RS-дети, или Дневник мелкого гения

Роман в 3-х частях
«RS-дети, или Дневник мелкого гения»
Виктор Новин

Часть 1-ая.
О личностях и околичностях*

Глава 1.
Проза и поэзия

- Бадяга пресноводная…, - торжественно провозгласила Аврора. Дальше шёл неразборчивый бубнёж и шмыганье носом, потому что плакать она перестала всего пять минут назад, хотя заявилась домой со своей волейбольной тренировки уже давненько. Я крутанулся на папином кресле и узрел занятную картинку: в гостиной перед зеркалом моя чокнутая сестричка пыталась делать три дела одновременно. В одной руке Рора держала инструкцию из коробочки с бадяговым гелем, правым глазом читала её, а другой рукой втирала лекарство под левый глаз, которым она сможет читать в лучшем случае через неделю. Сейчас глазик выглядел очень мило – офигительный фингал придавал Авроре вид какого-то неземного существа. Она и до сегодняшнего-то дня выглядела, мягко говоря, странновато, а уж теперь её хоть в Голливуд на очередную экранизацию Кинговского ужастика.
       Четыре месяца назад Рора притащила с улицы жуткую тварь. Слово «тварь» замечательно подходило для облезлой, тощей, злющей, мяукающей маленькой уродины. В принципе, я всегда лояльно относился к любой живности в нашем доме. У двойняшек в комнате жили какие-то рыбы. Тео периодически заводил породистых щенков, но интерес к ним быстро угасал, и мама умудрялась пристраивать подросших монстров «в хорошие руки» и, как я подозреваю, с хорошей доплатой. Но то, что делала Аврора, было полным улётом. Она приносила с улицы ВСЕХ бездомных кошек, которые попадались ей на пути. И только благодаря папиным и маминым усилиям мы до сих пор не рехнулись. Безнадёжных, а их было большинство, папа увозил в свою лабораторию. Для Авроры тема обсуждения дальнейшей судьбы её котобомжей была одной из самых любимых. Она с умилением показывала всем подряд копии бухгалтерских отчётов с папиной работы, где чёрным по белому было написано, что все спасённые ею хвостатые парии стоят на государственном довольствии и получают паёк в виде трехразового питания. Рора не настолько глупа, как кажется на первый взгляд, поэтому папе пришлось подкрепить свою легенду демонстрацией заметки из «Вокруг света» о кошках, живущих в Британском Национальном музее, - они там музейные сокровища от грызунов спасают, чапают по шикарным залам в своей кошачьей униформе. А для посетителей, между прочим, существует запрет на всякие «кис-кис-кис, моя прелесть, дай я тебя поглажу». Вылеченных и стерилизованных кошаков мама увозила в Раинский монастырь, где они, действительно, попадали в хорошие руки.
       Так вот о твари. Бася – это её Аврора так назвала, - была лишайной, и, разумеется, в благодарность за чудесное спасение заразила этой гадостью свою спасительницу. Очагов лишая у Авроры было немного, но все на голове. В кожвендиспансере, куда её изолировали как разносчика, Рору держали пятеро медработников, пока ей наголо выбривали черепушку.
       Мама пошла на крайние меры и постаралась сделать всё, чтобы этого больше не повторилось. Она разругалась с папой в пух и прах, но отвоевала у него последний Аврорин трофей, когда он в резиновых перчатках уже запихивал извивающуюся и орущую благим матом Басю в переносной кошачий контейнер – кошеноску, как мы все его называем. Мама выхаживала это чудо-юдо так, как не выхаживает нас, когда мы болеем. Не знаю, чем она обрабатывала кошачьи болячки и каким образом умудрялась кормить её противоглистными

* околичность - разговоры намёками; дело с непомерными сборами и подготовками; отказ из вежливости; околичный – относящийся к побочным или сторонним обстоятельствам (примеч. автора).



таблетками, но Бася пошла на поправку. К моменту выписки Авроры из больнички эта наглая пройдоха умудрилась превратиться в пушистую трёхцветную кошечку с изящными белыми перчатками на чёрных передних лапах. В общем, стала супермоделью. В отличие от своей питомицы хозяйка, то есть Аврора, которая и до лишая не блистала красотой, теперь, с волосами, отросшими на пару сантиметров, и фингалом, заработанным на тренировке, выглядела просто зе бэст. Но зато после больницы она охладела ко всем кошачьим бродяжкам. Кстати, на сегодняшний день Басе просто повезло, что три дня назад ей сделали стерилизацию. Так как швы ещё не сняли, она старалась не вылезать из своей коробки, тем самым спасаясь от Роры с её «пуся, зайчик, масенька моя» и прочим бредом. К кому, вы думаете, в своих душевных муках кинулась бы сейчас Рора, - уж точно не ко мне.
       Мои размышления прервал жуткий вой: «А-а-а, сука, жжётся!» Читала, смотрелась в зеркало и мазалась при этом какой-то гадостью, которая, попав в глаз, тут же вызвала дикое раздражение, - Гай Юлий Цезарь отдыхает. И чего она вечно рыдает по поводу своих болячек. Месяца не проходит, чтобы Рора без синяка или шишки проходила.
- Аврора, детка, полегче с выражениями, - донёсся с кухни мамин голос.
- Сука – литературное слово, - встрял я как раз в тот момент, когда не надо было этого делать. И тут же получил по полной: смачный подзатыльник от Роры и пространную лекцию от мамы об извращении огромного количества литературных слов и выражений. Вообще-то мне всегда интересно слушать маму, даже когда она отчитывает меня за очередной зихер, потому что мама делает это талантливо, с большим знанием обсуждаемого материала. Она - гуманитарий до мозга костей, прочитала огромное количество книг и знает кучу всего интересного. Но сегодня мне было глубоко по барабану общение с родственниками. И как я так лоханулся со своим комментарием! Для приличия я постоял ещё с полминуты на безопасном расстоянии, откровенно любуясь фингалом Авроры, и вернулся за папин Мак.

***
       
       У нас в доме три компа: общий 4-ый пень, ноут для выездных дел и папина гордость – последняя, ну или почти последняя модель Мака. К нему доступ только у отца. Надо думать, у них в лаборатории есть техника и покруче, но сейчас на службе, видимо, такой завал, что отец вынужден пойти на крайние меры, - заняться расчётами домой. Он работал всю ночь, но всё-таки не успел рассчитать одну цепочку. И сегодня в шесть утра я заключил самый важный в своей жизни договор. Я довожу до ума папины формулы, и если успеваю к трём дня, то до девяти вечера Мак мой. Ровно в три от папы приехал какой-то крутой чувак с флешкой, я сбросил ему то, что у меня было готово уже в десять утра. Через двадцать минут сунулся на «мыло» и прочитал краткое, но ёмкое: «Молоток, Зак, за две дополнительные развёртки даю призовое время – до полуночи, раньше всё равно не вернусь. Особо не увлекайся, сделай уроки. Поцелуй за меня маму. Пока». Авроре тут же был прощён подзатыльник, маму целовать я не стал, просто молча сунул ей распечатку папиного шедевра по поводу уроков и поплёлся назад. Вчера вечером - 29-го декабря сего года - на торжественном семейном собрании мы пятеро вручили родителям аусвайсы с наших оккупационных территорий – итоги первого учебного полугодия. Папа пожал руки Тео и мне, поцеловал девчонок и вручил нам новогодние подарки. Согласен, полный бред – поздравлять родных с Новым годом до 31-го числа. Но 31-го декабря у нас в семье более важный праздник, и, кроме того, любой деловой человек знает, что корпоративные поздравления проходят не позднее 29-го. А для наших родителей мы пятеро - больше чем дети. Мы - их команда!
       - Зак-Мак, глянь-ка, ангел с рогами, - Аврора притащила из прихожей моего вчерашнего ангела. Я подвесил его над входной дверью, как делал это в прошлом году и в позапрошлом, и позапозапрошлом… Дешёвый китайский пластик не вынес моих ежегодных издевательств, - треснул, и ангел, оставшись с двумя проволочными рожками, на которых крепился золочёный нимб, рухнул с двухметровой высоты. – Чё с ним делать то, в мусорку?
- Погоди, дай сюда, я попробую починить. Мама не видела? Ну и не говори ей, она расстроится.
       Странно всё-таки смотреть на все эти рождественские прибамбасы, которыми мы каждый год увешиваем дом, ведь родители неверующие. В нашей семье крайне редко говорят о религии и о боге, да если и говорят, то лишь вскользь, мимоходом. Мама даже яйца на Пасху не красит. Но неделю назад произошёл инцидент на этой почве. Мне не хватило одной оценки для аттестации по литре, и я получил пространное задание написать сочинение об эпиграфе к «Мцыри». Скачать с инета я не мог, - это ниже моего достоинства. Я «включил» мозги, но тема показалась мне таким отстоем, что я «завис». Со мной давно такого не было. Когда я «зависаю», я реально отключаюсь от происходящего вокруг. Толчком может послужить что угодно: случайно брошенная фраза, какой-нибудь звук, необычный видеоряд, да мало ли что. С этим эпиграфом получилось так же. Я открыл Библию, - она среди прочей научной литературы обитает на одной из домашних книжных полок, - открыл страницу по указанной ссылке, перечитал те две строчки, что уже видел в учебнике, и «завис». Не знаю, сколько я так просидел, но из ступора меня вывел мамин голос. Она разговаривала по телефону с нашей литераторшей и спокойно объясняла ей, что её младший сын не будет писать это сочинение по причине несоответствия заданной темы школьной программе: в моём лицее даже факультатива по истории религии нет. Мама договорилась об изменении темы, а я потом что-то накропал про фальшивого гоголевского проверяльщика и получил то, что заслужил.
       Мне как-то до лампочки, какие оценки я получаю, я и в школу могу не ходить, но до одиннадцатого класса надо дотянуть, родители и так до сих пор не оправились от шока, когда Фло и Тола смотали удочки после девятого и поступили в кулинарный техникум. По вечерам они работают в одном крутом ресторане и приносят маме неплохие деньги. И ведь она несмотря на всю свою проницательность не догадывается, как её ненаглядные близняшки зарабатывают баксы.
       Засунув рогатого страдальца в карман безрукавки, я наконец-то понял, что подарю завтра маме на день рождения.

***

       Нет ангелов с рогами, только с лютней,
       Но как же тот, кто в Страшной Битве пал?
       Сейчас он управляет местом людным
       И раз в году зовёт Марго на бал.

       Апостолов двенадцать у Иисуса, -
       Тринадцать – всё же большее число.
       Когда-нибудь, быть может, помолюсь я:
       «О Боже, не давай мне ничего!»

       Все просят у него, всем что-то надо…
       На бартер заключают договор.
       Но души – ходовой товар для ада,
       В какой бы ни ходили вы Дозор.

- С днём рождения, мамочка, – если бы перед этим я не сказал, что посвящаю эти стихи маме в честь её дня рождения, может быть, на их лицах не было бы таких кислых выражений. Эх, не надо было зачитывать вслух, отдал бы маме распечатку без всякого выпендрёжа. А так получается, что совсем не к месту приплёл упоминание о бессмертном произведении великого Мастера. Нашу маму зовут Маргарита, а Булгаков – её любимый писатель. Я прочитал все его книги. А ещё я прочитал все книги из домашней библиотеки, и из школьной, и из районной. Я не вру. Просто я читаю необычно. Открываю страницу, смотрю на неё две-три секунды и запоминаю всё, что там есть, как картинку сканирую в мозги. Фотографическая память называется. Иногда я люблю поспорить на литературные темы, но жанры мне нравятся не все. Пьесы в большинстве своём на дух не переношу, поэзию предпочитаю эпохи французского романтизма, а вот исторические вещи люблю во всех видах. И как раз с историей, в смысле со школьным предметом, у меня беда, да чего уж там – просто вселенская катастрофа. Мы с нашим историком, Зюзиком, друг друга на дух не переносим. Он знает, что я знаю больше него. Я знаю, что он это знает, ненавидит меня за это, и плачу ему с того же банкомата.
       Да что я всё о грустном, да о грустном. Мы же всей семьёй собрались за праздничным столом. Настроение, на мой взгляд, у всех было хорошее. Пока я молчал. Сначала мы проводили старый год и в одиннадцать – время предположительного маминого рождения, – начали это рождение праздновать. И тут я первым по сложившейся семейной традиции вручаю свой «подарочек».
- А что, мне понравилось, - первой тишину нарушила мама, - немного странная тема для четырнадцатилетнего мальчика, но весьма занятно. Можно я дам твоё стихотворение на семинаре своим студентам для литературоведческого анализа?
- Это теперь твоя собственность, что хочешь, то и делай. Пап, а как те цепочки, над которыми ты работал? – на всякий случай я решил сменить тему.
- Нормально, - буркнул отец. Всё-таки он очень на меня сердит. Последний раз я так разозлил его десять месяцев назад.
       Мы с мамой повезли в Раинский монастырь очередной продукт Аврориной благотворительности – двух подлеченных помойных кошек. Обычно Аврора не пропускает такие мероприятия, и сама сопровождает маму, но в тот день, а было это 1 марта, она моталась с подружками по магазинам в поисках каких-то умопомрачительных штанов, без которых она, видите ли, не могла праздновать своё пятнадцатилетие. Это был будний день, из школы я пришел рано и застал маму в гараже, она уже ставила кошеноску на заднее сидение своей новенькой «Ауди» и через пару минут уехала бы одна. Настроение у меня было паршивое, - опять поцапался с историком, схлопотал пару за поведение, извёл весь баланс на эсэмэски с Родригесом, - и мне жутко захотелось прокатиться. Маме и объяснять-то ничего не понадобилось, по моему виду и так всё было ясно, - она просто распахнула дверь и мотнула головой, мол, прыгай. Я уселся рядом с ней и всю дорогу работал за штурмана. Мама очень аккуратный водитель, водительский стаж у неё немалый, и до «Ауди» она несколько лет ездила на старом дедушкином «Фиате», но, во-первых, на наших дорогах в последнее время немеренно развелось крокодилов с купленными правами, во-вторых, стараниями доблестных сотрудников ГИБДД на любом столбе может внезапно появиться знак, которого раньше тут и в помине не было, а ты, разумеется, прёшь ни сном ни духом и влетаешь по полной программе, а в-третьих, у мамы по жизни в самый неподходящий момент может проявиться лёгкая форма топографической безмозглости на любой, даже хорошо знакомой дороге. Я считаю себя внимательным штурманом, по крайней мере вовремя направляю её туда, куда надо. Как-то раз я обратил внимание на Аврорины комментарии во время дороги. Она очень любит сидеть на переднем сидении и командирить. Размахивает крыльями, как цапля, переевшая лягушек, и орёт во всю глотку: «Мама, осторожно, вон та машина поворачивает налево, а вон та зелёная!»
       До Раины мы доехали нормально, народу на территории монастыря почти не было, только недалеко от нас фланировал какой-то крутой чел со своей свитой: пара моделей в норковых манто да два лица охраны в одинаковых костюмах. Только снайпера на центральной колокольне для полноты сюжета не хватало. На этом мужике я и погорел. Он разговаривал по мобильнику, его португальский оставлял желать лучшего, но я понял, что речь шла о крупной сделке, связанной с нефтью. Счёт шел на десятки тысяч баррелей, соответственно, и бабки были закручены немалые. Он договорился со своим собеседником, что через десять минут будет ждать очередного звонка по какому-то нерешённому вопросу, сложил свою крутую мобилу и как полный кретин уставился на мою маму. Ему, козлу, его девиц было мало.
       Моя мама, реально, очень красивая, но это не даёт права всяким гадам глазеть на неё. А у меня в кармане куртки лежал пузырёк с тем составом, который я недавно испробовал на Родригесе. Результат эксперимента потряс меня до глубины души и до дна кошелька.
       Дело в том, что я уже около года, как и мой отец, занимаюсь исследованиями свойства воды. Он - руководитель научной лаборатории, дома ни разу не обмолвился о том, что они в своём секретном «ящике» делают. Но один раз во время ужина, сидя за столом в ожидании лимонного пирога к чаю, отец внезапно вытащил из кармана ручку и начал писать на бумажной салфетке какие-то формулы, под наши недоумённые взгляды исписал пять салфеток, потом скомкал их и кинул под стол. Папа не просто любит порядок, он возвёл его в культ, и тот факт, что он так поизмывался над несчастными салфетками, разумеется, шокировал нас. Зато мы поняли, что сейчас его лаборатория занимается чем-то настолько важным, что папа ни о чём другом и думать не может. Короче, салфетки я втихоря подобрал и заныкал. Я уже говорил, что по жизни успел о многом узнать и многое понять, но не говорил о своих интересах. А интересует меня больше всего прочего возможность менять суть вещей, это если объяснять доступным языком. А по-научному, - я пытаюсь в домашних условиях менять атомную структуру органических и неорганических веществ. Начал я свои опыты с воды, потому что на тех салфетках была набросана примитивная схема реструктурирования молекулы «аш два о». В самом жутком ночном кошмаре моему отцу не могло привидеться, что его младший сын, умница и вундеркинд Зак Холан вычислит нестыковку в цепях схемы, исправит ошибку и найдёт способ практического применения реструктурированной молекулы воды. А я смог. Просто у меня нестандартное мышление, нестандартное настолько, что я точно взял бы Нобелевскую премию за этот год в области химии, а может быть, до кучи ещё и медицинскую бы дали.
       Из простой водопроводной воды можно получить что угодно. Надо только знать – как.
       В пузырьке, лежащем в моём кармане, было вещество, добытое из RS-воды, - это мой термин реструктурированной воды. Мне приходиться писать Р и С латинскими буквами, потому что так точно никто не ошибётся и не скажет: ПиСи-вода, ПиСи-состав. Итак, свойства изобретённого мною состава таковы, что соприкоснувшиеся между собой две поверхности намертво соединяются друг с другом. По одной капле этого состава на каждое колесо любой машины, и, я вас уверяю, колонна тягачей-ракетовозов не сдвинет её с поверхности дорожного полотна, ну, разве что с изрядным куском дороги. Единственной трудностью при получении этого «чудо-клея» было создание и поддержание в моём герметичном лабораторном «аквариуме» атмосферы с нулевой влажностью. В последнее время мне приходится довольствоваться работой в своей кустарной домашней лаборатории, расположенной на чердаке нашего дома. Совсем недавно у меня была договорённость с одним чудиком-биофизиком, у которого имелась шикарная частная лаборатория с новейшим оборудованием.
       Этот непризнанный гений, отчисленный из аспирантуры за устроенный в университетской лаборатории взрыз, голодный и озябший, ныкался по углам и притонам от злобного военкома, пока совершенно неожиданно судьба не повернула к нему своё очаровательное личико, - он получил наследство от двоюродной австралийской тётушки, у которой Гена, - так зовут этого чокнутого, - был единственным родственником. За то, что Гена иногда пускал меня в свою чудо-лабораторию, я делал для него кое-какие расчёты. Жаль, что в последнее время у Генусика появились некоторые сложности, и теперь я остался без доступа к качественной лабораторной технике и редким реактивам, а Генка остался без всего. Его мама когда-то бросила Гениного папашу из-за его сильнейшего пристрастия к самому национальному русскому напитку – водке. Геночка, выросший без твердой отцовской руки, поклялся себе, что изобретёт препарат, начисто лишающий людей тяги к спиртному. И изобрёл. Слава богу, что бдительная охрана нашего городского водоканала задержала его на подступах к водоснабжающей системе и изъяла синюю металлическую канистру со странно пахнущей жидкостью. Так как у Гены имелась с собой дорогостоящая справка из психушки о его невменяемости, которая создала между Геной и военкоматом непреодолимую стену, а добрая тётенька-эксперт из местной лаборатории не обнаружила в жидкости, булькающей в канистре, никаких опасных примесей, то менты, вызванные к месту происшествия, Генку отпустили. Как выяснилось позже, зря. Теперь за ним охотятся и представители доблестных российских спецслужб, и киллеры, нанятые крупнейшими производителями «алкогольки».
       Опыт, поставленный на моём кореше – Родригесе, заключался в следующем. Я капнул на стул в комментаторской кабине одну капельку состава, которому даже названия ещё не было, и Родригес на этот стул сел. Произошло это во время матча между девчачьими сборными нашего лицея и соседней школы. Родригес был за комментатора. Мама как-то раз спросила, почему Родригес - это Родригес. Я не успел ответить, - Тео влез: «Родригес – потому что Тимур». Мама не смотрит «Комеди Клаб», пришлось ей всё подробно объяснить. Хотя, на мой взгляд, наш Родригес прикольнее, и пародии у него смешнее, и по внешнему виду замечаний нет.
       Природа не обделила Родригеса чувством юмора, но иногда, когда он перенервничает, начинает, сам того не замечая, злоупотреблять, так сказать, ненормативной лексикой. Меня-то рядом с ним наш физрук и посадил в комментаторскую будку, чтобы я пихал в бок чувака, когда тот попытается матюгнуться. Вкратце расскажу, что из этого вышло.
       Пока наши вели со счётом семь четыре, он держался в рамках, но когда чужие девчонки сравняли счёт, Родригеса, что называется, понесло. Однако, я бдил, и мой острый локоть вовремя вонзался ему под ребра. В результате всё выглядело примерно так:
- Мяч уходит с поля, и подача переходит к синим, - в синих футболках были гости, нашим цветом был желтый, - и как мы уже убедились, капитан синих проводит подачи мощно и результативно. Подача! – наш двенадцатый номер «благополучно» пропускает мяч,- корова е…, - я вовремя среагировал, - если бы здесь могла появиться корова, - как ни в чём не бывало продолжает Родригес, - мы попросили бы у нее свеженького молочка для поднятия тонуса нашим девочкам. Счет становится восемь семь в пользу гостей. Подача!.. Су… Ты чё пихаешься, Зак, - шипит на меня Родригес, забывая прикрыть рукой микрофон, - я хотел сказать супер! Какой шикарный кручёный мяч пропустили наши. Счет девять семь. Страсти накаляются. Если так будет продолжаться, - нашим – пи…(получает от меня в бок) пи, пи, пи – заикается Родригес, не находя подходящего слова.
- Пизанская башня, - я брякнул первое, что мне пришло на ум.
- ****анская башня будет этим косоруким швабрам от Сан Саныча за то, что они так суперхреново бросают и отбивают мячи, - заканчивает Родригес под ликующий вой трибун. Болельщики обеих сторон бьются в истерике, кто-то из первых рядов уже вывалился на игровое поле, где тоже творится чёрти чё. Цензура всё равно не пропустит те выражения, с какими тренер нашей сборной, по совместительству он же и школьный физрук, пулей влетел в комментаторскую. Сан Саныч заграбастал Родригеса за шкиряк и вместе со стулом поволок в кабинет директора. Стул от новеньких лэвисов Родригеса отодрать так и не смогли, и мне до сих пор приходится ежемесячно отстёгивать ему по десять баксов из своих карманных денег на возмещение материального ущерба за фирменные штаны. А стул со странной аппликацией из кусочка плотной джинсовой ткани аккурат посередине так до сих пор в учительской и стоит.
       Тот же самый состав из того же самого пузырька был мною незаметненько капнут на титановый корпус нефтемагнатовского телефона, когда я проходил мимо и, якобы случайно толкнув этого барана, поднимал с земли его обронённую мобилу.
       Телохраны тут же кинулись спасать шефа, но он знаком показал, что всё нормально, и тут у него тренькнула труба. Небось звонили по поводу той сделки с нефтью. Мужик пытается ответить, а телефончик-то к ладошке пристал и не отлипает. Надо отдать ему должное, - он не стал размахивать руками и паниковать, спокойно засунул «отелефоненную» руку в карман пальто и что-то тихо сказал одному из охраны. Я уже стоял рядом с мамой, - она беседовала с кем-то из местных, - и с нарастающей тревогой наблюдал, как в нашу сторону направляется мрачный тип в костюме от Дольче энд Габбана с физиономией от Капоне энд Карлеоне. На ломаном русском он в вежливых тонах объяснил маме, что его шеф – представитель французского консульства – хочет задать один важный вопрос. «Вопрос о жизнь и смерть», - так он выразился. «Скорее смерть, чем жизнь», - обречённо подумал я. Мама удивилась, но подошла к французу. Я где стоял, там и остался. Мыслей в голове не было. Никаких.
       Месье Лефевр приехал со своей свитой к нам домой вечером того же дня. Шикарные дамочки на этот раз отсутствовали, но и давешних телохранителей было достаточно, чтобы произвести впечатление. К тому времени я уже соорудил состав, который должен был отклеить телефон от его ладони. Не спрашивайте меня, как я за пару часов сделал то, что безуспешно пытался сделать в течение нескольких недель, просто я весьма конкретно осознал, что самый сильный стимул – это страх. И чем сильнее страх, тем больше стимул. Перед тем как обработать руку Лефевра, я продемонстрировал присутствующим весь процесс на себе любимом от начала до конца. Сперва приклеил к своей ладони короткую металлическую линейку, потом капнул из дозатора в место склеивания жидкость, напоминающую сопли, смешанные с черничным вареньем, и показал чистую линейку и не менее чистую ладонь. С французом тоже всё получилось замечательно, и вообще отец в итоге от этого инцидента только выиграл. Через толпу никчёмных официальных посредников, которые ни черта не умеют, но когда-то имели счастье оказаться в нужном месте рядом с нужными людьми, вышестоящая инстанция выделила отцовской лаборатории такую сумму на его исследования, что количество нулей всех просто ошеломило. Отцовская контора ведь не только суперсекреты в своих стенах штампует, - для замазывания глаз дотошной общественности папа со своими коллегами и вполне мирными вещами иногда занимается. Несколько своих работ отец даже смог опубликовать в популярных научных изданиях.
       Начальство смущённо объяснило моему папе, что по непонятным причинам их конторе это «интересное» предложение сделала одна крупная французская авиастроительная корпорация. Французы вели речь о приобретении патента на некие препараты, и я даже смутно догадываюсь, какие препараты они имели в виду. Ну ведь всем же в итоге было хорошо. Но надо знать моего папу, - он всё-таки долго на меня сердился. Даже Тео не одёргивал, когда тот называл меня «мелкий».
       
Глава 2.
Семья

       Да, я самый маленький в семье. И по росту, и по возрасту. Бася не в счёт. Если бы достоинства человека измерялись вышеуказанными качествами, то мой старший брат Тео был бы в нашей семье самый умный и самый красивый. Но за глаза все наши называют его не иначе как Теодум, - по аналогии с устаревающим «тугодум», то есть «тормоз». Я один обращаюсь с ним по-человечески, называю его так прямо в лицо. Пусть знает, кто он на самом деле есть. Кстати, никто из нас не помнит, откуда взялось это прозвище, но я вас уверяю, что про Тео по-другому не скажешь. Внешность у него тоже вполне заурядная. Ну подумаешь, какие-то метр восемьдесят пять росту и накаченные бицепсы, на которые уходит по полтора часа ежедневных тренажёрок, а так, выглядит он обыкновенно. Медали, дипломы и кубки за первенства в чемпионатах города и области по плаванию не умещаются на полках его комнаты, но ни одной книги там отродясь не водилось. Учится Тео на первом курсе пединститута, на физкультурном факультете. Согласен я с известным сатириком: «Кто у нас идет в пед? Те, кого больше никуда не взяли».
       Дальше по списку идут Фло и Тола, именно в таком порядке, - Фло на десять минут старше Толы. Они абсолютно одинаковые. Единственное различие между ними – это серьги. У Толы три серьги в левом ухе и одна – в правом, у Фло – три в правом, одна в левом, а может наоборот. Они блондинки, причём натуральные, причём непонятно – в кого. Мама шатенка, папа брюнет, остальные дети темноволосые. Как с этими-то получилось, - прямо генетический парадокс какой-то. Стройные и фигуристые, с личиками как у … Да ни на кого они не похожи. Только друг на друга. Красивые. Есть в нашей семье один пунктик по поводу их работы. Все, кроме мамы, знают, что двойняшки зарабатывают на жизнь приватными танцами, - это по-гламурному так обычный стриптиз называется. Папа случайно увидел сестриц в ресторане, куда его пригласил кто-то из коллег на обмывание утверждённого проекта, однако, что знает их, вида не подал. Собрал нас пятерых на следующий день дома, когда мама навещала больную подругу, и устроил семейный совет. На моей памяти это был первый семейный совет без мамы. Вопрос на повестке дня стоял один – что дальше? Близнецы предложили на наше рассмотрение свой бизнес-план на ближайшие десять лет, где весьма толково расписали, что будут зарабатывать первоначальный капитал на открытие собственного ресторана и параллельно учиться кулинарному ремеслу. Показали папе какие-то графики, схемы, цифры, а самое главное – выписку из банка о состоянии их текущего счёта. Отца эта сумма впечатлила. На его прямой вопрос о «дополнительных» услугах клиентам ресторана Фло и Тола заявили, что при наличии мозгов зарабатывать телом просто глупо. Мы договорились молчать, а мама продолжала наивно полагать, что нынче официантки в ресторане зарабатывают больше руководителя научной лаборатории и вузовского преподавателя вместе взятых.
       С Авророй вы уже знакомы. Остается только добавить, что она самая большая пофигистка, которую я когда-либо видел.
       А меня зовут Зак.
       Имена нам пятерым дала мама. Она фанатка классической литературы, и поэтому Тео теперь по гроб жизни обязан своим именем американцу Теодору Драйзеру, Фло и Тола – Флоберу и Толстому, Аврору мама назвала в честь Авроры Дюпон – настоящее имя Жорж Санд, ну а мне достался хвост от звучного Оноре де Бальзак.
       Холаны, ударение на о, – это наша фамилия, и она имеет весьма спорное происхождение.
       Мама – урождённая Волжина, фамилия её предков произошла не от названия великой русской реки, а от клички её прапрадеда - Волжа, с ударением на а, так звали старшину рыбацкой артели из поселка Прятый, что на Чёрном море под Таманью. По одной из семейных легенд дед Волжа со товарищи за один выход в море при любой погоде каждый раз добывал столько рыбы, сколько прочие и за три раза не ловили. Видать, везло бродяге. А вот папины корни отыскать оказалось сложнее. Основная версия предполагает, что Холан – это видоизменённое от немецкого Hollander – голландец, - дед считал, что именно из Голландии его предки перебрались в Пруссию в конце 16 или начале 17 века, спасаясь то ли от церковных реформ, то ли от эпидемии холеры. В Россию Хельмут Холан, папин прапрадед, в честь которого все старшие сыновья в семье, в том числе и мой отец, назывались Хельмутами, со своим многочисленным семейством перебрался в 1878. Он прибыл в Петербург по приглашению Российской Военной Академии в качестве преподавателя на кафедру военной медицины. Приехал поработать на пять лет, а остался до самой своей кончины. Я однажды стал свидетелем спора между родителями, когда отец доказывал маме, что образ профессора Филиппа Филипповича Преображенского писался с отцовского деда - профессора Холана. Мама, доктор филологических наук, не далее как год назад защитившая докторскую как раз по творчеству Булгакова и издавшая шикарную монографию по одноимённой теме, в пух и прах разбила папины зыбкие аргументы, а заодно высказала ему претензии по поводу его абсолютного безразличия к её работе. Папа признал свои ошибки, что на моей памяти было чуть ли не впервые, но решил продолжить эту тему в беседе со мной:
- Понимаешь, сына, - кипятился отец, - я читал дедовские письма, которые чудом дошли моему отцу на фронт из страшного блокадного Питера, и которые он пронёс через всю войну, через весь свой штрафбат, через мордовские лагеря с сорок пятого по пятьдесят третий. Дед уважал Маркса и Ленина, читал и конспектировал их труды. Для себя это делал, а не в угоду советской власти. И в одном из писем он удивляется и спрашивает моего отца, своего старшего сына: «Хельмут, я не нашел ни у немецких идеологов, ни у Владимира Ильича ни одного запрета на личное семейное благосостояние граждан социалистического государства. Пусть оно, это благосостояние, будет выражено в виде фикуса в кадушке или буфета из красного дерева в гостиной. А нашим соседям мой фикус спать спокойно не давал. Представляешь, облили его синильной кислотой». Зак, эти соседи - его бывшая прачка и швейцар, которых расселили в его бывшем доме в одной с ним квартире. Он сам купил этот дом в тринадцатом году на деньги, заработанные честной частной медпрактикой. Советская власть не дала ему выехать в Швейцарию, потому что весь ленинградский горком тайком бегал к деду, тайком они водили своих жён и любовниц, даже при банальных запорах не обращались к советским «чародеям» в белых халатах. Жизнь деду тоже оставили по этой причине, а кто-нибудь из них хоть раз поинтересовался, нужна была ему такая жизнь?
       И я понимаю папину злость, – ведь его родители назывались «поволжские немцы», а познакомились они на поселении под Свердловском, куда деда отправили после лагеря, и где моя бабушка с двенадцати лет таскала железнодорожные шпалы. А её семья, - мама, папа и два старших брата, - к тому времени были расстреляны лишь за то, что до революции владели ста двадцатью десятинами благодатной орловской земли и нарядным одноэтажным домиком из обожжённого кирпича под зелёной черепичной крышей. Папа мне фотографию как-то показал, специально ездил ещё в студенческие годы в родные края по материнской линии и нащёлкал десять катушек с плёнкой на своём теперь уже раритетном «Зените». Фотки меня не впечатлили, но удивил сам факт сохранности бабушкиного дома. «Детский туберкулёзный диспансер» - значилось на дверной табличке, привинченной слева от косяка.
       Получается, что мой отец - Хельмут V. Тео по традиции должен был стать шестым, но не стал.
       С лёгкой маминой руки все зовут отца Хэл Хэлыч, - она с момента знакомства стала звать его Хэлом.
       Семейные застолья у нас собираются редко. Дни рождения отца не празднуются вообще. Он терпеть не может даже упоминания об очередной зарубке на календарной палке своей жизни.
       Как-то раз пришёл к нам участковый врач выписывать отцу больничный лист, - мы выезжали за город покататься на лыжах и докатались до перелома голеностопа у главы семейства. Отец никогда ничем не болел, и тот случай на моей памяти был единственный, когда ему понадобилась медицинская помощь. На невинный вопрос, сколько отцу полных лет, врач получил тест со следующими вариантами ответов: а) сорок пять; б) сорок четыре; в) боже мой, что за идиотизм; г) спросите у моей жены, она точно знает. Догадливый терапевт выбрал правильный четвёртый вариант.
       Тео и близняшки праздновали свои денюхи с друзьями и подружками вне дома, Аврора - в домашней обстановке, но опять-таки звала подружек, и даже мне не было доступа в гостиную, когда Рорина банда устраивала свои отрывоны по полной программе. Мама выдвигала только два условия – не заходить в спальни и папин кабинет и оставлять после себя чистоту и порядок. Обычно на этот вечер родители оставляли дом на Фло и Толу, а сами уезжали к деду с бабулей, но девчонки шли на уступки младшей сестрёнке и ночевали у подруг. Что касается меня и Тео, то мы в целях личной безопасности сидели на втором этаже по своим комнатам, набрав побольше еды и ватных затычек для ушей. Но, будьте уверены, к приезду родителей дом сверкал и блестел в своей первозданной чистоте.
       Так мы и празднуем общим семейным кругом два события – мамин день рождения и мой. Мамин день рождения я люблю больше. Наверное, потому, что зиму люблю больше, чем осень. Только моё четырнадцатилетие проходило при ясной, теплой, солнечной погоде, а так, сколько себя помню, каждый год мне подарок - или дождь, или пасмурно.
       Хорошо всё-таки жить в частном доме, пусть и не в лучшем городском районе. Когда дом оборудован всем необходимым для жизни, его преимущества перед городской квартирой весьма очевидны. Во-первых, его площадь можно увеличить, во-вторых, соседи находятся вне зоны слышимости, в-третьих, летом во дворе можно установить классный надувной бассейн со всеми вытекающими из этого последствиями, а зимой нарядить растущую прямо возле крыльца ёлку и не губить каждый год ни в чём не повинное дерево, а в-четвертых, я просто его люблю.

***

       Что такое 1 января в России? Само собой – это выходной день. Выходной, значит, что-то связанное с выходом. Видимо, имеется в виду выход из глубокого умопомрачения для любителей КАК СЛЕДУЕТ отметить Новый год. А таких любителей у нас в стране почти что всё её население и есть. Конечно, всякие там малолетние и закодированные не в счёт – они не пьют, в смысле не употребляют, то есть в плане алкоголя, фу ты, чёрт, совсем с формулировками запутался. Однако, едят на Новый год все. Не просто едят, а обжираются по полной программе, до колик, до изжоги, до абсолютного абзаца. Как я. Не буду перечислять, что я ел и пил за праздничным столом, но кратко изложу, какие прелестные ощущения испытал до и после пробуждения. Соки и кока-колу я люблю и по будням, но кто ж даст пить любимые напитки столько, сколько влезет, а влезло в меня по предварительным подсчетам литра три. Съедено было также кило на три – итого, в сумме шесть. А вешу я точно меньше пятидесяти. Какая пропорциональная прибавка досталась моему многострадальному телу? Правильно, - жуткая.
       Спал я крепко. До того момента пока не обнаружил под собой тёплую лужу. Нехилые кошмарики меня иногда одолевают? Бывает, что мне снится один и тот же сон: будто я опять карапуз-ползунок, и мама не посадила меня вовремя на горшок. Причина этого кошмара банальна – переполненный мочевой пузырь. Так и в этот раз получилось. Я проснулся уже по-настоящему (никакой лужи подо мной, разумеется, не было), вскочил, как ошпаренный, и рванул в туалет.
       В толчке пред мои заплывшие очи предстало дивное виденье. На унитазе сидела Бася и, блаженно зажмурив глазки, пыталась вернуть обществу содержимое своего желудка. Вот кто в пропорции к своему весу за ночь сожрал столько, что просидит на унитазе до утра. Сгонять её с насиженного места никак нельзя. Я как-то раз попробовал, и, зайдя в свою комнату через пару часов, издал такой вопль, что Тео, тягавший в этот момент свои пудовые гири, одну уронил на ногу. Его вопль присоединился к моему. Дуэт получился круче, чем у Баскова с Кабалье, но мне от этого легче не стало, по-моему, брательнику тоже.
       Эта хвостатая сволочь, шуганутая мною в туалете, сделала все свои дела на моей кровати. Шикарная оранжевая куча красовалась точно в центре подушки. «Спасибо» матушке, что покормила кошару разрекламированными рулетиками с крольчатиной, телятиной и морковью. Первые два ингредиента Бася оставила себе, а последний, пропущенный через кошачий кишечник, я мог лицезреть на своей наволочке.
       Как спустился со второго этажа, - не помню, но туалет на первом тоже был занят. Третий вариант – это улица. На улице минус восемнадцать. Окинув затравленным взглядом прихожую, я мысленно взмолился починенному и заново подвешенному над дверью ангелу. Это он послал мне спасительный сосуд в виде пустой канистры из-под бензина, притулившейся между банкеткой и телефонной стойкой. Заполнив канистру почти на треть, я вернулся досыпать. Так как сплю я мало и почти всегда просыпаюсь первым, готовка завтрака для себя любимого целиком и полностью лежит на мне. Но в это утро родители меня опередили. Войдя в кухню, я с удивлением обнаружил отца сидящим на табуретке с чашкой кофе в одной руке и мобильником в другой. Мама с сочувственным видом что-то тихо ему объясняла. Пробурчав «дбрутро», я сунул голову в холодильник. Кусок копчёной семги шлёпнулся из моей дрожащей руки на пол, когда я разобрал, что бормочет мама под ухо расстроенному отцу. Заправки… жулики…дерут три шкуры… разбавляют мочой. Ё-моё! Он утром залил в бензобак то, что было в канистре. А что там было, вы уже знаете. Тихо прикрыв дверку холодильника, я попятился к выходу и, разумеется, наступил на чей-то хвост, услужливо расстеленный прямо под ногами. Оброненная мной рыба на какие-то доли секунды успела мелькнуть перед нами и понеслась вперёд со скоростью запущенной субмариной торпеды. Сопровождаемый приглушённым кошачьим матом рыбный деликатес скрылся в глубине прихожей.
- Зак, не балуй её, она и так тяжеловата для своего возраста и роста. Мне кажется, мы её перекармливаем, - до меня туго дошло, что это про кошку.
- Я её не перемарливаю, то есть не перекарливаю, да я вообще никогда не кормлю эту дрянь! – взвился я.
- Кошмары снились? – насторожился отец.
- Кошмарнее не бывает, - мне и врать не пришлось.
       Он уже открыл рот, чтобы продолжить допрос с пристрастием, но тут на моё счастье звякнула его мобила, - за ним пришла служебная машина.
- Всем пока, извините, что ваш променад накрылся медным тазом.
       Входная дверь за отцом закрылась, и я наконец-то смог сделать выдох.
- Мам, я чё-то не понял про «променад». Мы что-ли никуда не едем?
- Не едем, - эхом отозвалась мама, - папа залил в мою машину некачественный бензин, наверное, теперь придётся менять фильтры… Как некстати он загнал своего зверя в сервис, как будто там кто-то что-то будет делать в праздники, в лучшем случае через неделю сможет забрать, - больше для себя, чем для меня, рассуждала мама.
- Да с твоей красоткой всё будет в полном ажуре. Тео встанет, мы с ним поковыряемся, вылечим малышку.
- Ну да, вылечите вы, ковыряльщики, как же. Близко к моей лапушке не подойдёте.
- Мам, ну правда, я знаю, в чём причина, там и делов-то на полчаса. Так хочется на лыжах покататься, - канючил я, наматывая круги по кухне. Мама была непреклонна. Я решился на крайние меры и рассказал ей про мои ночные похождения. Сначала она не поверила, потом пошла в прихожую и понюхала горлышко канистры. Вряд ли она учуяла что-то кроме въевшегося бензинового запаха, но моя виноватая видуха говорила сама за себя. Мама села на банкетку и, закрыв лицо руками, начала всхлипывать.
       Мое отношение к женским слезам неоднозначно. На плакс я реагирую по-разному, - смотря кто плачет. Аврорины рыдания по поводу недавнего фингала доставили мне несказанное удовольствие, Фло и Тола плакали при мне только один раз, и я тогда так удивился, что никаких других ощущений и не было. Но рассказать про тот раз стоит. Произошло это семь лет назад. К нам в гости приехали наши дед с бабулей - мамины родители, - и попали как раз на день рождения близняшек. Дед тогда дорабатывал последний год в Торгпредстве и не вылезал из загранкомандировок. Не знаю уж, из какой страны он привёз это чудо, но в подарок близняшкам был преподнесён изящный лук с нарядным колчаном, полным стрел. Ежу было понятно, что это антураж, и пробить такая стрела может, в лучшем случае, газетный лист. Но юные амазонки тут же помчались в сад – на охоту.
       В мае наш сад выглядит просто сказочно: яблоневый цвет устилает землю, идеально круглые мамины клумбы пестрят ирисами, анютиными глазками и ранними маргаритками, под крышей садовой беседки темнеют пятна – воробьиные гнёзда. По ним близняшки, видать, и стреляли. Такого гвалта никто из нас никогда не слыхал. Одно сбитое гнездо обошлось живодёркам чересчур дорого – ВСЕ воробьи с нашей округи, сбившись в огромную стаю, атаковали незадачливых охотниц. О нет, их не заклевали насмерть и не истоптали в месиво, - их просто закакали с ног до головы, обозвав на птичьем языке самыми грязными ругательствами, и даже наше вмешательство не помогло, ведь мы тут же автоматически становились соучастниками их гнусного деяния. Спасшись бегством и укрывшись в доме, мы собрались перевести дух, да не тут-то было. Близнецы увидели себя в зеркале прихожей и начали выть в два голоса на такой проникновенно высокой ноте, что кошмарный птичий хор махом перекрылся воем всех местных собак. Это был единственный раз, когда я видел, чтобы они плакали, хотя и плачем это можно было назвать лишь с большой натяжкой.
       Вынести мамины слёзы мне было не по силам, меня и так уже колбасило по полной. Но тут она убрала руки с лица, и я со вздохом облегчения присоединился к ней. Через пару минут к двум умирающим со смеха родственникам добавился третий, - Тео тоже решил встать пораньше и, спросонья абсолютно не врубаясь в происходящее, влился в атмосферу всеобщего ликования.


Глава 3.
Гейм овер

       Погодка для лыж была самое то. Конечно, мы не отказались от затеи опробовать и новую канатную дорогу, и трассу, и снаряжение, подаренное родителями на Новый год. Осталось привести машину в порядок. Тео вошел в гараж и не совсем цензурно прокомментировал мою позу, в которой я разглядывал некий металлический предмет, прикреплённый к бензобаку маминой машины аккурат рядом с крышечкой для слива всякой ненужной гадости, попадающей туда стараниями таких заботливых чуваков, как я.
       Однозначно, упомянутый отцом медный таз накрыл и предстоящую прогулку, и всё прочее, с ней не связанное. Стоило только завести движок, как получился бы большой барабум, - рыжая бестия Лилу из «Пятого элемента» запросто могла бы в этом месте дебильненько так рассмеяться, а мне вот что-то было не до смеха. В мелкую пыль разнесло бы всё в радиусе десяти метров. Кто-то имел ба-а-льшой зуб на наше семейство, как минимум вампирский клык.
- Чув-в-вак, звони 9-1-1, - почему-то заикаясь, попросил я брательника.
- Сбрендил, мелкий, сегодня первое января, а не первое апреля.
- Тео, это магнитная мина, предположительно класса АМЕ-1248, эквивалент взрыва равен примерно трём кэгэ тротила. На 99,99 процентов предназначалась для отца, а мы все пошли бы за компанию, - выдавая ему такое, я не узнал собственный голос.
       Возможно, я первый раз в жизни мысленно извинился перед Тео за то, что называл его Теодумом. Тормозом в данной ситуации оказался именно я. У брата хватило мозгов не звонить спасателям, а позвонить отцу и попросить, чтобы тот срочно приехал домой и прихватил с работы кого-нибудь из спецотдела. Про спецотдел из папиной лаборатории мы не знали ничего, кроме того, что такой имеется.
       - Виктор, - протянув руку, представился мужичок простецкого вида. – Ты её надыбал? – больше с утвердительной, чем с вопросительной интонацией сказал он, глядя мне точно в основание переносицы. Обычно люди, разговаривая со мной, туда не смотрят. Я машинально потёр это место и кивнул.
- Не нервничай, лучше унеси отсюда животинку.
       Бася таинственным образом просочилась через плотно закрытую дверь гаража. Я взял кошару на руки и назидательно прочитал ей краткую лекцию из курса кошачьего ОБЖ*:
- Сейчас дядя Витя отколупнёт эту хреньку, мы привяжем её к твоему хвосту и запустим тебя в огород наших глубоко неуважаемых соседей Молостновых. У нас, разумеется, полопаются все стёкла в результате взрывной волны, но ради тёти Любы Молостновой мы готовы на такие жертвы.
       Для вновь прибывших я рассказал несколько кратких историй из эпоса «Молостновщина».
Когда Виктор закончил хрюкать, оттирая тыльной стороной ладони невольные слёзы, отец признался, что за пять лет совместной работы впервые увидел, как тот смеётся.
- Хэл Хэлыч, я отказываюсь работать в такой обстановке, пусть пацан отсюда свалит.
       Не больно-то и хотелось. Самым любимым местом для меня лично в нашем доме была, есть и навсегда останется кухня. Мое законное место в углу было занято папиным кейсом. Чёрт меня дернул набрать код на замке.
       В кейсе лежала одна единственная вещь – папина флешка.
А на широком кухонном подоконнике лежала не менее одинокая вещь – домашний ноут.
       Что было в этих файлах – известное дело, все мои ДНК-цепочки, такие родные и горячо любимые, что даже обидно стало, - было чего ради трястись и нервно вскакивать от каждого шороха, пока информация сливалась в ноут. Правда, последняя пара была слегка видоизменена, но привязка ко всем предыдущим у неё осталась старой. А ведь, по идее, не должна была. Я прихватил под мышку ноут, в карманы загрузил бутылочки кока-колы, обе руки занял едой и пошёл к себе работать.
       Очнулся я от сильного бурчания в животе в двадцать один ноль три. Прислушался – в доме непривычно тихо. Вспомнил об утреннем инциденте и испугался. Никогда наша семья не оставалась без ужина, если дома была мама. Причины, по которым меня не позвали на ужин, могло быть только две – либо мамы не было дома, либо что-то случилось. Я постучался к Роре, и она подтвердила, что парадоксы существуют. Что-то случилось, и мамы не было дома. Пока я химичил с коварными цепочками, дома произошли две приятные вещи и две неприятные: мину сняли и увезли, а вместе с миной увезли и отца, по его словам, дня на три-четыре, то есть Мак на эти дни мой, но радость была омрачена тем, что маме сразу после отъезда папы с миной стало плохо, и вызванная скорая увезла её в кардиологию. Как раз два на два и получается – папа плюс мина равно хорошо, мама плюс кардиология равно плохо. Что мы будем делать без родителей – непонятно.
       Одному дома было бы прикольно, еще прикольнее было бы вдвоём с Ророй, но остальные – это мраки. Белобрысые зануды тут же выдвинут свои кандидатуры в президенты дома и, сто пудов, выиграют большинством голосов. Не дай бог, ещё отпуск возьмут – тогда мне хана. Не то чтобы я не люблю близняшек, но ведь и они меня сразу с пелёнок обделили суверенитетом. Для них я слабый, нуждающийся в защите и опеке младший брат. До сего дня опека эта выражалась чаще всего в закладывании родителям меня и моих друзей, съедании у меня под носом всех моих заначек, вытащенных из укромных мест холодильника и стирании моих папок из общего Пня или ноута. Голову даю на отсечение, что их самой

*ОБЖ – основы безопасности жизнедеятельности (примеч. автора).


заветной мечтой было разнюхать про тайник, куда я прятал свою двухгиговую флешку. Не
знаю, зачем этим зачарованным понадобилась моя флешка, - ведь на ноль соображений во
всех моих расчётах, но нужна она им была позарез. Видимо для того, чтобы просто добыть и уничтожить все мои бесценные сведения и ещё раз доказать мне, что я никчёмный выскочка. Одно слово – мелкий.
- Мелкий, говорить буду кратко – баланс почти нулевой, дела хреново, маму готовят к операции. Шутнирование какое-то, закинь мне денег на счёт, - Тео отключился, и я вместе с ним.
- У-у-у-у, Зак, миленький, не умирай, ты мне десять баксов должен, - ощутимое похлопывание по щекам привело меня в чувства.
- Пять, - машинально поправил я плачущую Рору, - на пять баксов я тебе сочинение написал.
Как по волшебству её слезы тут же испарились.
- А кто у тебя в комнате за это задрипанное сочинение убрался! Ты должен мне червонец – и ни центом меньше.
- Аврора Хельмутовна, ваша так называемая «уборка» в моей комнате обошлась мне в сумму, гораздо превышающую номинал, озвученный вами. Итак, оглашаю весь список – горшок с кактусом разбит вдребезги, горшок я вам прощаю, а кактус, между прочим, зацветал. По латыни он называется фелицерия магнум, цветёт раз в три года, чрезвычайно ценится среди коллекционеров, о сумме ущерба вам будет сообщено после консультации со специалистами. Следующий лот – веер японский, сувенирный, ручная роспись, памятный подарок.
- Вот именно, подарок, значит, ничего не стоит, - встряла Рора.
- Дорогуша, представьте-ка на секунду, что эта вещь была вашей, чего она теперь стоит? – скрюченные пальцы потянулись к моему беззащитному горлу, - по всему видать, эта вещь Авроре была бы оч-чень дорога, - не отвлекаемся, идём дальше. Третьей по счёту идёт модель линкора «Тирпиц». Даже в разобранном состоянии он стоил полштуки, и заметьте, юная леди, я милостиво даю вам неслыханно щедрую скидку в пятьдесят процентов за то, что вы наверняка заставили лишний раз потрепыхаться на адской сковороде старикашку Адди в связи с повторной потерей любимого эсминца. Лот четвёртый – полка книжная самодельная, дешёвенькая, признаю, но стекло в ней было целое, а стало покоцанное на великое множество кусочков, и один из них вытащили из моей пятки в травмопункте, а рана не зажила до сих пор.
- А как же ты, интересно, собирался сегодня на лыжах кататься? – она быстро вернула меня с небес на землю.
- Тео из больницы звонил, мама в тяжёлом состоянии, ей будут делать шунтирование сердца, - всё равно она бы узнала. Шкодная розовощёкая физиономия сестрицы в доли секунды превратилась в безжизненную восковую маску.
       Игры и в самом деле кончились.

***

       - На этот раз обошлось без операбельного вмешательства, но это ненадолго. Без шунтирования никак. Вашу маму надо бы к немцам. У нас риск при проведении подобной операции возрастает в несколько раз, а им это дело, - всё равно что гланды удалить, - непонятно кого успокаивал врач – себя или нас с Тео. Мы приехали за мамой одиннадцатого января, а от отца до сих пор ни слуху, ни духу. Вежливый голос из телефонной трубки ежедневно докладывал, что с ним всё в порядке, но пока он не может с нами связаться в целях нашей же безопасности. Ладно, подождём.
       Выглядела мама, как всегда, безукоризненно. Стоило Тео вывести машину за больничные ворота, как он тут же был спроважен с водительского сиденья.
- Как я соскучилась, - наконец-то мама нарушила молчание.
- По машине или по нам? - осведомился я.
- Это каким же мазохистом надо быть, чтобы по тебе скучать? – развернулся ко мне Тео, - кстати, ты девчонкам позвонил, что мы едем?
- А что, все дома? – с плохо скрытой надеждой спросила мама.
- Папа из командировки пока что не приехал, но у него всё нормально, - опередил меня Тео. Из-за его сиденья незаметно просунулся кулак, больно ткнув меня в коленку.
- А Басю вчера током шарахнуло, - невпопад брякнул я. Из кулака выдвинулся большой палец и безошибочно ткнул меня в болевую точку на той же многострадальной коленке, за что тут же был расцарапан до крови.
- Мальчики, прекратите ссориться. Надеюсь, кошка жива, - а нам, наивным, казалось, что у мамы на затылке глаз нету.
- К сожалению, жива, - пробурчал Тео, слизывая кровь с пальца, - эта задрыга игралась в гостиной с проводом от лампы, как-то умудрилась наполовину выдернуть штепсель из розетки и получила нехилый разряд. Сразу стала похожа на разноцветного ежа с бутылочным «ёршиком» вместо хвоста. Из её девяти жизней, похоже, восемь тут же улетучились, а мы без электричества полдня просидели, - пробки от перепада напряжения выбило.
- У нас с Молостновыми одна линия. Они что, тоже без электричества остались?
По нашему дружному нехорошему молчанию мама поняла, что вопрос более чем злободневный.
       Молостновых, мягко говоря, недолюбливает весь наш поселок. Бездетная пара – Лёня и Люба Молостновы приехали на материк пару лет назад. Норильск, откуда они перебрались в нашу среднюю полосу, конечно же, не на острове расположен, но любой норильчанин Большую землю не иначе как «материком» и зовёт. Заработав нелёгкие северные рудничные деньги на добротный кирпичный дом с участком вдвое больше нашего, первые полгода они жили тихо. Потом тётя Люба более-менее освоилась в нашей общинной жизни и начала качать права. Как она это делает, и что ей потом за это бывает, я всё-таки расскажу, но немного позже, а сейчас мы признались маме, что у соседей из-за резкого скачка напряжения сгорела дорогущая стиралка, гарантийный срок на которую закончился как раз неделю назад. Отремонтировать сгоревший мотор никак нельзя, и, по-видимому, в данный момент тётя Люба, не отходя от своего окна, томится в ожидании маминого приезда.
- Молодцы, что хоть дом не спалили, а с соседями пусть Горэнерго расплачивается. Слава богу, что Люба про косилку так и не дозналась, хотя что-то она подозревает.
       Всё, больше терпеть не могу, про косилку, так и быть, расскажу.
       9 сентября прошлого года, в мой день рождения, вся наша семья собиралась устроить грандиозный пикник на лужайке перед домом. А 8-го я должен был эту самую лужайку покосить, но забил на скучную работу. Наша косилка пребывала у кого-то из соседей, и у меня была весьма грамотная отмаза не связываться с дурацкой травой. Вечером папа молча выслушал мои объяснения об отсутствии нужного инвентаря, и я счастливый пошёл спать. Утро моего четырнадцатого дня рождения встретило меня сюрпризом – во дворе стояла молостновская газонокосилка и приветливо поблёскивала жёлтым боком. Чудненько, вот меня и поздравили.
       Мама вышла на крылечко и, посмеиваясь, рассказала мне, как они с папой вчера вечером ради эксперимента решили наведаться к соседям. Оба на сто процентов были уверены, что прижимистая Люба ни за что не даст косилку, но им стало интересно, какой предлог для отказа она придумает, - на поломку не сошлёшься, - ведь в обед её супруг успешно косил свой газон. Как и было предположено, Молостнова встретила родителей с крайне угрюмым выражением на морде своего обширного лица, но папа, взявшись вести переговоры, непонятно зачем стал объяснять этой жабе, что его младший сын накануне своего дня рождения поленился обойти других соседей и поискать собственную косилку.
- Так он чё, в свой день рождения должен газон косить? – наконец-то дошло до тёти Любы.
- Ну да, так получается, - неуверенно промямлил отец, разворачиваясь к выходу и пропуская маму вперёд.
- Минуточку! – бегемотовская туша отрезала родителям все пути к отступлению.
 
