Брат-чародей. Одинокий остров

       В последний день праздников сытой осени у короля Ригера родился сын.
       Мальчик, крепкий ребёнок с не по возрасту крепкими лёгкими. Его мать, засидевшаяся было в девицах из-за побитого оспой лица и бесцветности характера, восседала в подушках на роженной кровати, а вокруг неё не смолкая бурлили потоки визитёров, стаи новоявленных друзей и табуны доселе неведомых родственников. Аньеста розовела всякий раз, когда в стоявшую рядом с ней корзину для подарков опускался очередной свёрток, а её отчим, барон Праиру, — когда кто-нибудь из гостей многозначительно отмечал выпирающий подбородочек его внука. Тройную золотую монету с профилем Ригера на аверсе так, кстати, и называли — подбородок.
       Сквозь толпу к барону проскользнул личный секретарь и, не отрывая взгляда от кончиков туфель, без пауз зашептал на ухо:
       — Мой давний приятель служит в помощниках у королевского судьи. Они сейчас собирают старику все дела, связанные с разводами особ королевской крови. Приятель надеется на щедрость моего барона.
       Опытное подтверждение того, что от него могут рождаться и сыновья, стало Ригеру не радостью, а тихим бешенством. Сколько потеряно времени! Сколько лет могло уже быть его сыну, его наследнику — если бы не эта раскоровевшая дура, подсунутая ему в жёны!!
       Этого нельзя было так оставлять. Этому нельзя было так продолжаться. Ригер днями в полном одиночестве сидел в своём кабинете и грыз ногти, принимая решение. Кроме множества уз со стороны вековых традиций и возможных политических рисков было ещё одно обстоятельство. Много лет назад он имел неосторожность прилюдно сказать, что ему больше по душе нравы предков, когда люди обладали достоинством создавать нерушимые союзы. Он никогда особо не умел находить сильные и красивые слова, но эта фраза, про достоинство, ему удалась. Эту фразу ему помнили до сих пор.
       Терять лицо не хотелось. Но ненависть оказалась сильнее.
       Когда раскопали достаточные юридические основания для расторжения брака, король отправился к королеве.
       Энивре, как обычно в это время дня, сидела в спальне, на любимом диванчике, заваленном подушками и подушечками. Из-под дивана выглядывала баночка для леденцов, из-под седалища женщины — недовязанный чулок. На коленях дремала пушистая кошка.
       Ригер без приглашения сел в кресло напротив. В горло ткнулась привычная тошнота.
       Энивре потянула сонную кошку подняться с колен на руки, но та недовольно мявкнула и спрыгнула на ковёр. Энивре обиженно сложила губы.
       — Ах, как плохо я себя сегодня чувствовала. Весь день.
       Ригер закинул ногу на ногу и забарабанил пальцами. Сегодня ему досталась плачущая ипостась жены, наждак по зубам.
       — Лекарь же говорил, поменьше есть на ночь.
       — Ах, что он понимает!.. У меня ведь не желудок болит, а душа.
       На всякий случай Ригер промолчал, угрюмо наблюдая, как покрасневшие глаза приготовились брызнуть слезами. Какой неподходящий момент сказать то, ради чего он сюда пришёл!.. Может, отложить объяснение?..
       Погоду изменила спица, о которую ойкнула задрожавшая в плаче женщина. Энивре сунула руку под свои необъятные бёдра, вытащила оттуда вязание и обрадовано ткнула его почти под нос Ригеру.
       — Ты любишь оливковый цвет? Он непременно должен идти к твоим карим глазам.
       Ригер тускло оглядел предназначавшееся ему плетение. Кто-то когда-то сказал Энивре, что добрая жена должна вязать чулки своему мужу. После свадьбы он ещё носил их, а сейчас сразу кидал Лишэну.
       — Кого волнует, идут ли носки к цвету глаз? — устало пожал он плечами.
       — Ах, ты просто не ценишь всё то, что я тебе делаю.
       «А что ты мне делаешь?» — эхом подумал Ригер и почти вживую увидел ответ: уходящий в бесконечность ряд девчонок, ноющих точно как их мать. Он вздрогнул, как от боли, и выпалил:
       — Я развожусь с тобой.
       …Он честно ожидал бьющего по ушам плача и лавины накопленных за годы обвинений. Но женщина неожиданно повела себя иначе. Её лицо окаменело, глаза широко распахнулись — и тут же сжались щелкой.
       — Ага, это из-за той сучки и её выродка!
       «Портовая девка», машинально обозначил зрелище Ригер. Редко случающаяся ипостась. Впрочем, так ему даже проще!..
       — Ты можешь остаться жить в Рении, где хочешь, только не в столице. Или вернуться к кузену. О твоих детях я позабочусь сам.
       Энивре опомнилась и разрыдалась, но эффект уже был совсем, совсем не тот. Ригер посидел ещё немного, следя, чтобы его губы не слишком расплывались в довольной улыбке. Потом небрежно скинул с колен недовязанный чулок и победно поднялся с кресла. Женщина торопливо высморкалась в несвежий носовой платок и быстренько заговорила:
       — Потом будешь разводиться. Я беременна.
       — Врёшь! — вздрогнул Ригер.
       — Это ты — ты врал мне, когда клялся в вечной любви и верности! — подняла она торжествующее лицо к его бешенному взгляду.
       Ригер рявкнул что-то нечленораздельное, крутанулся на каблуках и бросился на выход, убегая не столько от жены, сколько от нестерпимого желания её ударить.
       На следующий день он умчался в свои любимые охотничьи угодья под Корабельной пущей. Время года для охоты было неподходящее, но король яростно месил грязь под непрекращающимся дождём, выматывал слуг, а сам всё никак не мог устать.
       Приступ яростной активности сменился равнодушным безразличием, и Ригер днями валялся в постели, разглядывая деревянные балки потолка.
       Когда это навалившееся отупение наконец отпустило, он послал гонца за королевским судьёй и велел себя побрить.
       Ригер только сел за обеденный стол, когда Лишэн доложил ему о приезде лорда Рэгхила. В проёме дверей появилась безголовая фигура в чёрном; фигура тут же согнулась, открыв для обозрения долговязого судью уже в целом виде. Лорд Рэгхил вопросительно взглянул на Ригера и протиснулся в комнату.
       — Вечного света и нескончаемого тепла моему наисветлейшему королю. Так велел мне передать высокочтимый лорд Дагобер. Королевский судья был до слёз счастлив получить зов своего монарха — и горько плакал, что не смог на него поспешить. Неделю назад у него случался новый удар.
       — Жаль… Старик хорош на своём месте. Но теперь придётся думать о его замене. Так значит он прислал тебя вместо себя?
       — Да, мой король.
       Ригер кивнул: лорд Рэгхил был вполне в курсе дела; более того, именно он придумал способ обойти одно ключевое препятствие с разводом.
       — Хорошо. Тогда вот что. Отвези своему начальнику мой приказ пока не продолжать начатое, — задумавшись, Ригер повозил котлету по тарелке. — Пока. Но так, чтобы в любой момент быть готовыми вернуться к нему.
       Лорд Рэгхил поклонился. Насторожившийся Ригер прислушался к интонациям его молчания — и, успокоившись, продолжил:
       — И вы там поменьше трепите языками. Слухи всё равно не перекроешь, они будут… М-м, не досолили, канальи… Но чем меньше интереса я буду представлять для маменек всех ренийских девиц на выданье, тем лучше, — почти весело хохотнул он. — Ты сам, кстати, женат?
       — Нет, мой король.
       — И не был?
       — И не был.
       — Ну и правильно, — после паузы буркнул Ригер, бросил вилку и откинулся на стуле. — Если можешь не жениться, не женись. Жаль, что мне таки опять придётся… Так как насчёт погонять вместе лис?
       — Мой король… — голос гостя дрогнул.
       — Да ты садись, с дороги ведь, — Ригер вдруг остро ощутил одиночество, бывшее его неизменным спутником на продолжении последних недель. — Я уже отобедал, а вечером жду тебя к своему столу. Тут должно найтись несколько бутылок хорошего вина.
       
