Вкус жизни

       Когда сидишь в темноте, в душном замкнутом пространстве, и вокруг тебя снуют обезумевшие люди, ты вдруг понимаешь, открываешь для себя, какая всё-таки хрупкая эта штука жизнь. Она как хрустальный стакан, находящийся под градом камней. Один камень пролетит мимо, ещё один упадёт рядом, а следующий может попасть в самый центр - и хрусталь разлетится на тысячу мелких осколков. Точно так же может случится с любым из нас. Летящий камень порой может оказаться в таком месте и времени, о котором вы бы и не могли подумать. Так случилось со мной. Я бы никогда даже и не предположил, что подобное может случится. Сколько мне осталось жить? Умру я или останусь жить? А быть может, я превращусь в сумасшедшего? Кто знает, что случится в следующее мгновение и какими мы будем через несколько секунд? Можно лишь предполагать, но никогда нельзя быть уверенным. Поэтому в такие моменты начинаешь понимать, как она всё-таки дорога - эта жизнь. В минуты, когда все события и люди перестают что-либо значить, когда за спиной слышишь дыхание смерти, именно в эти минуты начинаешь ценить жизнь в независимости от того, кто ты и что тебя ждёт.
       


       Мое усталое тело покорно остановилось у края платформы в ожидании электропоезда. Безвольно повисшие руки слегка подрагивали, пальцы едва удерживали пакет со спецодеждой. Мне приходилось прилагать огромные усилия, чтобы мои веки не сомкнулись и я не завалился спать прямо здесь, на станции.
       В динамике прозвучал звонок, и женский голос, который я слышу каждый день, оповестил о приближении электрички. Мои ноги автоматически сделали шаг назад. Все мои движения, как и вся серая жизнь, были однообразны и повторялись изо дня в день. Я знал, что сейчас толпа людей занесет меня в вагон, я схвачусь за поручень и проеду одну остановку, придавленный со всех сторон. Потом пересадка на «Советской», путь до станции «Барабашова», оттуда - на троллейбусе или автобусе до Тракторостроителей, пять минут пешком по темной улице к дому. Если хватит сил, приму душ, с полчасика посмотрю телевизор и завалюсь спать. Я даже не буду ужинать, потому что после такой изнуряющей работы пропадает аппетит. А завтра - подъем в семь утра, быстрые сборы, легкий завтрак и вновь эта адская работа. Я приду, переоденусь и снова буду дышать пылью, таскать тяжелые мешки с цементом и песком, замешивать раствор, класть кирпичи и делать прочую строительную дрянь, которая за годы работы мне так надоела, что иногда я готов все бросить и умереть. В обед у нас получасовой перерыв, прием пищи, и снова работа. В семь часов мы расходимся, я иду к метро «Южный вокзал», спускаюсь в подземку... Всё повторяется опять и опять. Изо дня в день. Лишь в воскресение - мой единственный выходной - я могу позволить себе изменить график. Но даже в этот день я не нахожу радости, потому что всё вокруг серое, всё не настоящее. Эта жизнь не для таких, как я. Счастье может быть только для жителей пластмассового мира - для куколок Барби и их женихов Кенов. Это для них я и мне подобные делаем всё, чтобы им хорошо жилось. Делаем за то, чтобы прочитать в их глазах презрение к нам, когда они видят нас грязными, испачканными в пыли или саже. Они бросают нам жалкие подачки со стола праздника жизни, и мы как собаки хватаем эти крохи. Ведь жить хочется и нам. Жить хочется всем, и право жить имеют все - пусть даже живем мы на самом дне. Без дна не может быть и верха. Я часто думаю обо всем этом, некоторые свои мысли иногда даже записываю на бумагу, а потом перечитываю. Так легче справиться с темно-серым кошмаром, который некоторые называют жизнью. Записывая свои переживания, с ними легче справиться и не спиться, не оказаться в той яме, в которой теперь много моих ПТУшных знакомых. Кто-то спился, кто-то стал наркоманом, у кого-то появились незапланированные дети и неготовые к семейной жизни отец и мать сделали безрадостным свое настоящее и будущее. Но и я не далек от своих друзей. С каждым днем мне все ненавистнее становится мое жалкое существование, с каждым днём рука настойчивее тянется к кошельку, чтобы купить бутылку «Пшеничной» и забыться. Что меня удерживает? Может, надежда на лучшее, надежда, что когда-то все изменится? Но я не знаю этого, правда никогда не откроется мне, потому что в мире не существует никакой правды, равно как и справедливости...
       Электропоезд пронесся мимо меня, сбавляя ход. Люди, такие же уставшие и безрадостные, подошли к самому краю платформы, едва не касаясь холодного металла останавливающихся вагонов. Поезд прекратил движение, и двери с шумом разъехались в стороны. Из полупустого вагона никто не вышел, и толпа повалила внутрь. Я крепче сжал пакет и протиснулся в середину вагона. Едва успел ухватиться за поручень, как со всех сторон на меня налегли. Толкаясь, на сиденья уселись старики и женщины. Кто не успел занять место, с отстраненной завистью смотрели на сидящих. А я никогда не садился, потому что мне неприятно ощущать на себе сверлящие взгляды пенсионеров, которые почему-то полагают, будто все остальные никогда не устают, никогда не болеют и занимают сидячие места исключительно из желания досадить старикам. Пусть сидят, я могу и постоять, хотя еле держусь на ногах, хотя в моем теле не осталось ни одной отдохнувшей клетки. Но, может быть, это и к лучшему - когда-то организм не выдержит всего этого и я умру, и весь этот кошмар моего существования прекратится?..