***

- Представляешь, собственноручно приволокла эту бандурину к нам и велела тебя пораньше с постели поднять. Ей, видите ли, попозже косилка будет нужна.
       Я просто остолбенел от проявлений такой пламенной любви со стороны мало приятной мне женщины.
- Зак, пожалуйста, отнеси эту штуку назад, только аккуратней, не стукни её обо что-нибудь.
- Я сперва газон покошу…
       Тётушка Бегемотиха намотала пять кругов вокруг своей ненаглядной косилочки, сдула с неё все пылинки и под бдительным оком Бакса закатила в сарай. Бакс – это помесь ротвейлера и мастиффа, страшенная зверюга, живущая в конуре, посаженная на цепь, а по вечерам выпускаемая дядей Лёней во двор: «Погуляты». Дядя Лёня вообще разговаривает односложными предложениями: «Любаня», «Жрать», «Бегом», «Баксик», «Пивасик». Последнее предложение - его любимое, произносится им с безграничной нежностью и безмерной любовью.
- Спасибо, тётя Люба, вы нас выручили, а это мама просила передать, - я сунул соседке пакет с банкой холодного пива и коробкой шоколадного печенья.
       Даже не заглянув внутрь пакета, с гримасой «понюхалатухлуюрыбу» госпожа Молостнова соизволила взять его двумя пальцами и хлопнула бронированной дверью у меня перед носом. Ни спасибо, ни прощайте. Да я не особо расстроился. Единственным моим желанием было поскорее увидеть, как сосед начнёт косить газон. Увидел через неделю в воскресенье. Стоило дяде Лёне завести мотор косилки и начать фланировать по газону, как с Баксом случилось нечто невероятное: глаза его налились кровью, он зарычал низким утробным рыком, рванулся с привязи и, сорвав цепной карабин, вырвался на волю. Буквально за полминуты тонкая жесть корпуса китайской косилки была измочалена до состояния дуршлага. То, что газонокосилка стала его смертельным врагом, неудивительно, - особый состав, имитирующий запах двух десятков котов, был добавлен мною в воду радиатора, и при испарении шибанул в нос соседской псине с чудовищной силой. А кошек он на дух не переносит. Молостновы оба страдают аллергий на них и вышколили пса таким образом, что любая случайно заблудшая к ним во двор кошка тут же подвергается репрессиям.
       Наша Бася как-то раз нарушила границы соседских владений, но потрясающая кошачья везучесть спасла её хвост и прочие части тела и на этот раз. Бакс был спущен с цепи и бегал по двору, а Бася, страдая от нестерпимого любопытства, протиснулась в дыру заборной рабицы и поскакала к баксовой миске, проверить её на предмет хавчика. И сама чуть не превратилась в хавчик. Она никогда в жизни так не бегала, - Рора с остановившимся сердцем наблюдала всю эту сцену, а потом клялась самыми страшными клятвами, что Бася «просто телепортировалась на нашу территорию».
       Последний акт возмездия вредоносной тёте Любе я устроил как раз накануне Нового года. Молостновы получили от меня милый новогодний подарочек – краткосрочную, но мощную вспышку такой малоприятной вещи как диарея. А если учесть, что туалет в их доме имеется только в единственном экземпляре, то…
       Терпение отца лопнуло, хотя доказать моё причастие ко всем соседским неприятностям как в этот раз, так и во все остальные разы не удалось. Улик не было. Никаких. Даже намёков на намёки не наблюдалось. По части мелких пакостей я – спец. По части пакостей крупных я – ас. Но к отцу на ковёр идти всё-таки пришлось. Однако вопреки моим опасениям головомойки не получилось. Получилась следующая беседа об жизни, так сказать:
- Ну почему ты так не любишь Молостновых? - вздохнул папа, не отрываясь от Маковского монитора.
- Они нас считают евреями.
- А тебя нервирует, что кто-то принял нас за евреев? – отец наконец-то соизволил повернуться ко мне, и его интонация мне очень не понравилась.
- Папа, ты меня не понял. Мне всё равно, кто я по национальности, хоть лемур с Мадагаскара. А вот с такими наци, как эти Молостновы, у меня разговор короткий.
- Понимаешь, - после небольшой паузы заговорил отец, - нацизм и расизм, в моём понимании, – это на сегодняшний день неизлечимые болезни общественного сознания. Пока не придумана вакцина от этой разновидности бешенства, обществу остаётся только одно – профилактика. Банально сказано, но верно – болезнь легче предупредить, чем лечить. А Люба с Лёней – выходцы с Западной Украины, ну не уживаются тамошние жители с евреями, и ведь ничего не поделаешь - вековая вражда, исторически сложившиеся обстоятельства. Знаешь старый анекдот про двух антисемитов? – я отрицательно помотал головой, - короче, встречаются два антисемита: «Айда евреев бить, - говорит один другому. – А если они нас побьют? - спрашивает тот. - А нас-то за что! – удивляется первый». Вот так, сына.
- Получается, что тем подонкам, которые на Крысу напали, ничего не будет?
Мой вопрос показался отцу риторическим. Он молча махнул рукой и вернулся к своим формулам.
       

Глава 4.
Платон мне друг, но деньги-то нужны

       Крыса – это Криста. Наша первая встреча состоялась на помойке. В эти осенние каникулы я гостил у деда. Бабулю отправили по санаторно-курортным делам, а дед ехать категорически отказался. Мама и договорилась со всеми, что за дедом присмотрю я. Только со мной договориться она забыла. В мрачнейшем настроении я был привезён к деду на десять дней домашнего ареста. Сейчас бесполезно говорить о моих планах на эти каникулы, но результат сложившихся обстоятельств получился более перспективным.
       Не успел я переступить порог старой трёхкомнатной сталинки, как был отправлен на помойку – выкинуть коробки из-под пиццы. Дед только вчера вечером посадил бабулю на поезд, и, не теряя времени, тут же ударился во все тяжкие. Из укромного местечка была вынута на свет божий початая бутылочка коньяка и сделан заказ в ближайшей пиццерии. К пицце дед пристрастился в Милане, где они с бабулей командировались два года ещё в застойное брежневское время.
- Маргарита, - любит повторять мой дед своей единственной дочери, - лучшее из того, что сделало новое русское правительство – это разрешение итальянцам открывать в России свои рестораны. Остальные их действия - …..
       Родригес, услышав дедовские эпитеты, удавился бы от зависти, что их нельзя повторить во время его комментаторских выступлений. Кстати, администрация нашего лицея наивно полагала, что может запретить Родригесу блистать на комментаторском поприще. На ближайшей дружеской встрече наших баскетболистов с чемпионами соседнего района директор с физруком, уныло взирая на совершенно пустые скамьи спортзала, распустили игроков по домам. Общественное мнение – великая сила, особенно если его формирует такой знаток политического пиара как Зак Холан.
       Пицца деду категорически запрещена, - такая мерзкая вещь, как холестерин, бушует в его сосудах со страшной силой, и бабуля с ним, в смысле с холестерином, ведёт неравную борьбу. Чтобы мама при виде трёх пустых коробок из-под пиццы не пришла в ужас, дед тихонечко сунул их мне под мышку и шёпотом велел уволочь подальше.
       В сталинках, как известно, мусоропроводов нет, поэтому будьте добры прогуляться до помойки. Завернув за невысокую кирпичную стенку, отгораживающую мусорные контейнеры от цивилизации, я с удивлением обнаружил странную вещь – яркий раскрытый зонтик лежал на земле среди разбросанного мусора. Я нагнулся за зонтом и услышал тихое поскуливание. Заглянул за ближайший контейнер и нос к носу столкнулся с девчонкой. Она сидела на корточках, забившись в угол, и смотрела на меня снизу вверх своими огромными глазищами. Я протянул ей руку, но видимо сделал это слишком резко, - она закрыла голову руками, защищаясь от удара. Девчонка вся дрожала и начала скулить погромче.
- Пожялюйста, не надо, не бей.
Я присел рядом с ней на корточки. Возможно, мой французский оставляет желать лучшего, но главное – она меня поняла, а не поняла бы, пообщались бы на английском. Английский у меня безупречен.
       Мы сидели на бабулиной кухне вчетвером и пили свежезаваренный зелёный чай с ароматом жасмина.
- Детка, как тебя звать-то? - поинтересовался дед.
Она ответила. Мама долго стучала меня по спине, - я никак не мог прокашляться. Это на каком же языке её так нарекли.
- У тебя красивое имя, - сказала мама, - тебя так в честь кого-то назвали?
- Папа, - она сделала ударение на последний слог, - зовут Крис, мама – Таня, я – Криста: Крис плюс Таня.
Я перестал кашлять. Криста, а не Крыса, как мне послышалось в начале.
Она успела рассказать нам, что приехала с родителями из Вильнюса: крупный европейский банк, в котором работает её отец, открыл в нашем городе филиал, и папашу назначили управляющим. Мама, врач-педиатр по образованию, родом из Порт-о-Пренса, познакомилась с папой на одном из европейских горнолыжных курортах, долго не поддавалась его ухаживаниям, но он сумел превратить её жизнь в сплошной праздник, и она сдалась. Выйдя замуж, госпожа Таня, - весьма распространённое в её родных гаитянских местах женское имя, - разумеется, не работала – теперь её основной заботой была дочь. Из балетной школы, расположенной тут неподалёку, мама должна была забрать её строго по расписанию, как она всегда это делала: забирала из лицея и из бассейна, и из школы верховой езды, и с корта. Да, девочка оказалась мажористая.
       Звонок в дверь раздался в тот момент, когда я ехидным тоном поинтересовался, по какому такому расписанию мама должна была забрать её с помойки.
       Пара, представшая нашим взорам, была более чем живописна: высокая, стройная, с длинным конским иссиня-чёрным хвостом, перекинутым через плечо, шикарно одетая негритянка с маленьким, плюгавеньким, белобрысым очкариком под ручку.
       Девчонку как ветром сдуло с табуретки. Крыса кинулась к родителям, сбивчиво объясняя им на гремучей смеси французского, литовского и русского, что она вышла за ограду школы подождать маму на улице, а несколько скинхедов, проходивших мимо, стали кидаться камнями, и она испугалась и побежала от них, и выронила свой сотовый, и Зак подобрал её на помойке. Отец прижал своё сокровище к себе, но девчонка охнула и заплакала. Мама увела Крысу с её мамашей в ванную, и через несколько минут мы узнали, что без больницы не обойтись. Похоже, что как минимум одно ребро было сломано или треснуло, а спина так и вовсе представляла из себя сплошной кровоподтёк. Лично я считаю, что девчонка ещё дёшево отделалась. Эти ублюдки покоцали такое количество народу, что просто диву даёшься, глядя на спокойствие наших чинуш. Дед прав, итальянская пицца – это лучшее, что произошло с нашей страной за последние пятнадцать лет.
       Криста для меня так и осталась Крысой. При её родителях я, разумеется, называю Крысу цивильно, но между собой мы общаемся так, как нам удобно. Она не обижается на меня, наоборот, с умилением вспоминает свою недавно почившую в бозе домашнюю любимицу – декоративную чёрную крысу по кличке Самун. Крыса, в смысле Самун, была неопределённого пола, поэтому и кличку ей дали универсальную. Крыса, в смысле Криста, со смехом рассказала, как папа расспрашивал маму по поводу принесённого из зоомагазина зверька: «Таня, объясни мне, этот зверь – сука или кобель?» Банкир обожает поло и охоту и признаёт только два вида животных – лошадей и собак. Ладно ещё не поинтересовался: «Конь это, или кобыла?»
       Три дня с момента происшествия на помойке Крыса сидела взаперти. Когда я наконец был впущен в её комнату мымристого вида тёткой – бонной, по-русски говоря, - няней, в понял, почему девчонка не хотела никого видеть. При искусственном освещении и характерном цвете её кожи немудрено было не заметить приличный фингал под глазом. Думаю, если бы я бросился к ней с фальшивой жалостью, то на этом наше знакомство и закончилось бы. Но я, как истинный джентльмен, при виде её разукрашенной физиономии заржал в полный голос. На её недоуменный взгляд я сквозь слёзы начал объяснять:
- Ну, копия Рора, как будто из дома и не уходил.
Пришлось веселить недужную подругу рассказами о нашей весёлой семейке. Наверное, зря я это затеял, потому что смеяться ей было больно, - одно ребро действительно было сломано, и в двух – трещины.
- Знаешь, а ты молодца. У детей, конечно, повышенная компенсаторность, проще говоря, заживает как на собаках, но сидеть почти час на жёсткой табуретке и пить какую-то зелёную бурду с невозмутимым видом, когда у тебя рёбра сломаны, - далеко не каждый сможет. Камни ведь тут ни при чём, тебя били битами?
- Откуда ты знаешь?
- Отвечать вопросом на вопрос я и сам умею. Сколько их было?
- Зачем тебе? – ну меня-то эта малявка не переупрямит.
- Они должны быть наказаны.
- Папа провёл частное расследование, всех четверых нашли. Они все несовершеннолетние, и папин адвокат прилагает массу усилий, чтобы их хоть как-то наказали. Не знали, на кого напали.
- Да как ты вообще умудрилась от них вырваться?
- У меня хорошая реакция и неплохие навыки по самообороне. Я даже одному из них зуб выбила, ногой. Странно, что он не стал встречный иск выдвигать. За выбитый зуб мог бы компенсацию потребовать.
       В каком мире она живёт, что вообще она знает о реальной жизни? И я взял на себя ответственность за перевоспитание маленькой мулатки.

***
       
       Крысин папа – это первое, что пришло мне на ум. На поездку в Германию, проживание там и саму операцию нужно не меньше пятидесяти тысяч евро. У нашей семьи таких денег нет. Но надо срочно где-то их найти.
- Что ты, Зак! Папа не располагает такой суммой. Он получает хорошее жалование, но и траты у нашей семьи немалые. Насколько я знаю, у родителей даже на пенсионном счету меньше, чем необходимо по европейским стандартам.
- Иди ты со своими стандартами…
- Я не обиделась, - через некоторое время пробурчала Крыса, - надеясь на моего отца, ты только зря потеряешь время, а времени у нас в обрез.
За это «у нас» я тут же простил ей все мажористые замашки.
- Можно попытаться оформить кредит через папин банк, но это опять-таки займёт много времени. Сделать подкоп и залезть в хранилище получится быстрее, чем ждать результатов запроса на такую крупную сумму, - размышления Крысы прервала её няня Виолетта Николаевна: «Молодые люди, вас ждут в столовой, приборы уже разложены». Обедая у них дома, я убедился, что расходы у этой семьи действительно нехилые. Если они в обычный день в качестве закуски к марочному брюту по семьдесят долларов за бутылку используют лобстеров, то как их стол выглядит в праздники. От этих мыслей аппетит у меня окончательно пропал, и на вопрос господина банкира о состоянии моей мамы я невпопад ответил: «Гораздо меньше вашего».
       Пока я был в Крысином обществе, у меня из головы не шла её попытка пошутить по поводу подкопа под банковское хранилище. Добравшись до дома, я тут же влез в инет на официальный сайт нужного мне банка. Информации было много, но вся бестолковая. Пришлось попотеть, пока связывался с нужными людьми и добывал действительно ценную информацию. Итак, подведём итоги. Администрация банка, в том числе и управляющий, ни в коей мере не несёт ответственность за ограбление в результате бандитского нападения. Наверное потому, что грабить этот банк пытались многие, но живым из нападавших на сегодняшний день числился только один. В результате попадания в его позвоночник пули 38-го калибра теперь он ведёт растительное существование в пентенциарном заведении* на юге страны под названием Соединённые Штаты Америки. Именно там находится большая часть филиалов «Синема-Банка».
       Странное название своему детищу дал основатель и единственный владелец – канадец русского происхождения Сэмюэль Барбье. Дело в том, что его первым коммерческим проектом была киностудия, открытая им в 1939 году на денежки, унаследованные от покойного папеньки - бывшего купца Первой Московской Купеческой гильдии - Симеона Гурьевича Пыжова. Сбежав после революции во Францию, Пыжов, овдовевший к тому

*пентенциарное заведение – тюрьма (примеч. автора).
времени, в возрасте сорока двух лет повторно женился на двадцатитрёхлетней француженке, предварительно приняв католичество, а после регистрации брака превратился из Пыжова в Барбье, взяв фамилию жены. Ещё до рождения первенца молодожёны перебрались в Канаду. Симеон Гурьевич был большим спецом по лесопромышленным делам, а где как не в Канаде лесопильню-то и открывать. Первая жена купца в связи со слабым здоровьем не смогла осчастливить его детками, зато вторая за неполные пять лет родила троих сыновей. Симеон-младший, переделанный ныне в Сэмюэля, как раз третьим и был. От чего умерли предыдущие дети купца, история умалчивает, но факт остается фактом – на момент ухода из жизни на 65 году Барбье–старшего, урождённого Пыжова, капитал в неполных полтора миллиона долларов достался девятнадцатилетнему Сэмюэлю.
       Удивительно, что он не стал делать бизнес в Канаде, как его отец. На такие резкие повороты, как смена лесопилки на киностудию, был способен только решительный и удачливый человек. Частная киностудия не принесла огромных денег, но будучи проданной через шесть лет, послужила основным источником финансового фундамента «Синема–Банка». Синема – это «кино», если кто не знает.
       Тщательно проанализировав данные и сопоставив некоторые факты, я пришёл к весьма интересным выводам по поводу мистера Барбье и его бизнеса. Согласен я со стариной Фордом: «В основе успешного предприятия лежит во время полученная, правильно истолкованная и верно применённая информация». Узнал всё, что мне нужно. Сделал правильный вывод – будем брать «Синема-Банк».
       Мысленно расставив приоритеты, я накидал в уме план действий. Четверых для мероприятия будет недостаточно: Тео, я, Рора и Родригес. Эх, близняшек бы с собой позвать, да риск великоват. Тео уже восемнадцать, формирование его костной системы почти завершено, и, следовательно, он реструктурирован не будет, но как водитель брательник сойдёт и без трансформации. У девчонок рост костей, как правило, к семнадцати годам заканчивается, так что вопрос с близняшками остается открытым. А вообще-то, есть одна мыслишка, вот прямо сейчас пойду и проверю.
       Я сполз со своей кровати, на которой удобно валялся с ноутом, и поплёлся к Фло и Толе. Аккуратненько поскрёбся к ним в дверь и приложил ухо к замочной скважине. Музыка, доносившаяся из их комнаты, завораживала и вводила в транс, ясно – они репетировали, и моё присутствие было нежелательно. Только я собрался уползти к себе обратно, как сзади
мою шею обхватили цепкие сильные пальцы:
- Подглядываешь, мелкий? - задала резонный вопрос Фло.
- Отпусти! Есть дело, - я маленько потрепыхался для виду. Пальцы на моей шее сжались чуть сильнее.
- Мы не хотим есть дело, мы хотим есть фуа-гра, - моим же полупридушенным голосом передразнила меня сестрица. Я показал ей кулак. В обычное время за этот жест я не отделался бы парой поджопников, но сейчас в моём кулаке была зажата флешка – объект её давних домогательств.
- Паролей небось наставил, заморыш, - слегка ослабила хватку сестра. – Ладно, заходи.
Я бы зашёл, но зайти не получилось, получилось влететь в результате хорошего тычка в спину. Прав был безымянный философ: «Очень часто результатом хорошего пинка под зад становится ощутимый рывок вперёд». Сто лет не был в комнате близняшек.
- А где ваши рыбы? - пустой аквариум сиротливо притулился на тумбочке возле окна.
- К нам тут недавно Бася несанкционированно в гости зашла, - горестно вздохнув, сказала Тола.
- И мы не будем тянуть её за хвост, - велела мне Фло, - говори кратко и по существу, нам на работу пора собираться.
- Слышал, у вас сегодня крутой сейшн намечается…
Закончить мне не дали. Они вскочили с дивана и в один голос заорали:
- Ты читаешь нашу почту!
- Эскьюзь ми, мадемуазель,* - ангельским голоском пропел я. – Вы сами ежедневно

* Эскьюзь ми, мадемуазель – (иск. франц. яз.) – прошу прощения, девушки (примеч. автора).



пытаетесь влезть на моё «мыло», - и они почему-то не возразили мне. Гордость не позволила
им признать отсутствие нужного количества мозгов для взлома моего пароля.
- Так вот, вернёмся к нашим баранам, то есть к нашим клиентам, а точнее к вашим клиентам, - прямее сказать я уже не мог.
- Так ты, значит, в курсе всего расклада? – раз уж более уравновешенная Тола готова выйти из себя, то страшно подумать, что со мной может сделать Фло.
       Я, разумеется, не был в курсе всего расклада, но догадаться особого труда не стоило. Этим вечером близняшки должны были посетить один занятный домик. Предложение за их выступление было более чем щедрым – по штуке на нос, а две тысячи евро на двоих за час выступления – это Гонорар именно с большой буквы. Сёстры и до сегодняшнего дня выезжали на мероприятия подобного рода. Но вместе с командой. Заказы на них двоих администрация клуба получала чуть ли не ежедневно, но ни один контракт подписан не был. Близняшки в своём заведении находятся на особом счету. Пока у них шёл испытательный трехмесячный срок, руководство не особо беспокоилось. Посетители валом валили на шоу с участием сестёр. Два крупных московских арт-менеджера вели переговоры с хозяином клуба о выкупе их контракта. А ему было жутко стыдно признаваться москвичам, что контракта как такового нет. Как только время вышло, хозяин попытался подсунуть двойняшкам кабальный договор, но они вытащили из своих сумочек такие бумаги, что лысый директор с досады вынужден был выдирать себе волосы не на голове, а на какой-то другой части тела.
- Я знаю о сегодняшнем клиенте то, о чём вы вряд ли догадываетесь. Знаю также, что он уже больше месяца ведёт переговоры с вашим директором о приватном выступлении у него в коттедже.
- Нас будет двое, и мы пойдём туда не с пустыми руками, - попыталась успокоить меня Тола.
- Их будет как минимум пятеро, и они тоже будут не с пустыми руками.
- Твоё предложение? – спросила Фло.
- Мы пойдём втроём и оружие не возьмём.



Глава 5.
RS-исытания

       Когда девчонки закончили строить предположения о причине внезапного ухудшения моего психического состояния, я как раз закончил подключение своей флешки к ноуту и вывел изображение на монитор.
- Полный бред, - констатировала Фло после просмотра небольшого видеосюжета со мной любимым в главной роли. – А то мы не знаем, что ты на компьютере ещё и не такое сотворить можешь.
       А на компьютере была стопроцентная правда: вчера вечером я опробовал на себе законченный реструктурирующий состав. Для завершения эксперимента мне не хватало той самой цепи, что я скачал первого января с отцовской флешки. И вот полных двенадцать дней, свёртывая и развёртывая молекулярную цепочку под всеми немыслимыми ракурсами, я наконец-то дотумкал, что могу просто вычеркнуть из своей жизни целых двести восемьдесят восемь часов. Не я был не прав, а яйцеголовые очкарики из папиной лаборатории. Они мыслят стандартно. А я нет. Хотя вру. Двенадцать дней чем занимался? Правильно! Перед самим собой лажался по полной программе. Бли-и-ин, стыд-то какой. Это всё зимние каникулы виноваты. Расслабили меня, разжижили мне мозги по самое «нехочу». Стоило тринадцатого января пойти в школу, как меня осенило. На первой же перемене я обратил внимание, как девчонки-первоклашки в коридоре прыгают в резинки. Две стоят на
растяжке, а одна скачет между двух туго натянутых резиновых полосок по какой-то хитроумной схеме. Та, которая прыгала, или что-то не так сделала, или просто закончила показательную программу. Она уступила своё место подружке, а сама вместо неё натянула резинку на ноги. Так. Так-так-так. А если и мои молекулы в цепочке-«резинке» поменять местами и заставить «прыгать» по нужной мне схеме, то…
       Как досидел до конца уроков – не помню. Примчался домой и сразу за папин Мак. Ну конечно, их надо менять местами, это упрощённо выражаясь, очень упрощённо. Вечером нужный состав был готов. И я его выпил. Сначала ничего не почувствовал, потом понял, что во мне чего-то не хватает. Разумеется, не хватало элементарной вещи – стакана обычной не реструктурированной воды - ровно такого количества, сколько было выпито RS-состава.
       В поле зрения было не так много вещей нужного размера и габарита. Книжный шкаф подошёл. Им я и стал. До нужного момента я засёк время, необходимое для трансформации, и понял, что расчёты оказались верными до доли секунды. Это была победа. У меня оставалось время для того, чтобы попытаться изобразить из себя предметы, которые, на мой взгляд, я мог изобразить. Ничего не получилось. По-видимому, необходимо иметь визуальный контакт с нужным объектом или его фотографией.
       Вкратце объяснив близняшкам, в чём состоит суть моего открытия и обрисовав им радужные перспективы практического применения, я с замиранием сердца ожидал их вердикта.
- Кто, кроме тебя, может это сделать? – спросила Фло.
- Все, у кого не закончено формирование костной системы.
- То есть, дети и подростки? – уточнила Тола.
- Себя вы, интересно, к первой или ко второй категории относите, - не удержался я от стёба.
- Нам уже семнадцать, а у женщин, как правило, к этому возрасту формирование костей заканчивается, - Тола просто сразила меня своей эрудицией.
- Только не у тех, кто занимается активными видами спорта, а ваши танцы поактивней любой гимнастики будут.
- Предлагаешь нам рискнуть?


***
       
       Неудобство с их трансформацией заключалось в одном – для баланса им пришлось бы выпить воды не в равных частях, как это делал я, а в три раза больше. Расчёты предполагали, что для активных действий хватит и двойной дозы балансовой жидкости, но я решил не рисковать и прихватил с собой баллон-полторашку с обычной водой.
       Мы приехали в этот коттедж, стоящий на отшибе элитного поселка, на такси. Коттеджный посёлок в рекордно короткие сроки возвела турецкая строительная компаниия. Местная чиновничья элита предпочитала не светиться здесь, потому что цены на квадратный метр этой земли обетованной были сравнимы с ценами под Парижем и Ниццей. Но кое-кто из Центра кое-что здесь прикупил. Хотя интересовавший нас домик принадлежал не одному человеку, а целой корпорации, фактическим полновластным хозяином здесь был широко известный в криминальных кругах города и области чувак по кличке Сникерс. Тео добыл мне эту информацию и на мой вопрос: «Почему Сникерс?», - ответил в любимой им манере: «Потому что Марс».
       Марс-Сникерс был личностью колоритной, но не интересной. Запав на двух одинаковых блондиночек во время гужбана в ресторане, он впал в ступор от их отказа «прокатиться с ним и его друзьями на бумере». Прокатили его самого. На активные действия в адрес строптивых девчонок Сникерс не решился, - ресторан, где выступают близняшки, находится на чужой территории. Делами чуваков, крышевавших заведения в этом районе, Сникерс и его люди предпочитали лишний раз не интересоваться. Связываться с ними тем более можно было только по оч-чень серьёзному поводу. Две смазливые девицы таким поводом, разумеется, не были.
- Наш администратор связался с секретарём Марса Сергеевича два дня назад, а вчера нам озвучили сумму контракта, за которую мы и согласились выступить на приват-вечеринке, нам даже аванс в конвертике прислали. Но и с этой суммой мы имеем лишь десять тысяч евро – одна пятая часть, необходимая для операции.
- Надеюсь, ваши личные сбережения нам не понадобятся. У меня есть кое-какие разработки, но без генеральной репетиции не обойтись. Вот сегодня вечером и отрепетируем.
       - Это наш помощник, реквизит таскать, воды подать, фанеру включить, - отрекомендовала меня Фло охраннику.
Я его не интересовал, его интересовала спортивная сумка, вернее её содержимое, которое мы привезли с собой. Сначала он тщательно поводил по нам троим дубиной металлоискателя, потом вывалил содержимое сумки на широкий металлический барьер турникета, заграждающего вход в плохо освещённый вестибюль. Демонстративно медленно начал рыться в вещах, предназначенных для выступления. Я переводил взгляд с Толы на Фло. Застыли как каменные изваяния, и лица у обеих такие бледнющие. Нехороший признак. На счастье этого троглодита с манной кашей вместо мозгов на его боку пискнула рация. Шеф сгорал от нетерпения. Откуда рядом с нами появился второй охранник, я не понял. Он вежливо взял девчонок под локти и провел через турникет. Первый жестом показал мне, чтобы я побыстрее собирал раскиданные им вещи. И тут из вороха принадлежностей дамского туалета выкатилась пластиковая бутылка.
- Чё за фигня?
А я и не знал, что троглодиты умеют разговаривать.
- Вода, - я равнодушно отвинтил синий колпачок и отхлебнул немного, - родниковая. Хотите?
Я прямо-таки явственно ощущал, как под его пуленепробиваемой черепной коробкой пытается закипеть мозговая манная каша. Не дождавшись ответа, я спокойненько повесил сумку через плечо, засунул бутылку под мышку и протиснулся через турникет.
- Ты где шляешься? – прошипела Фло.
- Обстановку разведал. Гостей – четверо, хозяин – пятый. С охраной, которая внизу, семь, но не факт, что это всё местное население. Быстро переодеваемся и пьём воду, - уже без семи десять.
Ровно в десять в комнату вошёл прилизанный мажордом в кремовом пиджаке. Вежливо пропустив девчонок вперед, передо мной он загородил дверной проход:
- Посидите здесь, юноша, вещи покараульте, нынче в доме много гостей – мало ли что, - хохотнул человек, показывая безупречный ряд явно искусственных зубов. Дверь закрылась, в замке два раза щёлкнул проворот ключа. Ха, я тут банк грабить собрался, а какой-то идиот со вставной челюстью решил запереть меня на туфтовый комнатный замок.
       Представление близняшек шло уже минут пятнадцать. Выступали они великолепно. Пятеро мужчин в возрасте от тридцати до сорока пяти сидели в гостиной на огромном диване, обитом тёмно-бордовой замшей. Ближе всех ко мне находился тип, который, судя по описанию Тео, и был хозяином. На руках он держал большую сиамскую кошку, поглаживая её между ушами средним пальцем с бриллиантовой печаткой. Загнутый крючком на самом кончике хвост недовольно ходил из стороны в сторону. В приглушённом свете гостиной глаза породистой кошки отливали зловещим красным цветом.
- Ну что, кошечки мои, может снимите с себя всё лишнее, - достаточно громко предложил Сникерс.
       Долго уговаривать «кошечек» не пришлось. Я подробно проинструктировал сестёр, как действует RS-состав. Хвала богам, они всё сделали правильно. Проглотив свою порцию, обе сдёрнули свои немногочисленные одёжки и перестали быть людьми. Ткань, из которой изготавливается одежда, не имеет в своём составе, как человеческое тело, 80% воды, а посему реструктурированию не подлежит.
       Я, признаться, и сам обалдел от результата их перевоплощения. На инструктаже мы договаривались о другом. Но их экспромт получился гораздо круче. Две огромные сиамские кошки, весом по полсотни кило каждая, ростом со взрослую пантеру, понеслись по Сникерсовой гостиной, словно торнадо.
       В сумрачном освещении комнаты влажно блестят белоснежные кошачьи клыки, когти, каждый размером с полпальца, наглядно выпущены из бархатистых подушечек лап, уши плотно прижаты к голове, а тёмные гладкие хвосты с изогнутыми концами нервно бьют из стороны в сторону. Но больше всего завораживает свет кроваво мерцающих глаз. Убаюкивающая восточная мелодия, тихо льющаяся из установки домашнего кинотеатра, звучит шокирующим резонансом тому действу, что разворачивается передо мной в гостиной.
       Шикарные бархатные портьеры, красивыми складками драпирующие высокие оконные проёмы, за пять секунд превращены в обвисающие лохмотья. Обивку дивана, а равно с ней и одежду всех сидевших на нём мужчин, кошачьи когти искромсали на такие полоски, на какие обычно мама нарезает домашнюю лапшу – тоненькие, аккуратные, одна к одной, - просто загляденье. Моё предположение оказалось верным, - во время подобных вечеринок охране запрещается включать мониторы внутреннего обзора. В проверенной компании и с такими мерами безопасности Сникерсу сам чёрт был не страшен. А вот пара огромных разъярённых сиамских кошек, появившихся ниоткуда, была в сто, в тысячу раз пострашней целой армии чертей. Резкий хлопок в ладоши вывел милую компанию из состояния ступора. Это я напоминал девочкам, что время на исходе, а нам пора и честь знать.
       Фло и Тола, всё ещё в кошачьем обличье, уже покинули гостиную, как вдруг я уловил какое-то резкое движение – это виновница происшествия, хозяйская сиамка, прятавшаяся во время разгула близняшек под диваном, вылезла оттуда, как только опасность миновала, и запрыгнула на колени своему хозяину. Сникерс глянул на зверька сверху вниз, и тело его как-то странно обмякло.
       Не суетясь и без спешки мы втроём покинули территорию гостеприимного коттеджа. Охрану внизу миновали без проблем, - в мою сторону ни тот, ни другой амбал даже головы не повернули, а кошки протиснулись под турникетом и выскользнули за дверь так, как будто их и вовсе не существовало.
       Дойдя до конца высокого бетонного забора, огораживающего по периметру Сникерсово поместье, Марсово поле, как я мысленно его окрестил, мы увидели папин «Шевроле». Мотор работал вхолостую, из машины никто не вышел. Тео тоже чётко выполнял мои инструкции.
- Давай сумку, - вместо «привет» сказал я брату. Только сейчас до меня дошло, какое чудовищное напряжение я испытал за последние минуты.
- А девчонки где? – спросил он, протягивая мне сумку с их одеждой.
- Сейчас появятся.
И ведь появились. Я отвернулся и сунул им сумку. Не в Занзибаре живём, даже в кошачьей шубке, небось, прохладненько. Я сел рядом с Тео, близняшки плюхнулись на заднее сиденье.
- Как выступление? - спросил Тео и очень обиделся на нас, когда мы, отсмеявшись и успокоившись, попросили его потерпеть до дома.
       Рора, Тео и Родригес в абсолютной тишине просмотрели двухсерийный блокбастер о воздействии RS-состава на не до конца сформировавшиеся организмы. Вторая серия с участием близняшек, как вы знаете, оказалась более удачной. Как режиссеру мне это должно было польстить, - всем известен факт, что продолжения удачных проектов крайне редко оказываются столь же популярными, как первооснова.
- Третья серия предполагает, что мы возьмём за неё «Оскара», - я решил потешить своё тщеславие.
- Никаких серий больше не будет. Ты не врубаешься, что из-за таких вот ноу-хау штуковин отец теперь скрывается, а мама заболела, - но остановить меня уже не мог ни старший брат, ни дьявол, ни господь Бог.
- Это твой окончательный отказ от проекта? – спокойно поинтересовался я.
- Это ваш окончательный отказ от этого идиотизма! – уже в полный голос орал он на меня.
- Не ссорьтесь, мама услышит, - Рора будто ведро холодной воды вылила на голову Тео.
- Мама, - эхом прозвучало в ответ.
       Больше к теме отказа мы не возвращались.
       
***
       
       Достать план здания, в котором располагается филиал «Синема-Банка», было делом нехитрым. Двухэтажный каменный особняк воздвигли ещё до революции. Он не подвергался серьёзной перестройке, но внутренняя отделка такого солидного заведения всё-таки должна была выглядеть достойно. Крысин отец въехал в офис уже после ремонта, значит, договор подряда на ремонтно-отделочные работы подписывался при его предшественнике. Из рассказа Крысы об этом мужике было ясно только одно – внезапная отставка в связи с резко ухудшившимся самочувствием. Да он мне и не был нужен, а вот исполнитель договора – та же турецкая фирма, что строила коттеджный посёлок, где мы вчера так удачно погостили, меня весьма заинтересовал. Если кто и имеет подробный план здания, так это турки.
- Добрый день, девушка, могу я поговорить с Марсом Сергеевичем? – номер офисного телефона был на фирменном конверте, в котором девчонкам выдали аванс.
- Представьтесь, пожалуйста, - услышал я на том конце провода.
- Моё имя ему ничего не скажет.
- Изложите, пожалуйста, вкратце суть дела, - попросил вежливый бесстрастный голос. Сложно было даже определить пол говорившего. Я склонялся к мысли, что это женщина.
- Вкратце не получится. А вот мой вопрос о его любви к сиамским кошкам вы ему, пожалуйста, передайте. Так и спросите: «А что, Сник…, то есть Марс Сергеевич, не хотите ли вы у себя дома ещё парочку чистокровных сиамок завести?» Поняли?
- Минуточку. – Время я не засекал, но прошло явно меньше минуты, как на том конце провода гораздо менее вежливый голос поинтересовался:
- Какого хрена!
- И вам доброго здоровья, господин Сникерс. В круг вашего общения входит некто Хасан-бей Тюро Оглы, исполнительный директор строительной компании «Сераль-корпорейшн». У него есть одна интересующая меня вещь, а у меня есть нечто, без чего ему сейчас приходится крайне тяжело. Предлагаю вам быть посредником в наших переговорах за соответствующее вознаграждение.
- Ты кто? – обалдел от моего напора Сникерс.
- Дрессировщик крупных сиамских кошек, очень крупных.
- Как вы … как это сделали? - охрипшим от нахлынувших воспоминаний голосом просипел мужик.
- Элементарно, Ватсон. Хочешь, и тебя научим?
- Куда выслать машину? – его вопрос на мой вопрос показался мне конструктивнее любого утвердительного ответа. Я назвал адрес клуба, где работают близняшки, и договорился с ним о времени.
       Это воскресенье должно получиться весьма продуктивным.
 

Глава 6.
О делах насущных и минувших

- А-а-а, э-э-э, что это? – Сникерс ткнул в меня перебинтованным указательным пальцем.
- Так это, шеф, его на вашем бумере привезли, - растерянно проговорил тот амбал, который давече наши сумки потрошил. Выглядели оба – и хозяин, и слуга, неважнецки – лицо шефа разрисовано зелёнкой, видать, хорошо кошачьи царапки прошлись по физиономии – ну чисто маскировочный камуфляж получился, а челюсть недостаточно бдительного охранника украшала здоровенная ссадина – запоздалая реакция обиженного хозяина.
- Свободен, - это не мне, а жаль. – Значиц-ца вот какая сявка на меня пасть разинула, - а это уже мне, опять-таки жаль.
- Оставьте свои умозаключения при себе. Ещё старые раны не залечил, - я точно так же ткнул в него пальцем, как он в меня, - а уже на новые нарываешься.
- И чё ты мне сделаешь?
       И я сделал ему то, что он видел каждый раз, заходя в туалет по малой нужде. Для этого мне даже раздеваться не понадобилось. Жаль, что я не догадался экипироваться соответственно случаю, а так бы господин Сникерс получил «известно что в кожаном пальто». Видеть мужской половой орган ростом в метр шестьдесят, одетый в куртку, джинсы и дешёвые китайские «кроссы» мало кому в этой жизни доводилось.
       Мы сидели в креслах напротив друг друга. Безнадёжно испорченный замшевый диван из гостиной был удалён, шторы тоже заменили. Сникерс пил какую-то зеленоватую бурду из стакана для бренди, а мне с кухни принесли серебряное ведёрко со льдом. Я в кино видел, - в таких шампанское подают. Сейчас в нём обитало несколько бутылочек с моим любимым соком. Я повертелся в поисках открывалки, но так и не нашёл. Хозяин потянулся ко мне, вынул бутылочку из моих рук и пальцами открыл металлическую крышку без малейшего усилия.
- Тебе же самому небось запросто из руки прямо сейчас консервный нож сварганить?
- Запросто, только без толку. Реструктуризация - это всего лишь имитация. Я могу сделать свою плоть внешне абсолютно похожей на тот или иной объект, живое существо, субстанцию, наконец, но свойства сымитированного объекта моя плоть не приобретёт.
- Что-то не похоже, чтобы свои когти твои сестрёнки… как там? Вот-вот, сымитировали. Ведь всё вокруг исполосовали.
- Вынужден признаться, что к встрече с вами и вашими приятелями мы тщательно подготовились. Мои сёстры решили реструктурироваться в фурий – это такие уродливые тётки из античной мифологии, страшненькие и злобненькие.
Я вытащил из кармана и помахал перед носом Сникерса полноцветной глянцевой распечаткой кадра из «Ван-Хельсинга» с красавицами-вампиршами:
- Примерно такие. Вот Фло с Толой перед выступлением и нацепили стальные наконечники на пальцы, - эти, - я продемонстрировал ему один. - А кошками они стали внезапно, когда вашу красотулю узрели, - я кивком головы указал на умывающуюся сиамку.
- Да как же… металлоискатель, - забеспокоился Сникерс.
- Элементарно, Ватсон, - я продемонстрировал ему этот нехитрый фокус. – Перчатки снимаются, кладутся на турникет, и пока ваши дебилы ощупывают гостей металлоискателем, нужные предметы отдыхают в пальчиках перчаток. А дальше дело техники и злости. По-моему, только моё присутствие удержало Фло и Толу от более суровых действий в ваш адрес.
- Ну, секьюрити, ну уроды, ну мозгоё…, кстати, а почему ты второй раз меня чужим погонялом называешь?
- О чём это вы? – его вопрос поставил меня в тупик.
- Ватсон – это кто?
- Ой, не надо, не говорите мне, что вы не знаете Шерлока Холмса и доктора Ватсона, - простонал я.
- А чё, должен что ли? Реальные пацаны?
- Нереальные, выдуманные, про них книги написаны и фильмы сняты, - лучше бы он сразу придушил меня своими пальцами-открывалками.
- Я, видишь ли, не в пионэрских лагерях суммарно девять лет отдыхал, а в тамошние библиотеки, знаешь ли, приличным людям ходу нету.
- И кино не видели, и ни один анекдот не слышали? - всё ещё не верил я.
На его отрицательный кивок мне пришлось срочным порядком объяснять ему, кто есть кто в туманном Альбионе. Поняв, что всего Конан-Дойля пересказать ему не смогу, решил остановиться на анекдотах.
- Шеф, я думал у вас опять приступ астмы, - с перекошенным лицом в гостиную ворвался охранник.
- Ты бы меня так вчера охранял, пошёл вон, весь кайф сломал.
- А вот ещё…, - сел я на любимого конька.
- Кончай базар, не могу больше, так и правда до приступа не далеко. Давненько я так не веселился, - он наконец-то смог отдышаться. Смех - великая сила, особенно если у человека с чувством юмора всё в порядке.
- Тогда вернёмся к делу. От вашего приятеля – турка мне нужна схема одного здания, где его компания в прошлом году делала капремонт. Взамен я предлагаю ему решение проблемы с исполкомовским домом, - я в курсе, что санэпидемстанция из-за грибка не даёт добро на сдачу объекта, а турок по-любому не уложится в сроки, даже если антигрибковую обработку он уже начал. Пока обои снимут, пока состав распылят, пока подсохнет, пока по новой обои налепят. Счётчик-то за сорванные сроки уже со среды работает. Какая большая денежка вырисовывается – ужас.
- Что за объект тебя интересует, и как ты можешь решить проблему Хасана?
- Прошу вас, позвоните Хасан-бею. Я слышал, он мужик прижимистый, но сейчас будет вынужден пойти на все ваши условия.
- Сегодня выходной, моя переводчица отдыхает, а человеку Хасана я не доверяю,- в голосе Сникерса чувствовалась вполне объяснимая настороженность.
- Не может быть, чтобы исполнительный директор компании, которая больше десяти лет на российском рынке, не говорил по-русски.
- Ну так, каля-маля, немножко кумекает, но серьёзные вопросы только через переводчика.
- Да я смотрю, вас обдурить, как два пальца об… асфальт, - ладно, не будем терять время, звоните турку.
Хасан примчался к Сникерсу так быстро, что я подумал, будто он на вертолёте прибыл.
Увидев въехавший во двор серебристый мерс, я так и сказал хозяину:
- Такое ощущение, что он тут за углом вашего звонка дожидался.
- Зачем за углом, за три дома от моего. У него же здесь свой коттедж, который будет моим, если у тебя всё получится.
- Ну не зна-а-аю! Вряд ли он отдаст вам свой коттедж, тут одна земля на пол-лимона тянет.
- Всё хозяйство - два триста, на триста пятьдесят тысяч больше моего. И я хочу его для себя, а свой дочери на окончание колледжа подарить, она в Америке на ветеринара учится.
- Нехилый подарочек к диплому, мне бы такой.
- У тебя что, дома нету? – удивился Сникерс.
- Дом-то есть, да вот денежки такие не повредили бы.
- Наколдуй, ты ж мне только что фокусы показывал. – Я собирался ему объяснить, что реструктурировать можно лишь воду или материю, содержащую «аш два о» в процентном соотношении не менее, чем… Но не успел. В гостиную вошел господин Хасан-бей Тюро Оглы собственной персоной.
- Приветствую вас, многоуважаемый, - на турецком заговорил он со Сникерсом. Тот, скривившись, повернулся ко мне, - мол, что я говорил.
- Мой шеф и я также приветствуем вас, многоуважаемый. – У обоих чуваков отвисла челюсть.
- А-а, ты новый переводчик Марса, какой хорошенький, - сделав шаг мне навстречу, он дотронулся до моей щеки. Меня как током дёрнуло. Ну что же, по крайней мере, теперь с этой нехристью басурманской всё ясненько-понятненько. То-то я никак не мог сообразить, чего это мой информатор про личную жизнь Хасана умолчал. Неженат и не был. И всё. Мне бы самому скумекать, что для респектабельного сорокалетнего восточного мужчины отсутствие жены и многочисленных потомков более чем странно.
- Мне не нравится, когда я чего-то недопонимаю, - высказал вполне здравую мысль Сникерс.
- Итак, уважаемый Хасан-бей, наше общение возможно лишь при двух условиях: во-первых, вы держите свои руки при себе, а во-вторых, общаетесь с нами по-русски. И прошу не делать недоумённого вида, я в курсе ваших лингвистических способностей - был сегодня утром на исполкомовском объекте, брал пробы грибка для анализа и случайно стал свидетелем вашего разговора с прорабом Палычем.
- Для чего тебе понадобились пробы плесени? – опять-таки по-турецки спросил он меня.
- Вот для этого, - по-русски ответил я, начиная терять терпение. Я развернул перед его носом кусок шикарных обоев, варварским образом содранных мною со стены злополучного дома. Шикарные они были вначале, до того момента, как их налепили на стену. Потом грибок, окопавшийся в целлюлозе, из которых эти обои и были сделаны, при реакции с водой, в которой, как известно, разводят клей, бурно пошёл в рост. Фиг бы с ним с грибком, если бы дом был обычный, предназначался рядовым трущобникам или военнослужащим. Но он строился для чиновников очень высокого ранга – для новоиспечённых депутатов горисполкома. А по условиям договора за каждый день просрочки сдачи объекта компания Хасан-бея выплачивала штрафные 0,1% в сутки от всей стоимости проекта. Я обильно смочил свой не совсем чистый носовой платок в бесцветной жидкости, которая до нужного момента покоилась в пузырьке в моём кармане, провёл платком по поверхности загаженных грибком обоев и показал этим обалдуям и чистые обои, и будто только что вынутый из упаковки платок.
- Не может быть, - на хорошем русском почти без акцента потрясённо произнес Хасан-бей.
- Ну, вот и славненько, одно условие оказалось вам под силу, думаю, на счёт второго мы тоже договорились.
- Марс, коттедж я тебе продам. По той цене, как мне обошёлся. Аллах - свидетель, мне это даётся нелегко.
- Нет, Хасанчик, ты продашь мне свою хату на десять процентов дешевле – это тебе будет неустойка за то, что полгода из меня идиота делал. По-русски он не понимает, гад такой.
- Сам такой! Грабишь меня совсем. Сейчас мой дом с участком за три миллиона уйдёт, а ты хочешь за два сто хапнуть!
- Какие два сто! Считать разучился? Два миллиона семьдесят тысяч, и не центом больше.
- Господа, будьте благоразумны, - я ещё не озвучил свои условия, а вы уже делите шкуру неубитого мамонта, - я бесцеремонно влез в их разборки. - Помолчите и выслушайте мои требования.

***
       
       После своей проникновенной речи я был выставлен за дверь ради приватного разговора между Сникерсом и голубым турком. Помаявшись в вестибюле минут десять, я решил времени даром не терять, - поднялся на второй этаж и потыркался в разные двери. Одна из них была открыта, - библиотека. Такое количество книг я видел только в кино. Интересно, для чего хозяину столько книг, если он даже Холмса с Ватсоном не знает? Фиг знает, сколько времени прошло, но очнулся я от того, что кто-то немилосердно потряс меня за плечо. Очередной зависон застал меня в неподходящее время и неподходящем месте.
- Зак, он даёт нам полный план здания.
- Не нам, а мне, - я оттолкнул руку Сникерса. – Вы не в доле.
- Я не собираюсь влезать в твои дела, но как научный консультант могу тебе очень пригодиться.
- Ваши услуги мне не по карману.
- А кто говорит о деньгах, речь идет о кайфе. Понимаешь, Зак, засиделся я на одном месте, жирком оброс, а так хочется снова побывать в реальном деле, - в голосе Марса Сергеевича ощущалась такая тоска, что я слегка размяк.
- Скажите мне честно, вы когда-нибудь участвовали в ограблении банка?
- Сберкассу брал в восемьдесят четвёртом в Одессе.
- Судя по задумчивому виду, этот экс вам запомнился надолго?
- Мой первый срок! Меня тогда подельник кинул. И поверь мне, эта тварь – единственный везунчик, который из всех моих обидчиков на сегодняшний день остался безнаказанным.
- Как его имя?
- Филя Мыскин. Погоняло – Шуба. Не люблю вспоминать гада, но история про его кликуху не хуже твоих анекдотов про Ватсона. Мы ж с ним детдомовские, наголодались оба во как, - он провёл ребром ладони под своим квадратным подбородком, - но последний кусок всегда делили пополам. Филька на два года старше меня, ему как пятнадцать стукнуло, его детдомовское начальство в ремесленное училище определило. Он свалил от нас в общагу, но все выходные мы с ним ошивались вместе. По мелочёвке на улице тогда вся наша детдомовская шпана тырила, но меня Филька к этому делу не приваживал: «Успеешь ещё, Марик, в этой жизни дерьма хлебнуть». А я ему в рот заглядывал, во всём слушал. Как-то на майские праздники наш Филя фортель выкинул. Залез в дом к своему мастеру из ремесленного и прямо из-под носа у его жены спёр блюдо с праздничного стола. Притащил в детдом, чтобы всем нашим угощение сделать. На этом блюде салат диковинный такой был. Вкусный, со свеклой и солёной рыбой. А один шкет-еврейчик из новеньких, которому салата не дали, возьми и скажи Филе: «А этот салат – национальное еврейское блюдо. Сельдь под шубой называется, по нашему обычаю хозяйка должна из селёдки-иваси все косточки вытащить и после этого рыбу мелко пережевать, чтобы шуба потом во рту таяла». Филю два часа наизнанку выворачивало, и ни свеклу, ни селёдку он потом на моей памяти ни разу в рот не взял. Вот так он Шубой и стал.
- Странно всё-таки, Марс Сергеевич, что ваш Шуба мог ради денег близкого человека кинуть.
- Знаешь, я в своё время все мозги себе набекрень свернул, но так и не врубился, зачем он меня тогда опрокинул…
- А вы твёрдо уверены, что это именно он, а не кто-то другой из вашей команды вас подставил?
- Мы на дело вдвоём ходили.
- Значит, вас за эту сберкассу замели, а Шуба с деньгами навсегда исчез из вашей жизни. Какой срок вам дали?
- Шесть, но через три года выпустили – амнистия к семидесятилетию Октябрьской революции.
- Марс Сергеич, расскажите, как вы с Шубой ту сберкассу брали.
- Рутина. Шуба почти что один это дело и обстряпал. Я на шухере стоял. А он со своим «Макаровым» кассира на понты взял и всю наличность из кассы забрал. Кассир, падла, на кнопку нажать успела, но мы с Шубой так ещё дёру дали. Заранее договорились, что при отходе разделимся, а встретиться должны были у одной бабы-перекупщицы. У неё-то меня и повязали. А Шуба с баблом так на хате и не появился. Опера его чуть не месяц там пасли. Денег-то Шуба не так много взял, но вот его пушка их шибко заинтересовала. Он ведь как на кассира попёр, так один устрашающий в потолок сделал. Экспертиза по баллистике потом интересное кино показала. Оказывается, из этого «Макарова» за пару месяцев до нашей кассы в Киеве на Крещатике средь бела дня убрали тамошнего казначея. Тамошние воры остались и без счетовода, и без казны. Я конечно про весь этот расклад уже на нарах узнал, но мне от этого легче не стало. Меня в те годы только и спасло, что наш смотрящий запретил братве меня хоть пальцем тронуть. Весь срок за мной как удавы за кроликом следили и те, и эти, - ждали, что у Шубы нервишки не выдержат, и он на меня сам выйдет, а там и про киевскую казну узнать не проблема.
- Вы до сих пор на крючке?
- Берёшь меня в дело или как?
Ненавижу, когда на вопрос отвечают вопросом.
       

Глава 7.
Запросы и ответы

       Времени было в обрез, но я решил, что выцепть Штольца надо по-любому. Из всей нашей инетовской тусовки Штольц - самая загадочная фигура. Про него известно следующее: во-первых, настоящее имя Штольца - Илья Ильич, во-вторых, живёт он в Одессе, а в-третьих, у него, как и у меня, феноменальная память и нестандартная логика. Сколько лет Штольцу, кем работает или где учится, чем увлекается, - меня совершенно не занимает. Для меня главным достоинством Штольца была, есть и будет поставляемая им информация. Информация по Украине, Прибалтике, Белоруссии, Молдове, Румынии, Польше, Венгрии, Чехии, Словакии и иже с ними. Под патронажем Штольца находится вся Восточная Европа. Я слил ему данные по интересующему меня вопросу и уселся ждать результатов. «Аська» крякнула через полтора часа, и я получил от Штольца всё, что нужно. С ответом он прислал мне свою запару. Надо признать, его заморочки были куда проще моих. Я отстучал ему ответ на его запрос и попрощался до следующей недели. У нас негласное правило – один запрос в неделю, но запросы можно копить.
       Сникерс считал, что Шуба его кинул, но кинули-то Шубу. Кинули хорошо, добротно. Так, что найти его было нереально. У кого Шуба разжился тем «Макаровым», неизвестно. В восемьдесят четвёртом достать огнестрельное оружие было достаточно сложно. Сопливому ворёнку просто не повезло. Кто-то избавился и от опасной пушки, и от самонадеянного налётчика. Расчёт был верный: если бы Шубу с пушкой взяли на месте, до отделения милиции он не доехал бы – убит при попытке к бегству, при удачном взятии кассы Шуба просто исчезал по дороге к перекупщице. Жаль парня, но он был обречён при любом раскладе. Как гласит простой закон – нет тела, нет и дела. Отправиться после устранения Шубы его убийцы могли куда угодно, но избавиться от тела Фили Мыскина они должны были только в Одессе или её окрестностях. Итак, для доказательства невиновности Шубы нужно было лишь найти его труп или то, что от него осталось. От Штольца пришла информация по химическому анализу проб воды с одесского водоканала за последние три недели. Вряд ли у убийцы или убийц Шубы была возможность закатать труп в цемент или другой герметик. Тело Фили целиком ли, по частям ли, было в грунте, а соответственно, и в воде. С момента полного распада органической ткани прошло очень много времени, но вода хранит все свои тайны на протяжении миллионов лет, что ей какие-то десятилетия. Главное, правильно сформулировать вопрос. Я воссоздал всю цепочку, реструктурировал её и задал параметры поиска: предположительная дата смерти, пол - мужской, возраст – двадцать лет, цвет волос – русый, перенесённые заболевания – ветрянка, гонорея. Осталось подождать.
- Принтер у меня плюшевый, картридж почти сдох, но в общих чертах ваш приятель выглядел так, - я протянул Сникерсу распечатку. Всё-таки прикольно, когда по одному твоему звонку крутые чуваки мчатся на крутой тачке и доставляют тебя в крутой коттедж.
- Это Шуба, но такую фотку я у него не помню. Откуда она у тебя?
Я объяснил. Сникерс сник. Грустил он, однако, недолго. А вот матерился долго. Когда выдохся, задал мне странный вопрос: «У тебя есть друзья?» Я кивнул. Он посмотрел на меня таким взглядом, каким хозяин смотрит на любимую смертельно больную собаку, которую сам должен пристрелить. Ясен перец, ему надо было побыть одному.
       Сникерс мог себе позволить грустить сколько душе угодно, а у меня в голове работал миниатюрный часовой механизм: «тик-так, Зак-Мак».
       Предупредив маму, что после школы поеду к Крысе, от неё к Родригесу и у него же и переночую, я составил план действий на день. Понедельники я любил, но этот обещал быть дико напряжённым. Одно радовало – ночью позвонил отец. Связь была такая, будто он сидит в глубоком пустом колодце, а его слова доносятся до меня отголоском эха. Разговаривали мы ровно сорок пять секунд. К телефону подошёл я, поэтому разговор был записан на автоответчик. Не знаю, специально папа попросил разрешения сделать звонок именно ночью или такая директива была, но не спать в нашем доме в это время мог только мелкий.
- Привет, Зак. Жаль, что не могу поговорить со всеми, ограничен во времени. Самое главное – за меня не переживайте, я здоров, но работы очень много, так что увидимся через пару месяцев – не раньше. Слава богу, что мама пошла на поправку. Выбиваю у руководства путёвку на двоих на хороший курорт. Обещали дать, как сдадим проект. Вы уж её берегите. Каникулы нормально прошли?
- Да, пап не отвлекайся, расскажи о себе побольше.
- Да что рассказывать-то, я же сказал – у меня всё нормально. Только зуб ноет, тот самый, что ещё до моего отъезда болел - правая верхняя семёрка. Жаль, что так и не долечил, сейчас на стоматолога просто времени нет. Ну, мне пора. Всем привет.
       Записью я займусь позже. Нечто важное, предназначенное только для меня, там точно имеется.