       * * *
       
       Конь внезапно захромал. Ригер натянул поводья, успокаивая затрясшего головой скакуна, а потом пустил его в аккуратный шаг. Конь послушно пошёл, но дёргал мордой каждый раз, когда наступал на левую переднюю. Ригер соскочил с седла, сдёрнул с руки перчатку и, успокаивающе похлопывая по шее, осторожно оглядел копыто, ощупал кость под тонкой шкурой и несколько раз согнул колено.
       — Ага, понятно… Что ж ты так, дружок… Придётся тебе теперь несколько дней поскучать в стойле.
       Разобравшись, в чём дело, Ригер поднял голову и огляделся по сторонам. Охота уже скрылась в берёзовой роще; неумолчный лай своры, ещё минуту назад перекрывавший все остальные звуки мира, теперь превратился в далёкое пустое тявканье. До самого дальнего горизонта — тёмные борозды вспашек, заплаты робкой зелени озимых, пятна прозрачных оголённых рощ и зигзаги заросших кустарником овражков. Ни дымка, ни следа человеческого жилья. Огромное безлюдное пространство… Нет, не совсем безлюдное; в полусотне шагов бродяжка, такая серая, недвижная и скорчившаяся, что её можно принять за продолжение валуна, на котором она сидит.
       — Ладно, Снежок… Сейчас мы их позовём и тебя отведут в конюшню
       Ригер потянулся к ремню, на котором висел рог, но в этот момент тишину разрезал шепелявый скрипучий голос.
       А громкий голос короля
       Ему милей, чем уши.
       Зачем кричит он громко так?
       Затем, чтобы не слушать!
       Ригер подозрительно уставился на бродяжку, устроившую вокальный номер посреди чистого поля.
       — Зря выделываешься, старая. Я денег с собой не ношу.
       — А мне ничего от тебя и не надо, братец. Это ведь тебе надо…
       Наверное во всём был виноват ясный, прозрачный воздух сухого предзимнего дня. Наверное из-за него Ригер вдруг почувствовал укол бодрящего интереса, почувствовал себя иным, не таким как всегда — новым, способным перекинуться парой слов и с бродяжкой. Он взял коня под уздцы и, хрустко зашагав по подмороженной траве, подошёл к бесформенной куче лохмотьев и рванья, из которой на тонкой шейке дрожала почти безволосая голова с чумазым лицом и раздражающим взглядом.
       — Какой я тебе братец, старая ты ведьма, — беззлобно рассмеялся он.
       — А вот такой… Ты тоже, как и я, хорошо знаешься во вкусе ненависти.
       Ригер напрягся, но не нашёлся что ответить. Пришлось делать вид, что ничего особенного и не было сказано. Он прошёлся любопытствующим взглядом по выпирающим чертам грязной, нищей старости, по лохмотьям, едва прикрывающим от свежего морозца ссохшееся тело …
       — И как тебя только смерть обходит, старая!
       — А у нас с ней уговор. Пока не отомщу, она про меня не вспоминает.
       — И кому же ты мстишь? Каким врагам?
       — А вот враги, братец, у нас с тобой общие.
       — Дура… Кто ты — и кто я! Что у нас с тобой может быть общего…
       — Только дети и глупцы судят по внешности. Ты на ребёнка не похож, — осклабилась старуха, бесстыдно обнажив почти голые дёсна с редкими чёрными пеньками зубов. Ригера чуть не затошнило. — Ты лучше вспомни, кто твой главный враг… А я тогда вспомню, как его извести. Да не бледней ты, я не про твою жену, не про королеву говорю.
       У вечно подозрительного Ригера уже было потихоньку закрутились мысли, что что-то здесь не так. Слишком наглая, слишком бойкая на язык… Но такого поворота не ожидала и его вечная подозрительность. Он получил под дых, не успев даже превентивно задержать дыхание. Какое-то долгое мгновение паморочно ждал, что старуха вдруг растает в воздухе. Или стянет с себя маску, а под ней окажется другое лицо. Лицо того самого врага?..
       Но старуха не исчезла, хотя и изменилась. Взгляд стал серьёзнее, голос тише и резче.
       — Ты и без меня знаешь, кто твой враг. Кто мешает тебе быть полновластным правителем. Кто в любой момент может взять тебя за горло. И отобрать корону... Один раз ты упустил свой шанс узнать, как избавиться от них — второй раз я это сделать тебе не дам! — вдруг взвизгнула она и закашлялась. — Я знаю… я знаю, что ты пытался убрать Айна-Пре. Но не получилось… ты сделал две ошибки. Сейчас я тебе скажу, как надо правильно. Ты внимательно слушаешь?
       Ригер кивнул. Безумное происходящее вдруг стало понятным и нормальным. Нормально, что нищенка учит короля; нормально, что учит правильному убийству.
       — Хорошо… Первое. Их нужно всех сразу и вместе. Всех сразу! И вместе! Понял?.. Хорошо. Второе. Ты должен действовать чужими — и только чужими! — руками. Даже не своими подданными. Чтобы Хозяин не разглядел, что затевается… Слушай внимательно. Они хотят созвать Большой Круг. Когда это будет — сама пока не знаю. А вот где, это мне уже известно. Благо, не так уж много подходящих мест, чтобы и не очень далеко, и не собственность ни одного из Хозяев. Остров Баранемь в Западном море. Его ещё называют островом Рыжих братьев. Ага, знаешь… Ты сам, без своих слуг и под чужим именем должен попасть туда. До того, как все чародеи там соберутся. Наймёшь нужных людей. Главное, смотри, чтобы среди них не было ни одного ренийца! Это несложно — в портовых местечках всегда много безродного отребья… Чародеи на чужой земле будут без защиты. Проткнуть их в тёмном переулке будет не сложнее, чем обычных купцов... Скорей бы уж…
       Старуха замолчала…
       — Это всё? — спросил Ригер.
       — Что, мало?.. Жадный ты, однако. Устала я с тобой… Всё, всё. Теперь уходи.
       — Что ты хочешь взамен за свои слова?
       Удивлённо мигнув, старуха жиденько рассмеялась:
       — Чтобы ты смог их правильно применить. Чтобы дров не наломал. Чтобы ренийский Круг исчез — и значит перестал мешать тебе обзавестись наследником.
       — Что ты сказала? — напрягся Ригер.
       Нищенка пошевелила плечами, пряча в них тонкую шею.
       — Я всё сказала… Уходи.
       Издали донёсся призывный и печальный звук рога. Ригер вздрогнул, словно просыпаясь из полудрёмы. Старуха с головой зарылась в лохмотья, от добравшегося до зенита солнца растаяла изморозь на валуне, под ногами вязко хлюпала грязь. Ригер потрепал скучающего Снежка по загривку и, развернув его, отправился в сторону дороги. В голове крутились деловитые мысли: как добраться до устья Гленмара, как отвлечь внимание Туэрди от предстоящего долгого отсутствия, как… как…
       Поочерёдно всплыли досадно опоздавшие соображения. Во-первых, он забыл спросить имя старухи и кто она вообще. Во-вторых, кто такой её хозяин, о котором она упоминала?.. И, главное — очень жаль, что он не выяснил причины её собственной ненависти к его чародеям.
       Очень жаль!
       