       Вагон до отказа наполнили люди, а на перроне осталась ещё почти половина, и все непременно желали уехать именно этим поездом. Меня всегда поражала эта удивительная особенность людей. Видя, что места нет, они все равно лезут внутрь, прижимают стоящих у дверей и, вероятно, полагают, будто это укладывается в обычный порядок вещей. Да мне бы никогда не хватило наглости толкать людей, если я вижу, что вагон заполнен! Можно ещё понять пассажиров с утра, когда они опаздывают на работу, но вечером - куда спешить? Неужели невозможно дождаться следующей электрички, которая прибудет через десять минут? Мы ведем себя, словно стадо животных, бегущих от хищника. Или нам не терпится уехать, убежать, скрыться, лишь бы не стоять и не ждать, не оставаться наедине с собой? Но что толку от этих мыслей? Всего лишь слова, смысл которых давно потерялся в рутине бесцветной жизни...
       Из динамика донесся голос недовольного диспетчера, который требовал отойти людей от электропоезда. Двери вагона несколько раз закрылись и открылись. Из подсобного помещения вышел дежурный и, размахивая руками, принялся отгонять оставшихся людей от поезда. Знакомая картина. В это время так всегда. С семи и до девяти вечера можно быть уверенным, что вы в метро получите великолепный массаж. С предыдущим поездом было то же самое. Но, наконец, все двери захлопнулись, и электропоезд медленно двинулся вперед. В окнах промелькнули лица недовольных ожидающих, и через несколько секунд тоннель полностью проглотил состав. Я прикрыл глаза и позволил себе расслабиться - меня со всех сторон сжали так, что оторви я ноги от пола, то повис бы в воздухе. Какая-то старуха дернула меня за штанину и с недовольством попросила не упираться ей в колени. Я не обратил на неё никакого внимания, потому что знал, старикам только дай повод к ругани - и они тебя просто съедят живьем. Повсюду слышались недовольные возгласы и короткие перепалки. Всё как всегда. Все недовольны, что кто-то поставил на ногу сумку или кто-то кого-то тычет локтем в бок и масса других мировых проблем. Всё как всегда. Поезд медленно тащился по тоннелю, иногда вздрагивал, сбавлял ход, лампы то и дело моргали. Всё сливалось в единый монотонный гул. Под этот мерный шум я начал засыпать. Старуха около меня вновь начала ворчать, но тут вдруг замолчала и через пару секунд пробурчала что-то о проклятых электричках. Поезд сбавил скорость и остановился. Мы повисли в черном тоннеле, не доехав до следующей станции - я знал об этом, даже не открывая глаз. Такое бывает, когда предыдущий состав задерживается на станции из-за рьяного желания людей попасть в переполненный вагон. Сквозь сомкнутые веки я почувствовал, как в вагоне погас свет, затем вновь зажегся, но более тусклый...
- Кончилось электричество, - кто-то пошутил.
- Скорее, бензин, - добавили с другой стороны.
       В вагоне всегда найдется несколько умников, которые не преминут отпустить пару дешёвых шуток, которые в этот час могут только раздражать, а не смешить. Я лениво открыл глаза и взглянул на часы. Без четверти восемь. Поезд продолжал стоять. Но это ненадолго, от силы минут пять, и мы тронемся дальше.
- Нет, ну, серьезно бензин кончился! - снова повторил шутник, словно он действительно думал, что электричка работает на топливе, а не на электричестве.
       Где-то рядом мальчик спросил у мамы, почему дядя постоянно говорит, что в поезде закончился бензин.
- Просто дядя в школе плохо учился, вот и не знает, - ответила женщина, и около неё засмеялись несколько человек.
       Поезд стоял. Я стал засыпать и, кажется, мне начал снится сон. Что-то из далекого-далекого беззаботного детства, когда жизнь мне казалось огромной и неизвестной, полной тайн и радостей. Наверное, во сне я даже заулыбался. Моя голова начала медленно опускаться, и когда подбородок коснулся груди, я проснулся. Осмотрелся. Поезд по-прежнему стоял. Люди недовольно ворчали, стоящие переминались с ноги на ногу, стараясь занять более удобную позу. Я посмотрел на часы - прошло семь минут с момента остановки. Я покрутил головой из стороны в сторону, чтобы размять шею, и подумал, что наша стоянка затянулась. Уж не случилось ли чего? Но мысли уже не могли выстроиться в логическую цепочку в моей голове, и я вновь прикрыл глаза в надежде на то, что ко мне вернется сон.
       Неожиданно в вагоне затрещали динамики, и оттуда донесся хрипловатый голос машиниста:
- На станции авария, двадцать минут стоянка. Пожалуйста, не волнуйтесь, через двадцать минут мы поедем.
       В динамиках вновь щелкнуло, и машинист умолк.
- Ну, начинается!
- Бл..дские работники!
- Пусть назад едет, что же людям тут ждать?
- Произвол какой-то! - со всех сторон неслась ругань и недовольные возгласы, заплакал ребёнок.
       Я шумно вздохнул и открыл глаза. В окне передо мной расположилась черная стена с тянущимися вдоль неё толстыми запыленными электрокабелями, которые мне почему-то напомнили мою настоящую жизнь. Я - это грязный кабель, а темный тоннель - моя жизнь. Странная ассоциация. Но и над этим я не стал особо задумываться, итак не было никаких сил о чём-либо думать. Поток мыслей и образов просто струился в моем мозгу, словно ручеек.
- Нужно пешком идти, - вновь подал голос шутник.
- Мужик, ну, шо ты морозишь? Помолчал бы уже! - кто-то попытался приструнить навязчивого юмориста, и между двумя мужчинами завязался спор.
       Где-то позади меня вновь заплакал ребенок.
- Девушка, садитесь, - услышал я позади голос старичка.
У меня за спиной началась возня – девушка с ребенком и старик менялись местами. Немолодая женщина возле недовольно заворчала, сетуя на все эти поезда, на метро и все их поломки. Только чьи она поломки имела в виду, мне так и не удалось понять.