***

- Ты столько интересного пропустил, у нас в конной школе было показательное выступление – я заняла первое место. Папа был категорически против. Говорит: «Опять рёбра поломаешь!» А я только синяком отделалась. – Крыса спустила джинсы и ткнула себя пальцем в правую ягодицу. На коже цвета молочного шоколада синяк был почти не виден. Но моё разочарование сменилось полным триумфом, когда в приоткрытую дверь просунулась любопытная физиономия Виолетты Николаевны. Её маленькие глазки, вечно хитро прищуренные за толстенными стёклами очков, увеличились до объема пинг-понговых шариков. Крыса стояла к двери спиной, свою бонну не видела, поэтому принялась стягивать штаны совсем, нимало не смущаясь от моего присутствия. Не могла же она спуститься вниз к обеду в потрёпанных штанах, переодеться было крайне необходимо. Так и не оборачиваясь и непрерывно болтая, Крыса напялила облегающую длинную чёрную юбку с кружевами по подолу и свободный пёстрый кардиган с узкими рукавами, сильно расширенными книзу. Если вы живёте в одном доме с четырьмя женщинами, а к пятой частенько таскаетесь в гости, то, уверяю вас, вы тоже просто обязаны знать название каждой дамской вещицы, финтифлюшки и того, чему ни один нормальный человек объяснения придумать просто не сможет. «Вчера на распродаже присмотрела такой прикольный стразовый крабик, всего семьсот тридцать рублей – это со скидкой в пятьдесят процентов». Не надо быть Лобачевским, чтобы посчитать полную стоимость экзотического животного, но догадаться, что на самом деле эта штука – уродская зубастая прищепка для волос, слабо даже мне.
- Госпожа Таня, благодарю вас за прекрасный обед, всё как всегда – безупречно. – Я был сама галантность, но на Виолетту старался не смотреть, к концу обеда она своим пинг-понговским взглядом выжгла огромную дыру в моей башке. Крысина мама любит разговаривать со мной. С первой же нашей встречи, когда я заговорил с ней на гаитянском креольском - языке её родины, она была обезоружена. Её светский лоск испарился, и она, к удивлению мужа и дочери, на миг превратилась в маленькую гаитянскую девочку, сбегающую с подружками из закрытой частной школы. Шумные пёстрые улицы гаитянской столицы, крики базарных зазывал и звон колокола Собора Святой Троицы, - о, эти чарующие звуки из её детских воспоминаний. В тринадцать лет родители увезли её в Сан-Франциско, куда она вместе с воспоминаниями забрала с собой лишь старые записи Tabou Combo. Классическим французским мадам Таня владеет в совершенстве. Когда она бывает в хорошем настроении, предпочитает говорить именно на нём, но если бывает зла, то сразу переходит на родной креольский и ругается по-креольски, как надсмотрщик с кофейных плантаций времён колониального рабства. Слава богу, что в доме её в этот момент никто не понимает. Мы нашли с ней общий язык и на литературном поприще. Жанр драмы ей чужд, как и мне, а вот к поэзии она относится трепетно. Например, Верлен и Рембо в оригинале завораживают мадам Таню, она и сама безупречно декламирует французских классиков, но я стараюсь выбирать достаточно редкие отрывки, почти не публиковавшиеся, широко известные лишь в узких кругах литературоведов и компаративистов*. Сегодня я был в ударе и предложил на её суд свою свободную интерпретацию раннего де Мюссе. Получилось длинно, красиво, напевно и очень грустно. Даже железобетонная Виолетта прослезилась. А вот мама недавно расчехвостила меня за эти стихи в пух и прах. «Физическая красота, которая превалирует в твоих вольных переводах, мимолётна. В стихах де Мюссе её, бесспорно, очень много, но они бессмертны не изобилием цветистых эпитетов и метафор, эти слова вырваны поэтом на суд божий из самой глубины души. Это вопль, стон, крик о помощи. А ты за малостью лет пока видишь лишь внешний, наносный слой, не переводи французских романтиков, просто читай и наслаждайся ими. И пиши своё».

       Индиговы ауры наши
       Свиты, как цепь ДНК.
       RS-дети станут старше,
       Спрячут души свои, но пока...

***
       
       Пока я был у Крысы, неутомимый Родригес скинул мне одиннадцать эсэмэсок. Разумеется, от Крысы я поехал прямиком к нему. Живёт Родригес со своей тёткой. В школу он добирается на двух трамваях, но на занятия всегда приходит без опозданий. На этом его дисциплинированность заканчивается. Родригесовская тётя Аля имеет стойкую репутацию практикующей ведьмы и диссидентки. Добрее существа я ещё не встречал. Мать ушла от его отца, когда Родригесу было 4 года. Цыганка, вышедшая замуж за русского парня, не смогла долго жить степенной семейной жизнью. С тех пор о ней в этом доме почти не говорят. Дядю Мишу, отца Родригеса, я видел всего два раза. Он работает на плавучей нефтяной платформе в Норвегии, видимо, зарабатывает неплохо, но в наше время хорошие заработки родителей крайне редко совместимы с хорошим воспитанием детей. Тётя Аля не является сестрой дяди Миши, она была женой его покойного старшего брата. Тётка обожает племянника, готовит ему разные вкусности и с маниакальной подозрительностью следит за чистотой его носовых платков.
       Я нарисовался в их скромной двухкомнатной квартирке в самый подходящий момент. Тётя Аля кормила ужином своего ненаглядного Тимочку. После изысканного обеда с семьёй банкира тёткина стряпня показалась мне пищей богов. Настоящий украинский борщ и мясо

*Компаративисты – учёные, которые занимаются сравнительным анализом (примеч. автора).
по-татарски с капустой-ча были сметены двумя оглоедами за пять минут. А её маринованные опята могли бы взять Гран-При на Русской неделе в Лондоне. Вкусная еда и тёткино воркование вокруг нас размягчили моё душевное состояние до консистенции фруктового киселя. Я блаженствовал. Даже тёти Алин вопрос о здоровье мамы не смог испортить мне настроение. Что знал от врача, я выложил. Она покачала головой и посидела несколько секунд в задумчивости:
- Привезите-ка её завтра же ко мне, - наконец-то она нарушила молчание. - Я бы и сама к вам выбралась, да что-то ноги в последнее время стали отекать. Иногда и за хлебом сходить не могу.
- Тёть Аль, я же тебе говорил, - возмущённо вскинулся Родригес.
- Да знаю, знаю уж. Служба доставки и все такое, ну что я могу поделать, если у них там в сервисе такой безмозглый народ сидит, который «Бородинский» от «Нового» отличить не может!
- Вот раньше время было: чёрный, белый и батон. И никакой проблемы выбора, - я попытался сумничать.
- Во-первых, вряд ли, Зак, ты помнишь это время, а во-вторых, нельзя говорить про хлеб, что он «чёрный», вообще не надо говорить о еде плохо. Если тебе не нравится та или иная пища, откажись от неё, но воздержись от обидных комментариев.
- Тёть Аль, а может человек не верит в эти теории о силе слова. Может ему по фиг, может он привык говорить то, что думает, мо… - Родригес поперхнулся на полуслове, я тоже обалдел: белая кофейная чашка, из которой он пил какао покрылась паутинкой трещин. Не сговариваясь, мы выползли из-за стола и как два нашкодивших бурундука юркнули в спальню.
- Какое сегодня число? – поинтересовался у меня Родригес.
- Двадцатое.
- Чёрт, как я мог забыть. Полная луна. Спорить с ней в эти дни крайне нежелательно. А тётю Риту вы привезите завтра же, пока сила на пике.
- Ну чувак, не ожидал я от тебя.
- Да я и сам от себя не ожидал. Но в доме последние полгода такое творится...
- Ты бы знал, что у нас в доме последние четырнадцать лет творится.
 
***

- Мам, ну пожалуйста, давай съездим к Родригесу. Ты же сегодня себя получше чувствуешь, даже гулять ходила. Тео за руль сядет, у Фло с Толой выходной, так что ужин за ними. Мама в сомнении пожала плечами:
- Даже не знаю, мне с кафедры одну кандидатскую на рецензию подкинули, хотела вечерком почитать.
- Какая тема? - я уже понял, что без жертв не обойтись.
       Дорога от нашего дома к Родригесу заняла полчаса, всё это время я сидел на заднем сидении, читая черновик кандидатской. Сто сорок страниц компьютерного набора десятым шрифтом одинарным пробелом были прочитаны мною за двадцать девять минут. Я бы справился и быстрее, но Тео, похоже, никогда не слышал о том, что дорожные ямы надо объезжать и на поворотах газ сбрасывается, а не добавляется. С аспиранткой Воробьевой О.Н. всё было ясно. Девочка старательная, однако, звёзд с неба не хватает. Работа сделана на совесть, но души там нет. Я маме так и сказал.
- Ошибок много? – её голос звучал устало и как-то равнодушно.
- Орфография безупречна, с пунктуацией можно поспорить, стилистику лучше не трогать.
- Ну и хрен с ней.
Если бы Тео в этот момент как раз не остановился у нужного подъезда, без аварии бы не обошлось. Мы в четыре ошалелых глаза уставились на маму.
- Что? – из каких-то невообразимых далей она всё-таки вернулась на эту грешную землю.
- Ты сказала «хрен», - почему-то краснея, пробормотал брательник.
- Не может быть. Зак?
Я пожал плечами: «Мол, с кем не бывает».
- Айда, нас ждут.
- Добрый вечер, тётя Рита, тётя Аля в маленькой комнате, у нее ноги болят, она извиняется, что не может выйти, но вас очень ждёт. Пойдёмте.
       Родригес проводил маму в спальню, плотно закрыл за ней дверь и уселся рядом со мной на диване. Мы сидели молча, а я был готов вскочить и рвануть на кухню, чтобы ударить чем-нибудь тяжёлым по тупой башке брата из-за его радостного перешёптывания по мобильнику. Мир может развалиться на куски прямо у него на глазах, но он ни за что не прервёт своего любовного щебета с очередной молекулой в непрерывной ДНК-цепи его увлечений. Мои мысли о Тео плавно перетекли в мысли о Сникерсе. На мой вызов он ответил сразу:
- Я сейчас над Чёрным морем, красотища-то какая. Заходим на посадку. Сто лет не летал.
- Марс Сергеевич, вы себя хорошо чувствуете?
М-да, догоревался мужик до белой горячки.
- Лучше не бывает. Зак, я в Одессу-маму лечу! Извини, что тебя с собой не позвал, школу пропускать нельзя.
Какая, блин, школа! У всех вокруг просто мозги набекрень вывернуло, а он – школа.
- Почему у вас мобильник включен? В самолёте нельзя, особенно при взлете и посадке.
- Так я ж на частном. Тут можно.
 Коне-е-ечно, для частных самолетов законы физики по-другому работают. Я только сейчас сообразил, что разговариваю по своему мобильнику с другой страной, пожелал Сникерсу мягкой посадки и попрощался.


Глава 8.
Не очень видное и вероятное

       Дверь спальни открылась, - вышла тётя Аля. Выглядела она болезненно, но улыбалась своей обычной светлой улыбкой. Я с тревогой смотрел на неё.
- Мама задремала, это минут на десять-пятнадцать, не больше. Я вот что тебе скажу, мальчик, у вас есть два пути решения проблемы: первый – это возить её ко мне как можно чаще, а я, пока жива-здорова, буду помогать, чем могу. Второй путь – это операция, шансы хорошие, но тридцать дней – это критический срок. Ты понял? По глазам вижу, что понял. Её последняя коронарография неутешительна: стенокардия в любой момент может обостриться, сосуды сужены почти критично, так или иначе это закончится инфарктом, а тут ещё гипертония. Мое мнение – инфаркт она не переживет. По-видимому, об аорто-коронарном шунтировании ты теперь знаешь всё. От себя могу добавить лишь одно, - вшивание имплантанта в обход суженного сосуда – дело рискованное, но это единственный выход. Рита знает и об операции, и об её стоимости, перед выпиской она написала отказ в больнице. Очередь на социальную операцию будет тянуться не меньше полутора лет, ей все равно не дождаться.
       «Тридцать дней, тридцать дней, тридцать дней», - пульсировала единственная прилипчивая мысль в моей голове. Все мои расчёты летели к едрене фене. Сегодня понедельник, и хотя ещё не всё готово, я решил не тянуть до следующего вторника. Проведем захват «Синема-Банка» в субботу, в двенадцать ноль пять по московскому времени. Три дня экономии при нынешнем раскладе дают нам существенное преимущество, да и на день рождения мистера Барбье удачно попадаем. Осталось поставить в известность команду.
- Чудненько, заграбастаем денежки пораньше, - Рора выразила общее мнение.
- Мы не возьмём из «Синема-Банка» ни цента. Ни одной канцелярской скрепки не должно быть вынесено из здания. Мы идём туда не воровать деньги, а зарабатывать их. – Я предполагал, что реакция на мои слова будет бурной, но гробовой тишины от своих подельников, конечно, не ждал.
- Зря я вам это сказал. Первоначально планировал поставить перед свершившимся фактом, но передумал. Постарайтесь понять мою логику: ограбив банк, мы ставим под угрозу своё дальнейшее существование. Кроме нас о банке знают двое: Сникерс и Хасан, а что знают двое, то знает и свинья. Представьте, что мы сорвали куш. Что мы будем делать с деньгами? Выслушав интересные версии о применении украденных средств, я остудил их пыл:
- Можете засунуть себе в зад…в задний карман брюк все ваши радужные фантазии. Ограбив Барбье, мы должны будем свалить не только из города, но и из страны, исчезнуть с этими деньгами навсегда. Возможно, через оффшоры получится оплатить мамино лечение, но мы никогда не сможем больше с ней видеться, ни с ней, ни с отцом. Это в лучшем случае. В худшем, маму заберут на обмен – украденные деньги и наши головы на её неприкосновенность. Вы этого хотите?
- Какого хрена тогда ты вообще всё это затеял? –иногда Тео умеет задавать правильные вопросы.
- Мне нужен Сэм Барбье, а не его банк. Я буду на него работать и получать достойные деньги за достойную работу.
- А нельзя ли найти работодателя поближе? К Марсу Сергеевичу, на худой конец, устроился бы.
Предложение Толы не было лишено смысла, но её упоминание про худой конец пробило меня на «хи-хи». Проржавшись, я рассказал им про фокус с реструктуризацией у Сникерса.
- Ну ты и скотина, - восхищённо отреагировал Родиригес, - а запись есть?
- Кончай базар, - прекратила всеобщий гвалт Фло. – Продолжай, Зак. Что за работу ты собираешься делать для Барбье, и как это связано с проникновением в его банк?
- Сэм Барбье, старый сквалыга, сидит на своих миллиардах и трясётся, что после его смерти они попадут не в те руки. За свою долгую жизнь он был женат пять раз официально и раз пятьдесят неофициально. Ни одна из его женщин не родила ему ребенка. Его сперма стерильна – видимо, Господь Бог не любит давать возможность плодиться таким мразям, как Барбье. Резонный вопрос: откуда я знаю, что он мразь? Ответ: он со своими подручными снимал на «Барбье–Синема» фильмы для Адди Шикльгрубберра, известного вам под кличкой Гитлер. Весьма специфические киношки, скажу я вам. У меня на флешке есть один фрагмент, как он мне достался, лучше не спрашивайте.
- Как ему удалось избежать наказания за участие в нацистских зверствах? - из-за злости голос Толы стал на два тона выше.
- А где тут участие? Свидетель и хроникёр – и не более. Его лица нет ни на одной плёнке, его подписи нет ни в одной платёжной ведомости рейхсканцелярии. Все стёрто, уничтожено, сожжено.
- Он же чудовище! С таких надо живьём кожу сдирать! А ты у него работать собрался. Ты мне после этого не брат, - Аврора швырнула на пол ни в чём не повинную Басю и собралась гордо покинуть наше сборище. Но кошачье любопытство пересилило, и обиженная Бася снова была заграбастана в пламенные объятья.
- Да, сестра, непогрешимая ты наша, я буду на него работать и не просто работать. Я буду пахать как вол круглыми сутками, чтобы сделать для него то, что он не может получить за все свои деньги. Я сделаю ему сына, наследника его миллиардов, того, кому отойдёт все его состояние. И мальчик этот будет таким, каким Барбье мечтает его видеть. Голубоглазым, светловолосым, стройным юношей – настоящим арийцем. Сверхчеловеком! Покорителем Вселенной.
- Кто знает номер ближайшей психбольницы? – как бы между прочим поинтересовался Родригес.
- А почему бы старику не заказать себе клона: и дешевле, и надёжней? – Тео умнел прямо на глазах.
- Потому что. Старику нужна династия, и у его наследника обязательно должно быть потомство, так что ему подходит только мой метод. Поймите же, наконец, он полвека ждал чуда. У меня есть сверхсекретные данные о вложениях Барбье в ту сферу медицины и генетики, которая касается его патологии. Суммы впечатляют, но дело движется крайне медленно. А времени у него нет. Это единственное, что нас объединяет – катастрофическая нехватка времени.
- Ты попадаешь в банковское хранилище, - Родригес наконец-то повернул дискуссию в нужное русло, - денег не берёшь. А что там делаешь, записку оставляешь или диск с информацией? А давай мы этого урода туда позовём, все на месте и перетрете.
- Родригес, ты DVD поменьше смотри. Никто никого никуда приглашать не будет. Никаких писем мы оставлять не будем. Мы сделаем скромный подарок мистеру Барбье ко дню рождения – вот эту рамочку повесим на стеночку.
- А когда у него день рождения? – Рора любит праздники, особенно дни рождения.
- В эту субботу, когда же ещё. Рора, не встревай пока, и вообще ты, кажется, собиралась отречься от меня и покинуть наше общество. – Она показала мне фиолетовый чау-чаувый язык и невозмутимо продолжила мучить Басю. Эта её любовь к сомнительного вида сладостям может плохо кончиться. Язык фантастической расцветки сбил меня с толку, и я начал объяснять присутствующим, чем грозит употребление в пищу продуктов питания с красителями класса Е. На Е-211 Рора свой леденец всё-таки выплюнула. Целилась она основательно, но попала не в меня, а в Тео, - он крайне неудачно дёрнулся в этот момент. Мамино появление на пороге гостиной в очередной раз предотвратило третью мировую.

***
       
       После ужина мы были расквартированы на ночлег. Родригес залез в наш любимый гамак, – папа предлагал в каждой спальне повесить этот шедевр человеческой мысли, но брат и сёстры отказались, а мы с Родригесом мой гамак обожаем. Мне, например, в нём лучше всего спится. У меня с детства какие-то странные взаимоотношения со сном. Если нормальному человеку для полноценного отдыха необходимо не менее семи часов сна, то мне хватает пяти, но я никак не могу определиться со временем. Чаще всего я сплю ночью: с двенадцати до пяти или с часу до шести. Но иногда на меня накатывает и днём. До двух-трех дня я еще держусь, как могу, но потом просто засыпаю на ходу в прямом смысле. Мне даже из пятого класса в седьмой пришлось проскочить экстерном из-за второй смены. В позапрошлом августе приехали члены комиссии из горроно посмотреть на чудо-ребенка, которому врачи запретили учиться во вторую смену из-за редкой болезни – нарушения сна, а обратно уезжать не хотели. Я могу найти общий язык с любой аудиторией, и иногда в общении бываю просто душка. Мне тогда, действительно, очень не хотелось переходить в другой лицей или учиться во вторую смену. Хорошо хоть в нашей школе было два седьмых класса – теперь мы с Ророй учимся в параллельных девятых. Сегодня днём после школы я успел поспать, меня как раз приезд Родригеса разбудил, потом мы проводили военный совет, который чуть не закончился дракой, теперь надо было заняться делом. Но спокойно начать работать мне не дали. Всех интересовала дешевая пластиковая фоторамка, запаянная в целлофановую обёртку.
       Мы сидели тихо как мыши. Я лично это выражение считаю неправильным. Только тот, кто живет в частном доме и ведёт многолетнюю безуспешную борьбу с мышами, поймёт меня. Обитателям городских квартир чужды все прелести мышиного топотания по ночам, их шумные разборки при делёжке деликатесной засохшей корки, случайно обронённой за кровать и благополучно забытой. Мыши могут шуметь очень сильно. Их наглость может сдерживать лишь присутствие кошки. Я повертел головой – ну конечно, Бася была здесь. В гамаке с Родригесом. Она его почему-то любит. По крайней мере ни разу не нагадила в его кроссовки, тогда как нам с Тео приходится ставить всю нашу обувь в специально приобретенные мамой плотно закрывающиеся коробки. Вот и сейчас эта морда расселась у вальяжно развалившего Родригеса на животе и передними лапами выдаивала из несуществующих сосков молоко. Многие кошки даже во взрослом возрасте топчутся передними лапками по чему-нибудь мягкому и тёплому – это сказывается подсознательное воспоминание о маме-кошке, которую котята массируют для лучшего притока молока. Я объяснил прибалдевшему чуваку, что к чему. И он от греха подольше сдал Басю на руки подоспевшей ревнивице Роре.
- И чем только ты её заманиваешь? Весь вечер от тебя не отходит, - Аврора наклонилась к Родригесу и стала тщательно его обнюхивать. Он шарахнулся от неё и, не удержав равновесие, свалился на пол. Его попытки уползти под мою кровать не увенчались успехом.
- Валерьянкой вроде не пахнет, - задумчиво проговорила Рора, - может флюиды какие-нибудь. Зак, ну чё ты опять надо мной ржешь?
- Да не над тобой, - держась за живот, я показал на сладкую парочку. Под мою низкую кровать Родригес поместился частично, за ним туда же пыталась пролезть Бася, но он всячески отпихивал от себя упиравшееся животное.
- Спасите, кошки школьников насилуют, - не удержался от комментария вошедший Тео. При этом он весьма похоже подделался под голос Родригеса. Тут уж и близняшки не выдержали – перед уходом на смену заглянули на огонёк, вернее, на наш ржачный шумок. За пять минут я объяснил всем функцию загадочной рамочки.
- Да, это должно сработать. Расходимся, RS-детки. Всем спокойной ночи, - свершилось чудо, Тео действительно добавил десять пунктов к своему IQ. Теперь у него этот показатель равен примерно 50 баллам.
       Наконец-то дом уснул, и я смог начать работу. Реструктуризация генома того или иного образца органической материи не возможна без обмена ядра клетки и цитоплазмы. Синтез происходит непосредственно в цитоплазме после воспроизведения белком нужного ядра. ДНК сама решает вопросы и по количеству, и по качеству производимого белка, в общем, ведет себя предсказуемо. А вот РНК – строптивая лошадка, может скакать резво, да завезти совсем не туда, куда надо. Мои расчёты были прерваны почтовым сигналом – кто это сподобился на ночь глядя? Крыса. Мы с ней как-то договорились переписываться на литовском. Мои точно по-литовски ни бум-бум, а для Крысы главное, - чтобы Виолетта не смогла прочесть. Я, похоже, в последнее время с головой не дружу, раз не могу сообразить, о каком обрезании в Крысином письме идёт речь. Залез на сайт-словарь, сверил перевод, точно – обрезание. И тут до меня дошло. Её бабушке-эфиопке тоже, небось, в своё время обрезание сделали. Не знаю, как на сегодняшний день, но по данным 2004 года более 70 миллионов африканских женщин ежегодно проходят через эту дикарскую процедуру. У женщин обрезание бывает трёх видов, главное, чтобы Крыса не соглашалась на фараоново – самое страшное. Немудрено, что я почти забыл когда-то прочитанную информацию. Кромсать несчастных девчонок изуверским способом и при этом внушать им, что иначе их замуж никто не возьмёт, могут только дикари. Но мадам Таня – не дикарка. Может, это не её идея. Тогда чья? Я поинтересовался. Ответ меня ошеломил.


Глава 9.
Суббота начинается в субботу

       Вечер пятницы удался на славу. Последним вопросом на повестке дня был вопрос о большом пальце правой руки господина Норкейса – Крысиного отца и управляющего местным филиалом «Синема-Банка». Рора разочарованно засопела, когда ей объяснили, что отрезать этот самый палец у мужика мы не будем. Я продемонстрировал команде пробирку с физраствором, в котором индифферентно бултыхался кусочек моей кожи. Не будем вдаваться в подробности, с какой части тела я срезал тонюсенький слой кожного покрова размером полтора на два сантиметра. Скажу только, что теперь на нем была абсолютно точная копия поверхности банкирского пальца. Хорошо хоть до сканирования сетчатки глаза дело не дошло.
       Сейчас суббота, на часах десять тридцать, и вся команда уже в полном сборе. Перед самым выходом я раздал каждому по пузырьку с дозой RS-состава. Покрепче завинтив крышечки на трёх баллонах с обычной водой, загрузил их в свою школьную сумку, затем сверху бережно уложил рамочку и решил потискать подвернувшуюся под руку Басю. Примета у меня такая есть – чем громче кошка завопит, тем удачнее всё сложится. Можно было бы ее и за хвост дёрнуть, чтобы вопль получился погромче, но, по-моему, и так ничего. Раз молостновский Бакс поддержал её ор своим воем, значит, слышно было на самом деле хорошо. Я сбежал вниз, влетел в гараж: все уже на местах. Аврора, как всегда, за штурмана, в ушах наушники от телефона, жаль, что Басин концерт пропустила. Живописная группа на заднем сидении - Родригес сидит ни жив, ни мёртв между близняшками, а эти хулиганки, наклонившись друг к дружке, шепчутся через его голову. Судя по его малиновой физиономии, тема их разговора чрезвычайно пикантна. Мой приход спас чувака от страшной участи быть заболтанным заживо. Я перетащил Родригеса через Толу, втиснулся между ними и вежливо пнул в сиденье Тео. Мы поехали.
       Мамы дома не было. Вчера утром под благовидным предлогом морения тараканов, которых у нас отродясь не водилось, мы отправили её к деду с бабулей. Она бы ни за что не поехала, но надо было видеть меня и чистюлю Родригеса, когда мы с ним побирались с лабораторными баночками в чужих подъездах возле подозрительных квартир. Всем добытым тараканам предварительно была скормлена приличная порция химилина – эта сварганенная мною на досуге смесь гарантировала безболезненный уход на тот свет любого экземпляра о шести ногах. У пауков почему-то наблюдался стойкий иммунитет, - может всё дело в лишней паре ног. А вот запатентовать препарат для борьбы с колорадским жуком имело смысл. Хотя о чём это я? У нас ведь не дадут – у нас ведь украдут, однозначно. А для дальнейшей работы с Барбье химилин может пригодиться. Родригес в шутку предложил мне дать тараканам RS-состав. Шутка шуткой, но после Баси мне как-то резко расхотелось экспериментировать над животными.
       Я очень люблю Марка Твена, прощаю ему все его неинтересные вещи из-за одного чувака по имени Том Сойер. И со всей ответственностью заявляю, что это именно Том и рыжий кот его тётки вытащили меня с того света, когда мне было девять лет. В нашей семье не вспоминают этот случай. И я не буду вдаваться в подробности. Скажу лишь, что я лежал в тяжёлом состоянии в хирургическом отделении центральной детской клиники, и мне можно было делать только три вещи: дышать, смотреть и слушать.
       Когда я очнулся от наркоза и смог сфокусировать зрение, увидел, конечно же, её лицо. Она наугад открыла старенький, потрёпанный томик, заботливо обёрнутый в целлофан, и начала читать. «Кот и болеутолитель». Очень-очень странно, что именно на этой главе открылась книга. Я ещё мысленно усмехнулся тогда: «Болеутолитель мне сейчас не помешал бы». Мама была расстроенной и усталой и читала без особого выражения, еле слышно, чтобы не потревожить таких же несчастных, как я, соседей по палате. До сих пор не пойму, зачем она устроила это внеклассное чтение, но мне оно очень помогло. Организм прощался с наркозом, боль внутри меня росла и ширилась, всё горело, и нестерпимо хотелось кричать и плакать, но залихватски выплясывающий блохастый рыжий Питер и умирающий со смеху шалопай и шкодник удивительным образом не давали мне этого сделать.
       Всем котам и кошкам, безвинно замученным на лабораторных столах, посвятил я этот эксперимент, - напоил Басю RS-составом.
       Дождался, когда Бася выйдет из ванной, - у неё там персональное ведро-поилка, она из мелкой посуды не пьёт, поймал, зажал между колен и влил в орущую кошачью глотку десять граммов RS-состава. Реакция была мгновенной. Её задние лапы вытянулись и покрылись плотной чёрной коркой, передние стали короче, но массивнее раза в три. Туловище видоизменилось до состояния карикатурно намалеванной пивной кружки. Она сделала пару шагов на своих ножках-ходульках, получилось коряво, - её заметно заваливало на правый бок, хвост же при этом не помогал ей балансировать, а, наоборот, всячески мешал, дико крутясь, как лопасть вертолётного винта. Кошачьей морды на голове у этой RS-кошки не было и в помине. Была сплошная комковатая масса бурого цвета с шевелящимися отростками-макаронинами на месте ушей. Размер псевдо-Баси увеличился почти в два раза. Для RS-реакции это невероятно много. Преодолеть закон сохранения массы тела при реструктуризации любой биомассы не смог даже ваш покорный слуга. Если бы мне вдруг заблагорассудилось стать синим китом, то я, разумеется, им стал бы. Представьте себе синего кита, который, как в том анекдоте, много пил, курил и болел, - кита размером с овечку. Я даже на недоношенного китёнка не потянул бы. Вот так-то. Теоретически такие параметры, как рост и пропорции, можно увеличить, или уменьшить, но тогда возникнет несуразица с координацией и внешним видом. Аврора за день до эпизода с Басей упросила меня сделать из неё Дженнифер Лопез, всего на пять минут. После реструктуризации она не могла устоять на ногах со смещённым центром тяжести сзади ниже талии и значительным перевесом спереди выше той же талии. Проще говоря, зад и грудь кинозвезды имели явный перевес не в пользу моей тощей сестрички. Тот факт, что Бася, видоизменившись, так увеличила свои пропорции, предполагал дальнейшее серьёзное изучение. Кто же был прототипом её реструктуризации? И вот она, то есть оно разверзло образовавшуюся между ушами-макаронинами щель. Я ждал что-то типа «охренел, чувак», сказанного Аврориным голосом, но оно зарычало, обнажив два ряда серповидно изогнутых желтоватых клыков. Очень острых. Это был Бакс. Я понял, в кого мечтает превратиться добропорядочная семейная любимица, вот чей образ накрепко засел в ветреных кошачьих мыслишках. Ясно, зачем ей всё это понадобилось. Затем, чтобы отгрызть одному ретивому умнику по имени Зак Холан важнейшую репродуктивную часть его драгоценного тела. Мама, мамочка, спасите!
       Если бы я влил ей на пять грамм больше, сейчас бы вы эти строки не читали.

***

- Прибыли, - голос Тео вывел меня из задумчивости.
- Какие прибыли, от вас одни убытки, - на мою шутку никто не отреагировал. Нервы и так у всех на пределе, вон морды какие хмурые. Какого чёрта тогда у меня рот до ушей? Необходимо срочно собраться, стать серьёзным и взяться за работу. Надо подумать о чём-нибудь грустном, тогда всё сразу придет в норму. Мне даже мозги напрягать не пришлось. Вспомнил про Крысино обрезание, - взгрустнулось будь здоров. Пройти через этот обряд Крыса должна была через три месяца. И причина было настолько банальной, что я не смог найти ни одного аргумента против. В конце этого года Крыса уезжала в Бурунди на смотрины к старшему внуку тамошнего правителя. Она готовилась к предстоящему кастингу невест весьма основательно, хотя ни разу вживую не видела жениха. А для кандидаток в невесты наследника престола бурундийский этикет выдвигал незыблемые требования, в число которых входило и обрезание. Что я мог ей сказать, может примерно это: «А не послать ли тебе куда подальше затею о будущем престоле со всеми вытекающими из этого благами, и не остаться ли моей преданной подругой до конца своих дней?» Если бы я задал ей этот вопрос, то получил бы один из важнейших ответов в своей жизни. Но пока я сижу в маминой машине, и сам отвечаю на вопросы. Сам спрашиваю, сам отвечаю:
- Что делает Тео? Сидит в машине и ждет Норкейса. Как только тот выходит из своего «Лексуса», я получаю от Тео сигнал. Кто у нас Фло и Тола? Жена и дочь Норкейса, нейтрализуют его на девять минут. Родригес – ты начальник смены охраны, я – сам Норкейс. Аврора, повторим ещё раз, что делаешь ты: лежишь на банковской тележке и не шебуршишься. Один звук, и мы покойники. Отчихайся, отсморкайся и отпукайся сейчас. От тебя зависит всё. А пукать, кстати, было необязательно.
- Чуваки, я сейчас реально убью этого гада! Мало того, что деньги брать не разрешает, так еще и мешком меня работать заставил. И кстати, это не я пукнула!
- Извини, действительно, это не ты. Ты же тихо пукать не умеешь. Мы бы все услышали. Как в прошлый раз на концерте в консерватории. Мужик, который на органе играл, даже обернулся. Куда его слабому инструменту до твоей волынки, - я с восхищением покосился на Рорин зад.
- Ну, я сейчас кому-то по бубну настучу, - не осталась в долгу Аврора, прицельно метя в мою гениальную голову.
- Так, меломаны, брек. Через четырнадцать минут банкир должен прибыть, - Тола в шубке Fendi, которую мадам Таня позавчера сдала в химчистку, смотрелась шикарно. А вот Фло еле-еле влезла в Крысины шмотки. На мне неплохо смотрелся костюм Норкейса и позаимствованное у него же терракотовое кашемировое пальто. Вещей пока не хватились, но обнаружить пропажу могли в любой момент. Виолетта и так последние дни была на взводе, а вчера так и вовсе ни на шаг от меня не отходила. Спасибо Крысе, что отвлекла её на минуту, тут-то я вещички из гардеробной комнаты и слямзил. До вчерашнего дня я как-то не задумывался о вместительности своей школьной сумки. А вчера убедился, что в заурядную мальчуковую сумку для школьных прибамбасов может вместиться средних размеров карликовый бегемот. Что до девчачьих сумок – это парадокс. Аврора ходит в школу с сумочкой размером с футляр для CD-дисков, и все вещи при этом складывает в шуршащие пёстрые пакетики, число которых может достигать пяти штук. Нормальный человек сложил бы всё это в одну вместительную сумку, но Рора на мое рационализаторское предложение категорично заявила: «Сам и ходи со своим баулом». При этом и недели не проходит, чтобы она не потеряла один из своих многочисленных пакетиков. Женская логика – это абсолютный логический вакуум.
       Из банка вышел Игорь Витальевич Семёнов – начальник службы охраны. Он пересёк улицу и вошел в кафе, расположенное как раз напротив «Синема-Банка». Каждую субботу Игорь Витальевич заходит сюда ровно в двенадцать ноль-ноль, – именно в это время у него начинается получасовой обеденный перерыв, - чтобы купить восхитительный бисквитный рулет с начинкой из ванильно-фисташкового крема. Рулет дорогущий, а Семёнов каждый раз берёт его ровно один килограмм. На воскресенье ему хватает. Насколько я понял – это было единственной слабостью начальника службы охраны. Обычно в кафе он находился три-четыре минуты. Но сегодня он задержится здесь на пятнадцать минут. Следом за Семёновым в кафе зашла Тола. Либо шуба на Толе смотрелась слишком шикарно, либо Тола в шубе смотрелась сногсшибательно, но Семёнов, забирающий со стойки сверток с рулетом, замешкался. Тола, подплывающая к стойке, вытаскивала из кармана сотовый телефон и уронила его. Он упал аккурат под левый ботинок Семёнова. Игорь Витальевич его, разумеется, поднял и подал Толе. Сестра кивнула и даже не взглянула на, вообще-то, симпатичного Семёнова. Парадокс ситуации состоял в том, что Тола была в плотных кожаных перчатках, а руки Семёнова были не защищены. Именно этим способом я заразил вредоносных Молостновых новогодней диареей. Намазал их дверные ручки составом без цвета, без запаха, без побочных эффектов. Контакт через кожу рук обеспечил тётю Любу и дядю Лёню поносом на целый день. На этот раз консистенция была такова, что Семёнов сразу после ухода Толы засел в туалете на необходимую четверть часа.
       В здание банка мы вошли втроём: я, Рора и Родригес. Я уже был управляющим, Родригес – Семёновым, а Рора была одета в папин рабочий синий халат, под которым у неё ничего не было, и неприметные кожаные шлёпки на босу ногу.
       Замаскированная мною под рубин галстучной булавки видеокамера добросовестно фиксировала каждое мгновение рабочего дня господина Норкейса с понедельника по четверг уходящей недели. Этого хватило, чтобы понять схему попадания в святое святых любого банка – центральное хранилище. Войти туда одному без сопровождения разрешалось только управляющему, и то не всегда, а в особо оговоренном внутренним регламентом случае. Процедура такого посещения следующая – положить в сейф энную сумму наличных, не выкладывая их из запломбированного банковского мешка. Кто-то вне банка упаковывал в особый мешок особые деньги, ставил особую пломбу и передавал особому человеку. Этот человек, а им и был управляющий, никогда не знал, какую сумму он оставляет в хранилище, но знал, что через короткий промежуток времени к нему в банк подъедут два опять-таки особых человека и по особому распоряжению эти деньги заберут. Вполне логично было бы поинтересоваться, откуда банкир привозит деньги, и куда потом эти деньги забирают не известные ему лица. Разочарую вас, - я не удосужился узнать. Но зато я узнал, что денежки в мешочке являются залогом успешного проведения некоторых финансовых операций весьма сомнительной чистоты, в которых первую скрипку играет «Синема-Банк». Клиент банка делает ряд крупных денежных переводов за рубеж своему партнёру по бизнесу. Напрямую партнёр получить эти деньги не может, так как товар не принадлежит к роду тех, что официально заносят в таможенные реестры и налоговые декларации. Фирмы, через чьи счета прогоняются деньги, существуют даже не один день, а два-три часа, - ровно столько, сколько необходимо для оформления электронного платежа. Процесс запутанный и небезопасный. Банкам приходится непросто, потому что банки сильно рискуют. Сэм Барбье риск не любит, но к деньгам относится очень уважительно. Поэтому он не отказывается от участия в сделках подобного рода, но вынуждает клиентов уважать его правила – никакого риска для его банка быть не должно. Деньги в длинной цепочке переводов не ровен час могут затеряться, поэтому банк оставляет у себя на хранение залоговую сумму, равную сумме отправленного перевода. Удивительное дело, но требование «Синема-Банка» в подобного рода сделках всегда выполняется неукоснительно. Другие банкиры тоже пытались качать права, но после таинственного исчезновения одного банкира и скоропостижной кончины от острой сердечной недостаточности другого, ни разу в жизни не пожаловавшегося на сердце, воинственный пыл ныне здравствующих угас сам собой. А «Синема-Банк» продолжает регулярно получать свои особые мешочки. Еще одна странность во всём этом деле заключается во вскрытии мешка прибывшим представителем контрагента, пересчёте денег и изъятии пяти процентов от общей суммы. От средних двух миллионов американских долларов это составляет не так уж много, но сто тысяч, помноженных на количество недель в году, заставляет задуматься. И такие бабки оседают лишь в одном филиале и лишь за одну клиентскую единицу. Однако, брать чужие деньги я не должен. Грязные они, или чистые – это всего лишь деньги. Символ успеха в этом мире, символ бездушности этого мира. Я ненавижу деньги, поэтому не стану их воровать. Я уважаю деньги, поэтому буду их зарабатывать.
       В двенадцать часов в субботу народу в холле банка было мало. Рора сразу же разложила принесённую с собой швабру с яркой поролоновой насадкой и начала яростно хавозить ею по полу. Уборщица, что с неё взять-то. Аврора резво дотащилась до туалета банковского персонала и юркнула туда со своей шваброй. Туалет был заперт, но наш банкир тоже ведь живой человек, и поэтому он носит в своей ключнице заветный ключик. Забавно, что от его кабинета ключа там нет, – сдаёт на пульт охраны, а от туалета есть. Узнав о том, что Норкейс, как последний курьер, ходит в общий туалет, я разочаровался. Что это за банк такой, где управляющему не могут персональный сортир выделить? Я открыл ключом запертый Ророй туалет, выволок оттуда Рору, выпившую RS-состав и реструктурированную в увесистый мешок, запечатанный свинцовой пломбой. Дотащился до Родригеса, который стоял в узком коридоре, держась за металлическую тележку, выкаченную им из-за шахты лифта. Даже если охрана и зафиксировала мои манёвры – ничего удивительного в том, что шефу приспичило по дороге к сейфу, не было, а мешок он в любом случае должен держать при себе. Вот процедуру загрузки и выгрузки в лифт охрана никак не должна пропустить, потому что именно в этот момент рядом с лифтом в радиусе видимости не должно находиться никого, кроме двух человек.
       Чего ради мне потребовались заморочки с мешком? Не логичнее ли было бы войти в банк с настоящим мешком, а не рисковать Рориным здоровьем и моим спокойствием? Логичнее! Но мне позарез нужен был эффект «абсолютного неврубания в ситуацию». Чуть позже Норкейс с банковской охраной, а потом и сам Барбье, по сто раз просмотрят видеозапись нашего налёта. И по придуманному мною закону «абсолютного неврубания в ситуацию» так и не допетрят, каким образом псевдо-Норкейс, войдя в здание банка с пустыми руками, через полминуты оказался у лифта с мешком, полным денег. Мешок был подготовлен заранее и спрятан в туалете за унитазным бачком – нет! Передан лже-Норкейсу кем-то из сотрудников банка – нет! Появился прямо из воздуха – да! Они должны, нет, - они просто обязаны заинтересоваться чуваками, способными создавать прямо из воздуха мешки с парой лимонов зеленых дензнаков.
       Родригеса плющило и колбасило, и если бы не тележка, о которую он опирался, его тело просто рухнуло бы рядом с лифтовой дверью. Я вынул из кармана леденец, не торопясь развернул обёртку, и засунул конфету в рот этому слабаку. Фантик выкидывать не стал, - положил в задний карман брюк. Глюкоза способна творить чудеса, - я всегда это знал. Родригес ожил, его позвоночный столб принял почти вертикальное положение, руки перестали трястись, а губы сменили оттенок маринованного баклажана на свой прежний естественный цвет.
       Родригес-охранник пропустил меня - своего шефа, в лифт, спускающийся на два подземных этажа вниз, вкатил следом за мной тележку с Ророй-мешком и остался ждать наверху. Лифт полз медленно, дверь его открылась со странным треньканьем, хотя должна сделать это бесшумно. Я тут же взмок. Идиот, это же таймер на моем телефоне сработал. С момента нашего входа в банк прошло ровно четыре минуты – половина из отведённого времени. Я уже должен был входить в хранилище. Запаздываем на двадцать секунд.
       Проделав все необходимые манипуляции с толстенной бронированной дверью, я вошел в хранилище. Камер наблюдения внутри не было, поэтому я спокойно сделал своё чёрное дело – повесил на штурвал огромного сейфа рамку с фотографией и поздравительной открыткой под стеклом для господина Барбье. Рора тем временем уже восстановила свой нормальный облик. Она успела натянуть купальник, который до нужного момента спокойно лежал себе в кармане банкировского пальто, и пыталась открыть туалетным ключом ближайшую банковскую ячейку. В тот момент, когда я собирался отнять у неё ключ, у меня опять тренькнул телефон. Порядок – Родиригес сбойнул систему видеонаблюдения. Через мгновение свет во всех энергосберегающих лампах хранилища заметно мигнул. Пяти секунд до подключения резервного блока нам с Авророй хватило, чтобы выскочить из хранилища. В лифт мы зашли вдвоём, но в момент включения камер на всех мониторах возникло гневное лицо шефа, поднимавшегося для разборки со службой охраны. Вряд ли ребята придали значение тому, что наглухо застёгнутое пальто Криса Раймундовича слегка оттопыривается сзади. И им точно не было видно, что из-под полы предательски выглядывают посторонние голые ступни. За лифтовой шахтой камеры не было. Обход всего помещения каждые десять минут так и так не даёт ни малейшего шанса спрятаться в этом закуточке. Свёрток с синим халатом и дебильными тапками так и лежал, где его оставили три минуты назад. Рора, выскользнув из пальто, начала одеваться. Неторопливым шагом я прошёл по серому ковролину семнадцать шагов и спокойно открыл дверь с табличкой «Служба безопасности». Даже не взглянув в сторону пришибленного Родригеса, прошипел: «Семёнов, на выход. Остальные – рапорты мне на стол. Через десять минут». Четверо высоких, накачанных мужиков, одинаково идеально постриженных, в одинаковой идеально подогнанной форме, выглядели, мягко говоря, пришибленными. Четыре дня наблюдения за Крысиным папашкой удивило меня до состояния «офигеть». Я понял, почему он когда-то смог завоевать свою жену, и почему у неё нет любовника. Информацию об отсутствии внебрачной связи у мадам Тани я получил благодаря Сникерсу, а вот узнать о тайной жизни Криса Норкейса не смог даже всесильный Марс Сергеевич.
       Этот блондинистый очкарик держал в неподдельном страхе весь банк. Не знаю, уважают его тут или не очень, но факт остаётся фактом – трясутся перед шефом даже тогда, когда у того хорошее настроение. Степень «хорошести» его настроения сотрудники безошибочно определялют по громкости голоса. Чем тише разговаривает управляющий, тем страшнее с ним общаться. Представьте состояние несчастных секьюрити, когда они услышали, как Норкейс шепчет им про рапорты. Мне в этот момент показалось, что в их головы пришла одинаково спасительная мысль о применении табельного оружия с целью пускания пули в висок. Ребят я не жалел, пожалеть их заочно я ещё успею, когда настоящий Норкейс узнает о нашем «налёте».

Глава 10.
Разбор налётов и залётов

       Тео включил мотор для прогрева и убрал в бардачок компактный глушитель мобильной связи, действующий в радиусе пятнадцати метров. А вся наша компания, сидя в тихо урчащей машине, наблюдала, как взъерошенный и злой Норкейс, стоя рядом со своей крутой тачкой, пытается объяснить какому-то несчастному клерку из сотовой компании, что связь на его мобильном в течение последних десяти минут напрочь отсутствовала. Просто вырубилась, и всё. Он пытался позвонить, чтобы заблокировать сим-карту телефона его рассеянной жены, которая вечно всё теряет, в том числе и дорогие мобильники. Оператор, видимо, предположил, что просто у господина барахлил телефон, а потом, видимо, начал объяснять, что на линии всё идеально, что компания «Метафон» является лидером на рынке сотовой связи и никогда не позволила бы себе, чтобы… Шваркнув со всего размаха своим мобильником об асфальт, господин Норкейс позволил себе не согласиться с мнением оператора. Ну, нам пора.
       Поделиться друг с другом впечатлениями о проведении налёта мы не смогли. Дома нас ждал сюрприз.
       На нашей кухне сидел Сникерс и пил чай с бубликами. Интересно, где его бумер и охрана?
- Как в Одессу съездили? Чего там нарыли? – поинтересовался я.
- Я думал, ты сперва поздороваешься, - разочарованным тоном протянул Сникерс. – В Одессе хорошо, - тут же его тон стал меланхолично-мечтательным. – Правда, кто-то киллера нанял, и меня чуть не грохнули, - теперь в его голосе звучала неподдельная гордость.
- Может, это Хасан кого-то из своих вдогонку послал, чтобы свой коттедж не продавать?
- Нет, купчую на домик мы ещё до отъезда оформили, это тамошние зашебуршились, зуб даю, - он шумно щёлкнул по одной из своих многочисленных золотых фикс, - как чухнули, что придется по старым счётам платить, так и скинулись на музыку с волыной.
Про волыну это он зря, я сразу вспомнил недавнюю перепалку с Ророй и заржал в полный голос. Сникерс недоуменно покосился на меня, но через секунду заржал тоже. Так и ржали с ним напару, как два укурка, пока в кухню не вошла Тола.
- Здрассьти, - проблеял Сникерс, поперхнувшись собственным смехом. Бочком, бочком он начал сползать с табуретки и безуспешно попытался спрятаться за холодильником.
- Добрый день, Марс Сергеевич. Как ваши дела? - вежливо поинтересовалась Тола.
- К-какие д-дела? – не менее вежливо поинтересовался у неё Сникерс.
       Тола укоризненно покачала головой, взяла со стола бублик и вышла из кухни. Такого шумного вздоха облегчения я ещё ни от кого не слышал. Сникерс коротко рассказал о своих приключениях в Одессе. За неделю пребывания в городе он умудрился рассориться со всеми местными авторитетами, наезжая на них со своими подозрениями в подставе и убийстве Шубы. Сначала с ним общались по-человечески, но он был непреклонен, и в итоге его наезды всех так достали, что вчера утром при выходе из гостиницы «Украина» свита Марса Сергеевича была обстреляна неустановленным лицом с крыши соседнего бизнес-центра. Вряд ли его хотели убить, просто аккуратно намекнули, что в гостях хорошо, но домой пусть сваливает по-быстрому.
- Я ведь к тебе прямо с аэродрома, столько накипело, а поделиться не с кем. У тебя-то как с банком?
- Да мы только что оттуда. Марс Сергеевич, что же это вы в чужой дом вот так запросто вламываетесь, а вдруг у нас сигнализация?
- Я в дверь звонил, звонил, а потом гляжу – не заперто, ещё подумал, не случилось ли чего. Отослал своих в конец улицы и велел ждать. Кстати, у вас на плите чайник кипел. Кто ж это такой безалаберный, что всё нараспашку оставил и пожароопасную ситуацию создал, а?
- Блин горелый, - только и смог выдавить я из себя.
- Кошечка у вас такая ласкуля, - мой гость решил сменить тему. – Дай-ка я тебе вот тут почешу, - он погладил Басю по пушистой манишке, а та прибалдела настолько, что ее урчание перекрыло фырканье отключившегося холодильника.
- Она лишайная, - Бася на такие дальние расстояния ещё не летала, - … была, - закончил я, проследив траекторию её полета. Чтобы хоть немного поднять настроение Сникерсу, рассказал ему историю с RS-Басей. Он коротко хохотнул, потом встал с табуретки и протянул мне руку для прощания.
- Спасибо, что зашли и газ выключили. Старшие бы меня загрызли. А так всё на вас свалить можно. В дом ввалился, все баранки съел, всю заварку извел, кошками разбрасывается, - короткий тычок в бок прервал мою тираду, а когда дыхание ко мне вернулось, за гостем уже захлопнулась дверь. Я задумался, но не успел начать думать по-глобальному, как пришлось идти открывать дверь. На пороге стоял один из ребят Сникерса и обеими руками держал нарядную коробку:
- Мы эта, в багажник положили и забыли, а щас вспомнили, хозяин твоим сёстрам велел передать.
- Там что ли бомба?
- Не знаю, - честно признался парень.
- А чё шеф сам не принес?
- Так я ж и говорю, забыли хреновину.
Переформулировать свой вопрос более доходчиво мне было в лом.
- Ладно, давайте, нам к бомбам не привыкать.
Не знаю, что там лежало, но коробочка была подозрительно тяжелой. Пинком я закрыл дверь и аккуратно положил коробку на пол. Маленький складной ножик у меня всегда с собой в кармане, и пёстрая обёртка быстро оказалась на полу. Дрожащими пальцами я приподнял крышку и тут же выронил её. Такой красоты я в жизни не видел. Даже в кино или в журналах. Назвать картиной эту вещь не поворачивался язык. Это было не знаю что, сделанное из белого золота и янтаря. На вертикальной прямоугольной поверхности размером примерно пятьдесят на тридцать на задних лапах стояли две сиамские кошки. Они были развёрнуты спинами друг к другу и каждая точила когти о свой верхний угол, а их хвосты с изогнутыми концами переплелись в форме стилизованного сердца. У одной была маленькая бриллиантовая серьга в правом ухе, у другой в левом. Это было бы весьма безвкусно, если бы это не было так красиво. Вся эта вещица излучала такое тепло, что четыре бирюзовых глаза на развернутых кошачьих мордочках выделялись чужеродными холодными каплями. Я стоял на коленях и боялся притронуться к этому шедевру ювелирного искусства, и, разумеется, даже внимания не обратил на белый конверт, сиротливо втиснутый сбоку. Проворная ручка выудила конвертик из коробки, и он тут же был вскрыт.
- Лучше бы каждой по брильянтовому колье подарил, - проворчала злопамятная Фло.
- А мне очень нравится! – восхищённо прижала руки к груди сентиментальная Тола.
- Давайте это у меня в комнате повесим, - предложила практичная Аврора.
- И расскажем маме всю правду про её появление в нашем доме, - испортил весь кайф вредный Тео.
- Отдайте кошечек мне, и ваши родичи ничего не узнают, - предложил просто чувак Родригес.
- Сегодня же вернём Сникерсу эту штуку, - сказал я, может быть, последние слова в своей короткой жизни.

***

- Привет, Крыса, чё не по «мылу», зачем центы тратишь? – она вроде бы не должна была звонить мне в два часа ночи.
- Как ты мог, вундеркинд сопливый, я, дура такая, давно должна была догадаться, что ты какую-то гадость затеваешь против папа, - ее французский манер говорить мама и папа с ударением на последний слог давно меня бесил, но я терпел, а сейчас все ей высказал, этой кофейной мажорке. Таких бурных рыданий в ответ я никак не ожидал.
- Крыса, маленькая, ну прости, у меня сегодня был тяжелый день, вот и сорвался.
- Какая я тебе маленькая, я на полголовы выше тебя.
- Когда на каблуках, а в кроссах мы наравне. Я замерял.
- Неужели тебя волнует такая фигня, как рост твоих друзей, хотя после сегодняшнего ты мне не друг.
- Вчера от меня родная сестра отреклась, а теперь боевая подруга бросает, - неподдельная горечь в моём голосе поумерила её пыл.
- Из-за чего на этот раз с Ророй поцапался? – полюбопытствовала Крыса.
- Как всегда – из-за денег.
- А почему же ты из папиного банка ничего не взял? Ты же ради денег весь этот маскарад устроил. А теперь папа, то есть папа, - на этот раз ударение было сделано верно, - потеряет работу и пойдёт под суд.
- Ничего подобного. Он здесь ни при чём.
- Ты что ли дурак или хорошо притворяешься? Если бы в твой личный банк проникла банда подростков и поглумилась над твоим горем, ты бы, видимо, управляющему сто тысяч долларов в качестве премии выдал, да?
- Не понимаю, зачем он тебе про фотографию рассказал.
- А понимаешь, как я тебя вычислила?
- Фантик от леденца в заднем брючном кармане.
- Так ты это нарочно? - её голос начал нашёптывать мне в ухо самые отвратительные проклятия вуду.
- Так это у вас семейное, - шептаться от злости, может лучше покричишь, как твоя мама, - я нарочно сделал нажим на последний слог.
- Ладно, проехали, - спокойным голосом сказала приятельница. – Я тебя прощу, если ты обещаешь мне всё рассказать. А про фотку знаем только мы с папой, он снял её в хранилище, и домой принёс, а потом попросил меня кому-то её копию срочно на сервер скинуть. Сам тут же умчался в аэропорт, у него рейс до Ванкувера.
- Адрес сервера помнишь? – она продиктовала ряд цифр и символов. У Крысы запоминалка срабатывает хорошо, но информация в её голове держится недолго. Беда с этой кратковременной памятью. Крыса как-то пыталась со мной спорить, что совершенно ни к чему хранить в своём мозгу то, что можно вытащить из компьютера, из телефонной памяти, или откуда-нибудь ещё, но наш разговор был похож на спор слепого со зрячим. Я пообещал ей завтра быть у неё и попрощался.
       Информация для отправки у меня была готова уже давно, осталось только скинуть её по указанному адресу и ждать ответа. Ответ пришел гораздо быстрее, чем я ожидал, но мне пора было собираться на тренировку.
       После занятий в школе боевых искусств, как и обещал, поехал к Норкейсам. Дверь открыла мадам Таня, выглядела она растерянной, было видно, что недавно плакала. Наверное, мне сейчас надо было испытать жуткие угрызения совести, но никаких чувств по отношению к этой холёной высокомерной женщине у меня не было – ни плохих, ни хороших, просто полное равнодушие. Я раньше соглашался с бабушкой, когда она цитировала высказывание про равнодушных людей, которых стоит бояться больше, чем врагов, что могут просто убить, или больше, чем друзей, что могут просто предать. А вот теперь я сам равнодушен к чужому горю, видимо, моё горе занимает в душе такое пространство, что там просто не остаётся места для сочувствия кому-то ещё.
- У вас что-то стряслось? Вы неважно выглядите. Могу я чем-нибудь помочь? – я был сама вежливость, а моя сочувственная улыбка могла удостоиться «Оскара» за роль второго плана.
- У мужа неприятности на работе, и он так резко изменил своё отношение ко мне, я звоню ему каждые полчаса, а он отключает телефон. Назвал меня интриганкой и хочет подавать на развод. Зачем я всё это тебе говорю? Ты, конечно, умный мальчик, но взрослые проблемы не для детских умов.
- Знаете, мадам Таня, назвать меня просто умным – просто глупо. А в ваших проблемах я разбираюсь куда лучше вас и обещаю, что уже завтра вы помиритесь с мужем, и он будет горько раскаиваться, что обидел вас. Позволю себе дать один совет: подумайте на досуге, какую компенсацию вы можете потребовать с него за оскорбление вашей чести и достоинства.
       Я поцеловал очень удивлённой моими словами мадам Тане руку и поднялся наверх. Крыса была великолепна. В отличие от своей мамаши она выглядела счастливой и блистала новым нарядом. Как я понял, на ней было одето три кофты, каждая из которых подчёркивала разные достоинства её фигуры. Одна кофта открывала плечи, вторая, надетая поверх первой, плотно облегала грудь, а третья, повязанная вокруг талии, подчеркивала что там ещё. И когда только эти женщины научатся носить нормальную одежду? Во всех подробностях я описал Крысе нашу вчерашнюю вылазку, выслушал её гневную тираду о мерзкой имитации жены и дочери управляющего.
- А что я должен был делать? Взорвать его «Лексус» по дороге к банку? Пойми ты, нам нужны были эти девять минут, одной минутой больше, и охрана подняла бы тревогу. А пустая болтовня жены и дочурки нейтрализовала его почти безболезненно. Разве мог он заподозрить «своих девочек» в пособничестве налётчикам? А так всё выглядело правдоподобно: будто вы были в торговом центре недалеко от банка, делали покупки, а тут, как назло, карманники вытащили у мадам Тани мобильник и кошелёк. Ну куда же вам ещё было податься, как ни в банк. Я даже разорился на шарфик и перчатки, которые твоя мама гипотетически могла бы купить. Смотри, угадал со стилем?
- Это я у тебя конфискую в качестве компенсации за моральный ущерб, - полторы сотни моих баксов исчезли в Крысином комоде.
- Завтра твой отец вернётся из Канады, а ты как следует подумай о том, каким образом он может вымолить у тебя прощение.
- Почему это он должен вымаливать у меня прощение?
- Потому что наорал на тебя.
- Да он не орал!
- Точно, он не орал, он шипел, - я очень похоже изобразил леденящий душу шёпот Норкейса, - как ты могла так поступить со мной! Ты, моя единственная дочь, моё самое крупное капиталовложение, моя инвестиционная база!
Если уж Крыса начинает хохотать, то остановить её бывает трудно.
 