       * * *
       
       Ну разочаровал Дженеву Бездомный лес, разочаровал!
       — Зря Жоани так боялся этого места. Легко могу себе представить его вон на том возвышении, с коронным кукарекающим номером. Вписался бы сюда за милую душу! — так однажды подытожила она Кастеме свои впечатления, выбирая слова, чтобы прозвучало хлёстко. Тот только рассмеялся, но ничего не ответил.
       Территория Бездомья началась с небольшого, но оживлённого посёлка. Смешно, но в Бездомье были дома! Хотя это ещё полбеды; сильнее всего Дженеву резануло местное правило ставить не каменные или бревенчатые здания, а хибары, лачуги и шалашики: вроде как если дом выглядит неосновательно, то он уже вроде как и не дом! «Лицемеры», — бухтела она под нос, замечая очередную ложную хлипкость балок или накрепко пропитанную ядрёным клеем тростниковую перегородку.
       Посёлок был по сути сплошным постоялым двором, в котором постоянно жили только их хозяева — межники, как они себя называли. Основную толпу в посёлке составляли приезжие, непрекращающийся поток страждущих самых разных положений, достатков, возрастов и занятий. Объединял их разве что одинаковый огонёк в глазах, огонёк ожидания чуда.
       В основном сюда съезжались за исцелением. И таких людей Дженева ещё понимала. Гораздо большее недоумение, вплоть до полной неприязни, у неё вызывали просители приворотов, искатели смысла жизни, прояснятели собственного будущего и сами-не-знамо-чего-требователи… Они и раньше были такими, — крутила пальцем у виска Дженева, — или уже здесь поехали?.. Не спеши с суждениями, — отвечал Кастема. — Всё, что ты напрасно припишешь другим, однажды станет твоим собственным.
       И, наконец, сами отшельники. Спутать их с нормальными людьми было невозможно. Они высоко и гордо несли знамя своей свободы от условностей, от правил, от законов, от необходимости одеваться, когда холодно, есть, когда проголодаешься и мыться, когда воняешь. Они появлялись, не предупреждая, и исчезали, не прощаясь, а в промежутках между этим пели повторяющиеся бессмыслицы, изрекали пророчества, прогоняли хвори, лупцевали палками особо приставучих просителей и вообще развлекались, как могли.
       Кастема надолго уходил из посёлка, оставляя её одну. Однажды он сказал, что наконец договорился, и повёл её едва протоптанными тропинками в какую-то чащобу. Несколько часов сидели на высокой каменистой площадке; Кастема уважительно беседовал со старцами непонятного возраста и пола. Разговор шёл на уровне таких тончайших намёков и ажурных аллюзий, что Дженева, в конце концов, плюнула на пытаться разобраться со смыслом и просто слушала их, как песню. Пару раз внимание обращалось на неё — и она широко улыбалась, ещё острее желая сорваться с места, лишь бы разогреться и разогнать кровь по уставшим от долгого сидения ногам.
       А самое разочарование то, что так и не повидались с Юзом. Там, куда она ходила, его не было. Конечно, она бы и сама сбегала к нему, да только куда?.. Пробовала было навести Кастему на разговор о Юзе, но всё как-то неудачно; почти всё время после исчезновения Миррамата она видела Кастему неспокойно задумчивым и неразговорчивым.
       Решение о возвращении в Венцекамень было принято нежданно и быстро осуществлено. Спускаясь к Бобовому тракту, Дженева с горечью подумала, что из жизни оказалось вычеркнуто столько дней; столько времени прошло впустую, то есть без Юза…
       Город встретил их ослепительно белой, пушистой и захватывающей дух заснеженностью. В Башне, куда Дженева сразу вернулась, никого из чародеев не было, так что впечатлениями от поездки пришлось делиться только со смотрителями — молчуном и домоседом Тудро и его женой Фаньей, искренне считающей, что жизнь только тогда хороша, когда в ней места неожиданностям. Они вежливо выслушали её сумбурные описания, а потом перевели разговор на старую тему о том, как сложно нынче молодой порядочной женщине найти себе хорошую помощницу (у Фаньи была какая-то родственница, которую она давно пыталась устроить в услужение к чародеям). Дженева скисла и отправилась искать Гражену. Тут её ждало новое разочарование: оказалось, что подруга уехала в Погорье и вроде даже надолго. На улице она случайно столкнулась с Айна-Пре, но выспрашивать у него о Гражене не решилась. Они обменялись парой малозначительных слов, а когда уже собирались расходиться, он огорошил её новостью. В ближайшее время ей предстоит визит в королевский дворец, где её, молодого чародея, представят важным сановникам.
       Сказать, что Дженева перетрусила, — ничего не сказать. Во времена своего бродячего детства она пропиталась страхом перед всеми власть придержащими по самое не хочу. А тут — на тебе! —Туэрдь… Внезапно помягчевший Айна-Пре поведал смешную историю о том, как глупо он сам сел в лужу во время первого посещения Туэрди, и между прочим добавил, что сегодня же договорится о нескольких уроках дворцового этикета для Дженевы.
       Сами по себе эти уроки пригодились мало (лишь помогли выяснить — всё то, что Дженева за эти годы нахватала от леди Олдери, во многом и оказалось тем самым этикетом), зато они дали ей время привыкнуть к мысли о Туэрди и немного успокоиться. Дополнительной уверенности придавало красивое строгое одеяние, которое ей специально сшили, и, главное, поддерживающие присутствие Айна-Пре. Он водил её гулкими дворцовыми коридорами, вовремя сигналя, где идти медленнее, кому как поклониться и куда надо поворачивать. Церемонии представления были подчёркнуто официальными и весьма недолгими. Ритуал взаимного представления, засохший танец должных фраз и жестов, старательное внимание к точности должных деталей — и ни единой живой, человеческой нотки или слова. Один лишь лорд Станцель позволил себе роскошь не быть шестерёнкой этикета, чем заслужил благодарность пополам с восхищением у начавшей было деревенеть Дженевы. Старик, похожий на нахохлившуюся птицу, с порога поцапался с Айна-Пре по поводу какой-то старой тяжбы в Рине, делал комплименты Дженеве, кряхтя жаловался на ревматизм и на непрочищенные дымоходы, а в промежутках между этим кидал в Айна-Пре разные незаконченные фразы, которые тот старательно ловил и аккуратно записывал в память.
       — Вот это человек, вот это понимаю! — зашептала Дженева, как только они с Айна-Пре снова вернулись в лабиринт коридоров. — Это всё? Мажордом был последним в моём списке?..
       — Да, всё… Или почти всё.
       Дженева проследила его взгляд к остановившейся неподалёку группке юных дам. Лиц в полумраке было не разглядеть, но судя по уверенному достоинству центральной фигуры, вокруг которой трепетали шёлковые и бархатные волны её спутниц, там стояла, похоже, особа королевской крови.
       — Нас заметили… Надо подойти. Ты помнишь особенности представления старшей принцессе, будущей наследнице престола? — не дожидаясь ответа, Айна-Пре двинулся впёред мягкой поступью. — Кстати. Её зовут Легина. Ле-ги-на! И никак иначе. Ты меня поняла?
       Не сдержавшись, Дженева недовольно дёрнула плечом — что это он её совсем за несмышлёныша держит?!
       Шли не спеша, должным образом приостанавливаясь через каждые четыре шага. Полуопущенный взгляд достаточно изучил подолы платьев и форму туфелек, но вот уже в поле зрения попадают дамы целиком, можно неотчетливо разглядеть руки, крепко сжимающие букетик орхидей, белое пятно лица в пышном ореоле рыжих волос, узкий подбородок, твёрдо сжатые губы, знакомую форму больших тёмных глаз…
       Дженева резко запнулась. Айна-Пре сердито зыркнул на неё.
       — Света и тепла тебе, моя принцесса! Разреши мне, как это велит наш древний обычай, представить дочери ренийского короля нового чародея ренийского Круга.
       — Благодарю тебя, мой верный чародей. Рада, что наш Круг пополнился. Надеюсь, вы сделали хороший выбор… Здравствуй, молодой чародей Дженева!
       — Света и тепла, моя принцесса Легина, — запинаясь, пробормотал молодой чародей. — Моя честь служить тебе и королевству…
       Дженева густо покраснела, сообразив, что переврала должную формулу; но тут, к счастью, разговор с принцессой перехватил Айна-Пре, и они о чём-то ловко заболтали. В какой-то момент Легина сделала знак своим тихонько щебечущим спутницам и те, всё ещё бросая любопытные взгляды на Айна-Пре и Дженеву, отошли в сторону.
       — Ну здравствуй, Дженева, — другим тоном заговорила принцесса, сразу став почти прежней Гиной. Почти. — Честно сказать, я очень удивилась, узнав, что ты стала чародеем. Но мы квиты — ты сейчас удивлена куда сильнее.
       — Не то слово, — хрипло выпалила Дженева и испуганно ойкнула своей фамильярности.
       Губы Легины тронула лёгкая улыбка, не сделав её лицо привлекательнее. Одетая богато и с большим вкусом, она ни на каплю не стала более женственной, чем была в суконном коричневом платье и со стянутыми волосами.
       — Я с благодарностью вспоминаю дни, проведенные в ученичестве у чародеев. Но теперь это всё в прошлом. И я рада, что ты это тоже понимаешь, — нажала она на последние слова, словно выдавливая из них некую дополнительную порцию смысла.
       Широко распахнув глаза, Дженева на мгновение застыла — и присела в почтительном полупоклоне.
       — Да, моя принцесса. Те дни, проведённые с будущей ренийской королевой, навсегда останутся для меня светлым и направляющим воспоминанием моей жизни.
       И на этом разговор словно закончился, хотя словами и фразами ещё некоторое время обменивались.
       На обратном пути Дженева с вызовом поинтересовалась, как давно Айна-Пре знал правду, и почему от неё самой всё это так долго скрывали, и если бы не случайная встреча, скрывали бы ещё дольше! Чародей ответил детской дразнилкой, мол, смотри на нос, чтоб длинным не отрос, и Дженева, надувшись, замолчала. Перебирая в памяти детали встречи, наткнулась на своё давнее подозрение о том, что Гина — ох, нет, Легина! — почему-то относится к ней с антипатией. Странно, почему?.. Она ведь всегда так заботилась о ней… старалась помочь… и вообще, относилась весьма покровительственно.
       Тут Дженева запнулась во второй раз: ну да, конечно, относилась покровительственно к старшей дочери короля — не мудрено, что та в конце концов стала её не переваривать!
       — Ты чего? — спросил Айна-Пре.
       — У тебя бывает так… что ты вдруг понимаешь, каким дураком был раньше? — пробурчала она.
       — Вот уж нашла, чем удивить, — только и пожал тот плечами.
       
       * * *
       
       На вешалке у двери висел до боли знакомый серый плащ с ещё мокрыми полосами от свежерастаявшего снега. «Юз вернулся!!» — беззвучно завопила Дженева, оглушив всех летучих мышей в округе, и радостной стрелой взлетела на второй этаж Башни. Шумно ворвалась в полуоткрытую дверь комнаты, чуть не перепнувшись о скинутые у порога дорожные мешки; ссутулившийся Юз сидел на кровати с сапогом в опущенных руках и вторым ещё на ноге.
       — Вернулся! — счастливо забыв обо всём на свете, Дженева грохнулась рядом и обняла его вместе с мокрым сапогом.
       Нервно засмеявшись, Юз освободился из захвата.
       — Ты не меняешься, дурёха…
       — Я самая постоянная дурёха на свете! — гордо вскинула она голову. — Ты устал?
       — Да… Хотя скорее просто промёрз, до костей…
       — Я скажу Тудро, чтобы нагрел побольше горячей воды!
       — Сиди, не надо. Я уже сказал ему.
       — Ой, тебе же надо поесть чего-то горячего!
       — Да успокойся ты! Дай человеку помереть спокойно, — и с тяжким выдохом упал на спину, раскинув руки в стороны. Дженева тут же повторила его движение, уронив свою ладонь в его. Юз с кряхтеньем поднялся, и принялся стягивать другой сапог. Подумав, Дженева решила остаться в горизонтальном положении. Некоторое время она рассматривала потолок, напевая что-то под нос, а потом, не выдержав, вскочила.
       — Так расскажи, где ты там был? Что делал? Что видел?
       Вместо ответа тот полез в сумку и вытащил деревянную фиговинку на верёвочке.
       — На, держи. Это тебе.
       — Что это? — уставилась она на вырезанную из кедра ажурную завитушку.
       — Что-то типа оберега. Носи на память.
       — О! — только и смогла ответить Дженева и моментально одела украшение на шею.
       — Спрячь под платье, — подсказал Юз. — Что ты на меня так смотришь?
       — А?.. Да ты плохо выглядишь.
       — Ага… Похоже, буду болеть.
       Дженева задумалась — и уверенно пропечатала:
       — Нет, не будешь!
       — С чего такая уверенность?
       — А с того! Я буду, а ты нет! — она поймала странный взгляд Юза и поспешила перевести разговор на другое. — А знаешь, кого я сегодня видела? Ни за что не догадаешься. Я там чуть дара речи не лишилась!.. Ты знаешь, кто у нас был в учениках? — риторически вопросила она. — Под именем Гина?
       Юз, во время всего её монолога молча рывшийся в своих вещах, поднял к ней голову.
       — Ни за что не догадаешься! — шипящим речетативом повторила она, нагнетая побольше таинственности.
       — А ты разве не знала? — он удивлённо поднял брови. Дженева опешила. — Она даже имя не нашла нужным толком скрыть. Гина-Легина.
       …Некоторое время Дженева молча сидела, заново собирая осколки разбитой радости. То, что чародеи скрывали от неё, это оказалось ещё полбеды. Но Юз, Юз… Он, оказывается тоже знал — и ничего ей не сказал!
       — И давно ты это… в курсе?
       Он неопределённо мотнул головой.
       — Да так... скорее сам догадался, — и замолчал, воскресив в памяти тот яркий весенний денёк, когда две знатные дамы, похожие на сытых сторожевых псов, торжественно окликнули рыжего заморыша именем ренийской принцессы. — Уж больно она была странная и странно себя вела.
       — Подожди, я не о том… О чём же я? Ах, вот!.. Ты знал — и ничего мне не сказал?
       Юз встал прямо перед ней, задумчиво оглядывая её треснувшее лицо.
       — Мы, видимо, по-разному относимся к некоторым важным вещам, — заложив руки за спину и качнувшись на носках, медленно заговорил он. — Для меня, к примеру, выражение «чужая тайна» — не пустой звук. Я, к примеру, знаю одну твою тайну. Про твоего настоящего отца... И что, мне тоже надо начать всем трепаться об этом?
       Дженева поднялась на ноги. Ураганы обиды бушевали в ней, нестерпимо желая выплеснуться с языка уже готовыми жгучими словами. Краешком спокойного сознания в который раз отметила, что он уже на целую на ладонь ниже её. И что глаза у него действительно очень уставшие… Тяжело перевела дух и пробормотала:
       — Ладно, не буду сейчас с тобой об этом говорить… Не хочу ссориться…
       Подождала ответа. Не получив никакого, медленно пошла к двери. У выхода остановилась. Ещё глуше добавила «А болеть ты всё равно не будешь» и резко вышла из комнаты.
       