- Мам, а мам? - послышался голос мальчика, который спрашивал у матери о бензине. - А почему дядя такой маленький?
- Какой дядя?
- Ну... такой… маленький, - ребенок опустил свою ладошку вниз и задержал её в метре от пола. - Только что здесь прошел.
- Малыш, да здесь и пройти-то никто не сможет, в карцере и то посвободней будет, - пробурчал высокий полный мужчина с замысловатой татуировкой на правой кисти.
- Да не здесь прошел, а там! - мальчишка кивнул в сторону двери.
- Где там, в тоннеле, что ли? Не выдумывай! - с раздражением проговорила мамаша, косясь за окно, словно действительно ожидала там кого-то увидеть.
       Со всех сторон начались разговоры о ценах на рынке, о политике, о тяжелой жизни. Кто-то начал рассказывать историю о том, как однажды на железнодорожных путях все замело снегом, и поезд простоял трое суток, а местные жители на конях подвозили пассажирам хлеб и воду. Я вновь прикрыл глаза и постарался задремать. Но пустые разговоры, чей-то громкий смех, покашливания и спертый воздух не позволили мне этого сделать. К тому же люди вокруг зашевелились, принялись крутиться, передвигаться по вагону. Кто-то уступал другим место на скамейке. Я разлепил веки, посмотрел на часы - без пяти восемь, и от нечего делать принялся рассматривать разноцветные рекламы. Однако здесь ничего нового не увидел. Реклама компьютерной техники, телевизоров, строительных инструментов и материалов, косметика, сухарики, мобильные телефоны и подобная чепуха, недоступная обычному человеку. Интересно, кто-то всё-таки покупает всё это? Прямо надо мной висело красивое объявление о работе, хорошем заработке – до трехсот долларов в месяц. Я усмехнулся – в свое время, когда я ещё наивно полагал, будто жизнь может быть прекрасной, мне пришлось побегать по многим местам, где платят по триста долларов в месяц. Но в действительности всё оказывалось гораздо прозаичней. В лучшем случае платили сто долларов в месяц и обещали со временем повысить эту сумму, но ни через месяц, ни через три месяца, ни через полгода зарплата не увеличивалась. А худший вариант предусматривал ещё и предоплату за обучение. Я дочитал объявление до конца и взглянул в окно. Не знаю, почему это сделал, но почему-то моя голова слишком резко повернулась в сторону окна, как будто меня там что-то привлекло. Словно боковым зрением я заметил некоторое движение. Свободной рукой я протер глаза и, нагнувшись поближе к окну, попытался что-то рассмотреть в темном тоннеле. Это безумие, но мне показалось, будто там кто-то есть. В памяти всплыли слова ребенка – А почему дядя такой маленький? Ум зацепился за эту фразу, и мне подумалось, если мальчик спросил об этом, значит, и ему что-то привиделось. Нам обоим показалось или...
- Молодой человек, да не ложитесь вы на меня! - проговорила сварливая старуха, отталкивая меня рукой. - Совсем уже пожилых не уважаете! Что за поколение! Вот раньше чтобы пенсионер стоял, а мальчишка сидел... Да никогда такого не было! Что за молодежь пошла! Вот до развала союза всё было по-другому...
       Я отодвинулся назад, стараясь не слушать монолог старухи о прелестях советской жизни. Мне вспомнилось, как моя покойная бабушка (пусть земля ей будет пухом!), когда ругалась с папой, тоже повторяла, что младшее поколение совсем никудышнее. Извечная проблема отцов и детей - никогда она не будет решена.
- Мама! Ты видела? Там опять какой-то дядя ходит! Я боюсь! - захныкал мальчишка.
- Ну, потерпи ещё чуть-чуть, ладно, и мы скоро приедем, - ласково проговорила женщина, и в ее голосе чувствовалась усталость. — Там никого нету, ты просто уже устал, спатоньки хочешь. Потерпи ещё чуть-чуть.
- А пусть садится ко мне на колени, - предложила полная пожилая женщина.
       Ребенок тут же забрался на колени к доброй тете.
- Что надо сказать? - строго спросила мама.
- Спасибо, - зевая, ответил мальчик.
       Где-то в переднем конце вагона немолодая женщина, прижатая к двери, с удивлением воскликнула «Боже мой!» и отпрянула от двери.
- Женщина, да стойте вы спокойно, не толкайтесь! - с недовольством проговорил солидного вида мужчина.
       Он был одет в строгий черный костюм со светло-синей рубашкой под пиджаком. В руках его была зажата небольшая дутая сумка, больше походившую на дамскую. Интересно, что этот франт делает в метро? Только я успел обо всем этом подумать, как женщина, потревожившая разодетого мужчину, произнесла весьма странную фразу:
- Откуда в метро карлики?
- Женщина, что вы чушь несете? Какие карлики? - спросил всё тот же мужчина.
       Я прислушался к разговору. Мне показалось странным, что маленькому мальчику и взрослой женщине кажется, что в тоннеле кто-то есть. Там опять какой-то дядя ходит... Откуда в метро карлики? Да и я сам как будто бы уловил некое движение в тоннеле. Хотя – нет, всё это чушь. Какие карлики в метро? Цирк что ли здесь? Ну и мысли же иногда приходят в голову. Впрочем, на пьяную голову может и не такое почудиться.
- Я тоже кого-то видела за окном! - произнесла совсем рядом со мной молоденькая девушка, и я почему-то вздрогнул от этих слов.
-И я!