***
       
       Не знал, что старик Сэм так хорошо разговаривает по-русски. По его голосу никогда бы не подумал, что ему за восемьдесят. Мы разговаривали двадцать четыре минуты и, как мне показалось, нашли общий язык. После соблюдения условностей типа «здравствуйте» и «меня зовут» я сразу перешёл в атаку, выдвинув единственное условие для продолжения беседы, – устного обещания не применять никаких санкций против Норкейса и забыть про наше проникновение в «Синема-Банк». Немного подумав, Барбье согласился с моими доводами. Но тоже выдвинул встречное условие, что будет держать своё обещание, пока я буду с ним сотрудничать. Что ж, для начала и это неплохо. Наметив план мероприятий по внедрению в жизнь моего проекта, я договорился с Барбье о том, что он завтра же вышлет мне данные женщин-доноров, которые предоставят свои яйцеклетки для искусственного оплодотворения, и сообщит время передачи бокса со спермой. Сумма контракта, озвученная мною, его, надо думать, не устраивала. Я дал ему время поразмышлять до вечера, и рассказал анекдот про двух бизнесменов: «Сначала я называю свою сумму, потом вы называете свою, потом мы долго смеемся и приступаем к серьёзному разговору».
- Я не люблю шуток по поводу двух вещей: денег и преклонного возраста, но спасибо, что попытался меня распотешить.
- Ваш русский великолепен, моя мама была бы в восторге от этого «распотешить». Почти весь аванс за сделку уйдёт на её лечение, поэтому прошу вас не затягивать с ответом. До вечера.
       Я не обольщался на счет Барбье, он умел расположить к себе людей, и в списке его приятелей числятся не только бывшие нацистские вожди, но и всемирно известные писатели, художники, актёры, государственные деятели. С такими, как он, надо быть предельно осторожным. Завоевать его доверие абсолютно нереально. Он сам себе не доверяет. Достаточно выполнять взятые на себя обязательства и не совать свой любопытный нос в его дела слишком глубоко.
       Мне необходимо было подкрепиться и закончить школьные дела с уроками. На кухне сидел Тео и с мрачным видом ковырялся в тарелке со спагетти. Ужинать было ещё рано, обедать уже поздно, видимо, он полдничал. Я открыл холодильник и начал бесцельно переставлять с места на место банки, тарелки и пластиковые контейнеры. Выбрал, наконец-то, какую-то пёструю баночку с чем-то аппетитным внутри и уселся напротив Тео. На его тарелке кроме макарон, обильно политых кетчупом, ничего не было, - видимо мяса или рыбы ему не хотелось, а это признак очень скверного братниного настроения. Специально громко чавкая, я поедал вкусный паштет прямо из банки, поленившись выложить его на тарелку. Тео, не поднимая глаз от своих спагетти, мрачно поинтересовался, давно ли я подсел на кошачьи консервы. Кусок в горле у меня, конечно, не застрял, и аппетит не испортился, но скорость пожирания вкусной еды заметно снизилась. Стараясь незаметно наклонить банку, я прочитал название того, что только что ел. Кошачьими консервами это не было, но содержало такое количество искусственных вкусовых добавок и красителей, что лучше бы это было кошачьими консервами. Налив большую кружку топлёного молока и захватив пакетик с любимыми ванильными круасанами, я поднялся в свою комнату. Но разобраться с уроками не получилось, потому что пришла Рора, и мы стали болтать. Она пыталась подбить меня уговорить двойняшек продать картину, подаренную Сникерсом.
- Они заныкали эту красоту у себя в шкафу и не могут даже на стенку повесить. Зачем тогда вообще иметь вещь, которую нельзя никому показать?
- Фло и Тола все правильно делают. Когда-нибудь они смогут и показывать картину, и продать её, если захотят. Сейчас продавать нельзя. Это слишком заметная вещь, чтобы толкать её в городе и даже в регионе. За двадцатую часть от реальной стоимости она уйдёт хоть сегодня, но со временем этот шедевр ювелирной мысли будет только подниматься в цене. Факт остается фактом – самые выгодные и надежные вложения – недвижимость и предметы искусства. Я лично эту поделку предметом искусства не считаю, но вещь, действительно, красивая и главное, - сделана в единственном экземпляре. Уму непостижимо, как ювелиры успели сварганить это чудо за такой короткий срок.
- А сколько она вообще стоит?
 Я назвал приблизительную сумму. Глаза сестрицы стали похожи на два железных червонца. Когда она немного пришла в себя от услышанного, мы начали вместе думать, где в нашем доме найти такое место, куда можно спрятать картину. В результате случайного попадания в дом грабители могут и не наткнуться на неё, а уж если будут действовать по наводке, тогда прощайте, кошечки, навек.
- Ты не знаешь, чё Тео такой сердитый? – вспомнил я его дурацкий прикол с кошачьей едой.
- Близняшкам завидует. А если честно, не знаю. Может, нервничает из-за утреннего разговора по телефону.
- Какого разговора? Я с семи утра на занятиях был, потом у Крысы ошивался, так что совершенно не в курсах.
- Короче, где-то в половине восьмого позвонили по телефону и спросили папу. Трубку взяла я, и на всякий случай решила позвать Тео. Он ответил, а голос-то у него на папин похож, вот этот чувак и перепутал. Стал говорить Тео какие-то непонятные вещи, а когда Тео попытался вякнуть, что он не Хэл Хэлыч, его послали на шесть букв и повесили трубку.
- Рора, признайся, про шесть букв ты выдумала?
- Нет! Он его два раза послал на …
- Не продолжай, я понял. Ты же знаешь, я терпеть не могу мата, особенно когда девчонки выражаются.
- Так это не я, это тот чувак.
- Ладно, проехали. Вы хоть догадались автоответчик включить?
- Так мы же дома были, зачем нам автоответчик?
- Дурдом! Чтобы информацию записать, балда.
- Ну не зна-а-ю, - Рора виновато поскребла свой стриженый затылок, - а ты спроси у Тео, может он все запомнил.
- Щас, запомнил он, как же. Ладно пойду спрошу.
Разговор с братом оправдал мои наихудшие подозрения. Тео запомнил только одно – информация, с его точки зрения, была полным бредом и не заслуживала никакого внимания. А расстроился он из-за какой-то девчонки из параллельной группы, которая обещала позвать его на денюху, но не позвала.
- Ну хоть одну фразу, хоть пару слов ты должен помнить. С тобой хоть по-русски разговаривали?
- Вспомнил, он про билеты какие-то говорил и ещё что-то про путёвку на курорт.
- Рора, я тебе говорил, что мата не переношу, так вот – забудь.
Отругавшись на всех известных мне языках, я принял твёрдое решение отвезти Тео к тётке Родригеса. Чувак как-то проболтался мне, что тётя Аля один раз загипнотизировала их соседку: уже немолодую женщину, работавшую кассиром в заводской бухгалтерии, которая сложив в новый сейф зарплату всего заводоуправления, убрала туда же и бумажку с кодом. Лишь захлопнув тяжелую стальную дверь, она поняла, что натворила. Код был из пяти цифр, - это она помнила точно, что это были за цифры – теперь не знал никто. До пенсии этой тётеньке оставалось меньше года, а быть уволенной по статье с предприятия, на котором она проработала без малого тридцать лет – ой, как обидно. Вот и пришла за помощью к соседке. Родригес, похоже, сам до сих пор не верил, что такое возможно:
- Она только что на колени не встала, так умоляла тёть Алю, что та сдалась. Прикинь, она под гипнозом не только код вспомнила, но и забыла, чё у нас делала. Тёть Аля ей так внушила, что она и цифры вспомнила, и стала думать, что к нам за лаврушкой приходила.
       Если тётя Аля заставила ту женщину забыть, значит, она сможет заставить Тео вспомнить всё. Тот отцовский звонок помог мне пройти первый этап головоломки, а этот звонок должен был расставить все точки над ё.







Глава 11.
Точки над ё

       Тётя Аля смотрела «Дом-2». До конца серии оставалось несколько минут, и Родригес попросил нас посидеть на кухне.
- Она что ли порчу на собчанцев наводит? – заинтересовался Тео.
- Не-а, диссертацию пишет: «Кинетические эманации при воздействии нейро-лингвистических посылов на несформировавшееся мышление на примере молодежных реалити-шоу» - вроде как-то так звучит, - неуверенно пробормотал Родригес.
- А может всё-таки порчу? – слабая надежда мелькнула в моём голосе.
       Мы тихонько поржали, похрустели чипсами и по очереди полазали в банку яблочного компота. Телебредятина, наконец-то, кончилась, тётя Аля позвала нас в зал, а когда я увидел её, у меня на мгновение остановилось сердце. Как она сдала за эти дни! Тётя Аля сидела в кресле, а мы трое плюхнулись на диван напротив неё. Вкратце объяснив суть дела, ждали её вердикта.
- Зак, Зак, - укоризненно покачивая головой, сказала она, - ты думаешь, всё так просто? Гипноз очень опасная штука. Никто не знает, что может всплыть из подсознания человека, когда он под гипнозом.
- Тётя Аля, так ты не будешь гипнотизировать Тео? – как-то подозрительно бодро поинтересовался Родригес.
- Буду. Давайте свой диктофон и помогите мне дойти до спальни.
- Ты же после своих сеансов почти полдня не встаёшь, может всё-таки не надо? – заискивающий тон Родригеса открыл мне глаза на то, как он всё-таки любит свою тётку.
- Ты чё молчал, чудак, с буквой «м» в начале слова? - я готов был придушить его на месте.
- Всё в порядке, мальчики, не ругайтесь. На гипноз сил много не надо, это вам не «Дом-2» смотреть, - донёсся до нас из спальни тёткин голос.
       Сеанс длился недолго, - Тео вышел из маленькой комнаты спокойный и сосредоточенный, а тётя Аля сама дошла до кухни и принялась там помаленьку хозяйничать. Мы попрощались и поехали домой.
- Она сказала, что кассету надо отмотать примерно до середины, оттуда про билеты начинается.
       Мы так и сделали.
       На кассете голос брата неторопливо и обстоятельно повествовал о том, какую информацию передал ему тот человек, который перепутал его с отцом. Путевка на Золотые Пески на два лица класса ви-ай-пи лежала в одном из городских турагентств, была полностью оплачена конторой, название которой мне ничего не говорило. Загранпаспорта и две шенгенки на родителей были там же. Самолёт до курорта летает только из Москвы, и билеты имели открытую дату, как и билеты на самолёт до град-столицы. Вся эта затея дорого стоила, но информация стоила несоизмеримо дороже. Надо знать моего папу, чтобы сразу догадаться: про больной зуб он тогда мне наплёл, пытаясь направить по ложному следу тех, кто нас слушал. Зацепка была только одна – путёвка в санаторий. От этой печки я и начал плясать. Отец всегда так много работает, что времени на нормальный полноценный отдых величиной хотя бы недели в две у него никогда нет. И только один раз они с мамой выезжали на Кипр на десять дней, привезли оттуда массу сувениров и фотографий. Фотки были сохранены на общем пне в отцовской папке, запаролированной, разумеется. До недавнего времени у меня не было ни желания, ни смелости взламывать его пароли, но, как припёрло, пришлось пойти на компромисс со своей совестью. Пароль я снёс за десять секунд, а вот закодированную информацию искал гораздо дольше – минуты полторы. Если отец и мог где-то спрятать что-то важное, – то только здесь. На фотографии номер пятьдесят четыре, где были запечатлены какие-то супервинтажные развалины, я и усёк ту самую несостыковку – на всех фотках в правом нижнем углу стояла дата, а на этой вместо даты был другой порядок цифр.
       Но без второй половины головоломки шифр не читался. Тогда я расстроился, а потом подумал и пришел к выводу, что отец всё сделал правильно. Раз Зак Холан догадался, значит, может найтись ещё какой-нибудь умник. Это гипотетически. Самый умный в нашем городе – я. Вторая половина кода Хэла Холана была в сообщении от неизвестного мужика. Понятия не имею, как отец смог всё это провернуть, но желаемого результата он достиг – теперь я знал, где находится папа, и сколько его там продержат. Работа его лаборатории была настолько важна для очень серьёзных людей, что они реально могли засадить отца в такой глухой «ящик», который ему позволят сменить разве что на ящик, обитый красной тканью.
       Итак, на вызволение отца времени было достаточно, чего не скажешь о домашних проблемах. Кстати, как там почта от господина Барбье.
       Прочитав двадцать девять параграфов договора с «Барбье-Холдинг» и ещё раз пересчитав количество нулей итоговой суммы, я сделал вывод, что могу приступать к работе немедленно. Тем более что аванс в размере двадцати пяти процентов от общей суммы уже был перечислен на указанный мною счёт.

***
       
       Рано утром, когда весь дом ещё спал, я потихоньку просочился в гараж и сел в папин «Шевроле». Кто бы знал, как мне хотелось поехать на маминой «Ауди», но жить мне хотелось больше. Права брательника ещё с вечера были выкрадены мною из его барсетки, деньги на бензин и масло я одолжил у Роры. Тридцать баксов - приличная сумма, и я честно признался Авроре, что эти деньги нужны мне, чтобы выкрасть Крысу из отчего дома, купить поддельные паспорта и сбежать с ней на Ямайку, устроить там государственный переворот, сделаться ямайковским королём и прожить впоследствии долгую и счастливую жизнь с любимой женщиной, которая обязательно станет в моём гареме старшей женой. Рора дала мне деньги с тем условием, что и ей найдётся место при дворе. Я написал ей долговую расписку, в которой, ссылаясь на определенные статьи Гражданского Кодекса, обязался назначить Аврору Хельмутовну Холан статс-дамой при дворе короля Ямайки, в противном случае я должен был возместить ей ущерб путём возврата означенной суммы с процентами в ноль целых одну десятую за каждый день просрочки. Рора вчиталась в текст расписки, задумчиво поковыряла в носу и задала единственный вопрос: «А статс-дама – это кто?» Я объяснил, но она на всякий случай сходила к маме и поинтересовалась у неё. Когда все разногласия были улажены, мы ударили по рукам и обмыли нашу сделку литром апельсинового сока.
       За ужином Тео поперхнулся и долго не мог откашляться, когда мама спросила у Авроры, при каком дворе та в ближайшее время должна получить должность статс-дамы. Аврора покосилась на меня и пробурчала что-то нечленораздельное.
       Выехав за ворота нашего посёлка, я с удивлением увидел бредущего вдоль дороги дядю Лёню Молостнова. В обеих руках у него было по чемодану, а за спиной большой рюкзак, набитый под завязку. Куда это он намылился в такую рань? Я притормозил и высунулся в окно:
- Здрасьте, дядь Лёнь, садитесь - до остановки подвезу.
- Привет. – Он даже голову не повернул, посмотреть, кто это такой сердобольный нашёлся. Было бы мозгов побольше, должен был сообразить, что ни один сосед из нашего посёлка под угрозой расстрела не согласится помочь Молостновым. Меня заинтересовала его реакция, а, вернее, полное отсутствие таковой.
- Садитесь, у меня в бардачке банка пивасика завалялась. Вам, похоже, не помешает. – Факт, что сосед был с великого бодуна, объяснялся очень просто, – он каждое утро помирает с похмелья, потому что каждый вечер надирается, как истинный железнодорожник, – в дрезину.
- Ты кто? – сев в машину, он наконец-то соизволил повернуться ко мне. Я не помнил случая, чтобы до этого момента Лёня Молостнов сказал два слова за раз.
- Ваш сосед, Тео Холан.
- Еврей?
 Я еле сдержался, чтобы не вытолкнуть его из машины.
- Немец. Поволжский.
- Гитлер капут, - прозвучало вместо тоста. Банка пива была выхлебана молниеносно.
- В отпуск едете?
- А?
- Чемоданы, рюкзак, как будто в отпуск собрались.
- Ушёл.
- Не понял.
- От Любани. – Эта новость потрясла меня настолько, что я чуть не въехал в выскочившую мне наперерез молостновскую «Ниву».
- Стой, стрелять буду, - из окна «Нивы» угрожающе выглядывал ствол охотничьего карабина.
- Стою. Стреляйте, - я быстро поднял руки вверх. Кому-то сейчас действительно будет капут.
- А ну вылазь, поганец! – Люба вытаскивала из папиной машины своего мужа, который эту машину покидать явно не собирался.
- Чё вылупился? Помогай, - зря она со мной так грубо. Я кусанул руку, цепко держащую дядю Лёню за шиворот, и пока Любаня не пришла в себя от моего хитроумного тактического приёма, закрыл за ней дверь и врубил газ на полную мощность.
       Мы проехали ровно десять метров.
- Любаню кусать! – его кулак пропахал пространство перед моей головой всего в паре сантиметров. Не зря я все-таки пятый год татами топчу – реакция спасла меня как минимум от глухоты на правое ухо. На любование душещипательной сценой примирения четы Молостновых у меня не было времени. Но односложные дяди Лёнины «ай», «ой», «зараза», «больно же» согревали мне душу до самого поворота.
       В Тео я реструктурнулся не в целях конспирации, а по той простой причине, что он, как совершеннолетний, мог зарегистрировать свою фирму, открыть расчётный счёт, набирать заказы, получать авансы, снимать деньги или оплачивать счета за лечение в престижных зарубежных клиниках. Заехав к Родиригесу и прихватив его с собой, я первым делом утряс все банковские дела. У управляющего выбранного мною банка, степенного седого мужчины лет пятидесяти, имеющего отдалённое сходство с Ридардом Гиром в роли врача-гинеколога, запутавшегося в своих женщинах, челюсть самопроизвольно стала длиннее сантиметров на десять, когда он понял, что за операцию должен совершить его банк. Но по закону-то всё чисто и с налогами полный ажур, так что отказать мне он не посмел.

***
       
       Дома были все, и эти все ждали меня. Тео, близняшки, Рора и Крыса стояли на крыльце, а мама сидела у окна своей комнаты. Приезд Крысы меня не удивил, хотя о встрече мы не договаривались. Просто они с Ророй нашли общий язык и массу интересных тем для общения. Больше всего мне льстила тема номер один в их бесконечных сплетнях – мы с Родригесом. Из машины я вышел, разумеется, уже самим собой, но вперёд меня вышел огромный букет в позолоченной бумаге. Родиригес открыл багажник и с трудом поднял два тяжеленных пакета, битком набитых всяким хавчиком. Марочный брют и лобстеры, между прочим, там тоже были.
- Как прокатились, молодые люди? – мамин тон не предвещал ничего хорошего.
- Тётя Рита, понимате, тут такое дело… - в очередной стотысячный раз лучший друг попытался спасти мою задницу.
 - Тимочка, подумай об Але, она ведь такая же несчастная и больная женщина, как мать того негодяя, который стоит рядом с тобой.
Это был удар ниже пояса. Если бы у нас была возможность провалиться со стыда сквозь землю, мы бы сейчас могли узреть метростроевцев, прокладывающих рельсы где-нибудь в районе Гранд-Форкс штата Северная Дакота.
       Рора с Крысой аккуратненько подхватили у Родригеса пакетики. Фло с Тео зачем-то забрались в машину, а Тола пошла на кухню командовать парадом. Мама продолжала держать нас в прихожей и допрашивать. Пришлось признаться, что мы ездили в клинику к маминому врачу, и он сообщил, что маму направляют в Вену в кардиологический центр по социальной очереди. И вылетать надо уже послезавтра. С ней полетит Тола, как самый ответственный и практичный ребенок в нашей семье, ей, правда, придется обойтись эконом-классом, тогда как мама полетит первым. Все документы, медицинские справки, выписка из фонда обязательного медицинского страхования, билеты на самолёт были ей тут же предъявлены.
- Этого не должно было случиться… Ну почему я? Мне сказали, что очередь на несколько лет. Да я и отказ написала. Я ничего не понимаю. Надо им срочно позвонить. Они ошиблись. Перепутали. Понимаете? Перепутали мою фамилию, мои данные или номер карточки мед.страха, - она сидела на банкетке и трясла перед собой кипой бумаг. Обычных бумаг, в которых была её жизнь, от которых зависел стук её сердца.
- Мама, умоляю, успокойся. На трубке твой лечащий врач –доктор Вагнер. Поговори с ним, он тебе всё объяснит, - я предвидел такую реакцию, поэтому сейчас был нужен только натиск, можно даже сказать, - грубый наезд.
- Маргарита Владимировна, поздравляю вас. Некий спонсор, пожелавший остаться неизвестным, уладил все финансовые вопросы и с вашим пребыванием в Германии, и с операцией. Мы уже переслали нашим немецким коллегам все необходимые данные, и они с большим нетерпением ждут вас. Удачи, Маргарита Владимировна. Вы необыкновенная женщина. И дети у вас чудные. Особенно младший, Зак, кажется. До свидания. Надеюсь, скоро увидимся.
       Всё это было выпалено с пулемётной скоростью. Молодец, док, не подвёл. Не зря я ему партию навороченных кардиостимуляторов подогнал. Деньги-то он не взял, так разобиделся, что почти что послал меня куда подальше, но я предложил бартер, и док не смог отказаться. Барбье был крайне недоволен моим требованием. Дотошно выяснял, что да как, пришлось соврать, что это своего рода взятка - единственный шанс работать с органическим человеческим материалом. Кто бы еще четырнадцатилетнего пацана в клиническую анатомичку пустил. Барбье поверил, но не сразу. Сперва посоветовался со своими жлобами от науки нашей матушки сиречь медицины. Те, видать, подтвердили, что без апробации на тканях никак нельзя. Темнота. Всё можно даже в простых домашних условиях. Наука и мозги – вот моё главное оружие. Все научные данные, весь исследованный и исследуемый материал спит в чьих-то засекреченных папках и ждёт чудесного пробуждения от поцелуя прекрасного принца с волшебным именем Хакер. Не вижу никакого смысла заниматься работой, которую кто-то проделал до меня. Я внаглую бесплатно пользуюсь результатами чужого труда, но это не значит, что я паразит. Кроме паразитов так поступают дети. И кто после этого может меня в чем-то упрекнуть?
       Наконец-то все успокоились, расселись по местам и заинтересовались столом. А стол получился шикарным. Даже на мамин день рождения было скромнее. Я довольно непривередлив в еде, но если есть возможность вкусно поесть, ни один нормальный пацан её не упустит. Иногда я прячу в холодильнике какие-нибудь вкусности, но исключительно в бескорыстных целях, - чтобы подкупать близняшек, или Рору. Зато Тео у нас большой сладкоежка. Успокаивает себя словами, что тот, кто любит сладкое, всегда добр к людям и животным. А я, по его классификации, видимо, отношусь к разряду растений, которые надо топтать и не давать им пойти в рост. Мелкий сорняк – Зак Холан. По поводу животных, тоже можно поспорить. У них с Басей своего рода военный нейтралитет: Тео не ест из Басиной миски, а она не ворует конфетки из его барсетки. Я даже стихами заговорил, - так потеплело на душе от воспоминаний о позавчерашнем происшествии.

***
       
       Позавчера Тео приехал из института раньше меня, и уже сидел на кухне – ждал, когда мама достанет из духовки свои фирменные блинчики с картошкой и грибами. Я бросил сумку в прихожей и тоже отправился прямиком на кухню. Зная аппетит брата, я не рискнул оставлять его наедине с блинами. Мы сидели каждый на своей табуретке и тупо пялились на Басю, которая сидела на холодильнике и дремала. Рядом с ней дремал мамин Дифенбахен.
       Этот цветок мама принесла ещё летом с кафедры, когда все преподы были в отпусках, студенты на каникулах, а цветы в горшках сгорели от солнца, которое жарило нещадно. Выжил только Дифенбахен, и то благодаря мне. Я полил умирающее растение всего один раз своим новым экспериментальным витаминно-питательным составом, и он из чахлого пожелтевшего недорослика превратился в раскидистый баобаб, которому явно было тесно в пятилитровом горшке. Бася любит сидеть под Дифенбахеном. Когда наш допотопный холодильник отключается, трясясь как припадочный, он сотрясает и Басю с Дифенбахеном. Бася думает, что это цветок таким образом пытается с ней заигрывать, и начинает покусывать его за дрожащие листья. На счастье Дифенбахена, дотягивается Бася только до нижних листочков, и поэтому большого урона ему не наносит.
       Мама вынула противень со сказочно пахнущими блинчиками и попросила Тео достать сметану из холодильника. Вставать брату было в лом, поэтому он потянулся к дверце, качнувшись на табуретке назад. Клянусь, моя нога совершенно непроизвольно задела его табуретку, балансирующую на двух ножках. Падение Римской Империи меркнет по сравнению с падением Тео Холана. Холодильник каким-то чудом устоял, но кошка в обнимку с Дифенбахеном свалились на голову брательника очень живописно. Тем же вечером мама пересадила Дифенбахен в горшок побольше, - тяжелый керамический, жаль до этого был пластмассовый, и брат отделался легким испугом. А ведь науке известна масса случаев, когда в результате падения на голову тяжелого предмета человек приобретает необычные способности. В данном случае необычные способности приобрёл я. Так быстро до своей комнаты я ещё никогда не добегал.

***
       
       После роскошного обеда мы поехали в кино. Даже маму удалось вытащить. Уселись по машинам и вперёд. Название фильма ни о чем не говорило, но актёры играли самые кассовые, и я решил выделить на культурный отдых со своей семьёй два часа такого драгоценного времени. Хорошо, что я не храплю во сне. А поп-корн и чипсы за мной подъел верный Родригес.
- Зак, а ты чё утух? Мы тут, понимаешь, общественное мнение создаем, кворум собрали, а ты как будто ни при чём, - голос Роры, сидевшей рядом с Тео, вывел меня из задумчивости.
- Фильм совершенно не катит, сценарий - полный отстой, и актёрам по двадцать миллионов на рыло за такую лажу давать не стоило.
- Оба на! Про кино он вспомнил. Да мы уж как с полчаса обсуждаем мамину версию о спонсорских деньгах. Она ж уверена, что это папины работодатели постарались. Якобы, он выдвинул условие, что откажется от работы, если его жену не вылечат.
- Правильно думает. Если бы не данные из папиной лаборатории, не видать мне ни RS-состава, ни Барбье с его деньгами. А чё мы как долго едем? До дома двадцать минут езды черепашьим шагом.
- В пробке стоим! Красота, - Рора - единственный человек в нашем миллионном городе, который любит стоять в пробках. - Я выходила посмотреть, - там какой-то «бумер» к реке улетел, ограду моста пробил и ту-ту.
       Странное чувство закралось в мою душу. Будто в ухо кто-то прошептал, чья это машина лежит опрокинутая там внизу, и чьё тело спасатели сейчас будут извлекать из покорёженного салона.

Глава 12.
Четверо похорон и одна свадьба

       Таких грандиозных похорон наш город давно не видел. Со времён горячих девяностых, когда крутые мужики в малиновых пиджаках валили друг друга штабелями, траурные шествия с плывущими в многотысячной толпе лакированными дубовыми гробами как-то незаметно вышли из моды. Свидетелем такого мрачного шоу мы с ребятами сейчас как раз и были. Марс Сергеевич, его водитель и один парень из охраны с недоумением наблюдали с небес за огромной людской змеёй, ползущей к престижному городскому кладбищу. Не знаю, надолго ли эти трое задержатся наверху, но, по моему личному мнению, их душам на небе делать нечего.
       Мама и Тола вчера улетели. На похороны мы пошли впятером, жаль, что Родригес не смог, - у него завтра отец приезжает, и тётя заставила его делать генеральную уборку. Фло была очень грустной, а Рора с Крысой всю дорогу шёпотом прикалывались в духе, что Фло надо профессиональной плакальщицей устроиться, уж больно идёт ей траурный наряд. Поминки делали у Сникерса дома. Я был в числе официально приглашенных. Оказывается, перед поездкой в Одессу Сникерс составил завещание, к которому была приложена подробная инструкция по проведению похорон и поминальных обедов. Прямых наследников, кроме единственной дочери, у него не было. А дочь сейчас шла во главе процессии, и никто из свиты не перемолвился с ней ни словом. Девочка-то была глухонемая.
       Помянули Сникерса хорошо, с душой. Лиза, бледненькая, худосочная шатенка с заплаканными глазами и замедленными плавными движениями, давала распоряжения официантам на смену блюд и розлив водки. Через два часа кого-то уже уносили из гостиной, где и были накрыты столы, а Лиза, ни разу не встав со стула, сидела, гордо выпрямив спину, и на каждую прощальную речь подносила свою стопку к плотно сомкнутым губам. Несколько раз за вечер наши взгляды пересеклись, и она на миг дольше обычного смотрела на меня. Странный взгляд глухонемой девушки напомнил мне Виктора с папиной работы. Лиза смотрела не в глаза, а куда-то в район переносицы, и от этого мне становилось неловко.
       Я поднялся вместе с немногочисленными последними сотрапезниками и подошёл к хозяйке. Прощание с живым человеком у этих людей тоже было особенным. Мужчины брали ее правую руку в свои ладони, держали так около пяти секунд, отпускали и уходили, а женщины просто обнимали и троекратно целовали. Меня не так учили прощаться. Я подошёл к Лизе и сказал ей «до свидания» на языке жестов. Она попросила меня задержаться.
       Мы сидели на кухне и пили чай со сливовым джемом. Как мог, я рассказал ей, при каких обстоятельствах мы познакомились с её отцом. Она улыбалась. Потом она рассказала, что ей после девяти дней придётся улететь в Штаты. У неё там свой бизнес – сеть зоомагазинов и две ветеринарные клиники. Оба дома и всё ликвидное имущество она выставит на торги, легальный бизнес оставит на управляющую компанию, а нелегальные дела поделят между собой компаньоны отца.
- Тебе его жалко? – спросила она.
- Он был сильным человеком и вряд ли хотел, чтобы его жалели. А ты его любила?
- Я его понимала. Это важнее, чем просто любить. Он был строг со мной. Запретил мне выходить замуж.
- У тебя есть жених? – чёрт, как жаль что язык жестов такой ограниченный.
- Он старше меня. У него есть сын, твой ровесник.
- А тебе сколько лет?
- Двадцать два.
- А на вид как моей сестре. Ей пятнадцать. Её зовут Аврора.
- Как крейсер.
       Я больше не мог мириться с нашим ограниченным общением. Привел её в библиотеку, включил комп, и мы начали разговаривать нормально. Просидели перед монитором всю ночь, а в половине пятого разбрелись по комнатам и продрыхли до часу дня.

***
       
       Дома было грустно. После отъезда мамы и Толы все успели раз двести перессориться и помириться, а веселей от этого не стало. Работа моя подошла к завершающему этапу. В рамке, подаренной мистеру Барбье на день рождения, была приблизительная копия его будущего наследника. За его предполагаемую биологическую мать я взял мало известную немецкую киноактрису сороковых годов Анну Штейн, - она случайно подвернулась мне под руку, когда я просматривал секретные кадры кинохроники, отснятой на «Барбье-Синема». Там она появлялась не в качестве актрисы, а в качестве сопровождающего лица с Мартином Борманом, который, как известно, питал слабость к молоденьким статисткам.
       Старик Сэм удивился, когда я сказал ему об этом. А ещё он признался мне, что все доноры яйцеклеток - исключительно русские женщины. С абсолютно безупречной генетической картиной. Суррогатных матерей было подобрано пять. Коренные канадки в возрасте от двадцати пяти до двадцати семи, крепкие, спортивные, абсолютно здоровые. На мой взгляд, и троих было бы достаточно. Важность нашего эксперимента заключается в том, что ребенок Сэма Барбье, будучи полученным из пробирки, будет иметь одно существенное отличие от миллиона искусственно зачатых детей, - его ДНК-структура искусственно видоизменится. К примеру, рассмотрим обычного американского парня Томаса Кларенса. Его девятнадцать лет назад выносила и родила суррогатная мать, которую наняли мистер и миссис Кларенс в последней надежде получить ребенка от собственной плоти и крови. Сара Кларенс не могла выносить и родить. В юности она занималась художественной гимнастикой, и крайне неудачное падение с брусьев навсегда перечеркнуло для неё возможность произвести на свет чадо естественным путём. Однако, её репродуктивные функции были в норме. Здоровая яйцеклетка миссис Кларенс плюс не менее здоровая сперма её супруга плюс тридцать тысяч долларов на счёт одной частной клиники привело в итоге к появлению на свет здоровенького младенца мужского пола – Томаса Кларенса. Сегодня применение Вспомогательных Репродуктивных Технологий – ВРТ, как называют их в России, для Европы - дело привычное. На сегодняшний день, например, в той же Дании ежегодно более шести процентов младенцев появляются именно так.
       Единственный мрачный штришок счастливой истории семейства Кларенс – то, что в наследство от папы мальчику досталось малоприятное заболевание щитовидной железы, из-за которого его обмен веществ нарушен, и вес Томаса на сегодняшний день составляет примерно сто сорок килограммов. А обнаружить и устранить ген, отвечающий за это безобразие, можно было ещё до пересадки оплодотворенной яйцеклетки в утробу суррогатной матери, чисто теоретически. На практике же у специалистов той самой клиники не было ни малейшей возможности.
       Видоизмененный ген – это заведомо слабое звено. Неизвестно, как вся ДНК-цепь поведёт себя в дальнейшем, имея на борту такого ренегата. А узнать это можно путём сравнения в лабораторных клинических условиях, при чём специализация клиники должна быть весьма узкой. После долгого тщательного отбора мы с мистером Барбье остановили свой выбор на частной Бельгийской клинике ITGR, которой руководит ближайший соратник того самого Иэна Уилмута – «папаши» овечки Долли. Упорство старика Сэма, который настаивал исключительно на «своей» американской лаборатории, удалось сломать элементарными запугиванием, – в США на сегодняшний день существует строжайший запрет на терапевтическое клонирование. А у ITGR имеется соответствующая лицензия и, главное, - профессиональные кадры.
       Реструктуризация спермы Барбье была завершена, и мне оставалось лишь переслать её через резидента. Секретность на завершающем этапе была такой мощной, что я только диву давался, сколько всякой шпионской аппаратуры понапихали вокруг нашего дома. На эти деньги можно пять таких домов построить. Я всё время чувствовал себя неуютно, как любой нормальный человек, знающий, что процесс его сидения на унитазе передаётся по мощному спутнику-сателлиту через полмира в апартаменты непосредственного начальника. Мои подозрения о зажиливании оставшихся денег оказались необоснованными. Очередные двадцать пять процентов я получил день в день. Вторая половина суммы по нашему договору скидывалась на мой счет в момент передачи полученных образцов путем электронного платежа, а уж при наличии ноутбука подтвердить факт получения денег - плёвое дело.
       Мама звонила из Австрии всего один раз – в день прилёта. Зато Тола тратила мои деньги с чудовищной скоростью. Она по пять раз на дню названивала, чтобы за три секунды сделать отчёт о мамином самочувствии и потом полчаса перечислять очередные трофеи её многочасовых набегов на местные гипермаркеты. Если уж у рассудительной Толы башню снесло, то оставалось лишь догадываться, как себя повели бы на её месте Фло, или Рора.
       У Фло после похорон Сникерса началась депрессия. Я пришёл от Лизы и застал сестру в папином кабинете. Фло стояла напротив настенного квартального календаря и колупала красное окошечко-бегунок. Не оборачиваясь ко мне, она философски заметила:
- Знаешь, мелкий, я каждый день двигаю эту штучку от цифры к цифре, от даты к дате, и жизнь моя также движется изо дня в день, и до конца рано, или поздно дойдёт, - она яростно сдёрнула со стены ни в чём не повинный календарь с рекламой турецких курортов. – Выброшу его в помойку! Мы сюда лучше нашу картину повесим. Марс Сергеевич последний в своей жизни подарок нам с Толой сделал. Такого человека убили, сволочи!
- Окстись, сестра, он в автокатастрофе погиб, - возмутился я.
- Это ты так думаешь, а я вчера вечером в нашем клубе такое слышала, что сто пудов - Сникерса замочили.
- С этого места поподробнее, пожалуйста.
- Мой длинный язык – моя реальная проблема.
- Если бы все твои недостатки ограничивались твоей болтливостью, тебе бы цены не было, - подначил я сестру.
- Критикуй, критикуй, но помни, что моя депрессия скоро пройдёт. Я из неё выйду и припомню тебе твою критику, Толе её магазины, Роре её вчерашний обед, а Тео его позавчерашний ужин.
- Про кошку забыла.
- А Бася себя хорошо вела.
- Если ты не заметила её пакостей, это не значит, что их не было.
- Кстати, а ты когда её последний раз видел?
Я задумался:
- Кажись, вчера утром. А в чём, собственно, дело?
- А дело, собственно, в том, - на пороге комнаты возникла Рора, - что наша Бася в отличие от некоторых несознательных мелких пакостников, - тут ее палец обвиняющее ткнул в мою сторону, - согласилась отведать коронное блюдо моей экспериментальной кухни.
- Аврора, скажи честно, ты сколько дней её не кормила, что она съела кусок твоей так называемой «мясной запеканки»?
- Они вместе с Тео кушали. Им понравилось, - уверенности в Рорином голосе поубавилось.
- Вот как только они оба смогут выбраться из туалетов, ты предложи им ещё по кусочку.
Да, со жратвой в этом доме неважнецки. Меня от кухни освободили в виду моей чрезмерной занятости, нормально готовит только Фло, так что питаемся мы по-человечески один раз в день. Сегодня на завтрак Фло приготовила нежнейшую ячневую кашу с сухофруктами и омлет с гренками, но это было так давно, что мой желудок наотрез отказывался вспоминать сам факт еды.
- Чёрт с ней, пойду приготовлю вам ужин, - Фло энергично тряхнула своей золотой гривой и резвой иноходью поскакала на кухню.
- Не поняла, с кем это чёрт: с Басей, или с Толой? Пойду спрошу, - Рора развернулась боком, развела руки пошире и длинными лемуровыми прыжками запрыгала следом за сестрой. Я-то понял, что Фло послала подальше свою депрессию, а до Авроры суть дела дошла с некоторым опозданием. Через полминуты она вновь стояла на пороге кабинета, с ног до головы обсыпанная мукой, и, чихая и протирая слезившиеся глаза, удивлённо спрашивала меня:
- Зачем же сразу мучными пакетами швыряться, если я только в шутку предложила им мою вчерашнюю запеканку на ужин подогреть?
       Как говорили раньше в номенклатурных новостных программах: «ужин прошёл в тёплой дружественной обстановке». Удовольствие от еды всё же было подпорчено присутствием за столом унылой физиономии моего приятеля. Родригес вяло поковырялся в тарелке с тунцовым салатом, отщипнул пару кусочков от фирменной пиццы Фло и даже свой любимый гранатовый сок не допил. И что ж мне теперь с этим чуваком делать?!
- Зак, мне кранты! Папахен приволок с собой какую-то тёлку, говорит – невеста, говорит, что женится на ней. – На моем лучшем друге в прямом смысле слова не было лица. Вместо лица была та самая гротескная маска, которой на театральных афишах художники испокон веков изображали символ трагедии.
- Родригес, брат, что за дела, откуда столько скорби? Вот если бы тётя Аля замуж собралась, тогда на самом деле кранты. А так, подумаешь, отец женится. Ты его и так раз в полгода видишь дней по десять, какая тебе разница?
- Чувак, ты не врубаешься. Отец с этой … тут жить будет. Он ушёл от норвежцев, взял полный расчёт и собирается дом покупать, а меня к ним забирает. А-а-а-а!
- Будешь реветь, превращусь в шкаф и можешь побиться об меня своей тупой башкой. – Ему стало стыдно, и он притих.
- Дай-ка мне полный расклад ваших семейных перестановок.
После короткого, но полного нецензурных эпитетов рассказа, я понял, что чувак не зря раскис. Ситуация была пип, пип, пип.
       Эта заезжая грымза в первый же день своего появления довела до приступа тетю Алю. Сегодня утром все семейство Родригеса в полном сборе сидело за праздничном столом, и Фаина, так называется это существо, позволила себе реплику про совершенную несхожесть между отцом и сыном: «Тимочка, ты, видимо, копия своей мамочки, а Мишель будто бы и рядом не стоял», - Родригес автоматически сымитировал приятное женское контральто. После этих слов в Фаининой руке осталась ручка от чашки, а горячее содержимое вылилось ей аккурат в пышное бархатное декольте. Тёте Але после такого бурного выплеска энергии пришлось вызывать «скорую». Рыжая Фаина отделалась испугом и небольшими покраснениями на обеих грудях.
- Она всё время болтает, несёт всякую ахинею. У тёти Али как бы затычки в ушах, но в одно прекрасное время она их вытащит, и тогда эта рыжая корова одной чашкой горячего чая не отделается. Зак, миленький, надо что-то делать!
Если друган назвал меня «миленький», значит, у него реально от горя крыша поехала.
К концу ужина у меня созрел простой, но весьма эффективный план по расстройству этой дурацкой свадьбы.

***

- Мальчики, вы должны пообещать мне, что свадьба Михаила и Фаины состоится, и вы никоим образом не будете препятствовать этому, - тётя Аля сидела в своём любимом кресле, а мы с Родригесом, как обычно, – на диване, напротив.
- Ну-у, тё-о-тя… - Родригес заткнулся под её пристальным взглядом. – Я всё равно не буду с ними жить, и ты от меня так просто не отделаешься. – Надо отдать должное его смелости, он крайне редко перечил тётке.
- Я больна, и Бог знает, сколько мне ещё осталось, а так у тебя будет семья, а семья – это главное, правильно, Зак?
- Это провокация! – справедливо возмутился я. – И это истинная правда. Семья – это святое.
- У-у, сговорились. Тёть Аль, а ты не пробовала себя лечить, ну как других, как тётю Риту? – по степени тупизма Родригес иногда может поспорить с самим Тео Холаном.
- Ты когда-нибудь слыхал о врачах, которые сами себе зубы сверлят, или гипс накладывают? – но мой вопрос не показался Родригесу риторическим.
- Один врач в экспедиции сам себе аппендицит вырезал! Я читал, - это реальный случай.
- Тимочка, солнышко моё, поверь, с аппендицитом я бы разобралась.
Мы надолго замолчали. Затянувшееся молчание было прервано звонком в дверь.
- Ой, а у нас, оказывается, гости. Тимур, что же ты не предупредил, что к тебе друг зайдёт, я бы вам заварных пирожных купила.
- Мы сами обо всем позаботились, ни к чему лишние хлопоты. Я заскочил на несколько минут, познакомиться с вами и поздороваться с дядей Мишей. Это вам, - я протянул рыжеволосой пышущей здоровьем девахе коробку с заварными пирожными, - Родри…, Тимур сказал, что вы их любите.
- Как мило, я хоть и на строгой диете, но половинку съем. А ты, наверное, Зак. Мишель рассказывал мне о вашей семье. У твоей мамы, кажется, проблемы с сердцем, как она?
- Ей вчера сделали операцию - шунтирование сердца. Она в порядке, спасибо. А где дядя Миша?
- Мишель машину на стоянку ставит. Мы же вчера «Шевроле» взяли. Вот сегодня обкатывали. Я так хотела, чтобы Тимур с нами поехал, но он сказал, что у него дела.
- У папы тоже «Шевроле», а у мамы «Ауди». «Шевроле» - зверь, а «Ауди» - лапочка.
- В многодетной семье две иномарки? – в её бархатистом нежном голосе звучали такие неподдельные нотки явного недоверия, что я тут же мысленно взял назад данное тёте Але обещание.
- У нас двухэтажный коттедж в черте города, а мама сейчас на лечении в Австрии на семейные деньги, между прочим.
- Здорово, профессор! – высоченный амбалистого вида здоровяк действительно имел мало сходства со своим гибким, как глист, сынулей. - Фая, ты не представляешь, как этот пацан мне помог. У нас на установке год назад ба-альшие проблемы были. КПД дико упал, а причину никто не мог найти. Хозяева кого только ни привозили, даже японского эксперта на вертолете доставляли. Толку – ноль! Я уж думал, что после отпуска на закрытие платформы поеду. А этот шпендик сделал какой-то простенький расчёт, и причина – вот она, как на ладони. Я тебе обещал, Зак, что половина премии – твоя. Держи!
       Он вытащил из нагрудного кармана пачку пятидесятидолларовых купюр и протянул мне. Я уж было собрался отказаться, но вовремя взглянул на лицо Фаины. Пачка тут же перекочевала в мой карман, мы с дядей Мишей пожали друг другу руки и пошли на кухню пить чай. Фаина, как и обещала, за чаем съела только половинку… коробки. Это она на нервной почве. Пожалуй, мне не стоит оставаться с ней наедине, такая и за пять баксов придушит, а тут целых пять тысяч уплыли. Да дядя Миша и сам - тот ещё жук, будто я не знаю, что ему за мой расчет норвежцы тридцать штук отвалили, и не баксов, а евро.
- Зак, выползай, я внизу, - Тео опоздал на полчаса. На моих драгоценных дражайших полчаса, ну он мне за это заплатит.
Я заглянул в маленькую комнату к тёте Але, - попрощаться.
- Скажи Тео, чтобы завтра он не ходил в институт, пойдёт – будет беда. Беги, у тебя мало времени. – Сам того не ожидая, я наклонился к ней и поцеловал её в исхудавшую желтоватую щеку.
 - Ты чё как долго, опять с какой-нибудь девицей завис? – больше для проформы, чем со зла, проворчал я.
- Скотина неблагодарная, я из-за него с института сорвался, зачёт важный пропустил, а он лается.
- Рули давай, я сам завтра за тебя пойду зачёт сдавать.
- Твоя самоуверенность перешла все границы. Валяй, сдавай, - кросс пять кэмэ, - но даже дебильный смех брата не вывел меня из задумчивости. Как же завтра оставить его дома, и что такого страшного может произойти в институте? Вопросов пока было больше, чем ответов. Решив для себя, что за ночь что-нибудь скумекаю, я задремал.
       Проснулся в три ночи на своей кровати. Куртки и ботинок на мне не было, но джинсы и свитер Тео снять с меня не удосужился. Как маленького принёс меня на руках и уложил в кровать. Только бы девчонки этого не видели. Эти спокойные благословенные секунды до того страшного звонка навсегда врезались в мою память.
- Она не дышит. Мы думали, просто уснула в своём кресле, а она не дышит. Зак, пусть она начнёт дышать. Приезжай быстро, дай ей своей воды, пусть она начнёт дышать.
Сёстры и брат ворвались в мою комнату и стали что-то мне говорить. Я их почему-то не слышал. Фло подскочила ко мне и закатила мне пощечину. Боль вернула меня в реальность, и я перестал кричать.
- Мама, мамочка моя, что, что с ней, - заливалась слезами Аврора, - Зак, не молчи, не молчи, только не ори.
- Тётя Аля умерла, а Родригес думает, что я смогу её оживить.

       
       ***
       
       Эти похороны были очень тихие. Мы поднялись на Змеиную гору и встали в круг. Урну с прахом открыл Родригес. Молча взял пригоршню и развеял по ветру. Урну взял дядя Миша, потом Фаина, потом Тео, Фло, Рора. Я держал двумя руками бронзовое последнее пристанище человека, который был мне дорог, любил и понимал меня, и должен был что-то сказать. Я ощущал холодный ветер на своих мокрых от слёз щеках и не мог произнести ни слова. Мир вокруг меня сжался до крохотной чёрной точки, а внутри меня, наоборот, была вселенская пустота. Здесь, на Змеиной горе, я впервые за свои четырнадцать лет ощутил рецепторное восприятие страшной потери. Во рту как после больной температурной ночи был привкус лекарств, желчи и жёлтой сухости.
       На одиннадцатый день после похорон дядя Миша и Фаина поженились. Фаина отказалась от пышной церемонии и свадебного наряда, за что мы с Родригесом тут же простили ей все её зихеры. На мой вопрос о скоропалительной свадьбе друган ответил, что у Фаины срок уже пятый месяц, а при её комплекции этого долго не скроешь.


Глава 13.
Открытия и закрытия

       В ту ночь, когда не стало тёти Али, мы все сразу поехали к Родригесу. За беготней и хлопотами я прошляпил перемещения Тео, а он, стервец такой, все ж таки заезжал в институт и попросил одну девчонку записать на диктофон какую-то лекцию. Так как ни в этот день, ни на следующий ничего страшного в институте не произошло, я успокоился и перестал париться на эту тему. Оказалось, рановато я расслабился. В тот день в барсетке Тео оказалась та самая кассета, с которой он ходил к тёте Але на гипноз. На эту кассету ему лекцию и записали, но сперва прокрутили полминуты от начала. Эти тридцать секунд стали причиной шокового состояния, в котором он завалился ко мне в комнату:
- Я сел к зачёту готовиться, врубил плеер, а тут это… - Тео включил магнитофон и я услышал следующее: «Папа держит меня на руках, я машу маме рукой, - она куда-то уезжает. На ней белые джинсы и короткая майка, волосы распущены, на голове смешная панама. «Мамуля поехала за сестричками для нашего медвежонка. Медвежонок не будет плакать без мамули, он будет хорошим мальчиком».
- Мне полтора года было, когда Фло и Тола родились, я это время в упор не помню. А тут в памяти этот бред всплыл. «Медвежонок, белые джинсы». На той фотографии, где мы втроём и на маме как раз белые джинсы, она как подросток. Не могла же мама в этих джинсах сорок четвертого размера в роддом поехать двойню рожать.
- И откуда отец мог знать про девчонок? Восемнадцать лет назад УЗИ ещё не делали, определить двойню для опытного врача куда ни шло, но пол каждого из двойняшек – исключено. И казус Кукоцкого тут ни при чём. Когда тебе было полтора года, мама не была беременна. Скажи, ты помнишь, как она ходила с животиком перед моим появлением?
- Мне тогда было четыре, и я помню: лето, дача, мама в широком ярком сарафане сидит в кресле-качалке, но встать сама не может. Крикнула папу, он взял её за обе руки и осторожно приподнял с кресла, точно – живот у неё был как арбуз.
- Молодец, теперь вспомни про Рору.
- А что Рора? Я тогда у бабули с дедом жил. Помнишь, нам отец рассказывал, что у мамы сильный токсикоз был, и она не могла переносить запах кипячёного молока. А я без молока жить не мог, вот меня на несколько месяцев к деду с бабулей и отправили. Привезли, когда мама с Авророй уже дома были, но грудью её мама кормила – это факт. Я отчетливо помню, что стибрил с её столика симпатичную стеклянную штучку и уронил. Слава богу, не разбил. Я недавно в гараже убирался и в коробке с хламом ее видел. Сейчас я в курсе, что эта фиговина называется «молокоотсос». Вот.
- Я сделаю анализ ДНК. А ты сотри эту запись и забудь про наш разговор. Завтра мама с Толой прилетают, не хватало нам новых потрясений. Забыли про кассету, по крайней мере, на ближайшее время, лады?
- Угу.

***
       
       В аэропорт нам надо было к пяти вечера, а в час дня я передавал готовые образцы эмиссару Барбье. С последнего урока пришлось закосить, но сто пятьдесят тысяч зелёных того стоили. Сэм прислал мне новый запрос, весьма заманчивый. Этот ловец душ, чёрт его побери, знает чем заманить в свои барыжные сети маленького талантливого мальчика. Однако, он не в курсе, что по его новой проблеме у меня уже готова большая часть материала. И для Барбье мои расчёты и выкладки так же недоступны, как для России полный контроль над ситуацией в Чечне. Моя голова – это лучшее хранилище для всего самого ценного. Все домашние машины давно проверены и перепроверены спецами синдиката, все машины моих друзей и родственников, машины родственников моих друзей и друзей моих родственников тоже проверены, но зря старались люди господина Барбье.
- Зак Холан? – господин в строгом мышином костюме протянул мне руку. На рукопожатие я не ответил, так как обеими руками держал свой ноут. В ответ я кивнул и вопросительно посмотрел на нагрудный карман его пиджака. Телефончик, уютно угнездившийся там, как будто среагировав на мой взгляд, нежно тренькнул. «Мышиный господин» протянул трубку мне, и я начал щёлкать клавишами на своём ноуте под диктовку электронного голоса. Код был набран, пуск нажат и на экране тут же загорелись весёленькие циферки моего расчётного счёта. Паровозик прибыл на станцию строго по расписанию. Денежки дошли все до единого цента. Скромный черный кеш-бокс, висевший у меня на правом боку, перекочевал в руки «Мышиного господина». Я назвал ему четыре десятичных ряда кода запуска программы и спокойно пошёл к автомату с колой.

***

- Мамочка! – Рора повисла на маминой шее, нисколько не заботясь о том, какую серьезную операцию пришлось ей недавно перенести. – Как мы соскучились. Минуточки считали до вашего приезда. Какая ты красивая! А Тола где? Только не говори, что она в Венских магазинах жить осталась.
- Осталась бы, - засмеялась мама, - да кто ж ей разрешит. Она багаж караулит. Ей в самолёте приснилось, что все её восемь чемоданов отправили на Камчатку.
       На аэропортовской тележке возвышалась двухметровая башня из чемоданов и коробок. Тола мастерски рулила этим сооружением, но, как говорится, рулила, рулила, да не вырулила. До нашей компании оставалось три метра, как всё это вавилонское столпотворение рухнуло и рассыпалось на радость скучающей аэровокзальной публике.
       Собрав и загрузив всё добро уже на две тележки, мы покатили к стоянке. За рулем маминой машины был Тео, а за второго водителя работал дядя Миша. Так как дома оставаться никто не хотел, а такси в наш поселок в выходной день заманить крайне затруднительно, Родригес и попросил своего отца отвезти нас в аэропорт. Фаина проявила удивительную деликатность и осталась дома. Наша шумная компания расселась по машинам, затарив под завязку оба багажника Толиными приобретениями. Настроение у всех было приподнятое. Ещё бы, ведь мама улетала три недели назад бледная, с синюшными губами и тёмными кругами под глазами, а прилетела цветущей и румяной с ароматом «Венского вальса» на волосах.
- Чистота слишком подозрительная, да и на кухне какой-то странный запах. У вас точно всё в порядке? – мама ходила по дому и бесцельно дотрагивалась руками до милых её сердцу вещей.
- Порядочней не бывает, - подтвердила Фло, а мы дружно закивали в такт.
- Чем кормитесь? – в мамином голосе всё ещё чувствовалось подозрение. Надо признать, что её подозрения имели полное право на существование, потому что основание для них было. Да ещё какое! Сидело сейчас на холодильнике и пряталось за Дифенбахеном.

***
       
       Аврора закончила уборку и критическим взглядом окинула кухню:
- Красота неописуемая.
- В гараже и в прихожей – тоже полный порядок, - отчитался Тео.
- Наши спальни блестят и сверкают. Фло с кабинетом сама разобралась, - отрапортовал я
Мы решили оставить все как есть в туалетах и ванных, потому что там и так было чисто, ну или почти чисто. Вечер выдался спокойный, и ребята уговорили меня съездить в боулинг. Я оделся быстрее всех и томился на кухне в ожидании компании. Тут со второго этажа спустилась Бася. Подошла ко мне, встала на задние лапы, а передние уперла в моё колено.
- Чё те надо? – осведомился я.
- М-мря-яу! – тут же отозвалось противное создание.
- RS-воды я тебе больше не дам, мне и того раза хватило.
- М-мря-яу, - уже громче что-то требовала она от меня.
- Валерьянкой тебя что ли угостить?
Откуда же я мог знать, что в пустой пузырек из-под маминой валерьянки Тео вылил остатки своих эфедринов.
       Когда мы вернулись из боулинг-клуба, стало ясно, что затея с генеральной уборкой провалилась как план Наполеона по захвату России.
       Остатки всех бьющихся предметов, спокойно обитавших до сегодняшнего вечера на кухне, были сметены мною в мусорное ведро, а на разодранные шторы и исполосованные обои, и обильно помеченную обувь, и разбитые горшки с развороченными цветами у нас просто не хватило сил. Я позвонил в сервисную службу по уборке и мелкому ремонту, сделал срочный заказ на самое раннее время, пообещал двойную оплату и вычеркнул эту проблему из списка срочных дел.
       Бригада из пяти человек потрудилась на славу. Обои, правда, пришлось клеить поверх старых, но плотная бумага и рельефная структура новых дорогущих обоев делали незаметными все нюансы.
- А почему обои другие? – мама наконец-то заметила подмену.
- Я шел с чашкой кофе, споткнулся, всю стену забрызгал, пришлось новые поклеить, - моя легенда была безупречной.
- Сам что ли клеил? - мама тоже не теряла бдительность.
- Ну-у, не совсем сам. Мне дядя Миша с Родригесом помогали. Вернее, я им помогал.
Родригес важно закивал в ответ на вопрошающий мамин взгляд.
- А почему запах такой странный? – угомонить маму было невозможно.
- Аврора, давай ты, я иссяк, - шепнул я сестре.
- Запах от нового моющего средства, я набрала на презентации в супермаркете, а когда убиралась, с дозой переборщила. Надо было пакетик на ведро воды, а я все десять высыпала, вот и пахнет.
- Инспекция закончена, идёмте ужинать.

