь слился с телом, сделавшись теплым. Или, наоборот, продрогшее тело за долгие часы ожидания совершенно слилось с дождем.
Он начался с темнотой. Тихий дождь без грома и молний, холодный и липкий. Человек на мосту курит, закрывает огонек рукой от дождя и смотрит вниз на черную воду. Дым от сигареты не растекается во влажном воздухе, а льется вниз с дождевыми струями.
Человек бросает окурок с моста и снова закуривает, долго щелкая зажигалкой. Его одежда уже промокла насквозь, края поднятого воротника набухли от воды и обвисли.
Ночное движение замерло. Всех тошнит от холодной, далеко не весенней, не майской погоды. Только под мостом довольно хлюпает река, принимая с благодарным вздохом каждую серую каплю.
Парень вытирает лицо рукой и глотает мокрый дым. Безлюдно... черно... безнадежно...
Говорят, дождь «идет». Как он идет? Куда? Мерно ступает или бежит вприпрыжку? Вот этот – идет по его телу, проникает внутрь, сливается с кровью, пульсирует в жилах и стучит в сердце. Если бы вдруг ударила молния – разорвало бы на части. А так – разливается сковывающим предчувствием боли и немеет в кончиках пальцев. Боли еще нет. Но она вливается в тело с каждой дождевой каплей. И сигарета в руке становится непослушной. Гаснет. Падает вниз и тонет.
Зажигалка – карманная молния. Вспыхивает и освещает часы – половина второго. Самая глухота.
Говорят, время «идет». Как оно идет? Куда? Почему оно движется мимо? Выходит, и дождь, и время идут куда-то, и только он сам стоит на мосту – под дождем и во времени – для чего-то, что сам представляет уже смутно. Очертания расплываются и тонут.
У парня островатые молодые черты. Молодые, но усталые. Может, от дождя. Взглянув на его промокшую одежду и в его лицо, любой встречный принял бы его не за беспокойного спасателя на мосту, а за утопленника, которого выловили – до того, как он успел умереть, но уже после того, как почувствовал воду внутри своего тела и онемение всех членов. Его выловили невовремя, так скажем. До срока. После этой серой воды в жилах – его уже не надо было спасать, он бы потом сам всплыл... через неделю.
В тишине послышалось нарастающее урчание автомобиля. Кто-то вел машину очень осторожно. Парень потер озябшие руки и вышел на середину шоссе.
Лучи фар казались тусклыми, высвечивая тонкие и частые нити дождя. Небо было пришито к земле так плотно, что машина никак не могла протолкнуться между землей и небом, ползла на брюхе по мосту и урчала в ночь.
Парень подошел к передней дверце. Стекло опустили, но водитель не решился сунуться под дождь.
– Я опоздал. Автобус уже прошел границу, – сказал глухо.
– Значит, все?
– Пустая затея, я же тебе говорил! Она так решила. Пусть едет. Денег только жаль.
Парень прислонился лбом к автомобилю, словно вслушивался.
– Напрасно тут торчал, значит.
– Я и не думал, что ты будешь ждать под дождем.
– Мы же условились. И ты не позвонил.
– Слушай, если так заклинило – бросай все и мотай за ней!
Парень отступил от машины.
– Нет-нет. Просто… что-то странное. Ноет что-то…
– Мне только долг ее ныл, ну, да ладно. Бог простит.
Парень еще отступил на шаг. Водитель открыл дверцу, но не вышел.
– Вик, давай, отвезу тебя. Голос посадишь.
– Ничего, похриплю. Мне кажется, надвигается что-то... такое... Ты ничего не чувствуешь?
«Кризис среднего возраста на тебя надвигается, – подумал раздраженно Игорь. – Рановато, правда...»
Машина тронулась с моста. А Вик остался, проводил ее взглядом и оперся спиной об ограду моста, широко раскинув руки, словно вернулся во власть стихии, у которой его так невовремя вырвали. Неожиданно зазвонил промокший мобильник. Вик кивнул, выслушав звонившего, и огляделся.
Мокро, черно и совершенно безлюдно. Вместо падающих с неба звезд – мелкие струи холодной влаги, как из старого, плохо завинченного крана.

И вдруг в темноте ночи вырисовалась фигура человека. Непонятная тень в длинном темном плаще поднялась медленно на мост и превратилась в мужчину довольно высокого роста в черной лыжной шапке. Шапка была зимней. В мае.
Само его появление поразило Вика. Тот шел, глядя, по-видимому, не по сторонам и не себе под ноги, а вдаль, в какую-то точку в стороне от моста. Может, на тот пустырь, который тянулся до новостроек микрорайона «Веселый», прозванного жителями Пентагоном за то, что дома в его сотах располагались пятиугольными ячейками.
Его не смущал дождь. Если бы его смущал дождь, он взял бы с собой зонт, или попросту не вышел бы из дома в такую погоду. Но он двигался по мосту, прикрывшись от потоков воды только лыжной шапкой, с таким видом, будто ненастье никак не могло помешать ему осуществить задуманное.
Человек шел медленно, иногда останавливаясь, но упорно продолжая смотреть в сторону Пентагона. Когда он приблизился к Вику, тот смог разобрать, что губы его шевелятся, и он повторяет всего одно слово:
– Вполне... Вполне, вполне...
И еще подумав:
– Вполне.
Еще шаг в дождевую тьму.
– Вполне...
Похоже, человек в зимней шапке был чем-то доволен.
– Вполне, – повторил за ним Вик.
Мужчина вздрогнул и остановился.
– Я принял вас за колонну. Вы были так неподвижны. Еще подумал: странная конструкция.
Голос был ровным и ничуть не сумасшедшим. Кроме формулировки «конструкция», относящейся к Вику, ничего не показалось странным. Но Вик почему-то подумал, что если бы не шел дождь и они не оказались одни этой ночью в безлюдном месте, никогда не заговорили бы друг с другом. Незнакомец, не глядя на Вика, вежливо осведомился:
– У вас не найдется зажигалки? Мои спички промокли.
– И «надежду убили курить, значит...», – вспомнил Вик, протягивая незнакомцу зажигалку.
– Да-да, – кивнул тот. – «Небо над землею выгнувшись повисло, наглухо пришито нитями дождя. Хочется порвать мне тоненькие нити, хочется забыть все, да нельзя...»
– Из другой оперы, – хмыкнул Вик, рассматривая лицо мужчины в свете зажигалки.
Это было довольно правильное и спокойное лицо, с ровным носом и резкими скулами, четко-овальное и твердое в линии подбородка.
И не молодое. Лицу было лет сорок пять, бледным губам – точно, не меньше сорока, и только блеснувшим огоньком из-под надвинутой шапки глазам – на удивление, лет тридцать. Вик проследил за взглядом незнакомца.
– На Пентагон идете?
– Куда?
– Вы не местный?
– Нет. Нет. Неделю назад приехал из столицы.
– Этот район называется Пентагон, а иногда – Веселый-Пентагон. Я там ходил в школу, потому что в нашей не было английского. Только немецкий.
– А на Пентагоне был английский? Логично, – незнакомец усмехнулся. – И этот английский вам пригодился в жизни?
– Да. Чтобы читать «их» журналы.
– Для вас это важно?
Человек впервые взглянул на Вика пристально, возвращая зажигалку.
– Постойте, постойте... Я где-то видел ваше лицо. Откуда-то вы мне знакомы, – улыбнулся он. – А я еще ни с кем не знакомился здесь. Где я мог вас видеть?
Тем временем дождь продолжал лить, окутывая обоих теплой влагой насквозь промокшей одежды.
– По телевизору! Вы ведете утреннюю передачу! С семи до двенадцати – на местном канале. Я смотрел три раза. Вас зовут Виктор Шевердин, – наконец, узнал его человек в лыжной шапке и протянул руку. – Михаил Рощин, архитектор.
– Архитектор? В нашем городе есть архитектор? – Виктор ответил мокрым пожатием.
– Как видите.
Сигарета Рощина погасла. Он вдруг развел руками.
– Но что же вы делаете здесь? В такую погоду? Через несколько часов у вас, пожалуй, должен быть прямой эфир...
– Ну и что? Переоденусь на студии, – отмахнулся Вик.
– А ваши легкие?
– А вы сами?
– Я работаю.
– Работаете? Ночью? В дождь?
– Может, здесь есть какое-нибудь кафе поблизости? Я бы с удовольствием выпил чего-нибудь горячего.
– Например, водки...
Закусочная «Охотник» на Пентагоне работала круглосуточно. И в любую другую ночь тут можно было встретить и охотников выпить, и охотников закусить, и охотников подороже продать свое тело, давно уже не претендующее на высокую цену. Но в эту ночь закусочная была совершенно пуста, и барменша Лариса спала, положив голову на стойку.
– Эй, Лорик? Жива?
Вик толкнул ее в круглое массивное плечо.
– Шевердин? Откуда тебя принесло? Из телевизора?
– Да брось...
Они присели за столик. Рощин стащил свою шапчонку и пригладил назад светло-русые длинноватые волосы. «Все-таки сорок пять, – определился Вик. – Вполне приличные, не бедные, не казенные сорок пять. Вольный художник, как пить дать. Штампует виллы новым русским, дозируя в них свой талант по капле, чтобы хватило на большее количество. А на заработанное покупает жене побрякушки».
Заказали виски с горячей закуской. Лорик сунула курицу в микроволновку и снова уснула, вытянув руку на стойке.
– Эй, про птичку не забыла? – крикнул Вик.
Птица пахла вполне аппетитно. И запах дождя стал высыхать из памяти.
– Вполне, – повторил Вик.
– Что, простите? – Рощин оторвался от курицы.
– Вы чувствуете, как дождь отступает?
– И что вас привело на мост? – спросил в свою очередь Рощин.
– А зачем вам это знать?.. Вот, к примеру, я с этой Ларисой учился в одном классе, – Вик кивнул на спящую барменшу. – Я наблюдал, как она обнималась в кустах с парнями, как бросила свое кулинарное училище, снималась на автомойке, уезжала автостопом в Одессу, а потом вернулась и долго бегала к врачу-венерологу. А теперь я вижу ее здесь, за стойкой этого отвратительного бара. Зачем мне знать, были ли у нее причины так поступать? Зачем мне это? А ведь я мог бы сейчас подсесть к ней с расспросами...
Рощин выпил и улыбнулся.
– Но вы же подсели ко мне...
– Просто я очень удивился, увидев на мосту в такую пору человека...
Как только дыхание непогоды ослабело, родство мокрых душ, которое подтолкнуло их друг к другу, испарилось, уступив место настороженности. Вик почему-то подумал, что этому архитектору, приехавшему недавно из столицы, никак не могла запомниться ни телепередача, увиденная мельком, ни, тем более, лицо ее ведущего. И то, что он узнал его, показалось вдруг странным. Если не подозрительным.
Водка просушила мозги. 
– То есть... – подумал вслух Вик, – вы хотите сказать, что вам понравилась моя передача?
– Нет, этого я не хочу сказать, – покачал головой Рощин. – Просто по вашей манере общаться, я понял, что вы кумир этого города. Вы здесь самый лучший, как теперь говорят, зе бест. В столице никто не позволяет себе быть лучшим с такой легкостью, так безоглядно. А здесь вы, пожалуй, лучше Тома Круза и Анжелины Джоли, потому и допускаете такую наглость в прямом эфире. Плюете из своей маленькой студии и на Европу, и на Америку, по сравнению с которыми ваш городок – песчинка. И сильны, как та Моська, лающая на слона. И это подкупает. Такого откровенного высмеивания авторитетов я не встречал еще нигде, и уж тем более никак не рассчитывал встретить в такой глухомани. И особенно – от человека, который вряд ли создал что-то свое и построил свой иммидж на чужих образах, точнее, на их низложении. Эпоха нигилизма никогда не завершится, благодаря таким, как вы...
Неизвестно, как Рощин хотел окончить фразу, хотел ли он сказать «таким, как вы, наглецам», или «лодырям», или «выскочкам», но ясно, что ничего положительного он не вложил бы в конец своей тирады, поэтому тактично оборвал ее.
Вик пожал плечами. Мнение заезжего архитектора не задело его, поскольку в своей правоте Вик не сомневался, создав свою передачу вовсе не их желания быть лучшим. Верно, все эфирное время он посвящал перемалыванию слухов и сплетен из жизни кинозвезд и эстрадных исполнителей, новости подавал на свое усмотрение и с собственными комментариями, и изображение получалось реальным до гадкого чувства тошноты. В этом и состояла его цель: показать обывателям, что возвышенный мир светского общества ничуть не лучше их собственной пьяной и рутинной жизни. Он даже хуже, потому что гипертрофирован до предела эмоций – до стрессов, суицидов, депрессий, разводов и бесконечных курсов анонимных алкоголиков. Зрителям нечему завидовать, если какую-нибудь поп-стар муж-параноик колотит, как и их соседку по лестничной клетке. Вик ясно объяснил провинциалам, что мир – дерьмо не только в их городе, а во всех городах, во всех сферах, во всех своих проявлениях, на всех уровнях этой бессмысленной компьютерной игры. Что плыть некуда. Что роль любого из них ничем не хуже роли того же Бреда Питта.
Вику поверили, телевидение подписало с ним контракт еще на два года и даже встречные собаки приветливо махали ему хвостами. Его дерзость не набивала оскомины, и он не изменял себе ни в чем – продолжал обзывать всех певцов безголосыми шарлатанами, всех моделей – путанами, всех уважаемых метров – мумиями, всех голубых – извращенцами, всех красных – маразматиками, а всех черных – ниггерами. По мнению Вика, все обличенные властью воровали и обманывали народ, все менты дрыхли по кабинетам до распухания физиономий, а все местные проститутки были больны сифилисом. При этом врагов у Вика не было, от его расистской и нетолерантной болтовни все улыбались, и даже те самые «местные» предлагали бесплатно, но Вик воздерживался.
– Вы совсем не хотите менять этот мир? – спросил Рощин.
– Приукрашать, значит, менять его? – удивился Вик. – Он отвратителен.
– Или вы его таким видите, – заметил Рощин.
– Просто я не закрываю глаза. Если бы мой взгляд не был интересен, передачу не покупали бы. Однажды я высказал все в камеру, сделал перебивки из клипов и отправил на канал. И меня пригласили. Отдали утреннее время. Я не подстраивал свой образ мыслей под концепцию передачи. Я создал свою концепцию, – сказал Вик твердо.
– Вы с утра внушаете людям, что мир «отвратителен» и надеяться не на что, – Рощин улыбнулся. – Вы пропагандируете ужесточенный вариант реальности, в то время как любой человек хочет верить, что где-то есть лучшая жизнь, и если он будет стараться, бороться за нее, изменит сам себя, то достигнет ее. Вы отнимаете надежду у подростков стать сильными и смелыми, как их кумиры. Вы внушаете им, что стремиться не к чему, потому что их герои – алкоголики и наркоманы, погрязшие в своих проблемах. По-вашему, вы правы?
– Разумеется, – кивнул убежденно Вик. – Какой смысл врать, если существует объективная реальность? Любому подростку лучше выучиться на хорошего плотника, чем на плохого актера!
– А если на хорошего актера? Если на хорошего? – воскликнул Рощин.
Вик всмотрелся в него.
– А вас что привело на мост в такую погоду?
– Наверное, я хотел посмотреть на мир вашими глазами – без надежды на лучшее, ради которой приехал. Вдруг подумал, что мы оцениваем вид человека, или здания, или картины в самом оптимальном варианте. Есть даже выражение «в лучшем виде», а лучший вид, с вашей точки зрения, – не вполне реальность.
Вик кивнул.
– И если смотреть из города в ясную погоду – то будет одна картина, – продолжал Рощин. – А если в дождь с реки – совсем другая. Исходя из вашей теории, вторая – реальнее.
– Куда смотреть? – уточнил Вик.
– На пустырь перед вашим Пентагоном. Там собираются возвести церквушку...
Вик мысленно представил размеры долины, отделяющей микрорайон от реки.
– Вы хотели сказать «храм»?
– Храм? – переспросил Рощин. – Пожалуй, я хотел сказать «собор». Но подобными определениями займутся отцы церкви. Мое дело – проект здания.
– Вы будете строить собор? Для этого вас пригласили из столицы? – вдруг поразился Вик.
– А что вас так удивило?
– Почему-то я подумал, что вы проектируете дома для новых русских...
Рощин не обиделся.
– Для меня нет никакой разницы. Заказчик должен быть доволен – это единственный принцип.
– Нет разницы между храмом и загородной виллой? Между дворцом спорта и сауной?
– Абсолютно. Фундамент, стены и крыша.
– А как же концепция?
– Это дело заказчика, – повторил Рощин. – А заказчик удовлетворен тем, что я знаком с храмовой архитектурой. Пока я поживу здесь, осмотрюсь в городе. До сентября храм должен быть возведен. Проект уже подписан. Смета составлена. На днях начнутся строительные работы. После всех этих заморочек с освящением места...
И Вик подумал, что не этому человеку упрекать его в цинизме.
– Это все равно, что доверить создание иконы богохульнику, – заметил он Рощину. – Но что-то же для вас должна значить эта работа, если вы приехали ради нее в такую глушь и вышли на мост в такую погоду? Ради какой-такой надежды?
– Той же, которая и вас привела на мост. Надежды на существование светлой стороны мира, которой вы не видите. 

 2. ФАНТА

К шести утра Вик был уже на студии. Взял ключ у охраны, переоделся в сухие джинсы и свитер. К половине седьмого объявилась зевающая Леночка – гримерша. Вик отложил бумаги. Это даже не сценарий, а просто строчки новостей, которые он сегодня впихнет в эфир. Но каждая строчка должна быть на своем месте.
С передачей Вика мало хлопот: не нужны ни бегущие строки мониторов, ни электронное ухо. Олег – оператор – просто машет рукой: «ты в кадре», или «пошел клип», или «пошел сюжет», и все. Одна камера. Так работают в провинции.
Все остальное – сам Вик. Его не очень довольный голос и не очень сдержанные выпады. И ничего больше.
Он даже не актер. Учился на инженера, потом отчислили за прогулы. Мать уговаривала идти хотя бы в медучилище на фельдшера, вместо этого он ушел из дома. С тех пор виделись не более пяти раз, чтобы не утомлять друг друга.
Его передача называется «Для бездельников». Подразумевается, что эфир в рабочее время, с семи утра до полудня. Значит, зрительская аудитория – пенсионеры и домохозяйки. Правда, со временем программу Вика некоторые стали записывать на видео как самую «прикольную» из всех развлекательных телепередач. А он напоминал неоднократно на протяжении всего эфира, отвергая шаблоны утренних программ:
– Рассказал бы я вам о прогнозе погоды, да зачем он вам нужен? Вы же дома у телевизора зависаете, тут на вас дождь не капнет.
Или:
– С гороскопом на сегодня пусть вас кто-то другой ознакомит. Мы-то с вами знаем, что настроение зависит не от расположения звезд на небе, а от пружин в диване.
И далее – в том же духе.

Приехал Олег на своей грязно-белой раздолбанной «шестерке».
– Чертов дождь! Развезло все дороги!
Он жил на окраине, куда процесс асфальтирования улиц в свое время не дошел. Нагнулся и стал оттирать края брючин.
– От автостоянки два шага, а я весь в грязи.
Покосился на Вика.
– У тебя голова мокрая...
– Я дома не ночевал.
Ленка фыркнула.
– Что, тебя под дождь вытолкали?
Пришел помощник Олега, Валик. Времени до прямого включения не оставалось.
– Что с головой будешь делать? – Ленка провела рукой по мокрым волосам. – У меня фена нет.
Вик отмахнулся. Занял свою позицию на высоком табурете перед стойкой с обрывками новостей.
Валик изобразил на пальцах ноль.
– Поехали!
Ленка хлопнула дверью.
– Тишина в студии! – прикрикнул Олег.
И голос уже прорвался в эфир.
– Здравствуйте! – торопливо вклинился Вик. – Рад приветствовать всех поклонников передачи «Для бездельников». Начинаем, как обычно, с обзора свежих политических новостей – тех, без которых вы сегодня никак не обойдетесь, поскольку всех нас, провинциальных космополитов, не на шутку волнует авиакатастрофа в Конго, распространение атипической пневмонии в Китае и землетрясение в Индии. Далее – об этих и других новостях подробнее.
Новости собирала Эльвира, просеивая Интернет. За это она получала зарплату сценариста, и была довольна тем, что ее – с ее подборкой новостей, двойным подбородком и сверхпышным бюстом – не тащат в кадр. Вик читал ее выборку сам.
За окном по-прежнему моросило. Май начинался разливом луж. Было холодно. Вик чувствовал, как в голове что-то гудит от этого прочно засевшего дождевого холода и странного разговора с Рощиным.
Вот, что выбило больше, чем все предыдущие события, – знакомство с человеком, который будет строить в их городе собор. Собор – это же не пустой звук, не сауна, не загородная вилла.
Пока шел ролик, Вик подошел к Валику.
– Можешь узнать, что за собор будут строить на Пентагоне?
– Я за Эльвиру париться не буду! – отрезал тот.
– Три пива.
– Сделаю.
Вернувшись через несколько минут, молча подал Вику вырванный из блокнота листок с корявой надписью: «Свято-Успенский Собор. Колокольня. Вокруг садик типа парка. Освящение места завтра в два часа после обеда. Сроки постройки рекордные». И под длинной итоговой чертой: «Три пива».
Вик кивнул. И кивнул уже в эфир. Олег снова махнул: «Ты в кадре, не спи!» А в руках Вика не оказалось ничего, кроме оборванного блокнотного листа.
– Специальная информация для жителей и гостей города. Завтра в восточной части микрорайона «Веселый» (проще говоря – на пустыре перед Пентагоном) в четырнадцать-ноль-ноль состоится освящение места возведения Свято-Успенского Собора. Проект предполагает постройку самого здания, прилегающих помещений, колокольни и разбивку парка. Так что жители Пентагона в самое ближайшее время будут просыпаться от звона колоколов и поминать в своих молитвах столичного архитектора Михаила Ивановича Рощина, взявшегося за преобразование атеистического уклада некоего провинциального города N.
Вниманию незамужник дам: архитектор Рощин, прибывший в наш город, мужчина средних лет и довольно приятной наружности. Любит прогуливаться в ненастную погоду по мосту, закутавшись в черный плащ а-ля Зорро и надвинув на глаза черную гангстерскую шапку. Легко идет на контакт. Дружелюбен. Открыт для общения. Курит. Употребляет спиртное. К догматам веры относится поверхностно. Не сноб, столичностью не кичится, но несколько злоупотребляет таинственностью, что, впрочем, придется вам по вкусу.
В эфир пошла музыка. В студии никто не отреагировал на сообщение Вика. В клипе мелькали полуголые девушки, все шло, как обычно. А Вик сквозь взрывы музыки по-прежнему слышал шум дождя.
К концу эфира неожиданно возникла Эльвира. Вик как раз прощался с телезрителями, когда увидел за окном ее массивную фигуру под огромным черным мужским зонтом. Эльвира встряхнула на крыльце зонт и прогремела каблуками к студии.
Олег и Валик собирали аппаратуру.   
– Привет, ребята, – она едва кивнула и взглянула на Вика. – Покурим?
Курить с Эльвирой, неизвестно, зачем приперевшейся утром на студию, Вик не планировал.
– А что случилось?
Она отдернула вниз широкий, похожий на плащ-палатку, жакет. Посмотрела на лужу, натекшую на пол с зонта.
– Есть вопрос.
Вик махнул рукой ребятам, но Валик застыл в дверях, ясно изображая цифру три на пальцах правой руки. Вик протянул купюру. Тот довольно оскалился и прикрыл за собой дверь, отделяя их от нарастающего к полудню студийного шума.
– Ну? – Вик обернулся к Эльвире.
Если ты не испытываешь к женщине никакого чувства, кроме удовлетворения от ее работы «сценариста», то разговор с ней может носить только информационный характер, то есть иметь одну цель – передачу килобайтов информации от одного мозга другому, копирование, вставку и сохранение файлов. Вик не испытывал к Эльвире ни одного из всей гаммы разнообразных человеческих чувств, кроме скупого чувства благодарности за работу, заключенного в обесцвеченное официальное «спасибо», и поэтому огорченно-растерянное лицо Эльвиры его озадачило.
Это было неожиданно. Ее лицо говорило о том, что компьютер не готов к копированию и сохранению файлов, а, наоборот, сигнализирует об ошибке в программе, которую Вик допустил по небрежности.
«Ну?» – это был не тот вопрос. Код доступа был изменен. Вик присел на подоконник и закурил. Голодный желудок отозвался болью. Эльвира вдруг бросила зонт в натекшую лужу и заходила из угла в угол. Барабанная дробь ее каблуков сотрясла студию и вывела ее саму из состояния растерянной задумчивости. 
– Откуда у тебя информация о Рощине? – неожиданно спросила она.
– Свои источники, – Вик пожал плечами.
Подумал, что ее беспокоит конкуренция, но она снова огорошила его вопросом:
– И зачем ты дал ее в эфир?
– А в чем дело? Информация вполне достоверна.
Эльвира тоже закурила, опустив на край стола плотную массу своего тела.
– Это цинично.
– Что? – Вик поперхнулся дымом.
– Это цинично. Это нехорошо. Даже если у тебя не этическая, не культурно-образовательная программа, это нехорошо. Нельзя было подавать так аморально! – сказала она резко.
– Аморально? Это почему же?
– Потому что есть человеческие законы нравственности, сопереживания, сочувствия, эмпатии, которые должны быть присущи каждому живому существу, претендующему на интеллект.
Вик погасил сигарету, едва не обжигая пальцы.
– Эмпатии? Елки-палки! Этот Рощин – табу что ли?
– Для твоих тупых источников – да. Рощин – известный человек. Это тебе не заморская поп-звезда. Это человек, который очень много сделал для страны, которая для него не сделала ровным счетом ничего, когда могла и должна была ему помочь. После того, что он пережил, никто не имеет права называть его боль злоупотреблением таинственностью, которая придется по вкусу провинциальным барышням!
– Это просто пиар, – кивнул Вик, пытаясь остаться спокойным.
Эльвира вскочила и схватила с полу зонт, сжав его обеими руками.
– Боль – это не пиар. Самоубийство его дочери – это не пиар. Развод с женой и одиночество – это не пиар. «Прогулки» ночью по мосту – это не пиар. Я с тобой не согласна! И я не хочу больше с тобой работать!..
Вик помолчал. Эльвира качнулась к двери.
– А если я скажу, что я ничего не знал об этом?
– Если ты это скажешь, я тебе не поверю! – бросила она на прощанье.
Эльвира – не бездушный просеиватель Интернета. Это «живое существо, претендующее на интеллект». На что в таком случае претендует Вик? На хот-дог и чашечку кофе? Как минимум.
Вик задержался на студии. Эмоции улеглись. Рассуждать нужно было здраво и быстро, чтобы быстрее найти нового сценариста и завтра выйти в эфир, как обычно. И эта реальная задача отвлекла от тиканья дождя за окном и мыслей о Рощине.
Вик заметался на студии и наткнулся на продюссера, здорового дядьку с квадратной тяжелой челюстью – местного бизнесмена Зиброва.
– Ну, путем?
– А то! – кивнул на ходу Вик.
– Завтра будешь?
– Где?
– Ну, сам сказал, – напомнил Зибров. – Собор будут строить!
– Завтра?
Действительно, анонсирование мероприятия в программе Вика придало ему налет светскости.
Вик без зонта перешел дорогу, вошел в интернет-клуб «Грани» и кивнул менеджеру.
– Помоги, Жень. Попал. Нужен новый сценарист, человек, не чуждый Интернету. Так, чтобы он на студии не терся, а сам по себе работал.
– А твоя женщина-бегемот?
– Она больше не моя женщина.
Женька пожал плечами, отставляя чашку кофе.
– Не знаю, кого тебе присоветовать. Здесь все больше мальчишки крутятся. Опытные спецы сидят по своим норам, им здесь тусоваться нечего.
– Мне не нужны опытные спецы. Я не собираюсь взламывать банковские системы Вашингтона. Подойдет любой юзер, умеющий открывать новостные сайты.
Женя подумал и предложил кофе.
– Есть одна девчонка. Торчит здесь подолгу. Думаю, она согласится.
– Не хотелось бы девчонку. Пока втыкнет...
– Гыыг, – хмыкнул Жека.
– Я о работе.
– Да ладно! Ей нужны деньги, и ее не придется уговаривать. К трем часам она обычно приходит. Ее Фантой зовут.
– Ясно.
Время такое. Девушку зовут Фантой. С таким же успехом Жеку могли могли бы звать Черный Мокко, а самого Вика – Winston. Именами людей стали вещи. Или люди стали вещами. И теперь Winston нуждается в Фанте – жутковато.
Черный Мокко указал взглядом на дверь. Вик посмотрел следом за ним на вошедшую девочку – лет не более девятнадцати. Длинноватые растрепанные волосы. Джинсы и широкий свитер. Мокрый зонт со сломанной спицей. И лицо очень напряженное. Недоверчивое. Скрытный взгляд. Такие лица не по душе Вику.
Девочка села за крайний компьютер и достала из сумки бутылку фанты. Мышь ожила под ее кистью и засуетилась на коврике.
– Она мне не нравится, – Вик покачал головой.
– Но тебе нужен сценарист.
– Нужен. И срочно.
Вик подошел к девушке.
– Извини.
Она обернулась, впрочем, успев молниеносно свернуть все окна на экране, взглянула на Вика и кивнула, узнав его. И Вик кивнул, подтащил соседний стул и сел напротив.
– Прости, что отрываю. Женя посоветовал обратиться к тебе за помощью.
– Чем я могу вам помочь? – спросила она настороженно.
Ее лицо не стало дружелюбнее. Наоборот, вдруг в линии ненакрашенных бледных губ появилась жесткость.
– Меня зовут Виктор Шевердин...
– Я знаю.
– А тебя как зовут? – спросил Вик как можно мягче.
– Фанта.
Чокнутая молодежь. Нет ни имен, ни прошлого, ни будущего. Они уверены, что мир вокруг них – матрица.
– Фанта, я хочу предложить тебе работу сценариста. Мне нужен человек, который выбирал бы новости из этого вот ящика, – Вик кивнул на компьютер. – Новости во всех областях – и ничего больше. Ничего другого. Сухие факты.
– Для вашей передачи? – уточнила она.
И по лицу было непонятно – нравится ей передача или не нравится. Вик вдруг напрягся.
– Ты же видела ее?
– Видела.
Она закинула ногу на ногу, выставив драный кроссовок.
– Я согласна. Спасибо.
– Но передача тебе не нравится? – спросил прямо Вик.
– Просто я очень удивилась, – она ушла от ответа.
– А чем вообще занимаешься?
– Учусь на инженера.
Вику сделалось скучно. Поймал себя на том, что ему не хочется говорить с ней и задавать вопросы, не интересно знать, кто она и откуда, как живет и чем увлекается.
– Задание такое: в течение дня находишь основные новости: политика, культура, спорт и прочее. Утром приходишь и сдаешь самые срочные. И – по кругу. Такой ритм. Ясно? У нас не упор на информацию, но это важная часть. Сегодня в шесть – встречаемся на студии. Все еще раз обговорим.
– А факс у вас есть? Это удобнее...
– Факс?
Пожалуй, она хотела сказать, что не хочет встречаться с ним ни по вечерам, ни по утрам. Что хочет отправлять новости по факсу, а деньги получать на карточку. Что любит технику и недолюбливает живых людей.
– Сегодня ты подпишешь контракт, и мы обсудим нашу связь. Может, остановимся на факсе.
– Это было бы лучшим вариантом...
Вик снова всмотрелся в нее и понял, что в такой же степени, в какой ему не хотелось ее расспрашивать, ей не хотелось отвечать на вопросы.
– Договорились, Фанта. Давай – на «ты» и по-простому.
– Вы и так на «ты» и по-простому, – заметила она.
– И тебе предлагаю звать меня Вик. Это удобно.
«Удобно» было нужным словом. Вик нашел код. Она кивнула.
Выходя из клуба, хлопнул Мокко по плечу.
– Спасибо за девочку.
– Только в постель ее не тащи. Не получится, – бросил тот.
– Почему? – искренне удивился Вик.
Оглянулся и посмотрел на Фанту, сидящую за моитором.
– Забьемся? Триста баксов, – поставил быстро.
– Пятьсот.
– Пятьсот. Затащу.
Мокко протянул руку.