       Оказалось, в вагоне ещё несколько человек кого-то видели в тоннеле. Начались разговоры о том, кто это может быть. Кто-то предположил, что это могут быть рабочие. Другие полагали, что кто-то вышел из вагонов. Я снова посмотрел в тоннель, пытаясь там что-то разглядеть. Но в кромешной тьме ничего не было видно. Всё меньше и меньше мне нравилась наша остановка и странные люди за окном (если они были… и если это люди).
       Снова зашумели динамики и послышался встревоженный голос машиниста:
- Никто не выходит из вагонов! Кто открыл двери? Чьи дети на путях?.. Что такое?.. Никому не выходить... Я же сказал… Это преступление!.. Чертовщина...
       В динамике послышался непонятный треск... Хрип. Ругань и оханье машиниста. Люди в вагоне замерли, прислушиваясь к тому, что же происходит в кабине тягача. Мне вновь почудилось, будто кто-то промелькнул в окне.
- Что же это? – голос машиниста упал почти до шепота. – Они…
- Помогите! Господииии!.. - раздался крик из динамиков, и вслед за тем что-то захрустело.
       За моей спиной вновь заплакал ребенок. Но на него никто не обратил внимания. Кто-то шепотом спросил, что там творится, но на него зашикали со всех сторон. Из динамиков донеслась какая-то возня. Почему машинист замолчал? Что там происходит? Кто там кроме водителя? О ком он говорил?
       В динамике – треск, похожий на ходьбу по разбитому стеклу. Чьи-то голоса. Но очень странные голоса, не совсем похожие на голос человека. Нечто среднее между рычанием собаки и кашлем человека. Я посмотрел в окно на свое отражение. Мои глаза были широко раскрыты, а лицо бледное, будто у трупа. Ещё ничего не произошло особо ужасного, но мне стало страшно. И боялся я больше всего вновь услышать эти голоса. В голове вдруг всплыла картина: лающая собака с разрезанным горлом. Она лает, и с каждым разом из раны её брызжет кровь. Так получается звук, доносившийся из динамиков. Я замотал головой, отгоняя это видение. Ничего плохого не случилось, ничего плохого – повторял я для себя, но почему-то не верил этим словам.
- Боже, что же это такое? - кто-то прошептал в тишине, и от этого шепота у меня по спине побежали мурашки.
       Снова слышится непонятная возня, вслед за тем – противное бульканье. Через секунду до меня доходит, что это, скорее, чавканье. Как будто кто-то ест не прожаренное мясо (и по подбородку стекает горячая кровь). Я замотал головой, отказываясь верить в происходящее. Это все просто мираж, мои уши меня обманывают. Но я посмотрел на пассажиров и в их лицах увидел отражение своего страха. Мы все думали примерно об одном и том же. Неизвестно, что случилось, но явно что-то нехорошее. И, кажется, оно собиралось добраться до нас.
- Да это скрытая камера, - тихо проговорил шутник, но никто не обратил на его слова внимания. - Точно вам говорю. Было уже такое когда-то.
       Из динамика вновь послышался шум, и всё стихло, словно ничего и не было. В вагоне повисла глухая тишина. Нехорошее спокойствие. Около минуты все стояли тихо, боясь произнести хотя бы слово. Однако человек не может долго бездействовать, у него природа такая – в этом я давно убедился, и оказался прав и на этот раз. Постепенно в вагоне вновь возобновились разговоры – вначале тихо, осторожно, а потом начались горячие споры о том, что произошло. Кто-то попытался связаться с машинистом по селектору связи, но с другого конца провода ответом была тишина.
- Нужно выйти и проверить, что там случилось! - предложил мужчина с татуировкой на руке, наверное, бывший заключенный. - Вон ручка для открывания дверей.
       Однако он не спешил воспользоваться этой ручкой, и я его понимал. Мой сон улетучился, и я с удивлением понял, что вместе с ним куда-то пропала и усталость. В голове выстроилась стройная цепочка событий: авария на станции (случайно ли?) – наш поезд останавливается в тоннеле минут на двадцать (то есть двадцать минут о нем никто не побеспокоится) – люди видят кого-то в тоннеле (а в том, что им не померещилось, я уже не сомневался) – происшествие в кабине машиниста. Что же там произошло? Судя из услышанного, было разбито стекло. И что дальше...
       Неожиданно что-то стукнуло в окно прямо передо мной. Сердце комком сжалось в груди, и к голове прикатила жаркая волна. Я вздрогнул и посмотрел в тоннель. Взгляд мой ухватил что-то темное, какую-то тень, в свете ламп уносящуюся к концу состава. Я всматривался в темноту, пока не устали глаза, а когда вновь посмотрел перед собой, чуть не закричал. Тело мое инстинктивно двинулось назад. Где-то внутри, в груди невыносимо начало жечь, под ложечкой неприятно засосало.
- Господи, что же там такое? - еле слышно проговорил я, но даже мой шепот услышали.
       Ко мне повернулись. Молодая девушка закричала и попыталась куда-то бежать, но её не пустили. Она обмякла и, прикрыв глаза, медленно начала падать. Кто-то её подхватил и сильно ударил по щекам. Девушка открыла глаза и с удивлением, будто спрашивая, что она здесь делает, осмотрелась.
       Я опустил глаза вниз, стараясь не смотреть на окно перед собой. Потому что увиденное подтверждало самые худшие опасения, не оставляло надежды на то, что всё это недоразумение, глупая неразбериха и случайность. И как мне вдруг не захотелось умирать!