***
       
       Девчонки сидели в родительской спальне и разбирали чемоданы и коробки. Три пары крутых фирменных немецких кроссовок были закинуты в мою комнату, и на этом подарочная миссия закончилась. Родригес тут же нацепил свои чёрные с серебром сорок второго размера, я надел белый левый своего сорокового, а Тео задумчиво рассматривал серые подошвы темно-синих сорок четвёртого.
       В мою комнату без стука вошла Аврора. На ней были ярко-красные штанишки до колен, с огромной металлической пряжкой на поясе и бисерная майка, которая прикольно позвякивала при каждом Рорином движении. На ногах у этой стоп-модели были замшевые бордовые сапоги до колен с высоченными каблуками. Мама дорогая, я ж сейчас сдохну со смеху. Булькающий звук застрял у меня в горле, когда я глянул на Родригеса. Он сидел, открыв рот, и вся его физиономия была в пятнах под цвет Рориных штанов.
- Вякнешь, прибью! – не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, в чей адрес прозвучала Рорина реплика.
- Я молчу, как рыба в морозильнике. Чувак, челюсть подбери.
- А? – неизвестно, когда он сможет адекватно воспринимать окружающую действительность.
- Если все шмотки такого же свойства, придется признаваться маме, чем девчонки в баре занимаются, они же скоро начнут брать работу на дом, - Тео был прав, но моя многолетняя привычка во всём перечить брату проявилась и сейчас.
- Много ты понимаешь в этих дамских штучках-дрючках. Они могут купить вещь, повесить её в шкаф, и ни разу не надеть. Главное – чтобы было.
- Лучше бы они по шкафам еврики развесили, которые на всю эту тряхомудию были потрачены. Тобой, между прочим, заработанные, - это был нокдаун, но я не сдавался.
- Во-первых, «Синема-Банк» мы брали вместе, во-вторых, я в курсе, сколько денег Тола отвалила за все эти шмотки. Уверяю тебя, у девчонок их подруги оторвут большую часть вещей с хорошей переплатой, - в наших бутиках всё это стоит в пять раз дороже европейского номинала. В-третьих, шмотки Тола подбирала с умом. Ты же сам видел, как чувак отреагировал. Уж если Аврора в этом прикиде выглядит сногсшибательно, то как будут смотреться нормальные девчонки?
- Кончай базар про меня, как будто меня тут нет, - Рора обиделась.
- А тут не ты. Тут крутая модель, супер-секси. Джулия Робертс в роли проститутки Вивьенн отдыхает.
- Дурак ты, братец, мал ещё про это судить, - Тола возникла в дверях моей комнаты, как привидение бабушки Гамлета. Вся в каких-то прозрачных белых обмотках, с распущенными волосами и полным отсутствием макияжа на лице.
- Аврора, переоденься, - нам выезжать через полчаса.
- Куда это вы намылились на ночь глядя? – Тео уже подрёмывал, развалившись в моём гамаке, и задал вопрос по привычке совать свой нос в чужие дела.
- На закрытие нашего клуба. Сегодня прощальная вечеринка. Со следующей недели мы открываемся на новом месте под новым названием.
- А ваш арт-директор нынче в клубе будет? – меня этот чел интересовал не просто так. Это от него Фло услышала некие подробности гибели Сникерса.
- Хозяин в приказном порядке велел быть всем. Значит, Арман тоже будет. А он тебе зачем?
- Загадочное всегда меня притягивает, а ваш Арман - тот ещё феномен.
- Держись от него подальше. Я от одного его взгляда ледяными цыпками покрываюсь. За год работы в клубе видела его всего раз пять, да и то мельком. А говорил он со мной только один раз – на собеседовании, до сих пор, как вспомню, бр-р.
- И что же такое он тебе сказал, что ты так побледнела?
- Неважно, ещё раз повторяю, Зак, держись от него подальше. Среди наших ходят упорные слухи, что этот парень знает толк в чёрной магии.
       Когда за девчонками пришла клубная машина, и они дружно свалили, прихватив с собой Родригеса, я прокрался в гараж, и завёл мамину машину. Права Тео лежали в моём кармане, но реструктурнулся я в него только на полчаса, чтобы спокойно доехать до клуба.

***
       
       Шумные клубные тусовки в моём понимании – это самое бессмысленное времяпровождение. Что полезного может почерпнуть человек в атмосфере всеобщего бедлама дергающихся тел и нервозного освещения? Умнее он не станет, богаче тоже, отдохнуть как следует не сможет, может быть, весь прикол в приятных знакомствах? Да ну их, клубоманов этих. У меня тут важное дело, и я его сделаю.
- Господин Арман, я полагаю? – я почти кричал в ухо тощему рыжеволосому парню.
- Кто прислал? – он сразу смекнул, что моё имя ему знать не обязательно.
- Елизавета Марсовна.
- Чего хочет? – он понял, о ком идёт речь, уже хорошо.
- Информацию. - Мой равнодушный тон и пустой взгляд ясно давали понять, что я абсолютно не в курсе происходящего.
- Сколько платит?
Я протянул заранее заготовленную бумажку с цифрой – 3000.
Арман вытянул губы трубочкой и произвёл крякающий звук. И ещё один. Я прикинул, что он хочет в два раза больше, но сразу соглашаться не стоило. Надо торговаться. Деньги-то, в конце концов, я плачу свои. Каждый может поинтересоваться, на кой мне сдалась вся эта байда с расследованием смерти Сникерса. И каждому я могу ответить, что так грамотно убрать Марса Сергеевича могли только специалисты очень высокого полёта. А его дела в последнее время очень плотно переплетались с моими делами, и пускать на самотёк реальную угрозу мне, или моей семье я не собираюсь.
- Шесть много. Пять.
- А ты соображаешь! Пройдём-ка в мой кабинет.
       Интерьер и обстановка в чёрно-серых тонах могли показаться скучными, если бы не одна деталь – огромный аквариум, заменяющий стену, за стеклом которого обитало чудо. Большой удильщик – морской чёрт – развернулся передо мной во всём своём чудовищном великолепии. То ли зверь был ещё маленький, то ли замкнутого пространства ему для роста не хватало, но это был не самый крупный представитель своего семейства.
- Впечатляет? – поинтересовался Арман.
- Так он здесь только для этого? Посетителей впечатлять? - и столько разочарования прозвучало в моём голосе.
- Это не он, это она – моя Клеопатра, для своих просто Клёпа. Столько бабла пришлось отвалить за неё, да ещё за кучу всяких прибамбасов. Один компрессор для низкого давления чего стоил, – Арман тяжело вздохнул и подошёл к аквариуму. Он задумчиво пробарабанил по стеклу «сердце красавиц склонно к измене» и вдруг неожиданно спросил:
- Как у тебя со временем?
Я неопределённо пожал плечами.
Он ощерил свои безупречные зубы, - в левом клыке сверкнул брильянт. Надо полагать, что это была улыбка.
- Погоди, я тебе фокус покажу.
 Он вышел из кабинета и через минуту вернулся с большой банкой, в которой плавало несколько серебристых рыбёшек. Арман подвинул к аквариуму стул, взгромоздился на него и немного сдвинул тяжелую крышку. В образовавшееся отверстие он кинул одну рыбку. Клёпа, до этого момента неподвижно лежавшая на дне, сделала неуловимое движение, - удочка на ее тупом носу слабо шевельнулась, всколыхнув «приманку», висящую на самом конце гибкого хлыстообразного отростка. Рыбка, как зачарованная, поплыла к Клёпе. Клац, - безобразная пасть, полная острейших зубов сделала своё дело. Бр-р, жуткое зрелище. Я решил, что сейчас все рыбы отправятся в Клёпин «ротик». Однако, Арман отставил банку:
- Пять с половиной и по рукам, - по его тону я понял, что дальше торговаться бессмысленно.
       Я вынул из правого внутреннего кармана куртки пачку, потом из левого ещё одну, отсчитал из неёпять бумажек и бросил пять с половиной тысяч долларов перед ним на стол. К деньгам Арман даже не притронулся, даже не взглянул в их сторону. Он продолжал, не мигая, смотреть на меня, вернее на несуществующую точку между моими бровями. Не люблю я таких взглядов.
- Сникерс был в клубе накануне того дня. Пил мало, встречался с двумя – сначала за его столик подсел мужчина, - совершенно неприметная внешность, но выправка, как мне показалось, военная, - разговаривали они минут пятнадцать. Когда мужичок свалил, пришла баба. Роскошная такая фемина. Возраст определить я не смог. Все эти современные лифтинги, знаешь ли, совершенно дезориентируют. С ней он сидел около часа. Чисто деловая беседа – никакого флирта, за это я ручаюсь. Не знаю, как она приехала, но увез её Киря.
- Водитель Сникерса? – уточнил я.
- Покойный обиделся бы на твои слова. Какой же он водитель. Он был его правой рукой и глазами на за…, кхм, на затылке. Так вот, после отъезда этой бабы Сникерсу позвонили, он сразу и сорвался.
- Не понял, куда он сорвался без машины, если Киря только что уехал.
- Я ему клубный «мерин» дал. Он сам за руль не сел, потому что хоть и немного, но пил. Его Сандро, наш водитель, отвез.
- Домой?
Я почти физически ощутил флюиды страха и куража, захлестывающие его мятущуюся душу. С одной стороны, он очень боялся, а с другой – считал себя невероятно крутым чуваком, который никому не должен показывать свою слабость, тем более какому-то мелкому.
- Н-Е-Т, - он тщательно проговорил каждую букву. – Сандро отвез его сюда. - На обороте моей же бумажки с первоначальной суммой торга он начиркал мне адрес. – Знаешь это место?
Я кивнул. По этому адресу в центре города располагался тот самый трехэтажный кирпичный дом, выстроенный в безвкусном стиле «советского ампира», в котором весь второй этаж занимала под офис турфирма, предоставившая моим родителям путевки на фешенебельный курорт.
       Под завершающий прощальную вечеринку праздничный салют я вырулил со стоянки и как-то не задумался, что скромная шестерка, пристроившаяся мне в хвост, оказалась там не просто так.

Глава 14
Подготовительный этап
к завершающему этапу

       Мама чувствовала себя хорошо, и я наконец-то решился поговорить с ней об отце.
- Если папа вернется домой в ближайшее время, может случиться так, что вам придется уехать из города на какое-то время.
- А имена нам менять не придется? – сарказм в мамином голосе сейчас был совершенно неуместен, но я решил быть терпеливым до конца.
- Наверное, придется.
- Зак, что за шпионские штучки ты собираешься устроить?
- Папины работодатели добровольно его не выпустят. Остается либо бежать, либо менять его голову на мою.
- Как это – менять? Вы же не стулья разной обивки.
- К сожалению, для этих мы действительно как стулья. Пойми, работа отца настолько важна для кого-то, что этот кто-то предпочитает сам сломать стул, чем отдать его конкуренту.
- Боже мой, какие страшные вещи ты говоришь. Я не желаю слушать этот параноидальный бред.
- Не слушай, но тогда мы больше никогда не увидим папу, - я вышел из родительской спальни опустошенный, как аквариум в комнате двойняшек.
Их ДНК я вчера проверил, - они не были моими сестрами по крови, они не были детьми моего отца или моей матери, они вообще никакого отношения к нашим родственникам не имели. Откуда их привезли, у кого отобрали или кто-то сам добровольно отдал их моим родителям, я не знал. Да и знать не хотел. Я хотел сейчас одного – видеть своего отца. Я так по нему скучаю, что даже работать не могу.
- Зак, как можно спасти Хэла? – Мама вошла в мою комнату тихо, думала, что я сплю. Но я лежал в гамаке с открытыми глазами и разглядывал одну из множества трещин на потолке своей комнаты.
- До конца я еще не додумал, но прогнозы хорошие. Я знаю, где его держат и знаю, что он пробудет там до конца следующей недели.
- Где он?!
- На военной базе под Энском, в двухстах километрах отсюда.
- Я несколько раз была в окрестностях Энска со своими студентами из стройотряда, видела подробную карту местности, даже с местными авиаторами на опыление вылетала. В районе есть поля, перемежаемые довольно обширными лесополосами, много деревень, но никакой базы там нет.
- Есть, очень мощная. Под землей. Еще при Сталине строилась. Между прочим, на объекте военнопленные немцы работали. Двадцать четыре бригады по тридцать человек вкалывали в три смены. Работали по двенадцать часов при весьма скудной кормёжке, и я точно знаю, что никто из тех работяг так и не попал в родной фатерлянд.
- Двадцать четыре на тридцать…
 Все-таки моя мама филолог, а не математик.
- Семьсот двадцать получается. Плюс тридцать два советских специалиста: конструкторы, инженеры и прочие итээровцы. Ты плотину на въезде в Энск видела?
- Да, - судя по скептически изогнутой левой брови, она продолжала сомневаться в достоверности моих данных.
- Вот на её дне все они, родненькие, и покоятся.
- Как ты узнал?
- Ну кто-то же зачисткой занимался.
- Кто?
- Мам, ну какая разница. Человека давно нет в живых, а вот мемуары он оставил вполне занятные. Хочешь, прочту кусочек?
 Мама машинально кивнула. Я начал читать:
«Эти крысы снятся мне по ночам. Когда моложе был, жалел, что сны не вижу. А сейчас вот снятся. Нет, - это не кошмары, это обычные крысы. Грызут и грызут себе. Там уже чистые кости остались, а они все грызут и грызут».
- Хватит, Зак, - мама автоматически схватилась за сердце.
- Болит? - ну и дурак же я.
- Не болит, просто привычка. Что ты думаешь предпринять?
- Вечером все соберутся. Я подробно объясню.
- Так ты всех наших в это дело решил втянуть?
- Всех, кроме тебя.

***
       
       В кабинете обстановка была самой подходящей. Упоминать при маме про RS-состав я категорически запретил. Специально для нее был составлен фиктивный план спасения отца, который, кстати, тоже был весьма недурен. Когда мама, утомившись изобилием расчетов, графиков, карт и схем, ушла спать, разговор потек в нужном русле:
- Из этого коллектора мы попадаем в столовую. Я полагал поставить на раздаче нужного человека, чтобы снотворное к тому времени уже было в каждом блюде. Даже дозу рассчитал на восемьдесят минут. Уложиться в это время мы обязаны по любому. В ста метрах от северного въезда в тоннель есть подходящая полянка для вертолета. Туда нам придется ехать на машинах, а вертушка прибудет за пять минут до нашего выхода с базы. Самое сложное – обезопасить весь персонал объекта. Малейшее подозрение, поднимется тревога – и кранты.
- А как мы изолируем тех, кто не будет обедать в столовой? Дежурная смена, например, или больные в изоляторе, которые тоже могут не попасть на общий завтрак, да мало ли ситуаций, - умница Фло всегда слёту рубит фишку.
- Ма-ла-дец, будешь холодец, - я отобрал у Роры пакетик с сухариками со вкусом хренового холодца, отсыпал себе горсточку и отдал сухарики Фло. - Поэтому план с раздачей не подходит. Нам придется заранее нашпиговать снотворным продукты. И пусть не все позавтракают в этот день в общей столовой, но в течение утра каждый сотрудник хоть что-то да съест. Доза рассчитана так, что эффект проявится за час-полтора до нашего появления, а дрыхнуть они будут как минимум часов шесть.
- А вход на базу действительно только через этот тоннель? – Тео с умным видом разглядывал подробную карту местности, как будто что-то в этом понимает.
- Внешне тоннель имеет вид совершенно заброшенного объекта, там даже рельсы узкоколейки насквозь проржавели, но посмотрите на это, - я показал ребятам прошлогодние снимки. – На южном въезде трава по пояс, а на северном – чисто. Теперь снимки недельной давности: с юга – снега на полдыры, с севера – аккуратный пятачок перед входом. Снегопада не было уже восемь дней, так что полянка должна быть чистой. Следы они заметают, но снег наваливать не удосуживаются, и мы париться не будем.
- А если с погодой какой-нибудь зихер. Сам знаешь, февраль - месяц вьюжный. Не долетит вертушка и всё! – такого «оптимиста» как мой старший брат еще поискать.
- Не долетит у нас, не долетит и у них, - отрезал я.
- Так ты для этого приказал мне лыжи взять? – догадалась Рора.
- Во-первых, не приказал, а попросил, во-вторых, тот человек, который осмелится тебе что-либо приказать, целеньким и здоровеньким пробудет ой как недолго, а в-третьих… Рора не дала мне закончить:
- Во-первых, дословно это звучало так: «Рора, положи в папин багажник семь пар лыж, семь пар палок и семь пар ботинок соответствующих размеров, думаю, предварительно смазать лыжи ты догадаешься сама». И где тут хоть одно «пожалуйста»? А в-третьих, твои ботинки теперь немного пахнут Басей, сам виноват, что не убрал их в воскресенье в коробку.
- Я теперь не боюсь Басю, мой новый RS-состав напрочь удаляет любой запах с любой поверхности, а распыленный в воздухе аэрозолем… Кстати, ты пропустила «во-вторых».
- Во-вторых, прекрати как шизанутый попугай вечно твердить «во-первых», «во-вторых», «в-третьих». Тоже мне Фандорин нашелся.
- Ты читала Акунина? – я моментально забыл, зачем мы тут собрались.
- Кино смотрела, - призналась Рора, - «Турецкий гандбол».
- Гамбит, - машинально поправил ее Родригес. Эта фурия тут же переключилась на него:
- А-а-а, еще один умненький выискался. Что же ты тогда вчера по физике пару схлопотал? Как Родригес учится с ней в одном классе, я не понимаю. Сколько переманивал его к себе, но он ни в какую. Объясняет это тем, что так мы совсем без информации останемся. Вроде как пока Рора у него на виду, мы можем спать спокойно. Но мне кажется, что контроль ему нужен для того, чтобы к Роре, не дай бог, кто-нибудь из пацанов не приблизился на расстояние меньше двух метров. Стратег хреново-холодцовый.
- Физичка мне пару зря поставила. Я же ей во всех подробностях описал, как этому чуваку Эйнштейну яблоком по голове стукнуло. И если бы не этот фрукт, не видать бы нам атомной бомбы, как своих ушей, - закончил он под наше дружное ржание.
- Сам ты фрукт, Родригес Эйнштейн. Продолжим.
       Обсуждение очередной авантюры мы закончили ближе к часу ночи. Вставать всем надо было рано, но глотнуть чайку перед сном я считаю святым делом.
       На кухне в моем законном углу сидел Виктор и пил кефир прямо из коробки. Я молча взял у него коробку, налил остатки кефира в стакан и поставил перед ним. Он допил, вытряхнул из пачки бумажную салфетку, не торопясь, вытер кефирные усы и посмотрел на меня. Его фирменный взгляд на этот раз не застал меня врасплох.
- Ну? – спросил меня ночной гость.
- Нормально, - ответил я.
- Что нормально? – опять спросил он.
- А что «ну»? – не остался я в долгу.
- Как ваши соседи поживают, Полостновы, кажется?
- Молостновы. Я ж и говорю: нормально! Любаня решила разводить голландских кур, купила импортный инкубатор и выписала аж из соседней области пять десятков яиц. А какой-то злоумышленник, которому штуку баксов девать было некуда, подменил эти яйца на крокодильи. Они как в Любашином инкубаторе начали вылупляться один за другим, тут Люба с Леней и чухнули, что анекдот про доктора и крокодильчиков – это реальная история их жизни: «Приходит пациент к психиатру и говорит: «Доктор, на меня в последнее время маленькие зелененькие крокодильчики с неба так и падают, так и падают», - а сам в это время со своей одежды мнимых крокодильчиков в разные стороны стряхивает. Доктор как возмутится: «Что же вы, больной, своих рептилий тут у меня по всему кабинету разбросали!»
- Ладно, парень, кончай прикалываться. У меня самого двое таких приколистов. Вот где эти приколы, - ребром обветренной ладони он провёл под подбородком.
- Я думал, вы - одинокий волк.
- А я и есть одинокий волк, у которого двое волчат.
- А их мать? – Виктор сделал неопределенный жест, который мог означать что угодно.
- Вы тут зачем, следить за нами? – продолжил я нашу, пока малопродуктивную, беседу.
- Письмо принес. Мне его Хэл Хэлыч в тот день передал, когда я у вас мину обезвреживал.
- А почему раньше не отдали?
- Он велел отдать в том случае, если я пойму, что вы собрались его с того гадюшника вытаскивать.
- Так вы знаете, где он?
- Ну ты же знаешь, чё я, по-твоему, глупее тебя?
- То, что вы мудрее меня, - это факт.
- И на том спасибо. Я там на обороте номерок один записал, но позвонить по нему можно только один раз, ты понял, Зак? – Я кивнул.
Виктор ушел так же тихо и незаметно, как пришел. Я достал из холодильника еще один пакет кефира, нацедил себе в чистый стакан и принялся читать письмо. Почему-то у меня не возникло сомнений в том, кому оно было адресовано:
«Зак, я надеюсь, что эта бумага никогда не попадет к тебе в руки, но обстановка вокруг моей работы в последнее время такая, что лучше перестраховаться. Я могу в ближайшее время исчезнуть, но куда меня направят, я не знаю. Знаю лишь одно – бежать из таких мест просто нереально. За двадцать лет работы я слышал лишь об одном таком случае. Крупного ученого-ядерщика выкрала какая-то спецслужба при переброске. Меры безопасности с тех пор усилили многократно. Но шанс, если он и есть, все равно остается лишь один – бежать именно во время переброски. Сами базы – это страшные места, и соваться туда – крайне нецелесообразно. Подумай над этим. Пока. Отец».
       Я заметался по кухне, натыкаясь на мебель и не замечая этого. Отец доверял мне еще тогда, до исчезновения. Он понимал, что рассчитывать на постороннюю помощь бессмысленно. Он верил мне, но вряд ли верил кому-то из коллег. Виктор! Почему отец выбрал его? Предположим, что этот скромный лысоватый мужичок работает на некую структуру , крайне заинтересованную отцовской работой. Но ведь может оказаться, что он верой и правдой служит тем, у кого сейчас находится мой отец.
       Еще мы предположим, что те знают о письме. Означает ли это, что нам готовят ловушку и старательно подталкивают к ней, подсовывая эту информацию. А зачем? Им незачем делать лишние телодвижения, когда и без этого вся семья Холанов у них на крючке болтается и не трепыхается. Письмо я, конечно, могу тщательно проверить, но вряд ли это что-то даст. Почерк точно отцовский, тут даже спектральный анализ не нужен, конверт он также мог держать в руках и при желании пара отцовских отпечатков на нем сыщется, бумага самая обычная – белая принтерная, мы дома на такой печатаем. Говорить ли о письме ребятам? Я вытащил из ящика кухонного стола металлическую крышку для консервирования, скомкал листок, поджег его и положил на нее весело вспыхнувший комок. Когда на крышке осталась кучка золы, я подошел к форточке и вытряхнул все за окно. Крышка была помыта и положена туда, где лежала. Письма как бы и не было.

***
       
       На сегодня у меня был запланирован визит в ту загадочную турфирму, куда перед гибелью ездил Сникерс. Я реструктурнулся в нашу классную и поехал в центр на маршрутке. Слово себе давал, не превращаться в женщин, и, нарушив его, тут же поплатился.
- Наташа, ты почему не в школе? – я не сразу сообразил, что этот мужик обращается ко мне.
- Мужчина, вы кто? – писклявым голоском проблеял я.
- Муж твой, Саша, а что у тебя с голосом? – на его месте я бы поинтересовался, что у нее с головой, раз она собственного мужа не узнает.
- А ты сам почему не на работе?
- Натусик, ты себя хорошо чувствуешь? Я только вчера с вахты вернулся, сейчас на рынок еду за продуктами, вот список, - бедолага отчаянным жестом протянул мне листочек, исписанный аккуратным почерком Натусика.
- Ой, я же на работу опаздываю, - как бы спохватилась наша классная. – Пока, - я ткнулся носом в небритую щеку, выскочил из маршрутки как оголтелый и под трезвон возмущенных водил помчался на красный свет на противоположную сторону дороги. Оставалось лишь догадываться, какие разборки с ревнивым мужем предстояли нашей классной сегодня вечером.
Со второй попытки до нужной остановки я доехал уже без приключений. Под видом клиентки проник в офис, был угощен чаем с печеньем, просмотрел красочный рекламный фильм об отдыхе в Анталии и не узнал ничего толкового. Но перед уходом мне всё-таки повезло. Менеджер, - симпатичная невысокая брюнетка, со слегка оттопыренными ушками, дала мне на прощание визитку. Визитка была весьма дорогой – на плотной золотистой бумаге было выполнено замысловатое тиснение – значок фирмы, фамилия-имя менеджера и номер её сотового, всё. Ни тебе адреса, ни электронки. Видимо, в начале нашей беседы по моей мужиковатой куртке и застиранным джинсам она приняла меня за любительницу халявного печенья и решила не одаривать своей шикарной визиткой. Но в процессе нашего разговора у меня звякнул моблильник и, доставая его из кармана куртки, я чисто случайно выронил свою золотую кредитку.
- Такая милая визиточка должна лежать здесь, - я открыл свою серебряную визитницу на двадцать карточек. Это был подарок Лизы, который она вручила мне в день её возвращения в Америку.
- Какая прелесть, можно? – я протянул девушке безделушку. – О! «Тиффани»!
- Да, приятельница подарила.
- Щедрые у вас приятельницы, - заискивающе улыбнулась мне менеджер.
       Так как первые три урока я просолил, идти на оставшиеся не имело смысла. Но в школу я поехал. Выцепил с химии Родригеса и популярно объяснил, что мне от него надо.
- Мы так не договаривались. Я не буду приглашать на свидание незнакомую бабу, да еще и лопоухую.
- Чувак, это единственный шанс выйти на нужных людей. Для клерка с ее зарплатой она чересчур много тратит на себя. Туфли от «Бланикс», дорогущие визитки, да и мою «Тиффани» сразу признала, хотя китайских подделок сейчас пруд пруди. Надо ею заняться.
- Вот сам бы и занялся. Ну зачем я тебе? А еще лучше – сманить на это дело Тео.
- Тео нельзя, он натура увлекающаяся, сам я больше пользы принесу, наблюдая, а не участвуя. А ты у нас настоящий Джеймс Бонд – никаких увлечений, только полная преданность королеве. Посидишь с Эллочкой за столиком в ресторане, пару танцев станцуешь, проводишь до дома, а там пиши эсэмески своей Ророчке сколько влезет.
- Почему это я – «его Ророчка»? И зачем он должен писать мне эсемески? – ну надо же было этой любопытной морде влезть в самый неподходящий момент.
- Знаешь, что он заставляет меня сделать… - я обеими руками зажал ему рот. Нос, похоже, я ему тоже зажал, потому что он стал задыхаться и вырываться.
- Ладно, я до вас попозже доберусь. Тимочка, звоночек прозвенел, ты идешь в класс или что?
- Или что!
- Ну вот, другое дело, чувак. Погоди, у тебя ж в классе вещи остались.
- Фигня, сейчас Косому эсэмэску скину, он приберет
       Дома мы еще раз отрепетировали, что и как Родригес должен говорить по телефону этой дамочке.
- Алло, это Элла? Здравствуйте. Меня зовут Тимур, я младший брат Наташи, она была у вас в офисе сегодня утром. Я недавно защитил кандидатскую и со следующего понедельника оформил на кафедре две недели отпуска. Наташа сказала, чтобы я вам позвонил, очень рекомендовала вашу фирму. Нет, я еду в отпуск один. Пожелания? Что-нибудь экзотическое. Таиланд или Карибы. Так неудобно обсуждать все эти цифры по телефону, а подъехать сейчас, к сожалению, никак не могу. А знаете что? Недалеко от вашего офиса есть один милый японский ресторанчик, уделите мне, пожалуйста, сегодня вечером полчаса времени, скажем, около шести. Ужин, разумеется, за мой счет. Не можете в шесть, - Родригес вопросительно посмотрел на меня, - а во сколько можете? В восемь. Я перезвоню вам через пару минут, уточню расписание заочников.
- Не понял, чё мы сразу на восемь ей стрелку не забили?
- Элементарно, Тимочка. Если такой занятой человек, как преподаватель кафедры социологии и психологии сразу соглашается поужинать в предложенное дамой время, то дама может заподозрить, что ее собеседник не такой уж и занятой.
- Логично! Ну чё, звоним? Две минуты уже прошло.
Я вздохнул:
- Учи, тебя, учи, так неучем и помрешь. Две минуты – это фигуральное время. На самом деле мы ждем минут десять и перезваниваем. Учи остатки текста, статист.
- Алло, это Тимур. Я выяснил, вечерних лекций сегодня нет. А завтра и послезавтра загрузка по полной. Последние дни перед отпуском придется попотеть. Поверьте, я мысленно уже на лазурном берегу на белом океанском песке лежу в шезлонге и потягиваю коконуту. Не может быть, - вы тоже любите этот коктейль. Если бы знал, пригласил бы вас в другой ресторан. Вряд ли японский бармен поймет нас, если мы закажем национальный малазийский напиток. Чуть не забыл, у нас пятый столик, не перепутайте. А то подсядете не туда, а мы ведь даже друг друга в лицо не знаем. Ладно, у вас, наверное, уже уши болят от моей трескотни. До встречи.
- Про уши ты зря, хотя в целом неплохо. Теперь давай думать, кем ты у нас станешь.
- Киану Ривзом.
- А чё не Томом Крузом?
- Киану круче. Ладно, я пошутил. Вот кем я стану, Родригес помахал перед моим носом развернутым «Караваном».
- Лучше бы ты пошутил сейчас. Жерар Филип* – не ее герой. Для этого Эллочке надо было родиться в начале тридцатых, а не в конце семидесятых.
- Чувак, сколько же ей лет?
- Двадцать семь - двадцать восемь.
- Она же старуха.
- Вот Фаина тебя сейчас не слышит. Ей с ее двадцатью девятью на свалку пора. Как она беременность переносит?
- Странно она ее переносит - ест все подряд. Вчера зачем-то обкусала мой новенький ремень, который мне Ро… одна девчонка на Новый год подарила, и папина кожаная ключница тоже в клочья понадгрызена.
- Может у нее внутри чужой.
- Отец уверен, что ребенок от него.
- Да я не про сомнительное отцовство. Помнишь фильмы – «Чужие», «Чужой»?
- «Моя мачеха – инопланетянка», - вспомнил чувак еще один прикольный фильм, и мы начали перечислять возможные варианты маленьких монстров, которые ждали своего появления на свет.


***
       
       Вопреки моим опасениям свидание прошло замечательно. Нам даже не пришлось Родригеса в кого-то менять. Перед рестораном мы заехали к близняшкам в их новый клуб, который больше старого аж в два раза, и объяснили им цель визита. Они покопались в своём реквизите, выудили из кучи тряпья милый паричок, натянули его на Родригеса, приклеили ему усы и заставили надеть очки в изящной металлической оправе с простыми стеклами. Мой приятель сразу стал старше лет на десять-двенадцать.
- Хорошо хоть шмотки не отняли.
- Для молодящегося доцента ты неплохо выглядишь, - успокоил я чувака, нацепил ему под свитер миниатюрный микрофончик и проводил до ресторана.
Девушка выпила за ужином совсем немного, но одна капля моего волшебного эликсира, незаметно добавленная Родригесом в ее чашечку саке, сделала свое черное дело. Девица выложила нам все, что знала. Для этого ей хватило десяти минут, которые просто выпали из ее жизни. Прикольно было слушать, как она внезапно продолжила свою пустую болтовню с Родригесом с прерванного места. Вопросы Родригес зачитывал ей по моей шпаргалке, и теперь я знал все, что знала сама Элла. Остается добавить, что знала она крайне мало.
       Раскручу я этот клубочек за оставшиеся четыре дня, или нет, будет видно. Но отца мы идем вытаскивать в понедельник, и переброски я ждать не буду!
       











* Жерар Филип – звезда французского кино 50-х годов.

Часть 2-ая.
Исключение по правилам


Глава 1.
Миссия очень даже выполнима

- Чуваки, как называется эта штука, когда боишься замкнутого пространства? – голос Родригеса резонировал от железобетонных плит узкого, низкого коридора, по которому мы гуськом осторожно и медленно передвигались в течение последних пятнадцати минут.
- Клистирофобия, кажется, - в голосе Авроры не было даже намека на стёб.
- Клистирофобия – это боязнь клизмы, а боязнь замкнутого пространства – это клаустрофобия, - голос Толы тоже резонировал, и меня это начало раздражать.
- Тихо, всем! – по моим подсчетам мы были уже на втором уровне, а нужные нам жилые боксы располагались на третьем, как раз под нами.
       Из вентиляционного отверстия, куда я просунул шнур портативной камеры, снабженной инфракрасными датчиками, позволяющими снимать в темноте и сверхчувствительным микрофоном, и без всякой шпионской аппаратуры ухо ловило странные звуки. Что-то знакомое.
- Да там кто-то храпит! – опередила меня Фло. В помещении, откуда раздавались громовые раскаты иерехонской трубы, сейчас дрыхло, как минимум, человек пятнадцать.
- Столовка, - удовлетворенно заметил Тео, разглядывающий карту-схему.
- Жилой блок в этом же крыле. Ну, поехали! – я уже облачился в обвязку и сидел на краю вентиляционного отверстия. Тео начал стравливать веревку.
       В столовой было восемнадцать человек: пятеро – сменная бригада охраны, этих я опознал по наличию оружия и камуфляжным спецухам, семь научных сотрудников были одеты в одинаковые куртки и штаны горчичного цвета, - отец как-то принес с работы такую же. Списанную и потрепанную робу, широко применявшуюся во всех биохимических лабораториях, выкинуть он не смог. Немецкая бережливость не позволила, а так в огороде изредка покопаться или в гараже повозиться куртка еще годилась. Четверо кухонных работников отличались облачением в белые хэбэшные футболки и комбинезоны, а дополнялся наряд милыми круглыми шапчонками, но двоих мужиков опознать я не смог. Дело в том, что у всех сотрудников базы на нагрудных карманах курток был нашит шеврон с фамилией и группой крови, такая же нашивка имелась на спине, под воротником, из чего было понятно, кто из спящих обитает тут стационарно. Двое коренастых мужичков сидели за одним столиком в одинаковых позах, – уронив головы на сложенные руки, и одеты оба были в обычную джинсу: один в синих джинсах и такой же куртке, другой в черных джинсах и голубой куртке, никаких нашивок на их одежде не было. С опознавательными шевронами все было ясно – перед операцией я достаточно насмотрелся секретных кадров неудачных экспериментов, которые проводились в лабораториях подобного рода и заканчивались либо взрывом, либо пожаром, либо утечкой какой-нибудь чрезвычайно токсичной гадости, либо первым, вторым и третьим вместе взятыми. Поверьте мне на слово, опознать то, что еще недавно считалось человеком, можно было по таким вот шеврончикам. Иногда кому-то везло, и группа крови на нашивке была очень кстати, но чаще в ошметках ткани и плоти просто нереально было опознать нашивку с фамилией. Как их тогда опознавали? Под Новосибирском в две тысячи третьем не смогли даже сходу точное количество погибших установить. Вся база просто перестала существовать, и была она не настолько секретной, как эта, и больше, гораздо больше.

***
       
       Кого-то приступ сонного отравления застал за едой, а кто-то уснул прямо на рабочем месте. Внешне все были невредимы, только один из поваров получил ощутимый ожог – сковорода с котлетами, которые сейчас в художественном беспорядке валялись по всей кухне, выпала из его ослабевших рук в момент извлечения из духового шкафа, и кипящее масло оставило на левой руке красный запузырившийся шрам.
- Прости, чувак, за боевое ранение тебе медаль положена, или даже орден, - если честно, мне действительно было его жалко.
- Медаль «Пурпурная Сковородка» или орден «Недожаренных Котлет» ему дадут, - голос Толы за моей спиной застал меня врасплох.
- Черт побери, сестрица, зачем же так подкрадываться? – за последние два часа я стал чрезвычайно нервным. Может быть дело в том, что наша команда забралась в эту мерзкую крысиную дыру, рискуя жизнями и нашими, и отцовской. Если хоть одна душа на этой богом проклятой базе сейчас очнется от затянувшегося тихого часа, нам – хана. Нам хана, нам хана, хоть пока на дворе не весна. Шиза на меня напала всерьез и, видать, надолго. Я никогда не зацикливаюсь на словах известных песен, а тем более на словах попсового бреда. Музыку я слушаю редко, - это для меня роскошь. Слушаю то, что никто из моих родных слушать никогда не будет. Скрябина, например. Считается, что он сильно опередил свое время, и его музыка для современников была не совсем понятна, ну или как-то так. Самый смак в том, что мое творчество тоже, знаете ли, мало кому понятно. Я как-то дал почитать свой дневник Родригесу и Толе. Ради эксперимента, - мол, две диаметрально противоположные личности, разность вкусов и воспитания, - как они воспримут мои опусы. Результат меня убил. Оба категорично заявили: «Ну и бадягу ты развел». Так что получается, будто пишу я все это для себя любимого, ну и ладно. Публиковаться, разумеется, после такой «ободряющей» критики я не собираюсь, а если кто-то случайно наткнется на две потрепанные стопочки формата А-4, что я распечатал для друга и сестры, то пусть заочно примет мои извинения. Еще из классиков я люблю Шостаковича.
       Мама считает творчество этих великих мастеров очень сложным и местами даже откровенно депрессивным, но я с ней не согласен. Такая великая мощь и сила мысли в этой музыке, что слушать её долго я не могу. Но маленькими порциями, - ничего, прикольно.


***
       
       Десять часов назад фургон, раз в неделю доставляющий на базу продукты, в два часа ночи подъехал к северному въезду, был разгружен за десять минут и уехал. В двух мешках с сахарным песком была специфическая добавка – снотворное, действующее ровно шесть часов с момента попадания в организм независимо от дозы и особенностей того или иного индивидуума. Выпечка, в которую повар по строгой раскладке обязан добавить сколько-то там сахара или послащенная рисовая каша, поданная на завтрак, а у кого-то пара ложек сахара оказалась в чае или кофе – ням, ням и до обеда баю-бай.
       Два дня назад на базе ни у кого не осталось ни куска сахара, ни ложки сахарного песка. Это мои крыски постарались. Идея эта пришла мне в голову, когда я читал маме отрывок из дневника Георгия Трухинского, командира спецотряда по зачистке. Трухинский застрелился в сорок девятом, через восемь дней после завершения строительства базы. Крысы его приболевшую психику раздражали очень сильно, а мне эти милые серые пушистики с противными голыми хвостами стали очень даже подконтрольны. Три крысиных выводка общей сложностью в двадцать пять особей, купленных мною в ближайшем зоомагазине, как нельзя лучше подошли для моего плана. Через трое суток моей особой диеты все хвостатые агенты ели только сахар, и выпущенные мною в тоннеле за два дня до операции напали на сахарные запасы базы. Разумеется, все съесть они не смогли, но что не съели, то попортили. Это были украинские пасюки.
- Фло направо, Тола налево, я в санчасть, Аврора – здесь, Родригес – в коридоре. Не пропускать ни одну дверь, в закрытые – впрыскиваем вот это, считаем до семи, и замок вам уже не помеха. Встретите живого, то есть не спящего, прыскайте вот это – я показал им свой оранжевый баллончик, - у каждого из них был такой же. Одно нажатие с направлением струи в нос или рот потенциального противника гарантировало его отправку на пару-тройку часов в край глубокого безмятежного сна.
- Зак, не грузи, мы все это сто раз повторяли. Если нервничаешь – пожуй, - Родригес протянул мне шоколадный батончик. Друган никак не мог простить мне ту конфету в «Синема-Банке».
       Я хотел сказать ему пару гадостей, но поперхнулся на полуслове, - Рора отхлебнула кофе из чашки, стоящей на одном из столиков. Через шесть-семь секунд эта халявщица свалится замертво и проспит четверть суток, а нам придется тащить ее вкупе с отцом, который, надо думать, тоже не пять килограммов весит. Родригес треснул ее кулаком по спине, от чего она закашлялась и выплюнула то, что собиралась проглотить. Кулак Авроры выстрелил прямехонько в направлении его уха, но я успел перехватить ее руку. Весь процесс сопровождался бурными словесными излияниями с обеих сторон.
- Достали вы меня! Оба. – Я достал из кармана своего джинсового комбеза серебристый баллончик и пшикнул пару раз в обе стороны – в нос Родригесу и Роре, соответственно. Сам задержал дыхание на пятнадцать секунд. Этого хватило, чтобы их голосовые связки парализовало, а я отделался легким посипыванием. Рора начала шевелить губами сначала потихоньку, прислушиваясь к своим ощущениям, но ощущения ей не понравились, и она подключила руки. Руки дали два подзатыльника мне, один Родригесу, четыре раза ударили по столешнице, а потом обреченно залезли в карманы комбинезона и там, наконец, угомонились. Родригес принял свое наказание смиренно, но три скупых жеста мне показал. Ткнул пальцем в себя, потом в меня, потом провел большим пальцем правой руки под своей шеей.
- Зак, Зак, прием. Отец с нами, мы вкололи ему твою восстанавливающую смесь, но он не реагирует. Дрыхнет и храпит.
- Буду у вас через пару минут, - я отследил по ноуту местонахождение Фло и Толы, и понял, что сейчас они находятся в параллельном коридоре.
- Ну что, неменькие вы мои, довыступались? Говорить сможете через пять-семь минут. Сидите тут, - я к близняшкам. – Рора с Родригесом, по всем признакам, решили объединить усилия по моему уничтожению, поэтому сваливать из столовой надо было по-быстрому.
Встречу с отцом я представлял себе все-таки иначе: Фло с Толой, взявшись за отцовские ноги, абсолютно беспардонно волокли его по коридору бункера. Увидев меня, они синхронно бросили каждая свою ногу, и папины конечности глухо стукнулись о бетонный пол. Я присел на корточки перед лицом отца и, приподняв ему веки, посветил маленьким карманным фонариком в глаза. Зрачки реагировали, - хороший признак, но отец не проснулся, - неважнецкий признак.
       Втроем мы дотащили тяжеленное отцовское тело до столовки, быстренько облачили его в обвязку, и я велел Тео поднимать груз. Потом в потолочной дыре по очереди исчезли близняшки, за ними поднялся Родригес. Я начал ощущать смутное беспокойство, как будто что-то не доделал, упустил какую-то важную деталь. Перед тем как подергать веревку, я огляделся и понял, что важную деталь, упущенную мною из виду, зовут Аврора Холан. Где она? Связался с командой. Наверху её нет. Последним сестрицу видел Родригес, но говорить чувак пока еще не мог, да и толку от него сейчас – ноль целых ноль десятых. Спасибо мне, умному мальчику, что перед выходом заклепал каждому из нас в подошву левого ботинка опознавательный чип. Включив ноут, настроил поиск на Рору и понял, что сейчас она находится примерно там, где близняшки нашли отца, - в отсеке лабораторных боксов. Рванул туда. Запыхавшись и задохнувшись от злости на эту паразитку, влетел в бокс под номером 2-К и разумеется, не смог не удивиться. Надо отдать должное Авроре – она умеет оказываться в чрезвычайно странных ситуациях исключительно по единственной причине – причине безудержного кошачьего любопытства. В этом лабораторном боксе обитали подопытные птицы: вороны, куры, скворцы, попугаи, даже одинокий грустный страус эму сидел в просторном вольере. Открыв свой пока что безмолвный рот, Аврора стояла перед клеткой с большим хмурым попугаем, и слушала, что он ей говорит:
- Кар-р-луша хор-р-роший. Кашмар-р! Кашмар-р! Шмар-р-ра, шмар-р-а. Кто? Кто? – занервничал Карлуша, завидев меня, подкрадывающегося к Роре.
- Р-рора – шмар-ра, Р-рора – шмар-ра, - подначил я Карлушу.
-Шмар-ра, шмар-ра! – Карлуша согласно закивал головой, при этом он деловито переступал по жердочке туда-сюда своми когтистыми лапами. Первый раз в жизни я издевался над Ророй, а она не могла мне ответить. Ответные слова застряли в её глотке, но ответные действия не заставили себя долго ждать: первая подвернувшаяся ей под руку клетка полетела мне в голову. В клетке сидела меланхоличная ворона. Я поймал клетку и тут-же был вознаграждён ощутимым щелчком клюва в руку. Я эту облезлую образину, понимаете ли, как минимум от инвалидного кресла спас, а она меня клевать. Ворон я не люблю, но уважаю за сообразительность и житейскую хватку. Одна история, связанная с воронами, стала нашей семейной легендой.
       Мамина подруга тётя Тома пригласила нас в один из уикендов позапрошлым летом к себе в дачный поселок Ручейный. Из-за сильной жары она решила готовить обед не в доме, а в летней кухне, которая представляла собой обычную загородку из листов ДСП, без крыши и без навеса. Тетя Тома поставила на дощатый стол примус, на примус кастрюлю с водой, а когда вода стала закипать, бросила туда приличный кусок мяса. В этот момент ворона, сидевшая на ветке старой яблони и наблюдавшая за процессом готовки, спикировала над кастрюлей и профессиональным захватом выцепила из нее мясной кус. Кастрюля в результате вороньего маневра опрокинулась, примус погас, а с тетей Томой случилась истерика. Когда всё наше дружное семейство сбежалась на это светопреставление, тётя Тома, сидя на корточках около лужи геройски погибшего бульона, заливалась горючими слезами в четыре ручья.
- Тома, черт с ним - с супом, мы сейчас шашлыки соорудим, салатики настрогаем, стол накроем в лучшем виде, - мама утешала подругу, как могла, а папа, видевший сцену с вороной, еле сдерживая рвущийся наружу смех, вполне цензурно обзывал воровку «мародёркой» и «помоечной рваниной». Тут тётя Тома поднимает на нас свои синие беспомощные глаза, кажущиеся за стеклами очков плюс шесть огромными бездонными озерами, и говорит историческую фразу, вписанную в хроники семьи Холан золотыми буквами:
- Она, бедненькая, лапки себе ошпарила-а-а-а!
       Вот такая Воронья эпопея.

***
       
       По решительному Рориному виду я понял, что со своим новым приятелем она не расстанется за все сокровища мира. Хотя на счет мировых запасов нефти я, пожалуй, загнул.
- Забирай уж своего красавца, малолетняя расхитительница государственной собственности, но уговор – клетку тащишь сама.
Она молча кивнула. Молчать ей оставалось еще пару минут.
Вся компашка приветствовала нас приглушенными восторженными воплями. «Язви тя в кочерыжку» из этих воплей было самым приличным выражением.
До выхода из тоннеля мы добрались без особых проблем. Если, конечно, не считать проблемами транспортировку стокилограммовой храпящей туши и комментарии относительно Аврориного трофея. Первой не выдержала Тола. После пережитого дикого напряжения у девчонки просто сдали нервы. А как иначе можно объяснить ее безудержное ржание с комментариями типа: «Рора вместо заколдованного принца-лягушонка попугая-оборотня подцепила, как поцелует его, так он в красавчика-армянина превратится. С таким колоритным носом – это только армянин. И будет наша Ророчка армянской прынцессой, нет не прынцессой, - королевной!» И все в таком духе. Заткнулась Тола только тогда, когда Родригес вполне доступными жестами объяснил ей, что он сделает с Карлушей, пока тот попугай, и что он сделает с ним потом, когда тот станет армянским королевичем голубых кровей. Про голубые крови Родригес объяснил всем присутствующим особо выразительными жестами. Толу, судя по всему, он собрался пригласить станцевать с ним ламбаду, но она не успела ему ответить, как между ними встряла взбешенная Фло. И уже на чисто русском без лишних жестов дала понять Родригесу, что им с сестрой очень не хотелось бы отмечать свое совершеннолетие в колонии строго режима за нанесение одному милому мальчику тяжких телесных повреждений, повлекших за собой безвременную кончину этого самого мальчика. Я собрался было пристыдить Толу за ее нетолерантные высказывания в адрес лиц кавказской национальности, но тут мой взгляд упал на попугая. Я могу поклясться чем угодно, что в эту минуту передо мной отчётливо мелькнул незабвенный образ из «Мимино», гениально сыгранный Фрунзиком Мкртчяном. Карлуше только знаменитой шоферской кепки не хватало. Я сказал об этом ребятам и, сам того не ожидая, разрядил обстановку. Фильм смотрели все, и любили его, соответственно, тоже все. Тео поинтересовался, живы ли актёры из этого фильма.
- Мкртчяна уже нет, насчет Кикабидзе не знаю, а вот интервью с Георгием Данелия, режиссером «Мимино», недавно показывали по «Культуре», я его краем уха слушал.., - я не успел договорить, как сиплый голос, мало отличавшийся от попугаичьего, произнес:
- Вот в честь режиссера Гошей его и назовём, - это у Роры прорезался голос. На наше счастье она сразу же взялась за перевоспитание блудного попугая, болтая с ним так самозабвенно, что Карлу…, то есть Гоша просто онемел от восторга. Родригес же, напротив, помрачнел еще больше. Я хоть и с большим уважением отношусь к другану, но ревновать даму сердца к попугаю – это чересчур.
       До выхода оставалось метров тридцать, как я приказал всем остановиться. Никаких особых предчувствий у меня не было, так – обычная предосторожность. Открыв ноут, я спроецировал на экран картинку внешнего обзора. Никто не знал, что у рабочего входа-выхода установлена камера, которая работала все время, пока мы были в подземном сонном царстве. Я пару раз вызывал картинку обзора на экран ноута, но ничего подозрительного не заметил. Каким богам воздать хвалу, что именно этот куст привлек мое внимание в последний момент, я не знаю. Я собрался захлопнуть крышку ноута и дать команду на дальнейшее продвижение, как боковым зрением уцепил эту маленькую несостыковку в окружающем ландшафте. Все кусты в радиусе обзора были полностью скрыты под снегом, а этот как-то полуобнажился. Я вызвал картинку часовой давности – куст был под снегом, весь целиком. Кто тряханул за веточки, пока мы развлекались в катакомбах? Дедушка леший?
- Всем на пол, надеть противогазы, про отца не забудьте.
Вопросов никто не задавал. И на том спасибо. Я начал под всеми возможными ракурсами гонять внешнее изображение. Картинка была очаровательная. Может именно так паранойя и начинается? Ну, сидел на кустике какой-нибудь тетерев, взлетел, и свалилась снежная шапка. Жаль что аккумуляторы у камеры слабенькие, вот и пришлось установить на ней таймер, десять минут пишет – десять минут в отключке. Надо было тщательнее готовиться, спецтехнику круче раздобыть. Балда я, балда. Вот лежи теперь и гадай, кто тут был за те десять минут, пока камера «отдыхала». Лежим тридцать минут, ждем два активных периода, наблюдаем и, если все спокойно, ползем на волю.
       Тетерев на этой милой лесной полянке, действительно был, да не один, а с корешами. Все в зимнем камуфляже и вооружены тем, что нашему городскому ОМОНу может лишь привидеться в сладких ночных грезах. Тип вооружения ребят, засевших в окрестностях, теоретически мне был хорошо знаком, но на практике от такого знакомства умные люди предпочитают держаться подальше. Может быть, я уже достал напоминанием о том, что я умный, но ведь на самом деле так оно и есть. Первоначальный план отхода теперь можно использовать в качестве подтирочного материала. Я вышел из программы видеонаблюдения, чего уж там еще наблюдать, когда и верблюду все понятно. Вот-вот у отцов-командиров, приславших сюда бригаду тетеревов-зимовиков, не выдержат нервы, и поступит команда: «Алга!» Вперед, значиц-ца. А вперед – это нам навстречу. А нужен ли Рабиновичу в день рождения сюрприз в виде нежданного приезда евонной тещи? Это вряд ли. Я зашел в нужную мне программу, набрал ряд простеньких символов и принялся считать про себя. Можно было смотреть на монитор ноута, но делать это с закрытыми глазами было несподручно. На счет десять у выхода бабахнуло. Устанавливая вместе с камерой взрывное устройство собственного приготовления, я оч-чень надеялся, что оно не пригодится. Пригодилось. И сработало при этом именно так, как я рассчитывал. Из всех моих многочисленных опытов и открытий изготовление мины такого типа, пожалуй, было самым рискованным. Риск заключался в отсутствии практических навыков и опыта применения. Одна голая теория. А теории частенько потому голыми и называются, что они могут оставить неудачного теоретика голым. А в каком виде покойники на прозекторский стол попадают? Правильно, - голенькие они туда возлегают, вернее, возлагаются служителями морга.
       Итак, когда у входа шарахнуло, выходом для нас он быть перестал. Перестал он быть и входом для тех, кто ошивался снаружи. На разбор десятиметрового завала у них уйдет пара часов, и за это время, хошь-нехошь, придется отсюда выбираться.
       
       
Глава 2.
Спасение замурованных –
 дело рук замуровавших

       Я перекатился с живота на спину и недоуменно уставился в потолок. В свете мощного переносного фонаря, который скромно притулился в сторонке, кружились снежинки. Странно так хороводились, - они не падали на пол тоннеля, а создавали радужный эллипс под уклоном градусов в двадцать слева направо и кружили по причудливой схеме: три круга по часовой стрелке, четыре против. Я вспомнил стихотворение замечательного русского поэта Анненского, где он восхищается весенним снегом, и у меня тут же родился экспромт:

       Я вижу свет в танцующей снежинке.
       Оставлен след на тропке наших судеб.
       С холодных губ сорвутся звуки-льдинки:
       «Пусть Анненский мой зимний снег не судит».

- Я предупреждал, что рано или поздно у мелкого окончательно крыша съедет. Такова судьба всех гениев – долго не живут, мрут от выкипания слишком умных мозгов.
- Да ты, брат, мне никак завидуешь? – не мог же я смолчать на реплику Тео.
- Слава богу, он нормальный. – Голос Родригеса звучал почти естественно. Хрип от паралича голосовых связок полностью прошел. Сколько же времени я провалялся? Мои зависоны всегда так некстати.
- Фло, ты же знаешь, после приступа у меня мозги медленно включаются. Скажи по-человечески, сколько времени прошло с момента взрыва? Хотя не надо, и ежу понятно, что пятнадцать минут. Могло быть и хуже. Надо было устанавливать заряд меньшей мощности.
- Так это ты? – ахнула Фло, которая находилась ближе всех ко мне и, соответственно, смогла разобрать мое бормотание.
- Он это, он – Зак Холан, твой младший брат, - Аврора поводила ладонью перед лицом Фло. – Тео, эта, кажись, тоже конфузию получила.
- Контузию, - ну зачем Родригес каждый раз делает это. Аврору не надо поправлять, когда она говорит какую-нибудь очередную глупость. Ее это дико раздражает, она начинает переходить на личности, и единственный человек на всем белом свете, которому разрешено вносить корректировку в Рорину речь – это мама. Но мама сейчас дома. Кстати, надо бы ей письмо отстучать, чтобы она не переживала. За тот ящик, откуда она получит мой отчет, я мог быть совершенно спокоен. Разумеется, откроет она его не с домашней машины и ни на работе, а в первом попавшемся Интернет-кафе. Даже если за ней следят, а за ней следят, она прочитает мое письмо и сразу после этого наберет некую абстрактную фразу, от которой машина заведения умрет. Умрет надежно и совершенно безболезненно. Никто ничего не поймет. Местный системщик будет долго и верно сходить с ума в попытке отыскать причину компьютерной смерти, а ребятам, которые следом за мамой попытаются проникнуть куда не надо, начальство влепит строгача за профессиональное несоответствие. И пока мы сидим тут, ни один враг не подойдет к маме на расстояние ближе пяти метров – минимально допустимая дистанция при наружном наблюдении. А чё зря человека беспокоить, когда и так ясно, где вся её семья на данный момент пребывает. Ну и я малость подстраховался – на всякий случай.