3. КОНТРАКТ

Городские власти в знак уважения к столичному архитектору поселили Рощина не на Веселом-Пентагоне, а в гостинице «Дружба», расположенной в центре города и в прежние времена символизирующей дружбу между советскими народами.
Центр города был ветхим и полупустым. Глаза Рощина отдыхали от суеты, зеркальных витрин и толчеи столицы. Никаких бутиков, никаких киосков, никаких закусочных в центре не было. Зато было какое-то подобие супермаркета под названием «Универсам», несколько стихийных рынков и железнодорожный вокзал по ту сторону реки – уже далеко не в центре. Впрочем, в дождь городская жизнь совсем замирала по обе стороны моста.
Вернувшись под утро в номер, он включил телевизор просто из любопытства: хотелось посмотреть, как промокший, продрогший и потерянный Шевердин справится с прямым эфиром. Он справился. Даже Рощина прорекламировал в качестве расквартированного в их городе гусарского полка. Тогда Рощин хмыкнул, а спустя десять минут позвонили из администации гостиницы:
– Михаил Иванович, простите, нам постоянно звонят, интересуются, не в нашей ли гостинице вы остановились. Нам подтверждать информацию?
До этого администрация подтвердила ее, по меньшей мере, пять раз без колебаний.
– Пожалуйста, не подтверждайте, – попросил Рощин.
Но вдруг телефон в номере начал дребезжать и ничуть не мелодично осведомляться о том, как ему понравился город, и чувствует ли он себя лучше. Голоса были разные. Звонивших объединяла находчивость – за считанные секунды они разыскали его в гостиничном люксе. Рощин выдернул телефонный шнур из розетки.
Сделал ли Шевердин это умышленно? Вполне возможно. В отместку за рассуждения Рощина о необоснованной звездности ведущего провинциальной передачи.
В довершение всего в дверь позвонили. 
– Михаил Иванович, всего минутку!
У Рощина просили времени. Он остановился перед дверью. Раньше у него было очень много липкого времени, но теперь жаль было даже минуты для кого-то, кого он не знал. Для навязчивого гостя. Для гостьи...
– Я из газеты «Орбита», – добавил снаружи женский голосок. – Я знаю, что вы не даете интервью. Но зачем тогда вы говорили с Шевердиным?
Рощин молчал.
– Это непоследовательно с вашей стороны, – заметил обиженно женский голос.
Рощин распахнул дверь. Перед ним стояла невысокая худенькая девушка, с короткой стрижкой и маленькими серыми глазами на бледном лице. Одета она была в темно-коричневый костюм с длинной узкой юбкой, делавший ее похожей на рыбешку, выуженую из тесной консервной банки. Она не была вооружена ни блокнотом, ни диктофоном, и это подкупило Рощина. Он отступил.
– Вам обидно, что я говорил с Шевердиным?
Девушка пожала худыми плечами под массивным пиджаком.
– Если вы не любите журналистов, зачем тогда встречались с Шевердиным?
Рощин отошел к окну. Гостья вошла и остановилась посреди номера.
– Мы можем поговорить? – спросила прямо.
– Для какой газеты? – еще раз уточнил Рощин.
– Для «Орбиты».
– Присядьте...
Она села на краешек кресла.
– Меня зовут Маша.
– Вы не журналист, Маша?
– В каком смысле?
– В смысле образования.
– Я дизайнер интерьера, – призналась она.
Картина провинциальной жизни теперь была полной. В местной газете работала чудесная девушка – дизайнер интерьера Маша.
– И что вы, Маша, имеете против передачи Шевердина, кроме чувства конкуренции? 
– А вы не считаете, что он опошлил вашу идею?
– Мою идею? – удивился Рощин. – Освящение места строительства – далеко не моя идея. И мне кажется, Маша, вокруг этого слишком много шума. Для меня это работа и ничего больше. Я не хочу лишней шумихи. Не хочу угадывать, какие идеи вы припишете мне в своих статьях. Это издержки жизни в маленьком городе, я понимаю. Здесь стремятся к огласке мельчайших подробностей мельчайших событий, потому что значительные события – не здесь.
Маша смотрела на него пристально.
– И любое событие здесь разбирают по косточкам. А я не хочу расчленять свои планы на потеху обывателям. И тем более не хочу расчленять себя самого, – закончил Рощин.
Маша кивнула.
– Но вы же знаете, что завтра на Пентагоне соберутся люди: зрители, читатели, репортеры, журналисты, городские и церковные власти, мэрия, депутаты, жители ближайший районов. Это целая толпа – со своими мнениями. Поэтому лучше будет, если завтра утром уже выйдет наша статья – единственно объективная из всех возможных. Поэтому я и пришла, несмотря на ваш отключенный телефон, – ради вас.
Рощин сел на диван.
– Ради меня?
Она воодушевленно кивнула.
– Конечно.
– Тогда идите ко мне, Маша...
Рощин поманил ее кивком головы. И она взглянула изумленно.
– Идите, идите... Вы же считаете, что я страдаю. Так утешьте меня. Ну же, дизайнер-Маша!
Она резко вскочила и взглянула в его красивое лицо.
– Вы... вы больной!
Рощин поднялся, широко раскинув руки.
– А завтра найдутся другие дизайнеры и инженеры, которые меня утешат. В вашем городе есть еще дизайнеры? Или вы одна такая, Маша?
Она попятилась к двери.
– Эх, Маша, что же вы? – продолжал Рощин. – Бросите страдающего мужчину? Я промок, Маша, от слез. Я задыхаюсь от отчаяния. Телефон меня изводит. Я не могу спать ночами. И вы уходите от меня, Маша?
Он вдруг упал перед ней на колени.
– Вы сумасшедший! – воскликнула она.
Рощин пополз к ней по гостиничному ковру. И она выскочила из номера.
Он поднялся, отряхнул брюки и захлопнул за ней дверь. Упал на диван и уставился в потолок. Сказать бы этому Шевердину, какая он сволочь...

В шесть вечера Вик вернулся на студию. А до шести – успел пообедать, поговорить с директором и найти чистый бланк контракта для Фанты. Успел даже заехать домой и распугать обнаглевших тараканов, никак не ожидавших его среди бела дня.
Вик потопал на них ногами и снова подумал об отраве. Передача приносила Вику ровно столько денег, сколько требовалось на еду и пиво, на презенты и цветы барышням, на мыло-порошок-зубную пасту, на плату за квартиру и пополнение телефонного счета. Но на эти деньги Вик не мог, к примеру, купить квартиру или машину, как бы ни экономил. Поэтому он никогда не экономил, а чтобы купить что-то из одежды, занимал у приятелей определенную сумму, которую потом возвращал частями.
Квартиру он снял вместе с тараканами. Они взглянули на Вика недружелюбно. Но за три года притерлись и перестали выживать друг друга. Ни им, ни ему идти было некуда. Единственное, в чем они не пришли к согласию, было отношение к слабому полу. А проще говоря, стоило Вику привести в квартиру девушку, как какое-нибудь подлое насекоме обязательно бросалось к ее ногам, доводя девушку до такого визга, который Вик не вообразил бы в самой смелой садистской фантазии. Ни о какой прелюдии речи уже не было, девчонка пятилась к двери и дрожала от гадливости.
Так Вик научился водить девушек в гостиницу «Дружба», познакомился с администрацией и избежал, раз и навсегда, щекотливой ситуации оправдания необустроенности своего быта. На номер в «Дружбе» хватало, а на средство от тараканов – нет. И все в итоге были довольны. Правда, девочки пошли определенного сорта: те, которые согласились бы и в кустах. Но до кустов Вик не опускался. Известность удерживала.
И передача «Для бездельников», и ее ведущий очень нравились городу. Но отношение к Вику было... не фанатичное. Автографы, конечно, брали, но даже школьницы отдавали себе отчет, что он не с первого канала. Его репутация народного героя была сродни репутации городского скомороха, которого, впрочем, любят. Однако всеобщая любовь и не была целью Вика. Впервые выйдя в эфир, он был рад только тому, что будет зарабатывать на жизнь, не кривя душой и не изменяя себе, что сам по себе интересен, что способен увлечь. Недолюбливали его только подростки, кумиров которых он быстро превратил в огородные чучела. Но Вик и сам отгонял ребятишек от экранов:
– Шли бы вы, детки, в школу – слушать своих маразматичных учителей.
Все остальные в целом одобряли Вика, или просто мирились с его болтовней. Если он и стал народным героем, то его образ прочно ассоциировался в сознании горожан с образом шута. И это напускное, пусть даже злобное, шутовство заставляло встречных прохожих улыбаться, столкнувшись с ним в городе.
Может, Фанта была из числа обиженных поклонниц Леонардо Ди Каприо, но она не улыбалась Вику. Она стояла в коридоре студии и смотрела себе под ноги. Он подошел и кивнул ей, распахивая перед ее носом дверь кабинета.
– Входи, Фанта. Помнишь меня?
Она пожала плечами: не смешно. И вдруг Вик вспомнил о споре с Черным Мокко. Подумал о том, что придется выложить пятьсот баксов, и ему сделалось тоскливо.
У нее были каштановые волосы до плеч – стриженные в неровное каре, или просто – давно стриженные. Слегка волнистые, и от этого еще более неровные. Они падали на лицо, и она то и дело заводила прядь за ухо. Лицо было овальное, немного вытянутое от напряжения. Она не смотрела ему в глаза. Совершенно. Умышленно. Вик не видел ее глаз. Видел четкую линию заостреных скул, видел ровный нос, бледные губы и непослушные волосы. Он скользнул взглядом по тонкой линии ее шеи и наткнулся на безразмерный свитер. Она не потрудилась переодеться. Сумка, перекинутая через плечо, вытягивала один рукав свитера вниз. Вик перевел взгляд на ее ноги – ровные, худые и длинные, туго затянутые джинсами и обутые в драные кроссовки. Она была очень хороша собой, но отказывалась принять это с таким же упорством, с каким избегала посмотреть ему в глаза.
И вдруг Вик случайно поймал ее взгляд, брошенный на дождевые капли, сбегающие по стеклу. Это был темно-зеленый, совершенно холодный взгляд, впитавший в себя всю дождевую влагу.
– Ты не передумала? – засомневался Вик, придвигая ей контракт.
– Нет.
Она взяла договор в руки, пробежала глазами строчки и стала заполнять мелким, неаккуратным почерком. 
– На год?
– Потом обычно продлевают.
– А с прежним сценаристом... не продлили?
Вик отвернулся. Поднялся и подошел к окну.
– Нет, не продлили. Мы разошлись в концептуальных вопросах. И она уволилась.
– Можно узнать, в каких именно вопросах?
– Можно. Она взялась меня переделывать. Такого права у сценариста нет. И у тебя его не будет.
Фанта дернула плечами.
– Мне этого и не нужно. Мне бы денег заработать.
Она подписала документ. Вик взял у нее бумаги, взглянул на паспортные данные – Александрова Ева Сергеевна. Год рождения – плюс двадцать – и перед вами Фанта.
– Тебя Евой зовут? – почему-то удивился Вик.
– Нет. Фантой.
Она поднялась.
– Я оставлю вам новости. А завтра утром принесу свежие и срочные.
Вик продиктовал номер факса и напомнил на прощанье.
– Мы на «ты».
Она хлопнула дверью. Вик скользнул взглядом по листу и выскочил следом за ней в коридор.
– Фанта!
Она обернулась
– Вернись... на пять сек.
Она подошла.
– Что-то не так?
Новости представляли обычные шаблонные колонки: планета, страна, город. Просто события – без окраски. Девчонка правильно уловила его мысль: он раскрасит их сам по собственному усмотрению.
– Я, говорят, перегнул с этим собором. Завтра не могу туда пойти. Я тебя очень прошу. Ты не репортер, знаю. Но я тебя очень прошу – сходи вместо меня, Олег возьмет камеру...
Она посмотрела странно.
– Кто вам сказал, что вы перегнули с собором?
– Прежний сценарист.
– Ясно.
– Я ничего не знал об этом Рощине. И сейчас ничего не знаю. Я никогда не слышал его имени до вчерашней ночи. До того, как встретил его на мосту...
Фанта вернулась в кабинет и села в кресло. Дождь словно отодвинулся от стекол, в комнате стало тепло, и Вик заметил, что ее взгляд тоже потеплел. Зелень глаз стала другой – по-настоящему весенней, юной, доброй и вместе с тем встревоженной.
– Рощин – не публичный человек, – сказала она. – Но это человек-легенда, очень грустная легенда. Он стал известен широким массам именно благодаря своей печальной истории. Это естественно. Общество не очень интересовалось его проектами, пока не нашелся какой-то маньяк, который выкрал его пятнадцатилетнюю дочь. Он не требовал денег, и несколько недель велись бессмысленные поиски вокруг дома и школы. А потом он дал о себе знать. Позвонил Рощину и сообщил, что его дочь жива, но в обмен на ее жизнь он требует, чтобы Рощин отказался от проектирования церкви Святого Павла, строительство которой к тому времени уже началось.
Требование было странным. Если это был убежденный атеист, он должен был знать, что Рощин не вкладывал в эту церковь больше души, чем в прочие работы. Он отказался – без колебаний, на следующий же день. Но это ни к чему не привело. Прошло еще три дня. Неизвестно, связался ли с ним вымогатель, но Рощин больше не обращался в милицию, которая оказалась бессильна. 
Потом вдруг вышла статья о Рощине, о том, что он так ценит свой талант, что позволяет себе бросать начатую работу, нисколько не уважая заказчика, будь то хоть сама церковь. Статью перепечатали, анонсировали, обсуждали в ток-шоу.
А потом Рощину сообщили, что в полночь на мосту он сможет забрать свою девочку – целой и невредимой. Он приехал на мост. Увидел, как вдали остановилась машина, как его дочку вытолкнули на шоссе, как она пошла в его сторону.
Но они не встретились. Не дойдя до Рощина, она перегнулась через ограду и бросилась в воду. Он побежал вниз к реке.
Потом, когда вытащили ее тело и провели экспертизу, установили, что она находилась под воздействием наркотиков и подвергалась неоднократному сексуальному насилию.
Жена Рощина уехала в Америку, пытаясь хоть как-то совладать с собой и жить дальше. Сказала, что ненавидит его и что он виноват. И этот разрыв тоже стал достоянием общественности, словно вину Рощина хотели выпятить.
И все стали заглядывать ему в глаза, пытаясь понять, что же произошло на самом деле и виноват ли он. Похитителя так и не нашли. Рощин долго был не в себе. А потом – вдруг решился ехать в глушь и строить здесь собор, согласившись на все условия и рекордные сроки. И приехал.

Вик сидел молча.
– И приехал сюда, – повторила Фанта.
– Я этого не знал. А если бы знал...
– Не уволил бы прежнего сценариста?
Наконец, она обратилась к нему на «ты». И Вик попросил еще раз, уже совсем по-другому оценивая эту историю.
– Сходи завтра на Пентагон. Мне неловко перед Рощиным. Я, правда, думал, что он дачи из красного кирпича лепит. И он сам сказал, что не верит во все эти храмы. Но во что-то же он верит, если приехал сюда и снова взялся за дело. Значит, есть для него какая-то светлая сторона...
Фанта подумала.
– Знаешь, а ты... не такая скотина, какой кажешься по ящику, – заметила вдруг.
– Я кажусь скотиной? – удивился Вик.
– Ладно, схожу на Пентагон, – оборвала она. – Твой Олег поснимает. И сделаем очень хороший, правдивый репортаж. И все исправим. Он сюда не девок цеплять приехал. Он заслуживает уважения.
Когда Фанта вышла, Вику вдруг стало до боли интересно, кто она, откуда, чем занимается, с кем живет. Все те вопросы, которые он не хотел задавать при первой встрече с ней, закружились в голове вихрем, перепутались и смешались.
Кто она? Почему отказывается от своего имени? Почему скрывается за этикеткой Фанты? Почему с таким трудом говорит ему «ты»?
И ответ вышел странный: не приедь Рощин в их город, он бы не поругался с Эльвирой и не встретил бы эту девчонку, а продолжал бы жить тем, что его самого привело на мост в дождливую полночь – тем же шантажом сердца, что и Рощин.

4. ОСВЯЩЕНИЕ

Мероприятие отдаленно напоминало похороны. Те, кто не был близок религии, держались скованно. У всех создалось такое впечатление, что их обманули, предложив по билетам на театральный капустник, проданным Виком, что-то на манер отпевания. Люди в церковных ризах делали свое дело, а остальные ждали, непонятно чего, или хотя бы самого Рощина.
В его отсутствии и крылась причина пустоты торжества. Провинциалки, привлеченные рекламой Вика, боязливо поглядывали на небо: дождь угрожал размочить их лакированные прически.
Все было напрасно – и прически, и косметика, и лучшие наряды, сшитые второпях у местных портних, и молитвы священников – ни Рощина, ни Шевердина не было. В толпе репортеров скучала и Фанта, представляющая программу «Для бездельников». Олег снял крупным планом местность, вдохновенные лица церковников и переполненные ожиданием глаза женщин. Небо всерьез нахмурилось.
Фанта оставила церемонию и пошла вдоль берега к мосту. Река, разлившаяся от дождя, дышала холодом. Фанта оглянулась – люди, съежившись до черных шахматных фигурок, опрокинутых на доску, казались неподвижными.
На ступеньках моста сидел самый нелюбопытный из пришедших. Смотрел издали на собравшуюся толпу, не пытаясь ни различить лица людей, ни услышать эхо молитв. Фанта остановилась от неожиданности – перед ней был Рощин. 
– Михаил Иванович…
– И что? – спросил Рощин.
Фанта, узнавшая его по фото, вдруг поняла, что на самом деле его лицо было совсем не таким, каким получалось на снимках. Никакой монументальности под стать его сооружениям, в нем не было. Это было очень ироничное лицо. Взгляд насмехался – надо всем, что его окружало, и над самим собой. Но если бы кто-то ответил на его взгляд такой же насмешкой, последовала бы гроза с громом и молнией.
И его лицо казалось спокойным именно той безмятежностью, которая охватывает землю перед катастрофой. Ничуть не после, а перед.
Странное ощущение затишья перед бурей поразило Фанту в его взгляде. Она не могла выговорить ни слова, только смотрела на него, машинально отмечая про себя, что он красив, модно одет, и его черные очки, сдвинутые в волосы, стоят, видимо, очень дорого.
И вдруг села рядом на ступеньки. 
– Знаете, меня прислали с телевидения сделать репортаж об освящении и о вас. Я полночи сидела за компьютером. Прочла все, что только было о вас написано. Хотела хорошо подготовиться. А теперь, встретив вас здесь, поняла, что это напрасно. Что все сегодняшние статьи и репортажи просто очередная напечатанная глупость. И что вы сами не будете говорить со мной.
– Как вас зовут? – спросил Рощин, взглянув на нее.
– Фанта.
– Фанта, может, я буду говорить с вами, но не сегодня. Этот город пытается сделать из меня восковую музейную фигуру, а я этого не хочу. Но если вам, Фанта, захочется поговорить со мной не о том, виноват ли я в смерти собственного ребенка, а о том, какие фильмы мне нравятся, приходите ко мне в любое время.
– Спасибо, – она кивнула и поднялась. – Сыро. Не сидите здесь долго. Там уже все закончилось... без вас.
Она пошла по мосту, оглянулась и увидела, что Рощин по-прежнему сидит, прислонившись спиной к ограде, и смотрит ей вслед.

Первой, несмотря на конфликт Рощина с дизайнером-Машей, отреагировала газета «Орбита». Уже вечером ему принесли свежий номер – с его собственным лицом на развороте и анонсом на первой полосе. Видно, Маша быстро оправдала грязные домогательства Рощина, потому что статья была жалостливая до душераздирания, словно дизайнер-Маша копалась внутри заезжего архитектора, окунув руки по локоть в кровь, слезы, сопли и дерьмо его прошлого. Даже не перемывание косточек, а перебирание внутренностей: вот это еще сгодится для жизни, а это – дворовым псам. Она стремилась к сентиментализму и достигла его в полной мере. Если бы ее статью напечатал «Космополитен», миллионы читательниц рыдали бы, капая слезами на рекламу водостойкой туши для ресниц. И это, возможно, принесло бы пользу косметическим концернам. Но теперь ее натурализм только вогнал Рощина в ступор.
Остальные газетчики слизали ее статью почти вчистую, но со своими акцентами. Одни выделили криминальную подоплеку, другие – душевные переживания, третьи – трагичность призвания, ставшего роковым. Все в равной мере отдавало мелодраматизмом мыльных опер. Для газетчиков просто началась очередная серия. Изменились декорации, но герои остались прежними...
Герои остались прежними. Рощин выпил водки и задумался. Пытался отогнать дурные предчувствия, навеянные дурными статьями. Газета «Наш город» так прямо и написала: «Не появился на анонсированном мероприятии, боясь продолжения кошмара, от которого бежал». И в этом не было логики. Даже если он и бежал, то не от толпы же, собравшейся на освящение, не от этих людей, а от себя. Но газетчики так верили в то, что писали, что читатели не могли не верить. Им не оставляли выбора. И это удивило Рощина. Столичные журналисты сочиняли исключительно ради денег, и когда он читал их статьи, то видел цену каждого слова и каждой строчки. А эти местные дизайнеры и инженеры писали по убеждению, по вдохновению, и поэтому их слова казались бескорыстно правдивыми. И хотя разница между столичными и провинциальными статьями была только в степени изящности слога, но верилось почему-то больше вот этим местным, топорным, неискусным статьям, по сути таким же утрированным и притянутым в своей основе, как и статьи столичных писак.
Прочитав пятый шедевр, напоминавший ксерокопию всех прочих, Рощин окончательно потерял критерии правдивости. Этими критериями должна была служить его жизнь, но ее больше не было – ни прошлой, ни настоящей, ни будущей.
И чтобы окончательно утратить чувство реальности, он включил телевизор. Утро начиналось с программы «Для бездельников». Рощин остановился на ней умышленно, надеясь, что передозировка лжи добьет его. Но предчувствие не оправдалось.
Репортаж давал картину под серым небом. Камера скользила по лицам быстро и задерживалась только на губах священников, шепчущих молитвы, как протяжные песни, дарующие надежду многим отчаявшимся. Не тем, кто собрался с непонятной целью под серым небом, а тем, кто придет в храм и найдет в нем утешение. Речь шла только о будущем – о новом соборе, о серьезной работе, о ее значении. Женский голос за кадром говорил о том, что город рад принять мастера, который будет работать для его жителей, и верит в него. Так странно обыгрывалось понятие веры. Сейчас самой важной была вера в человека, который будет трудиться ради веры других людей. Камера резко отворачивалась от места действия и обращалась к мосту вдалеке, и холодной реке и снова – к серому, набухшему небу.
Рощин узнал голос за кадром – голос девочки с фантастическим именем.