       * * *
       
       В ближайшее полнолуние Круг собрался в почти полном составе, за исключением отсутствовавшего в городе Ченя. Айна-Пре зачитал письмо дольденских чародеев с официальным предложением созвать Большой Круг. Новостью ни для кого из присутствовавших это уже не было, письмо внимательно выслушали скорее из уважения к торжественности момента.
       — Как ответим им? — сложив лист бумаги, спросил чтец.
       — Как надо, так и ответим, — протянул руку за освободившимся письмом Кастема. — Только со временем они не очень хорошо подумали. Там как раз будет сезон зимних штормов.
       — Тогда так и напишем, что лучше месяцем позже. Ещё предложения?..
       Дженева оглушительно чихнула.
       — Значит, принято! — тут же подытожил Айна-Пре, словно только и ожидал этого знака. — Есть у меня чуйка, что они что-то придумали…
       — Думаешь, они общий Круг ради этого?..
       — А то! Жить-то всем хочется!.. Юз, подкинь дров в огонь. Чья очередь готовить чай?
       — Боя, — прогундосила Дженева.
       Кемешь глянула на её жалкий капающий и хлюпающий вид и, махнув ей рукой отбой, поднялась сама. Юз откашлялся, как это он обычно делал перед любым серьёзным сообщением.
       — Способ выскользнуть из-под контроля Хозя… («Ты поставил защиту?!» — звонко хлопнув ладонью по столу, оборвал его Айна-Пре; Юз кивнул.) Ты вот этот способ я бы искал у отшельников. Они, как никто, знают про свободу. И…
       — И это действительно могло бы быть выходом, — вздохнув, Кемешь продолжила вместо почему-то замявшегося Юза. — Их много раз расспрашивали об этом. И никакого толкового ответа они не дали… Или ты, когда был у них, узнал что-то новое?
       Отрицательно качнув головой, Юз почувствовал, как от этого простого движения в комнате погасло что-то, не успевшее даже разгореться. Для него самого эта тема была вполне остра. В своё время он оказался немало раздосадован, узнав о последствиях счастливого избавления от власти семьи под сенью Круга. Сейчас, когда он подписался честно служить Хозяину и, особенно, когда узнал, какими надёжными путями тот обеспечивает себе эту честную службу, сейчас даже та обещанная ему женитьба вслепую виделась иначе. Хотя и не настолько, чтобы всё переиграть, если бы вдруг неожиданно предоставилась такая возможность…
       Выйдя из задумчивости, Юз стал прислушиваться к разгоревшейся ироничной дискуссии: с одной стороны Дженева, горячо ругающая сквозь заложенный нос бездельников отшельников, мол, выдумали себе целую философию, лишь бы жить не как нормальные люди; с другой — все остальные чародеи, поочерёдно метко и точно подкалывающие её всё более распаляющееся негодование и всё более эмоциональные доводы. То, что Дженева как-то умудрялась не ловить их насмешливую иронию, делало её негодование ещё смешнее.
       В какой-то момент Юз не выдержал и, не найдя в комнате ничего более удалённого, перебрался к окну вглядываться в непроглядную темень бесснежного облачного полнолуния. В теле гуляли жаркие и требовательные волны. «Надо будет найти Тайрицу», — решил он и повернулся к наконец-то угомонившейся компании. В кресле, завернувшись в огромную шаль Кемеши, крепко спала Дженева. Сама Кемешь тихонько беседовала в углу с Айна-Пре; Кастема собирался явно на выход.
       — Что, уже можно разбегаться? — с надеждой спросил Юз.
       — Тебе лучше пока остаться. Ты и так последнее время слишком часто закрываешься от Грасса. Не зли его по пустякам… Кстати, о злости. В Венцекамень едет твой брат. Он очень сердит.
       Юз чуть не растянул губы в довольной улыбке, но вовремя опомнился. Нет, как бы там что ни было, а он правильно сделал, скинув ошейник семьи!
       На следующий день он отправился на ближайшую обозную стоянку по Мохонской дороге. Приезда брата пришлось ждать недолго; недолгим оказался и их разговор. Иртен повернул обратно, даже не заезжая в город, а Юз поставил себе жирную галочку в списке новых побед.
       
       * * *
       
       Эта зима выдалась тёплой и слякотной. Выпадавший ночью снег редко доживал до вечера.. Все надеялись, что городские улицы заснежатся хотя бы к празднику солнцеворота, но его кульминации, фейерверку над Замковым холмом, так и пришлось отражаться в грязных лужах.
       Из-за дурацкой погоды и гуляний было мало; люди предпочитали веселиться по домам. Дочь трактирщика Тайрица, как и многие её соседи, почти не выходила из своей комнаты, но в отличие от них нисколько не собираясь при этом жаловаться на незадачливость нынешнего праздника.
       Проснувшись ближе к полудню, она сладко зевнула и широко потянулась, одновременно любуясь нежностью запястий и тонкостью пальцев. Потом скосила взгляд в сторону соседней подушки — и её рука сама собой опустилась и заиграла над короткостриженным затылком. Беззвучно замурчав, Тайрица по-кошачьи зацарапала воздух над самыми кончиками волос. Стриженная голова шевельнулась — и повернулась к ней заспанным лицом.
       — Доброе утро, Юз! — пропела Тайрица.
       — Который час?..
       — Ты куда-то спешишь? — вызывающе поднялась она на локте.
       — Только в уборную…
       Она притворно-рассерженно шлёпнула его по плечу и сама соскочила с кровати, босиком на голый пол. Постояла на цыпочках, давая ему возможность полюбоваться её грациозной осанкой, и скользнула в длинную тёплую рубаху и меховые домашние туфли.
       — Занимайся своими делами, а я принесу нам что-нибудь поесть.
       Вернулась с позавчерашними булками и кувшином простокваши.
       — Не густо, — вздохнул Юз.
       — Ну ты и привереда!
       — Нет, просто у меня хороший вкус, — провёл он свободной рукой по изгибу её спины.
       Тайрица довольно улыбнулась и, дождавшись, когда Юз сыто откинулся на подушку, как бы между прочим поинтересовалась:
       — А когда ты поговоришь с моим отцом?
       — Ты же знаешь, Тай… Я ему не нравлюсь.
       — Главное, что ты нравишься мне!.. Слушай, когда мы с тобой первый раз? Это где-то после дня предков, да? — и она стала по-детски загибать пальцы. Тут Юз сграбастал её, уронил на кровать — и скучные подсчёты утонули в переплетении волос, рук и дыхания…
       Тем не менее, памятью Тайрица обладала цепкой. Когда одно невыносимо близкое целое снова стало двумя расслабленными телами, она вернулась к интересовавшей её теме, правда зайдя с новой стороны.
       — Кошелёчек, кошелёк… Милый мой дружочек…
       — Ты эт чего?
       — А, просто вспомнила. Кто знает, если бы тогда ты не примчался к моему отцу в его поисках, кто знает — может быть у нас потом так ничего бы и не было?.. Не знаю как ты, а я так очень благодарна этому кусочку бархата… И вот что я ещё хотела тебя спросить. Это же был не твой, да?
       — С чего ты взяла, Тай?
       — Он был явно женский. Для кого ты его искал, а?
       — Это неважно.
       — Важно, неважно… — откинулась Тайрица на подушку.
       — Ревнуешь?
       — Ревную? М-м… Если бы я не знала, что у тебя действительно хороший вкус — что ж, может быть и ревновала бы. А так… Я ведь видела её, Юз, милый мой Юз… И поэтому я спокойна. Вполне могу это себе позволить, ты так не считаешь?.. Не говори, я сама сейчас узнаю! — и с этими словами она положила голову ему на грудь. — О, твоё заколотившееся сердечко считает именно так!
       — Ну вот и хорошо, — легко согласился Юз. — Пойду я уже. Пора. Не провожай, выйду через кухню.
       — И не надоело тебе шастать задними дворами, словно мусорщику?
       — Тай, если бы я не знал, насколько ты уверена в себе, решил бы, что ты ревнуешь.
       — Юз, ты прав, прав, как всегда! Просто мне грустно, что ты уходишь. Ну поцелуй меня на прощание, и всё…
       И пока Юз одевался и собирался, Тайрица лежала на кровати и весело болтала ногами в воздухе. Но когда дверь за ним закрылась, её лицо вдруг и сразу перестало излучать счастливое довольство; cо сдавленным рычанием упала она лицом в ворох простыней, глухо застонала — а потом схватила подушку и со всей силы метнула её в закрытую дверь…
       