       На стекле, передо мной, остался мазок крови. Длинная красная линия, словно неизвестный художник нанес свой первый штрих на будущую картину. Густая жидкость размазалась по стеклу, и было похоже, словно кто-то пытался протереть стекло грязной тряпкой, испачканной в краске. Но это была не краска. Темная вязкая кровь. В начале мазка прилип маленький кусочек плоти. Что это было? Кожа? Мышца? Я не знал, но только при одной мысли об этом кусочке мяса, который, наверное, был ещё теплый, меня чуть не выворачивало наизнанку. Что-то в голове судорожно пыталось убедить меня – нет, это не кровь машиниста, это не кусочек его тела... Но я знал – это часть машиниста. Он мертв. Кажется, его разорвали на части и куда-то утянули. А может... может, его даже (противное чавканье – что это было?..) Нет, нет! Не могу думать об этом. Так не бывает. Это неправда!.. Я почувствовал, как мои ноги будто проваливаются сквозь пол, наливаются тяжестью. Я крепче сжал поручень, боясь упасть. Мне вдруг захотелось плакать. Плакать, как маленькому ребенку, который сейчас должен получить по заднему месту. Наша жизнь и так полна сюрпризов и неожиданностей, не может быть, что бы ко всему присоединилась и страшная сказка. Такое бывает только в страшном кино, такое…
- Тихо! Вы привлечете их... Вы слышите это? - кто проговорил, и все умолкли.
       Откуда-то спереди, из первых вагонов, донеслись крики. Но что больше всего поражало – крики не только женщин, но и мужчин. Я подумал, мужчина не станет кричать, увидев труп, увидев кровь или что-то ещё. Он закричит лишь в том случае, когда... В голове появилась ясная картина: что-то врывается в кабину машиниста и разрывает его на части. Отрывает руки, ноги, голову и растаскивает в разные стороны. Может, даже, кто-то с лакомством ест выдавленные глаза (они как холодец)... Я слышу отчаянные вопли, переходящие в хрипы или резко обрывающиеся. И во всем этом смешении звуков различаются чужие голоса – лай собаки с разодранным горлом, а иногда и противное чавканье. Никогда ранее мне не приходилось слышать, чтобы люди так кричали. И без того напуганные пассажиры приникли к окнам, пытаясь что-то там разглядеть. Меня придавали к стеклу, и я, упираясь коленями в жесткое сидение, нехотя заглянул в окно. Увиденное меня поразило.
       Было плохо видно. Вдалеке всё расплывалось, будто в тумане. Но даже тогда мне удалось разглядеть, как люди словно вылетают из окон. Что-то их вытаскивало прямо из состава, словно тряпичных кукол. Несколько человек выбежали из вагонов, но вдруг упали и исчезли где-то во тьме тоннеля. Я видел, как в соседних вагонах люди тоже смотрят на весь этот ужас, и в их лицах читались страх и паника. Все оцепенели, взирая на то, как нечто неведомое забирает людей в темноту. Зачем их забирали? Куда? Что с ними собирались сделать? Кто прячется в этой темноте? Неужели здесь, в метро, под землёй, течет своя неведомая жизнь? Эти вопросы вихрем закрутились в моей голове, складываясь в один главный – что же будет сейчас со мной? Неужели меня постигнет участь машиниста и тех бедолаг из первого вагона? Эта мысль словно отключила моё тело, и оно непослушно начало оседать вниз. Из последних сил я растолкал людей, стоящих позади меня, и тяжело упал на свободное место на скамье. Сердце безумно колотилось в груди, и от него в стороны по всему организму разливалась предательская слабость. Липкий пот потёк по бокам, по лицу, даже по ногам. Колени слегка задрожали, и отнюдь не от усталости. Я попытался взять себя в руки и начал глубоко дышать. Главное, не думать сейчас обо всем этом, постараться отрешиться от происходящего. Но перед глазами упорно стоял отпечаток крови на стекле. Это могло бы быть шедевром, почему-то подумал я. Интересно, что увидел Малевич, прежде чем нарисовать свой квадрат? От этой мысли мне вдруг стало смешно, и я тихо засмеялся, боясь, что меня кто-то услышит и примет за сумасшедшего.
- Там погас свет! - кто-то истерично прокричал в конце вагона. - И во втором вагоне тоже погас! Они отключают свет...


       Они? А кто они? О ком он говорит?
       Вслед за этой фразой в нашем вагоне исчезло освещение. Всё погрузилось во тьму. Абсолютно темно, до ряби в глазах. Сразу закричали несколько девушек. Однако через некоторое время кругом замигали слабые отсветы экранов мобильных телефонов.
- Боже мой! Боже мой! Что же делать? - зашептала какая-то женщина, и тут же я услышал, как что-то бежит по крыше.
       Люди в вагоне замерли. Все посмотрели наверх, будто могли увидеть тех, кто там бегает. В темноте отчетливо раздавался легкий топот чьих-то ног, беглый цокот по металлической крыше вагона. Словно там откуда-то взялись кошки… И снова зазвучали эти противные звуки – их голоса. Я вновь подумал о собаке с разорванным горлом.
- Замолчите! Замолчите! - закричала молодая девушка, закрывая уши руками.
- Да что же это такое, в конце концов? - узнал я голос шутника, кажется он больше не собирался шутить.
       Со всех сторон люди начали приходить в себя. Оцепенение спадало, пассажиры начали понимать, что снаружи их ждет опасность. Или, даже, смерть. Все начали отходить от окон и беспокойно поглядывать на крышу. Теперь люди боялись громко говорить и перешли на шёпот, от которого мне становилось ещё страшнее.
       Внезапно кто-то крепко вцепился в мою правую руку. Это всё? Конец? Чувствую, как сердце на некоторое время перестало стучать в груди, и через секунду возобновило свой бешеный ритм. Мне захотелось закричать, сказать всем, что они уже здесь, в вагоне, среди нас, нужно спасаться. Но губы и язык словно превратились в камень.
- Пожалуйста, будьте рядом, вы слышите? Не бросайте меня, - услышал я голос девушки с грудным ребенком.
- Эт-то вы... вы ме-меня держите за руку? - наконец проговорил я.
- Да, это я. Только, пожалуйста, будьте рядом, я так боюсь...