Когда Вик просмотрел ролик, он был поражен. Но еще до этого удивило то, что Фанта ждала его в студии в полшестого утра: в джинсовом костюме, с сумкой через плечо и с диском в руках.
– Вик, я хочу попросить тебя в обмен на твою просьбу, которую я выполнила, – сказала, едва поздоровавшись. – Мы вчера посидели с Олегом, выбрали кадры, смонтировали. Ролик вышел на шесть минут...
– И о чем ты просишь? – не понял Вик.
– Не надо ничего добавлять. То есть не надо его комментировать.
Он посмотрел ей в лицо. Похоже было на то, что она волновалась, произнося эти слова. Голос дрожал. Может, даже фразы подбирала. И взгляд снова метался по студии, боясь столкнуться с его взглядом.
– Я помню о судьбе прежнего сценариста. Я никогда не попрошу тебя ни о чем больше...
– А если я попрошу?
Он улыбнулся, но она не поняла его. Вошла Леночка-гример.
– Поехали, что ли?
Фанта отступила.
– Спасибо, Вик. Я пойду.
– Договорились, – кивнул Вик. – Высылай, Фанта, факты факсом…
В дверях Фанта столкнулась с Олегом и улыбнулась ему как старому знакомому. Олег кивнул приветливо и спросил о чем-то. Вик напрягся.
– Че, сработались? – бросил Олегу.
– Мы же вчера этот ролик кроили. Она такие кадры выбрала, которые я вообще вырезать хотел. Сказала, что я классный оператор.
– Я тебе это сто раз говорил...
– Она не так сказала. А так, словно я мог бы снимать большое кино. Настоящее кино...
Вик смотрел удивленно.
– Какое кино, Олег?! Пять минут до эфира!
Появился Валик и шикнул на Ленку:
– Уноси свою пудру к черту! Я и так чихаю. Ну, ребята... давайте...
Ролик Фанты Вик не успел просмотреть до прямого включения. Знал, что рискует. Но почему-то хотелось рискнуть – ради нее. Подумал, что отключить никогда не поздно: зрители легко прощают технические неполадки, зная, в каких условиях и на какие деньги работает Вик.
А после ролика махнул Олегу:
– Давай какой-нибудь клип, только чтобы без дерганья. Про природу давай.
Покурил, подумал. Вспомнил, что в контракте должен быть записан ее домашний адрес. И снова услышал шум дождя, которого не было.

5. ПРИЗНАНИЕ

Когда Фанта вернулась домой, уже стемнело. Ключ в двери не проворачивался. Она подергала застрявший ключ и позвонила. Открыла мама.
– Мама!
– Ева!
Ключ насилу вытолкали.
– Ты разве не в ночь? – спросила Фанта.
– А ты разве не ночевала дома? – спросила Инна.
Мама работала медсестрой в больнице, и Фанта никак не могла вычислить график ее дежурств.
– Я вчера в ночь была: со Светой поменялись. Ей надо было к любовнику поехать. Его жена под машину попала. Жуткая история, он очень переживает. Света ему валерьянку повезла и бульон, а я за нее дежурила. А сегодня – она за меня.
– Ей лучше?
– На ней лица нет.
– На жене?
– Нет, на Свете. На жене вообще одни бинты. А завтра наши девчонки собираются на строительство...
– Куда?
– Ты слышала, на Пентагоне будут строить собор? – сообщила Инна. – Будет в нашем городе своя достопримечательность. Говорят, приехал столичный архитектор. Страшный бабник и вдовец. Не знаю, сколько лет. Рассказывают, что вообще темная личность: то ли убил свою жену, то ли ее любовника. Наши девчонки пойдут посмотреть...
Фанта промолчала.
Сели ужинать. Семейные ужины на двоих случались очень редко. Так редко, что в пору было зажигать свечи. И оттого, что виделись они изредка, их отношения никак не могли стать ни родственными, ни семейными, а были скорее страстными, порывистыми до злости отношениями подруг.
– А тебя где ночью шатало? – спросила Инна.
– Нет, не ночью. Меня утром шатало. Я на работу устроилась.
Инна отставила чашку. Взглянула обеспокоенно.
– Чтобы с чистой совестью институт бросить?
– Почему сразу «бросить»? Буду совмещать. Теперь, вот, каникулы, – Фанта пожала плечами. – И сложного ничего нет.
– И что за работа?
– На телевидении.
– На телевидении?! С ума сойти! Ева! И ты молчала! – Инна всплеснула руками.
– Говорю вот. Контракт на год. Зарплата.
– Ты такая умница! Обязательно станешь звездой!
– Меня вообще-то сценаристом взяли – не звездой.
– А нельзя в кадр попроситься?
– Зачем? Я просто вытряхиваю новости из Сети и сдаю в утреннюю программу. Ну, знаешь, как это обычно делается...
– Откуда я могу это знать? – Инна немного обиделать. – Не хочешь говорить – не надо. А в какую программу?
Фанта дернула плечами.
– Это же наше телевидение, не областное, не столичное. У нас всего одна утренняя программа...
На миг повисла тишина. Инна провела рукой по лицу.
– Постой, это передача Шевердина?
– Ну, да. Он встретил меня в Интернет-клубе и предложил работу.
– Шевердин?
– Да.
– Тот, в которого ты была влюблена?
– Да не была я в него влюблена!
– Ты же пропускала пары из-за его передачи.
– Мне нравилось, как он смотрит на мир. А теперь не нравится. Он не отличает живых людей от рекламных плакатов.
Инна осталась при своем мнении.
– Это как в сказке. Он тебе нравился – и он тебя нашел. И обязательно влюбится…
Фанта поежилась.
– А знаешь, что будет, если он влюбится? Знаешь, что значит для него любовь? Он купит мне пива и чипсов, а потом потащит в гостиницу, как всех своих девок, которые шепчутся о нем на улице. А потом скажет, что я дура, если до него меня никто не трахал, что я забрызгала кровью все стены и потолок в номере. И не за глаза скажет, а в глаза. Потому что так он видит мир.
Инна поднялась и подошла к окну.
– Ну, может он резкий. Зато знаменитость – для нашей-то провинции. Это все-таки лучше, чем связалась с алкоголиком, который бросит тебя с ребенком на руках. Я знаю, как страшно остаться одной…
– Не настолько страшно, чтобы навязываться первому встречному!
– Конечно, когда ты в таком виде – не стоит и пытаться! Вот если бы ты надела платье...
– Чтобы надеть, его надо сначала купить.
– У меня скоро получка. Купим самое лучшее платье! Шевердин увидит тебя и…
– И поржет. Послушай, Ин, если кому-то из нас нужно выйти замуж, то проще тебе охмурить вдовца-кардиолога...
– У него ревматизм. Его совсем скрючило. И у него нет денег. И еще к нему приехала старшая сестра.
– Да, плохая идея. Забудь. Я буду получать зарплату. И как-то выкрутимся, – подытожила Фанта.
Инна кивнула, помолчали. Но мысль о чудесной любви так прочно засела в ее голове, что она снова вернулась к тому, о чем Фанта не хотела слышать.
– Нет, ты все-таки о Шевердине подумай, – сказала она. – Хочешь, я напеку ему булочек, а ты передашь?
– Твои горелые булки – по факсу?
– Ты грубая, как мальчишка! Понятно, что он никогда тебя не захочет! – вспылила Инна.
– Не твоего ума дела! – вскочила Фанта.
– Вечно в брюках, как пацан, шастаешь!
– Зато мозги никому не промываю своими клизмами!

Дверь хлопнула, и Фанта оказалась снаружи. На лестничной площадке было темно и воняло общественным туалетом. Причина этому была самая простая. Дом находился рядом с рынком, туалет на рынке был платный, а в подъезде – не санкционированный, но бесплатный.
Фанта, стараясь не испачкать кроссовки, спустилась по лестнице из девяти загаженных ступеней с первого этажа к двери, и вдруг столкнулась с Шевердиным.
– Чем у вас воняет? – спросил он раздраженно.
Фанта отшатнулась.
– Хотели дверь с кодовым замком поставить, но те, кто живут выше пятого, отказались деньги сдавать – у них не гадят, не добегают, – ответила Фанта.
Шевердин взял ее за рукав и повел к выходу. Фонарь снаружи горел тускло. На лавочке у подъезда тусовалась шпана. Какая-то девчонка узнала Вика и показала другим на него пальцем.
Вик потащил Фанту еще дальше.
– Ты зачем здесь? – она насилу выдернула рукав.
– Поговорить хотел. А ты... шла куда-то?
– К парню, – ответила Фанта.
– К парню? А, да... Я на пять минут. Присядем?
Они сели на лавочку под разбитым фонарем. Доски были еще сырые от дождя.
– Куришь? – спросил Вик.
– Курю. Только не облегченные.
Он дал ей сигарету и сам закурил. Она поднялась со скамьи.
– Что?
– Холодно. Будет воспаление яичников и геморрой, как говорит моя мама.
– Врач?
– Хуже. Медсестра по уходу за тяжелобольными.
– А ты... учишься?
– А о чем ты хотел поговорить? – напомнила она.
В темном воздухе качался туман. Сырость была теплой и липкой, весна начиналась нешуточная. Казалось, что слышно, как лопаются почки на деревьях и растут листья.
– О факсе. Он в нерабочем состоянии. У студии нет денег на починку. Тебе придется посидеть за нашим компом. Или приходить вечером, а утром звонить. Мобильник тебе купим.
– Это дешевле, чем починить факс? – засомневалась Фанта.
– Дешевле, – кивнул Вик.
Когда он искал ее дом в темноте, думал, что разговор будет простым и спокойным, но теперь каждая фраза рвалась – не на две или три, а на тысячи мыслей, звуков и интонаций. И эти тысячи не стыковались между собой, а таяли в каплях тумана и исчезали.
– Ты учишься на инженера? – снова спросил Вик.
Она переступила с ноги на ногу.
– У нас же все учатся на инженеров, универ один на всех – технический. А потом все эти инженеры работают учителями, продавцами, журналистами, аптекарями.
Помолчали.
– Есть еще медучилище, – вспомнил Вик. – Я когда-то хотел туда поступать. И был бы медсестрой, как твоя мама.
– Я пойду...
– Проводить тебя? – он поднялся.
– Ну, это странно будет, – Фанта отступила.
Шевердин сидел неподвижно и смотрел на догорающий окурок.
– Ты сделала хороший репортаж, – сказал он, пытясь поймать ее взгляд. – Очень хороший. Добрый.
– Не добрый, а честный. Спасибо, что не испортил, как умеешь.
Фраза снова рассыпалась. Она отступила еще на шаг.
– Пойду...
Вик вскочил.
– Фанта, послушай, я может, кажусь тебе... грубым... или пошлым даже, циничным. Ты совсем ребенок, ты не можешь этого понять. Ты смотришь на все восторженно...
– Мне кажется, я смотрю объективно. Снять розовые очки – не значит, надеть черные, с грязными, треснувшими стеклами.
Вик вдруг понял, что пришел совершенно напрасно, что напрасно соврал про факс, что она настроена по-прежнему недружелюбно и совершенно естественна в своей подростковой агрессии. И захотелось ее до обрывающейся внизу живота боли.
– Может, не пойдешь к своему мальчику, а останешься со мной? – спросил он.
– И что будем делать? – она насмешливо улыбнулась.
– То же, что и с ним.
– Он меня любит.
– Ну, и я буду тебя любить.
– Не слабо! – хмыкнула Фанта. – А если откажусь, уволишь?
– Нет.
– Тебе, что, девок не хватает?
– Хватает. Тебя хочу.
– А прежний сценарист – мужик был или баба? Или тебе без разницы?
Фанта снова села на мокрую скамейку, сняла с плеча сумку и бросила рядом. Вик присел перед ней на корточки.
– Не веришь мне?
– Конечно, нет.
– А хочешь я расскажу, как я встретил Рощина?
– Только что придумал? – хихикнула она.
– Пойдем со мной, – он взял ее сумку и поднял ее со скамейки за руку. – А то будет воспаление яичников, и никогда не родишь своему мальчику детей.
Фанта удивилась только тому, что гостиница осталась в другой стороне. А Шевердин просто вел ее за руку, повесив ее сумку себе на плечо.
– Э, отдай, – потянулась она к сумке. – Смотришься, как девчонка.
– Тебе же все равно.
Теперь они шли медленно, и тротуар под ногами казался теплым. Вик заговорил, не выпуская ее руки, и глядя не на нее, а вперед – в туманную ночь.
– Жила-была одна девочка. По соседству со мной. Ходила в десятый класс школы. И была она рыжая-рыжая. Волосы длинные золотистые, и сама вся в веснушках. Двоечницей была, конечно. Ко мне пришла за автографом. Потом пришла, чтоб я ей с английским помог. Оказывается, у нее мать пила и домой приводила алкашей, дрались там и все такое… И девчонка стала ходить ко мне ночевать. Ну, не со мной, ты понимаешь, а просто чтобы спокойно выспаться. Приятели надо мной посмеялись, мол, извращенец. А я, знаешь, так к ней привык... Потом Игорь, один мой друг, говорит: «Она у меня денег попросила взаймы». И приличную сумму. Стал я думать, зачем ей деньги. Зачем ей деньги? Игорь дал, конечно. Тоже пожалел ее...
А потом – бац – бросает она школу и собирается в Германию танцовщицей. И, оказывается, деньги эти фирме отдала – за паспорт и визу. Мать ей так посоветовала. Села и поехала. Ну, Игорь решил автобус перехватить. Думаем – девчонка не понимает, во что ввязалась. Понятно, что проституция. Будут тупо пользоваться – за так, за миску похлебки. Условились с Игорем, что он ее с автобуса снимет, а на мосту я их встречу, чтобы дома и не знали, что с ней.
Бредовая идея, доисторическая. Казалось, если я хоть одному человеку помогу – значит, не зря живу на свете. Действительно, очки с разбитыми стеклами. Потому я и пришел в дождь на мост. И стал ждать.

Луна тонула в ночном тумане и выныривала серебристым пятном, словно из толщи воды. Вик умолк, только подошвы шуршали по тротуару. И Фанта представила, что снова идет дождь, а они вдвоем стоят на мосту и ждут рыжую девчонку, чтобы не дать сломаться ее жизни, чтобы удержать ее от падения на дно мутной реки...
– И что? – спросила Фанта.
– Ничего. Игорь вернулся один и сказал, что опоздал. Что автобус уже прошел границу...
– И все? – Фанта остановилась.
– И все. Я был бессилен. Стоял и смотрел на мокрые звезды. И вдруг она позвонила на мобильный. Говорит: «Извини за то, что я сказала Игорю. Я не хотела тебя огорчать. Но я всегда этим занималась, с одиннадцати лет. Я по-другому жить не умею. А ты, если не понял, то просто дурачок». Я решил, что никому никогда не расскажу об этом. Выходит, хотел ей швейную машинку купить, как демократы в девятнадцатом веке. Вот такой идиот. Думал спасти девочку. А все современные девочки совершенно одинаковы.
– Это точно, – Фанта кивнула. – Значит, теперь никому не веришь?
– Не то время, чтобы людям верить. Игорь даже не говорит со мной на эту тему: так ему за меня стыдно. А рассказал я это потому, что мне тридцать пять лет, Ева, и я впервые влюбился – несмотря ни на что...
– Несмотря на что?
– На все, что было. И на то, какая ты.
– Ты ничего не путаешь? – хмыкнула Фанта. – Ты меня имеешь в виду?
– Тебя.
– Я не Ева...
– И все?
– А что – прыгнем в койку?
– Нет. Не надо. Иди к своему мальчику. Передай ему от меня привет.
Вик отступил.
– Передам, не сомневайся.
Фанта взяла свою сумку.
– Сколько ему лет? – спросил Вик.
– Двадцать два.
Она пошла прочь в темноту. И не слышала за спиной его шагов. Вик остался стоять неподвижно. Идти ей было некуда. Хотелось, чтобы он догнал ее и повел в гостиницу. Но шанс растворился в липком тумане, свет серебряной луны проглотил его, и стало страшно.
Фанта перешла через мост и пешком дошла до железнодорожного вокзала. Заглянула в зал ожидания. Все места были заняты спящими бомжами, а платный зал закрыт на ремонт. Повсюду стоял густой смрад немытых тел и грязной одежды.
Она поспешила выйти и отряхнулась. Луна поднялась совсем высоко и стала бледнеть. Туман припал к земле. Фанта села на холодную скамейку и стала ждать утра. Поясница замерзла, но уже не было сил подниматься и отогревать спину и ноги. Фанта положила голову на спинку лавочки и уснула.

6. САВИЦКИЙ

Солнце с утренней яростью било в окно. Игорь, зевая, поднялся, задернул пыльную занавеску и снова сел. Стул скрипнул.
В горотделе милиции шла обычная работа – та же, что и в снежную, и в дождливую погоду. Работа эта заключалась в судорожных приступах следствия и долгих периодах умственной усталости и лени. Работа была похожа на неизлечимую болезнь, от безуспешной борьбы с которой хочется отдохнуть.
В кабинет просунулся помощник Игоря – тучный старлей Жбанов, и тяжело опустился на стул. Его стул тоже заскрипел, но протяжнее и визгливее, чем стул Игоря.
– Фу, жара, – Жбанов достал из папки газету «Ярмарка кроссвордов» и обмахнулся. – То дождь, то солнцепек. За неделю всех поджарило.
Вытер листом газеты потный лоб и снова обмахнулся.
– Что по Прохорову? – спросил Игорь.
– Ничего. Говорил я с ним вчера. Ничего он не помнит, так сливы залил. Что дрались помнит, а что прибил другана кирпичом, не помнит.
– Ладно, закрываем, – отмахнулся Савицкий. – Раз не помнит, не наши проблемы.
Игорь Савицкий очень не любил проблемы. Особенно – касающиеся его лично. Поэтому, по мере сил, пытался вывести их за рамки своей компетенции. Но поскольку руководил отделом убийств, проблемы находили его с завидной регулярностью. Его ребятам было предоставлено два кабинета рядом с отделом экономических преступлений. И если экономическая жизнь города находилась в явном упадке, то криминальная была выражена куда более ясно. Однако назвать отдел Игоря «убойным» можно было с большой натяжкой. Скорее, это был «разбойно-дебошный» отдел. Преступления совершались чаще всего по пьяни, в драках с поножовщиной, убитые и выжившие участники которых одинаково ничего не помнили о причинах и мотивах этих конфликтов.
Работа случалась припадками – между пивом, кроссвордами, шашками и «Плейбоем». В свои «за тридцать» Игорь был в звании капитана, поскольку имел не инженерное, обычное для всех в городе, образование, а закончил институт милиции в областном центре. Жбанов был инженером, закончившим милицейскую школу в соседнем райцентре, а Смирнов и Приходько – дембелями после армейской службы.
Закрытие дела Прохорова обрадовало Игоря, как выигрыш в семейное лото. Других дел не намечалось. Игорь смело посмотрел в глаза заглянувшему начальнику – полковнику Васину. И Васин довольно потер руки – надвигалось лето. Летом город пустел, добрая половина горожан разъезжались по курортам, по селам, на худой конец – по дачам и огородам, таким образом, попадая в юрисдикцию других отделений милиции. И Савицкий, и Васин очень любили лето.
– Ну, Игорь, доживем до осени и будем тебя поздравлять, – ухмыльнулся Васин.
Игорь сделал вид, что не понял.
– У меня день рождения весной.
Васин хмыкнул в предвкушении.
– Засиделся ты в капитанах...
Звания, как известно, давались не за особые заслуги, а по выслуге лет. Итак, Игорь дорос до возраста майора. Карьера шла замечательно – автоматически вверх с каждым прожитым днем.
– Думаю, проблем не будет, – заверил Васин, представляя сам процесс «обмывания» звания. – Пережить бы лето.
– Переживем, – откликнулся Игорь. – Проблем не будет.
Васин закрыл рукой лысину от солнечных лучей и вышел. Игорь потянулся на скрипящем стуле, вскинув руки вверх и едва не сбив низко висящую над столом лампу.
Вернулся Жбанов с бутылкой минералки.
– Фу, жарит. Там, это, шум какой-то в коридоре... – Жбанов хотел вернуться.
– Закрой дверь, – приказал Игорь. – Нам тут лишний шум не нужен.
Жбанов кивнул и откупорил запотевшую ледяную бутылку. И в этот момент судьба отвернулась от Игоря Савицкого. Может, в бутылке минеральной воды был заключен злой джин, который, вырвавшись на свободу, перевернул относительно спокойную жизнь Игоря в один момент. Порыв ветра вдруг распахнул окно, и как только Игорь встал, чтобы захлопнуть его, дверь тоже открылась, и вошел Приходько, ведя за собой высокого стройного мужчину лет сорока. У посетителя было открытое, гладко выбритое лицо, волосы, заправленные за уши, и тонкие, твердые черты. Глаза казались темными и спокойными в своей черноте.
В первую секунду Игорь подумал об инспекторской федеральной проверке. Насилу захлопнул окно и расплылся в улыбке. 
Приходько смешался, напуганный улыбкой Савицкого. Подтолкнул гостя к столу. Жбанов вскочил и вытянулся, подобрав живот.
– Это архитектор Рощин, Михаил Иванович. К нам направили, – представил Приходько вошедшего.
Улыбка сползла с лица Игоря. Он сухо представился.
– Что вас привело в наше скромное учреждение?
Жбанов опустился на стул. Приходько попятился к двери. Рощин окинул взглядом кабинет с пожелтевшими стенами и серыми от пыли занавесками.
Игорь кивнул Приходько на дверь, зная по личному опыту, что чем меньше у дела свидетелей, тем проще его со временем закрыть. Приходько вышел, Жбанов тоже вскочил и исчез из кабинета, в надежде, что и он окажется лишним при разговоре начальника.
Игорь подтолкнул Рощину пачку сигарет.
– Нет, спасибо, – это было первое, что сказал Рощин. – Игорь Анатольевич, извините меня за беспокойство. Понимаю, что отрываю вас от борьбы с преступностью, – Рощин покосился на журнал «Ярмарка кроссвордов» с немотивированно обнаженной девицей на обложке. – Но я пришел по одному очень щекотливому делу...
На миг у Игоря отлегло от сердца. «Щекотливое дело» – это не уголовное дело, не статья, не преступление, не кипа бумаг, не папка, не расследование, не допросы свидетелей, не очные ставки, не следственные эксперименты, не заключения медэкспертов и не передача материалов в суд. Это просто «щекотливое дело» какого-то деятеля культуры и искусств. Что-то он читал о Рощине... что-то такое, фу... никак не вспомнить. Что-то расплывчатое.
– Вы ведь из столицы приехали... по поводу собора? – вспомнил, наконец, Игорь.
– По поводу? Да, можно и так сказать. Уже неделю ведутся строительные работы. Проще выражаясь – копают ров под фундамент...
– Процесс пошел, – кивнул Игорь.
Похоже было на то, что Рощин пришел с определенной целью, а теперь позабыл о ней и просто рассматривал Савицкого и его кабинет.
– Это отдел убийств? – спросил вдруг.
– Да.
– А как-то спокойно у вас...
– А вы ожидали увидеть в кабинете лужи крови? – оскалился Игорь.
– Хм, простите. Я, в самом деле, отрываю вас, но история длинная и очень неприятная. И очень старая. Вы, может, читали...
– Послушайте, господин Рощин, если я могу вам помочь, то вы должны рассказать все – от начала и до конца, – сказал Игорь, теряя терпение.
– Да-да, вы правы. Но начало было... очень давно, не здесь.
– В столице?
– Да, в столице.
«А не поехать ли тебе в свою гребаную столицу и не упасть ли там на уши столичным ментам?» – спросил мысленно Игорь, продолжая вежливо и располагающе улыбаться посетителю.
Рощин закинул ногу на ногу и закурил, заправив прядь русых волос за ухо.
– Я – архитектор, – сказал он. – Я проектирую здания. И эти здания могут быть совершенно разными. Я строил и дворцы культуры, и дачи для новых русских, и церкви.
Игорь подпер голову кулаком, глядя на Рощина исподлобья. Лекция об архитектуре обещала быть долгой.
– Как я уже говорил, концепция здания, его цель и предназначение – вопрос для меня второстепенный. Я архитектор формы, а не содержания. Для меня дворец спорта и публичный дом – просто здания, возведенные из определенных материалов по определенному проекту. Понимаете?
Игорь кивнул.
– Это вполне оправданный подход, целиком профессиональный. Не думаю, что его можно поставить мне в вину. Форма не должна быть перегружена содержанием, иначе любой проект рухнет, так и не воплотившись в реальность.
В моей жизни был случай, когда я по заказу одного очень известного преступного авторитета, впрочем, ныне покойного, проектировал загородный дом, стилизованный под средневековый рыцарский замок – угрюмый и неприступный. Я бы не хотел сейчас вспоминать об этом, но это и есть начало истории, которая сломала мне жизнь и тянется до сих пор. Я избегаю даже в памяти возвращаться к ее истокам, и сейчас – перед вами, перед незнакомым человеком – мне очень неловко.
«Да рожай уже!» – подбодрил взглядом Игорь.
– Здание начинается с фундамента, со рва, точнее. Знаете, я постоянно присутствую при строительных работах. Это утомительно, но, на мой взгляд, необходимо: рабочие часто халтурят, а я несу ответственность не только за проект, но и за его воплощение, за его жизнеспособность так сказать. Закладка фундамента – очень важный этап, здесь все должно быть четко. И вот мы провозились на объекте до темноты, а потом бригада разъехалась, а меня что-то задержало. И тогда показалась хозяйская машина. Место было загородное, необжитое, глухое. Хозяин, как я уже сказал, был каким-то разбойником и строил свой разбойничий замок на большой дороге. Короче говоря, в ту ночь его охрана бросила в застывающий цементный раствор тело девушки. Я это видел. Он сам распорядился, а мне кивнул, как ни в чем не бывало. У меня волосы на голове встали дыбом от ужаса – она была еще жива и барахталась в цементе. Он подошел ко мне и похлопал по плечу, мол, твоя зарплата возрастет в два раза. Сказал, что у него были веские причины наказать ее.
На следующий день мы продолжили работу. Я старался как можно меньше бывать на стройке, здание росло и к осени было готово. Хозяин расплатился, как и обещал, и въехал в новый дом. И в тот же день он был убит в этом доме выстрелом из оптического оружия.
Я некоторое время приходил в себя, а потом получил заказ на проектирование церкви и взялся за работу. Но как только началась закладка фундамента, мою дочь похитили и потребовали, чтобы я отказался от этой церкви. Конечно, я обратился в милицию. Но рассказал о прошлом только в общих чертах, чтобы не быть соучастником того преступления. Тогда я очень боялся за свое имя. Правоохранительные органы мне ничем не помогли. Зато звонивший поставил другое условие: не выдавай меня – и я не выдам тебя. А я не мог его выдать: я его не знал!
От церкви я отказался, но мою девочку мне вернули полумертвой и сломанной. Я потерял ее... на мосту, чтобы никогда больше не увидеть живой. Газеты в один голос обвинили меня в том, что я зазнался, наплевал на моральные нормы, отказавшись от заказа церкви, и тому подобное. Лиза не могла смириться с тем, что произошло с нашей дочерью, пила антидепрессанты, потом лечилась от зависимости в клинике. Доктора посоветовали ей сменить обстановку, и она решила сменить ее навсегда: получила развод и улетела в Нью-Йорк, не желая ни о чем говорить со мной.
Прошел еще год. Я не брал ни одного заказа в столице. Боялся, что кошмар повторится, что это всегда будет меня преследовать. Но потом со мной связались издалека – из вашего города. Церковные власти просили меня взяться за возведение Свято-Успенского Собора, и я с радостью уехал из столицы. А здесь... этот мост перед микрорайоном, эта река... как-то все отозвалось странно.
И вчера, когда рабочие начали заливать фундамент, мне позвонили. Этот голос я знаю лучше, чем голоса родных людей. Этот голос преследует меня наяву и в кошмарных снах. И он сказал мне:
– Ты опять захотел чьей-то смерти? Смерти человека, который тебе дорог? Или смерти человека, которому дорог ты? Выбирай...