       * * *
       
       Подготовка нынешней поездки на Большой Круг оказалась занадто хлопотным делом, огорчительно богатым на мелкие помехи — прежде всего от встревожившегося лорда Станцеля. Когда тот узнал, что чародеи на несколько недель всем скопом покинут Венцекамень, то пустил в ход разнообразные приёмы воспрепятствования, от дружеского уговаривания до беззастенчивого использования имевшихся в его распоряжении рычагов власти. Сомнения вызывал и вопрос, сможет ли пуститься в дорогу Дженева, которая всё никак не могла толком избавиться от подхваченной простуды — вроде как неизменно побеждаемой, но ещё более неизменно возвращавшейся с упрямством, в конце концов забеспокоившим Кемешь. Но самую сильную встряску устроил Юз.
       Вскоре после праздников Дженева заметила, как вдруг всполошились старшие чародеи; загадка разрешилась очень скоро и даже на её собственных глазах. Они вдвоём с Юзом сидели в библиотеке Башни, не столько вчитываясь в старые тексты, сколько вполголоса обмениваясь предположениями о причинах непонятного волнения, охватившего Круг, когда в комнату вошли — даже нет, не вошли, ворвались! — все остальные чародеи. Не останавливаясь, Кастема подхватил ближайший стул и с грохотом сел напротив Юза.
       — Ты понимаешь, что ты делаешь?
       Дженева машинально отметила, как заметно опешил Юз — но уже через мгновение уже был, как обычно, собран, спокойно выдерживая взгляд Кастемы, от которого она сама, наверное, сгорела бы на месте.
       — Я делаю то, что считаю нужным. И, кстати, делаю неплохо.
       Кастема поднял голову ко всем присутствующим — к перепуганной Дженеве, к Айна-Пре и Ченю, терпеливо подпирающим обе стороны дверного косяка, к Кемеши, устало опустившейся в кресло у входа.
       — У кого поставлены внешние заслонки, уберите! Пусть сейчас всё будет видно! — и снова нагнулся к Юзу. — Где ты взял эту практику?
       — У отшельников, конечно. Они предупредили меня обо всех её возможных тонких местах. У меня вполне хватает мозгов следовать их наставлениям. Так что я не понимаю, к чему весь этот шум.
       — А к тому, что отшельники живут в своём углу мироздания! А у нас, чародеев, и угол, и правила — другие!
       — Ну и что с этого? — напрягся Юз.
       — А то, что в своё время одна очень похожая практика использовалась для перехода древних чародеев в Хозяев. А они с тех пор стали очень ревнивыми и подозрительными!.. Ты это понимаешь?
       Юз заёрзал на стуле, но быстро успокоился.
       — Ты хочешь сказать, что…
       — Да, именно! — Кастема чуть сбавил тон и скорость. — Я хочу сказать, что и крохотный укус может заставить насторожиться. Особенно Хозяев… Они сначала бьют, а потом смотрят, кого прихлопнули.
       — Спасибо, — нарочито доброжелательно кивнул Юз. — Но со мной пока всё в порядке.
       — Пожалуйста, — не удержался от передразнить Кастема. — Только это всё была присказка. Настоящая сказка — то, что ты сейчас сказал: «всё в порядке со мной».
       Юз беспомощно огляделся по сторонам, словно ища подсказки к заданному ему неразрешимому ребусу. Первой заговорила Кемешь.
       — Помнишь, мы рассказывали, что Хозяин не особенно различает нас по отдельности, видя нас скорее как единое целое? Особенно, когда мы закрываемся от него?
       — Ну, — Юз повернулся к ней. — И что с того?
       В комнате наступила тяжёлая тишина. Дженева, вдруг сообразившая, из-за чего так взбешены чародеи, успела словить и их искреннее удивление от непонятливости Юза.
       Кастема, уставший и даже постаревший, почти всхлипнул и тихо заговорил:
       — А то, что если бы Хозяин таки ударил, он бы ударил по всем нам. Айна-Пре, я сам — мы бы почти наверняка выдержали. За Кемешь, тем более за Ченя, я уже не уверен. Про Дженеву же вообще говорить нечего... А ты тут радостно заявляешь — «со мной всё в порядке»!
       Юз кинул на Дженеву долгий странный взгляд, явно не осознавая, что и она во все глаза смотрит на него.
       — Друг ты наш, — хищно улыбнулся Айна-Пре, всё так и подпирающий свой косяк. — Дело не в том, что ты нахватался где-то каких-то практик и решил на радостях укрепить ими свои чародейские мышцы. Дело в том, что ты просто не подумал спросить вначале у нас, что это и как.
       — Хуже, — глухо сказал Кастема. — Дело в том, что ты вообще просто не подумал о других… Я давно заприметил — нет у тебя такой привычки… И вот этим ты опасен для Круга. Точнее, для людей Круга. Для меня, для Кемеши, для Дженевы…
       — Слушайте! — вскочил Юз. — Да что вы из меня чудовище делаете!
       Вслед за ним поднялся и Кастема. Его вид — одновременно величавый и печальный — глубоко врезался в память Дженевы, долгие годы потом служа тем ярким образом, который первым приходил на ум, когда она вспоминала о своём учителе…
       — Всё... Все нужные слова сказаны. Что дальше — каждый решает сам... Подумай об этом, Юз, — тихо добавил он и двинулся за уже выходящими из комнаты Ченем, Кемешью и Айна-Пре.
       …Как-то в далёком детстве Дженеве довелось видеть поимку базарного вора. Толпа прижимала того к стене, молодеческая удаль, презрение к опасности и к деревенским олухам — всё это уже стекало с него, сменяясь сначала недоумением, а затем и резкой вспышкой животного ужаса, вдруг отозвавшейся в ней самой жалостью, болезненной и стыдной.
       Неотрывно глядя на Юза, она вдруг отчётливо поняла, каково ему, затравленному. И всё остальное, что говорили про него чародеи, все их суровые, жгучие и справедливые слова, всё это показалось таким мелким и пустым по сравнению с обидой, колотившейся в его сердце.
       Дженева вздрогнула… И верно её собственное сердце слишком ясно отразилось в зеркале её лица, потому что Юз так же вздрогнул — и, сбивая стулья, опрометь бросился вон из комнаты.
       
       * * *
       
       Прошло немало времени, прежде чем выяснилось, что исчезновение Юза не детский взрыв эмоций, а продуманное решение. Тудро долго топтался на пороге, а потом передал конверт, который «молодой хозяин» оставил через него несколько дней назад. Эмоций в письме не было; была сухая постановка в известность и не менее сухая просьба не пытаться ничего исправить. Обратно он не вернётся. Чародеи переглянулись: никто из них не понял, в чём же соль анекдота.
       — Нет, конечно, Бездомье для беглеца сейчас самый лучший вариант. Там его дольше всего не найдут, чтобы привести обратно на верёвочке, — выразил общее мнение Айна-Пре.
       Дженева несколько приободрилась, получив заверение, что Юз, хоть и не своей волей, но скоро вернётся в Круг.
       После того разговора в библиотеке она провела бессонную ночь — и приняла твёрдое решение наконец объясниться. И, главное, дать ему твёрдо понять: у него есть один человек, который всегда будет на его стороне и на которого всегда можно положиться. Она крутилась в горячих простынях и считала минуты до разговора с ним. А разговора так и не случилось...
       Всё перечитывала письмо, пытаясь найти между строк хоть краешек послания лично для неё, и не могла вместить в себя мысль о задержке, о том, что придётся пережить ещё столько минут без него.
       Дни шли. Юз не появлялся.
       Чародеи встревожились — не случилось ли чего с беглецом, не задушился ли он на туго натянутой верёвочке?
       Из Бездомного леса пришла скупо-удивлённая весточка о новом отшельнике у Горячих ключей.
       Айна-Пре, несколько дней ходивший рассеянным, хлопнул себя по лбу и зарылся в архивах. Оттуда он вышел пыльный, злой и бросил на стол убористо исписанный лист бумаги.
       — Что это? — спросил Кастема.
       — Старый текст времен последней астаренской войны. Много всякой всячины и в том числе, — ткнул пальцем в примечание в конце документа, — одно условие, вытребованное у Хозяина. Молодой чародей в течение своего первого года может беспрепятственно оставить Круг, но только уйдя в отшельники.
       — Ого. А мы об этом забыли… Но тогда откуда узнал Юз?
       — А вы посмотрите внимательнее на лист. Бумага новая, чернила свежие.
       — И почерк знакомый …
       — Вот именно! Чень! — рявкнул Айна-Пре. — Ты можешь объяснить мне, каким образом глубоко внутренний документ попал в переписывание к ученикам?
       Выяснение, кто виноват и почему так получилось, Дженеву уже не интересовало. Она выскользнула из комнаты; зажимая рот, чтобы не разрыдаться в голос, выбежала на улицу и смертельно раненым зверем заметалась в поисках норы, куда можно было бы забиться…
       Какой-то вяз подставил ей свою широкую грудь — и Дженева плакала, прижавшись к ней, корявой…
       Когда сзади послышались уверенные шаги по подмороженной земле, тем же звериным чутьём поняла — кто это — и, не поворачиваясь, прорыдала:
       — Не подходи ко мне! Это ты виноват! Это ты тогда вытолкнул его!.. Если бы не ты!..
       — Дженева, возьми плащ. Тебе нельзя…
       — Вон!! — заорала она. — Ненавижу!!
       Оторвавшись от дерева, развернулась пылающим лицом к Кастеме. Помолчала — и срывающимся голосом зашептала:
       — Я завтра… попрошу у тебя прощения… Сегодня — не могу…
       