       Я с облегчением вздохнул, и мне вдруг ужасно захотелось рассмеяться. Еле слышный смешок вырвался из моих губ, и я, освободив свою руку, приобнял девушку за плечи.
- Не бойтесь, все будет хорошо, - ответил я, не особо веря в свои слова, но почему-то мне стало легче от этого.
       Может, всё обойдётся? Тогда я с радостью буду ходить на работу, поступлю на заочное отделение, стану каким-нибудь экономистом или менеджером... Только бы остаться в живых.
- Господи, да вот оно! Оно смотрит на меня... – стиснутый, полный ужаса голос.
       В конце вагона слышится звон разбитого стекла.
- Ахх... - слышится чей-то сдавленный крик, и невозможно понять, кому он принадлежал – мужчине или женщине.
- Мама! Они забрали мою мамочку, - я слышу как плачет мальчишка, и через секунду детским воплем обрывается и его голос.
- Когда так кричат дети, значит, всё очень плохо, - кто-то говорит во тьме и тихонько смеется.
       Кажется, началось, подумал я и прижал девушку к себе. Я чувствовал, как она дрожит, слышал, как её ребёнок сосёт соску, смешно чмокая. Такой спокойный и в то же время чужой звук, которому не место среди этого кошмара. Ведь ребенок ни в чем не виноват.
       Сразу в трех местах разбивается окно, и в свете зажженных мобильников становится видно, как сразу три человека исчезают во тьме. Даже не видно, кто их хватает, кто своими цепкими пальцами впивается в их плоть и забирает в черную бездну. В вагоне начинается паника. Кто-то открывает дверь и выбегает наружу, некоторые спасаются через окно. Но было ли там спасение? Люди давят один одного. Высокий худой мужчина спотыкается и падает прямо у моих ног, я не успеваю подать ему руку, как чья-то стопа наступает ему на голову, и сквозь шум слышится глухой треск. Мужчина застывает на полу, и из носа тонкой струйкой течет кровь. Позади меня со звоном разлетается стекло, и я замираю, ожидая, что вот-вот умру. Чувствую рядом дуновение ветерка, словно кто-то машет рукой. Прижимаю к себе девушку и, кажется, слышу биение её сердца. Кто-то (что-то?) прыгает на сидение рядом со мной. Я ощущаю, как нечто шершавое скользит по моей левой руке. Мне хочется повернуть голову и посмотреть, кто же это. Но одеревеневшие мышцы отказываются меня слушаться, и я продолжаю неподвижно сидеть. В вагоне гаснет последний мобильный телефон, и вновь становится темно. Крик совсем рядом, прямо над ухом. На лицо брызжет кровь, и я ощущаю её соленый привкус на своих губах, но меня даже не тошнит. Кто-то падает мне на колени, я отталкиваю его от себя и чувствую, как мои руки погружаются во что-то теплое и мокрое. Люди бегают и кричат, я отталкиваю их от себя и продолжаю сидеть – то ли от парализовавшего меня страха, то ли от сознания бесполезности куда-либо бежать. Тоннель наполняется криками и противным чавканьем. Иногда слышатся голоса – их голоса, этих существ. Они уже в вагоне, бегают по нему, издавая неприятный цокот, будто у них копыта вместо ног. Повсюду крики, уже не слышно слов и разговоров. Люди обезумели, в кромешной тьме и в тесноте они превратились в прекрасную добычу. Я ощущал, как мое тело покрывается холодным липким потом и маленькие капельки скользят по бокам и щекочут меня. В ушах начался противный свист, будто рядом кто-то взорвал взрывпакет. Перед глазами заплясали зеленые круги, в голове всё закружилось, и порой мне казалось, будто разум покидает тело. Иногда мне хотелось вскочить и закричать, чтобы они, наконец, забрали меня, потому что я не могу больше ждать, не могу терпеть всего этого. Несколько раз в окне мелькали две пары светящихся глаз – маленькие желтые огонечки. Я не знал, почему они светятся, ведь в тоннеле было абсолютно темно. Когда-то мы учили, что глаза у кошек, на самом деле, не светятся, это всего лишь отражение слабого света от их сетчатки или что-то вроде этого. А у этих созданий глаза именно светились, как светятся в темноте покрытые фосфором стрелки часов. Подумав о часах, я попытался предположить, сколько же сейчас времени. Восемь? Пол девятого или девять? Странно, но я как будто потерял ощущение времени. Мне казалось, что прошла целая вечность. Какими далекими казались те минуты, когда я возвращался с работы, когда стоял на перроне и ждал поезд. Удивительно, как все может измениться. Когда сидишь в темноте, в душном замкнутом пространстве, и вокруг тебя снуют обезумевшие люди, ты вдруг понимаешь, открываешь для себя, какая всё-таки хрупкая эта штука жизнь. Она как хрустальный стакан, находящийся под градом камней. Один камень пролетит мимо, ещё один упадёт рядом, а следующий может попасть в самый центр – и хрусталь разлетится на тысячу мелких осколков. Точно так же может случится с любым из нас. Летящий камень порой может оказаться в таком месте и времени, о котором вы бы и не могли подумать. Так случилось со мной. Я бы никогда даже и не предположил, что подобное может произойти. Сколько мне осталось жить? Умру я или останусь жить? А быть может, превращусь в сумасшедшего? Кто знает, что случится в следующее мгновение и какими мы будем через несколько секунд? Можно лишь предполагать, но никогда нельзя быть уверенным. Поэтому в такие моменты начинаешь понимать, как она всё-таки дорога – эта жизнь. В минуты, когда все события и люди перестают что-либо значить, когда за спиной слышишь дыхание смерти, именно в эти минуты начинаешь ценить жизнь в независимости от того, кто ты и что тебя ждёт. Я вдруг понял, что ужасно хочу жить. Ещё рано умирать. Несмотря на то, что я простой строитель, что у меня никогда не хватает денег. Плевал я на всё это! Я просто хочу хотя бы ещё раз увидеть свет электрической лампочки, хочу подышать уличным воздухом. Теперь я почувствовал, какова жизнь, что она значит для меня. Я ощутил вкус жизни...