Игорь сидел совершенно бледный. Если бы можно было повернуть время вспять, он бы вытолкал Рощина из кабинета, не дав ему произнести ни слова о «щекотливом деле». Это дело было преступлением, не раскрытым даже в столице. Игорь уже представил явственно, как он теряет не только звание майора, но и свою работу, и свой покой на всю оставшуюся жизнь.
– И при чем тут «концепция здания»? – бросил зло. – Вы стали свидетелем преступления! Нужно было сообщить об этом немедленно, а не рассуждать об интересах заказчика!
– Мне дороги были моя жизнь и моя работа. А потом не осталось ни работы, ни жизни, – ответил Рощин.
И снова Игорь подумал о себе. Почувствовал, что у него тоже скоро не останется ни того, ни другого. Сказал обреченно:
– Концепция бездействия, равнодушия и соглашательства – вот как я назвал бы вашу позицию! И тот, кто решил наказать вас за нее, приехал за вами в наш город. Вполне возможно, что он родственник этой девчонки, брат или отец, и у него теперь нет другого дела в жизни, кроме как преследовать всех соучастников. Нужно установить, кто он, а это не так просто. И, по крайней мере, нужно решить, кто вам дорог или кому дороги вы.
– Вы считаете, я не должен отказываться от работы? – удивился вдруг Рощин.
Игорь поднялся, отвернулся к окну.
– Ваш отказ не спасет ни вас... ни меня. Проблема уже есть. Значит, нужно ее решать. Здесь ему будет сложнее, чем в столице. Здесь открытое место. Можно легко проверить гостиницу и все окрестные забегаловки. А вы пока подумайте о ваших знакомых, которые автоматически оказались под угрозой.
– У меня нет знакомых. И мне никто не дорог...
Игорь пожал плечами.
– Ясно. Но это его не остановит. Он все равно обрушит на кого-то свою месть.
Савицкий сел на скрипящий стул, помолчал и, наконец, обратился к Рощину:
– Вы, Михаил Иванович, возвращайтесь к себе и продолжайте работу. А я подумаю, как вам помочь, пока – без лишних протоколов.
Рощин поднялся.
– Спасибо. И еще одно... Пожалуйста, я вас очень прощу: это не для прессы.
– Как вы могли подумать! – вскинулся Игорь. – Здесь милиция, а не желтая газетенка!
Рощин неуверенно кивнул и вышел. В кабинет снова просунулся Жбанов.
– Ну, чего? Заводишь дело на этого архивариуса?
– Нет, может, само рассосется...
Но надежда была слабой. С непривычки думать голова у Игоря стала гудеть. Все это было так не похоже на драки с поножовщиной, что он никак не мог собраться с мыслями.
– Эй, Жбанчик, позвони в гостиницу – запиши всех, кто приехал за две недели и не выбыл. И в общагу позвони от универа: они иногда сдают комнаты приезжим.
Жбанов подергал телефон и выругался.
– Со связью что-то. Пойду к ребятам.
Вернувшись, доложил подробно:
– Двое американских свидетелей Иеговы с лекциями. Старушка – на встречу ветеранов. Трое черных на рынок, но уже сняли хату возле базара. В общаге – только студенты. И вот еще...
– Что?
– Рощин приехал.
Игорь обхватил голову руками. Жбанов покосился недоуменно:
– А если квартиру где-то сняли, то неизвестно, где. Город большой.
Маленький город вдруг стал большим. Жбанов был прав. Игорь впервые столкнулся с тем, что город распухал на глазах, обнаруживая белые пятна и черные дыры. Игорь тоже выругался в тон Жбанову и вышел, хлопнув дверью.
Солнце палило бешено. Деревья зеленели первыми клейкими листьями. И только для Игоря весна закончилась час назад, когда в его кабинет вошел архитектор Рощин.

 7. ОШИБКА

– И он сказал, что это не для прессы?! – воскликнул Вик.
– Тише...
Савицкий налил себе еще вина и выпил залпом, как воду. Они сидели в баре «Рубеж» в центре города, и Игорь по-прежнему выглядел растерянно. Лицо осунулось, губы побледнели, лоб разрезали две длинные горизонтальные морщины, пальцы с силой сжимали стакан, кажущийся совсем крошечным в его руке.
Вик был потрясен услышанным.
– Понимаешь, мы с этим Рощиным просто лбами столкнулись, – закончил Игорь. – Не было другой дороги – мимо него.
– Как мы на мосту, как два барана, – подумал о своем Шевердин и оборвал сам себя: – Ну, и что вы предпримете? Прослушку?
– Я тебя умоляю! Какая прослушка? У меня в кабинете телефон сломан, и мы не можем его починить. А ты говоришь о какой-то прослушке. Это целая гора аппаратуры. Здесь тебе не ЦРУ, нам не выделяют на это средств. На место преступления я обычно хожу пешком. Погони и преследования исключаются. Я свою хонду загонять не собираюсь, и так взял почти убитую.
Вик кивнул. Снова выпили в молчании.
– Знаешь, что я подумал... – начал Вик.
– Ну?
– Врет Рощин. Не может быть, чтобы за полмесяца у него ни разу не было женщины...
– А это причем?
– Кто-то обязательно у него был, кто-то ему дорог. Приставишь к ней своих ребят... Останется только навести на нее охотника.
Игорь потер лоб.
– Это... опасно. Я своих ребят знаю. Пока они сообразят, откуда ветер дует...
– Оставь это мне. Я все организую. Дело-то плевое. Возьмете его на горячем, – подбодрил Вик.
– Знаешь, Вик, я тебе как другу рассказал. Я не герой, между нами говоря. Не Эркюль Пуаро и не Рембо. Мне хоть бы в своем кресле усидеть...
– Ты хотел сказать, на своем скрипящем стуле? – поправил Игорь.
Савицкий хмыкнул.

Вик прямо из «Рубежа» поехал в «Дружбу», приветливо кивнул администратору. Тот, похоже, удивился, увидев Вика среди бела дня и без спутницы.
– Виктор Александрович! Что привело?
Вик облокотился о стойку.
– Окажите любезность. Я тут навожу справки о моральном облике нашего руссо туристо Рощина. Как он себя ведет?
– Вполне, вполне порядочно, – заверил администратор. – Правда, телефон в номере распорядился отключить.
– А приходил к нему кто?
– Никто.
– Никто? За все это время?
– Как-то приходила журналистка, еще до освящения.
– Какая журналистка? – насторожился Вик.
– Из нашей «Орбиты». Маша Колосова. Разговаривали на повышенных тонах. И она ушла вся такая... как бы это сказать... – замялся администратор.
– Растрепанная? – помог Вик.
– Вроде того. И очень недовольная.
Вик кивнул. Оставил за информацию зеленую купюру небольшого достоинства и вышел из «Дружбы».
Трудно было бы объяснить, что толкнуло его на путь зыбкой авантюры: и не желание помочь правоохранительным органам, и не погоня за сенсацией, и не страсть к разоблачению, и уж точно не стремление спасти Рощина. А просто показалось, что он должен действовать немедленно, просто чтобы действовать.
Рощина он не видел с той самой ночи на мосту. И почему-то стало вдруг обидно, что Рощин не пришел со своей проблемой к нему, а, наоборот, приравнял его к остальной городской прессе. А ведь тогда сколько развозил про «концепцию здания» – мол, это не его дело, это вопрос второстепенный, это решение заказчика. А если концепция здания – убийство, что тогда? Умыть руки? Нет, Вик бы поступил совершенно иначе на месте Рощина. Он бы действовал...

В отместку за отстраненность архитектора, Вик прошелся по его личности в прямом эфире на следующее же утро:
– Напоминаю вам, что в нашем городе пребывает архитектор Рощин, который контролирует сооружение Свято-Успенского Собора в микрорайоне Веселый и продолжает свои духовные и творческие поиски, проводя бессонные ночи в спорах с журналисткой местной газеты «Орбита» Машей Колосовой – не иначе, как об изяществе узоров на обоях гостиничного номера и симметричности пятен на вылинявших гостиничных простынях.
Олег и Валик заржали в студии, и смех пошел в эфир.
– Прикольно, – кивнул Валик. – Не скучно ему здесь.

Вечером Вик встретился с Фантой в студии. После их ночной прогулки по городу ничего не изменилось, она отдавала новости молча, и Вик уже не понимал, зачем придумал историю о сломанном факсе. Он взял очередной лист из ее рук и отложил в сторону. Она пошла к двери.
– Как твой мальчик? – спросил он.
– Подолгу и много раз.
– Передала ему привет от меня?
– Чихать он хотел на твои приветы. Он не смотрит твою паршивую передачу!
– А твою? – поддел Вик.
– Мне стыдно. Но мне нужны деньги. А ты делаешь это, потому что в это веришь...
– Что я делаю?
– Втаптываешь людей в грязь...
– Кого я втоптал? Рощина? По-твоему, связь с девушкой – это грязь? – вскинулся Вик.
– Так, как ты это подал – грязь! И этот идиотский смех за кадром.
– Думаешь, это я смеялся?
– Все равно...
Вик вдруг вскочил и схватил ее за плечи.
– Ты людей не знаешь, дурочка! Рощин – преступник. Соучастник преступления – сто процентов. А свидетель – на все двести. Большей грязи, чем та, в которой он увяз, не придумать! Он видел убийство человека и промолчал. А теперь боится расплатиться за свое молчание!
– Этого не может быть! Никогда!
Вик привлек ее к себе.
– Фанта, маленькая моя... Знаешь, зачем я это сделал? Это должно решиться. Здесь, в нашем городе. Иначе он изведет весь мир своей дутой тайной!
Она отстранилась.
– Если об этом знаешь ты, это не тайна...
Вик усадил ее рядом.
– Когда ты все узнаешь, поймешь, что я прав...
И, надеясь во что бы то ни стало привлечь ее на свою сторону, он принялся пересказывать Фанте историю Рощина. Если бы Игорь услышал такую интерпретацию событий, то отметил бы ряд отличий от авторской версии. В рассказе Вика Рощин фигурировал как хладнокровный наблюдатель, больше всего на свете обеспокоенный своим имиджем отстраненного профессионала. Жизнь неизвестной девушки и жизнь его дочери были принесены в жертву его славе.
Фанта поежилась.   
– И что будет?
– Игорь возьмет Машу под охрану. И выловит этого маньяка.
– На живца? Или на мертвеца? Ты так смело рискуешь ее жизнью? – побледнела Фанта.
– Я просто подстегнул события. Это всплыло бы и без меня.
– Всплыло бы?
– Конечно...
Вик поднес ее руку к губам.
– Не хочу иметь от тебя тайн...
Она одернула свитер, и Вик явно различил контуры ее тела под одеждой. Захотелось раздеть ее здесь же и поцеловать каждый ее пальчик, спрятаный в драный кроссовок.
Он взял ее за талию.
– Фанта... Неужели я совсем тебе не нравлюсь?
– Пусти меня!
– Я настолько хуже твоего мальчика? Я старый?
– Нет, не старый.
– Тогда что? Что?
Он отпустил ее и присел на стол. Она подошла, слегка пошатываясь.
– Мы вместе работаем. Это непорядочно...
– А мучить меня порядочно?
– Я не хочу тебя мучить...
Он отвернулся.
– Ладно, я знаю. Иди... Нет, так нет.
– Вик... – протянула она. – Здесь темно, пыльно, и люди ходят...
– Где люди ходят?
– Там, по коридору...
Теперь он не мог понять, о чем она говорит. Смотрел странно. Она подошла совсем близко, склонилась к его лицу.
– Я хочу остаться, Вик. Но здесь так страшно.
– Страшно со мной? – удивился он.
– Нет, не с тобой... А вообще, на студии.
Он закрыл дверь на ключ и вернулся.
– Не бойся. Никто не войдет.
Посадил ее на стол и снял с нее свитер, обнажив тоненькое и прозрачное белье на тоненьком и прозрачном теле. И вдруг понял, что никогда еще так не волновался, раздевая женщину. Она сидела, напряженно выпрямив спину и глядя в темный провал окна.
– Ну, Фанта... прости. Ты привыкла к своему реактивному мальчику. Я так не могу, я хочу любоваться тобой долго... всю ночь...
– Мне всю ночь нельзя, – поежилась она. – Инна ждать будет. Ты, давай, делай что-нибудь быстрее, раз начал.
Вик засмеялся. Странно было, что она, с виду такая тонкая и хрупкая, не стремилась ни к какой нежности. Газированная молодежь. Шипучка под названием Фанта. Подделка – эссенция и мутная вода.
Она целовала его, едва касаясь губами, а он ловил ее искусственный, апельсиновый запах до тех пор, пока не опрокинул на стол и не накрыл своим телом.
– Холодно?
– Нет, – выдохнула она.
Вик нашел ее губы, прохладные, как апельсиновые дольки. И снова подумал, что для нее это ничего не значит, что он предоставлен самому себе – умирать от своей любви или жить со своей любовью. А она сейчас поднимется и пойдет к своему реактивному пацану, чтобы так же равнодушно трахаться и с ним, едва шевеля апельсиновыми губами.
– Ты запомнишь меня? – спросил он.
– Запомню.
– Надолго?
Вика взяла злость, он уже отказался от своей исступленной нежности и принял ее скоростные установки. Он сможет жить, как подросток, в ее времени и по ее законам. Он же Winston, он сможет...
И вдруг потерял ритм своей скорости. Ее веки задрожали, хотя она не открыла глаз. Но удивление уже остановило Вика, и он выпустил ее из объятий.
Фанта поднялась.
– Все? Шоу закончено?
Вик взглянул на нее, постепенно приходя в себя.
– А почему не сказала?
Она стала торопливо одеваться.
– Где ключ? – спросила, толкнув запертую дверь.
– Ты же сама сбила меня своим супермальчиком! Все было бы иначе. Не на письменном столе, не за двадцать минут...
Вик подошел к ней, хотел обнять.
– Что ты еще от меня скрываешь? Ну? Выкладывай все свои тайны.
– Я... – она опустила глаза и отстранилась.
– Ну?
– Я очень тебя люблю...
– Понятно.
Вик оделся и вывел ее из студии.

8. УБИЙСТВО

Рощин уже давно перестал следить и за публикациями в местной прессе, и за эфирами Шевердина, и за погодой. Все его внимание поглощал мобильный телефон.
Уже давно не звонили столичные друзья, потому что это не имело прежнего смысла: встретиться через полчаса в кафе или вместе пойти на презентацию. Рощин выпал из столичной жизни бесповоротно.
Но и в местную городскую жизнь он не влился – жил на правах гостя в отеле, бывал только на объекте, в городе не показывался, а еду заказывал из ресторана. Иногда выходил ужинать в кафе «Испания», расположенное рядом с «Дружбой».
Все остальное время – и находясь на объекте, и проваливаясь в беспокойный сон, и просыпаясь с головной болью – ждал звонка, чтобы услышать в трубке хрипловатый, но вполне вежливый и от этого еще более пугающий голос.
Он обречен был слушать его один. Только наедине с самим собой – словно внутри себя. И ночь, наконец, разорвалась телефонным звоном и знакомым голосом.
– Спишь?
– Нет.
Никто больше не слышал этого голоса. Никто даже не мог подтвердить его существование.
– Ждешь свою рыбку?
– Я никого не жду.
– Правильно, – удовлетворенно заметил голос, – потому что твоя рыбка уплыла от тебя глубоко. Глубоко. Глубоко.
И гудки отозвались – «глубоко»...

Опомнившись на рассвете, Рощин позвонил в милицию.
– Капитана Савицкого...
– Э... – произошла заминка. – Э, знаете, у них там телефон сломан. Позвать вам его?
– Не надо, спасибо. Я приеду.

Игорь в это время так же пытался поверить в реальность происходящего, как ночью пытался Рощин. Может, у них на двоих существовала теперь одна реальность.
– То есть как? – он старался не кричать, задавая Смирнову простые вопросы. – Вы провожали ее от редакции до дому, и что?
– Нормально. Она вошла к себе. А утром ее не стало.
– И куда она делась?
– Квартира закрыта. На работе не появлялась.
– Ночью дежурили?
– Конечно.
– Свет у нее до которого часу горел?
– Где?
– Где-нибудь.
– Не припомню, – сказал Приходько.
– Как не припомнишь? Ты там был вообще?
– Ну, мы по очереди, – объяснил Смирнов.
– И утром ее не было, – констатировал Игорь. – Вполне возможно, что он ждал ее уже в квартире. А ночью вынес тело, пока вы спали. Ну, все...
– Что все? – спросил Жбанов.
– Всем нам крышка.
– Никто ж не заявлял пока... И дело не заведено. Может, того...
И тут вошел Рощин. Игорь подтянул к себе папку и стал писать.
– Он сказал «глубоко», – повторил Рощин. – Именно «глубоко».
– «Глубоко» – значит, с моста, – сказал Жбанов.
– «Глубоко» – значит, всплывет не раньше, чем через неделю, – заметил Приходько.
– Если он это сделал напоказ, то не стал бы надолго прятать тело, – подумал вслух Игорь.
– Надо ставить в известность Васю, – сказал Жбанов о полковнике. – А ему через два дня в отпуск.
– Найдем тело – поставим, – отрезал Игорь. – Давайте на реку, ребята. А вы, Михаил Иванович, не пропадайте из виду. Вы невыездной теперь, если официально.

Полковник Васин убирал в ящики стола календари и бумаги, когда вошел Савицкий. 
– Что, Игорек? – спросил по-отечески Васин и осекся.
На Игорьке не было лица. Было белое пятно с погасшими точками глаз.
– Что... случилось?
– Это... Петр Григорич... убийство.
Васин сразу сообразил, что речь идет не о пьяном дебоше.
– Кого убили?
– Машу Колосову из «Орбиты». Тело нашли в реке, то есть уже на берегу. В целлофановом пакете. Задушена и уложена в пакет.
С непривычки докладывать о подобных происшествиях, Савицкий никак не мог подобрать слов, а голос дрожал и подпрыгивал. Он с трудом выдавил из себя всю историю Рощина и умолчал только о помощи Шевердина в этом деле.
Васин из его рассказа четко понял только одно: отпуск накрылся медным тазом со звоном. От этого заболело все сразу – и под левой лопаткой, и в правом боку, и в коленях, и в ступнях.
– Подагра проклятая, – выругался Васин. – Тут запутано все, Игорь. Послал нам нечистый этого архитектора. Ты его не трогай, он шишка столичная, известная персона. А вот ребят приставить к нему надо. Я тебе из финансового отдела переведу.
– Они ж не умеют ни хрена! – запротестовал Игорь. – Только на счетах считают.
– Как на счетах?! – вскинулся Васин. – Мы им два года уже как компьютеры поставили.
Игорь в отчаянии опустился на стул перед столом полковника.
– Боже, как я устал, – прошептал Васин. – Мне бы в отпуск, на дачке отлежаться. А теперь заварится каша. Надо будет этого психа искать. Точно, псих: убил бы этого Рощина, и дело с концом. А то нет же, полгорода перемочить хочет. Ты как думаешь, Игорь? Что делать?
– Опросим всех на Пентагоне.
Васин отмахнулся.
– Его в свое время в столице не нашли. А мы здесь, думаешь, найдем?
– Обязательно найдем, Петр Григорич, – кивнул Игорь полковнику. – Нам отступать некуда.
Васин вздохнул и стал доставать обратно из ящиков стола бумаги и календари.

Убийство Колосовой быстро обошло все газетные полосы. «Орбиту» раскупали молниеносно, пришлось выпускать дополнительный тираж. Жизнь в городе с ее смертью стала живее. Везде были опубликованы фотографии рыдающих у гроба родственников, но на любовной связи с Рощиным внимание не заострялось. То есть, если бы главный сплетник Шевердин сказал, что – «да», «это результат связи», отозвались бы эхом все газеты, а он молчал, словно ничего и не случилось, и газетчики обходились сухими фактами, пытясь затенить их черной краской и обвести резкой похоронной рамкой.
Игорь пришел к Шевердину на студию совершенно потерянным.
– Ну, спасибо, удружил. Не нам с нашими кадрами такие финты проворачивать! Мои лохи уснули на лавке, а он тело преспокойно мимо них вынес.
Вик молчал.
– Мы весь Пентагон опросили – никого подозрительного. Может, неподозрительная у него внешность.
– Как он ее убил? – спросил Вик.
– Так, не очень ловко. Ваза там у нее на столе стояла. Сначала по голове вазой стукнул, а потом придушил. Ему, видно, не способ важен, а человек. То есть – тот, кто рядом с Рощиным. Так что ты теперь помалкивай о его бабах. Пусть сам расхлебывает.
– А вы что будете делать?
– Пока – ждать. Может, знаешь, достроит, да и поедет себе с Богом.
Вик пожал плечами. Если никакой другой тактики нет, то сгодится и эта.
Зашел перекусить в «Испанию», заказал спагетти – совсем не итальянские, и даже не испанские, а продукт производства местной хлебопекарни – толстые и ярко-желтые от красителя «Оранжевый закат». Жить стало еще тоскливее.
С Фантой вышло неловко. Очень неловко. Попрощались в молчании, словно то, что произошло между ними, было не началом долгих отношений, а положило им конец. Да и ничего хорошего она с ним не испытала, а так – холод, твердые доски и самолетную спешку. Ну, ясно, предупредить его надо было, а не вешать лапшу про своего супермальчика.
Вик взглянул на спагетти. Теперь придется заново приручать ее. А это сложно именно потому, что она его любит. Две любви – его и ее – никак не поделят пространство, словно толкаются локтями.
Вик снова вспомнил тоненькие бретельки ее лифчика и отставил тарелку с макаронами. Что ж все так по-дурацки?
И вдруг увидел высокую и стройную фигуру Рощина. Тот вошел в кафе и сел за столик спиной к Вику. Тесен мир. Особенно провинциальный. К нему подошел официант, выслушал заказ. Чуть удлиненное каре архитектора едва касалось плеч, спина была широкой и крепкой. «Словно сам кирпичи кладет», – подумал зло Вик. Одет Рощин был в светлый легкий пиджак и бежевые брюки. «Мог бы и потемнее вырядиться. Траур в городе», – мысленно заметил Вик архитектору.
Вошедшая в кафе Фанта отвлекла его внимание от Рощина. Вик поднялся навстречу, но Фанта была не прежняя. Она шла к нему, словно шагая по натянутому канату и борясь с напряжением каждого шага.
– Оно всплыло... Как ты и говорил... ее тело! – подошла и бросила в лицо.
– Фанта, нет! В этом никто не виноват. Просто никому нельзя приближаться к Рощину, – сказал Вик приглушенно.
– Мне кажется, даже я виновата.
– Не выдумывай! – Вик усадил ее рядом. – Это трагическая случайность. Колосова, действительно, приходила к нему в номер. Я же не соврал.
Она подумала.
– И из-за того, что ты не соврал, она мертва.
– Фанта, – Вик поднес ее руку к губам, не спуская с нее взгляда. – Опасность существует. Я не провоцировал ее. И я сделаю все для того, чтобы тебя все это не коснулось... чтобы ты не думала об этом... Я...
И тут по плечу хлопнули. 
– Ну, привет, ребята...
Черный Мокко подтащил стул и присел рядом.
– Как ваш телепроект? Бьет рейтинги? Ты выглядишь уставшей, – заметил Фанте.
– Да, знаю, – она кивнула. – Нахлынуло все. И сессия, и работа, и Вик...
– И Вик? – Мокко ухмыльнулся. – Он умеет нахлынуть, это точно. Да, кстати...
Мокко полез в карман и выложил перед Виком пятьсот баксов.
– Твои. Жалко отдавать, но спор есть спор. Мне Валик рассказал, как вчера на студии дверь дергал. Короче, Фанта, зря ты сдалась. Продержалась бы до конца недели, и он бы со мной расплатился. Мы обычно на неделю спорим.
– Э, Жень... – Вик попытался остановить его.
Но Фанта вдруг широко улыбнулась обоим.
– Ладно, решайте тут свои денежные вопросы, а у меня появилось занятие поинтересней.
Поднялась и пошла к выходу.
– Дебил хренов! – накинулся Вик на Мокко. – Засунь эти деньги себе знаешь куда!
– С удовольствием! – Мокко забрал деньги. – Так и сделаю. Спорил же! На хрена ты спорил?!
Вик вскочил, чтобы догнать Фанту. Но она вдруг остановилась перед столиком Рощина. Сказала что-то. Улыбнулась. И присела рядом. Вик снова упал на стул. Женька поспешил убраться.
Он видел ее профиль рядом с головой Рощина. И времени, чтобы изменить эту картинку, уже не было. Изменить ее уже было невозможно. Произошла ошибка программы. Глюк. Остановка сердца. Это было самоубийство, происходящее на его глазах, как в замедленной съемке, которую он уже не мог прервать. Она смотрела на Рощина и улыбалась. 