       …А жизнь продолжалась.
       В феврале скончался королевский судья. Лорд Станцель, как обычно, послал в Круг список с именами возможных претендентов на это место. Первым номером в нем по традиции стояло имя человека, которого и хотели бы назначить. Чаще всего лист бумаги возвращался в Туэрдь нетронутым, но в этот раз первое имя — лорда Рэгхила — жирно перечёркнули.
       Айна-Пре уехал в свою усадьбу в Погорье. Перед отъездом он договорился с Кастемой, что не станет возвращаться в Венцекамень для того, чтобы присоединиться к остальным чародеям в дороге до Регицы, а найдёт их уже на месте.
       — Зафрахтуйте судно и ждите меня в портовой гостинице.
       — Не хочешь терять время? Ну да… Когда Гражена должна родить?
       — Ещё не сейчас. Не раньше, чем вернёмся в Рению… Вряд ли этот Большой Круг растянется хотя бы на месяц. Успею к сроку!
       Дженева словно погасла. Она старательно принимала участие в жизни Круга, аккуратно делала всё, что ей говорили, но как только поток внешних событий иссякал — заканчивалась и она; ссутулившись сидела в свое комнате, сутками молчала. Когда до поездки оставались считанные дни, чародеи единогласно решили, что в таком состоянии принимать участие в Большом Круге она не будет; Дженева равнодушно выслушала их. Дальше их мнения разделились: Кастема настаивал на том, чтобы взять её с собой в дорогу, Кемешь — чтобы оставить на месте. Дженева устало пожала плечами на оба варианта, но таки приняла хоть и пассивное, но участие в решении собственной участи, снова захворав, — и Кемешь одержала верх.
       Заодно Кемеши впервые удалось вытребовать у Дженевы признание, с чего начались все эти ей непрекращающиеся простуды. Выслушав короткий рассказ, многозначительно пообещала, что, ладно уж, сейчас она её ругать не будет, но обязательно сделает это сразу по возвращению. Подоткнула одеяло, на пальцах объяснила, как наконец перестать притягивать хворь, и предложила Дженеве на время их отсутствия переехать в дом Кшевчены. Дженева выскребла из памяти образ красивой статной женщины, помогавшей им тогда с прошлогодней работой в Башне, и согласно кивнула.
       Когда чародеи отправились в путь, Дженева чувствовала себя получше, так что она даже смогла проводить их до выезда из города. Короткое прощание — и карета с Кастемой, Кемешью и Ченем, покачиваясь на ухабах, стала удаляться на запад, к свинцовому зимнему морю и одинокому каменистому острову посреди его волн…
       
       * * *
       
       Однажды Айна-Пре в разговоре с Сарж Слэм Вьюзом и Кастемой в сердцах назвал нынешнюю встречу Большим пшиком при Больших претензиях; Кастема, который хорошо видел, где именно тот сейчас в своих мыслях, промолчал его очередную раздражительную выходку, зато Сарж Слэм, извевший ради собрания в одном месте чародеев Рении, Местании и Дольдиса кувшины чернил и охапки бумаги, хоть в тот момент и сдержался, но потом взял за привычку, особенно когда выпадала его очередь председательствовать, едко прохаживаться по нетерпеливости ожидать быстрых и полных результатов, свойственной скорее незрелым юнцам, чем взрослым людям.
       Впрочем, результатов действительно было чуть, и Сарж Слэму стоило бы взять и на себя ответственность за подобное положение дел, так как именно он, поддавшись давлению обстоятельств и эмоций, собрал Большой Круг для повторного брожения лабиринтом запертых дверей. Задача, которую дольдены увозили тогда из Венцекамня, до сих пор оставалась ими не только не одолённой, но даже и без малейших зацепок хоть когда-нибудь это сделать. Основные разговоры сейчас велись вокруг темы, как не допустить будущего неминуемого столкновения между Ренией и Местанией, с периодическими вспышками выяснений отношений, которые исходили от всё ещё не простивших смерть Ясоты местанийцев.
       Единственный результат, которого добился сам Айна-Пре, было решение не продлевать Большой Круг ещё на несколько дней, как то предлагал Сарж Слэм. И так хватит уже торчать в разбросанном по холмам посёлке рыбаков, козопасов и держателей сомнительных таверн! Каждый вечер, когда ренийские чародеи возвращались в своё временное жилище, Айна-Пре недоверчиво оглядывался по сторонам и давал знак неотрывно следовавшему за ним слуге, чтобы тот не отставал.
       В это время года остров пока ещё по-деревенски тих и скучен, но уже через месяц бухта будет полна покачивающимися на бирюзовых волнах судами, а пустые пока причалы наводнятся купцами, говорящими на всех языках и наречиях ойкумены, товарами, доставленными сюда со всех концов подлунного мира, и сбродом, воровато прячущим глаза. Время для Большого Круга специально было выбрано так, чтобы не зацепить кутерьму, которая здесь вскоре начнётся, и чтобы не прилагать особенно много усилий для обеспечения собственной безопасности. Нынче здешними улочками можно было гулять беспечно ночи напролёт — если бы, конечно, погода позволяла. Айна-Пре же терпеливо продолжал служить мишенью для подколок товарищей, всё никак не желая однажды оставить дома ни свою недоверчивость, ни охотничий нож.
       Только в последний вечер на острове, когда они, как обычно, без приключений добрались домой, чародей впервые хмыкнул на ехидные прибаутки Ченя о рубаке, который, мол, и колбасу на завтрак режет только отцовским мечом.
       — Смейся, смейся… Ужин, кстати, скоро будет?
       — Да должен уже быть… Эй, Немык, — крикнул Чень возившемуся в другой комнате слуге Кастемы, — что вы там тянете?
       — Я? — обиделся тот и тут же появился в дверях, с парующим половником в руках. — Я всё делаю, как надо! Вы это лучше спросите у Ставера. Если найдёте, конечно.
       Айна-Пре и Кастема машинально переглянулись, ища поддержки друг у друга: двое слуг, которых они взяли с собой на Баранемь, с самого начала невзлюбили друг друга и постоянно устраивали перепалки; и это бы ещё ничего, но в последнее время Немык и Ставер взяли моду так или иначе вовлекать хозяев в свои собственные разборки, каждый требуя признания собственной правоты.
       — А куда он делся? — осторожно поинтересовался Айна-Пре.
       — Ха! Да он куда угодно готов, лишь бы слинять от работы. А мне тут одному зашиваться и выслушивать упрёки! Несправедливые упрёки, доложу я вам!..
       — Я видел, он куда-то ушёл с Кемешью, — вмешался Кастема.
       — А она куда собралась на ночь-то глядя?
       — Не сказала… Только что скоро вернётся.
       Немык, который уже собирался вернуться к кастрюлям, обернулся и проговорил:
       — Её позвала женщина, та, что носит нам рыбу. Она была вся расстроенная, чуть не плакала.
       — А-а, — протянул Чень. — Наверное, уже и здесь все узнали о лекарских талантах моей жёнушки… Успокойся, Айна-Пре.
       — Прогуляюсь-ка я, — поднялся тот. — Немык, где живёт та женщина?..
       …На улице было вполне ничего — закат ещё не совсем погас, да и дождь поутих. Айна-Пре сосредоточенно спускался разбитыми каменными ступеньками к полосе рыбацких хижин. Ни хозяйки, ни Кемеши со Ставером там не оказалось. На настойчивые расспросы чародея сопливый мальчишка лет восьми рассказал, что ещё засветло к матери приходили двое и она ушла с ними.
       — Кто это? Знаешь их?
       — Не-е… Не наши. Один такой лысый-лысый... А второй нет.
       — Куда они ушли? Отвечай!
       Мальчишка бросил ковыряться в носу и махнул освободившейся рукой наверх, показывая тот путь, который только что одолел Айна-Пре. Ничего точнее узнать так и не удалось.
       Айна-Пре поднялся по склону холма и остановился у развилки, совершенно не зная куда идти. На улицах пустынно, окошки каменных домов желтовато светились скромным уютом семейного ужина у очага. На другом конце улицы появился резкий ореол света, превратился в судорожно бегущую женщину с ярким фонарём в руках и исчез в темноте поворотов, ведущих к нынешнему жилью чародеев. Айна-Пре в несколько прыжков одолел расстояние до того угла, остановился, вглядываясь в темноту уже стихших вдали шагов — и, весь превратившись в бесстрастное внимание, по-кошачьи двинулся в другую сторону…
       …В дверь забарабанили. Чень, сидевший к ней ближе всех, поднялся открыть. В дом влетела невысокая женщина в мокром платье, со спадающем с головы платком и резкими морщинами неподдельного страха на лице.
       — Я не виновата!.. Но скорее же, скорее!.. — она схватила Ченя за рукав и с неженской силой потащила на улицу.
       Чень послушно бросился за ней — но его другая рука уже оказалась в хватке Кастемы.
       — Стой!.. А ты, милая, говори, что случилось! Кемешь?..
       — Да, — всхлипнула та и чуть не разрыдалась. — Я не виновата! Ей самой стало плохо! Скорее!..
       — Где она? Что с ней?
       — Вот! — с этими словами женщина напористо сунула Кастеме ярко горящий фонарь. — Она упала, я не могла её поднять. Возьмите это! Она лежит на колодезной площади, вы сразу увидите её!
       — Стой, Чень! — рыкнул Кастема на рванувшегося товарища и, передав фонарь Немыку, со страшным любопытством озирающим всю сцену, схватил скулящую женщину за плечи. — А теперь рассказывай, что на самом деле случилось! И даже не вздумай врать!..
       …Вертлявая улица была плотно зажата домами и заборами, позволяя Айна-Пре почти не тратить время на раздумья у развилок. Когда заборы закончились, открывая спуск к небольшому открытому мощёному пространству, чародей остановился и прислушался к тишине. Где-то далеко бились о берег морские волны, неслышно моросил дождь, стучали копытцами в своих загонах козы… Когда неподалёку лениво тявкнула собака; Айна-Пре решился и шагнул вперёд.
       На открытой площадке, не сдавленной домами, было чуть светлее. Он сразу заметил недвижно лежащий на земле громадный тюк подозрительных очертаний. Осторожно подошёл ближе — и низко нагнулся над тяжело дышащей Кемешью…
       Айна-Пре повезло. Ждали несколько мужчин и с фонарём, а появился один и без света. Сидящие в засаде переглянулись — и один из них дал сигнал убрать так не вовремя появившегося прохожего. Чародей заметил приближающиеся фигуры, но не успел даже до конца выпрямиться. Точный удар под дых превратил его просто в тяжёлое тело.
       Кряхтя от напряжения, они потащили груз. Толчок, короткий полет, ещё один удар животом о землю, но на этот раз мягкий и щадящий, вернувший ему дыхание.
       Айна-Пре повезло во второй раз. Он не до конца потерял сознание. И когда его лицо оказалось в чём-то холодном и вязком, а в ноздри вместо воздуха стала подниматься вода, он инстинктивно дёрнулся и поднял голову. Он снова был самим собой, только лежащим в дождевой канавке.
       Прислушался. Тихо. Стараясь не шуметь, выглянул из канавы. Пустая площадь со всё также недвижно лежащей Кемешью… Значит, она не мишень. Она приманка. Но почему тогда он сам не стал мишенью? Они ошиблись? Или ждали кого-то другого?
       И в том, и другом случае он пока в относительной безопасности. Айна-Пре ещё раз всё обдумал — и принялся шумно подниматься на ноги. Память подсунула ему песенку за местном забавном наречии, которую любила напевать здешняя детвора, и он затянул её пьяным голосом. Выбравшись на твёрдую землю, резко поменял тему.
       — Ну вы…. кто вы… вы чего д-дерётесь?..
       Шатаясь и держась подальше от Кемеши, стал приближаться туда, откуда вышли те двое. Его расчёт не сработал: никто не появился, зато скрипнула взводящаяся пружина арбалета. Айна-Пре потерял равновесие, пролетел несколько шагов и упал. В тот самый проход, которым он сюда пришёл, под защиту каменных стен.
       Из темноты отделилась такая же тёмная фигура. Рука Айна-Пре потянулась за ножом — но тут фигура едва слышно прошептала «Это мы».
       Отойдя подальше, чародеи устроили военный совет. Охота устроена именно на них, нападающих было как минимум трое, но один из них, сидевший в засаде чуть дальше по этой улице и беспрепятственно пропустивший Айна-Пре, уже лежит, крепко связанный Немыком… Нас ждут здесь. Значит, мы зайдём с другой стороны… Нет времени. Они могут что-то заподозрить, ведь нас и так уже долго уже нет … Что предлагаешь?... Можно закричать про пожар. Люди выскочат на улицы, мы под шумок найдём тех и… А если они скроются?.. И ничего страшного: мы завтра отплываем — и все дела… Нет, это не решение — оставлять за спиной взведённые арбалеты…
       Они так и не успели принять решение. Тишину бесстыдно надорвал громкий хриплый хохот.
       — Эй, вы! Трусливые щенки! У нас ваша женщина, а вы жметёсь к заборам!
       — Кемешь!.. — застонал Чень.
       Кемешь перестала быть приманкой и стала мишенью.
       — Трусы!.. А ваша баба хороша — на всех хватит, и ещё останется! — продолжать надрываться вопль.
       — Назад, Чень! — в который раз за этот день Кастема остановил товарища. — Подожди, я сам. Как только он выстрелит, сразу туда!
       И, сделав несколько шагов по направлению к доносящемуся из темноты хохоту, даже не крикнул, а возвысил голос:
       — Если ты мужчина, не прячься за женскую спину! Выходи, пусть нас рассудит дело, а не слова. Эй, ты — слова-то стоят не больше ветра из твоей задницы! — Кастема засмеялся и хлопнул себя по бёдрам. — Так что там отвечает твоя задница?
       Свистнула арбалетная стрела; Кастема наклонился и рванулся вперёд, за ним, почти не отставая, на площадь вылетели Чень и Айна-Пре; сзади, прижимаясь к стенам, на битву шёл Немык.
       Человек рядом к колодцем откинул вдруг ставший бесполезным арбалет и схватился за меч. Но уже случилось секундное колебание из-за нежелания расстаться с долго и любовно готовимшимся для уличного убийства оружием — и он так и не успел вытащить клинок из ножен. На него налетели и сшибли с ног. Айна-Пре был очень зол за купание в грязной канаве, а когда он бывал зол, он всегда всё делал с первого раза. Он ещё полежал на обмякшем теле, проверяя, не придуривается ли тот, и, с удовольствием щёлкнув по лысому черепу, проворно встал. Чень пыхтел, оттягивая Кемешь в безопасное место. Кастема негромко ругался, пытаясь настигнуть резво бегавшего от него вокруг колодца молодого парня в островерхой шапке. Ещё один парень выглядывал из-за старого ореха и Айна-Пре сурово погрозил ему пальцем; того сдуло ветром.
       — Немык! — прикрикнул Айна-Пре. — Помоги Ченю, бездельник!.. Что с ней?
       Чень изнеможённо шлёпнулся пятой точкой на мокрую землю.
       — Точно не уверен, но похоже чем-то опоили… Не, один я её не подыму.
       — Она говорить может? Надо же ещё Ставера найти…
       — Да жив твой Ставер… Хоть и не совсем здоров. Вернулся он домой, теперь будет отлёживаться…
       — Ну вот, он будет отлёживаться, а бездельником зовут меня, — обиженно протянул подошедший Немык. Айна-Пре сочно плюнул и, закатав рукава, сам нагнулся к Кемеши. В голове же закрутилась мысль: а кто, кстати, натравил на них этих лихих и отчаянных рубак? …
       