***
       
       Фло очнулась от своей «конфузии» и принялась читать мне нотации:
- Как ты мог, паршивец такой. Чуть всех нас не угробил… - и все в таком духе. Даже повторять не хочется. Слышали мы это уже много раз. Много, много, много, много, очень много раз.
- Чтобы пойти на такой шаг, надо иметь очень веские причины, - я не совсем понял ход мыслей Тео, он меня одобрямс или я сейчас поушамс?
- Братва, что за наезды, рамсы попутали? Вы гляньте, какой теплый прием нам на выходе приготовили, - я знал, что все мои действия оправданы, но вряд ли ребятам понравится, что кое-какие изменения по плану были проведены в свет без их согласия.
- Ой, мальчики, симпатичные. Может, заблудились? – оптимизму Толы можно позавидовать. Анекдот про двух близнецов – оптимиста и пессимиста, - это анекдот про Фло и Толу. Мои родители обошлись без кардинальных экспериментов и не дарили в день рождения Фло лошадку, а Толе кучу дерьма, но первые слова, сказанные близнецами, охарактеризовали их на всю оставшуюся жизнь. Мама в нашем воспитании четко придерживается некоторых догм, одна из которых гласит: чем меньше шоколада в рационе, тем крепче детский сон. Тео, как ранее упоминалось, некоторое время жил под патронажем бабушки и дедушки, и я сильно подозреваю, что именно дед втихоря кормил своего старшего внука сластями и привил ему стойкую любовь к шоколаду. Остальные дети в семье Холанов к шоколаду равнодушны. Когда близняшкам праздновали год, в дом было приглашено много гостей, и кто-то контрабандой пронес шоколадные конфеты. Как по конфете досталось Фло и Толе, осталось загадкой, но развернуть фантики и попробовать на вкус новый предмет ума у них хватило. Мама опоздала, - девчонки засунули конфеты в рот, при этом Тола отчетливо сказала свое первое слово: «Кусна!», а Фло, посмотрев на свои перепачканные ручонки, скривилась: «Кака!» Может быть, Тола так и осталась бы верна своим первым ощущениям, но Фло всегда была доминантой в этой паре, и видимо, смогла убедить сестру, что шоколад – это всё-таки «кака».
- Чисто теоретически эти парни могли оказаться здесь совершенно случайно, кто хочет проверить эту теорию на практике?
Ответом мне была очередная раскатистая рулада отцовского храпа.
       После непродолжительного молчания я задал себе тот единственный вопрос, крутящийся сейчас в наших головах: «А может на фиг сдаться?»
       - Дети, здравствуйте, - папа отчаянно и как-то уж совсем заразительно зевал. Мы как придурки дружно зазевали в ответ. Первой опомнилась Рора:
- Папочка, как я соскучилась, - при этом ее пылкие объятия сопровождались грохотом и возмущенным ором Гоши, так как клетку из рук она не выпустила.
- Это как тут оказалось? - отцовский палец обвиняющее ткнул в клетку с обиженным попугаем, - его должны были еще утром… - отец вовремя спохватился и решил сменить тему:
- Вся банда в сборе, как я и предполагал. Мама хоть в курсе? – спросил он, почему-то глядя на Родригеса.
- Это тебе от нее, - я протянут отцу экран ноута.
- На бумажке нельзя было написать?
- Нельзя, улика, а тут внутри чип на самоликвидацию, - это Тео зря брякнул под руку. Отец от неожиданности чуть было не выронил ноут.
- Не бойся, пап, не рванет, - успокоил я отца.
В общепринятом понятии послание от мамы было мало похоже на письмо. Это был скорее отчет обо всех домашних делах за последние два месяца. Отец, кстати, тоже умеет быстро читать, но он, в отличие от меня, этому долго и упорно учился, и запоминает папа далеко не все. После нескольких секунд вдумчивого чтения отец захлопнул крышку ноута:
- Тимур, мне очень жаль! – он прижал чувака к себе и ободряюще похлопал его по спине, - крепись, парень. Я сам в шестнадцать лет остался без матери. Эта пустота теперь с тобой навсегда.
       Девчонки зашмыгали носами, а Тео как-то странно засопел. Я же обалдел от происходящего настолько, что моя нижняя челюсть постороннему наблюдателю сейчас могла бы показаться ковшом забытого в строительном котловане экскаватора. Если при мне отец и проявлял свои чувства, то они сводились к краткой нотации или суровому молчанию. Нам, детям, он никогда не позволял вторгаться в свое личное пространство, маму, конечно, и обнимал, и целовал, но так ведь то - мама. Мое удивление и меланхолия окружающих тут же испарились, как только Гоша, прочувствовав важность момента, заявил:
- Гр-р-раммы р-разливай!
- Я так и знал, что эти недоумки из 2-К спирт втихую лакают. Ну что за люди? Им такую ответственную работу доверили, а они… Эх! – отец сокрушенно махнул рукой. Его генетическая немецкая склонность к порядку никак не вписывалась в суровую российскую действительность повального пьянства на рабочем месте. Какая разница, где пить, - у токарного станка, во время подписания документов государственной значимости или за лабораторным столом сверхсекретного объекта.
- Хэл Хэлыч, мы тут эта…оказались в несколько затруднительной ситуации, - МГИМО по Родригесу плачет. Так мягко обозначить факт попадания всей нашей компании в глубокую задницу смог бы лишь дипломат самого высокого посольского пошиба.
- А что, штурм уже начали? Сколько сейчас времени? – отец посмотрел на свои наручные командирские, ему их мама подарила в честь назначения руководителем лаборатории. – Точно, на пятнадцать ноль-ноль начало запланировали. Только почему решили взрывать? Как-то нецелесообразно получается.
- А кто что запланировал-то? – спросила Тола.
- Дети, только не говорите мне, что вы находитесь здесь и сейчас не в связи со штурмом бункера?
- Вообще-то мы находимся здесь и сейчас в связи с твоим освобождением, - мало что понимая, ответил я.
- Это само собой, так ведь во время штурма вы и должны были устроить мне побег. Зак, я же тебе сообщил, что вытащить меня отсюда можно только во время переброски, - отец начинал нервничать.
- Да ну ее эту переброску, не могли же мы сидеть, сцепив ладошки, и ждать, когда кому-то взбредет в голову перевезти тебя в другое место, - с Тео я был согласен в крайне редких случаях, и сейчас этот случай как раз и нарисовался.
- Ёлки-моталки, переброска – это не перевозка на другое место, а захват объекта конкурирующей структурой. Как ты мог так облажаться, Зак? Что же теперь делать. Теперь нам хана, - отец присел на корточки и схватился за голову.
Нам хана, нам хана, на дворе уже скоро весна - что-то уж больно знакомый мотивчик.
- Папа, если мы все сейчас бухнемся на колени и накроем голову руками, нам не просто хана, а полный пи…
- Пингвин, - мы с Родригесом хором закончили Рорину фразу.
Однако, отец не дал нам возможности углубиться в приятные воспоминания:
- Не продолжайте, дети, я понял. Не переживайте, этого больше не повториться. Знаете, я тут на базе слегка расслабился, - вас-то рядом не было, вот и потерял прежнюю форму. Подумаешь, штурм. Вот когда у тебя пятеро детей и рядом с ними шестой, почти родной, - отец глянул на Родригеса, а тот уже расплылся как семейный блин на сковородке, - да еще говорящая южноамериканская птица впридачу, - отцовский палец обвиняюще ткнул в клетку, - тут, как мне думается, никакие спецслужбы рядом не стояли. Хотя один пунктик я бы поставил под сомнение. Лучше бы вместо Карлуши, да, да, Аврора, извини, вместо Гоши, с нами сейчас была Бася. На базе завелись крысы. Причем какие-то ненормальные, кроме сахара ничего не едят.
- А это вот его крысы, - указательный палец Роры ткнул в заклепку на моем комбезовском кармане, сдав отцу его младшего сына целиком со всеми внутренними органами. А вдруг папа решит взять пример со старикана Бульбы.
- Ох, сердце мое, чуял же я жо…нижней частью спины, что есть в этих крысах что-то знакомое. Чем кормил?
Я назвал отцу химический состав крысиного рациона. В ответ он ошарашено помотал головой:
- Зак, они от этого должны были сдохнуть сразу же после приема первой порции.
- Как видишь, не сдохли, - я кивнул в сторону деловито пробегающей серой тушки.
Что тут началось! Визг моих сестер, когда они видят дома мышь, влияет на мою нервную систему так, что я потом полдня провожу в туалете. А тут целая крыса пробежала, а до ближайшего туалета как до Рейкьявика. А ведь я всегда мечтал побывать в Исландии. Не то чтобы я хочу увидеть там нечто особенное или испытать какое-то неземное блаженство, для блаженств, кстати, многие искушенные россияне Амстердам предпочитают, - просто я очень хочу туда съездить просто так, без всяких заморочек. А теперь я вряд ли до деревни Малые Куркули доберусь. Этот странный указатель я заприметил километрах в пятнадцати от поворота на базу. Почему, интересно эти самые Куркули малые, есть ли где-нибудь Большие, и что такое, эти Куркули вообще. Нет, смысл слова-то мне понятен, но почему эту деревню назвали именно так? Моя любимая игра, – «анезадатьлимневопрос», в ближайшее время может перестать меня радовать. Впрочем, как и всё остальное. Покойникам чужды маленькие радости этого света.
       
***

- Я еще раз вам объясняю, - сегодня ребята из ГУКНАРа должны были штурмовать базу. Местные долдоны, на которых я имел несчастье работать, зарвались в своих стремлениях получить контроль над очень важными разработками, а Центр таких ошибок никогда никому не прощает. Захват – это и есть переброска. Зак, ты обязан был знать. Я прислал тебе два сообщения и письмо, ну как ты прошляпил этот факт?
- Минуточку, перед тем, как мелкий затянет свою считалочку «во-первых, во-вторых, в-двадцатых» можно мне спросить, что такое пукнар? – я всегда подозревал, что Рора все-таки тупее, чем Тео.
- Во-первых, «пукнар» - это когда наркоман пукнет. Во-вторых, ГУКНАР – это Государственное управление по контролю над нана-разработками , а «в-двадцатых», я не собираюсь ни в чем оправдываться. Я не знал, что переброска – это захват, а не переезд на другое место. И пусть твоя малосимпатичная физиономия не делает такого удивленного выражения, - я не знаю очень много чего, и про перевозку в том числе, - мой ответ Авроре был исполнен достоинства и скрывал в себе огромную обиду на отца.
- Я сделаю вид, что не расслышала твоего высказывания про мою суперсимпатичную физиономию, но про письмо ты нам должен был рассказать, пап, я ведь права?
- Знаешь, милая, по поводу письма ты как раз не права, - письмо было адресовано Заку, а про физиономию я с тобой согласен, Тимур, а ты?
- Влип, чувачок? – Тео сочувственно ткнул Родригеса в плечо кулаком. Синячище с мою ладонь от такого «сочувствия» ему теперь обеспечен.
- Извините, Хэл Хэлыч, я прослушал все, о чем вы тут сейчас говорили, - а как еще прикажете выкручиваться парню, который разрывается между лучшим другом и любимой девушкой.
- Я тебе сейчас еще раз все повторю, в лицах и жестах, - Тола редко кому прощает посягательства на свое достоинство.
       Перепираться и выяснять, у кого из нас расстояние между растопыренными мизинцем и указательным пальцем больше, можно было до бесконечности. Но сейчас мы могли лишь позавидовать госпоже Рамазановой, которая, по ее утверждению, сумела таки «разгадать знак бесконечности».
       
Глава 3.
Все те же и еще кое-кто

       Приглушенный расстоянием голос доносился до моего слуха достаточно разборчиво, но в суть монолога я никак не мог врубиться. Какой-то мужик разговаривал сам с собой, причем он то сердился, то оправдывался, и от этого его речь все-таки больше смахивала на диалог:
- Они кукарекать должны были, ку-ка-ре-кать, а они что делают, что они делают? Объясни мне, как это могло получиться?
- Да я сам в шоке! Мы же их на восемь утра в план поставили, а сейчас – семь минут третьего. Куда полдня подевалось, а может в это время они и кукарекали, да мы не слышали, дрыхнем же.
- Короче, Федя, чтобы они у тебя к завтрашнему утру закукарекали, ты понял, в противном случае кричать «ку-ка-ре-ку» будешь сам, всю оставшуюся жизнь.
       Этот Федя явно имел синдром «Бойцовского клуба». Раздвоение его личности как раз во сне и проявилось. Еще одна странность заключалась в том, что он даже сквозь дрему умудрился посмотреть на часы, и его мозг даже во сне продолжал активно работать. Интересные экземпляры тут обитают. Доктор Фрейд горючими слезами обливался бы по такой аудитории.
       Не дожидаясь ответа Феди самому себе, я пополз дальше. Над лабораторными боксами ползти было тяжело. Если вентиляционные шахты первого и второго уровня были достаточно широкими, чтобы можно было передвигаться по-пластунски даже взрослому мужику, то шахта третьего уровня была сконструирована под Басю. И ползти, конечно, пришлось мне, как самому мелкому. Отец послал меня в свою лабораторию за тем, что могло послужить нашим пропуском из этой дыры. Не вдаваясь в подробности, он объяснил, что это с его подачи был запланирован сегодняшний штурм-бросок. На весьма опасную сделку с ребятами из ГУКНАРа отец пошел ради одной единственной цели – вырваться отсюда. Для него, привыкшего к кипучей деятельности, дающей конкретные результаты, сидение на этой базе было невыносимо. Он не понимал, чем его заставляют заниматься, хотя важность своих действий осознавал. Для отца его старая лаборатория всегда была чем-то вроде кухни, где он лично мог приготовить то или иное коронное блюдо. Он – как шеф-повар, который должен если не принимать участие, то уж точно видеть весь процесс сооружения торта от начала до конца. А здесь он лишь лепил финтифлюшечки для этого самого торта. А как должен торт выглядеть в финале – бог его знает. Отца, разумеется, такой расклад напрягал по полной программе.
       Но даже самые скромные отцовские «финтифлюшки» крайне интересовали специалистов из ГУКНАРа. Отцовская работа в обмен на его вытаскивание отсюда – вот утрированная суть сделки. А работа папина осталась в его лаборатории, потому что близняшки как-то не подумали прихватить с собой тяжеленный кабинетный сейф. Именно там по инструкции во время отсутствия отца на рабочем месте должен был находиться двадцатигиговый накопитель, на который наматывались итоговые данные папиной работы, - завершил очередной этап расчетов или получил результат лабораторного исследования – закинь в железку. Этим утром в столовую на завтрак отец не ходил, в своем жилом боксе заварил себе чаю покрепче, посластил, собираясь запивать бутерброд с сыром, сделал пробный глоток и отключился. Через некоторое время девчонки его так и нашли – с надкусанным бутербродом в руке, а рядом опрокинутый стакан.
       Полз я медленно и все время думал о том, какими наивными могут быть взрослые люди. Ну вытащат папу штурмовики из ГУКНАРа, отвезут на такую же базу и сунут в такую же машину данные с его накопителя. Пословицу про замену одной единицы сапожного инвентаря на одну штуку предмета личной гигиены папа, как видно, подзабыл. Чего, спрашивается, я тогда пополз? А пополз я потому, что мне жуть как интересно стало взглянуть на эти файлы. Кому уж там они потом достанутся – дело десятое.
       Люк вентиляции на потолке отцовского кабинета был чуть больше, чем отверстие дымохода на нашей кухне. Я прикинул периметр лаза, необходимого для моего проникновения, и обработал края люка тем самым раствором, которые давал двойняшкам для вскрытия замков. Раствор за десять секунд реструктурировал любую поверхность до состояния полного распада. При соприкосновении с поверхностью этот RS-состав «заставлял» атомы вещества терять привычные им связи. Кромки бетонной стены, которые я только что обработал из баллончика, осыпались мельчайшей пылью безо всяких колебаний. Я пролез в образовавшуюся дыру, пшикнул на сейфовый замок, после чего тот просто перестал существовать, достал металлическую серебристую коробочку, одиноко лежащую в объемных внутренностях сейфа, упаковал ее понадежней и пополз обратно.
       Все эти нехитрые манипуляции заняли у меня меньше двадцати минут. Наших я нашел на том же месте, но в другом составе.
       Странный тип по имени Малик материализовался около нашей компашки за несколько минут до моего появления. Это был тщедушный парнишка с круглой как бильярдной шар головой, абсолютно лысой. Он виновато лыбился кривоватыми зубами. Малик полз следом за нами до момента взрыва. Взрыв подействовал на него удручающе – от страха он потерял сознание и провалялся так, пока его не нашел Тео. Когда я уполз, все сидели тихо и ждали меня, а брату приспичило, и он заполз в какую-то боковую нишу, пристроился на корточки, и вдруг то, что было принято им за моток бесхозно брошенного кабеля, шевельнулось и начало что-то бессвязно бормотать про шайтана и Расима. Если бы на месте Тео был кто-то другой, проблема с опорожнением кишечника у него решилась бы сама собой. Но нервы моего брательника – это не просто какие-то там пресловутые стальные канаты, это прямо-таки титановый сплав для корпуса «Шаттлов». Тео вытащил бесчувственное хилое тельце, сделал свое грязное дело, а потом уже притащил это тело на место дислокации нашей бригады.
- Это Малик, - удивленно констатировал отец, - как его угораздило сюда попасть?
Ответ на этот вопрос они выяснили, когда парень наконец прочухался и начал мало-мальски соображать. Малик являл собой самую низовую фигуру в иерархии базы, про которую на гражданке можно было выразиться так: старший помощник младшего дворника. Представьте себе, что на сверхсекретной базе тоже имел место быть технический персонал в лице уборщика, мойщика посуды и прачки. Вот кем-то из них этот самый Малик и был. Когда утром после завтрака все кругом повырубались, он впал в ступор. Сам Малик на завтрак ничего не ел и не пил, потому что как истинный мусульманин держал пост – уразу. Рано-рано утром по своему мусульманскому календарю после первого намаза он, как и полагается, пожевал немного отварного риса с сухофруктами и пресной лепешкой и попил несладкого зеленого чаю. А после всеобщей отключки заперся в своей каморке и начал горячо и истово молиться, потому что принял все происходящее за происки шайтана. Потом он забылся тяжелым беспокойным сном праведника, осознавшего всю тщетность своих попыток спасти неверных коллег, неверных, в смысле не мусульман. Разбудил его звук голосов – это двойняшки волокли по коридору спящего отца и обменивались вряд ли цензурными репликами. Он увязался за ними и в итоге попал в столовую. Самым тяжелым для него было проникнуть в люк, в котором я исчез следом за Ророй, обнимающей клетку с Гошей. Но и тут шустрый малый не растерялся:
- Стол маленький на стол большой поставил, на него стул большой, на него перевернутый ведерка – и я уже в дырка!
- Малик, ты понимаешь, что тебе здесь с нами оставаться нельзя? Это очень опасно, – но отец напрасно пытался уговорить парня вернуться назад.
- Мине туда нельзя, - тыча пальцем себе за спину и отрицательно мотая головой, категорично заявил парниша, - у мине там башка совсем дурной делается. Спать не могу, есть не могу, намаз читать почти совсем не могу, - трагическим голосом закончил он.
- Папа, у него клистирофобия, давай возьмем его с собой, - пожалела парня Аврора.

***
       
       Итак, все ждали меня и совершенно не знали, что делать дальше.
Я отдал отцу накопитель, вкратце доложил обстановку и предложил позвонить по телефону, который мне дал Виктор.
- Алло, Синицын на проводе, кто говорит?
- Зак Холан. У нас проблемы.
- Переброска началась, - поставил меня перед и так известным фактом неизвестный Синицын.
- Что нам делать? – спросил я у него.
- Поступило распоряжение базу с территории области убрать. Это решение Центра. Людей и оборудование развезут по гукнаровским точкам. Сам объект взорвут, замаскировав под естественный мощный выброс газа. Сейчас на базе два чужака, это какие-то приблудные, не из наших, не из ихних.
- Их, - машинально поправил я Синицына.
- А?
- Я говорю, видели мы их. В столовой, дрыхнут и храпят вместе с остальными.
- Ты лично слышал, как они храпят?
- Да нет, просто к слову пришлось. Молча спят оба, а что?
 - А то, что вчера вечером местные специалисты получили по ним оперативную сводку, и сегодняшний завтрак для этих ребят стал последним событием в жизни. Мы не успели ничего предпринять. Парень, у вас есть фора на эти две единицы. С базы должны быть вывезены двадцать пять человек, то есть двадцать пять тел – живых или мертвых, ты понял. Двадцать пять, а не двадцать шесть или двадцать четыре. Несчастные случаи во время штурма не исключены. Хотя охрана объекта вряд ли окажет серьезное сопротивление. Простая арифметика - десять человек не попрут против пятнадцати, лучше обученных и грамотней вооруженных. Постарайтесь устроить так, чтобы вам хватило времени с момента выхода до какого-нибудь схрона. Пару дней переждите где-нибудь. Выход с базы только один – Северные ворота. Накопитель отнесешь по этому адресу, - Синицын назвал улицу, номер дома и квартиры. – А потом папу с мамой отправь в Канаду. Удачи!
Вот подлюка гукнаровская, он даже про Канаду знает. Но за тех двоих безымянных ему, конечно, спасибо!
- Родригес, Фло, Тола и я возвращаемся назад в столовку. Там два неопознанных жмурика, их надо утащить в отцовскую лабораторию и замаскировать под папу и Малика, а то у гостей дебет с кредитом не сойдутся. Подлог, конечно, может всплыть, но мы имеем реальный шанс получить фору во времени. Сделать все надо по-быстрому. Папа, Малик, снимайте куртки и брюки. Парень, тебе сколько лет?
- Скоро двадцать. Я раньше в армия слюжил, из детдома туда попал, как полгода осталось, мине сюда привезли.
- Понятно - детдомовского сироту из армии никто не ждет, значит, и искать никто не будет.
- Как не ждет, как не будет?! Мадина-апа* ждет. Пи-ри-жи-ва-ет, - важно заявил он.
- Твоя тетя? – спросил Родригес.
- Директор детдома.
- Ну, ей, небось, давно извещение о твоей трагической гибели послали, - не стоило мне прямо так в лоб заявлять парню, что его живым похоронили.
- Какой гибели, - ошеломленно проговорил Малик.
- Ну, во время учений или от просроченной прививки против гриппа, - буднично ответил я, - кстати, Малик, а ты во сне летаешь?
- Когда-нибудь летаю, - растерянность на его лунообразной физиономии проявлялась все отчетливей.
Мы с Тео многозначительно переглянулись. Дело в том, что перед операцией, долго и нудно переругиваясь, мы все-таки решились на ответственный шаг – дать Тео RS-пробу. Инициатором этого смелого эксперимента, как ни странно, была Тола. Реструктуризация прошла успешно, но побыть своим кумиром – маршалом Жуковым Тео смог полторы минуты. Даже ударная доза RS-состава сможет реструктурировать его максим на две минуты. А критическая, которую я никогда ему не дам – на три. Это очень мало. Жаль, что Тео почти вырос. А вот с Маликом попробовать стоит. Вряд ли в каком-то захолустном детдоме детишек кормили от пуза, более-менее сносное питание Малик начал получать в армии, и кости его могут расти еще весьма интенсивно.
- Что будешь делать с трупами? – отец понял меня сразу, и на том спасибо.
- Использую НЗ, - я бережно вытащил из карманных недр своего комбеза коробочку, аналогичную той, которую два часа назад втихоря засунул в удобный зазор у Северных ворот. Напоследок я на всякий случай сделал снимок Малика (папина фотка лежала в моем нагрудном кармане), - недорогой китайский аппарат выдал мне затемнённую, но всё-таки различимую физиономию этого истинного мусульманина, и мы вчетвером ушуршали в мрачную темень тоннеля.

***

       Пересилив в себе желание бросить это грязное дело – возиться в трупами, мы с Родригесом быстро переодели тела и засунули их одежду в рюкзаки.
- Как ты, чувак? – поинтересовался я состоянием другана, а у самого на душе было скверно.
- Будто бы репчатый лук мокрыми руками чистил - противно и побыстрее хочется покончить с этим делом, - ассоциативное мышление моего приятеля время от времени выдает такие

*Мадина-апа (татарский язык) – тетя Мадина.
смачные картинки, что у меня просто дар речи пропадает.
 Мы кликнули девчонок, томившихся в коридоре, и по двое потащили тела в отцовскую лабораторию. Пройдя точку возврата, ту судьбоносную черту, когда назад уже не вернешься, мы вчетвером сидели в лаборатории и думали, кому придется остаться. Я ошибся в своих расчетах всего на четыре минуты, - народ вокруг проснулся. Едва мы успели втянуть тела и закрыть за собой дверь, как заревела система тревоги. Охранник на пульте очухался, глянул на мониторы и врубил сигнал на полную катушку. По коридорам забегали, заорали,
заколотили в какие-то двери, но в нашу пока никто не ломился.
- Вы трое, немедленно уходите, а себя любимого я как-нибудь донесу. Выход один – из столовой. Хорошо, что обвязку заныкали. Рассыпьтесь по коридорам, вместе не кучкуйтесь, через пять минут встречаемся, устроим дымовую завесу, а сами уйдем через вентиляцию.
       Приняв по RS-порции, и став сразу тремя Маликами, ребята свалили. Оставалось уповать
на чудо, что никто из персонала в суматохе не обратит внимание на их одежду. Я проглотил свою дозу и принялся ждать гостей. Не прошло и полминуты, как в дверь постучали:
- Холан, вы у себя? Откройте!
- Что вы барабаните, хотите косяк выломать? – я раздраженно распахнул дверь, - Климчак, быстро позовите сюда врача, эти двое не просыпаются, по-моему, дело плохо.
- Хэл Хэлыч, как они сюда попали? – этот Климчак из службы охраны, – так было написано у него на шевроне, - судя по несказанному удивлению, застывшему на его широкой морде, явно был причастен к устранению этих типов. Мне надо было срочно его сплавить, и я
использовал папин фирменный прием. Заорал:
- Идиот! Тут люди при смерти, нас всех чем-то отравили, и я лично шею сверну тому
мерзавцу, который к этому причастен. А может это ты и есть, а Климчак? – я сделал шаг вперед и с силой схватил его за рукав куртки, хотя этот шкафина запросто мог уложить моего отца одним пальцем. Но, видимо, всегда сдержанный и вежливый Хэл Хэлыч, действительно, в гневе был страшен.
- Я за доктором, сейчас… - Климчак попятился от меня и заискивающе добавил, - Хэл Хэлыч, пожалуйста, никуда не уходите.
- Нет, Климчак, я сейчас сбегу отсюда, смоюсь из этой проклятой дыры, два месяца побег готовил, и вот момент настал.
Но Климчак не слышал моей проникновенной исповеди.
       Заряд, установленный мной при входе в тоннель, давал при взрыве строго направленную ударную волну. Там, у Северных ворот, взрыв не должен был никого покалечить. Сейчас я имел задачу прямо противоположную. Отцовскую лабораторию должно было разнести так, чтобы ошметки всей окружающей обстановки пришлось соскребать со стен в пакетики размером десять на пятнадцать сантиметров. Я запросто мог рассчитать параметры и установить нужные кодировки, благо, что почти все необходимое для этого у меня было. Почти все, кроме самого важного – времени. Если взрыв будет недостаточно мощным, то все наши усилия можно отправить одному известному пушистому существу под хвост, а если волна получится слишком мощной, пострадают здешние обитатели. От дикого внутреннего напряжения я запросто мог впасть в ступор, а сейчас делать это было нельзя, и тут я вспомнил. Моя маленькая адская машинка была начинена не только пластидом и детонаторами, она имела в своем корпусе ампулу реактивина – незаменимого вещества для организации мощного локального пожара. Одной ампулы должно было хватить на восемнадцать квадратов. Лаборатория была размером пять на четыре, итого двадцать квадратов. Ну что же, два метра погоды не делают. А ведь я не собирался использовать реактивин, вложил ампулу в корпус мины исключительно ради эстетических целей, - там между чипами зазорчик оставался, и изделие имело, как принято говорить среди маркетологов, нетоварный вид.
       При холостом срабатывании одного из детонаторов ампула лопнет и начнется реакция. Я реактивин поэтому так и назвал, что ему для активных действий нужна реакция с молекулами водорода. В воде или воздухе он сработает безотказно, но в вакууме – извините. Я дома в ванной опыт провел. Вода горела просто здорово, а сама ванна фактически не пострадала. Когда вся вода выгорела, я стер с эмали черную пленку копоти и ничего. Единственным побочным эффектом стал неприятный инцидент с Тео. Видимо, когда я реактивин в воду высыпал, небольшая доза порошка осела на верхнем сливном отверстии. А Тео этим же вечером пошел устраивать водные процедуры. Брат начал споласкивать ванну и стал свидетелем уникального природного явления – из верхней дырки не по-детски шибануло огненной струей, как будто там жил маленький дракончик, и будучи потревожен и напуган он просто таким образом защищался. Про дракончика я брату ради шутки брякнул, а он, тормоз, поверил. Хотя чисто теоретически, если поймать самую обыкновенную ящерицу и вживить ей некие дополнительные железы…
       Ладно, пожар - так пожар!

Глава 4.
Переброска – это все-таки перевозка.

       Сделав свое черное поджигательское дело, я резво рванул в столовку. К моему появлению веселье там уже было в полном разгаре.
       Не выдержали, черти, - устроили шоу без меня. Я всегда удивлялся тому, как две воюющие стороны, устраивая на поле боя дымовую завесу, умудряются воевать в условиях нулевой видимости. Так ведь недолго и своих положить. Когда же у меня самого назрела необходимость подобных военных действий, я поставил вопрос ребром. С таким же успехом я мог поставить его хоть вверх ногами. Ответа на него все равно не было, потому что решения проблемы не существовало. Видеть в темноте они научились, а с дымом справиться почему-то не смогли. А я смог. Правда, пришлось повозиться с противогазами, пока менял обычные стекла на биочувствительные линзы. Главной технической проблемой было сохранение герметичности. А линзы моего собственного изобретения работают очень просто, - они улавливают четкие контуры любого биологического объекта сквозь дымовую завесу даже самой высокой плотности. А проблема распознания своих и чужих отпала сама собой, когда Фло придумала нанести на наши комбинезоны некий опознавательный знак. У людей с базы были нашиты шевроны, а у нас на спине и на груди горели кривулишные кровавые пентаграммы, которые Тео самозабвенно малевал на наших комбинезонах весь вчерашний вечер. «Краска» была свежайшая – донорская, добытая мною на городской станции переливания крови. Каюсь, для этого мне пришлось реструктурнуться в заведующего станцией, но я стибрил всего один пакетик, думаю, что ничья жизнь от этого не пострадает. Кто-то может подумать, что пацан запонтовался, - мол, человеческую кровь ему подавай, крысами и хомяками побрезговал, но тут дело не в понтах. Кровь человека, в отличие от крови животных, даже при высыхании оставляет на поверхности четкий биохимический след, и держится он ровно пятьдесят один день. Я проводил подобные эксперименты раньше и сначала ошибочно полагал, что человеческая кровь должна «жить» до полного распада сорок дней. Сработал стереотип, что, мол именно сорок дней пока в теле покойника продолжаются биохимические процессы разложения, душа витает рядом и так далее и тому подобное. Ни фига! Пятьдесят один день светится наша кровушка, а потом превращается просто в грязное пятно. Исследования свои я проводил досконально и наткнулся на одну любопытную деталь: кровь разных групп и резус-факторов светится по-разному. Самый яркий след оставляет четвертая группа отрицательного резуса. Вот за ней, родимой, я и полез на станцию переливания. Ребята, узрев меня, помеченного так же как они сами, приветственно замахали мне и кинули репс-шнур с обвязкой, но экипироваться по всем правилам времени уже не было, - я просто схватился за ремни и подергал. Меня шустро втащили в потолочную дыру.

***

- Кого отдавать под трибунал за самовольство с дымовой завесой? – спросил я у Родригеса, когда мы отползли на безопасное расстояние.
- Крыс своих под трибунал отдай! – опередила чувака Фло.
- Как это? – обалдел я.
- А запросто. Пока мы под этой штукой, где тут еду раздают, ховались, тебя дожидаючись, одна из твоих зверушек ей на голову свалилась, и Фло стукнула по этой бедолаге тем, что было под рукой, - начал рассказывать Родригес.
- Можешь не продолжать, - до меня начал доходить смысл происходящего, - под рукой у нее была приготовленная дымовая шашка. Капсюль от удара по крысе сработал и … - и я заржал, представив, что им пришлось пережить за те мгновения, пока они ждали меня.
- Зак, угомонись, у меня ведь еще одна шашка осталась, - обозлилась на меня Фло.
- А крыса, между прочим, отделалась легким испугом, - как бы в никуда сказал Родригес, - она прямо вся светилась от радости, когда убегала в сторону кухни, я ее очень хорошо через твои линзы разглядел.
- У тебя-то как все прошло? – спросила Тола.
- Как по маслу, - соврал я. – Кстати, мы теперь своего информатора во вражеском лагере имеем. Я тут по случаю одному типу по фамилии Климчак на плече камерку зафиксировал. Хоть с полчаса да понаблюдаем, что у них там творится.
До наших мы добрались без приключений, и коротко рассказали о своей вылазке. Папа и Малик сидели укутанные в походные тефлоновые покрывала, которые я предусмотрительно упаковал в рюкзак Тео, а так бы замерзли, - температура в тоннеле была заметно ниже нуля. Тео и Рора, по горлышко упакованные в финские пуховики, чувствовали себя немного комфортнее, а вот у Гоши даже клюв от холода посинел. Со стороны Северного въезда отчетливо доносился подозрительный гул. Раскопки подходили к концу. Мы быстренько расстелили карту базы, и еще раз вымерили расстояние от места нашей дислокации до входа на обитаемые уровни базы. Это нам пришлось ползать несанкционированными путями, а для нормальных людей официальный вход все-таки существовал. Обычная бронированная дверь с хорошими замками и надежной системой защиты была на месте, и штурмовики после окончательного разбора завала направятся прямо к ней.
       Я открыл ноут, чтобы поинтересоваться обстановкой на базе.
       На базе была явная и очень живописная паника. Пожар в папиной лаборатории был уже потушен. Хотя тушение этого пожара имело чисто символический характер. Реактивиновый огонь все равно не угомонился бы, пока не сожрал весь водород на восемнадцати квадратах лаборатории, и подходящих средств тушения ни на самой базе, ни где бы то ни было еще не имелось. Теоретическая возможность погасить подобный огонь своевременно имелась, но у меня просто пока еще руки не дошли до практических опытов. Заглянув через мое плечо в монитор ноута, отец громко засопел. Неужели ему было жалко потерять свою пусть и напичканную самой крутой техникой, но тюрьму? Камера, дергаясь, двигалась по коридорам бункера и бесстрастно фиксировала все происходящее вокруг: перекошенные страхом лица персонала базы, тревожный мигающий красный свет, без конца открывающиеся и закрывающиеся двери, беспорядочную беготню.
       Прямой отрезок пути в двадцать пять метров от второго поворота между Северным въездом и дверью был нам ни к чему, а вот между первым и этим самым вторым поворотом был удобный коллектор с переплетением газовых труб и заглушек, выкрашенных в желтый цвет, закрытый стальной решеткой с парой надежных висячих замков. Предварительный осмотр показал, что трубы нерабочие, но в коллекторе имелось десять полных пятидесятикилограммовых газовых баллонов, заботливо упакованных в нарядный синий пластик. Когда Синицын обмолвился, что после эвакуации на базе устроят фальшивый газовый выброс, у меня мелькнула мысль, что технически сделать это будет нереально. Но пошевелив мозгами, я скумекал, что таких коллекторов с яркими синенькими баллончиками по территории базы может быть раскидано сколько угодно.
       Взявшись по четверо за каждый баллон, мы аккуратно изъяли их из коллектора и прикинули, что, потеснившись, запросто уместимся в освободившемся пространстве. Осталось избавиться от баллонов. И мы не придумали ничего лучше, как содрать с баллонов пластиковую упаковку и разложить их вдоль стен. Выкрашенные матово-черной порошковой краской в тусклом освещении коридора они не сильно бросались в глаза. Упаковочный пластик Тео поджег, благо, что горел он весело и быстро.
       Забившись в коллектор, мы приготовились ждать. Ждать пришлось семь с половиной минут. По решетке прогромыхали тяжелые армейские ботинки. Человек девять - десять над нашими головами продефилировало.
       Выждав еще три минуты, мы выбрались из коллектора и рванули к выходу. Передвигаться пришлось на максимальной скорости. В противном случае мы рисковали околеть, - в туннеле было жуть как холодно. Гоша с перемотанным изолентой клювом сидел у Тео за пазухой, так как Рора категорически отказалась покидать бункер без попугая.
       Тактическая ошибка штурмовиков заключалась в том, что у Северных ворот оставили только двоих. Отцы-командиры, видать, подумали, что в ближайшее время пробираться в тайную пещерку вряд ли кто-то будет. А ребята, надо отдать им должное, службу несли исправно. Все подходы к Северным воротам освещались мощными прожекторами, - серьезная экипировка у команды, раз мобильный генератор доставили. Стоило близняшкам, тащившим якобы бездыханного Тео, показаться у выхода, как они сразу были взяты на мушку. Девчонки выглядели точно так же как штурмовики, и оружие было сымитировано достаточно умело, но прошло слишком мало времени с момента начала штурма, - вернуться так рано, да еще с трофеем, вряд ли кто-то мог. В такой ситуации иначе как нахрапом не возьмешь. Фло и Тола спокойно продолжали тащить тело Тео в направлении «коллег». Ребята оружие не опускали, но и пальцы на спусковых крючках не держали. Стояли и ждали. Когда до ближайшего часового осталось не больше пяти шагов, RS-состав в крови девчонок перестал действовать. Они предстали перед ребятами во всей своей первозданной красоте, да еще и руки повыше подняли, - «мол, сдаемся, не стреляйте!» Тео при этом, разумеется, был ими брошен и как бы выпал из поля зрения противника. А зря. Во рту брательника было незамысловатое оружие – полая двуствольная трубочка с двумя же зарядами-стрелками. Затыкаешь пальчиком одну дырочку, целишься и с силой выдыхаешь. Главное - попасть в открытый участок кожи, то есть в голову, а точнее в лицо. И дай бог, чтобы Тео кому-нибудь из них не поранил глаза. Брат справился, двое лежали рядышком, - спали.
       Штурм-команда прибыла на трех «Баргузинах». Как они собирались вывозить оборудование и людей с базы, осталось загадкой. Отец предположил, что где-то на подходе должен быть вертолет, но я сильно сомневался, что при нынешней ситуации в воздухе и на земле имело смысл надеяться на вертушку. Помнится, когда мы обсуждали детали сегодняшней большой прогулки, один зануда предположил, что погода может подвести. Короче, Тео накаркал буран. К ночи погода сильно испортилась, ветрище задувал просто нереальный, но температура слегка повысилась. Мой мобильник высветил всего минус четыре целых, восемьдесят три сотых. Сборы в дорогу были почти закончены. Мы вытащили заныканные лыжи, но одной пары все-таки не хватило – на Малика мы почему-то не рассчитали.
- И-эх, я все равно лыжи не умею, у нас детдом-да только салазка были, как зима - кызлар-малайлар* все на горка айда кататься, весело, ха-ра-шо.
- Чуваки, я прямо млею от такого оптимизма, - восхищенно проговорила Аврора.
- По такому снегу он до дороги и к утру не дойдет. Что будем делать?
- Многоуважаемый Терри Пратчетт сейчас предложил бы нам единственный выход из сложившейся ситуации, - задумчиво проговорила Тола.
- Паниковать! – ответили мы с Фло хором.

***
       
       На Тео было жалко смотреть. Малик – парень хоть и тщедушный, но все-таки кое-какой вес имеет. И вес этот сейчас целиком и полностью тащил на своем горбу мой старший брат. Нам бы только добраться до машин. Вымотались все настолько, что лесную тишину нарушал

*кызлар – малайлар (татарский яз.) – девчонки и мальчишки
лишь шорох наших лыж. Содержимое рюкзака Тео мы с Родригесом поделили между
собой. Если честно, то большую часть всего нашего барахла теперь за ненадобностью можно было выкинуть. Например, тот же фотоаппарат с портативным принтером сейчас был обременительным грузом. Но ведь с нами был папа. А его девизом по жизни служит принцип: «Ничего в утиль, все на пользу семье и обществу!» Дай ему волю, так он и туалетную бумагу в химчистку сдавал бы.
       Вместо положенных двадцати трех минут до шоссе мы пёрлись почти час. Сделали две
короткие остановки. Когда доплелись до машин, внятно мог изъясняться только один член команды – Гоша. Больше часа он с заклеенным клювом просидел у Роры за пазухой, а когда она наконец-то извлекла его оттуда и сняла с клюва изоленту, то даже Родригес со своей
слабостью к нецензурным комментариям только восхищенно ахнул.
- Пи… пи… пи… пи…, ур-р-роды , - итак, Гоша сказал нам все, что он о нас думает.
- Постойте-ка, а кто был за рулем второй машины, когда вы сюда ехали, - подозрительно
спросил отец, усаживаясь за руль своего тарантаса. Я сидел рядом с ним и никак не ожидал такого провокационного вопроса. Чтобы сбить его с мысли, я притворно заохал и заахал:
- Ой, папа, а права-то твои мы случайно не забыли. Как сейчас поедем, если вдруг одна милая девочка не положила их в бардачок.
«Милая девочка» со злобным попугаем на плече, похожая сейчас на капитана Флинта в ранней юности, оскалила на меня свои клычки и протянула отцу его права:
- Я не такая крейзанутая, чтобы оставлять в машине важные документы.
- Но достаточно чокнутая, чтобы тащить с собой этого монстра, - возразил ей Родригес.
Я быстренько вынул из кармана куртки давешний серебристый баллончик, и оба моментально заткнулись.
       Первые пять километров мы проехали нормально, потом начались проблемы. Из-за бурана видимость на дороге снизилась до метра, снег валил по тонне на квадратный метр дорожного полотна. Нам стало ясно, что дальше будет мрачно. Пришлось срочно придумывать, куда податься, чтобы переждать непогоду. Выбор пал на те самые Малые Куркули, до которых оставалось полтора километра.
       Деревня была странная. Судя по проводам ЛЭП, населенный пункт был электрифицирован, но ни в одном окне свет не горел. Это была первая странность. Вторая заключалось в отсутствии собак. На звук мотора двух чужих машин хотя бы пара местных шавок просто обязана была тявкнуть. Но лая не было, - следственно, я решил, что и собак тут нет. Третьим тревожным пунктом была колючая проволока. Ржавая, плохо натянутая на двухметровые чугунные столбы, громыхающая на сильном ветру, она по всему периметру окружала деревню Малые Куркули. На вскидку общая площадь этого странного населенного пункта составляла около гектара. Кому понадобилось городить здесь такое количество «егозы», а главное – для чего? Если бы не дикая усталость и не притупленное внимание, то я, стопудово, углядел бы еще массу разных несуразностей. Но мне хватило и этих трех факторов, чтобы попытаться уговорить отца не соваться в Малые Куркули. Он был непреклонен. Едва заметная лента грунтовки, по которой мы, свернув с шоссе, подъехали к деревне, упиралась в самый настоящий шлагбаум, из-за которого мне пришлось вылезать из машины. Вундеркиндом я сам себя не считаю, но и глупцом никогда не был. А тут я реально облажался. Стоял около этой длинной полосатой палки и не мог сообразить, как она работает. Никакой веревки, лебедки или другого приспособления для поднятия этой штуки вверх не было. Попробовал рвануть бревно сначала в одну, потом в другую сторону – бесполезно. Попрыгал, поматюгался, даже попытался прилечь на этот долбанный красно-белый шест, но в итоге плюнул и вернулся в машину.
- В чем дело, Зак? Что за цирк ты там устроил? – в голосе отца прорезались хорошо знакомые жесткие нюансики.
- Не знаю, - честно сказал я и коротко обрисовал ситуацию.
- Это же обычный шлагбаум. Должен же он как-то работать, - спасибо отцу, что не принял мои слова за дурацкую шутку.
- Работать должен, но может просто не хочет. Пойдем вместе посмотрим.
Через десять минут совершенно бесплодных мыканий вокруг этой бандурины, я получил от папы санкцию на применение того самого баллончика, из которого бетонные стенки в бункере распылял. Я вам так скажу: какой это все-таки кайф – перекладывать ответственность со своих хрупких плеч на чужую за… Хотя, стоп - разве же Хэл Хэлыч мне чужой. Но все равно, - не решать что-то важное самому было мне чрезвычайно приятно. Итак, после небольшого лирического отступления, так уж и быть, расскажу в какую бяку мы вляпались в результате наших решительных маневров с вражеским шлагбаумом.

Глава 5.
Малые Куркули – Большие Проблемы

       Пропустив первые два дома, отец решительно вылез из машины и начал барабанить в крепкие тесовые ворота, выкрашенные охряной краской. Я не засекал, сколько времени прошло, просто все происходящее казалось мне полным бредом. Я видел сон во сне. Кошмарный сон в кошмарном сне. Мрак и холод, дикая усталость, злость на весь мир, а на себя больше всех. Черт побери, я всего лишь четырнадцатилетний пацан. Ну почему, почему я должен делать все эти немыслимые вещи. Я хочу сейчас быть дома, сидеть на кухне в своем любимом углу между окном и столом, есть мамин вишневый пирог, запивая его горячим чаем с лимоном. А вместо этого торчу в проклятых Малых Куркулях, мерзну и злюсь сам не знаю на что. Необъяснимая тревога давит на мою душу, мне так паршиво, что хочется завыть. И будто в согласии с моим желанием я услышал это. Совсем рядом с нами раздался вой. Кто-то или что-то выло так, что я первый раз в жизни ощутил, как это бывает, когда волосы встают дыбом.
       За моей спиной почти так же завыла Рора. Надо думать, что ей тоже было очень-очень страшно. Но нам не дали насладиться в полной мере этим неожиданным дивным концертом. Ворота открылись, и отец, жестикулируя и каждую секунду оглядываясь на машину, заговорил с невидимым собеседником.
       Мы сидели в большой комнате и пили подогретое домашнее вино со специями и медом. Из знакомых мне кулинарных ингредиентов я распознал черный перец, корицу и имбирь. Но в вине явно присутствовало что-то ещё. Ни отравляющих, ни наркотических веществ в этом божественном напитке не было. Перед тем как пить, я опустил в стакан тестовую полоску, и никакой отравы тест не обнаружил. Хозяин дома, высокий хмурый старик с длинной бородой и руками-лопатами, как раз вышел из избы, так что все манипуляции с проверкой алкоголя я провел в открытую. Пить из своих стаканов все начали только после того, как я разрешил.
- Собак выпустил, что-то волки нынче шалят. Слыхали, как поют? – заговорил с отцом вошедший в дом хозяин.
- Лука Лукич, вы нас простите, конечно, но мы как подъехали, совершенно не слышали собачьего лая, - отец старался говорить равнодушно, но напряжение в его голосе было весьма заметным.
- Да как же ты, мил человек, их услышишь, коли они тявкать не обучены. Молча свою работу справляют. Глянь-ка сюда, - поманил он отца. Отец прильнул к маленькому подслеповатому окошку, а в соседнее окно уткнулись мы с Родригесом. Метель уже стихла, и на очищенном от туч небе светила роскошная полная луна. В лунном свете по обширному двору носились две громадные псины. Почувствовав наши взгляды, оба монстра как по команде остановились и повернули свои остроухие темные головы в нашу сторону. Такому оскалу мог бы позавидовать тиранозавр средних размеров.
- Я в сенях уборное ведро поставил, до утра на улицу не суйтесь. Король не тронет, старый пес, понимает, что к чему, а Валет еще щенок, глупый, может напугать.
- Уж-же н-напугал, - отвалился от окна взмокший Родригес.
Мы лежали на полу на мягких волчьих шкурах, Тео, отец и Малик отключились сразу. Девчонкам старик постелил на допотопной железной кровати, высокой и ужасно скрипучей, они, похоже, тоже спали, а сам Лукич залез на печь. Спал хозяин или только притворялся, не знаю, но я решил бдить до утра. А чтобы одному не было скучно, для веселой компании выбрал себе Родригеса. Этот слабак постоянно срывался в дебри сна, и чтобы он не остался там совсем, я каждые полминуты толкал его локтем в бок и вежливо спрашивал:
- Что, Тимочка, никак уснуть не можешь, и какая такая гнида тебе мешает?
Так мы напару с чуваком Родригесом часа полтора пробдили, а потом я отключился. Родригес без моих стимулирующих подтыркиваний, разумеется, тоже вырубился.
       Разбудили меня голоса. Мужской и два женских. Разговаривали в сенях. Я приподнялся на локте и оглядел наше спартанское ложе, - мужики все на месте, значит, там Лукич с кем-то гутарит. Я на цыпочках подкрался к двери и навострил уши.
- Дедо, родненький, может эти приезжие нам помогут, сгинем ведь тут совсем. Они же люди военные, ты сам сказал, может смогут…
- Цыц, Маруська, там военных полтора человека, дети они все, с ними только один взрослый. Не сумеют они, а я грех на душу брать не хочу. Если и сгинем, то пусть уж безвинные спасутся.
- Безвинные, говоришь, - этот женский голос в отличие от Марусиного был грубее и жестче, - дети, говоришь, а мой Степушка тоже совсем дитем был, а ты его не пожалел – в преисподнюю к статане отправил, а теперь и Ванюшу туда же. Не дам! – по придушенному крику стало ясно, что ей заткнули рот.
- Маруся, уведи мать, я за себя не ответчик, могу и пришибить. Утром поговорю со старшим, дай ей моих капель, знаешь каких. Пусть хоть немного поспит. А Ивана утром на мою пасеку отошлите, бог даст, останется сын при матери.
В сенях что-то глухо бухнуло.
- Ну будет вам, дурехи, встаньте обе, я вам не икона, чтобы для меня на коленки падать.
Лукич выпроводил ночных гостей и закрыл за ними щеколду. Когда он открыл дверь в избу, то застал меня на том месте, где я слушал весь разговор.
- Что, малой, по нужде захотел, вон ведро, - он махнул куда-то рукой.
- Да нет Лука Лукич, нужда у меня сейчас другого рода. Мне надо знать, что у вас тут происходит. Что стало со Степаном, и куда должен отправиться Ванюша.
Когда он поднял руку, я подумал, что меня сейчас будут убивать. Кинет потом собакам, а утром все будет выглядеть так, будто я забыл про запрет и сам вышел во двор на съедение этим монстрам. Но Лукич пристально посмотрел мне в глаза, и увидел там что-то такое, от чего его планы резко изменились.
- Как тя звать то?
- Зак. Я самый младший, но не самый глупый.
- Оно и видно, что умник, а еще, видать, спортом занимаешься. Пол шибко студеный, а ты в одних тонких носках сколько времени стоял и не шелохнулся. Айда ко мне на печь, там и погуторим.

***
       
       Второе мое пробуждение было куда приятнее первого. Запах свежеиспеченных блинов и еще какой-то вкусной еды настойчиво стучался в ту часть моего гениального мозга, которая отвечает за рецепторное восприятие.
       На печке было тепло и обзор куда обширнее, чем на полу. Девчонки уже встали и даже кровать успели заправить, а из половых обитателей бодрствовал только отец. Они с Лукичем сидели перед пузатым блестящим самоваром и за обе щеки уплетали блины, которых на блюде становилось все меньше и меньше. Я открыл рот, чтобы усовестить мужиков, но тут дверь открылась, и вошла Тола с еще одной большой «блинной» тарелкой. Я понял, что у меня еще есть шанс. Сполз с печи, сказал всем проснувшимся «дбрутро», перешагнул через Родригеса и пошел в сени умываться. К отцу и Лукичу присоединились девчонки и тоже принялись уминать блины, заедая их густейшей деревенской сметаной, янтарным медом и рассыпчатым домашним творогом.
- Хорошие у тебя детки, Хэлыч, девоньки прямо мастерицы, отродясь таких блинков не едал. Моя Настасья, покойница, хорошо стряпала, но вот блины у ней чегой-то не получались. Зато настойки домашние всякие так делала, - из райцентра по большим праздникам начальство наведывалось. Куда там вашим шампанским да вискам. И ведь никому секрета своего не раскрывала, а перед самой кончиной зазвала к себе Марусеньку, моего старшего брата внучку, да чего-то ей нашептала. Вчерась винцо пили, так это Маруська по Настасьиному рецепту еще осенью готовила из ирги, черники да еще каких-то ягод.
- Эх, такого виртуоза да в наш будущий ресторан, мы бы весь город на ее фирменные настойки подсадили, - размечталась Фло.
- Да не приживется она в городе, затоскует. Здесь воля да просторы, хоть зимой и скучновато бывает. Да мы и зимой без дела не сидим. На охоту вот ходим. Шкуры эти с ней добывали. – Хозяин кивнул в сторону развалившихся на полу чуваков. – Да в сенцах еще с пяток свежих. Вот до ума доведу, да сдам в контору. По полтыщи нынче за серого дают.
- А разве волков убивать не запрещено? – поинтересовалась Тола.
- А разве им людишек убивать можно? По прошлой зиме, да нынче за ползимы шестерых зарезали, и это только в нашей округе. Ну народишко-то и сам виноват. Пятеро из этих и так долго не прожили бы. Алкаши, безнадеги местные, все одно в поле бы замерзли, а вот Дуську-почтальоншу средь бела дня волчара загрыз. Она до нас километр не дошла. Нынче до Рождества беда стряслась. Дуся-то лыжница отменная была, да и ракетница при ней всегда. Я как красную ракету увидал, Короля с Валетом спустил, да сам навострился. Опоздали мы. Одного она ракетой в упор, - вот такая дыра в шкуре была, - Лукич показал руками диаметр с чайное блюдце, да другие…, - он взялся за горло и сделал жест, как будто вырывает себе глотку. Аврора поперхнулась и долго кашляла.
       Троим засоням, проснувшимся на шум, блинов тоже хватило, и ребята наелись от пуза. Отец с Лукичем уже были во дворе, и, судя по их жестикуляции, о чем-то горячо спорили.
Я накинул куртку и вышел из дома. Спор шел о том, что нам стоит задержаться в Малых Куркулях хотя бы еще на пару дней. Лукич честно сказал отцу, что местные в курсе той суматохи, которую кто-то устроил в окрестностях. Как только рассвело, над здешними полями начали кружить военные вертолеты. Спасибо плохой погоде, что полностью уничтожила следы нашего ночного передвижения. А обе наши машины стояли у Лукича в пустом сенном сарае. Корову после смерти жены дед продал, сено теперь не заготавливал, а вот сараюшко-то нынче и пригодился.
- Я в ваши дела нос не сую, но про то, что вы тут, все наши знают. Народу в деревне немного, - сами видите, и люди не из болтливых. Сегодня вторник, а в пятницу может кто из городских приехать. За них я не ручаюсь. Но есть резон вам у меня до четверга погостить. К вечеру баню сготовлю, а завтра на охоту сходим, - Лукич даже не посмотрел в мою сторону, но я каждой своей клеточкой ощутил, что он ждет от меня поддержки. Ладно уж, погостим в Малых Куркулях до четверга, тем более что такой расклад совпадает с моим планами.

***
       
       Ночью Лука Лукич рассказал мне, что в их деревню и соседние небольшие деревеньки пришла беда. Три года назад в деревне Шостовка, что в тридцати семи километрах от Малых Куркулей открылась община. Братство Истинной Веры возглавлял некто Никифор Петляков. С братом Никифором прибыло и несколько сподвижников. Они начали строиться на новом месте, зарегистрировали в райцентре некоммерческую общественную организацию, взяли пустующие колхозные земли в аренду и начали фермерствовать. Деньги на приобретение стройматериалов, сельхозтехники, скота, кормов, удобрений и прочих нужных вещей у них были. Первый год поселяне жили тихо. Хозяйничали себе понемногу, строились и раз в неделю по субботам ездили в город на общинном «пазике», за рулем которого чаще всего сидел сам брат Никифор.
- У них ведь в городе коллективные молебны проходят. Я от Маруси узнал. Ее как-то раз Никифор с собой зазвал, она мне потом все и рассказала. В одной комнате человек пятьдесят собрались и молитвы свои пели. Маруся в тесноте, да духоте долго не смогла, ушла потихоньку. Хорошо хоть девка город знает, поехала к двоюродной сестре ночевать, а та ее утром на автобус посадила. С тех пор мы ее в Шостовку не пускаем.
       Дальше из невеселого рассказа Лукича я узнал, что мало-помалу Никифор и его команда прибрали к рукам почти все окрестные маленькие деревни. Какая работа в деревнях, а особенно какие заработки - дело известное. А у Никифора бизнес очень быстро наладился. Настолько быстро, что он за неполные три года из тридцатидворовой Шостовки село в двести домов отгрохал.
- Сперва к нему народ за длинным рублем потянулся, а потом люди незаметно для себя в его веру втягиваться начали. А он сперва платил им за работу очень хорошие деньги. Комбайнер за страду мог по пятьдесят тысяч заработать, а доярки на его ферме в месяц по девять-десять тысяч получали. И это при нашей средней районной зарплате в восемьсот рублей. Зато теперь уж его капиталы к нему сполна вернулись. Народ к нему в рабство попал, за еду люди работают. «Грехи свои земные отмаливают в честном труде и святой молитве», - это Никифор девиз такой придумал.
- А со Степаном-то что случилось? – Лукич от моего вопроса аж посерел весь.
- Да ведь мы, куркулевцы, до последнего держались, у нас самих тут хозяйство справное. Да слишком мало нас, чтобы с Никифором воевать. У него в последнее время народ исчезать начал. Причем исключительно молодые мужики да парни. Я так думаю, Никифору-то бабам да девкам головы заморочить – раз плюнуть, а вот некоторые мужики спохватываются, да втихоря сматываются. Все бросают: жен, детей, хозяйство, бегут куда глаза глядят подальше от этого дьявола и от его бандитов.
- Почему втихоря, почему жен и детей не забирают?
- А потому, что прошлый год несколько семей из Шостовки в открытую уехали, а потом на их сгоревшие машины в лесу случайно охотники наткнулись.
- А люди куда делись?
Лукич не ответил, только похлопал меня по плечу и сокрушенно покачал головой.
После долгой паузы старик продолжил свой рассказ:
- Мы в прошлом марте Степу к Никифору на три года отправили. Договор у нас с этим зверем был. Он куркулевцев не трогает, а мы ему бесплатную рабочую силу и нового мужа одной из его «сестер в Истинной Вере», как он их называет. Мы с Тоней, его матерью, в гости на рождество к нему ездили. Мать исстрадалась вся. Парню в декабре только восемнадцать стукнуло, он даже на механизатора в училище не доучился. Правда, дом ему большой выделили, настоящие двухэтажные хоромы, там с ним и женщина с двумя маленькими детьми обитает, да третьего вот-вот от Степана родит, если уже не родила. Вроде бы все у них нормально, и ему даже какие-то деньги за работу платят. Но знаешь, малой, я как в глаза Степану глянул, так меня чуть кондрашка не хватил. Мертвые глаза-то у него. Понимаешь, у живого человека мертвые глаза. И женка его тоже с такими глазами ходит. А уж детишек-то как жалко. Не засмеяться, не заплакать, не пошалить. Сидят в углу как мышки, и на глаза взрослым показаться бояться. Мальчик, старшенький-то, хотел на улицу пойти, а мать ему наказала вслух какую-то ихнюю молитву читать. Сто двенадцать раз! А улица, говорит, тебя к сатане совращает. Кто в праздности пребывает, тот, говорит, сатану славит. Но еще тяжелее стало, когда Степан к матери на той неделе приезжал и велел им всем собираться в Шостовку. А когда Антонина с Марусей наотрез отказались, он Ваньку, младшего, ровесника твоего, чуть в машину силой не запихнул. Мы его еле-еле отбили. А вчерась спозаранку сам Никифор прибыл. Уговаривал Тоню и меня, чтобы Ивана ему отдали. Мол, тот сам к брату просился. Только когда Иван послал его по матушке куда подальше, отстал. Но чует мое сердце, не отступится эта мразь от нас. Сколько бед народу учинил. Мужики с наших мест либо в бегах, либо у него в кабале, даже на волчью охоту народ три года толком не ходит. От города мы далековато, тамошний народ с ружьями до нас редко доезжает, вот волчарам и воля. Я войну плохо помню, - мал был, но послевоенные годы мне волчьими набегами вот как запомнились, - Лукич закатал правый рукав рубашки, и в неровном свете керосиновой лампы я увидел старый белёсый шрам, который начинался от локтя, поднимался по плечу и терялся в рукаве.
- Спасибо Королю, спас меня, тому волчаре горло перегрыз, а я на лыжах и ушел, как до школы еще четыре километра шел и кровью не истек, один бог ведает.
- У вас и раньше пса Королем звали?
- Я всех своих кобелей так называл, а Валета я для Степана натаскивал. Никифор, когда за Степой приехал, Валета с собой забрать хотел. Тут щенок свой характер и показал. Не любят умные собаки гадов вроде Петлякова. Деревня наша, может, благодаря этим собакам пока и держится. В прошлом годе всем миром раззорились на колючку от волчар, да она мало помогает. Все равно по ночам скотину нет-нет да резали, а сейчас с последнего помета щенки подросли, акромя Валета их еще пятеро – два кобеля и три суки, так вроде поспокойней стало. Накладно, конечно, кормить таких телят, да что делать, волков-то кормить еще накладнее. Я тебя утром со своими кобелями познакомлю, один раз обнюхают, потом не тронут.
       Я поблагодарил Лукича за такую заботу о моей скромной персоне, хотя честь быть представленным двум псам-волкодавам меня мало вдохновляла.