9. ЗАТМЕНИЕ

Во-первых, Рощин, целиком поглощенный своими мыслями, очень удивился, увидев рядом с собой незнакомого человека, а во-вторых, почувствовал приступ острого страха, подкрадывающегося к самому сердцу. И удивление, и ужас отразились на его лице гримасой отчаянного недоумения.
– Помните меня, Михаил Иванович? Я хочу поговорить с вами о том, какие фильмы мне нравятся... – сказала Фанта.
Рощин остановил ее жестом.
– Нет. Сейчас, пожалуй, опять неподходящее время для нашей беседы.
– Но вы помните меня? – переспросила она.
– Да. Вас зовут... У вас смешное имя, ненастоящее...
– Фанта.
Она присела рядом за столик.
– Да-да, – кивнул Рощин.
Фанта пожала плечами.
– Вы боитесь говорить со мной? Напрасно. Меня ваш страх не пугает. Вы считаете, что из-за вас погиб человек. Но это не так. Я знаю эту историю, и вам незачем смотреть так удивленно. Я знаю ее от Шевердина, потому что мы вместе работаем.
– От Шевердина? – поразился Рощин. – Вот, что значит маленький город! И что Шевердин? Собирается устроить из этого реалити-шоу?
– Нет. Он... просто действует по-своему. Он странный человек. Если вы при нем упомянете слово «мать», он обязательно решит, что вы ругаетесь. Для него нет другого значения. Если вы заговорите о честности, он поищет свое мнение в каком-нибудь поисковике. И при этом считает себя вполне порядочным человеком. Заведомо он не пойдет на подлость, но без всякого злого умысла – он подл, это у него в крови. О вас он будет молчать. Уже тем, что он назвал имя Маши, он способствовал ее убийству. Это называется «преступная халатность». Если бы хирург с такой легкостью играл жизнью больного, он отвечал бы перед законом. А Шевердин назвал это трагической случайностью – и ничего больше. При этом его совесть совершенно спокойна.
Рощин смотрел пораженно. 
– Если вам известна эта история, то вы должны знать, как опасно находиться рядом со мной.
– Я это знаю. Но я пришла к вам. И все. Вы этого уже не измените. И я буду с вами до самого конца...
– До конца строительства? – удивился Рощин.
– Можно и так сказать, – она кивнула. – Я хочу составить вам компанию. Вы замечательный человек, талантливый мастер и очень красивый мужчина. Мне повезло, что я вас встретила. Это большая удача для провинциальной девушки. А еще мне повезло в том, что вы одиноки, и вам скучно в нашем диком городе...
Рощин был поражен. Девочка говорила ему комплименты без капли стеснения, а голос приплясывал, как от пережитого шока, и это придавало ей бешеное очарование.
– Мне не нужна компания. Я не скучаю в городе. Точнее, мне не дают скучать. Понимаете, о чем я говорю? Для вас, возможно, это экстрим. А для меня – жизнь, повседневная, ежеминутная, ежесекундная, привычная опасность. Обыденная опасность. Навязчивая. Изматывающая. Каждый миг я срываюсь вниз, и уже мечтаю сорваться…
– С моста? За ней?
– Да, с моста. И это не просто очередная доза адреналина. Это уже конец.
Фанта улыбнулась.
– Думаю, вы ошибаетесь. Это не конец. Вы просто дали себя убедить, что заслуживаете кары. Но нет такой вины, за которую следовало бы платить так долго. Вы потеряли все, что было. А теперь – все будет заново. Будет новая жизнь, которую вы уже не потеряете...
– По-вашему, я имею на нее право?
– Конечно! – убежденно сказала Фанта. – Вы полюбите заново. А любовь – это новая жизнь.
Фанта всмотрелась в застывшее лицо Рощина. Предчувствие катастрофы, которое она когда-то разглядела в нем, стало более явным. Черты заострились. Глаза сделались совсем черными, что при светлой коже и русых волосах делало его лицо торжественно-печальным.
– Так какие фильмы вам нравятся? – улыбнулась она. – Триллеры? Мистика? Ужасы? Детективы?
– Нет. Мне нравятся эротические фильмы с тонким юмором, – усмехнулся Рощин. – А вам?
– Комедии. Особенно комедии положений. Если вы сейчас оглянетесь, то увидите Шевердина с совершенно зеленым лицом.
Рощин не оглянулся.
– Однажды на мосту я встретил его очень вдохновенным, – вспомнил он.
– Тогда он пытался спасать мир, а мир сам пытался спастись от него.
И Рощин понял ее. Схватил за руку и сжал до боли запятье.
– Ты понимаешь, что делаешь?! У этой игры свои правила! Теперь он убьет тебя! Он убьет тебя. Ты знала. Ты пошла на это добровольно, чтобы – всего лишь – досадить Шевердину!
Она выдернула руку.
– Ну, где же твой маньяк?!
Истерика все-таки прорвалась наружу. И случись это двадцатью минутами раньше, Фанта не бросилась бы к столику Рощина. А теперь, закрыв лицо ладонями, она разрыдалась, и Рощин обнял ее за плечи.
– Ну-ну, успокойся. Все будет хорошо. Не плачь. С тобой ничего не случится. Даже если ты этого хотела. Причина, конечно, была очень веской? Шевердин?
– Он поспорил на пятьсот баксов, что затащит меня в постель, – прорыдала Фанта.
– И что? Затащил? – заинтересовался Рощин.
– Да. На стол в студии. А я его любила...
– Вот дурак! – хмыкнул Рощин. – Не плачь, дурак он.
– У меня это в первый раз было, – всхлипнула Фанта.
– Ну, успокойся. Такой рассудительной была только что, и на тебе! Первый раз – не самый лучший. И первый раз всегда с дураками бывает. Не плачь. Вон смотрят на тебя все. Ты очень красивая, Фанта. Только волосы надо подровнять и брючину зашить. Пойдем, в гостинице есть парикмахерская...
– Да, не надо...
– Пойдем-пойдем, – повторил Рощин.
Рощин как будто преключился с собственных проблем на проблемы малознакомой девушки. Он схватил Фанту за руку, боясь выпустить даже на секунду. Она свободной рукой вытерла слезы. 
– Михаил Иванович, я вам дочь не напоминаю?
Рощин на миг замер.
– Нет, дочь ты мне не напоминаешь, не волнуйся. Ты мне напоминаешь другого чудесного ангела. Почему тебя зовут «Фанта»?
– Фанта ничего не значит, как собачья кличка.
Рощин снова взглянул пристально.
– Выбирая такие имена, люди умышленно делают шаг в пустоту. А теперь ты сделала еще один.
– Я почему-то представляла, что умру тот час же, – призналась Фанта. – А вместо этого… мне даже спокойнее стало. Может, я умерла, и уже родилась заново?
Рощин не засмеялся.
– Мне тоже с тобой спокойнее. И я никуда тебя не отпущу!
– Можно на «ты»? – спросила Фанта.
– Конечно.
– А сколько тебе лет?
– Сорок один, – Рощин заулыбался. – Много?
Фанта не ответила. Вытерла слезы насухо и улыбнулась. И Рощин кивнул довольно. Ее наполовину детское горе внезапно вытеснило его собственные переживания. Чувство было настолько новым, словно свежесть воздуха разрывала легкие. Вдруг захотелось этого яркого света, этого прозрачного воздуха. Захотелось жить – по-новому, совсем иначе. Жить, чтобы все исправить. Жить, после чужой и своей собственной смерти. Просто жить.
Он вывел ее за руку из кафе. Фанта оглянулась и увидела за стеклом фигуру Шевердина. Он по-прежнему сидел, уронив голову на руки, и смотрел в черный круг кофе в чашке. Может, гадал на кофейной гуще о том, на кого ставить в следующий раз.

10. ПАНИКА

Пока Рощин сидел с Фантой в парикмахерской при гостинице «Дружба» и наслаждался иллюзией покоя, обрушившейся на него фантастическим миражом в пустыне, он совсем не думал о том, как долго продлится та новая жизнь, которой он решил жить. Но как только вошел в свой номер и наткнулся на отключенный по его просьбе телефон, он упал в кресло и отвернулся от растерянного лица Фанты. Мираж растаял, вокруг была прежняя безжизненная пустыня.
Фанта села напротив и посмотрела на него печально. И он не мог выдавить ни слова. Глупо... Не оставлять же ее здесь навсегда, чтобы спасти от самого себя? Просто, все сцепилось и отозвалось эхом прошлого: и постоянное чувство опасности, и телефонные звонки, и ее лицо, возникшее сегодня перед ним отражением другого. За что ему это?
Стрижка не сделала ее ни изящнее, ни женственнее. В этом и была ее притягательность. Она не была женщиной в распространенном значении этого слова. Она была абстрактным, космическим, компьютерным существом, фантомом, призраком, программной ошибкой, графическим силуэтом, но не женщиной. И ее затертые джинсы, и ее рваные кроссовки, и ее неровные волосы, и ее бледные губы не могли быть никак изменены. Она существовала именно в такой форме. После получаса в парикмахерской волосы опять топорщились, как и до укладки.
Зачем она нашла его? И что он может сделать, чтобы ее спасти? Ровным счетом ничего, как и в прошлый раз... Может только смотреть на нее и ужасаться безрассудству молодости, неповторимому хрупкому очарованию и имени Фанта.
И близость, которая возникла между ними в кафе, оказалась иллюзорной. Фанта вдруг почувствовала, что отключенный телефон, стены гостиничного номера, этот город, мост над рекой и прошлое Рощина встали между ними, и они оказались по разным сторонам.
– Я пойду, – сказала она и поднялась.
Рощин поднялся и заходил по номеру.
– Я не могу тебя отпустить. Я боюсь за тебя.
– Но мне нужно на работу. И домой. Это странно. Я же не буду жить с тобой.
– Это странно было раньше, когда ты ко мне подошла. Теперь это уже не странно. Это страшно.
Но ей не было страшно. Она, тоже опомнившись, теперь чувствовала только изумление от того, что вот так просто оказалась в номере совсем незнакомого мужчины.
Рощин провел рукой по своему лицу. Помешательство прошло. Он был в гостиничном номере наедине с красивой девушкой. И ничего больше. Даже если бы он захотел жить одним днем, этого дня у него не было.
– Ну, вот, Фанта, – он развел руками, – наша жизнь не принадлежит нам и не зависит от нас. Зависит от чьего-то больного сознания, от работы вашей милиции, от информированности горничных, от болтовни Шевердина, от газетных статей. Трудно чувствовать себя мужчиной, когда ты ничего не решаешь...
– Ты не чувствуешь себя мужчиной? – спросила вдруг она.
Рощин заглянул в ее зеленые глаза, едва просохшие от слез. Фанта вдруг подошла и обняла его за пояс.
– Если я скажу, что все будет хорошо, поверишь мне?
– Нет, – выдохнул он, не зная, куда деть свои руки и не решаясь ее обнять.
– Все будет хорошо, – сказала она, не поднимая лица.
И тогда Рощин поднял ее лицо к своему.
– Останешься со мной?
– Я для этого и пришла.
– Нет, ты пришла, чтобы умереть...
Она покачала головой.
И теперь, когда помешательство прошло, каждое движение заострялось от отчаяния. Фанта уже не пыталась казаться ни искушенной, ни опытной, ни безразличной, ни страстной, она пыталась просто остаться живой. Рощин – какой-то неожиданно крепкий и сильный, при всей своей внешней утонченности, не дал ей времени на мучительные раздумья – увлек в постель и закрыл от всего остального мира своими поцелуями, сам прячась от реальности в ее растрепанных волосах. И она чувствовала его прикосновения сразу везде и прижималась к нему все крепче, чтобы не терять этого ощущения ни на секунду.
Он шептал что-то нежное, но что это было, понять было невозможно. Казалось, он просит о чем-то, и Фанта поймала его губы.
– Фанта, Фанточка, ты ведь не бросишь меня... ты не бросишь меня... – повторял он, и это было единственное его желание.
В благодарность за его нежность хотелось отплатить за каждое его прискосновение. И это было ничуть не стыдно и совсем не так, как с Шевердиным. Это было очень естественно. Просто не могло быть иначе.
– Пошла в загул, – сказала, наконец, Фанта о себе, отстраняясь от Рощина.
Но он снова обнял ее.
– Не надо так говорить. Я никого не любил так, как тебя...
– А жену? – удивилась Фанта.
– Жену? Лизу я вообще никогда не любил. Я всегда любил одну тебя.
Фанта взглянула недоверчиво.
– Но ведь писали, что ты тяжело пережил развод...
– А как я мог легко пережить развод? Развод был довершением картины разрушающегося мира. Это было мучительно по многим причинам. Но теперь это все не важно...
– А что важно?
– То, что я нашел тебя...
– Еще вчера я была с...
Рощин зажал ей рот ладонью.
– Молчи! Это было вчера. Это детская влюбленность в телезвезду. Это пройдет.
– Почему тогда мне было с ним так плохо? – спросила она у Рощина.
– Потому что мы должны были встретиться на сутки раньше, – усмехнулся Рощин. – Или никогда не расставаться...
Фанта обняла его, целуя в губы.

Утром за завтраком жена спросила у полковника Васина:
– Это правда, Петруша?
Полковник потер лысину обеими руками и переспросил, прекрасно ее поняв:
– Что именно?
– Что у нас в городе маньяк?
– Маньяк?
– Петруша... – она приложила руку к полной щеке. – Он живет в нашем городе. Ходит по нашим улицам. Покупает продукты в наших магазинах. Что же теперь будет?
– Да, замолчи ты! Игорь вот его ловит. Ловит. И поймает.
Похоже, в способности Савицкого жена верила очень мало, потому что приложила другую руку к другой полной щеке и заплакала.
– Никогда такого не было, Петруша...
Придя на работу, полковник Васин, находясь еще под впечатлением от слез жены, собрал у себя «убойный» отдел.
– Что ж это такое? – спросил он строго. – Никогда такого не было! Сами подумайте. Он живет в нашем городе. Ходит по нашим улицам. Покупает продукты в наших магазинах. А мы не можем его найти?
– Мы ищем, – заверил Жбанов. – Нет доказательств, что это дело рук маньяка или серийного убийцы. Это было единичное преступление. И оно расследуется.
Игорь молчал. Васин прогнал их из кабинета, самым серьезным образом рекомендуя шевелиться, быть расторопнее и проявлять инициативу. 

Около кабинета Игоря ждал Шевердин.
– Какая может быть расторопность, если нет ни техники, ни... телефона даже нет в кабинете! – пожаловался ему Игорь.
Шевердин выглядел неважно. Настолько неважно, что его слегка пошатывало, и он держался за стену.
– Ты не в телевизоре? – спросил Игорь.
– В телевизоре сегодня клипы и реклама конфетной фабрики, – отмахнулся тот.
Игорь налил ему минералки и послал Жбанова в киоск за новой бутылкой.
– Я тут подумал, – Шевердин посмотрел почему-то на свои туфли под столом. – Если это так сложно, Игорь... и вы не можете ничего сделать, то, может, попросить помощи из столицы: аппаратуру хотя бы…
– Давай агентов ФБР сразу! Интерпол!
– Игорь, это же серьезное дело...
Савицкий нахмурился.
– С каких пор для тебя это «серьезное дело»? Это же было «плевое дело». С каких пор это тебя так тревожит, что дрожат руки?
Вик сжал кулаки и отвернулся. 
– С тех пор, как моя девушка ушла к Рощину.
Савицкий вскочил.
– Прекращай свои подставы, придурок! Тебе мало Колосовой? Теперь ты подсунул Рощину какую-то свою девку?
– Это не я. Я не хотел, – выдавил Вик.
– Не хотел? Брось! Тебе же плевать – убьют еще кого-то или нет. А для нас всех ¬– это конец света: и для меня, и для Васина, и для Жбанова вот, и для нее уж наверняка. Это только тебе – сенсация, а мы все в дерьме потонем!
Вик поднялся.
– Значит, вы не обратитесь за помощью?
– Нет. Это значит – подписать заявление по собственному желанию. Никто этого не сделает! – отрезал Савицкий.
– Да ведь это то же самое, что было с Рощиным: действие или бездействие, человеческая жизнь или карьера, – понял Вик.
– Нет. Это совсем другое! Мы боремся за эту жизнь!
– Вижу я, как вы боретесь. Сидите по кабинетам, как последние импотенты, и зеваете так, что стулья трещат!
– Пошел на хрен отсюда! – Савицкий открыл ему дверь. – Лучше бы за своими девками следил, чтоб они от тебя не бегали! Кто еще импотент!

Шевердин и сам не ожидал от себя подобных терзаний. Фанта передала новости по телефону и оборвала сухо:
– До связи.
Неизвестно, где находилась и откуда звонила. Нахлынула сплошная неизвестность и влекла куда-то. Куда?

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1. СЕРИАЛ

– Милая, куда ты пропала? – Инна обняла Фанту и положила голову ей на плечо.
Мама была ниже ростом и беззащитнее.
– Никуда, – Фанта бросила сумку в коридоре. – Вот, пришла. А ты с ночи?
– Нет, сейчас ухожу.
Пожалуй, странно возвращаться домой под утро. Но для Инны – не странно, она заговорила о другом:
– Ты ночами не очень-то разгуливай. Слышала, о чем говорят?
– О чем?
– Маньяк в городе. Столичный маньяк. Приехал сюда за этим архитектором. Они там не поделили что-то, и этот не то чтобы его сразу хлопнуть, решил полгорода истребить. Из-за этого Рощина.
– А ты откуда знаешь? – хмыкнула Фанта.
– Да все говорят. Одна ты в своем Интернете пропадаешь, какие-то не те новости читаешь, ничего не знаешь и ночами где-то шастаешь.
– Ну, прости. Я у Рощина была.
Инна засмеялась.
– Хорошая шутка.
Фанта присела на кухонный табурет.
– Это не шутка. Я встречаюсь с Рощиным. Он замечательный человек.
– А... а... а твой Шевердин?
– А с Шевердиным у меня ничего нет, кроме работы.
Инна подумала.
– Рощин богат?
– Наверное, – кивнула Фанта.
– Так даже лучше, – сделала вывод Инна. – Вот только если бы не этот маньяк...
– Это все выдумки. Конкуренты хотят загубить его карьеру.
– Точно?
– Сто пудов.
У Инны отлегло от сердца.
– Будь осторожна, Евочка, – предупредила на прощанье.
– Ты тоже…
Фанта осталась одна. Не расставаться с Рощиным было невозможно. Она сама объяснила ему это, и он, несмотря на свой страх за нее, согласился. Утром по пути на стройку подвез ее домой.
– Обещай, что никуда не будешь выходить, – попросил, целуя в губы.
– Но мне нужно на работу.
– Про твою работу с Шевердиным я даже слышать не хочу! – отрезал Рощин.
– Но я ее не брошу.
Он пожал плечами.
– Это глупо. Ты подвергаешь себя риску. И заставляешь меня волноваться. И Шевердин меня настораживает.
Фанта вышла из машины. На свету черные мысли рассеиваются. Днем легко и не страшно дышать. Ночные кошмары бегут, как тени, и прячутся по углам от солнечных лучей. И не хочется сидеть в квартире.
Фанта побродила по городу и нырнула в интернет-клуб «Грани». Черный Мокко кивнул приветливо.
– Уладили с Виком?
– Вполне. Бизнес-отношения.
Мокко пожал плечами. Просто, из вежливости спросил. Фанта отвернулась к компьютеру.

В это время Рощин осматривал подросшие стены здания и оценивал качество кладки. Рабочие не задавали никаких вопросов. Рощин поговорил с бригадиром, и уже шел к авто, когда зазвонил мобильник.
– Строишь? – спросил жутко знакомый голос.
У Рощина похолодело внутри, и он остановился.
– Строю...
– Твоя девочка этого уже не увидит.
– Прекрати свои игры!
– Игры? Нет, это не игры. Это ты играешь – в мастера. Я вижу, как кладут кирпичики. Я все вижу. И я ее найду.
– Кого? – задохнулся Рощин. – Ты уже отнял ее у меня.
– Хорошо, что ты помнишь. Но я хочу отнять у тебя сердце. Оно же у тебя не каменное, мастер. Когда тебе станет больно, ты заплачешь. Я хочу держать твое сердце в руке и смотреть, как оно обливается слезами. Я ошибся: журналистка не была дорога тебе. Но тот, кто заставил меня совершить ошибку, поможет мне ее исправить. Я найду твою девочку. Я уже иду за ней…
Рощин, не разбирая дороги, понесся к дому Фанты. Нашел ее квартиру, стал звонить и стучать в дверь, но никто ему не открыл.

Полковник Васин дожидался в просторной приемной. И было ему в этой приемной очень тесно и неловко. Он смотрел на длинную челку секретарши и думал, зачем понадобился мэру так срочно. «Срочность» мэр понимал по-своему, Васин ждал и чувствовал, как ладони мокреют и оставляют отпечатки на брюках. Наконец, из кабинета вышел такой же потный, как Васин, зам и освободил ему место.
– Здравствуй, Петр Григорич, – кивнул мэр хмуро. – Что ж ты отмалчиваешься?
– Здравствуйте, – откликнулся Васин.
– Ты мне не темни! Мне здесь Твин Пикс не нужен! Что за история с архитектором? Все старухи по подъездам шепчутся. Развел тут! А ко мне попы пожаловали. Мол, Рощин – уважаемый человек, а его имя молва порочит. Я с церковью спорить не стану. Что ты ему не можешь нормальные условия работы обеспечить? Пусть себе строит! Ну?
– Конечно, Олег Федорович...
– Что «конечно»? Поздно уже! В городе неспокойно. Честно скажи, есть маньяк или нет его?
Васин молчал. Мэр расстегнул верхнюю пуговицу и оттянул галстук.
– Так... Вижу, что сдрейфил, брат. Присеки! Присеки, говорю тебе. Всех подозрительных – за решетку. Пока он достроит.
Полковник заморгал, словно глаза запорошило песком.
– Ну, Петр Григорич, я на тебя полагаюсь. Ясно, что прецедент. Но что теперь попишешь? Действуй!
– Конечно, – выдавил Васин.
Ощущение тесноты и неудобства, которое он почувствовал в приемной, не проходило. С этим ощущением Васин вернулся в свой кабинет и крепко задумался. Откладывая отпуск, он даже не подозревал, что столкнется с таким гадким чувством. И чтобы избавиться от непосильного груза наставлений мэра, пошел в убойный отдел к Савицкому.
После утреннего скандала с Шевердиным, Игорь ходил взад и вперед по кабинету, настежь распахнув окно. За окном кто-то курил, сквозняком несло дым и обрывки матерных фраз. Жбанов пропадал где-то в городе, собирая информацию о маньяке, в результате – послать за газировкой было некого.
Васин вошел скромно и присел на стул Жбанова. Стул протяжно заскрипел под ним, и стало тихо. Игорь продолжал мерить кабинет шагами. 
– Меня мэр вызывал. Интересовался, – произнес Васин в наступившей тишине.
– Чем тут интересоваться? – Игорь сел. – Все тихо. Убийство расследуется. Жбанов, вот, свидетелей разыскивает. Может, это и не «серийность», понимаете? Всего одна жертва!
– Не накаркай, Игорь!
– А я Рощину не очень-то верю. Темнит он.
Васин пожал плечами.
– Игорь... а Твин Пикс, это что такое?
– Твин Пикс? Это сериал какой-то... про маньяков.
– Американский? – с надеждой спросил Васин.
– Да вроде.
– А, ну так то Америка, – облегченно вздохнул полковник. – А я думаю, что за название в голове вертится… Значит, говоришь, Рощину верить нельзя? Напускает туману?
Игорь, пожалуй, не мог привести ни одной причины, по которой не следовало бы верить Рощину. Но его сознание, подчиняясь инстинкту самосохранения, упорно отказывалось верить.
И вдруг, словно материализовавшись из мыслей Васина и Савицкого, в кабинет вошел Рощин. Выглядел он неважно, даже хуже, чем утром Шевердин, и эта внезапная параллель насторожила Игоря.
– Игорь Анатольевич, простите за вторжение, – начал с ходу Рощин. – Я не могу больше наблюдать со стороны.
– Это полковник Васин, Петр Григорьевич, – представил Игорь. – А это архитектор Рощин, Михаил Иванович.
– Не доводилось лично, – Васин подал руку.
– Рад знакомству, – пожал Рощин. – Понимаете, мне кажется, что ситуация ускользает не то что из-под моего или вашего контроля, а вообще из границ реальности.
Васин посмотрел ошеломленно. Одна только манера Рощина изъясняться привела его в замешательство. Игорь тоже спросил обозленно:
– Что еще у вас стряслось, господин архитектор?
Рощин сел на стул и сказал глухо:
– Он мне позвонил... снова. Пригрозил, что найдет мою девочку. Я вас очень прошу. Если я сам не могу этого сделать... обеспечьте ей защиту.
– Кому на этот раз?
– Игорь Анатольевич, у вас, может, сложилось превратное впечатление, что я ловелас, что я легко распоряжаюсь своей свободой и чужими жизнями, но, уверяю вас, это не так. Эта девочка – единственный человек, который меня интересует. Я с радостью отдал бы свою жизнь за ее безопасность. Но для него это недостаточная жертва.
– Кто такая? – спросил Васин.
– Она работает на местном телеканале. Не знаю фамилии. Ее зовут Фанта.
Игорь почему-то вспомнил потерянные глаза Шевердина.
– В утренней программе? – уточнил у Рощина.
– Да-да. И еще: звонивший сказал, что тот, кто заставил его ошибиться, теперь ему поможет. Это, может, важно...
– А кто заставил его ошибиться? – вскинулся потерявший терпение Васин. – Что за шарады такие?! И Фанта эта…
Савицкий отвернулся.
– И эта шлюха, представляешь, говорит мне: «Больше тебе не дам»! – донеслось снаружи.
Игорь встал и захлопнул окно. В кабинете сделалось тихо, молчание натянулось. Васин вспомнил вдруг разговор с мэром и представил делегацию священнослужителей у себя в кабинете.
– Ясно, товарищ Рощин. Вот капитан Савицкий займется вплотную, и вашу девушку возьмет под личную охрану. С ее головы и волосок не упадет. Работайте спокойно!
Рощин более или менее удовлетворенно кивнул. Игорь не нашел деликатных слов, чтобы возразить в присутсвии посетителя, но, оставшись наедине с начальником, отрезал напрямик:
– Я здесь не охранником работаю!
– Охранником, Савицкий! А если нужно – и слесарем, и поваром, и космонавтом. И если с девчонкой что-то случится – тебя уволят сразу со всех должностей!
Сбитый с толку неожиданно прорвавшимся командирским тоном Васина и проклиная тот день, когда Рощин приехал в их город, Савицкий закрыл кабинет и отправился на поиски Фанты.