Странно, что мне пришли в голову эти мысли в минуту опасности. Мой разум будто отгородился от всего этого, как будто уснул или впал в забытье. Но когда я отвлекся от своих размышлений, то вдруг понял, что всё кончилось. Всё вокруг стихло. Ни единого шороха. Моё тело окаменело, однако я ощущал, как правая рука по-прежнему обнимала девушку. Она едва ощутимо дышала, тихо-тихо сопел ребёнок. Я облизал пересохшие губы, на которых успела засохнуть чужая кровь.
- Вы как? - тихо спросил я, и мои слова показались громом в царившей тишине.
       Некоторое время девушка не отвечала и мне начало казаться, будто она и не дышит вовсе, умерла. От мысли, что мои руки обнимают труп, стало противно.
- Не знаю... Что делать? Они ушли? - наконец проговорила девушка, сделав ударение на слове они.
 - Чёрт его знает, но нам надо идти.
- Вы что? Я никуда не пойду! Нужно сидеть здесь и ждать, пока за нами придет помощь.
- А если они вернутся? - спросил я и тут же запнулся, даже не представляя себе, что же тогда будет.
       Некоторое время мы сидели молча. Никто из нас не хотел нарушать того положения, в котором мы оба находились. Нельзя сказать, что мы в безопасности, но из всех пассажиров, кажется, только мы остались живы. Я не стал задаваться вопросом, почему именно мы и как так получилось, но был благодарен Богу, за то, что он спас меня. Может, эта девушка и права, нам следует дождаться помощи? Ведь должны же на станции заподозрить неладное в связи с отсутствием поезда. Да, мы отсидимся и... В этот момент заплакал ребёнок. Он закричал, и его крик громом прокатился по тоннелю. Мы оба вздрогнули.
- Теперь точно пошли! - я встал с сиденья. - У вас есть мобильник?
- Да, - ответила девушка дрожащим голосом.
- Давайте сюда, будет вместо фонарика... Чёрт!
       Где-то позади послышались голоса. Они приближались. Они услышали нас. Собака с разорванным горлом шла за нами. Девушка ткнула мне в живот светящийся мобильный телефон. Я взял его в руки, и свет экрана показался мне необыкновенно ярким.
- Идём!
       Я схватил незнакомку за руку, и мы осторожно пошли вперед. Под нашими ногами хрустело разбитое стекло, пол был залит кровью. Но трупов не было, лишь изредка я замечал нечто похожее на остатки человека. На выходе из вагона лежала чья-то половина головы. Лоб, затылок и вся левая часть отсутствовали, нос неестественно вывернут в сторону. Залитый кровью глаз уставился в потолок, но мне почему-то показалось, что он смотрит прямо на меня. Смотрит, будто укоряя за то, что я остался жив. Волна отвращения прошла по телу, к горлу подкатил комок, и я заставил себя не думать об этом. Нет времени на чувства. Мы спрыгнули с вагона и побежали по тоненькой дорожке рядом с составом. Ребёнок продолжал кричать, и было понятно, что теперь надолго не успокоится. У меня появилось огромное желание свернуть ему шею, чтобы он заткнулся и не привлекал к нам внимание. Но ведь он ни в чём не виноват, ведь так? Он всего лишь маленькое существо, которое ещё ничего не понимает, и жизнь которого в наших руках.
       Наконец мы оказались впереди состава и побежали по шпалам, стараясь не касаться рельс. Я точно не уверен, но мне всегда думалось, что рельсы под напряжением, и коснись одной из них, меня поджарит, словно курицу на сковороде. Я держал перед собой мобильник, не забывая нажимать на кнопки, чтобы не погас экран.
- Долго нам ещё? - спросила девушка, но я ей ничего не ответил.
       Не знаю, сколько мы пробежали, но я почувствовал, как в левом боку, под ребрами, начало что-то ужасно колоть. Хотелось остановиться и передохнуть, но делать этого нельзя. Отчетливо слышалось, как за нами бегут эти твари. И о чем-то говорят.
- Осторожно! - вдруг завизжала девушка, я остановился и увидел, как мне под ноги метнулась чья-то тень.
       Тут же что-то впилось в правую стопу, и острая боль жгучей волной прокатилась по всей ноге. Я закричал. Весь мир сжался до маленького комка боли в моем теле.
- Ай-яй-яй! Помоги!.. - позвала моя спутница.
       Девушка дернула меня за руку, и я крепко сжал её ладонь в своей.
- Они держат меня... Сзади… Они... - девушка запнулась.
       Стало тихо. Я обернулся. Увидел, что её ребенок лежит на рельсах. Он уже не кричал. На его светлых штанишках расплывалось темное красное пятно. На детском личике, там где расположен нос, зияет кровавая дыра. Я посмотрел на мать. Моя рука по-прежнему сжимала её ладонь.
- Ты жива?..
       Я поднял мобильный телефон, освещая спутницу, и у видел, как её ноги, отдельно от тела, медленно ползут назад. Вслед за ними извивающимися змеями тащатся блестящие кишки. Где-то рядом раздалось чавканье. Я продолжал держать девушку, и когда попытался освободиться, ещё теплая рука мертвеца сжимала мою кисть.
- Да отпусти ты меня! - истерично прошептал я, вытягивая свою влажную холодную ладонь из цепких пальцев трупа.