***
       
       С Королем и Валетом пришлось знакомиться всем, потому что на завтрашнюю волчью охоту мы собирались всей компанией. У Лукича было только два ружья, но он обещал договориться с соседями, благо в каждом доме имелось минимум по ружью.
       Первым из вольера вышел Король. Мне известно много пород, но этот пес не поддавался никакой классификации. В его облике смутно угадывались черты восточки и кавказца, да вроде и от русской сторожевой тоже что-то было. Угольно-черный с небольшими бурыми подпалинами на могучей груди, покрытый недлинной, но невероятно густой шерстью, он производил неоднозначное впечатление. Человек вмешался в естественный облик этого создания лишь один раз, - уши у пса были купированы. Острые и настороженно навостренные они придавали облику Короля некоторый интеллигентный оттенок, если такого собачьего терминатора вообще можно представить себе интеллигентно. Так как Валет являлся сыном Короля, то он был просто слегка уменьшенной его копией, а окрас и стать будто скопировали с папани. Удивительное дело, но первым к старшему псу подошел Малик. Без всякой опаски он наклонился к Королю и протянул ему правую руку. Король обнюхал незнакомца и неожиданно вложил свою широченную лапищу в ладонь Малика. Следом за Королем парня тут же признал и Валет. Больше никто из наших не рискнул повторить эксперимент с лапопожатием. Но нам и так хватило эмоций, когда Аврора подошла знакомиться с псами. У нее за пазухой сидел Гоша, а ему соседство с собаками было явно не по душе. Он высунул свой нахальный клюв из Рориной куртки и собрался было прокомментировать сложившуюся ситуацию. И тут же на постороннее движение отреагировал шустрый Валет. Он аккуратно прикусил куртку Авроры как раз в том месте, где сидел пернатый скандалист, и мы все сразу же мысленно попрощались с попугаем. Но умница Король коротко рыкнул на игривого сыночка, и тот стыдливо выплюнул то, чем собирался позавтракать. Псы у Лукича были выше всяких похвал. Вдруг совершенно неожиданно для всех присутствующих хозяин сделала важное политическое заявление:
- Тебе, парень, видать, на роду написано Валета с моего двора увести. Уважаешь ты сукиных детей, уважаешь и понимаешь. А для них понимание очень важно. Собаку ведь можно любить, холить и лелеять, а она дрянной шавкой окажется, и предаст хозяина за лакомый кусок. Тринадцать лет Король у меня живет, сколько мы с ним пережили, сколько он мне жизнь спасал, и чтобы он кроме меня лапу кому-то подал – такого ни разу не было. Я с ним телячьи нежности никогда не разводил, а понимаем друг друга без слов, и, наверное уж, и помрем друг за другом. Валет, - позвал Лукич пса. Тот покорно потрусил к нему, - это твой новый хозяин, – показал старик на Малика, - ты теперь будешь с ним, понял?
       Пес с важным видом уселся рядом с Маликом, а тот стоял с открытым ртом, удивленно уставившись на своего новоявленного протеже.
       
Глава 6.
ОНО
(или особенности национальной охоты).

- Зачем тебе это? Где ты будешь его держать? И, кстати, где ты сам собираешься кантоваться? Есть у тебя еще какая-нибудь специальность, кроме уборщика секретной базы? Ты хоть понимаешь, какая это ответственность держать домашнее животное? – Рора забросала Малика вопросами с такой скоростью, что первые три были тут же забыты, а на ее четвертый вопрос вместо Малика ответил Тео:
- Кто бы говорил об ответственности! Ты хотя бы приблизительно считала, какое количество бездомных кошек перетаскала в наш дом? А вот Зак считал – тридцать две! Верно, - Тео вопросительно посмотрел в мою сторону.
- С Басей тридцать три, - уточнил я.
- Я протестую, Бася не в счет, и все остальные тоже сейчас живут и радуются, - Аврора до сих пор оставалась в блаженном неведении о печальной судьбе подобранных ею кошек.
- Радуются, говоришь? – Тео явно был не прочь продолжить дискуссию, но у папы было прямо противоположное мнение.
- Закрыли кошачью тему, - он посмотрел на брательника так, что тот тут же заткнулся. – А Валета мы пристроим в надежное место, с Маликом впридачу.
- А я на Чукотку поеду, на белых медведей охотиться, однако, и на моржей, - неожиданно для всех сказал Малик, - там большой зарплата, нам с Валидом таньга* хватит, да, Валид?
Так Валет на татарский манер был переделан в Валида, а Малик остался Маликом, хотя предложенная мной кличка Чукча ему бы очень подошла.
- Малой, ты банки нашпигачил, как я велел? – строго спросил меня Лукич, вынеся из дома три карабина.
- Все насадил, мне за этот трудовой подвиг первый выстрел полагается.
- Ну, коли отец разрешит, то я не против. Подгребай сюды, покажу как этой штуковиной пользоваться, – позвал меня Лукич, протягивая «Сайгу».
- Карабин «Сайга-М», калибр сорок пять миллиметров, вес три кило семьсот восемьдесят грамм, длина ствола, габаритные размеры, емкость магазина и прочее, и прочее, да кому на фиг нужны все эти подробности. Но карабинище и правда хорош, а пользуются им, кажется, вот так, - я проверил магазин на наличие патронов и взял на прицел самую дальнюю банку из-под тушенки. Такие баночки в количестве двенадцати штук я сам развесил на огородном штакетнике несколько минут назад. Ба-бах, и баночка исчезла из поля зрения, ба-бах, и ворона, пролетавшая метрах в сорока от забора, кувыркаясь, полетела в кусты. За ней тут же, повинуясь жесту Лукича, рванул Король. Валид остался маяться возле своего нового хозяина, но у него на морде читалось жгучее желание последовать за своим папаней.
- Ай, молодца! – Лукич аж весь светился от удовольствия.
- Ворону-то за что, - проворчала Рора, взяла у меня «Сайгу» и, почти не прицеливаясь, с лету сняла двух каркающих приятельниц моего трофея.
- Харэ боезапас переводить, разобрали пукалки и быстренько пристрелялись, - Хэл Хэлыч знал, чем удивить Лукича.
- Да у нас тут маленькая армия, - восхищенно обратился старик к отцу, когда и Тео, и близняшки показали высший пилотаж, на что тот лишь смущенно улыбнулся. – А ты чего, возьми, пульни, - протянул Лукич свой карабин Малику. Но наш застенчивый парниша отвел ствол и вдруг ни с того ни с сего как-то странно дернулся. Две последние банки с забора упали без лишнего шума и грохота. Мы с Родригесом рванули выяснить, в чем дело. Возвращались весьма озадаченные, - в руке я держал два метательных ножа с кожаной
* таньга (тат. яз.) - деньги

оплеткой рукояток. Вот этими железками малахольный Малик абсолютно тихо и очень быстро обезвредил двух опасных врагов. Точнее, - он их оглушил, временно выведя из строя. При тщательном осмотре дырок в банках мы не обнаружили. Цель была поставлена конкретная: сбить их с забора, а про то, что их можно дырявить, никто не говорил. Из нашей компании так никто не умеет. Я подошел к Малику и молча пожал ему руку.
- Чё тут происходит, чё за заморочки, - засуетилась Рора.
- Аврора, немедленно извинись перед человеком. Он может и не умнее меня, но талантливее, - это факт! – Я готов был умолять его повторить этот трюк с ножами.
- А чё такого я ему сказала, - Аврора просто обалдела от моих слов.
- Детка, ты подвергла сомнению его право быть хозяином Валида и хозяином его собственной судьбы. Тебе, действительно, не мешало бы перед ним извиниться, - отец у нас суров, но справедлив.
Однако, моя сестрица та еще штучка, и извинение свое она превратила в маленький спектакль:
- Да пожалуйста, буду извиняться, пока не надоест. Малик, я была не права, - сказала Рора совершенно ровной и спокойной интонацией, - Малик, я была не права? – вопросительно проговорила она во второй раз, а на третий, как и следовало ожидать, - Малик, я была не права?! Ну, извини!!! Вот вам, целых три раза покаялась. Достаточно?
- Па, можно я ее стукну, - попросил Тео.
Отец только раздраженно махнул на нас рукой и пошел за Лукичем в дом готовиться к завтрашней охоте.

***
 
       Утром вставать надо было в четыре, но хорошая деревенская баня для семьи Холанов – это святое. На второй пар попали Родригес, Малик и я. Девчонки копались долго, поэтому мы их опередили, а уж Лука Лукич, отец и Тео, как заядлые парильщики, первый пар отжали себе.
       Такую баню я еще не видел. Когда Лука Лукич объяснил нам, что есть что в его бане, мы долго стояли с раскрытыми ртами.
       Начал он с того, что прочитал нам лекцию о вениках из «трех берез». В небольшом ладном веничке были собраны ветки березы, дуба и эвкалипта, разрозненными вкраплениями в эту чудную икебану вплелись метелки каких-то луговых трав, из которых я знал лишь зверобой и медуницу. Банные шайки были деревянные, выдолбленные из цельного куска пахучей липы, увесистые. Но в бане Лукича какие-нибудь другие тазики смотрелись бы просто неприлично. Поставленная небольшим срубом на задворках огорода внутри эта банька была обшита светлым тесом. В предбаннике и парилке было необычно светло и как-то небанно.
- Нынче обшивали? – спросил я у хозяина, любовно поглаживая теплую стеночку предбанника.
Лукич хитро прищурился:
- Нонче мне не до строек было. А обшивал ее родимую, как ставил, годков тридцать назад.
- Да бог с вами, Лука Лукич, - немного обиделся я на деда, - дерево в условиях постоянной влажности и трех лет бы не протянуло, а тут досточки как будто вчера с лесопилки.
- А я, малой, слово заветное знаю. Вот пошептал на баньку, она у меня и стоит как новая.
- Лука Лукич… - дернулся я со своими расспросами, но получил в руки бидон с клюквенным морсом и стопку чистых полотенец.
       Мыться мы могли только сидя на полу, а сборным веником из «трех берез» с пахучими травами парился только Родригес. Еще одним банным сюрпризом для меня стало мытье спины Малика. Родригес самозабвенно нахлестывал себя чудо-веником на верхней полке, а мы с Маликом сидели на обструганных чурбачках и яростно намыливали лыковые мочалки. Малик протянул мне свою мочалку и попросил потереть ему спину. Повернувшись ко мне задом, он небрежно бросил:
- Не бойся, три сильнее.
- Я потру, потру, у меня нервы крепкие, а вот к нему, - я ткнул пальцем в сидящего наверху Родригеса, - ты уж, пожалуйста, этим местом не поворачивайся.
На спине Малика в прямом смысле не было живого места. Она вся была исполосована разнокалиберными шрамами. Вряд ли чувак мог сам себя так разукрасить, например, в религиозном экстазе. Я не был уверен, принято ли у мусульман во время религиозного служения самоистязание, а спросить у Малика почему-то постеснялся.
       После такой невеселой бани мне взгрустнулось уже по-настоящему. Пока мы парились и обсуждали завтрашнюю охоту, мама дома сильно за нас переживала.
Я открыл ноут и скачал почту. Я сильно спешил, потому что батарей оставалось на чуть-чуть. Но последнее мамино послание скачать я все-таки успел. Она либо спешила, либо была в этот момент рассеянна, и сделала сразу два вложения. В одном был коротенький стандартный текст о том, что у нее все просто супер, а в другом были стихи. Я знал, что мама тайком пописывает стихи, но не представлял, что они могут быть такими плохими:

       Одиночество – это не грех,
       Одиночество – чадо разлук.
       Одиночество – сумрачный брег,
       Одиночество – бремя старух.

       Одиночество – Божий Предел,
       Одиноким был Сын на Кресте,
       Одиноки и царь, и плебей, -
       Одинакова доля в судьбе?

       Одинок тот, кто не был любим,
       Одинок, кто всего лишь богат.
       Одиноко мы в небе парим.
       Одиноким стал Авеля брат.

       Одинок над толпою кумир.
       Одинока и я, ну и пусть, -
       Одинокой вошла в этот мир,
       Одинокой в Иное ворвусь.
       
       Я не литературный критик и судить о ее творчестве с позиции профессионала не могу, но как сын я ужаснулся. Мне захотелось плакать, - настолько стало ее жалко. Это были не просто плохие стихи, это были кошмарные стихи. Они открыли мне глаза на то, в каком состоянии она сейчас находится.
       Срочно надо было что-то делать. Первая мысль, пришедшая мне в голову, - это бегство. Выкрасть ключи у Тео и угнать мамину машину. Но это означало, что потом мне придется объясняться и оправдываться, чего я делать оч-чень не люблю. И вообще, я же принял решение: не принимать никаких решений. Вся ответственность теперь лежит на отце. Паршиво было то, что мы остались без связи, и ответить маме я не мог. Мобильники у всех сели, ноут сдох, ближайший телефон у черта на куличках. И если бы мне сейчас представили тех хануриков, которые сперли пятьсот метров электропроводов на подходе к деревне, то они висели бы на пустующих опорах.
       После бани у отца было такое хорошее настроение, что у меня язык не повернулся. Я решил поговорить с ним перед сном. Когда все угомонились, я шепнул отцу на ухо:
- Я сейчас на двор, ты за мной через минуту.
- В честь чего такое похоронное выражение имеет место быть на вашей физиономии, молодой человек?
Через минуту такое же выражение имело место быть и на папиной физиономии тоже.
- Ты уверен, что это ее стихи, может быть, их для рецензии принесли, а она…
Я посмотрел на отца, и он виновато замолчал.
- Ладно, что ты предлагаешь? – он первым нарушил наше горестное молчание.
- А ты? – фиг он пробьет мою броню.
- Всем сейчас же собираться и немедленно выехать в город!
- Ты же прекрасно знаешь, что мы не можем вот так сразу всей толпой заявиться домой.
- Да знаю я, все я знаю!
- Пап, не кричи, я не глухой.
- Прости, сын. Так что ты предлагаешь?
- Я должен съездить один, поговорить с ней, успокоить, все объяснить. А потом я вернусь, и мы уже решим, что делать дальше.
- Ты же не сядешь за руль сам. С тобой поедет Тео.
- Тео утром пойдет на охоту, вы все пойдете. Никто не должен знать. И ты должен делать вид, что все нормально. Я же ненадолго смотаюсь в город, узнаю, что там и как, и сразу обратно за вами. Странно, что нас до сих пор не нашли.
- Этот Синицын называл тебе какие-нибудь сроки по поводу передачи накопителя? – вдруг неожиданно спросил отец. Я отрицательно мотнул головой.
- Ну вот тебе и ответ на твой вопрос. Они дали нам три дня. Это обычное контрольное время. Как доберешься до города, сперва передай им накопитель, а потом дуй домой. Вернешься завтра вечером. Суток тебе хватит.
Как я уважаю мнение решительных людей, способных принимать серьезные решения!
 
***
       
       Через полчаса маленькая щупленькая фигурка одинокого замерзающего мальчика, уныло переставляя лыжные палки, брела по заснеженному полю. Мальчик испуганно вздрагивал, и заметно убыстрял шаг, заслышав зловещий волчий вой. Но был измотан уже настолько, что через минуту походка его снова становилась вялой и инертной. Волки были еще далеко, но они были очень голодны, а голодный хищник легко учует добычу за несколько километров.
- Сто-о-о-й, твою мать! – отчаянно замахал я руками вслед проехавшей мимо меня машине. Это каким же козлом надо быть, чтобы в половине одиннадцатого ночи не подобрать на дороге замерзающего ребенка. В приступе бессильной злости я сорвал с плеча «Сайгу» и три раза засадил ему в зад. Разумеется, я не целился, да и он был уже далеко, но…
С диким визгом «Газель» занесло влево, и она кувыркнулась в кювет. Упс! Неудобно все как-то получилось. По вполне понятным причинам к поверженной «Газели» я приближался с опаской.
       Запах, шибанувший по моему чувствительному обонянию, был настолько мощным, что я еле устоял на ногах. Источник этого дивного аромата был разбросан в радиусе трех метров от опрокинутого кузова, - внушительное количество водочных бутылок без акцизных марок, разбитых и целых, вывалилось в кювет, и, так как первых было больше, ароматило, соответственно, все сильнее и сильнее. Сердце моё, это какого же волчару я завалил. Матерее не бывает. Поохотился - так поохотился!
- Славься, Боже, Истинную Веру мне дарующий. Жив твой слуга смиренный, не поддался дьявольскому искушению, прошел Великое Испытание. Поистине Ты велик и чудотворен, - дальше слушать этот бред я не мог. Вскинул «Сайгу», передернул затвор и тоненьким от подавляемой ярости голоском проблеял:
- Руки за голову, сучий хвост, и вылезай из кабины, хорош слуга божий, паленую водку везет, народ травить.
- Смилуйся, сестра! Ибо не ведаю, что творю. Не знал я, что в город везу. Не велено нам в общине лишние вопросы задавать. Отец Никифор сказал, что женку мою и детишек голыми в поле выкинет, если я в дороге хоть на минуту остановлюсь. И-и-и-и, - заныл мужичок.
- Какая я тебе сестра! – возмутился я. Но решил сменить гнев на милость и поинтересовался:
- Сколько же у тебя детей? Ты хоть и зарос щетиной по самые брови, но на вид вроде совсем не старый, я бы даже сказал, что ты совсем молодой.
- Деток у меня трое: Егор, Варвара и Януарий.
- Кто? – опешил я.
- Януарий, наш младшенький, его так брат Никифор нарек. Шибко истово он в тот день молился, весь Святым Духом пропитался, вот с Божьей подсказки и дал имечко моему сыночку, - парень внезапно разозлился и сплюнул, но потом его морда вновь приобрела постное благостное выражение:
- Но мы его Яном зовем, Ян, - оно вроде ничего.
- А я Зак, - пожаловался я страдальцу, - некрещеный, но моя мама, в отличие от вашего придурка Никифора, - непьющая, поэтому тем более странно, с чего ей взбрело в голову меня так странно называть.
- Ох, парень, прикусил бы ты язычок-то свой. Уж больно он у тебя остер. Никифор – святой, а про святых плохо говорить себе дороже.
- Это моя мама – святая, вот про нее точно никто никогда плохо не скажет, а Никифор твой – мразь, садист и уголовник. Как жаль, что в России мораторий на смертную казнь. Вот сейчас ты сидишь тут со мной у своего разбитого «корыта», - звук от моего стука по ржавому кузову машины заставил парня вздрогнуть, - а он там твою семью в заложниках держит.
- Это ты виноват, тебя сатана подослал, чтобы смутить мой дух, отвратить от Истинной Веры.
Если бы у парня не было вывихнуто плечо, может быть его кулак и достиг моего уха. Когда через несколько минут после моего рефлекторного защитного движения шофер пришел в себя, я первым делом, спросил, как его зовут и нисколько не удивился, когда услышал в ответ: Степан Куркулев.
- Короче, Степа, я обещался твоему сродственнику Луке Лукичу, что вытащу тебя из того дерьма, в котором ты сейчас сидишь по самые гланды. Но пообещай мне одно, - я аккуратно просунул указательный палец за ворот его потрепанного свитера и притянул его лицо к своему так, чтобы наши глаза оказались на одном уровне.
- Чего это? – насторожился Степан.
       - А Лукич-то прав был, - вместо ответа пробормотал я, - глаза-то у тебя, Степан Куркулев, мертвые. Сам вроде жив, а глаза мертвые. Нехорошо это. Непорядок.


Глава 7.
Обещания и оправдания

- Ну вы, пацаны, даете! – водитель большегруза, подобравший нас со Степой на той же дороге примерно через час, повторил эту фразу в тысячу двести тридцать четвертый раз, но я на него уже не злился, потому что убаюканный мерным покачиванием кабины, отапливаемой бешено работающей печкой, мирно спал.
       В городе мы со Степаном разделились. Его я оставил в неприметной скромной квартирке, расположенной по тому самому адресу, который назвал мне Синицын. Накопитель я тоже отдал, без лишних церемоний ответил хозяину квартиры на интересующие его вопросы и попросил не в службу, а в дружбу провести разъяснительную беседу со Степой о вредном воздействии религиозного дурмана на несформировавшееся сознание. Намекнул Василию, - таким незамысловатым именем представился мне товарищ, - что Братство Истинной Веры крутит такие темные делишки, что государственная безопасность находится под серьезной угрозой. Вася позвонил своему начальству, и ему велели подержать нас со Степаном до утра. Меня такой расклад не устраивал, и я категорично заявил, что ночевать буду дома. Вася от моего каприза, прямо скажем, слегка обалдел, но позвонил еще раз. Он обалдел еще больше, когда ему велели отпустить меня домой. Я же в свою очередь пообещал Василию, что в восемь утра буду у него как штык. Перед уходом я еще раз предупредил Васю, чтобы он глаз не спускал с нашего богобоязненного арестанта. Не ровен час, как смоется и предупредит супостата Никифора об опасности. В ответ на мои опасения Василий развеселился. Удивительное дело, как смех может изменить человека. Только что передо мной стоял хмурый, усталый человек с красными от сидения перед монитором глазами и синюшными тенями от вечного недосыпания. И вдруг от веселого жизнерадостного смеха лицо его помолодело лет на десять, глаза наполнились жизнью, и сам он стал похож на озорного рыжего веснушчатого мальчишку, которому приятель только что рассказал свеженький анекдот.
- Давненько я так не смеялся, - все еще похихикивая, сказал Василий, пожав мне руку на прощанье, - ты этого Степу все-таки не к теще на блины привез, сам-то хоть понимаешь, куда вы попали?
       В отместку я как бы невзначай напомнил ему, что его начальство только что, нарушив все должностные инструкции, велело отпустить домой важного свидетеля. Веселое выражение с мордахи Василия как мокрой тряпкой стерли.
Он обреченно распахнул передо мной входную дверь. При этом на его унылой физиономии читалось одно: «ни фига он завтра не придет».

***
       
       Около дома я был через полчаса, - благо конспиративная квартира находилась за три квартала от нашей остановки. В маминой комнате горел ночник, и, видимо, она не спала, хотя время было почти три ночи. Я позвонил в дверь нашим фирменным семейным методом – два коротких и один подлиннее.
- Мам, это я.
После обильных слез и причитаний я был накормлен вкусной домашней едой. Удивительно, но Рорина кошка первый раз в жизни запрыгнула ко мне на колени и начала тереться мордой о мой подбородок и вполне музыкально мурлыкать. Соскучилась, что ли? Мамина радость от моего появления была недолгой, потому что я почти сразу рассказал ей о своих планах.
- Это очень опасно, - ты даже не представляешь, на что способны такие люди.
- Я даже слишком ярко представляю, что может произойти в результате моего провала. Сотни, а может и тысячи, ни в чем не повинных людей погибнут. Одна только водочная «коммерция» чего стоит. Знаешь из чего мастырят паленую водку, которую Никифор регулярно в наш город поставляет? Ага, примерно догадываешься. Человек, отведавший такой «коктейль», может ослепнуть или оглохнуть, а еще его может парализовать, а еще он может умереть, но не сразу, а в страшных мучениях.
- Стоп-стоп. Зак, ты слишком высокого мнения о так называемой паленой водке. Ну пили люди эту отраву, пьют и будут пить. Всех фальсификаторов ты не остановишь. У нас семейных проблем накопилось с воз и маленькую тележку, их бы сперва разгрести.
- Мамуль, паленая водка – это всего лишь капля в море. Этот Никифор фактически у нас под боком такие страшные дела затевает, что рано или поздно они коснутся и нас с тобой. Я уже достаточно взрослый, чтобы проникнуться важностью момента – рубить башку змеюке надо, пока она больше тебя не вымахала. Помнишь, я тебе рассказывал об одной девочке, которая у доктора Вагнера наблюдается?
- Люся Степнова, кажется.
- Люси Светлова, - поправил я маму, - так вот, она безнадежна. Жизнь ей док со своей командой спас, а душа ее погибла. Она ровесница с нашими близняшками, а ее картины и инсталляции уже выставлялись в ведущих европейских галереях. Полгода назад искусствоведы в один голос выли о чудо-ребенке, провозгласили ее арт-Миссией. Сейчас она инвалид по зрению. Люси теперь видит мир в монохроме, - всё окружающее для нее отныне и до конца жизни будет лишь черно-бело-серым. Для одаренного художника, которым она, несомненно, была, - это не просто трагедия, это как смерть. Она уже два раза пыталась покончить собой. А причина ее несчастья – вот, - я протянул маме мензурку с прозрачной жидкостью, - примерно вот это было в той бутылке, из которой ей плеснули в стакан с апельсиновым соком. «Отвертка» - один из самых популярных коктейлей среди тусовочной молодежи. Люси попала на ту вечеринку случайно, и никогда в жизни не пила ничего крепче шампанского. Как ты можешь объяснить то, что с ней произошло?
- Бедная девочка, - потрясенно произнесла мама, - мы можем ей чем-то помочь?
- Да, мамочка, сейчас Люси действительно бедная девочка. Цены на ее картины и до этого случая были нереально высоки, а после трагедии они взлетели до небес. Этот шустрый народец, спекулянты от искусства, слишком быстро сообразили, что ничего подобного Светлова больше не создаст. И, как это ни прискорбно, но правило, что картины художника больше ценятся после его смерти, - не потеряло своей актуальности и по сей день. Кто-то нажил на перепродаже Люськиных картин огромное состояние, а ее маме принесли счет-фактуру с офигенной задолженностью по квартплате и уведомление о выселении из неприватизированной хрущевки.
- Так может быть мы как раз и можем…, - мама, как всегда, мыслила в верном направлении.
- Уже не можем. Этот вопрос утрясли в том самом фонде, который помог с твоей операцией.
- Кстати, Зак, как ты думаешь, почему эти люди так упорно избегают публичности. Сколько раз я пыталась выяснить у Вагнера, что да как, - мамины слова заставили меня вспотеть.
- И что ты узнала? – как можно небрежнее спросил я.
- Ничего! У меня такое ощущение, что в больнице знают не больше моего. Секретность вокруг этого таинственного фонда такая, что мои подозрения с каждым днем крепнут.
- У меня есть некоторая информация об их деятельности, раскопал кое-что по Инету. Группа молодых талантливых ученых занимается экспериментальными разработками в области биохимии, и при этом ребята весьма успешно применяют результаты своей работы на практике. Так они вплотную подошли к решению многих сельскохозяйственных проблем. Но никакого модифицированного картофеля, никаких синтетических наркотиков или фальсифицированных лекарств. Чуваки не занимаются криминалом, - они всего лишь торгуют идеями. Сотрудничают, в основном, с японцами. Недавно продали им патент на производство имплантантов для груди из рапсового масла. Публичность, как ты понимаешь, в таких случаях совершенно ни к чему. Им можно доверять…ну-у, как мне. Ты же мне доверяешь, мам? – здесь я добавил к своим словам столько искренности, сколько позволила моя не ко времени проснувшаяся совесть.
- Я своим детям всегда доверяю, но от «доверять» до «проверять» один шаг, и тебе это хорошо известно. Иди, поспи немного, - мама притянула меня к себе и поцеловала в макушку, - а я на кухню, сварганю что-нибудь вкусненькое, все равно сон перебила, а наши с охоты наверняка приедут голодные как волки. И на кого же они, интересно, охотиться-то будут?
Про волков мама зря напомнила, я замешкался с ответом и брякнул первое, что взбрело в голову:
- На уток!
- На каких уток? Они же на зиму улетают.
- Эти утки на зиму остаются. Там есть одно не замерзающее озеро, с теплыми источниками, утки там и зимуют, - я тут же начал демонстративно зевать и делать вид, что отчаянно хочу спать, - ладно, я пошел наверх.
На моей кровати развалилась Бася, делая вид, что крепко спит. Я подвинул ее к стенке и, сняв ботинки, завалился в постель прямо в одежде.
       Поспал только до половины седьмого, так как в восемь я должен был появиться на вчерашней квартире. Мамин баул со всякой домашней снедью я перепаковал в свой рюкзак, который и без того был весьма увесист. До нужного дома я спокойно доехал на трамвайчике, поднялся на третий этаж и постучал в неприметную железную дверь. Перед уходом Василий предупредил, что все свои ему стучат. Странно, но никакой реакции не последовало. Мне померещилось, что за закрытой дверью что-то происходит, и, не теряя времени, я открыл замок уже испытанным способом. Замок-то я открыл, а вот открыть дверь почему-то не получалось. Поднажав плечом, я увидел в образовавшуюся щель мало приятную картину – лужу свежей крови. Кое-как протиснул голову внутрь прихожей и обозрел обстановку. Обстановочка была так себе. По всей прихожей до самой двери тянулся кровавый след, светлые обои на уровне полуметра от пола были покрыты бурыми пятнами, - видно, что тот, кто полз, пытался вставать, опираясь о стенки. Привалившись спиной к двери, сидел человек, голова его была склонена на бок, и я не смог разглядеть лица. Бросил рюкзак в коридоре, снял куртку и с большим трудом пролез в прихожую. Ё-мое, вот тебе и профессионал. Жив он там, что ли? Слава богу, слабый пульс прощупывался, но из резаной раны на голове натекло много крови, и от ее потери Вася мог вот-вот откинуть копыта. Однако, мне нужно задать ему очень важный вопрос. Я вытащил из кармана джинсов коробочку, достал из нее аптечный флакончик, отвинтил пробку и поднес её к Васиному носу. Раненый медленно открыл глаза и с большим трудом сфокусировал взгляд на моем лице.
- Василий, куда мне звонить, дайте номер телефона. Пожалуйста, не отключайтесь, - я похлопал его по щекам, - дайте номер, умоляю.
- Двадцать восемь, семнадцать, сорок…
Глаза его закатились, и голова резко откинулась назад. Чёрт, чёрт, чёрт!
- Ну, Стёпа, ну, гадёныш, шнур обрезать догадался, ну ничего, у меня мобильник три часа на зарядке стоял, - так разговаривая сам с собой, я нажимал на кнопки своей трубки и молил Бога, чтобы Вася не умер.
- Алло, я от Василия. Не знаете никакого Василия? Извините, - я еще раз глянул на цифры, светившиеся на экранчике мобильника, все правильно набрал, хотя может быть, не сорок на конце, а сорок с чем-то. Ладно, попытаемся еще раз. На сорок четыре мне повезло. Уже через пятнадцать минут около Васи суетились люди в светло-голубых куртках, а мне каких-то двое в штатском устроили перекрестный допрос. Самое паршивое в этой истории было то, что пропала отцовский накопитель. Эти двое знали, где в Васиной квартире что лежит, но их поиски ни к чему не привели. Шустрый Степа и накопитель спер, и Васю пустой трехлитровой банкой по башке саданул, и сам свалил. А ушел он из квартиры минут за пятнадцать до моего прихода, ну может минут за двадцать, не раньше. Я прямо при этих ребятах проделал кое-какие нехитрые манипуляции с Васиной кровью, сделал в уме расчеты и выдал им нужное время с точность до пары минут. При тех подручных средствах, что сейчас имелись у меня, более точно установить время нападения было невозможно.
- Итак, предположим, что некий Степан Куркулев напал на нашего сотрудника в 7.45 или чуть раньше, но тогда почему он тянул с этим делом всю ночь? Ведь для него каждая минута на вес золота.
- Бдительность Васину усыплял, а вы бы лучше камеру проверили, а то что, да почему!
Двое из ларца, одинаковы с лица, сконфуженно переглянулись.
- Ой, сердце мое, только не говорите, что тупой полуграмотный Степа из деревни Малые Куркули и камеру вывел из строя.
Судя по их дружному молчанию я понял, что не ошибаюсь. Странно, я, еще глядя на искромсанный телефонный провод, подумал, что Степан в этой квартирке чувствовал себя слишком вольготно. А теперь вот еще и камера. Степа-Степа, что же за птичка-синичка ты такая, уж больно на воробья смахиваешь, на стрелянного такого воробышка.

***

- Да, товарищ полковник… Яковлев на проводе… Уже увезли… Так точно… Никак нет… Есть - доставить в отдел.
 Если уж этот суровый Яковлев стоит вытянувшись по стойке смирно, всего лишь разговаривая с неведомым товарищем полковником по мобильнику, то что ждет меня от этой встречи, - одевайся, парень, поедешь с нами.
Я горестно вздохнул и напялил свою куртку, испачканную Васиной кровью.
       Кабинет, куда меня привели, был большим и каким-то пустым и неприютным. А хозяин этого кабинета был маленький, круглый и слегка лысоватый. Он напомнил мне замечательного советского актёра Евгения Леонова в роли медвежонка Винни-Пуха. Сходство дополнялось круглыми очками в старомодной темно-коричневой оправе.
- Кофе хочешь, у меня хороший, сам зерна жарил, сам молол. Вот на этом, - он продемонстрировал мне малюсенькую антикварную кофемолку, куда помещалось зерен на одну - две чашки.
- Ему что, больше заняться нечем? – потерянно пробормотал я, думая, что на таком расстоянии он не услышит. Но Винни-Пух услышал:
- Да занятий пруд пруди, только вот нервишки, знаешь ли, успокаивает. Сам зерна перебираю, сам обжариваю, сам ручку верчу, сам варю. Как сказал один не столько умный, сколько хитрый человек: «Видимость самостоятельности в нашем деле важнее самой самостоятельности».
- Эдвард Гувер, переписка с Айя де ла Торре. Тайная, разумеется.
- А я, грешным делом, сомневался, - Вини-Пух поставил меленку на тумбочку и всем корпусом развернулся ко мне, - так и есть: умен, начитан, образован.
- Образование – девять классов, один экстерном. Ум от горя, любовь к чтению мама привила – ремнем и розгами.
- Хр, хр, хр.
Я не знал, что смех может быть и таким тоже.
       Беседовали мы с Винни-Пухом долго, так как сразу нашли общий язык и общих знакомых. Взять, к примеру, ту же самую Эллочку – менеджера из турагентства, ещё недавно работавшую на ГУКНАР. Её «ушли» из конторы за тот прокол с Родригесом. И вина её состояла не в том, что она, пусть и под действием неких хитрых психотропов, сама того не заметив, слила сопливому школьнику оперативную секретную информацию. Меня и Родригеса виннипуховские ребята пасли тогда конкретно, но визит Натусика в Эллочкину контору они в тот день прошляпили. Мало ли народу по турагентствам шляется. Никто из наружников ГУКНАРа не смог распознать в Натусике Зака Холана. Самое забавное, что Родригеса в прикиде вузовского препода они тогда тоже не сразу узнали. Эллочка в тот вечер в ресторане обязана была выявить со столь близкого расстояния в молодом интеллегентном очкарике объект по кличке Цыган. Но она облажалась. Родригеса вычислили только после обработки фотоматериала, добытого при наружном наблюдении. Надо заметить, что к тому времени Эллочка уже успела поведать нам о причастности своей фирмы к конторе полковника Малова. Ныне покойный Сникерс, действительно, приезжал в офис к Элле накануне своей гибели. Но здесь в нашем с Родригесом расследовании ниточка оборвалась. Потому что Эллочка в тот день сработала как почтовый ящик. Она передала Марсу Сергеевичу простой белый конверт, запечатанный и неподписанный. Что находилось в том конверте, Элла, разумеется, не знала. На мой прямой вопрос о причастности ГУКНАР к гибели Сникерса Винни-Пух выдал категоричное: «Это не мы!» Я подумал и решил, что Пал Петрович говорит правду. Просто умные люди не режут курицу, несущую золотые яйца. А Сникерс со своими многочисленными связями и вытекающими из них полезными сведениями для конторы полковника Малова как раз такой Курочкой Рябой и был. Вопрос: «Кто же замочил Сникерса?» - пока оставался открытым.
       В благодарность за искренность Винни-Пуха я без лишних церемоний поделился с ним своими опасениями по поводу дел, творящихся в Шостовке под патронажем брата Никифора. Там готовят боевиков экстра-класса. Проводят психологическую обработку, и в условиях строжайшей секретности дрессируют будущих бойцов так, что им подчас не могут противостоять даже такие опытные сотрудники ГУКНАРа, как Василий и его коллеги. У меня имелся собственный план по сбору оперативных разведданных, но он моментально выветрился, как только мы с Винни- Пухом получили свежую информацию.
Он молча выслушал чей-то доклад по телефону, положил трубку и начал что-то быстро писать карандашом в своем блокноте. Наконец-то покончив с писаниной, Винни Пух поднял свою крупную круглую голову от стола и обратился ко мне:
- Итак, у нас две новости, - обе хорошие. Во-первых, Вася в порядке, все вредоносные дырки врачи ему заштопали, и через пару недель он будет как новенький.
- У него же в голове только одна дыра была. От банки.
- В боку старая рана открылась, - вздыхая и как бы оправдываясь, пояснил мне Винни-Пух, - он же на той квартире вроде как в санатории отдыхал. Есть у нас в конторе свой профсоюз, и Васю после госпиталя на легкий труд определили - конспиративную хату пасти. Кто ж знал, что так получится?
- Товарищ полковник, а какая вторая новость?
- За вторую новость тебе, парень, спасибо. Взяли твоего Степашку. Он как раз в момент захвата пытался дозвониться до Никифора по украденному мобильнику. Видать неважно Степа в спецшколе учился, раз не догадался одежду на предмет «жучков» проверить.
- Не знаю, как он там учился, но маячок я Степе не в одежде заныкал. У него на шее шнурочек крученый, а на нем ладанка висит, - маленький мешочек с какими-то святынями, вот туда я ему «жучок» и засунул. Еще на дороге, когда он в отключке был. А ведь, зараза такая, побожился, что снимет и выбросит свой мракобесный амулет. В глаза мне смотрел и клялся, что выкинет. Это единственное, о чем я его тогда на трассе попросил. Молодец я, а?


Глава 8.
Щекотун

 - Чуяла моя задняя интуиция, что без проблем не обойтись. Узрели босяки мое хорошее настроение и расслабились. Час назад Степа Куркулев удавился в камере, на резинке от трусов. Хуже нет, чем на ходу менять планы.
- Еще хуже, когда на замену старым планам нет ни одного нового, - возразил я Винни-Пуху.
- Прямо мысли мои читаешь.
- А без Степы никак?
- А как?
Ох уж эта моя нелюбовь к вопросительным ответам. Но дуться на Пал Петровича, то есть на Винни-Пуха я не стал. Я решил предложить ему свой план, и на всякий случай налил из стоящего на столе хрустального графина полный стакан воды. Интересно, где у него тут аптечка, и есть ли в ней какие-нибудь валидолы с корвалолами?
- Ре-струк-тиризация? Что за чушь? Загнался ты чего-то, парень. Ох, да у меня самого мозги уже опухли, - бормотал полковник, запивая свои пилюли из предложенного мною стакана. Аптечка у него все-таки имелась. В левом нагрудном кармане, - поближе к сердцу. Уважаю такую предусмотрительность.
- Ре-струк-ту-ри-за-ция! Таблеточки свои прожевали, товарищ полковник, - кивок, - проглотили, - еще один кивок, - ну вот и славненько. А теперь моя очередь принимать свою микстурку, - как смог, подготовил я Винни-Пуха
       Несколько секунд Винни-Пух пристальным взглядом исподлобья смотрел на своего абсолютного двойника, сидящего напротив него в одежде того странного пацана, который только что шутил с ним. Мысли работали четко и по Инструкции. На случай провокации Инструкция черным по белому объясняла, что лично ему, полковнику Малову Павлу Петровичу, полагалось делать. И именно это он сейчас и сделает. Но тут прецедент прекратился сам собой, - я вернулся в свой привычный непритязательный, но симпатичный, облик. Винни-Пух достал из брючного кармана накрахмаленный носовой платок в крупную шотландскую клетку и оттер обильный пот со лба и шеи. Не хватил бы старика, как говаривали в старину, апоплексический удар, или инсульт, выражаясь современно. Вроде пронесло. Теперь Винни-Пух смотрел на меня несколько иначе. Заинтересованнее, что ли. Если сейчас попросит повторить, пошлю его куда подальше. Состава у меня осталось минут на двадцать, от силы на двадцать пять, поэтому я сейчас и был зол на полковника, который вынудил меня на демонстрацию «грубой силы». Чтобы успокоиться и не рассориться с этим хорошим дядькой, я начал объяснять ему свой план медленно и попунктно, - так, как обычно делаю это на наших семейных военных советах.
- Во-первых, как я понял, Куркулева держали в одиночке, и никто из местных сидельцев в принципе не должен знать о его отходе в мир иной, верно?
Винни-Пух медленно, как будто чуя от меня какую-то пакость, кивнул. Я продолжил:
- Во-вторых, вам край как нужно, чтобы вся местная шатия-братия была уверена, что Степан Куркулев жив-здоров и скоро попадет в общую камеру, откуда его будут вызывать на допросы, верно?
В этот раз Винни-Пух думал дольше, но, видимо, аргументов против моей железной логики у него и сейчас не нашлось. Он был вынужден кивнуть еще раз.
- В-третьих, вы лично, товарищ полковник, на все сто процентов уверены, что ничего толкового от Степы добиться не сможете. А посему, - ангельским голоском продолжил увещевание змей-искуситель в моем лице, - я и прошу-то всего ничего: дать мне разрешение побыть Степкой-гадом, посидеть вместо него в общей камере, послушать, со знающими людьми пообщаться. На Никифора Петлякова у вас ничего конкретного нет, так, - одни домыслы да догадки. А без улик перцу в жо.., гм, под хвост не насыпешь.
- Под хвост – это хорошо, только вот тебе самому бы это место в общей камере не засадили. А?
- Я к вам всей душой, а вы дразнитесь, - на самом деле я проникся важностью момента. – Я понимаю, что риск немалый, но вы же сами сказали, что у вас тут один шостовец сидит, значит, своего в обиду не даст. Сажайте к нему в камеру, может, он чего-нибудь полезное Степе и расскажет.
- Зак, тебе в младенчестве бабка в бане щекотун выводила?
- Моя бабуля в это время в Ницце жила, она и сейчас в свои шестьдесят девять на бабку никак не тянет, - как английская леди, вся в манерах.
- Понятно, видать, она тебя уронила, когда на пони в английском парке катала, а ты головушкой-то и припечатался. А у меня в деревне бабки, бывало, только так в бане от щекотуна парили. Ты сейчас как раз на такого запаренного похож. Как я могу четырнадцатилетнего пацаненка к матерым зекам кинуть?! Порвут, как пионэры барабан.
- Ладно. Сколько зеков в камере, - шесть-семь? Вашим бойцам в случае шухера даже вмешиваться не придется, я надавлю вот на эту горошину у себя за ухом, и газ из капсулы уложит всех до единого.
- Так ты и сам загнешься!
- Чё сразу загнешься-то, - усну я, как все, минут на тридцать-сорок.
- Сонный газ, - разочарованно протянул полковник.
- А вы хотели, чтобы зарин?
- Иногда, действительно, так хочется травануть всех этих отморозков, что аж под мышками зудит. Веришь – нет, три дня назад в мою контору серийного маньяка привезли. Велели держать тут в одиночной камере и приставить отдельного сотрудника, чтобы вел круглосуточное наблюдение. А определили к нам маньяка Федоренко за экзотические кунштюки с жертвами. В городе и пригородах периодически пропадали сразу по трое детей одновременно. Они оказывались в каком-нибудь глухом заброшенном месте, где их сажали на цепь. Один получал пищу, но медленно умирал от жажды, другой пил вволю, но был заморен голодом, а третий не ел, не пил, получая питание через систему. При этом каждому ребенку вводились препараты собственного изобретения, и назначение их мои специалисты не разгадали до сих пор. Дети держались, насколько хватало их жизненных ресурсов, а все результаты этих «опытов» были скрупулезно зафиксированы на видео. Сейчас мои аналитики разбираются в этом кошмаре, - по всем четырем группам записи смотрят. Два месяца назад в подвале аварийного дома бомжи, промышляющие всякими железками, наткнулись на трупы последних жертв. Ума хватило сообщить местному дворнику, а уж тот в милицию позвонил. За неделю до взятия Федоренко пропали еще трое: двое мальцов и девочка. Старшему парню девять, второму – восемь, а девчушке всего шесть. Мы испробовали все известные психотропные, но ни они, ни банальные болевые результатов не дали. Боли, похоже, вообще не чувствует, на лекарства, правда, реагирует своеобразно, в ступор впадает. Как Ирина Викторовна, наш ведущий аналитик говорит, «зависает». Словно проваливается куда-то, хотя лежит с открытыми глазами и даже отвечает на вопросы, разумеется на те, которые сочтет интересными. Гипнабельность на нуле, да и уровень интеллекта очень высок. Из видеозаписей видно, что ненавидит детей, относится к ним настолько брезгливо, что голыми руками никогда не дотрагивается, - только в хирургических перчатках. Страшно представить, что было бы, если бы не бдительность и сознательность отдельно взятых граждан.
- Неужели случайно взяли?
- В результате вскрытия тел последних жертв нам удалось вычислить ряд довольно сложных соединений, которые можно получить лишь лабораторным путем, но из лекарственных средств, доступных простому смертному. Дали список во все аптеки города и показали кое-какие снимки из оперативной разработки. Сам знаешь, что в аптеке в основном женщины работают, и наш психологический ход оказался верным. Нам позвонили четыре дня назад в половине первого ночи из частной круглосуточной аптеки около автовокзала. Аптекарша оказалась прямо доморощенной мисс Марпл. Составила грамотный фоторобот, подробно описала одежду и сумела добыть отпечатки пальцев. Она попросила скромно одетую женщину, закупавшую у нее столько всего на сумму больше восьми тысяч рублей, заполнить анкету для оформления дисконтной карты. Федоренко, разумеется, отказалась заполнять бланк, но за ручку то автоматически взялась. Отсюда и пальчики.
- Я, видать, переутомился, Пал Петрович, как вы сказали, зовут маньяка?
- А я и не говорил, как ее зовут. Федоренко Анастасия Виленовна. Отчество несколько необычное. У нее папу Виленом звали: Владимир Ильич Ленин. Дедушка, видать ярым приверженцем вождя мирового пролетариата был, вот потому так своего сынулю и назвал.
- То Януарии, то Вилены, то женщины-маньяки. Кстати, так не бывает, чтобы маньяк и вдруг – женщина, - у меня от полученной информации и хронического недосыпа голова просто раскалывалась на миллион крохотных кусочков.
- Видимо, бывает. Это точно она. Сама записи нам отдала, сама предыдущие четыре подвала показала, сама на карте местности захоронения девяти жертв указала. Она хоть и брезглива, но педантична в своих действиях до мелочей, а чистоплотность не помешала этой даме загубить двенадцать детей в возрасте от семи до девяти лет. За неполных два года. Трупы обливала кислотой, сжигала и закапывала. Так было в первых трех случаях. Странно, что она не кремировала последних, а недавно похищенные вообще пока живы. Чисто гипотетически, - Винни-Пух в очередной раз принялся накапывать себе лекарство.
- Пал Петрович, а ведь те трое, которых вы нашли, ну которых она не сожгла, они ведь умерли, так сказать от естественных причин: в результате истощения, обезвоживания и, скорее всего, двусторонней пневмонии от долгого неподвижного лежания на спине, - я внимательно следил за реакцией полковника.
Он медленно отодвинул в сторону стакан с лекарством и нажал на кнопку вызова дежурного офицера.
После беглого просмотра материалов дела я вынес вердикт:
- Она фактически сама пришла к вам. Анастасия Федоренко принесла свою жертву: двенадцать безвинных были преданы мучениям и закланию. Ей незачем больше убивать, эти убийства были бы бессмысленны и даже вредны для ее идеи, но если дети умрут естественной смертью от жажды, голода, холода, ей все равно. А не говорит, где их спрятала потому, что вы не сумели спросить так, как нужно.
- А ты, умник, знаешь, как нужно?
- Знаю.
- Зак Холан, или ты сейчас…или я сейчас, - он стукнул по столу кулаком с такой злостью, что стакан с несчастной валерьянкой грохнулся на пол и звонко разлетелся вдребезги.
Да-а, все-таки я вывел его из себя.
***
       
       Сделку с товарищем полковником я заключил. Он разрешил мне реструктурнуться в Степу Куркулева и попасть в камеру к его односельчанину, которого архаровцы Винни-Пуха взяли за перегон скромного синенького фургончика типа пассажирской «Газели». Напичкана эта неприметная с виду машинка была такой аппаратурой шпионского назначения, что Винни-Пух до сих пор каждое утро начинал с благодарственных молитв безымянному, но великодушному божеству, который преподнес его конторе этот подарок. Мне шепотом на ушко была озвучена приблизительная стоимость такой машины со всем ее содержимым, и я задумался, а чему Винни-Пух обрадовался бы больше – этой машине или новенькому боевому вертолету. Прикинув в уме рыночную стоимость и того, и другого, я решил, что вертолет против машины никак не катит. Одно лишь омрачало радость Винни-Пуха – шостовец ни в какую не раскалывался относительно имени благодетеля. Упорно бубнил свою легенду о том, что за три тысячи деревянных должен был лишь доставить машину из пункта А в пункт Б. Детектор его «правдивость» полностью подтверждал, применения психотропов, кроме сильнейшего сердечного приступа, после которого его чудом вернули с того света, результатов не дали. Я же в своих льстивых порывах сдуру пообещал Пал Петровичу, что мужик выложит мне всю подноготную про шостовские дела. Знал бы я тогда, куда рвался.
       Я сижу в мрачноватой прямоугольной комнате. Кроме меня в комнате еще двое: женщина лет тридцати трех – тридцати пяти и конвоир. Когда я вошел, они уже были тут. Женщина сидит на железном стуле, похоже, ввинченном в бетонный пол комнаты, и вся ее поза так неудобна и скукожена, что от одного взгляда на эту жалкую фигуру у меня начала ныть спина.
       Ни говоря ни слова, я зашел ей за спину и нагнулся. Она испуганно дернулась, но позу не переменила. Так я и думал. С внутренней стороны столешницы вкручена мощная стальная скоба, через которую и продеты ее наручники. Поэтому она сидит так странно. Прикольно. Я хихикнул. Она дернулась сильнее и втянула голову в плечи. Для нее я ребенок, может быть уже достаточно большой. В том возрасте, когда мальчишка уже смог бы оказать сопротивление при похищении и вряд ли купился бы на заманивания шоколадом или игровой приставкой, но все-таки грязный, микробоносительный, противный ребенок.
       Четыре года назад у Насти Федоренко, кандидата медицинских наук, преуспевающей молодой женщины кончилась жизнь. Ее муж, успешный начальник отдела сбыта одного крупного предприятия взял в профкоме своего завода путевку на базу отдыха. Настя очень любила приезжать сюда. Мишин завод по производству нефте- и газодобывающего оборудования, один из крупнейших в России, мог себе позволить иметь шикарную базу отдыха, куда заводчане выезжали и зимой на лыжные соревнования, и летом на активный отдых. Все было так чудесно, и Борьке с Женькой, - их семилетним сыновьям-близнецам так нравилось на базе, что Настя была безмерно счастлива. Правда, первые три дня лил дождь, и отдыхающие не могли загорать и купаться, но зато они все вчетвером ходили в лес за маслятами и черникой. Черника съедалась прямо на месте, маслята были такие маленькие и красивые, что на них не поднималась рука с ножом. Когда погода наладилась, весь отдыхающий народ повалил на пляж. Чистейший речной песок и прозрачная, пока еще не взбаламученная купальщиками вода так и манили к себе. Однако после их лесных прогулок мальчишки сопливились, и она договорилась с ними, что сегодня они полежат в теплом песочке и погреют спинки, а с завтрашнего дня полезут в воду. Мама – врач, и, если дело касается их здоровья, спорить с ней нельзя, - это Борька с Женькой осознали еще будучи в пеленках. Они и не спорили, только исподтишка поглядывали на орущую толпу своих корешей, которые хоть и тоже с соплями, но купались.
- В тот день я не разрешила им лезть в воду. Но на пляже мы были, там еще молодая девочка, что-то вроде культмассового сектора, организовала для детей веселые конкурсы с призами. Конечно, мои мальчики тоже участвовали, а я за них болела и веселилась, наверное, больше, чем они сами. Может быть, со стороны это выглядело глупо, - ее голос, мягкий и спокойный, не выражал никаких эмоций.
       Все эмоции этой женщины умерли вместе с ее сыновьями-близнецами от вирусного менингита, которыми они заразились от детей, купавшихся в тот день в реке. Вспышка была такой мощной, что госпитализировали почти всю турбазу, в том числе и Настю с детьми. Ее увезли во взрослую инфекционную, а ее мальчиков в детскую на другом конце города, и никто не предупредил врачей о том, что Борьке и Женьке категорически противопоказаны системы с физраствором, потому что у них аллергия на калий. Они оба скончались в реанимации от отека головного мозга.
- Анастасия Виленовна, вы изобретали вакцину от менингита и проверяли ее действие на детях? – задавая ей этот вопрос, я не надеялся на ответ и уже собрался задать следующий, как вдруг она подняла на меня свои темные безразличные глаза и ответила:
- От этой болезни нет гарантированной вакцины. Я просто пыталась воскресить своих сыновей, хотя бы одного.
 Вот оно! Вот та ниточка, за которую я сразу же ухватился:
- Если бы вам предложили вернуть кого-то из них, например, клонировать одного, кого бы вы выбрали?
       На фотографии четырехлетней давности, которую я обнаружил в деле Федоренко, сделанной на той злополучной базе, были запечатлены четыре абсолютно счастливых человека. Михаил и Анастасия Федоренко и их сыновья-близнецы, которые, конечно, были похожи между собой, но не так, как двойняшки. Фло и Тола, например такие одинаковые, потому что они однояйцевые близнецы, а между братьями Федоренко все-таки имелись различия.
- Бореньку бы выбрала, он первый по рождению, ему и жить, - даже эти страшные слова она произнесла безразлично.
- Боря – это который с удочкой, - я показал Федоренко фотографию, но она даже не взглянула, только отрицательно покачала головой, - это Женечка, они с Михаилом вдвоем на рыбалку ходили, а Боренька, он рыбок жалел, - один раз увидел, как Миша сомика с крючка снимает, так с ним истерика случилась. Боренька и не рыбачил, и рыбу не ел. Женечка из-за этого над ним смеялся, и один раз они даже подрались. А вообще они были такие спокойные мальчики. Побегать, попрыгать, с мальчишками во дворе поиграть, конечно, любили, но никогда не капризничали, и во всем мне помогали.
       Она вся ушла в воспоминания, и на исходе третьего часа нашей беседы и мне, и всему аналитическому отделу, наблюдающему за нами благодаря скрытой съемке, стало понятно, что о похищенных ею детях Федоренко не скажет ни слова.
- Анастасия Виленовна, вы не устали?
Мне пришлось задать этот идиотский вопрос, хотя я знал, что она никогда не жалуется на усталость, на боль, голод, холод. Ей просто было все равно. Она лишь кинула на меня равнодушный взгляд и откинула назад свою породистую коротко стриженую голову.

***

- Поймите, товарищ полковник, у меня осталась порция RS-состава, которой хватит от силы на полчаса, потрачу его на эту чокнутую, и потом придется целый день ждать, пока будет готова новая партия. А у нас с вами уговор по поводу Никифора.
- Я не могу на тебя давить, да, если честно, и не хочу. Ты не мой подчиненный, и я не полномочен тебе приказывать. Прошу лишь об одном, - решай быстрей, что для тебя более важно: начать операцию по ликвидации так называемого Братства Истинной Веры, или спасти троих детей. Причем у нас ни единой зацепки и лично я считаю, что мы уже опоздали.
       А ведь все так славно начиналось. Мы вытащили отца с базы, и я, наконец-то, смог спокойно вздохнуть. Все важные решения должны принимать взрослые. Да что я сам себе мозги парю! Ведь прекрасно понимаю, что как раньше, так и сейчас все решения оставляю за собой. Не ошибись, мелкий. Сейчас ты держишь на своей левой ладони жизни трех погибающих детей, а на правой – жизни тех, кого Никифор готовит к переброске в Аргунское ущелье. Время для этого сейчас самое подходящее. Уровень воды в Аргуне на самой низкой отметке, но уже через пару-тройку недель может начаться сход ледниковых вод. Весна в горах ранняя и буйная. А приступы политического экстремизма от погодных условий не зависят. Активность грузинской оппозиции сейчас на самом пике, - пара-тройка среднемасштабных провокаций, замаскированных под спецоперации российских войск, - и всё…
Пал Петрович только рот открыл, когда я поделился с ним своими соображениями по поводу Шостовских дел. Из благоустроенной преуспевающей деревни могли пропасть два-три мужика, сбежать от навязанных им жен, от жестких правил общины, от закидонов пьянствующего Никифора, но то, что они просто так стали исчезать десятками, - это уже совсем другая история. Мне хватило одного взгляда на Степу Куркулева, чтобы усомниться в благодетельных планах брата Никифора по спасению мира от скверны и приданию всем людям благодати божьей. Под безукоризненным предлогом организации общины Никифор готовит боевиков-наемников для летучих экстремистских отрядов. Факт двух операций в Чечне с участием «Святых Братьев» контора Винни-Пуха доказала еще месяц назад. Но выйти на заказчика или поставщика свежего солдатского мяса спецы ГУКНАРа не смогли. Причина была банальна – никто из «Святых Братьев» во время зачистки живым не дался. Методы обработки человеческой психики в Шостовке были прямо таки радикальными и весьма действенными. Всей этой историей очень интересовались и сам Винни-Пух, и его руководство, а уж как я ею заинтересовался, хотя мне все это должно было быть абсолютно по барабану. Может, у меня таким диким образом созревание социальной ответственности наступает. Хочется утвердиться, стать ровней сильным и суровым мужикам, защищающим свою родину. Бред сивого мерина, честное слово. Переутомился я, вот в чем дело, поспать бы мне сейчас часиков двенадцать. Глядишь, вся муть из башки и выветрится.
       Я принял решение и сказал об этом Винни-Пуху.
- Что ж, брат, - вздохнув, он потрепал меня по макушке, - совсем ты еще ребенок. Иди уж, готовься, да смотри там у меня - помни про Инструкцию.
- Пал Петрович, разрешите мне перед верной гибелью задать вам один вопрос. Пока не узнаю ответа на него, дышать спокойно не смогу.
- Валяй! Задавай свой жизненный вопрос.
- А что такое щекотун?