2. ОХРАННИК

Шевердин ждал, неподвижно сидя за столом в студии. Думал о том, что неправильно устроена жизнь, если в кабинете Савицкого нет телефона, а в голове Фанты нет ни одной здравой мысли. Будь хоть одна, она бы не бросилась в объятия Рощина. И как только Вик доходил до этой мысли, сознание спотыкалось и отказывалось от дальнейших рассуждений.
Время двигалось к шести вечера неторопливо. Вразвалочку. Наконец, стрелки на студийных часах вытянулись в линию, а потом минутная поползда вправо, сломав линию в тупой угол.
Когда угол стал прямым, вошла Фанта. Синие джинсы она сменила на черные, а волосы собрала в хвост, из которого выпали более короткие пряди и легки завитками. Короткая облегающая маечка выдавала контуры тонкого белья. У Вика перехватило дыхание.
– Я новости принесла, – сказала она как ни в чем не бывало.
– Ты как вообще?
– Лучше.
– Лучше, чем со мной?
– Чем с тобой и чем до тебя.
– Уже не страшно жить?
– Уже не страшно. И еще – извини.
– За что? – Вик вгляделся в нее.
– За то, что придумала, будто люблю тебя. Так, на экзотику потянуло.
– Я – экзотика?
– Ты же из телевизора. Обычно там морских свинок показывают, а ты просто свинья, сухопутная.
Вик пожал плечами.
– Не надейся, что я тебя за это уволю. У тебя контракт. И тебе придется работать со мной, даже если я свинья, как ты выражаешься. Я, правда, забыл об этом пари. А поспорил – сначала, по привычке. До того, как узнал тебя. До того, как...
– Мне идти нужно. Рощин переживает за меня. И давай эту ретроспективу закроем: до того, до сего, до меня, до тебя.
– Фанта...
Вика охватила злость от мысли, что он не так сильно виноват, чтобы она была так бесчувственно несправедлива. Он схватил ее за руку и невольно сжал ее запястье.
– Ты чокнутая газировка! Он не может тебя любить! Он просто нашел в тебе сообщницу!
– Сообщницу? Так это теперь называется? Должна сказать, что это очень приятно, – она вырвала руку. – Не то, что с тобой!
– Да если бы не я!
Она отшатнулась.
– Я так и знала, что ты это скажешь, – ее лицо скривилось, как от резкой боли. – По-другому и быть не могло!
– Фанта...
Она скользнула за дверь.

Редко человек добровольно шагает навстречу опасности. Обычно его удерживает масса разумных, осмысленных причин и неосмысленных, животных инстинктов. Самому броситься в объятия подступающего ужаса – это патология. Но Фанта, вдруг снова ощутив пустоту своей обесцененной жизни, вышла из студии с единственным желанием – избавиться от всего, покончить со всем сразу.
Вечер опускался душный. От раскаленных крыш, от тротуаров и даже от высыпавших на небо звезд волнами исходило обволакивающее тепло, замедляющее движение тела и ход мыслей.
Фанта присела на скамейку в парке и стала наблюдать за влюбленными парочками, прогуливающимися по кругу, как цирковые лошади. Диаметр круга был невелик, и когда мимо Фанты в третий раз проплыла девушка в миниюбке с довольной улыбкой и парнем под мышкой, Фанта поднялась и пошла дальше.
Теперь она по-другому думала о Рощине. Рощин – это дом, куда можно прийти, если ты потерял тот шалаш, в котором жил с любимым на берегу моря. Шалаш снесло ветром, вода слизала их следы на песке. Домом и крепостью стала гостиница «Дружба», и Фанта отправилась туда, вспомнив о нежном утреннем прощании с Рощиным. Несомненно, у крепости по сравнению с шалашом были свои преимущества, даже если ей кто-то и угрожал.
И вдруг Фанте показалось, что этот нереальный «кто-то» вышел из своей тени, слившись с вечерним сумраком, и идет за ней. Она оглянулась. Силуэты прохожих расплывались от ее близорукости и наступающей темноты. Она зашагала быстрее, свернув за угол, и теперь ее слух различил мерные звуки шагов, которые не были эхом ее собственных.
Первой мыслью было – бежать. И вдруг она поняла, что бежать не может. Именно потому, что ее страх не обоснован и она не уверена на сто процентов, преследует ли ее кто-то. Бежать было стыдно.
Она шла одна по тротуару, а позади продолжал шагать кто-то, кто мог ее преследовать, а мог просто направляться в ночь по своим делам. Отказавшись от своей цели – добраться до крепости – Фанта резко свернула в переулок и остановилась, прижавшись к стене. Фонарей поблизости не было. Она вжалась спиной в теплые кирпичи.
Шаги замерли на перекрестке. Качнулись в одну сторону, потом в другую, а потом раздались совсем рядом. Высокий мужчина, с квадратными в лунном свете плечами и узкими бедрами, прошел мимо Фанты и остановился в замешательстве.
И вот тогда все причины, которые удерживают человека на краю пропасти, перестали существовать, а сработали совсем другие причины – причины ветра разрушать рай в шалаше и причины моря облизывать песок, по которому обнявшись бродили влюбленные. Желание покончить с миром, в котором тебя прежнего уже нет. 
– Эй, мужик, не меня ищешь? – окликнула Фанта.
Он резко обернулся. Она увидела совершенно незнакомое – смуглое, вытянувшееся от неожиданности лицо, и светлые удивленные глаза преследователя.
– Тебя, – сказал он и протянул документы. – Капитан милиции, Савицкий, Игорь Анатольевич. А ты – Ева Александрова, сценарист программы «Для бездельников».
– Идентификация прошла успешно, – заметила Фанта.
– Я за тобой от студии наблюдаю, – объяснил четко Савицкий.
Она отклеилась от стены.
– Для твоей безопасности, – добавил он.
– Личный телохранитель, – поняла Фанта. – Вас Рощин выписал?
– Меня никто не «выписывал». Я выполняю свой долг, – оборвал Игорь.
– Супружеский?
– Послушай меня, девочка. Рощину опять угрожали по телефону. Поэтому тебе лучше закрыть рот и пройти за мной в гостиницу.
– Заткнуться и топать следом?
– Именно так.
Фанта отвернулась спиной и пошла в обратную сторону. Савицого охватило бешенство. И вдруг он засмеялся. Фанта оглянулась.
– Что?
– Ничего. У тебя спина белая.
Она похлопала себя ладошкой по спине. Игорь подошел и тоже похлопал, подняв облако белого мела.
– Эй, эй! Потише! Так и убить меня недолго, – Фанта отскочила.
– Ты же этого хочешь. Знаешь, девочка, меня тоже мало радует перспектива таскаться за тобой по городу, но пока твой любовник не достроит и не уедет, другого выхода мое начальство не видит.
Фанта подумала и высказала единственное, в чем не могла согласиться с Савицким:
– Я не девочка. Меня Фантой зовут.
– Ну, Фанта, поздравляю, – хмыкнул Игорь. – Идем. Ты сама-то что думаешь обо всем этом?
Они вышли на освещенную улицу и зашагали к «Дружбе». Фанта взглянула искоса на Игоря и отметила хмурое выражение его лица.
– Ничего не думаю. Дураков хватает. Мало ли, кто ему звонит.
– Тебе – в свете всего случившегося – следовало бы бросить работу, – заметил Игорь.
– Нет. Работу я не брошу, тем более ради того, чтобы вам было меньше хлопот.
Игорь хмыкнул:
– Из-за Шевердина не бросишь?
– Из-за кого? – она остановилась. – А-а-а... Ясно. Вы тот самый Игорь, который помогал ему ловить рыжую...
Теперь была очередь Савицкого удивиться. Он тоже остановился.
– Шевердин рассказал тебе эту историю? Странно. Эта рыжая оставила его с носом. Всем в городе дала, кроме него, еще и кольцо у него свистнула. Обвела вокруг пальца нашего мистера Проницательность. Разобраться со своими делами оказалось намного сложнее, чем давать советы тем, кто в них не нуждается.
– Между вами черная кошка пробежала? – догадалась Фанта.
– Скорее, рыжая. Я вдруг понял, какой он лох на самом деле. А все остальное – просто маска, клиповый монтаж, работа операторов.
Фанта вдруг прервала его, бросив резко:
– И вы будете все время за мной слоняться? Вас разжаловали в охранники?
– Я буду ходить столько, сколько нужно. А тебе лучше помалкивать, раз уж не умеешь выбирать себе нормальных мужиков, – ответил в том же духе Игорь.
– Таких, как вы? Или таких, как этот ваш маньячина?
– Ты, это, говори да не заговаривайся! Он тебе отстрелит полбашки и фамилии не спросит! Так что дурой не прикидывайся! Влезла в эту кашу – варись. Представляй, что ты такая себе Уитни Хьюстон, раз я за тобой таскаюсь.
– Не очень-то вы на Костнера тянете! – огрызнулась Фанта.
– Идем, идем. Спориь ночью на улице – это экстрим.
Игорь потянул ее за руку, но она вдруг вырвала запястье.
– Не лапайте меня!
– Очень нужно!
Фанта отступила на шаг назад.
– Эй, потише! – остановил Игорь. – Мы почти пришли.
Но она вдруг сорвалась с места и бросилась наутек. Ее тень внезапно пропала в темноте, и Игорь рванулся за ней, уже не видя ее перед собой.
Шаги убегающей Фанты отзывались звонким шлепаньем. Игорь бежал, задыхаясь от злости.
Внезапно шлепанье впереди затихло. Он остановился и огляделся. Девчонка сидела на лавочке и курила, едва не захлебываясь белым дымом. Курила, быстро вытирая слезы, бегущие по щекам, и сигарета дрожала, и струйка дыма дрожала в ночном воздухе. Игорь сел рядом.
– Я бы не хотела добавлять вам хлопот. Я вообще не хочу ничего добавлять. Ни одного дня, – сказала она, не глядя на него.
Игорь молчал.
– Я рада, что встретила Рощина. Но не рада, что жизнь продолжается.
– У тебя все впереди, – сказал Игорь. – И все будет хорошо.
– Возможно. А возможно все позади. И все будет плохо. Этот вариант мне ближе. Но Рощин действительно хороший человек. Он умеет убеждать. И умеет радовать. У него большой опыт именно позитивного общения. Его боль сделала его очень снисходительным и мягким к другим людям. Он не обозлился. Он заслуживает того, чтобы все закончилось. Хэппи-эндово закончилось. Вы поможете ему, Игорь Анатольевич?
– Я постараюсь помочь ему. И постараюсь помочь тебе, – кивнул Игорь.
– Если мы останемся живы, я уеду с ним в столицу. И мы поженимся. Это хорошо, как вы думаете? – спросила Фанта.
– Да, это хэппи-эндово, – согласился Савицкий. 
– А у вас есть жена?
– Была. Ушла к приятелю. Я бываю у них в гостях. Он в банке работает. Так для нее лучше. И ребенка она родила, девочку... Алинку. Я все думал, может, мой ребенок. Но она копия Илья. Один в один. Без вариантов.
Фанта отшвырнула окурок.
– Такая вот история, – проговорил Игорь. – А Рощин тебе странным не кажется? В своей внезапной влюбленности?
– Нет. Он очень дорожит этим. Он волнуется за меня.
– Он так волнуется, словно что-то другое загладить хочет. Да, дело серьезное. Ты не убегай больше, – попросил Савицкий. – Я уже давно не спринтер.
– Метатель копья?
– Скорее, тяжелоатлет.
– И не куришь?
– А что?
– Давай еще по одной – и в «Дружбу».
– Знаешь, это открытое место, и... все очень серьезно, – повторил Игорь.
– Одна сигарета нас не убьет.
Она по-мужски поднесла ему зажигалку. И Игорь подумал, что ночь довольно странная. От девчонки исходило дикое безумие, в котором сквозило полнейшее равнодушие не только к тому, поженятся ли они с Рощиным, а даже к тому, будет ли она жива, словно она никогда не принадлежала ни этому городу, ни этой ночи, ни наступающему завтрашнему дню, а только – белой дрожащей струйке сигаретного дыма.
– Почему тебя Фантой называют? – вспросил вдруг Игорь.
– Потому что я «бешеная газировка»...
– Это кто сказал?
– Угадай с трех раз.
Игорь кивнул.
– Не доверяй Шевердину, Фанта. Это может очень повредить делу. Огласка нам не нужна, и тем более не нужно никакое шоу.
Когда Савицкий и Фанта поднялись на третий этаж мимо спящих коридорных, она постучала в дверь довольно решительно. Открыл совершенно бледный Рощин.
– Вот, с доставкой на дом, – заметила Фанта. – Дай мальчику на чай.
Рощин взглянул на Савицкого.
– Спасибо, Игорь Анатольевич. Ничего нового?
– Мы работаем.
– Спасибо, – повторил Рощин и закрыл перед Игорем дверь.

3. ОСТРОВ

Вот вбилось в голову, и все тут. И никуда не идет из головы. И что в этой девчонке? Ей бы в пионерский лагерь на лето, а она осталась, чтобы маяться в городе, столкнуться с Виком и испортить ему жизнь, и испортить его самого. Именно так, а не наоборот. Вовсе не он ее испортил, а она его – бродит в крови бешеная шипучка и взрывается в голове фейерверком.
Вик не может не злиться. И от того, что приложения и вектора этой злости нет, ему в сто раз тяжелее. И знать бы, кого винить – ее, или себя, или Мокко, или Рощина. А так ведь некого. Просто все совпало и наслоилось. В компьютерную игру закралась ошибка, спутав все уровни. Фанта перешла на уровень Рощина, а Вик должен стартовать заново – с тем, чтобы никогда ее не догнать.
Конечно, если бы не этот великомученик Рощин, все было бы иначе. Вообще все было бы по-другому. Не ушла бы Эльвира, он не искал бы сценариста и не наткнулся бы на эту взрывную боль под неброской этикеткой.
Постепенно сознание приходило к тому, что причина всех злоключений – архитектор. Вик ясно увидел перед собой красную тряпку с надписью «Рощин». И вдруг звоном разорвалось в голове... он... он... Рощин.
Придя в себя, Вик схватил трубку студийного телефона.
– Здравствуйте. Газета «Столичная жизнь» вас беспокоит, Алексей ОстрОв. С кем говорю?
– Шевердин...
– Виктор Александрович! – перебил звонивший. – Мне повезло, что я вас застал. Есть разговор об архитекторе, который приехал в ваш город. Поддержите?
– Для вашей газеты или для моей передачи? – уточнил Вик.
– Думаю, мы найдем взаимовыгодную форму сотрудничества.
Вик кивнул в трубку. 
– Встретимся?
– Встретимся, только не сегодня. Меня командировали к вам, и я едва прихожу в себя после дороги.
– Да, занесло вас, – посочувствовал Шевердин.
– Материал того стоит.
Условились на завтрашний полдень. И Вик спросил с сомнением:
– Вы уверены, что я – тот человек, который вам нужен? Я не поклонник Рощина и не владею информацией в полном объеме.
Журналист засмеялся.
– Я и сам не поклонник. А те, кто владеет информацией, сговорились молчать. Милиция, церковь и мэрия решили хранить чужие тайны. История, которая тянется за Рощиным из столицы, для меня не секрет. А вот, почему он наделал такого шуму у вас, – это очень интересно.
– Шум докатился до столицы? – удивился Вик.
– Не то слово! Шум резонирует. Слухи доходят самые противоречивые. Зная вашу непредвзятость, мне посоветовали обратиться к вам как к надежному источнику. Рад, что нашел вас, – вернулся Остров к началу разговора.
Вик несколько растерялся.
– Хотите сказать, что вы слышали о моей передаче?
– Честно говоря, я ее, конечно, не видел. Но, знаете, как бывает: люди переезжают, обмениваются информацией и накапливают опыт. Я слышал о вас, и вы, может, что-то слышали о газете «Столичная жизнь», хотя никогда не держали ее в руках. Пожалуй, мы делаем одно и то же в разных точках земного шара. Когда заговорили о Рощине, где-то всплыло и название вашей передачи. Уверен, в вашем городе вы очень популярны. И если мы найдем подходящие формулировки в отношении Рощина, я обещаю порекомендовать этот выпуск столичным телеканалам.
Выражение «подходящие формулировки» несколько озадачило Вика. Остров отнесся к делу архитектора как к алгебраическому уравнению, ответ на которое уже был дан в конце учебника. Осталось только выйти на этот ответ. Ничего больше. Но про себя Вик уже согласился с ответом, пусть даже с отрицательным. И не потому, что Остров купил его обещанием столичных эфиров, а потому, что этот звонок прозвенел очень вовремя, и Вик получил возможность отправить Рощина с его уровня – на самый старт компьютерной игры. Неизвестно еще, кто окажется ближе к Фанте, и к кому она вернется. Звонок очень обнадежил Вика.

Рощин молчал. Фанта, выйдя из ванной, забралась с ногами на кровать, а он продолжал сидеть на стуле и смотреть на нее молча.
– Где ты была днем? – спросил вдруг хмуро.
– В городе. Я не могу жить приступами чьего-то помешательства. И твоего тоже.
Рощин поднялся и сел на ковер у ее ног.
– Фанта, я боюсь за тебя. Вот такое... наказание. Я боюсь за тебя. Это чувство ужасное, липкое...
Она пожала плечами, плохо понимая природу его липкого чувства и удивляясь его бледности.
– Миша, прекрати. Я жива-здорова. Правда, в висках стучит что-то. Но это от жары...
– Я искал тебя целый день... повсюду, – не мог отвлечься Рощин.
– И как тебе мой подъезд? – хихикнула она. – Отмыл ботинки?
Рощин поморщился.
– Не будем же мы это обсуждать...
И Фанта вдруг кивнула самой себе:
– Вот, что в тебе странно. Я никак не могла сообразить. А теперь поняла. Ты будто над миром. Шевердин всех в грязь топчет, но и сам в грязи, как свинья. А ты – такой мягкий и добрый – но не с ними, а на добрых пять километром выше. Ты уже из облаков смотришь. Тебя не то, что маньяк не достанет, тебя даже я не достану...
– Ты понимаешь, что сейчас делаешь? – оборвал Рощин. – Сравниваешь меня с Шевердиным. По-твоему это тактично?
– Тактично – молча, да? Про себя?
Рощин взял ее за руку.
– Ты очень молода, моя девочка. Ты еще максималистка, по-своему, по-детски. Ты еще жестока, как ребенок, который сбивает птичьи гнезда не из жестокости, а из любопытства. Ты груба – без всякой задней мысли, неосознанно. Ты трогаешь рукой рану и не понимаешь, что кому-то больно от прикосновения твоих нежных пальчиков...
– Хочешь, чтобы я перестала тебя трогать?
– Нет. С недавнего времени я стал верить в... предрешенность. Я рад, что судьба мне послала тебя.
Рощин прикоснулся губами к ее губам, привлекая ее к себе.
– Ты даришь мне такое счастье и в то же время такую боль, что я уже не могу разобрать, от чего схожу с ума.
Фанта обвила руками его шею, увлекая Рощина в постель.

Утром Савицкий невесело поглядывал из окна и краем уха слушал сводку Жбанова о ситуации в городе. Ситуация была стабильной.
– И вот еще. В «Дружбе» остановился журналист Остров, направленный газетой «Столичная жизнь». Въехал вчера, – доложил Жбанов.
Игорь чертыхнулся.
– Несет этих журналюг в город! Все, запахло жареным – им только подай! Понаедут. Что ему конкретно нужно от нас?
– Конкретно от нас – ничего. Готовит репортаж о работе Рощина для своей газеты.
– Ясно.
Игорь заходил по кабинету.
– Ясно. Беда не приходит одна. Теперь начнется – талант травят, работать ему не дают, условия не создают, покой не охраняют. Вони не оберешься. Для него мы кто? Провинциальные обормоты, которых в газетенке обгадить – первое дело.
Жбанов шмыгнул носом.
– Сходить за пивом?
– Сиди, кабинет сторожи. Если Вася спросит – я с девчонкой в городе.
– Ты, это, не увлекайся слишком, – предостерег Жбанов. – Не спеши ее собой прикрывать от вражеских пуль.
– Что?
– Ну, я за тебя переживаю. Опасное это дело – охранять женское тело. Засасывает.
– Думаешь, я сам вызвался? Она от меня вчера два раза удирала, а я за ней по городу бегал. Побегал бы Васин по подворотням ночью – я бы на него посмотрел! Она не понимает, что ей угрожает, или не хочет понимать. А я должен уговаривать ее и следом таскаться.
– Хочешь я вместо тебя пойду? – вызвался Жбанов.
– Без тебя как-нибудь справлюсь!
Стул под Жбановым вздохнул, и Игорь вышел из кабинета. Над городом сияло солнце, было душно, и горячие тротуары жгли подошвы туфель.
На сердце у Игоря было очень неспокойно – и от жары, и от приезда какого-то Острова, и от того, что дело Рощина давно перестало быть «щекотливым дельцем», и даже перестало быть абстрактным уголовным делом, а приобрело человеческое лицо – лицо тоненькой девочки в короткой маечке, совершенно не подходящей на роль любовницы Рощина в этой провинциальном спектакле, но – по несчастной случайности – оказавшейся именно тем человеком, смерть которого причинила бы Рощину наибольшую боль. И не одному Рощину.

Савицкий постучал в номер архитектора. Рощин открыл дверь и отступил, пропуская его внутрь.
– Проходите, проходите, Игорь Анатольевич. Позавтракайте с нами. Спасибо вам за участие.
Игорю стало неловно. Во-первых, оттого что он «участвовал» в деле не по доброй воле, а во-вторых, оттого что в номере был накрыт стол, и Фанта сидела на постели в не совсем приличной позе, широко раскинув ноги и завязывая шнурки на кроссовках.
– Игорь, привет! Давай с нами...
– Нет, я завтракал, спасибо, – отказался Игорь.
– Значит, второй завтрак, – усадил его Рощин. – Ну, как ваша служба?
– По-прежнему. Вы с Островым не знакомы?
– Нет. А кто это? – Рощин вскинул глаза.
– Приехал из столицы писать о вас статью. И живет где-то здесь, в «Дружбе».
– Не знаю, – Рощин пожал плечами. – Еще не встречались. Они теперь любят все больше за глаза писать. Я однажды одного такого писаку встретил, говорю: «Что ж ты, брат, насочинял небылиц?» А он мне: «Хотите что-то добавить?» К чему? К этим выдумкам? Смешно.
– То есть он мог приехать просто ради нескольких снимков недостроенного здания? – спросила Фанта у Игоря, закидывая одну ногу в дырявом кроссовке на другую.
Ответил Рощин:
– Вполне возможно. По крайней мере, сам я его искать не собираюсь.
Игорь глотнул холодного соку.
– Какие у тебя планы, солнышко? – Рощин обернулся к Фанте.
– В Интернет-клуб, а потом домой надо зайти.
– Тогда я буду спокоен.
– Пока мы с Игорем будем развлекаться, – добавила Фанта.
Савицкий поперхнулся соком и снова сделал большой глоток.
– Очень смешно, – кивнул Рощин. – Номер закроешь, ключ – администратору. До вечера.
Склонился и чмокнул ее в щеку.
– До вечера, Игорь Анатольевич, – попрощался с Савицким.
– До вечера, – выдавил Игорь.
Рощин исчез из номера.
– Зачем ты так шутишь? – спросил Игорь растерянно.
– А ты думаешь я его счастье? Я его «наказание». Он так сказал. Надо соответствовать, – хмыкнула она. – Любишь Интернет?
– Нет. У нас с техникой проблемы.
– Тогда пойдем. Найду тебе порно-сайты. Или предлагаешь остаться здесь? – Фанта кивнула на постель.
Но Игорь уже понял ее юмор, перестал удивляться ее шуткам и каждый раз принимать их за правду.
– Давай. Уверен, ты останешься довольна.
Она посмотрела странно. Привыкла, что только ей позволено шутить ниже пояса. Сразу насторожилась, выпустив колючки, как кактус.
– Пойдем, ладно. На персональный компьютер мне за всю жизнь не накопить, а работать нужно.
В «Гранях» Игорь только краем глаза следил за экраном компа, а больше – за входящими посетителями, прохожими за окном, официантами. И за три часа – безо всякого Интернета – почувствовал себя совершенно разбитым. С непривычки заболели глаза, и напряжение отдалось в жестах. Она обернулась от экрана.
– Кого ты там разглядываешь? Того симпатичного парня? Это хозяин клуба Мокко. Познакомить?
И словно сжалилась над ним.
– Я закончила. Пойдем домой цветы поливать. Инна всегда забывает.
– Инна?
– Моя мама.
Это был подарок судьбы – тихая улица, пустой подъезд. Игорь закурил, и Фанта вдруг вскрикнула:
– Эй, осторожнее! Под ноги смотри! Тут у нас туалет как бы...
Савицкий выругался, но было уже поздно. Он выронил сигарету. Фанта засмеялась.
– Сейчас туфли вымоешь, не плачь...
Квартира была пуста. Игорь стащил обгаженные туфли.
– Давай я, – предложила вдруг она. – Раз это издержки твоего задания.
– Еще чего!
Закрывшись в ванной, он стал оттирать туфли щеткой. Отчего-то сделалось смешно ужасно. Выпала работенка. И вдруг услышал, что Фанта тоже хохочет...
– Ты чего? – Игорь приоткрыл дверь. – Надо мной?
– Нет, над собой. Представь, я – такая звезда, а рядом – Кевин Костнер в обосраных башмаках. Куда там Голливуду!
Туфли выставили на балкон проветриваться и сушиться. Фанта полила цветы на подоконниках – в самый разгар полуденной жары.
– Они у меня так привыкли, – объяснила Игорю.
Потом стала варить суп для Инны, которая должна была вернуться с работы поздно.
– Суп – это вместо записки: «Я была. Все нормально». Пробовать будешь? – спросила у Савицкого.
Игорь поел супу, похвалил и почувствовал себя совсем спокойно.
– Может, я посплю пока, а ты посторожишь? – предложил Фанте.
– Давай, – кивнула она. – Я дверь открывать никому не буду.
– Молодец.
Игорь лег на диван, а Фанта включила телевизор. И Савицкий впервые подумал, что задание у него – не такое уж сложное. Из телевизора неслись песни обнаженных поп-див, призванных возбуждать слушателя, но убаюкавшие Игоря за пять минут.