       * * *
       
       — Странная вещь, Кшевчена, но вот что я тебе скажу…
       Смуглолицая вешкерка с пышной тёмно-русой гривой, собранной на затылке ковыльным холмом, поставила перед замолчавшей Дженевой чашку чая и принялась наливать себе. Они давно привязались к этим посиделкам вдвоём; многочисленные домочадцы успели выучить, что в это время хозяйки вообще словно нет дома и что со всеми срочными и важными делами придётся ждать. Сначала вечерние чаёвничания женщина заводила только ради гостьи, чтобы тормошить её подавленное настроение, но вскоре вполне сообразившая это Дженева заметила и оживлённый огонёк, с которым та расставляла блюдца с чашками, и едва слышный довольный вздох, с которым садилась к столу. Дженева отнюдь не заблуждалась на свой счёт, вовсе не она сама была тем приятным и долгожданным собеседником, ради которого можно было каждый вечер забывать домашние дела: несмотря на всё своё состоявшееся счастье жены, матери и хозяйки, где-то глубоко Кшевчена скучала по дням юности, проведенным в ученичестве у чародеев, рядом с Кругом.
       — Эх, Дженева, кто бы говорил о странностях, — мягкий южный говорок заполнил случившуюся паузу. — Я ещё не встречала человека с более странной судьбой, чем у тебя самой.
       — Ладно тебе… — зарделась та. — Но ты знаешь, у меня сейчас такое ощущение, что я как будто проснулась. Вот бывает во сне, ты куда-то бежишь или что-то ищешь, и всё это так серьёзно, и обязательно-обязательно надо добежать и сделать… А потом ты просыпаешься в своей постели — и уже ясно понимаешь: это был только сон. Мираж.
       — Ага, а бывает то желание куда-то бежать ещё не до конца растаяло, и ты закрываешь глаза, чтобы вернуться в сон и доделать все оставшиеся там недоделанные дела.
       — Точно, — засмеялась Дженева и потянулась за новым сладким хлебцем. — Вот и я с того самого дня, как снова столкнулась с Граженой, всё бежала, бежала куда-то... Даже не осознавая этого… Стоило поселиться у тебя хотя бы только для того, чтобы это понять. И сейчас часто задумываюсь — а куда, зачем, для чего я так настойчиво шла?..
       — А ведь нам, женщинам, и не надо никуда бежать. Мы находим своего мужчину…
       У Дженевы на мгновение перехватило дыхание…
       — ...выходим за него замуж и все наши дела — вот здесь, в доме, — Кшевчена развела руками по уютной комнате. — И пусть дела сами бегают вокруг нас, только так…
       Следуя её жесту, Дженева оглядела окружающее — и уставилась в свою чашку. Кшевчена привстала, долила туда малинового чая и снова села на место.
       — Не грусти зря… Придёт он к тебе. Таких, как ты, не забывают…
       — Ох, теперь на скатерти будет пятно! — Дженева дёрнулась и принялась быстро-быстро промакивать полотняной салфеткой выплеснувшийся чай.
       — Ничего страшного, наши прачки отстирают.
       ..И в этот момент Дженева ощутила то, что уже даже успела подзабыть в уютном житье-бытье в доме Кшевчены — проклёвывающийся толчок внимания Хозяина, вырастающий в требование действия и оформляющийся в ясное знание, что именно надо сделать.
       Каникулы закончились.
       — Мне надо идти, — пробормотала она и попыталась встать из-за стола, лишь с третьей попытки отодвинув тяжёлый стул.
       — Куда это ещё?!
       — В Туэрдь. К лорду Станцелю.
       — Ты что это, на ночь глядя! И не думай, и не пущу! Глянь, бледная-то какая!
       — Кшевчена… — только и выдохнула Дженева.
       — Ладно, — вдруг согласилась та. — Тогда я пошлю с тобой слугу!.. Эй, кто тут есть, кликните Тепра! Быстро!..
       Срываясь на бег, который едва позволяли ватные ноги и скукожившееся дыхание, Дженева спешила в Туэрдь. У входа на неё чуть не налетел куда-то торопящийся посыльный — но, признав её, быстро затараторил, чтобы она немедленно…
       — Я знаю, — бросила она. — Показывай путь!
       Мажордом был на месте. Он сидел в своём кабинете, уставившись на крохотный листик бумаги. Увидев, что она вошла, сначала поднялся дать ей его, а потом передумал и заговорил:
       — Сегодня на рассвете… То есть — это не я говорю, это так они пишут! — что сегодня на рассвете рыбаки подобрали в море едва живого человека… На берегу он умер. Не успев назвать своё имя. Они нашли у него дорогой медальон с гербом королевства. У них хватило ума тут же отправить его в Регицу, а у лорда Девеника — воспользоваться голубиной почтой.
       — И? — подтолкнула Дженева замолчавшего старика; в ней вдруг проснулось удивительное и прохладное спокойствие. Глупый рассказ, никак не относящийся к ней лично…
       Тот глянул на неё, а потом молча протянул ей раскрытую ладонь, с кусочком жёлтого отблеска тёплого света свечей. Дженева подошла ближе и, глянув вопросительно на лорда Станцеля, присмотрелась к знаку, очень похожему на тот, который с недавних пор носила сама. Её рука машинально поднялась к вороту платья, где прощупывалась простая верёвочка с деревянным оберегом Юза и золотая цепочка с ярлыком ренийского чародея — переплетение золотой солнечной короны герба Рении, серебряного лунного символа Круга и простой бронзовой завитушки её собственного личного знака.
       — Чень, — всё ещё спокойно прочитала она личный знак на старчески дрожащей ладони.
       — Я сейчас же отправляю туда людей, проверить всё на месте.
       — Я с ними! — вскрикнула Дженева, впервые утратив спокойствие, которое на самом деле оказалось замороженным страхом.
       Больше всего сейчас она боялась не того, что малопонятный рассказ окажется правдой, а того, что ей сейчас не позволят самой, своими глазами убедиться в его полной чуши и лживости.
       