       За спиной слышу цокот. Наконец мне удается освободиться. Я отпускаю мертвую девушку, и половина её тела с глухими звуком падает на рельсы. В оцепенении я стою и смотрю на труп. Ведь даже не узнал её имени... За спиной раздается шорох, и я пытаюсь повернуться назад. Все мои движения кажутся мне несоизмеримо медленными и неуклюжими. Через мгновение в спину будто вонзают раскаленные ножи. Мощным рывком меня отбрасывают назад. Я падаю на землю и инстинктивно вытягиваю вперед руку с мобильным телефоном. Светло-синий свет выхватывает из темноты темную фигуру. Я успеваю увидеть два огромных черных глаза и слышу некое подобие крика. Существо отступает назад, но мне отчетливо слышны их голоса, их шумное дыхание. Они выжидают удобного момента, чтобы застать меня врасплох. Но им не удастся.
       Я вскакиваю на ноги, правая ступня отзывается острой болью, по спине течет кровь. Не оборачиваясь, бегу вперед. Они – вслед за мной. Я перепрыгиваю через несколько шпал, делая огромные шаги. Всё вокруг мелькает, свет от телефона скачет из стороны в сторону. Я чувствую, как дорога начинает идти под уклон. Спереди веет холодным воздухом. Значит, я близок к станции. Может, мне удастся спастись?
       Я слышу легкий шорох сбоку. Вдруг падаю. Телефон вылетает из моих рук, я вижу, как его кто-то хватает и швыряет о стену. Становится темно. Мне непонятно, почему я упал, и пытаюсь встать на ноги. Рядом слышится чавканье. Я упираюсь руками о шпалу, сгибаю ноги и вдруг осознаю – я не чувствую левой ноги ниже колена. Дрожащей рукой тянусь к голени. Рука нащупывает пустоту. И в этот момент боль взрывается в моем теле. Я кричу. Сквозь крик слышу их приближение. Они забрали у меня ногу. Они едят её, они едят часть моей ноги! Кто им позволил? Злость, которой я никогда ранее не испытывал, заставляет меня забыть о боли, и я срываю с себя куртку, за тем рубашку. Отрываю рукав и туго перевязываю свое кровоточащее бедро. Я встаю на четвереньки, как собака без одной лапы и бегу вперед. Они догоняют меня. Несколько раз хватают за здоровую ногу, оставляя на ней глубокие порезы, но я каждый раз оказываюсь на шаг быстрее. Теперь слышу их отовсюду – сзади, с боков, даже сверху. Они окружают меня, будто загнанного волка. Это конец.
       Впереди появляется маленькое окошко света. Конец тоннеля! Из последних сил я бегу вперед, к своему спасению. Их шаги позади меня начинают стихать, и вскоре я их совсем не слышу.
       Я выбегаю к станции. Яркий свет слепит мне глаза. Но что это? Станция пуста! На «Советской» никого нет!
- Кто-нибудь! На помощь! - истошно кричу я, а в ответ глухая тишина.
       Я выбираюсь на платформу и ползу к эскалатору. Металлические ступени медленно ползут вверх. Но и здесь пусто. Я встаю с коленей и запрыгиваю на эскалатор. Еду вверх. Мне все ещё кажется, что эти твари преследуют меня, что ещё чуть-чуть, они схватят меня за ноги и уволокут обратно вниз, в темноту. Но куда все подевались? Что же произошло? Почему нас никто не ищет?
Эскалатор довозит меня до верха, и я спрыгиваю со ступеньки. Навстречу мне идут два молодых милиционера. Вздох облегчения срывается с моих губ, и я спешу навстречу людям.
- Как у него получилось?
- Не знаю, они будут недовольны, - слышу я странный разговор, но не обращаю на эти слова внимания.
- Наконец-то! Помогите. Там... Там такое! - я начинаю им рассказывать, что случилось в тоннеле.
       Они кивают головами и берут меня под руки. Мы идем в какое-то помещение.
- Куда мы идем?
- Нужно обработать твою рану. Ты потерял слишком много крови.
- Вызывайте сюда ОМОН, спецназ! - кричу я. - Вы понимаете, что случилось?
- Да, да, конечно.
       Мы заходим в небольшую комнату с одним столом и стулом. В конце комнаты я вижу маленькую металлическую дверь.
Меня усаживают на твердый стул.
- Посидите минутку, мы сейчас придём. Аптечку принесем.
       Я покорно сажусь на стул. Левая нога, вернее, то, что от неё осталось, горит острой болью, спина словно пульсирует, и с каждым пульсом по телу разливается огонь. Но что эта боль по сравнению с радостью выжившего человека. Я остался жив! Теперь моя жизнь кардинально поменяется, ведь я многое понял и осознал за то время, пока находился в тоннеле.
       Милиционеры выходят из комнаты и закрывают дверь. Щелкает замок. Через секунду гаснет свет.
- Что это такое? Включите свет!
       Мне приходится встать со стула, и я на ощупь подбираюсь к двери. Дергаю за ручку, дверь не поддается.
- Эй! Что за шутки? Выпустите меня! Куда... - я смолкаю и поворачиваюсь назад.
       Мне ничего не видно, но я отчетливо слышу, как, скрипя несмазанными петлями, открывается маленькая дверь. И-и-и-и... Скрип прекращается, и на смену этому звуку приходит другой, до боли знакомый. Цокот. Шумное дыхание. И голоса. Довольные голоса, я это чувствую. Они пришли за мной. Они пришли за своим ужином. Медленно идут ко мне, растягивая удовольствие.
       Я сажусь на пол. У меня больше нет сил с ними бороться, да и выхода нет. Отдаюсь им. Первый из них запускает зубы в мой живот. Чувствуя, как наружу с бульканьем вылезают внутренности, я кричу и думаю о том, как всё-таки хороша обычная жизнь. Особенно, когда чувствуешь её вкус.