4. ПРЕДЕЛ

Как только Олег и Валик собрали аппаратуру и сделали Вику знак «Гудбай. С тебя три пива за оперативность», напоминая, что только благодаря им задумчивая физиономия Вика сегодня не выпадала из кадра, в дверь кто-то коротко и решительно постучал. Вик приподнялся. Заглянул незнакомый мужчина и поискал Шевердина глазами.
– Господин Остров? – угадал Вик и шагнул навстречу гостю.
Тот энергично пожал руку.
– Очень приятно.
– Взаимно.
Вик был удивлен. По голосу звонившего он представил мужчину лет сорока пяти, несколько грузноватого, но бойкого. На самом деле, Остров был его ровесником, невысоким, сухощавым шатеном с выпуклым лбом, маленькими глазами и немного скошенным подбородком. Одет был в темно-серые брюки и голубую рубашку, в руках держал кожаную папку на молнии. Жесты его были уверенными, но не резкими, а скорее – плавно-замедленными, и глаза смотрели из-под полуприкрытых век так, словно все окружающее его несколько утомляло. Вик с первого взгляда определил по серым глазам журналиста столичную лень и недовольство провинцией. 
– Как вам наша глушь? – поинтересовался вежливо.
– Ох, не спрашивайте, – отмахнулся Остров, падая в кресло. – Я насилу отошел от дорожной тряски. Никакие командировочные не окупят неудобства путешествий. Поезд шел более двух суток, из которых часов двенадцать стоял посреди степи из-за какой-то аварии на железнодорожной линии. У вас не найдется кофе?
Кофе был, но воды в чайнике не было. Вику как-то не приходило в голову пить кофе в такую жару. Он вышел за водой в ближайший женский туалет, вернулся и включил электрочайник. Остров, не торопясь излагать суть дела, наблюдал за чайником так внимательно, словно тот мог сорваться с места и пуститься в пляс.
Вик, наконец, налил ему кофе и подал чашку.
– Благодарю, – отозвался Остров, беря чашку обеими руками.
– Так чем я могу вам помочь? – напомнил Вик о причине его визита.
– Да-да. Задание у меня очень четкое, – кивнул Остров. – Оно, знаете ли, продиктовано не желтой направленностью газеты, которую я представляю, а логикой фактов. Скажем прямо – извесностью Рощин обязан никак не своему таланту, а своей сентиментальной истории. В народе любят мучеников и страдальцев и все им прощают. Рощин и теперь продолжает играть на чувствах обывателей. О нем регулярно пишут все столичные журналы, хотя он давно выпал из светской жизни. Его номинируют на премию «Человек года» и собираются присвоить орден за вклад в искусство. Понимаете, он продолжает спекулировать на своих бедах. Он продает каждую с аукциона и за каждую получает максимальную цену. И даже не знакомые с ним люди воспринимают его образ сквозь призму всего услышанного и прочитанного. Это «Бедная Лиза» нашего времени...
Вик кивнул. Остров повторил его собственные мысли, умолчав только о Фанте. 
– Но его история – не выдумка. Ему угрожают, – заспорил сам с собой Шевердин.
– Об этом я ничего не знаю. Не знаю, действительно ли существует тот, кто его преследует, или это плод его больного воображения. Но то, что случилось с ним в столице, я знаю достоверно. И хотел бы предать это огласке сначала здесь, в вашем городе, а потом и у нас.
– Грандиозно. Это того стоит? – засомневался Вик.
– Думаю, стоит. Эти факты не известны внутренним органам. Точнее, известны лишь частично, в изложении самого Рощина. Я же придержал информацию, поскольку получил ее от человека, который сам совершил преступление незадолго до собственной смерти. Лить грязь на покойного я не имел права, но теперь, по истечении довольно длительного срока, я не связан никакими моральными обязательствами.
Остров допил кофе. От горячего его лицо не порозовело, а сделалось темнее. Вик остановил его, не дав начать рассказ.
– Послушайте, Алексей, кроме непредвзятой оценки фактов здесь сквозит что-то глубоко субъективное с вашей стороны.
Остров спокойно кивнул.
– Я этого и не скрываю. У Рощина, конечно, есть недоброжелатели. Я не то чтобы один из них, я, скорее, тот, кого Рощин не заметил на своем пути. И я долго смотрел ему в спину, оставшись позади. Не схватился за кинжал, как ваш пресловутый маньяк, но и не хочу способстовать ему своим молчанием. У нас, наконец, свобода слова...
И снова Вик согласился.
– Я знаю его привычку не замечать людей...
– И подумайте, это поведение человека, который будто бы страдает. Меня бесит эта ложь, – сказал Остров довольно сдержанно. – Поэтому я и согласился на командировку... Чтобы уж как-то подвести черту.
Да, черту, да...
Вику вдруг сделалось холодно рядом с Островым. Показалось, что тот глотает кофе, чтобы растопить лед внутри себя, который никакая жара не в силах расплавить. С каждым словом журналиста в студии становится холоднее, словно его дыхание, биение сердца и каждый усталый жест замораживали пространство.
Остров потер переносицу и вернулся к своим мыслям:
– Так вот... Как бы начать, чтобы вы поняли, что личная жизнь Рощина не представляла для меня никакого интереса, пока я не наткнулся на эксклюзивную информацию. Давайте с именами. Я как-то общался с Поляковым Семеном Олеговичем. Слышали о таком?
Вик неопределенно кивнул. Может, слышал, может, нет. Столичная жизнь – другая реальность.
– Да, да, преступный авторитет. Но, впрочем, менее преступный, чем его сделали после его смерти. Так вот, поделился он со мной следующим...
Остров перебил сам себя:
– Нельзя сказать, что вот так просто, безо всякой причины, взял да и поделился. Я тогда писал для него заказные статьи, направляя общественное мнение нужное русло. Я был лицом очень и очень доверенным, хотя и не другом. И перспективы у меня были достаточно хорошие, если бы только Поляков скоропостижно не скончался. По его заказу архитектор Рощин строил дом в загородной зоне...
Вик кивнул. Это старт. Одну версию этой истории он знал от самого Рощина – через Савицкого. Начало совпадало. Особняк. Загородная зона. Рощин и хозяин. Вик слушал внимательно. 
– А у Полякова была молодая любовница, Вита. Нужно сказать, что девчонку – по молодости – привлекли в Полякове деньги. Она читала какую-то романтическую дурь и верила в любовь с первого взгляда, а с Поляковым жила не ради этого первого взгляда, а ради шуб и бриллиантов. Старик же сходил от нее с ума, строил для нее дом и собирался жениться. Но однажды девочка приехала на своем новом порше осмотреть место будущего гнездышка, и увидела архитектора Рощина, который вышел из авто навстречу хозяйке. Рощин был женат, растил дочь и вдохновенно отдавался работе. Но девочка посмотрела на него, и ей показалось, что это и есть любовь с первого взгляда. Она совсем растаяла, ходила за ним по пятам до вечера и насилу вернулась в город.
Потом стала приезжать и наблюдать за разметкой территории. Потом встретила Рощина в городе и призналась ему в любви. Нужно сказать, что Рощин не нашел убедительных причин, чтобы отказать ей, хотя должен был лучше восемнадцатилетней девушки понимать всю серьезность ситуации. Вместо этого они стали встречаться в городе – тайком от его жены и от Полякова.
Полякову тут же доложили об измене его пассии, и старик горько плакал. Остаток его жизни, награбленное добро, будущий дом, – все предназначалось ей безраздельно. Он готов был служить ей, как плешивый пес, лизать ее ноги, но она его отпихнула.
Старик не мог этого простить. Как-то вечером привез свою девочку, ничего не подозревающую, на место строительства и застал архитектора созерцающим закладку фундамента. Он распорядился прогнать бригаду, взял девочку за руку и подвел к Рощину:
– Ну, что, любишь его, Виточка?
Она сказала: «Люблю». От этого «люблю» Рощин попятился. И собственная жизнь была дорога, и семья, и карьера. И в последнюю очередь – эта девочка, преданно глядящая ему в глаза.
– А ты? – спрашивает его старик. – Любишь мою Виту?
Может, он, действительно, не любил. Может, соврал. Может, думал так ее спасти, но только он отошел в сторону и бросил равнодушно:
– Семен Олегович, я-то причем? Она бы с кем угодно вам изменяла. Моя вина только в том, что я подвернулся. Но кроме меня – тут и бригада строителей работает, их спросите.
Вита упала ему в ноги:
– Миша, это же я! Как ты можешь?
Рощин говорит Полякову:
– Извините, Семен Олегович. Для меня сейчас главное – ваш дом, а не все эти амуры. У меня жена, ребенок. А если я вашу подружку за шлюху принял, так, простите, значит, были причины...
Поляков отвернулся.
– Ясно. Ребята, уберите ее с моих глаз. Ошибся на старости лет. Из ума выжил.
И ребята бросили ее живой в цементный раствор. Придержали. Испачкались. Грязное вышло дело. Поляков тогда в Рощине еще сомневался, но сказал на прощанье:
– Если для тебя работа – главное, работай.
Думал, Рощин не сможет. Но Рощин смог. Закончил и сдал раньше срока. Старик заплатил ему и извинился.
– Прости, Миша. Сам пригрел змею на груди. Ты забудь, что видел. Твоей вины передо мной нет.
Рощин взял деньги и распрощался. А потом старика убили. Началось разбирательство. Врагов у того было больше, чем китайцев на земле. Рощин молчал. Поэтому ничего и не выяснили. Но с тех пор начался шантаж Рощина, который он совершенно иначе представил милиции и прессе. По его словам, он сам был беспомощной жертвой.

Вик кивнул. Финал истории совпал, но ее середина настолько озадачила Шевердина, что он растерялся.
– Но, подумайте, он заплатил смертью ребенка за свое предательство...
Остров пожал плечами.
– Да, я согласен, это ужасно. Это предел человеческой жестокости. Может, у того, кто взялся преследовать Рощина, были на это причины, а может, это результат чьей-то больной психики. Но сейчас речь идет о том, как Рощин это подал – как невесть какое проклятие, свалившееся на него ни за что, ни про что. Я уверен, что он не открыл правду даже тем, кто призван был его защитить. Это стало его имиджем и ничем другим. И самое страшное то, что он боится расстаться с этим имиджем страдальца.
Вик закурил и подал журналисту сигареты, но тот отказался. Продолжал смотреть вопросительно на Вика, ожидая его решения.
Вик еще подумал.
– Да, история дикая. Знаете, сейчас Рощин преспокойно встречается с одной девочкой, хотя знает, какой опасности подвергает ее жизнь. Это нужно подать так... чтобы его встряхнуло разрядом в двести двадцать вольт. Нужно найти такую форму... зловещую, чтобы напомнить ему…
Остров сделал неопределенный жест.
– Вам виднее... Вы профессионал.
Вик помолчал, раздумая.
– Знаете, сейчас в утренних передачах толкуют сны, диктуют заговоры и прочую хрень. Давайте найдем такую страшную бабку, гадалку-провидицу, которая должна будет помочь нашему дорогому гостю Рощину. Здесь не нужны будут факты. Она будет нести ахинею, но для Рощина в ней будет смысл. Такой смысл, который заставит его опомниться.
– А как же широкие массы? – засомневался Остров.
– А для широких масс вы опубликуете свою статью. Народ сопоставит информацию – и поверит больше, чем на сто процентов.
Остров кивнул.
– Это сильно придумано. Почерк мастера!
– Главное – найти ужасную старушенцию, – усмехнулся Вик. – Вы смогли бы прописать ей речь?
– Пожалуй, это не так уж и сложно, – согласился Остров. – Если без перечня доказательств... Можно построить весь бред на чем-то поэтическом...
– Ну, если в убийстве есть поэзия, пожалуйста. Как долго вы пробудете у нас?
– Не очень долго. Еще два дня.
Они пожали руки. Вик проводил гостя до двери.
Дело запахло керосином, и Шевердин вдохнул полной грудью.

5. ПРОВИДИЦА

Когда Савицкий проснулся, Фанты в комнате не было. Телевизор по-прежнему работал, правда, милых девиц сменили представители областной власти, обещающие народу повышение жизненного уровня в ближайшие полгода.
Игорь протер глаза. Фанта...
Пошел на кухню – никого. Бесцеремонно заглянул в ванную и туалет – пусто.
– Фанта!
Балконная дверь хлопнула, и Фанта вошла с его туфлями в руках.
– Высохли...
– Вот дура! Сказано же – не выходить!
Она швырнула туфли на пол.
– Да пошел ты! Придумали себе что-то и верите в свои ужасы! И до каких пор будем в щели забиваться?
Он обулся и завязал шнурки.
– Еще раз высунешься наружу – я сам тебя пристрелю. Хочешь?
– Хочу, – кивнула она. – Только ты стрелять не умеешь. У тебя пистолет в нерабочем состоянии!
– Зато у тебя все в рабочем состоянии и запущено в эксплуатацию!
– Вот скотина! – бросила Фанта. – Проваливай отсюда!
– Если бы ты не путалась с кем попало, меня бы здесь не было! – огрызнулся Савицкий. – Школу едва закончила, и в разнос! Этому дала, этому дала...
– Ментяра паршивый! – Фанта толкнула его в живот. – Выспался и вали!
Савицкий спокойно сел.
– Я на задании.
– Помогите! Насилуют! – закричала она пронзительно.
Игорь подскочил и зажал ей рот ладонью.
– Ты притормози по наклонной катиться. Дождешься еще – изнасилуют. Не торопи события.
Так и держал руку на ее губах.
– Будешь орать?
Она помотала головой. Но как только он убрал руку, закричала что есть мочи:
– Пожар! Спасите!
Савицкий снова зажал ей рот, но в дверь уже звонили. Он взглянул ей в глаза и отступил.
– Делай, что хочешь...
Фанта задрала при нем край майки и расстегнула молнию на брюках. Всколотила волосы и пошла к двери.
На пороге стоял сосед по лестничной площадке.
– Ты кричала?
– Я. Простите за шум. Я когда сексом занимаюсь, всегда ору, как ненормальная...
– «Пожар»?
– Да, «Пожар!», «Спасите!», «Возьми меня!». Не обращайте внимания.
Дядька озадаченно потер лысину, и Фанта закрыла дверь перед его носом. 
Села на диван и взглянула на Савицкого.
– Знаешь, Игорь, на свете столько дерьма, больше, чем у нас в подъезде. Хочется чистых чувств, а их нет. А раз нет – можно и самому нагадить...
– Они есть, – сказал вдруг Игорь. – Они есть. Просто это не сразу приходит. Но даже – после всей этой грязи – будет чистота. Я уверен...
– Я нервная, ты не обращай внимания, – оправдалась Фанта. – Тяжело просто. Иногда хочется так заорать, чтобы мир рассыпался.
– Уходи от Рощина, – сказал вдруг Игорь.
– Нет. Нет. Я ему нужна. И он мне нужен. Чтобы жить как-то. Лучше с ним, чем без него. Он нежен. Он очень нежен. Он словно искупить что-то хочет своей нежностью...
Савицкий резко поднялся.
– Пожалуй, пора ехать. Сдам тебя твоему «нежному» другу.

Рощин поблагодарил и пожал руку.
– Ты думаешь, этот Савицкий нужен? – спросила потом Фанта. – Он странный. У него даже оружия нет.
– Как это нет? У него должно быть оружие. Мне спокойнее, когда он с тобой. Он к тебе не пристает?
– Нет, нет. Только по сторонам косится.
– За это ему платят, пусть косится. Будем надеяться, у него хорошее зрение.

На следующий день Остров выглядел живее, кладя на стол Шевердина лист с речью бабульки-прорицательницы. Бабульку Шевердин нашел в своем доме. Леночка наложила темные тени на веки и под глаза, выделила синим тоном нос и сероватым губы. Дорисовала морщин, накинула на голову черный платок. Митрофановна за гонорар в одну пенсию согласилась побыть «ведьмой» и прочесть речь Острова зловещим, дребезжащим голосом. Написано было крупно.
Олег настроил камеру. Валик и Вик вышли покурить, Остров поговорил с Митрофановной.
Когда Олег унес материал монтировать, Остров стал прощаться.
– Я оставлю вам статью о Рощине, потому что с моим столичным удостоверением вряд ли я имею право сотрудничать с вашими газетами, а вы найдите какое-нибудь местное издание…
Он положил на статью деньги.
– Думаю, это будет не лишним, – предупредил вопрос Вика. – Хорошо, если напечатают быстро. Под любым псевдонимом. Что-нибудь смешное. Искусствовед Аркин, к примеру.
Остров улыбнулся.
– Ваша бабушка – просто умница.
– Да, завтра станет местной Вангой, – кивнул Вик.
На том и попрощались. Вик пошел к Олегу – посмотрел на куски записи и остался доволен. Бабулька смотрелась очень убедительно, вещая гнусавым голосом бредовый текст Острова.

В утреннем эфире Вик сделал страшные глаза.
– Нет покоя нашему городу с тех пор, как приехал к нам архитектор Рощин. Темные силы клубятся над городом и мешают архитектору выполнить свою богоугодную миссию. Мы пригласили в студию известную местую прорицательницу Марфу, способную видеть прошлое и будущее человека по его фотографии. Как известно, господин Рощин – личность выдающаяся, и его фото мелькают в наших газетах чаще, чем Бритни Спирс. Итак, прорицательница Марфа на ваших глазах положит руку на снимок Рощина и объяснит природу темных сил, преследующих нашего гостя.
Пошел сюжет со старушкой. Она пошептала что-то, пожевала серыми губами и покачала сизым носом из стороны в сторону.
Снимок Рощина крупным планом – ее морщинистая рука поверх.
Лицо старухи крупным планом – камера отъезжает. Внимание на шевелящиеся губы. И словно через какие-то помехи, не сначала, а обрывком – ее монотонный голос.
– ...черные вороны слетаются, злые силы собираются... Нет покоя сердцу... Мертвые шевелятся... Мертвецы из прошлого хотят говорить... Мертвецы шепчут... Услышьте их... Они шепчут... Они просят покоя... Они просят...
Девушка говорит: «Ты убил меня. Я закована в камень. Я сама стала камнем. Мои руки неподвижны. Мои ноги застыли. Внутри меня – камень. Я – фундамент твоего здания. Ты убил меня».
Другая девушка говорит: «Ты убил меня. Я лежу на дне реки. Река вокруг меня. Река внутри меня. Моя кровь – вода. Река – моя кровь. Я не могу дышать. Я глотаю свою кровь. Мне больно. Ты убил меня».
Третья девушка говорит: «Ты убил меня. Меня несет по волнам и выталкивает на берег. Мои руки связаны. Мои ноги связаны. Я не могу дышать. Я не вижу неба. Ты убил меня».
И еще одна девушка говорит: «Я еще жива, но смерть идет за мной. Ты убиваешь меня! Я умираю перед дверью, которую ты не можешь мне открыть... Ты не можешь впустить меня. Перестань! Перестань убивать меня! Мне больно... Вспомни, что я говорила тебе... Только ты можешь спасти меня. Ты же помнишь мои слова... Когда небо, выгнувшись, повиснет над землей, приходи на наше место... Только так ты спасешь меня... Только так ты спасешь меня... Только так...»

Олег подмигнул Вику: удачная работа. А Вик, впервые увидев смонтированный материал глазами постороннего зрителя, был поражен. Во-первых, силой того отрицательного заряда, который несла запись. Если это и двести двадцать вольт, то – вопреки законам физики – отрицательные двести двадцать. А во-вторых, тем, что задело и его. Но как, чем именно – непонятно. Может, действительно, бабуля переиграла, или Ленка перестаралась с гримом. Шибануло, едва не сбив с ног.
В тот же день «Орбита» напечатала статью искусствоведа Аркина о Рощине. Туманную, но местами очень злую, впрочем, понятную до конца одному автору, и, может, самому Рощину.
Читатели стали звонить в горячие линии газет, а некоторые – особо перепуганные – в мэрию, и требовать отстранения Рощина от возведения собора и вообще изгнания его из города. Город вскипел в один день. Бурлил и плескал пеной через край. И не вскипел один Рощин. Передачу Шевердина он посмотрел вечером в записи, сидя на диване в своем номере и обнимая Фанту за плечи.
– Ты что-нибудь понял из этого бреда? – спросила Фанта.
– Да, – кивнул он. – Скоро все закончится.
– Хорошо закончится?
И Рощин снова кивнул.

В тот же день Фанта бросила Вику в лицо заявление с просьбой уволить ее по собственному желанию. Он подписал молча.
– И чего ты добиваешься? Чтобы его выгнали из города? – спросила она.
– Я добиваюсь правды.
Она вышла.

К мэру опять пожаловали представители церкви с настойчивой просьбой урезонить общественное мнение, и со своей стороны тоже обещали вести разъяснительную работу с напуганными телезрителями.
Мэр позвонил на телевидение и переговорил с директором. Но тот Шевердина не сдал, поскольку рейтинг его передачи резко дернуло вверх, и на телевидение потянулись рекламодатели. Мэр, не выделявший ни копейки из местного бюджета на развитие телеканала, у директора большим авторитетом не пользовался.
– А если закроют передачу? – забеспокоился Вик.
– Закроют – назовешься по-новому и снова будешь в эфире, – утешил главный. – Не проблема.

В гостинице Шевердин осведомился об Острове. Сообщили, что журналист благополучно отбыл. И Вик, который хотел вернуть ему деньги, предназначавшиеся на ускорение публикации статьи о Рощине, несколько удивился тому, что Остров не поинтересовался результатом.
Результат травли Рощина оказался, честно говоря, странным. Рощин не был отброшен к старту, как расчитывал Вик, а Фанта не только не отказалась от него, а приросла к нему намертво. «Намертво», пожалуй, именно то слово.
Самому же Вику, несмотря на поддержку руководства канала, охочего до сенсаций, не стало легче. Что-то зловещее вошло в его жизнь и скрипело старушечьим голосом. Сам слепил страшную куклу – и сам себя напугал.
В полдень на студию зашел Жбанов, помощник Савицкого. 
– Игорь Анатольевич на задании, а у меня к вам есть несколько вопросов. Мы подали запрос в «Столичную жизнь» и получили ответ, что никакой Алексей Остров у них не работает – ни штатным, ни внештатным корреспондентом. Вы, сотрудничая с ним, видели его удостоверение? – спросил Жбанов.
– А вы, впуская его в город, видели его удостоверение? – подскочил Вик.
– А мы не впускали его в город, – спокойно ответил Жбанов. – Он не зарегистрирован ни в одной базе пассажиров железнодорожного вокзала или автостанции. Он просто вселился, а потом выехал. И, может, до сих пор остается в городе. Его ищут.
– То есть вы считаете, что это... он?
Вик безвольно упал в кресло, не в силах произнести «убийца», «шантажист» или «маньяк». Жбанов поспешил его успокоить:
– Это только одна из версий. Доказательств особых нет. Мы знаем, что автор статьи о Рощине – он. И что соавтор вашей передачи – тоже он. И только поэтому Савицкий предположил, что он использовал вас, чтобы настроить против Рощина общественное мнение...
Шевердин смотрел не мигая.
– Минералочки у вас не будет? – поинтересовался Жбанов. – Ага, спасибо. Пока запрос, пока официальный ответ – и нет никакого Острова. Вышло, что вертит вами и нами, умник. Но это все болтология, ничего больше. Будь это маньяк, он бы действовал решительно. А этот по всем отзывам – интеллигентный, культурный человек, журналист, фантазер немножко. Видно, завистник какой-то. Решил на этом деле руки нагреть, – рассудил Жбанов, отставляя стакан. – Ну, спасибо. Потопал я. Бывайте!

Вик посмотрел на дно пустого стакана. Нет, не болтология. Это и было условие. Только в чем оно? Не ради «общественного мнения» Остров пошел на авантюру, а ради договора с Рощиным. «Чтобы уж как-то подвести черту...».
В чем это условие? «Только так ты можешь спасти меня...» Как? «Приходи на наше место...». Он знал все о прошлом Рощина, знал о месте. Вызвал его туда. И Рощин его понял. Рощин пойдет, чтобы спасти ее. Но куда он пойдет?
Куда он пойдет? И пойдет ли он? Если он был хладнокровным негодяем раньше, то плевать он хотел на какие-то условия. Он откажется от Фанты, чтобы спастись самому.
С другой стороны, если Остров не был журналистом и никогда не был доверенным лицом Полякова, откуда у него вся информация о Рощине, и какое отношение он сам имеет ко всей этой истории? Он знал Виту. Вита зачитывалась любовными романами. При чем здесь Остров со своей холодной поэзией убийства? Стоп!
Поэзия убийства... Сам Вик просил его об этом – не факты, а что-то поэтическое. Болтовня старухи – не стихи, конечно, но что-то похожее.
Вик посмотрел за окно. Небо нахмурилось. Жара припала к земле и обволокла ноги. В темнеющем небе собирались дождевые тучи. И Вик вспомнил стихи, которые прочел ему Рощин на мосту в ответ на строчки о промокших спичках.
Небо над землею, выгнувшись, повисло,
Наглухо пришито нитями дождя,
Хочется порвать мне тоненькие нити,
Хочется забыть все, да нельзя...
На эти строки и намекал Остров. «Когда небо, выгнувшись, повиснет над землей... приходи на наше место». Вот в чем поэзия убийства. «Хочется забыть все...» Забыть все. В первую очередь – то, что случилось на мосту. Мост. Вот больное место Рощина. Если так, то Рощин пойдет на мост.

Вик позвонил в отделение.
– Савицкого!
– На задании.
– Жбанова!
– На задании.
– Кого-нибудь из убойного...
Позвали Смирнова.
– Слушай, это Шевердин. Как Савицкого найти?
– Он на задании.
– Найти его как? Телефон?
– У него мобильного нету.
– А рация у вас там, или что?
– Рация только у гаишников.
– Черт, а связываетесь вы как?
– Ходим.
Шевердин бросил трубку. Потом снова схватил и позвонил в «Дружбу».
– Это Шевердин. Рощин у вас?
– Нет еще.
– А девушка его?
– Нет еще.
Вик не знал, что сказать, о чем спросить. По стеклам забарабанил дождь. Он вышел на улицу и поднял воротник пиджака. Тьма быстро упала на город и поползла по телу.