       * * *
       
       Голуби летают быстро, а всадникам, даже сменяя коней на королевских почтовых станциях, нужен не один день, чтобы добраться до кромки западного моря, края известного мира... Умершего человека уже успели похоронить. Дженеве вынесли одежду, которая была на нём.
       Ну мало ли кто мог надеть костюм Ченя!..
       Лорд Девеник догадался сразу отправить на Баранемь офицера, разузнать там про чародеев и их корабль. Тот вернулся, когда Дженева была уже в Регице. Его доклад о благополучном отбытии чародеев с острова она услышала одновременно с лордом Девеником.
       Ну мало ли куда могло занести крепкое судно!.. Течения здесь сильные, а вот штормов не было с самого февраля.
       В тот же вечер доставили новую находку рыбаков — обгоревшие доски палубы и кусок мачты. Быстро вспомнили, что как раз в ту ночь, когда нашли человека со ярлыком Ченя и в его одежде, купеческий бриг, шедший на Баранемь, видел на горизонте, там где нет ни единого островка, горящую точку.
       Дженева, кусая ногти до корней, уже решалась откопать похороненное тело, когда Хозяин ткнул её в новую дорогу. Небольшой рыбацкий посёлок в двенадцати верстах от Регицы. На заросшем камышом берегу угрюмые люди разглядывают дар ненасытного моря — то, что когда-то было крупным телом невысокой женщины, с мясистым пятном вместо объеденного крабами лица…
       — Посмотрите на шее, — только и выдавила Дженева.
       Рыбаки потоптались, потом вытолкнули из себя кого-то. Он подошёл и, воротя лицо, разорвал подгнившую ткань. Золотая цепочка, ярлык чародея — последнее, что увидела Дженева, уходя во вдруг зазвеневшую черноту, в которой вспыхнули — и навсегда погасли звёзды…
       
       * * *
       
       Падая, она ударилась головой о камень, почти виском. Так, без сознания, её и довезли до города. Пришла в себя только на следующий день.
       — Как себя чувствует моя дама? — склонилась к ней лекарка, сорокалетняя женщина с лицом, вытянутым как у лошади, и коротко подстриженными волосами.
       Дженева долго не могла сообразить, к кому та обращается. Потом поняла и отвела глаза.
       — Долго я?..
       — Сутки, моя дама.
       — Новости есть?
       Лекарка тут же словоохотливо затоковала, кто сколько раз справлялся о её здоровье и прочую такую же шелуху. К кровати неслышно подошла старенькая сиделка, глянула на Дженеву и принялась сердито выставлять лекаршу из комнаты.
       — Где моя одежда?
       — Нельзя тебе ещё вставать, милая, — тут же вернулась к ней победившая старушечка. — Вот, водички лучше попей. Ты не спеши. Да и зачем тебе спешить? Тебе сейчас сил надо набираться.
       — Зачем?..
       — Как это зачем? В дорогу тебе пора, возвращаться на своё место. И за дела свои браться… Ты не смотри на меня так, я знаю, что говорю. Как же стране без Круга? Никак нельзя!
       Дженева резко поднялась на локтях — и, охнув от разлившейся по всей голове боли, упала назад.
       — Да ты не серчай на глупую старуху, ежели она не то, что скажет, — виновато сказала сиделка. — Это я не свои слова говорю, а отцовские. Он у меня чародеем был, ох же люди его и уважали…
       Всё ещё гудящая боль не помешала прокрутить в памяти имена прежних ренийских чародеев, подходящих по возрасту в отцы старой женщине.
       — Ковьярик? Или Оглен?
       — Оглен, Оглен. Ковьярик это друг его был… Но не стану я тебя сейчас заговаривать. Полежи уж, сил наберись, а потом, если хочешь, я тебе про отца своего и расскажу. Ох и хороший же человек был, его у нас до сих пор помнят, до сих пор его именем детей называют… Поспи пока, милая. Потом позовёшь меня, Вьясою меня зовут.
       Дженева не то отмахнулась, не то кивнула последним словам Вьясы и, опять привстав, выпалила на прежние, гудящие набатом, как будто и сказаны были они тою только сейчас.
       — Круг? Ты думаешь, что говоришь?.. Да какой Круг — нет его! Никого нет!
       Дженева обессилено упала на подушку. Всё это время, настолько плотно утрамбованное страхом и надеждой, что она уже переставала различать их одно от другого, все эти дни она честно пыталась заслониться от двух слов, готовых, чуть только она ослабни, погрести её под собой. Но сломали они её, проклятые, беспрестанно поминающие — Круг погиб. Круг погиб.
       Круг погиб.
       Поджав губы, Вьяса села на стульчик.
       — Какой-какой Круг… ренийский! Ты вон тех напрасно хоронишь. Не нашли их. А у нас всяко бывает! У нас пропавшие люди иногда и через годы возвращаются. Подымет их на борт какой корабль, и ходят они там со всеми, пока домой не вернутся. Не хорони их раньше времени… Но даже если и не вернутся они… До тех пор ты — Круг. А земле без Круга нельзя. Так отец мой говорил, а он в этих делах понимал.
       — Подожди, о чём это ты? Не поняла тебя, — Дженева вдруг почувствовала в сладко-медовых словах Вьясы опасность для себя… Хватит ей и того, что уже произошло — не надо ей больше ничего нового! Не надо!..
       — Ты ведь чародей и ты жива-здорова?.. Вот Круг в Рении уже и есть, — с забавным торжеством подняла она старчески закорюченный палец. — А потом, кроме тебя может кто из чародеев ещё остался?..
       Дженева вгляделась в кулачок Вьясы, оттопыренный пальцем и в полной готовности выкинуть вверх ещё один.
       — Да… Нет… Не знаю… — пробормотала она и покраснела.
       — Ну, разберёшься. Мы — пока мы молодые, здоровые — со всем можем разобраться… Жаль только, что однажды это уходит…
       К ним неслышно подобралась лекарка, и сиделка, виновато закряхтев — ухожу уже, ухожу — принялась подниматься на выход. Задержавшаяся тётя-лошадь деловито переставила на столике стаканы с настоями, проверила повязку, произнесла что-то ободряющее — и сугубой победительницей выплыла вслед за старушечкой.
       Оставшись одна, Дженева сосредоточенно уставилась в кусочек синего неба за крохотным окошком… Это было удивительно, пробовать на вкус нежданное светлое пятнышко во всём этом ужасе, лишающем веры в доброту мироздания…
       А ведь и правда — теперь у них с Юзом… Ох, да теперь Юз не сможет — просто не сможет! — оставаться в своём чёртовом Бездомье. Он всё поймёт, каково ей остаться одной. Ну конечно же!..
       Ох… Она закрыла глаза и принялась вспоминать его лицо, улыбающиеся губы, смешное движение, которым он крутит шеей по сторонам… Хрупкие на вид, но жилистые руки, способные быть одновременно и нежными, и сильными… Неужели очень скоро всё это она увидит наяву?
       Дремота мягко разжала закушенные губы, в мыслях золотом вспыхнули слова чародей Дженева, в комнате ровно зашелестело дыхание сна…