6. СТИХИ

Тело привыкает к дождю, сливается с дождем. Ощущение гадкое. Это был тот приступ подступающей боли, который Вик почувствовал на мосту в прошлый раз. В прошлый дождь. А потом – обрушилось все сразу: Рощин, Фанта, его собственные ошибки. Каждая ошибка стучалась дождевой каплей в черепушку.
Вик знал, что Рощин должен быть на мосту. И это вызвало очень противоречивые ощущения. Если он там, значит, он не бесчувственный чурбан, значит, он ее любит, и Фанта в безопасности, но – потеряна для Вика. Если его там нет, значит, Рощин не пожертвует ничем ради нее и уж тем более не пожертвует собой. Значит, ее жизнь под угрозой, и в этом случае она потеряна для Вика по другой причине. С одной стороны, Вик хотел убедиться, что Рощин – такой негодяй, каким описал его Остров, а с другой стороны, понимал, чем это грозит Фанте.
Он беспокойно вглядывался в ночь и не различал ничего в темноте. Поднимался на мост и чувствовал, как дрожат ноги. Впереди никого не было.
И вдруг Вик вздрогнул: Рощин стоял у самой ограды и держал руки вытянутыми над водой, словно снизу, от воды, должно было исходить тепло. 
– Я принял вас...
– ...за колонну, – подсказал Рощин, не оборачиваясь.
Вик не говорил с Рощиным ни разу с их первой встречи. И теперь его голос показался ему совершенно незнакомым – глухим и невнятным.
– Вы очень сердитесь на меня? – спросил Вик неожиданно для самого себя.
Рощин взглянул на него.
– Сержусь? Нет. Я не сержусь на вас, хотя ваши мотивы не вполне чисты. Но в результате вы позволили ему договориться со мной при свидетелях. Это дает мне надежду на то, что он не откажется от своих слов.
Рощин сунул мокрые руки в карманы брюк.
– Вы не знаете, кто он? – спросил Вик.
– Нет.
– И фамилия Остров вам ни о чем не говорит?
– Абсолютно.
Вик оперся об ограду.
– И вы не встречали его в «Дружбе»?
– По-вашему я сам должен был искать с ним встречи?
– Он представился мне журналистом, некогда работавшим на Полякова.
Рощин пожал плечами.
– Послушайте, Виктор... Сейчас вы пытаетесь мне помочь, то есть не мне, а ей, конечно. Но это бесполезно и совершенно излишне. Вашей вины нет. Я верю, что она вам небезразлична, но, будьте уверены, я сумею позаботиться о ней. Для этого я здесь. А вам здесь оставаться опасно и незачем. После того, как все закончится, вы будете играть по своим правилам.
Дождь обволакивал тело. За мостом перед Пентагоном возвышались недостроенные стены Свято-Успенского Собора, и, даже незавершенные, создавали величественное впечатление. Рощин не отрывал от них взгляда.
– По-вашему, какова концепция этого здания? – спросил вдруг Вик.
– Концепция храма? Для заказчика, должно быть, это Бог.
– А для вас?
– Преодоление. Каждый кирпич этого здания тянет меня на дно. Но я продолжаю строить.
Некоторое время они молчали.
– Вы будете ждать выстрела вместе со мной? – спросил Рощин.
Шевердин сказал честно:
– Я не знаю, что и думать о вас, Михаил Иванович. Поражаюсь вашему убежденному цинизму и в то же время – мужеству и великодушию. Но мне кажется, что все напрасно. Вы не знаете человека, который бросил вам вызов. Вы знаете его голос. А его голос обманчив. Он звонил мне, и я представил его старше и тяжелее, а на самом деле – ему нет и тридцати пяти, он подвижен, гибок и холоден. В нем странно это сочетается. Он лед, который гнется, не крошась. И я не уверен, что он предсказуем...
– Он молод? – переспросил Рощин.
– Он молод. Этот человек, по-видимому, хорошо знал Виту. Он читал те стихи, которые читали как-то вы – о дожде и небе над землей. Он, действительно, похож на журналиста, а не на бандита. Поэтому я думаю, его поведение обманчиво.
Рощин взглянул странно.
– Если я вам скажу, что очень мало знал Виту, вы мне, конечно, не поверите?
– Извините...
– То есть ему вы верите больше. А я, действительно, почти не знал ее. Я всегда панически боялся таких вот странных девочек. А она была очень странной, неуравновешенной особой. Наказание господне... А вы, выходит, на стороне этого Острова, – Рощин посмотрел на реку, вздувшуюся от дождя. – На стороне больного сознания. На самом деле она не писала никогда никаких стихов. Это вас не смущает?
– Тогда откуда он взял эти строчки о дожде? Откуда вы сами их знаете? – изумился Вик.
– Это стихи моей дочери. Их печатали в сборнике. И они все время вертятся у меня в голове. Думаю, он где-то прочел их перед тем, как похитить и убить ее...
Рощин склонился, глядя вниз на воду.
– А что там дальше? – спросил Вик, переступая через острое чувство ужаса.
– Дождь струится болью на мои ладони,
Стискивает сердце судорогой лжи...
Знаешь, без тебя мне страшно ночью темной,
Только, как забыть тебя, подскажи...
Я бреду по лужам, по ступеням мокрым,
По асфальту улиц, по обломкам скал...
Чувствую, что ты мне двери не откроешь.
Этой ночью темной ты меня не ждал, – глухо произнес Рощин.

Стихи девочки, которая идет к любимому... и никогда не придет, которая умрет у его двери, потому что он ей не откроет.
«Я умираю перед дверью, которую ты не можешь мне открыть... Ты не можешь впустить меня. Перестань! Перестань убивать меня! Мне больно...» Та самая поэзия убийства, которую требовал Вик…
Он попятился от Рощина. Отступил еще на шаг и понесся с моста. Рощин воскликнул что-то за его спиной. Вик уже махал руками, останавливая такси.
– Гостиница «Дружба»! Скорее! Только скорее, пожалуйста.
Дорога смешалась с дождем и потекла по лобовому стеклу.
Вик вбежал в холл «Дружбы». Администратор вздрогнула от неожиданности.

Савицкий шел, стараясь не замечать дождя. Фанта, закрыв глаза от влаги ладошкой, шмыгнула в подъезд какой-то многоэтажки.
– Давай переждем...
Он поежился.
– Ненавижу дождь. Моя тетка, знаешь, так любила дождь, что гуляла всегда без зонтика.
– Дышать тяжело... и холодно.
Игорь снял пиджак и накинул ей на плечи.
– А вот и оружие! – хмыкнула Фанта, заметив кобуру под мышкой. – Газовое?
– Водяное. В дождь заправляю.
– Так что твоя тетка?
– А, шаталась под дождем, еще и собачку на поводке за собой таскала. А шавка была болонка. Шерсть на ней слипнется, собьется комками, на тетке берет набекрень – и гуляют.
Фанта засмеялась и завернулась в его пиджак. Темнота прокралась в подъезд. Ни одного фонаря поблизости не было.
– Раскиснет вся стройка, – сказала Фанта. – Рощин начнет все заново, и мы никогда не уедем.
Игорь закурил.
– Хочешь уехать?
– Хочу, чтобы все закончилось.
Она взяла у него сигарету и тоже затянулась.
– В дождь – крепче.
– Зачем ты куришь? – спросил вдруг он. – Тебе не идет.
– Я всегда курила. Лет с тринадцати. Однажды мама взялась объяснять мне, что курить плохо, и я сразу стала курить. А если бы она сказала – «смотри сама», как обычно говорит, я бы, может, и не стала. Но тут медсестерский долг заставил ее надавить. А я не люблю, когда на меня давят, особенно медсестры...
Савицкий молча зажег новую сигарету.
– То есть ты все решаешь сама? – спросил после паузы.
Она кивнула.
– Я тебе не нравлюсь? – обернула к нему лицо.
– С сигаретой и в мужском пиджаке? – пошутил он, отворачиваясь от ее глаз.
– Нет, вообще, – белый дым замер в воздухе.
– Наверно, мне нравятся девушки, которые носят платья, не курят, уважают своих родителей, не ругаются матом, не трахаются с кем попало и называются человеческими именами.
Она кивнула.
– Не про меня. Но должна заметить, что и мне не нравятся тупые менты с водяными пистолетами.
Савицкий тоже кивнул.
– Когда людей сажают в запертую комнату и заставляют терпеть друг друга, их психика обязательно дает сбой. Наш город – запертая комната, и ничего больше. И окна выходят на помойку. Если бы Рощин мог строить быстрее, я бы сам попросил его об этом.
Фанта ступила под дождь, повела плечами и сбросила пиджак Савицкого в грязную лужу. Наступила на него и пошла к «Дружбе». Игорь, переступив через пиджак, двинулся следом.
Промокнув насквозь, оба, наконец, нырнули в тепло гостиницы. Игорь огляделся в холле, пока Фанта брала ключ.
– Можешь не провожать! – бросила ему, не оборачиваясь.
– Я тебя не провожаю. Я тебя сдаю с рук на руки. Тем более, мы задержались, и Рощин, наверное, места себе не находит, – спокойно ответил Игорь.
Он пошел вверх по лестнице, и Фанта покорно поплелась за ним. На втором этаже спал дежурный. В коридоре третьего этажа у окна стоял мужчина. Когда Фанта подошла к двери, а Савицкий остановился рядом с нею, незнакомец окликнул его:
– Спичек у вас не найдется?
Савицкий полез в карман промокших брюк, а незнакомец вдруг обернулся к ним с пистолетом в руке.
Игорь ясно увидел мокрые неровные волосы Фанты и в стороне – дуло направленного на нее пистолета. «Спичек у вас не найдется?» Сознание перевернулось.
Он машинально оттолкнул Фанту к двери, почти въехал в нее спиной, а сам развернулся к незнакомцу. Пистолет застрял где-то, а может, жесты Игоря проржавели от дождя...
Сначала вскрикнула Фанта, а потом раздался хлопок выстрела. Пистолет Игоря тоже ответил, но незнакомец шагнул к лестнице.
Игорь бросился за ним и упал на ковровую дорожку – врезавшись в пол. Дождевая лужа стала растекаться под его телом. «А тетка-то от чего умерла?» – спросил кто-то в голове Игоря. «Желудком страдала, – ответил другой и мягко добавил: – От язвы и умерла. А так получила бы к осени майора».

Администратор вздрогнула, увидев вбежавшего Вика.
– Фанта? – спросил он почти беззвучно.
– Только что поднялась...
Вик остановился.
– На каком они живут?
– На третьем. Триста четвертый номер.
Шевердин бросился к лестнице. Отель уже спал. В коридоре второго этажа дремал дежурный. Вик притормозил на лестнице. Сверху доносился мерный голос.
– Испугалась за своего друга? – спросил кто-то и сам ответил: – Он погиб, как доблестный рыцарь, защищая свою даму. А теперь пришла очередь дамы...
– Это что еще за покер? – послышался голос Фанты. – Думаете, я очень испугалась? Валяйте, стреляйте. Раз вы за этим сюда явились.
Но ее голос задрожал и оборвался.
Вик поднялся. Остров стоял перед Фантой с пистолетом в руке. Она вжималась спиной в дверь. Савицкий лежал на полу между ними.
– О, девочка, я здесь не ради твоего страха, – сказал Остров веско.
Вик шагнул вперед, чтобы отвлечь взгляд Острова от ее худеньких плеч. Тот обернулся.
– Фанта, в номер! – крикнул Вик и бросился к Острову.
Фанта юркнула в номер и захлопнула дверь, а Остров направил оружие на Вика.
– Шевердин, вы зря это делаете! Я успею остановить вас и разобраться с девчонкой.
Вик поднял вверх руки.
– Сдаюсь-сдаюсь. Чисто профессиональный интерес. Неужели вы такой ценитель наивной поэзии? Или красивых женщин? Со стороны не скажешь...
Остров спокойно улыбнулся. Роль цивилизованного маньяка ему заметно нравилась. Но Вик понял, что безумия в нем больше, чем просчитанной логики. Остров смотрел вполне миролюбиво, а дуло пистолета приплясывало в его руке.
– Я хотел бы быть таким, каким вы меня обрисовали. Я учился литературе и живописи, пока не вернулся на Родину и не стал вникать в дела отца. Я вник, пожалуй, слишком глубоко...
– И пристрелили старика за то, что он погубил вашу мечту о жизни с его девушкой в его доме! А его незаконно нажитое добро уплыло от вас и было разорвано на куски его сообщниками. И вы посвятили свою жизнь мести человеку, который, по-вашему, был виновен. Вы решили, что он отнял у вас и любовь, и дом, и отца, и наследство. Хотя это вы отняли у него дочь и продолжаете его преследовать до сих пор, – произнес Вик.
– Он, действительно, отнял ее у меня. Не у старика, а у меня. Старик пережил ее смерть. А я не пережил. Я умер тогда вместе с ней. И Рощин прекрасно знает, что он виноват. Он встречался с ней, заставлял ее рисковать, а потом отказался от ее бесхитростного сердца. Он хладнокровно убил ее. И он это знает.
Вы не сможете понять этого человека. Я увидел его впервые, когда он осматривал территорию застройки. И он сказал мне: «Я выслушаю любые ваши пожелания. Мы вместе составим проект здания. Я соглашусь с вами во всем. Заказчик всегда прав». А когда он заканчивал строительство, я спросил, почему он так редко стал бывать на стройке, он ответил мне честно, не зная, чего мне стоил этот вопрос, не догадываясь о том, как я любил ту девочку, которой он пользовался так равнодушно. Он сказал мне: «Я давал слово согласиться во всем с заказчиком. Я его сдержал. Но чувствую, что концепция этого здания, которую мне навязали, будет меня преследовать». Он признал свою вину. Он мог ее спасти, но не спас. 
– А вы не могли ее спасти, если она была вам так дорога? Могли. Но вы отстранились, как и Рощин, а потом решили ему мстить. С таким же успехом вы могли бы мстить самому себе! – бросил Вик.
– Я просто опоздал тогда...
– А потом убедили себя в вине Рощина! Вы забрали у него дочь, издевались над ней, довели до самоубийста, а теперь цитируете ее детские стихи, корчите из себя романтического героя!
Но Остров, похоже, не слушал. Важными для него оставались только герои прошлого: Вита, отец и архитектор, который все отнял. Он выстрелил, словно отмахнуться хотел от назойливого Вика, но Шевердин бросился на пол и сбил его с ног. Остров выронил оружие и вцепился ему в горло. Неизвестно, чем закончилась бы драка, но, как только Вик почувствовал, что руки Острова сошлись на его шее в замок, позади открылась дверь, и Фанта вышла в коридор.
– Пожар! – закричала она изо всех сил.
Гостиница не откликнулась.
– Пожар! Спасите!
Она подняла с полу пистолет Савицкого и навела на катающихся по полу мужчин.
– Вик, к стене!
Шевердин понял, что опаснее попасть ей на мушку, чем быть задушенным Островым, но отцепиться от него никак не удавалось. Остров прижимал его к полу всей массой своего тела. Фанта не раздумывала долго, и громыхнул выстрел. Хватка Острова ослабела.
Вик скинул его с себя, поднялся, отвернул Фанту от убитого. Отнял у нее пистолет и подтолкнул к телу Савицкого.
– Я его убила? – оглянулась Фанта.
– Оглушила.
– А Игорь?
– Пожар! – крикнул Вик, уводя Фанту к лестнице.
Со второго этажа прибежал перепуганный коридорный.
– А я задремал, это... Где горит?
– Милицию вызовите. И скорую помощь, – распорядился Вик.
Через пять минут прибыли разбуженные врачи скорой помощи. Фанта сидела в холле на подлокотнике кресла под пыльной пальмой в большой кадке. И вдруг возник совершенно белый и мокрый Рощин. Кинулся к ней, отталкивая сонных ментов, сжал в объятиях, обводя всех безумными глазами.
– Фанта...
Она обхватила его руками. Вик вышел за носилками с Савицким.
– Будет жить? – спросил у недовольного врача.
– Кто его знает, – ответил врач. – Пульс слабый. А там, может, и будет. Крови, правда, много потерял.
Скорая уехала. Вик остался под дождем. Пошел сначала в одну сторону, потом вернулся и пошел в другую.

На студии вытер голову каким-то пыльным полотенцем и улыбнулся в камеру:
– Сегодня ночью сотрудниками наших доблестных правоохранительных органов был обезврежен гражданин Остров, приехавший в наш город под видом журналиста, а на самом деле, преследующий известного архитектора Рощина. Капитан Савицкий в настоящий момент находится в реанимации с пулевым ранением и значительной кровопотерей. Врачи борются за его жизнь. Архитетору и его близким больше ничего не угрожает. Ситуация в городе стабилизируется. Ура, товарищи!

7. ГОРЬКО

Олег Федорович смотрел на полковника Васина по-доброму. Тот терялся от необычного выражения глаз мэра и чувствовал, что ладони снова оставляют следы на брюках.
– Должен сказать, Петр Григорич, звонили мне из столицы и интересовались этим нашим делом. Все благополучно закончилось, с честью для нас. Истина, так сказать, восторжествовала. Пресса все отразила достойно. Один только вопрос щекотливый...
Васин напрягся.
– Что с Савицким?
– Что?
– Ну, как он себя чувствует? – помог мэр.
– А, чувствует. Ничего, поправляется. Легкое немножко продырявлено. Но так, с краешку. Я сам бананы ношу, – заверил Васин.
– Ясно, процесс выздоровления не ускоришь. Но интересуются им очень органы. Отличился. Столичного маньяка на чистую воду вывел и разобрался смело, по-мужски, без сантиментов. А то пока суд да дело, сам знаешь. Такие решительные ребята в столице очень нужны. Пусть он пока лечится, потом звание обмоет, а потом – придется тебе с ним попрощаться…
– А мы... как же? – растерялся Васин.
– Молчи, Петр Григорич, сам знаешь, от сердца отрываю, – вздохнул мэр. – Вот Жбанов у тебя есть. Сам же говоришь, что отчет грамотно написал.
Васин кивнул.
– Ну, и тебя благодарю. За умелое руководство. Не подвел, спасибо, – мэр поднялся и прижал вскочившего Васина к груди. – Не ударили в грязь лицом.

Фанта сидела в белом халате у постели Савицкого и говорила, глядя в пол:
– А в городе сейчас жара. Инна отпуск взяла и уехала отдыхать в лес. Ну, там, средства разные прихватила от комаров... и еще кардиолога. Он хотел и сестру тащить. Еле-еле дома ее оставили. Инна рада, конечно. Он тоже растирок набрал – от ревматизма. Такая компания. Как разотрутся там – все комары передохнут. Она надеется с ним в бадминтон играть. Не представляю, как он справится. В прошлом году ей хотелось на скейте кататься – окулист чуть ногу не сломал.
А в городе жарко. Рощин все строит. Скоро уже купол будут золотить. Церковь раскошелилась. Ну, не на золото конечно. Краска такая. Он очень доволен. И собор, действительно, чудесный – величественный, огромный и светлый. Уже люди отовсюду едут смотреть. Он прославит наш город.
И еще едут к бабе Марфе. Она взялась будущее предсказывать, и у нее очень хорошо получается. И все отлично сочетается: приезжие сначала собор посмотрят, перекрестятся на некрашеный купол, а потом идут к Марфе, чтоб погадала.
И Рощина все очень любят. Его признали «Человеком года». Но в городе – тебя больше любят. Везде твои фотки и статьи о тебе.
– А о Шевердине? – спросил Игорь.
– О Шевердине молчат. И сам Шевердин молчит, – она отвернулась к окну. – И я молчу. Мне – меньше всех это нужно. Это ведь я так неловко из водяного пистолета выстрелила. Но если бы не ты – черта с два бы мы все геройствовали...
– А правда где же? – посмотрел в потолок Игорь.
– Везде. В газетах. В отчете этого вашего Жбанова, у которого журналисты интервью брали. Он все толково объяснил, как сам понял. Или тебе обидно?
Савицкий молчал. Не мог поверить, что все кончилось. Не шел из головы этот дождь... и упавший с ее плеч пиджак.
– Обидно, что все так как-то...
– Ну, как есть. К сентябрю Рощин собор сдаст. Там какая-то церемония. Потом у мэра прощальный вечер в честь гостя. И мы уедем. Я переведусь учиться в столицу. И мама будет рада, потому что Рощин богатый дядька. И Рощин очень рад. Платье мне купил и сам чуть ли не примеряет. Смешной такой. Думает, мне в платье лучше будет. Все мужики так думают...
Савицкий зажмурился.
– Плохо тебе? – вскочила Фанта. – Врача позвать?
– Нет, мне спать охота. Голова кружится...
– Ничего, это ты выздоравливаешь...
Фанта помахала рукой и пошла к двери. Потянула за ручку и снова остановилась:
– Я, это, Игорь... извиниться хочу, там, за «мента», и за все такое, и за ржавый пистолет. Ничуть он не ржавый.
– Ясно, – кивнул Игорь.
– И спасибо тебе...
– А Шевердина поблагодарила?
– Нет. Мы с тех пор так и не виделись. Он программу закрывает, а что делать будет, никто не знает. Кризис жанра, наверное. Ну, не буду тебя утомлять...
Дверь за ней закрылась. Игорь снова стал смотреть в потолок, прослеживая маршрут каждой трещины. Почему-то хотелось, чтобы трещины соединялись в центре, как солнечные лучи, а не расползались сороконожками в разные стороны.

***

Город прощался с Рощиным на вечеринке у мэра и каждым бокалом шампанского извинялся за все, что тому пришлось здесь пережить.
Фанта, в роскошном вечернем платье серо-голубого цвета, с гладко уложенной прической и серебристым лаком на ногтях, притягивала восхищенные взгляды. Рощин обнимал ее за талию и улыбался гостям.
Мэр вдохновенно произнес тост, целиком состоящий из добрых и сердечных пожеланий Рощину дальнейших успехов. И Рощин, широко улыбаясь, ответил на слова мэра:
– Вы даже не представляете, как я благодарен вашему городу! Здесь закончился самый страшный кошмар моей жизни. Здесь я начал жить заново, – он многозначительно взглянул на сияющую Фанту. – Вы подарили мне самое чудесное, что только могли подарить – любовь.
– Горько! – воскликнула жена полковника Васина.
– Горько! – поддержал ее мэр.
– Горько! – гаркнули журналисты.
И Рощин поцеловал девушку в прохладные, как апельсиновые дольки, но улыбающиеся губы.

Фанта обвела взглядом довольные лица гостей и выскользнула за дверь покурить.
Снаружи ночь была душной. На ступеньках крыльца сидел Шевердин и смотрел в звездное небо.
– Привет! – окликнула его Фанта. – Там, внутри, можно выпить.
– Сейчас пойду...
Она подняла платье, чтобы не измять ткань, и села рядом. Вик бросил взгляд на ее длинные ровные ноги.
– Чем заниматься будешь? – спросила Фанта.
– Не знаю. Предлагают авторскую передачу вести о культурной жизни нашего города. Но культурная жизнь в нашем городе – нонсенс. Как и везде, впрочем. Жизнь воообще – не очень культурная штука.
– Я всегда «Для бездельников» смотрела...
– Тебе же не нравилось.
– Нравилось. Просто я думала, что это очень легко – критиковать других. А потом поняла, что не легко. Что тот, кто так требователен к другим, требователен и к самому себе. Ты именно такой. А иначе не был бы уверен, что прав. Так?
Вик молчал.
– Почему ты закрыл программу? – спросила она.
– Я не уверен, что прав... и что был прав...
– Напрасно, – сказала Фанта.
– А с тобой?
– И со мной...
– Поэтому ты уезжаешь с Рощиным?
Фанта вдруг вскочила и воскликнула, вглядевшись в темноту:
– Посмотрите, кто к нам идет! Наш герой!
Вик увидел Савицкого.
– Давай, все тебя ждут! – Фанта потянула его за руку.

Пришедшего встретили дружными восторженными возгласами. Пошли штрафные бокалы и тосты. Полковник Васин взял слово.
– От лица нашего коллектива и общественности города, позвольте поздравить капитана Савицкого с присвоением ему звания майора милиции!
– Ура! – воскликнули гости.
– И еще одно, – добавил Васин, понижая голос. – Майор Савицкий направлен управлением внутренних дел в столицу для выполнения своего долга в сердце нашей Родины!
Пьяные гости притихли от социалистической патетики Васина.
– Ура! – воскликнул Савицкий, высоко поднимая бокал. – За столицу!
– Ура! – поддержал Рощин. – За внутренние органы!
– Ура! – выкрикнула Фанта. – За супружеский долг!
И уже прощаясь с гостями, обернулась к Игорю.
– Ты рад?
– Очень рад! Очень. Я карьерист, если честно. Я безумно счастлив.
– Ты заметил, что я в платье? – хихикнула Фанта.
– А ты в платье? – Савицкий оглядел ее. – Точно. Ну, всего доброго...

В гостиничном номере собирали вещи и укладывали в чемоданы.
– В восемь Савицкий зайдет, – сказал Рощин. – Вместе поедем. У нас даже купе одно.
– По-семейному, – хмыкнула Фанта.
– Ну, нам не привыкать, – усмехнулся Рощин.
Фанта черкнула Инне коротенькую записку.
– Остальное – письмом, потом как-нибудь. Когда она придет с работы.
Рощин обнял ее.
– Не страшно уезжать?
– Самое страшное позади, – сказала она уверенно.

Игорь заехал ровно в восемь. Серо-зеленые глаза смеялись.
– Готовы?
Помог отнести вещи к такси.
– Я и машину успел продать, – похвастался деловой хваткой. – Даже за приличную сумму для такой колымаги.
– А наша раньше нас домой доберется, – заметил Рощин.
И Фанта замерла. Во-первых, поразило слово «наша», а во-вторых, «дом», который предполагался где-то очень далеко отсюда. Вдруг подумала, что Рощин чувствует за двоих, позволяя ей не чувствовать ровным счетом ничего, и что так будет всегда. И страшная пустота сковала жесты. Она села рядом с Рощиным на заднее сидение. Савицкий плюхнулся спереди и скомандовал таксисту:
– Газуй, шеф.
Мелькнули старые районы, стихийные рынки, знакомые улочки, Пентагон и купол Свято-Успенского Собора, сияющий в лучах солнца. На колокольный звон шли люди, и сердце Фанты сжалось...
Такси вскарабкалось на мост, и по обеим сторонам машины разлилась серебристая гладь воды, словно они поплыли...
Фанта смотрела во все глаза на реку, на резную ограду моста и фонари с разбитыми стеклами по краям дороги.
И вдруг ее взгляд наткнулся на Шевердина, который замер на мосту, глядя вниз на воду. Его темная фигура казалась хрупкой на фоне широкой речной глади и не принадлежащей реальности солнечного сентябрьского дня.
Фанта оглянулась и встретила его взгляд, провожающий их машину.
– Остановите! – приказала шоферу.
– Не выдумывай! – вскрикнул Рощин.
– Остановите!
Таксист затормозил.
– Миша, я остаюсь. У тебя теперь новая жизнь начнется. Чистая, гладкая и без меня...
– Без тебя ничего не начнется! Фанта! – Рощин хотел схватить ее за руку.
Но она резко хлопнула дверцей машины.
– Прощайте!
И побежала назад по мосту. Рощин и Савицкий вышли следом и увидели, как Шевердин бросился навстречу Фанте, подхватил ее на руки и закружил в воздухе.
– Так едем? – окликнул шофер.
– Едем.
Рощин сел в авто и сжал виски руками. Проговорил, обращаясь к самому себе:
– Вот и новая жизнь. Словно моя Виточка вернулась, чтобы простить меня за все, что я ей причинил, и отпустить меня в пустоту. Теперь уже навсегда...
Савицкий молчал.

Поезд уже был подан на посадку. Мужчины закурили на перроне, наблюдая за прощающимися людьми. И когда проводники попросили пассажиров занять свои места, а провожающих – покинуть вагоны, Рощин шагнул на ступеньку...
– Прощайте, Михаил Иванович! – вдруг сказал Савицкий.
Рощин ошеломленно оглянулся.
– Я тоже останусь. Я, знаете, только из-за нее ехал. А без нее – не нужна мне никакая столица.
– А как же работа? Карьера? – удивился Рощин. – Ваше назначение?
– Возьму самоотвод. Карьера – ерунда, – Игорь сделал неопределенный жест.
Поезд тронулся.
– Игорь, подумайте! – вдруг отчаянно воскликнул Рощин, пытаясь удержать его во что бы то ни стало.
– А что тут думать? Я ее люблю. Вот и вся концепция.
Рощин стоял, прижавшись лбом к стеклу, и смотрел, как Савицкий разворачивается, подхватывает дорожную сумку и уверенно шагает в сторону города.
Картинка поплыла. Сердце Рощина разрывалось от горечи и непонятной зависти к Савицкому. В сознание ворвался стук колес, в тамбуре кто-то закурил, и Рощин побрел с вещами к своему купе.

2003 г.