Глава 9.
Moderatto

- Здравствуй, мама, это я, - с такими словами я вошел в камеру к Анастасии Федоренко. Она лежала на кровати, застеленной тонким серым одеялом. Подушки не было, - голова ее запрокинута на согнутую руку. От ее дежурного «опекуна» я знал, что в дневное время сидеть, а тем более лежать на кроватях, не полагается. Для сидения есть железный стул, намертво вкрученный в пол. Но для Федоренко администрация сделала исключение. Или потому что она была здесь единственной женщиной-заключенной, или потому что для нее такие жесткие требования все равно не являлись наказанием. Любой палач быстро теряет интерес к своей работе, когда его «подопечные» перестают бояться пыток и казни, абсолютно не чувствуют боли и не осознают, где находятся в данный момент: в сырой мрачной тюремной камере или в шикарном номере пятизвездочного отеля на курорте «Коста-Брава». Именно туда возил жену Михаил Федоренко после тех страшных событий в тщетной надежде вернуть ее к жизни. Но уже тогда она была мертва окончательно и бесповоротно. Неудивительно, что он с таким рвением рвался в долгосрочную командировку в Ливию, устанавливать там бедуинам на из скважинах модерновые отечественные нефтенасосы. Дома он не появлялся двадцать один месяц, регулярно высылал жене на проживание приличные деньги, а соседки только диву давались, куда Настасья эти тыщи девает. Сапоги на ней в заплатах, с каблуками без набоек, шуба так молью изъедена, что не всякая бомжиха оденет. Сначала решили, что она на сторону похаживает и на мужиков деньги переводит, но ни разу, сколько ни следили за ней, ни с одним жиголо не видели. Уезжала куда-то часто с большой сумкой, но ночевала всегда дома. И запах от нее какой-то странный начали унюхивать. Старшая по дому, громогласная седовласая еврейка армянского происхождения Роза Зариковна, как-то прямо в лоб ее спросила, куда это, мол, она таскается, и чем от нее так странно пахнет. Настя спокойно ответила, что устроилась в ветеринарную клинику на подработку, - выезжает на дом усыплять больных кошек и собак, а пахнет инъекционными растворами и дезинфекцией. Больше соседи никаких вопросов не задавали, не заводили пустых разговоров, да и здороваться с ней как-то перестали. А она по этому поводу и не переживала.
- Мама, это я. Боря.
Неужели мы с Винни-Пухом прокололись, и она не оживет хоть на короткое время.
- Боря? Боренька! – Федоренко медленно приподнялась с кровати, правой рукой опираясь на одеяло, - мальчик мой, как же так, мы же тебя похоронили, ведь ты же умер. А-а, я знаю, ты мне снишься, - она закрыла глаза и снова улеглась.
Я подошел к кровати, присел рядом с Настей на корточки и погладил ее по голове:
- Мамочка, я теперь буду рядом с тобой всегда, если конечно ты этого хочешь.
- Конечно, хочу, мой мальчик, очень хочу, а почему ты один, где Женечка? – глаза ее по-прежнему были закрыты, но в голосе что-то изменилось. Как будто только что я держал в руках кусок холодного мертвого металла, и вдруг вместо него у меня на ладони оказался маленький пушистый котенок.
- Он тоже придет к тебе, но сейчас его не пускают. Его пустят сюда, если ты скажешь, где те дети: два мальчика и девочка.
- Они на небе, - и тут будто бомба взорвалась у меня перед глазами. Дыхание на какой-то миг остановилось, и мне стало казаться, что это я лежу тут на кровати, и это я убил пропавших детей. Не смог спасти, - значит, убил.
- А когда они умерли? – как можно ровнее спросил я.
- Не знаю… Зачем тебе? Ты лучше расскажи, как вы там, - она открыла глаза и посмотрела в потолок. Правильно, я же к ней оттуда спустился, - сверху.
- Я сейчас уйду, и меня к тебе больше никогда не пустят, и Женьку не пустят, потому что ты не хочешь сказать, где Андрейка, Славик и маленькая Женечка.
- А откуда ты знаешь их имена? – Федоренко вновь начала проваливаться в свою мрачную, леденящую бездну.
- Мы наблюдаем за вами сверху и все видим. Мам, нельзя была этого делать! НЕ-ЛЬЗЯ!
- Миленький мой, солнышко мое, зайчик, прости, прости, прости-и-и!..- она сжала меня так крепко, что я начал задыхаться. Единственная мысль билась в моей голове: «Лишь бы не вспугнули ее, не кинулись бы меня спасать». Я мягко отстранился от Насти, продолжая при этом держать в своих руках ее обжигающие ладони. Через минуту действие RS-состава закончится, а я ничего не узнал. Мне пора уходить. Вдруг она заговорила:
- Боренька, я так хочу быть рядом с вами. Если вас не пускают ко мне, можно мне туда к вам?
Я колебался, - как можно взять на себя миссию того, в кого ты не веришь, а может быть достаточно, что верит она.
- Да, ты выполнила свой долг, и тебя пустят туда, и ты навсегда останешься рядом с нами, если сейчас скажешь мне, где те дети, - каждое мое слово, отчетливо произнесенное в камерной тишине, хлестало Анастасию Виленовну Федоренко по синюшным исхудалым щекам. Теперь ее черед принимать решение.

***

- Вы их нашли?! – бросился я к Винни-Пуху, как только он вошел в кабинет. Полковник молча кивнул.
- Все живы? – глядя на его мрачное лицо, я поумерил свой пыл. В ответ он показал мне указательный палец правой руки.
- Кто выжил? Девочка? – почему-то я был уверен, что это должна быть она.
Я оказался прав. Больше я не задал ни одного вопроса, потому что нас перебили. В кабинет буквально ворвался дежурный офицер и заикающимся голосом доложил, что заключенная Федоренко обнаружена в своей камере мертвой. Сначала наблюдающий сотрудник, которого из-за дикой спешки так и оставили на уже бессмысленном посту, подумал, что она уснула. Но за время четырехсуточного пребывания «в гостях» у Винни-Пуха Федоренко ни разу не спала больше получаса. Короткий беспокойный сон этой женщины прерывался всегда одинаково. Она начинала бормотать что-то абсолютно бессвязное, двигала руками, совершая понятные лишь ей одной ритмичные движения, а потом дико вскрикивала и вскакивала с кровати. А тут вдруг легла, вроде заснула и пролежала тихонько почти два часа. Медик, вызванный к ней, констатировал смерть в результате внезапной и абсолютно беспричинной остановки сердца.
- Она была совершенно здорова, если говорить о состоянии ее тела, - удивленно разводила руками Ирина Викторовна, ведущий аналитик Виннипуховской конторы, она же доктор медицинских и психологических наук. Мы с ней как-то сразу нашли общий язык. - Олег Геннадьевич еще очень удивился тогда, что здоровая и способная к деторождению женщина так зациклилась на своем горе, ведь запросто могла родить еще нескольких. Я сорвалась и наорала на него, мы поссорились и до сих пор общаемся исключительно через Юлечку, нашу лаборантку.
- Ирина Викторовна, я не знаю, кто такой этот ваш Олег Геннадьевич, но я бы тоже с ним поссорился и не общался даже через Юлечку.
- Молодой человек, вы слишком категоричны, мы являемся коллегами уже пятнадцать лет, а мужем и женой двадцать три года, просто он тоже, знаете ли, весьма категоричен в своих взглядах.
- Ага, видать, у вас с ним нет детей, - поздно я спохватился, догадка-то уже вырвалась наружу, - простите, я придурок.
- Нет, ты просто ребенок, взрослеющий и начинающий осознавать свои ошибки, но пока еще ребенок. Кстати, что это за новый метод, про который знает только Пал Петрович, как ты смог разговорить Федоренко?
- Вы напомнили мне мою маму, а мое вранье каждый раз приносит расстройства нам обоим. Ей душевное, мне телесное. Стоит соврать маме, как весь день из туалета не выхожу – знаете ли, такой понос прошибает, что глаза на лоб вылезают.
- Moderatto, молодой человек, уморили меня совсем, - смеясь, попросила меня Ирина Викторовна.
- О чем сейчас жалею, так это о своем ослином упрямстве, из-за которого категорически отказался заниматься музыкой. Мне было пять, Авроре семь, когда мама привела нас в музыкальную школу. Рора закончила ее с отличием, а я посетил два занятия и баста. Но кое-что из нотной грамоты я помню. По-итальянски мoderatto – значит спокойно, в нотах – умеренно. Слова синонимичны, но разница в смысле все же есть. Какой смысл вы вложили сейчас в это слово.
- Никакой, для меня это словечко - паразит. Подцепила от кого-то из знакомых, а смысла не знаю, спасибо, что объяснил.
- Всегда к вашим услугам, мэм, - я сделал вид, что целую ей руку, она мило покраснела. – Волей-неволей я и ответил на ваш вопрос. Фокус с Федоренко заключается в разнице наших с ней восприятий о силе слова. Я сказал ей слова, которые для меня ровным счетом ничего не значили, а она эти слова восприняла всерьез. И вам теперь придется потратить время, нервные клетки и дорогостоящие препараты, - ведь все это понадобится для проведения вскрытия тела покойной и поиска тех загадочных, но не существующих отравляющих веществ, которые оказались в ее организме благодаря дьявольски хитрому и проницательному мальчишке. Чуть не забыл одну деталь – еще он очень-очень умен.
- Что, настолько умен, что сможет помочь разобраться усталой пожилой даме с содержимым одной серебристой коробочки? - она хитро прищурилась.
- Поспать бы сперва часов пять-шесть, да и по маме соскучился. Она и так сколько времени одна, и я как дезертир свалил, а ведь обещал ей..., - неожиданно для себя самого и уж тем более неожиданно для Ирины Викторовны я разревелся.


***

- Зак, чувачок, мы уже дома! Ты чё, в натуре, ревешь там что ли? – ну кто бы мог подумать, что эта засранка станет свидетелем одного из позорнейших моментов моей жизни.
- Он сильно простужен, у него воспалены голосовые связки, и ему сейчас лучше помолчать. Что ему передать? Что-что? Ах, Гоша, ну тогда все ясно. Всего вам доброго, милая девушка.
- Аврора, можно просто Рора – моя сестрица, - ответил я на вопрошающий взгляд Ирины Викторовны. Взял из ее рук чашку с божественным напитком – горячий черный чай с долькой лимона, двумя кусочками сахара и ложкой меда. Мы с ней точно родственные души, раз она вот так запросто смогла угадать мое самое заветное желание на сию минуту. – Что там Гоша велел мне передать.
- Кхе-кхе, ты уверен, что готов к этому?
- Лучше уж сейчас, чем потом тупо пялиться на их счастливые физиономии.
- Ну ладно, ты прав, кто предупрежден, тот вооружен. Гоша велел передать тебе вот это: Зак – дур-р-рак.
- У вас талант. Так похоже сымитировать Гошин голос, это что-то!
- Да ты и не расстроился нисколько. Милая у тебя сестрица.
- Скажите честно, вы знали, что они приехали?
- Их привезли из этих… точно – Куркулей, два часа назад. Твой папа очень нужен здесь. Без его помощи мы тычемся в эти данные как слепые мышки в двух шагах от лаза в норку, чуем, что это архиважный материал, но без мозгов Три-Икс мы абсолютно бессильны. Я раскаиваюсь, что не сказала тебе сразу. Пал Петрович сам должен был тебе все объяснить, но он настолько задерган, что ты уж на него не обижайся. Ты поедешь домой или поспишь здесь?
- Если вы дадите мне все это, - я протянул Ирине Викторовне бумажку со списком ингредиентов, необходимых для создания RS-состава, - то домой мне пока не нужно. Что с вами? Ей, кто-нибудь, помогите! Человек умирает!
- Ну что ты за шельма такая? – Пал Петрович сидел напротив меня и укоризненно покачивал седой головой. – Я же просил тебя это для меня написать, и ты мне должен был свои записульки отдать, мне, полковнику Малову, - он гулко постучал себя кулаком в грудь, - который в ближайшее время, похоже, станет подполковником или даже майором. Эх, рановато моя жена себя в генеральши записала, ходить ей всю оставшуюся жизнь в майоршах. У Ирины, между прочим, от твоих фокусов давление на сорок пунктов подскочило.
- Да откуда же я мог знать, что почти все мои препараты для RS-состава есть в списке Анастасии Федоренко. Хотя у нее, кажись, глицерофосфата кальция не было. Дайте-ка еще раз взглянуть.
- Я тебе сейчас как дам, мало не покажется!
- Пал Петрович, чесслово, я в глаза не видел этот перечень, его же в дело не подшили. Как выяснилось, зря.
- И ничего не зря. Порассуждай мне тут еще, я ему и так документы с грифом сов. секретно показал, а он еще меня упрекать будет.
- Moderatto, Пал Петрович, а то мы с вами поссоримся.
- Ах, ты еще и обзываешься…, - взвился полковник.
- Не ругайтесь, милостивые государи, очень вас прошу. Давление снизила, но голова ужас как болит.
- Ирина, черт возьми, я же велел тебя домой увезти, - вот теперь-то Пал Петрович разозлился по-настоящему.
- За мной через полчаса Олег приедет, у вас тут и без моих болячек своей головной боли хватает. Можно мне пока у вас Зака похитить. Обещаю не задавать ему лишних вопросов и покормить его ужином.
- Еда! – оживился я, - а она съедобная? Мой рюкзак с домашней едой так около Васиной двери и остался, а там столько всяких вкусняшек было…
- У меня в холодильнике с обеда стоит полбанки борща с мясокопченостями, разогреем в микроволновке, и сметанка найдется. Ну как?
- Супер, я ваш, но у меня за ухом «жучок», а вы обещали товарищу полковнику не задавать провокационных вопросов.
- Я передумала насчет борща и сметанки. Ладно, я шучу, пошли что ли, Щекотун.

***
       
       Если бы у меня за ухом действительно был «жучок», то агенты, которые должны сидеть на прослушке, остались бы глухими на всю жизнь, потому что сейчас у меня за ушами трещало очень сильно. Рот был полностью забит фантастически вкусной едой, но это не мешало мне заниматься любимым делом – задавать вопросы.
- Значит, теперь мой папа будет числиться под секретным кодом Три-Икс, Холан Хельмут Хельмутович, прикольно! Жаль, что я сам раньше не додумался. А у вас есть домашние животные? А у нас их теперь трое: Бася, Валид и Гоша. Мыши не в счет, - они незаконные иммигранты. Вообще то Валид не наш, а Малика, но Малик – круглый сирота, и Валид вроде как теперь его опекун. Им совсем негде жить, а Малик хочет на Чукотку уехать, хотя я считаю, что уборщиком он и здесь может устроиться.
- Из всего мною услышанного поняла лишь одно, - какому-то Валиду с каким-то Маликом с Чукотки негде жить. И знаешь, я, кажется, могу им помочь. Мы осенью достроили новый дом, а старый маленький домик решили пока не сносить, можем пустить туда этого Валида и его Малика.
- Вы на даче живете? – зачерпывая из литровой банки очередную порцию волшебного яства, спросил я.
- Дача у нас тоже есть, но мы ездим туда летом, а живем в частном доме на двенадцатом километре по Южной трассе.
       Я аж поперхнулся от такого счастливого совпадения, а когда прокашлялся, объяснил Ирине Викторовне про Малика и Валида.
- Собака – это здорово, это друг и помощник. А вот мы с мужем настолько заняты, что было бы просто глупо и безответственно заводить собаку. Наш поселок довольно элитарен, и почти у всех соседей во дворах живут собаки, а у кого и не одна. Им приглашают дорогих собачьих тренеров, возят в частные клиники, но большую часть времени держат на цепи и заставляют служить, как наемную рабочую силу. Эти собаки – рабы, и мне больно и грустно на них смотреть.
- А Валид не сидел на цепи. В сарай его Лукич, конечно, запирал, но это была необходимая мера безопасности. Вот у наших соседей Молостновых ротвейлер – Бакс, он как раз к той категории относится, о которой вы говорили. Полжизни бы отдал, чтобы увидеть Баксову морду при их знакомстве с Валидом. А еще лучше посмотреть бы на Любашу.
       В благодарность за чудо-борщ я рассказал Ирине Викторовне одну из историй эпоса «Молостновщина».
- Час назад при смерти была, а теперь заливается как курсистка на карусели, - Пал Петрович заглянул в комнату отдыха сказать Ирине Викторовне, что за ней приехал муж. Отряхивая подол юбки от печенюшных крошек и заразительно смеясь при этом, она встала из-за стола:
- Я бы тоже перестала вывешивать белье на улице, если бы вдруг у меня в руках прищепки начали выступать: «Хозяйка, мы кушать хотим, дай нам вкусняшку, мы не хотим простынь, не хотим полотенце, хотим ням-ням тебя за мясцо, за твою толстую ляжку». Ха-ха-ха.
Расстались мы очень тепло, договорившись в ближайшую субботу увидеться у нее в гостях. Она поцеловала меня в щеку, я взял в руки ее жесткую теплую ладонь и поцеловал уже по-настоящему.




Глава 10.
Кто ходит в гости по утрам…
тот поступает целесообразно.

       Как это меня угораздило уснуть здесь, а тем более как меня угораздило здесь выспаться? – протирая свои сонные глазенапы, оглядывался я по сторонам. Эту ночь я провел в кладовке, где местный завхоз хранил всякий шурум-бурум. Пустые коробки из-под бумаги и канцтоваров, два явно сдохших доисторических монитора, одна раскладушка без брезентового верха, голая в своем одиноком алюминиевом остове, и прочее подобное барахло удивительным образом соседствовали с чрезвычайно полезной вещью – фирменным спальником на настоящем гагачьем пуху. Он-то меня и спас. Во сне я умудрился составить план на ближайшие восемнадцать часов. В списке Федоренко отсутствовал не только глицерофосфат, там примерно на девять процентов было несоответствие между ингредиентами. Но на девяносто один процент мы с Настей Федоренко мыслили одинаково. Было от чего за сердце хвататься. Только я знал, к чему стремилась эта чокнутая, когда бесстрастно подвергала страшным мучениям несчастных детей. Разница между её и моей деятельностью была в методах, но та самая голая теория была ой как одинакова. Мне нравился ход ее мыслей в чисто теоретическом аспекте. Но представить себе, что RS-состав, испробованный на моем организме, не подошел бы кому-то из наших, из-за той же банальной аллергии… По-настоящему страшно мне стало только сейчас.
       Федоренко задумала превратить всех детей в своих сыновей. В возрасте шести - девяти лет довольно легко спутать девочку с мальчиком или наоборот. Допустим, что лица и телосложение детей она еще могла реструктурировать в подобие своих умерших мальчиков. Барьер заключался в другом, - в их мышлении. Чужие дети, даже будучи в облике её сыновей, всё равно не смогли бы мыслить и чувствовать, как они. Эти дети не смогли бы любить ее, обнимать и целовать, проснувшись по утру, и на ночь перед сном, не кричали бы ей хором: «Будь!», когда она чихнет, не подбрасывали бы ей в сапоги накануне Нового года тайные записочки с просьбой подарить щенка, пусть даже одного на двоих. А она, дура набитая, так тряслась над их драгоценными организмами, так боялась, что от собаки ее ненаглядные сынульки могут подхватить какую-нибудь заразу…
       Та выжившая девочка провела десять страшных дней в мрачном сыром подвале, прикованная к ржавой трубе, фактически без еды. Из двухэтажного аварийного трущобного барака, стоящего на отшибе пригородного поселка, вывезли всех жильцов, отключили электричество и перекрыли воду, чтобы бомжам не было лишних соблазнов. Но с отоплением получилось по-другому. Какой-то местный слесарь-колдырщик поленился проверить один из вентилей, что, собственно, и спасло жизнь маленькой Женьке. Полведра воды, оставленное незнакомой худой тетей, было выпито ею за четыре дня, - именно столько Федоренко не появлялась в подвале. Двоих пацанов она держала в той части подвала, куда отопление уже не подавалось, и переохлаждение оказалось критическим… А Женьке повезло.
       Дикое возбуждение, охватившее её больное психопатическое сознание в последние месяцы, уже схлынуло. Достигнув успеха на первом этапе своей чудовищной «миссии», она зашла в тупик. Страшно представить, что могло произойти, если бы ей хватило сил, знаний, да, в конце концов, элементарной «капусты» для продолжения своих занятий… Мои размышления были прерваны вежливым стуком в дверь.
- Доброе утро, Зак, как спал? – Винни-Пух рухнул в старое продавленное кресло, втиснутое в углу кладовки. Выглядел он неважнецки. И Заком Холаном быть не надо, чтобы догадаться, что полковник Малов в эту ночь так и не прилег. – Там, это… твои приехали, группа поддержки. Со страшенной зверюгой. В жизни не видел такого пса, - Винни-Пух, удивленно бормоча себе под нос, уже проваливался в короткий беспокойный сон. Но видеть этого я уже не мог, потому что в кладовке меня не было. Я чинно поздоровался за руку сначала с отцом, потом с Маликом, потом с Валидом, потом чуть не утоп в маминых слезах и объятьях. Короче, радость моя была недолгой. Удивление вызвал приезд Малика. Выглядел он более грустным, чем обычно, хотя, на мой взгляд, представить себе еще более грустного Малика было нереально. Ну что поделать, если у парня по жизни физиономия как у беленького песика Снуппи. У ног чувака громоздилось солидное сооружение из станкового рюкзака типа «Ермак» и притороченного к нему поводка с Валидом в наморднике. Валид выглядел грустнее Малика. А может это у него просто виноватый вид, а не грустный. Может быть, случилось чудо, и Валид за неполные сутки пребывания у нас в доме слопал и Басю, и Гошу, и Рору до кучи. Мама развеяла мои чудесные надежды одной лишь фразой:
- Вчера вечером нам позвонила Ирина Викторовна и предложила Малику пожить у них в старом доме.
- Мы вроде на субботу договаривались, - я тупо пытался сообразить, какое сегодня число.
- Ха, Рита, у нашего вундеркиндового сына провалы в памяти! Сегодня суббота, - убил меня папа.

***
       
       Обстановка у Ирины Викторовны и ее мужа, Олега Геннадьевича, была неподражаемой. Олег Геннадьевич оказался шумным толстым дядькой с шикарной львиной гривой. С женой к моменту нашего приезда он помирился, правда, они успели поссориться после этого еще как минимум шестьдесят четыре раза, но это уже частности. После первых секунд общения с Пусиком, так звала его Ирина Викторовна, я понял, что и сам мог бы ссориться и мириться с ним раз по триста на дню. Пусик - это большой ребенок: категоричный и гениальный. Но мы с ним не похожи. Мы с ним совершенно разные. Я, например, совершенно не умею готовить, а Пусик в однёху сварганил такой шикарный обед, что даже моя придирчивая мама дала ему двенадцать баллов по десятибалльной шкале. В новом доме к приезду гостей хозяева навели умопомрачительный блеск. Сначала нами был осмотрен «маленький» домик, который был чуть поменьше нашего и на данный момент в связи с непрекращающимся переездом находился в живописном беспорядке, потом нас пригласили в «большой» дом. Он был большой в прямом смысле слова. В подвале – бильярдный и тренажерный залы и курительная комната с обширной коллекцией трубок, мундштуков, табакерок и всего прочего, так или иначе связанного с курением. Примечательно, что хозяева не курят. На первом этаже была кухня, гостевой санузел, сауна, гостиная, столовая, библиотека, два кабинета и зимний сад, на второй этаж мы не поднимались, - там были еще не конца отделанные четыре спальни. На мамин вопрос, зачем на двоих четыре спальни, Олег Геннадьевич, пояснил, что недели не проходит, чтобы у них не остановился кто-нибудь из друзей, родственников, коллег, учеников, бывших однокашников и кого-то-там-еще.
- Думаю, что и трех запасных почивален иногда не будет хватать, - задумчиво проговорил он. На что тут же получил язвительную реплику от супруги:
- Больше десяти лет прожили на двенадцати квадратах в коммуналке и будь здоров! Сколько у нас там народу перебывало?
- Тысячи, - уверенно заявил хозяин. – Трудно представить, но однажды нас тринадцать человек там ночевало, это поменьше квадратного метра на одно тело будет. Помнишь, Карась?
Карась улыбалась:
- Еще бы не помнить, нам с тобой тогда по жребию досталось место под кроватью. Кровать у нас была железная пружинная, до того старая и продавленная, что Пусик под пружины доски подложил, - Ирина Викторовна убирала со стола пустые тарелки и продолжала рассказывать, - не буду вдаваться в подробности, чего и сколько ребята тогда выпили, но на рассвете на всю нашу общагу раздался дикий вопль. Это Олегу Геннадьевичу спросонья почудилось, что он в гробу лежит.
- Почудится тут, когда вдруг очухиваешься в кромешной тьме, в безвоздушном пространстве и при этом руками в голые доски упираешься.
Папа с мамой тоже начали вспоминать свою бурную студенческую молодость. И с каждой выпитой рюмкой смех взрослых становился громче и продолжительней. Даже Малик заметно повеселел.
       Я почти не встревал в милую болтовню за обедом, у меня из головы не шел завтрашний день. В воскресенье Степе Куркулеву, якобы недоповешенному и помещенному в больничку, предстояло попасть в ту самую камеру, где сидел его брат по «истинной вере». Об «успешном» повешении Степана знали только трое: Винни-Пух, Ирина Викторовна и я. Неудобство гукнаровского «санатория» было в том, что временно задержанные должны были сидеть там не более трех суток. Во-первых, полномочий полковника Малова на большее не хватало, а во-вторых, камер было всего пять: три общие четырехместные и две одиночки. Одиночки, как вы знаете, сейчас пустовали, но прочие разномастные задержанные из общих кают-компаний продолжали жить своей веселой жизнью. Они-то, сидельцы эти, про трое суток ничего не знали, и про то, что камера рассчитана на четверых, им как-то тоже не докладывали. Бардак полнейший. Самые нервные, наподобие Степиного односельчанина, вообще были «забыты». Их не вызывали на допросы, им не передавали с воли передачки, и даже обычных тюремных радостей, вроде маляв и картишек они были лишены. Сидели эти «страдальцы» в камере номер два. Было их там семь человек. Хорошее число, сказочное. Посадят к ним меня, и опробую я на своей шкуре эту «сказку» под названием «тюряга».
- Малик, а ты не мог бы повторить свой рассказ, а то я задумался, и как-то не вник в суть? – похоже, что из-за своих вдумчивых загрузонов я чуть не пропустил самое интересное.
- Мог бы повторить, - засунув за левую щеку пельмень, а за правую бутерброд с икрой, он по-восточному вежливо кивнул мне.
- Так повтори, - через полминуты я не выдержал затянувшейся паузы.
- Что? – он недоуменно покосился на меня, уже забыв о моей просьбе. Ладно, сам виноват, придется четче планировать свою коммуникацию с этим обалдуем.
- Малик-джан, луч света моего сердца, окажи мне величайшую милость, повтори свой чудесный рассказ о славных подвигах Валид-батыра, - на качественном литературном татарском, языке великого Тукая, умолял я его, разве что на колени не бухнулся. Кашлял он так долго и так громко, что Валид в своем сарае просто охрип от тревожного лая. Соседские собаки были с Валидом солидарны. Когда суматоха улеглась, я сделал третью попытку. Малик наконец-то понял, чего я от него добиваюсь, откашлялся и глотнул из близ стоящего бокала. В бокале оказался папин мартини, и Малика, истинного мусульманина, который не должен прикасаться к спиртному, наши женщины повели наверх откачивать валерьянкой, которая, кстати, тоже готовится на спиртовой основе.
- Да так ли страшно это зло, от которого предостерегал пророк Мухаммед, - я взял злополучный бокал и сделал вид, что собираюсь отпить из него. Мысленно я был готов к папиному подзатыльнику и даже сгруппировался, чтобы не облиться.


Глава 11
Веселится и ликует весь народ

       Папа внял моим мольбам и наконец-то рассказал о подвигах геройского пса, который в данный момент пребывал в сарае и жаловался там садовому инвентарю Ирины Викторовны на свою нелегкую собачью судьбу.
- Валида в день приезда мы сразу определили в гараже. И первое, что он сделал там, - познакомился с Басей. Тебе же известна ее уникальная способность каким-то непонятным образом проникать в плотно закрытые помещения. Вчера кошка проникла в гараж. Там, как я уже сказал, сидел Валид. Жаль, что у нас в гараже нет камеры видеонаблюдения, - тут я не преминул мысленно возразить отцу, - и нам остается лишь догадываться о том, что произошло между кошкой и собакой. Такого шума я не помню с тех времен, когда Фло и Тола учились ходить. Первым в гараже оказался Малик, а мне достались лишь отрывочные ощущения. Я стою в дверях и наблюдаю картину: Малик держит нашу Басю за шкирку, раскачивает ею перед носом у Валида и что-то при этом сердито бормочет.
       Тут я вынужден прервать папин рассказ и сделать комментарий для непосвященных: никто никогда в нашем доме не хватал эту кошку за шкирку и тем более не раскачивал ею перед носом у разъяренного пса. Мне кажется, что Бася при этом чувствовала себя не совсем комфортно. Теперь продолжим отцовский рассказ:
- Малик выпустил Басю, но она и не подумала смываться из опасной зоны. Уселась перед Валидом и демонстративно начала вылизываться. Каково? Он задумчиво посмотрел на нее, подумал, почесал за ухом, покосился на Малика и сел к кошке задом. Но Бася осталась и устроила шоу. Все, кто был дома, по пять раз заглядывали в гараж понаблюдать за этим цирком. Валид поворачивается к ней спиной, а она спокойно обходит его, садится перед ним почти нос к носу и испытывает его терпение. Хорошо, что Рита решила затеять котлеты и включила мясорубку. Тут занавес пал, и наша артистка удалилась на антракт, то есть на перекусон.
       Комментарий номер два: Бася отлично знает все самые интересные шумы в нашем доме и один из обожаемых ею – это шум работающей электромясорубки.
- Вообще-то до Валида потом тоже дошло, что мясорубка шумит не просто так. После ужина Рора решила пропылесосить в своей комнате, так бедный пес, обознавшись, весь извелся в гараже. Перед сном Малик вывел его на прогулку, и Валид напугал соседского пса. Рекса, кажется.
- Бакса, - поправил я отца.
- Не важно. Факт остается фактом. Молостновский пес со вчерашнего вечера отказывается выходить из будки, не прекращая, скулит и злит своим неадекватным поведением нашу милую соседку.
- А как Валид его напугал? – с замирающим сердцем спросил я.
- Не знаю. С ним Малик гулял. Говорит, что Валид что-то сказал Рексу, когда тот пытался вякнуть со своего двора.
- Баксу, папа, Баксу. Ну да ладно, шут с ними - собачьими разборками, мне уже пора.
Все сразу запротестовали. Слегка захмелевшую маму Ирина Викторовна принялась уговаривать остаться на сауну, Олег Геннадьевич грозился отцу показать высший пилотаж в русском бильярде, про меня тут же забыли, чем я и воспользовался. Выскользнув в прихожую, я позвонил Тео и попросил забрать меня из этого вертепа. Он обещался заехать за мной через час. Дверь скрипнула, и рядом со мной нарисовался Малик. Расстроенный, что так неловко получилось с мартини, но успокоенный, что всем, кроме него, здесь было хорошо.
- Остался бы ты у стариков. Они добрые, но совсем без присмотра. Олегу Геннадьевичу со стройкой поможешь, а? – раз уж я решил принять участие в судьбе этого Казанского сироты, то надо идти до конца.
- Ага, - вздохнул Малик. – Покамист поживу тута. Памагать буду.
- Айда в маленький дом сходим, осмотримся, а то мне через час уезжать.
       Удивительное дело, но Тео приехал точно через час. Я попрощался с Маликом, и заглянул в сарай к Валиду, чтобы угостить его припрятанным бутербродом с ветчиной. Пёс явно был голоден, но подачку даже не обнюхал. Вот гордость! Малик взял у меня бутер, разделил его пополам, откусил от своей половины, а вторую предложил Валиду. Тот деликатно смахнул угощение, облизнулся и вопросительно посмотрел на хозяина. Малик сказал псу:
- Заку ехать надо, скажи «сау бул»*.
Валид подошел ко мне и подложил свою лобастую голову под мою ладонь. Я почесал его за ухом. Мы попрощались.

***

       На маминой машине мы ехали очень быстро, но недолго.
- Сержант Смирнов, предъявите документы, - хмурый гаишник был настроен не то чтобы агрессивно, но как-то недружелюбно что ли. Тео в предчувствии нешуточных проблем уже начал на пальцах объяснять мне, на какое количество зеленых бумажек сейчас полегчает мой кошелек. Я бы расстался с бабками, да только денежки мои лежали на карточке, а в карманах на сей момент было сотни три, не больше, – родных российских рублей. Я начал нервничать, потому что торопился, и рискнул набрать номер Винни-Пуха. Тот моментально просек ситуацию и спросил только одно – номер патрульной машины. Через три минуты обалдевший Тео уселся рядом со мной и, аккуратно тронувшись с места, прокомментировал происшедшее.
- Прикинь, мелкий, мужики собрались нас до города сопровождать. Кто-то им позвонил, чё то сказал,
и меня чуть не на руках до машины проводили. Это ж надо так обознаться.
- Слезая с кактуса, ворчал ежик, - продолжил я в тему его последней реплики.
- Не, Зак, реально, я не въехал, чё за заморочки, а? – глядя на меня, все еще продолжал обалдевать брат.
- Сейчас ты въедешь, в столб дорожный ты въедешь, ты бы лучше вперед смотрел, - уже всерьез встревожился я.
- Два дня назад как крысы в курятнике в какой-то дыре ховались, а теперь сплошной респект и повсеместная уважуха. Твоих лап дело? – полувопросительно-полуутвердительно сказал Тео.
Я молчал, надеясь, что он отстанет. Зря надеялся. Он все зудел и зудел, а умолк только тогда, когда я сторговался с ним за сто евро, чтобы он хоть немного дал мне подумать. Я дешево отделался, Рора, например, в последний раз выцыганила сто пятьдесят.
Как бы ни поджимало время, но заехать домой было крайне необходимо. Быстренько принять душ, просмотреть почту, ответить на самые важные письма и, наконец, запастись RS-составом. По дому я соскучился, особенно по своему гамаку. Но доберусь до гамака я в лучшем случае завтра вечером. Свой единственный законный выходной – воскресенье, мне придется провести в берлоге Винни-Пуха, и вряд ли меня там ждет горшочек с медом.
       Дома пришлось отвлекаться на всякие пустые дела вроде репетиции предстоящего Рориного шестнадцатилетия. Папа имел неосторожность пообещать ей грандиозный праздник в пределах означенной суммы. К папиным десяти тысячам рублей Рора приплюсовала свои пять, накопленные благодаря грязному шантажу младшего брата, и буквально зубоврачебными клещами вытянула с меня обещание устроить ей шикарный фейерверк.
- Как в первой части «Властелина», - мурлыкала около меня сестрица. – С огромным золотым драконом.
- А скромное золотое колечко с огненными рунами тебе не подарить? – язвила Фло.
- Лучше подари мне своих янтарных кошек, - не осталась в долгу Аврора.
- Дареное не дарят, - отрезала Фло.

* Сау бул – по-татарски «до свидания», «будь здоров».


- А ты продай, по сходной цене – за три рубля, - весьма разумно предложила Рора.
- Вечный Жид, глядя на такую коммерцию, удавился бы от зависти, хотя вряд ли ты знаешь такого чувака.
- Не глупее тебя, - Рора показала сестре язык, а сама украдкой покосилась в мою сторону, чтобы в случае чего рассчитывать на мою эрудицию. Как я гордился в этот момент своими сестрами. Так они и переругивались, пока Тола не скомандовала всем на кухню. Все-таки дома хорошо.
       В воскресенье в семь утра машина полковника Малова заехала за мной, я полусонный завалился на заднее сиденье и с удивлением увидел прикорнувшего там Олега Геннадьевича. Вот и славно, поспать нам обоим в дороге не придется, потому что я тут же настроился на серьезный и откровенный разговор. Олег Геннадьевич приоткрыл правый глаз и, не меняя своего сонного выражения, пробурчал:
- Во-первых, доброе утро, молодой человек, а во-вторых, сейчас я мало расположен к беседе, но на один вопрос отвечу. Валяй!
- Кого валять? – все-таки наши поколения стоят на совершенно иных лингвистических уровнях. И то, что у них с женой нет детей, очень заметно отражается на лексиконе. Папа или мама сейчас бы сказали по-другому. Не знаю, как именно, но их я бы понял сразу, а этого дядьку только со второй попытки:
- Задавай свой вопрос, Зак, не тяни резину.
- Почему вы называете свою жену «карась»? На рыбу она совершенно не похожа. Её типаж, скорее, из кошачьих, хотя нет, - Ирина Викторовна на виверу похожа. Спортивная, подтянутая, грациозная и очень красивая. Только вы ей всё это не пересказывайте, - мне с ней ещё работать.
Он аж привстал на своем сидении:
- Ирина меня предупредила о твоей неординарности, но я не думал, что ты так отличаешься от других подростков, - глядя на меня совершенно ясными глазами, задумчиво проговорил Олег Геннадьевич.
- И много вы их перевидали, подростков этих? – мало кому понравится, когда тебя рассматривают как экспонат кунст-камеры.
- Да немало, я же семь лет в школе проработал, правда, это было давно - в конце восьмидесятых, только сдается мне, что юноши четырнадцати-пятнадцати лет тех и этих времен мало отличаются друг от друга. Конечно, вы сейчас одеваетесь по-другому, слушаете другую музыку, смотрите другие фильмы, да и разговариваете как будто на другом языке. Однако, основные жизненные ценности у тебя и того паренька, что трясся на моих семинарах двадцать лет назад, наверняка, весьма схожи.
- Я сам не знаю, к каким жизненным ценностям стремлюсь, как вы, посторонний человек, можете это знать? – совершенно искренне удивился я. – Два взрослых и, наверное, неглупых человека вынесли вот такой вердикт моему поколению.
Тут я процитировал ему интервью с высоким чином из Министерства юстиции, на днях напечатанное в «К…ских ведомостях»:
Корреспондент: - Мир озабочен фактами постоянно растущей детской агрессивности. Как вы считаете, в чём причина всплеска жестокости несовершеннолетних?
Респондент: - Подрастает поколение, у которого нет идеалов, или, как поёт известный певец, «поколение пепси». Это дети наших реформ, того самого безвременья, когда не было нравственных ценностей.
Ну как? Здорово по нам асфальтовым катком? И на что лично мне после таких слов надеяться?
- Пустые философские диспуты – не моя стезя, - казалось, что Олег Геннадьевич сейчас опять впадет в полудремотное состояние, - Ирину я называю «Карась» по привычке со студенческих времен, - она в девичестве была Карасева, отсюда и Карась появилось.
- Спасибо, что подтвердили мою догадку, - я все-таки умею быть вежливым ребенком.
- Не за что, умник, - он то ли презрительно, то ли снисходительно хмыкнул и через несколько секунд вполне натурально засопел.
       Чтобы не предаваться бесплодным размышлениям, я открыл ноут и быстренько пробежался по ящикам. В выходные дни мои контрагенты, как правило, снижают свою активность, но есть среди них один, кто, сдаётся мне, не спит ни днем, ни ночью. Мистер Барбье спешил уведомить меня, что весьма доволен соблюдением сроков в работе над его очередным заказом, а также сообщил, что очередная выплата на мой расчетный счет сделана. Хотя бы одна приятная новость за последние дни имелась. Теперь можно попробовать поговорить с родителями о приобретении для Тео машины, на которой, как предполагалось, он будет возить меня – своего босса. А иногда втихоря босс, то есть я, прикинувшись Тео, сам будет кататься на крутой тачке. Мои радужные мечтания были прерваны телефонным пиликаньем. Ага, мама спохватилась и принялась разыскивать своего младшенького.
- Мам, я сейчас не могу разговаривать, дома вечером поговорим. Да ты не волнуйся, я тут под надежным присмотром, - я покосился на спящего Олега Геннадьевича, который, не меняя позы, протягивал руку для телефона.
- Доброе утро, Риточка, извините, что не дождался, когда вы встанете, работа, знаете ли, да и с вашим киндером о ранней встрече договорился. Вы не беспокойтесь, он в хорошей компании, поможет нам в лаборатории с некоторыми заковыристыми расчетами и сразу домой. Понимаю, уроки – это святое. Сам лично до дома его доставлю. Привет супругу. Славно вчера посидели.
- А меня все время учат, что врать нехорошо, - не сдержался я.
- А кто здесь врет, - недоуменно вскинулся Олег Геннадьевич, - с расчетами ты поможешь, домой тебя потом доставят, а посидели мы с твоими предками вчера, действительно, очень даже ничего. Твой папа, когда выпьет, весьма оригинальным типом становится. Хотя зря я это говорю, непедагогично обсуждать с сыном недостатки его отца.
- Я за свои четырнадцать лет отца ни разу пьяным не видел. Как вам удалось его вчера напоить?
- Мне кажется, что он недавно пережил какое-то потрясение, а вчера сделал ход конем, чтобы хоть как-то расслабиться, забыться.
- Мама недавно перенесла серьезную операцию на сердце.
- Я догадался об операции, когда она с Ириной в сауну не пошла, да и за столом Рита была весьма разборчива и в еде, и в напитках. А вообще, они очень славные люди, тебе, парень, чрезвычайно повезло, что у тебя такие родители. Береги их.
- Стараюсь. По мере своих скромных возможностей.

***
       
       Камера была просторная, но темная, мрачная и вонючая. От местного населения пахло так, что мне стало дурно. Я поморщился и закашлялся. С ближайшей к двери койки поднялась темная масса татуированных бицепсов.
- Чё морщишься, падла, кто такой?
- Степан, - я непроизвольно отступил к двери и уперся в нее спиной.
- Ага, был Степан, а станешь Степанида, гы-гы-гы.
Отступать мне было некуда.
- Ты сам-то кто такой, шутник? – я прищурил кошачьи зеленые Степины глаза и на всякий случай сложил пальцы в «клюв орла». Но пускать в ход свои скрытые резервы мне не пришлось.
- Сядь, Кот, это мой земеля. Степ, подь сюды.
- Привет, Федь, - прохрипел я. Сегодня утром мне пришлось потратить час на доскональное изучение дела «своего» односельчанина. Я под всеми ракурсами рассматривал его физиономию на казенных черно-белых снимках и мало представлял себе, что это за личность. А вживую личность оказалась очень интересной, и вероятность провала засветила так ярко, что я уже почти полностью перестал верить в успех своей затеи. Почему? Потому что… Федя был профессионалом экстра-класса. Мазнув безразличным взглядом по багрово-синим пятнам на моей шее, - результат неудачного повешения, - он одним сильным рывком притянул меня к себе и посмотрел в мои глаза. Я не гипнабелен, и не слабоволен. Кое-какие тренинги, не входящие в общую программу, сенсей со мной проводит, и Фединому натиску поддаваться я не собирался. Видимо, он это почувствовал, потому что разжал свой железный кулак и побурчал:
- С больнички что ли? Сядь, - похлопал по своей койке, - рассказывай.
- Пошел ты… - просипел лже-Степан, - я что-то нынче не в голосе, - я потыкал пальцем в синюшные пятна на своей шее. А время шло.
- Я спрашиваю, ты киваешь, тебя на трассе взяли?
По какому каналу он такой осведомленный? Я кивнул.
- Товар при тебе был?
Черт его знает, какой именно товар он имел в виду. Я пожал плечами.
- Молодец, твой товар – твой базар. Никифор вообще думает меня отсюда вытаскивать?
А вот это уже интересный вопрос. Сказать ему – да, обрадовать эту гниду, сказать нет – как бы не учудил чего со злости. Я прямо перед его носом медленно развел руки в стороны ладонями кверху. На мой жест тут же последовала реакция. Федя вскочил, дико заорав, схватился за спинку прикрученной к полу железной кровати и начал дико ее трясти. Я, между прочим, на этой кровати сидел. Но резвёхонько соскочил и отбежал на противоположный край камеры. Федя наконец-то выпустил несчастную кровать и плашмя повалился на пол. У него начались судороги, изо рта пошла пена, глаза закатились так, что стали видны лишь одни синеватые в красных прожилках белки. Похоже, мой «земеля» собирался окочуриться. Вокруг него бестолково сгрудились сокамерники, кто-то начал барабанить в дверь. Помощь могла и не поспеть, поэтому я начал действовать. Растолкав народ, я присел рядом с Федором на корточки и положил ладонь на его шею. Пульс был слабый и прерывистый. Задрал ему олимпийку, одетую на голое тело, и, ощупав живот и грудную клетку, надавил на несколько точек, погрузив эпилептика в глубокий сон. Зеки недоуменно переглядывались и, похоже, начинали проявлять недовольство. Мне было уже совершенно по фиг, потому что я узнал нечто очень важное. В камеру ввалились охранники и «вежливо» попросили всех присутствующих соблюдать спокойствие и порядок. Федино тело было погружено на носилки, на меня надеты наручники. Два койко-места в этом люксе стали вакантны.


Глава 12
«А теперь Никифор… я сказал: Никифор»

- Да пойми ты, у нас нет возможности проверить твою версию на практике, - Ирина Викторовна сидела на углу своего рабочего стола и большим пальцем ноги покачивала снятую туфельку. Я как завороженный следил за этим движением и гадал, когда же туфля, наконец, свалится. Туфля так и не свалилась, - вошел Винни-Пух, и все присутствующие сразу заняли свои рабочие места. Присутствующих в кабинете было четыре человека: Ирина Викторовна, Олег Геннадьевич, лаборантка Юлечка и я. В плане внешности Юлечка была богиней, в плане мозгов – супермоделью. Ее единственной профессиональной заслугой является то, что она - гениальный вивисектор. «Вытащить из мышиного зародыша целенький мозг, не повредив при этом ни один сосуд, достойно Нобелевской премии», - такую характеристику Юлечке дала Ирина Викторовна, когда представляла нас друг другу.
- Как он? – спросил у Ирины Викторовны Винни-Пух, имея в виду Федино состояние.
- Давление тридцать на семьдесят, пульс шестьдесят, резко упал уровень сахара в крови, в сознание не приходил. Сейчас полностью на автоматике. Отключим – долго не протянет.
- Зак?
- Я! – вскочил я из-за стола, вытянувшись по стойке «почти смирно».
- Я вижу, что ты. Что у вас там в камере произошло? И как мы теперь будем выкручиваться?
- Сперва отвечу на второй вопрос. Обычное житейское дело, - у задержанного Федора Шостова был тяжелый эпилептический припадок. Гай Юлий Цезарь, между прочим, такими страдал. – При этом замечании Винни-Пух поднял руку, и я подумал, что одним подзатыльником не отделаюсь. Но он задумчиво поскреб свою макушку, и я, успокоившись, продолжил:
- Когда готовят таких специалистов, как Федя, в мозговую подкорку им обязательно вводят код контроля. Совершенно случайно мы сейчас знаем шостовский код устранения «отработанного материала», - я повторил жест, который недавно демонстрировал Федору в камере, и завершил его резким хлопком в ладоши. – Вот так. Мгновенная смерть от остановки сердца.
- Вчера вечером в Шостовку прибыли гости. Лица неславянской внешности. Вот фотография одного из них, - Винни-Пух протянул мне несколько распечаток с довольно четким цветным снимком. Мужик был похож на индуса или пакистанца. Но черты его лица были слишком тонкими, и какими-то чересчур правильными. Особенно выделялся нос, скульптурно-греческий с аккуратными чувственными ноздрями. Еще одно несоответствие этого лица – линия, ненатурально светлевшая над верхней губой, которая заставляла предполагать, что этот человек раньше носил усы, а совсем недавно сбрил их. На одном из кадров фотографу удалось поймать момент, когда этот грекопрофильный индус средними пальцами рук потирает верхнюю губу. Ясно – этот непроизвольный жест он повторял тысячи раз, приглаживая свои ныне несуществующие усы.
- Кто это? – поинтересовался я.
- Хотел бы я знать, - задумчиво перебирая снимки, в никуда сказал Винни-Пух.

***

- Наверняка отпечатки пальцев этого типа имеются в базе Интерпола. Ни одна пластическая операция не способна лишить человека капиллярных рисунков, а обрабатывать подушечки пальцев кислотой этот тип вряд ли будет. Надо стибрить у них что-нибудь, на чем хорошо могут оттиснуться его пальчики. Понятное дело, что сейчас вы туда сунуться пока не можете. Слишком важные чуваки гостят у Никифора, похоже, очередные покупатели его специфических услуг. Вот бы взять их в момент совершения сделки, - меня в моих мечтах и так уже занесло дальше некуда, но Винни-Пух не мешал мне разглагольствовать. Я нафантазировал еще массу не менее интересных версий по захвату Шостовки, а когда выдохся, услышал в ответ лаконичное:
- Поедешь туда и добудешь его отпечатки. Будут результаты – возьмем их всех за за…Кхе-кхе, запросто. Я больше не могу тратить время и силы на всю эту шатию-братию.
       План Винни-Пуха был прост и изящен. Завтра после обеда в городе должно состояться очередное сборище «Братства Истинной Веры», куда шостовцев привозили централизовано на закрытой «Газельке», женщин на таких собраниях всегда было больше. Предполагалось, что одной из них мне и придется стать.
       Перед самым отъездом шостовцев из дома культуры местного общества инвалидов, где секта раз в неделю арендовала актовый зал для своих «посиделок», в здании как будто случайно отключили электроэнергию. Чтобы диверсия выглядела правдоподобно, Винни-Пуховские умельцы на всякий случай отключили свет в нескольких соседних зданиях, - мол, сбой на подстанции, а мы тут ни при чем. В темноте одну из сектанток, неудачно забурившуюся в туалет, аккуратно изолировали в машину, где в одних трусах уже наготове сидел я. Бледная худосочная молодая женщина с непропорционально большим животом была аккуратно раздета, укутана в одеяло и приведена в чувства с помощью старой доброй нашатырки. Документов при ней не оказалось, а идентифицировать ее личность было крайне необходимо. Как только эта несчастная открыла глаза, серьезная дама, переодевавшая «украденную невесту», сделала перед ее лицом какое-то неуловимое движение. Гипноз подействовал моментально. Слава богу, что шостовских женщин еще не начали готовить по спецпрограммам. Предполагалось, что ей зададут лишь один вопрос, а получилось три.
- Как тебя зовут?
- Сестра Вера.
- Как твоя фамилия?
- По мужу Куркулева?
- Как зовут младшего ребенка?
- Ян. Януарий.
       Вот так я и стал кормящей матерью и вдовой Степы Куркулева, - Верой Куркулевой.
С момента отключения электроэнергии до отбытия шостовской «Газели» прошло шесть с половиной минут, то есть они выбились из графика всего на полторы минуты. Дисциплина у «братьев» и «сестер» оказалась на весьма высоком уровне.
«Вера» сидела на холодном полу плохо отапливаемой машины и мысленно произносила такие богохульственные слова, что сидящие рядом с ней товарки, услышь они хоть парочку, умерли бы на месте. Для экономии места все сидения из салона были убраны, на пол постелены соломенные коврики, на которых сектанты сидели на корточках. Условия более чем спартанские. Моя спина от такого «комфорта» затекла минут через двадцать, но это было сущим пустяком, потому что как только мы выехали за черту города, «сестры» устроили импровизированный концерт. Песни у «Братства Истинной Веры» были сплошь и рядом шлягеры. Слова, разумеется, их собственного «богославского» сочинения, а вот с музыкальной фантазией у ребят оказалось слабовато. Мы спели под Барыкинскую «Я буду долго гнать велосипед», под Пугачевские «Старинные часы», под «Вот как в сказке хлопнула дверь» и какую-то заунывную русскую народную. Но мое достаточно эластичное терпение почти что лопнуло, когда очередной бред о «спасении на небе» начали исполнять под «Шумел камыш». В нашей семье «Шумел камыш» - это устойчивый фразеологизм, обозначающий человека в состоянии очень хорошего подпития, чаще всего титул почетного «шумел камыша» доставался дяде Лене Молостнову. Повелась эта традиция от маминого папы. Дед у нас человек пьющий редко, но много. И в особо торжественных случаях дедуля, приняв на грудь изрядную долю горячительного, поет всегда одну и ту же песню: «Шумел камыш, деревья гнулись, и ночка темная была…». Короче, пришлось мне сымитировать приступ жестокого кашля, чтобы не заржать в полный голос.
       Как только я начал кашлять, тетки вокруг всполошились, откуда-то был извлечен термос с еще теплым травяным отваром, чуть-чуть подслащенным. Какая-то женщина скинула с себя пуховый платок и, свернув его валиком, подсунула под мою многострадальную спину. Все сразу начали меня жалеть и вполголоса выражать недовольство «моим» упрямым желанием ехать в этот раз на городское служение.
- Да что вы, сестры, в самом деле, будьте милосердны. Видите же, как она за Степу переживает. Пятый день, как ни слуху - ни духу. Вот и поехала, думала, что в городе что-нибудь узнает. Как, сестра, полегчало?
Я в ответ покивал. Остаток пути провели в молчании. Почти все дремали, лишь кто-то тихонько бубнил слова молитвы. Некоторые из них я смог разобрать, но речитативом выделялись какие-то бессмысленные «фириа», «канира», «синитра» и прочая абракадабра. Ехать нам предстояло больше часа, поэтому я позволил себе расслабиться и задремать. Принятая мною доза RS-состава на этот раз была поистине лошадиной и должна действовать в течение как минимум еще двух часов. Потом организму обязательно надо дать передышку часов на шестьдесят-шестьдесят пять, иначе почки не успеют вывести отработанный материал, и противные токсины через кровь прямиком отправятся в мой гениальный мозг с криками: «ату его, ату».
 
***

- Верунь, ты чего? – я очнулся от ощутимого тычка в бок.
- А? – протирая якобы заспанные глаза, я принялся изображать очнувшегося от комы человека.
- Твой дом, говорю, чё не вылазишь? – сидящая рядом со мной тетка сокрушенно покачала головой. - Совсем ты, девонька, из-за свого Степки разум потеряла. Было бы по кому горевать. Ведь дрянь-человек, пустышка.
- Почему? – искренне удивился я.
- А-а, любовь-то глаза застит, чего тебе объяснять, все равно не поймешь. Ладно, поговорим еще, вылазь, тебя дети ждут.
       Круглощекая пятнистая луна щедро заливала всю округу мертвенным светом. Я огляделся. Дом у Куркулевых был хороший. Из красного кирпича. Большой чистый двор и добротные придомовые постройки производили впечатление крепкого кулацкого хозяйства. Свет в окнах не горел, дверь была не заперта, я приоткрыл ее и зашел в темные сени. Открыл внутреннюю дверь, но порог переступать не стал. В доме тихо, - значит, дети спят. Пока ехали в Шостовку, я худо-бедно смог сориентироваться в местных домостроевских порядках. На время долгих городских поездок за детьми и хозяйством уехавших смотрели соседи. Судя по разговорам, за Вериными малышами смотрела ее незамужняя младшая сестра Полина. Не узрев в доме никаких подозрительных телодвижений, я вышел за калитку и повернул в направлении Никифоровской усадьбы. План поселка в процессе инструктажа в мою голову упаковался без малейших колебаний на счет «раз-два-три», а ориентироваться на местности я умею. Времени на добывание нужных сведений оставалось чуть больше часа. Припустив хорошей рысцой по накатанной поселковой дороге, через пятнадцать минут я уже был у дома Никифора. Это была та еще крепость. Камеры установлены по периметру двухметровой бетонной оградительной стены через каждые пять метров скорее для понтов, чем по производственной необходимости. У калитки ошивается охранник. На фига еще и охранник, если камер полно. Я подошел к мужику и, потупив взгляд, смиренно поинтересовался:
- Брат Никифор дома?
- Тебе-то что?
Опять эти тупые вопросы вместо вразумительных ответов.
- От Степы вести есть. Велено напрямую передать.
Видимо, о непонятках со Степой Куркулевым здесь были осведомлены все, вплоть до рядового охранника. Он еще раз смерил меня с ног до головы оценивающим взглядом и наконец-то приоткрыл массивную калитку ровно настолько, что я еле-еле протиснулся во двор. Охранник у входной двери, предупрежденный обо мне по рации, принялся старательно охлопывать по моим карманам, рукавам и сапогам. Не найдя ничего подозрительного, впустил меня в дом. На первом этаже я узрел еще одного мордоворота. Он жестом указал мне на деревянную лавочку около двери. Понятно, придется ждать. Я смиренно присел и навострил уши. На втором этаже происходило что-то интересное. Оттуда доносились приглушенные расстоянием и крепкой дверью мужские голоса, но было похоже, что дело дошло до спора. Я посидел для приличия пять минут, встал и подошел к мужику. Он удивленно посмотрел на меня. Я развел руки в стороны ладонями кверху и сделал короткий резкий хлопок. Бычара кулем свалился на пол. Внезапная остановка его сердца полностью подтвердила правоту моего предположения о кодировке персонала Никифоровой базы. Интересно, а сам он, часом, не закодирован? Вдруг и Никифор такой же рядовой исполнитель чужой воли как Степа, Федя или этот только что сподобившийся? Кстати, о покойниках. Чего-то я рассусолился, замечтался, сейчас он у меня тут и впрямь окочурится. Я вытащил из мини-тайничка, замаскированного в подошве левого сапога, капсулу-шприц с какой-то медицинской смесью, которой меня снабдила Ирина Викторовна, и ввел жертве моего эксперимента все ее содержимое в локтевую вену. Со слов Ирины Викторовны я понял, что основным компонентом этого экспериментального препарата является адреналин. Сообщать подробности она категорически отказалась, сославшись на свою первую форму допуска секретности и на мою никакую. Тем не менее, эта штука сработала. У мужика появился слабый пульс, и зеркальце, поднесенною мною к его носу, слегка запотело. Очухаться он должен был не раньше чем через час, но, как говорится, береженый сам себя бережет. Надежно связав реанимированного чувака и затолкав ему в рот кляп, я оттащил его к окну. Благо, что в этих хоромах такие широкие оконные проемы, а посему тело его достаточно легко там и поместилось. Я плотно задернул темные шторы, еще раз оглядел прихожую и, оставшись удовлетворен результатом, собрался уж было продолжить свою шпионскую миссию. За окном послышался странный писк, - балда я, это ж у мужика в кармане рация сработала.
- Извините, сэр, простите мою бестактность, позвольте мне воспользоваться вашим мобильным средством связи, - подбадривая себя и обливаясь холодным потом от запоздалого страха, что кто-нибудь услышит и войдет, я выудил из его внутреннего кармана компактное переговорное устройство и нажал кнопку вызова. Связь была отличная:
- Гришаня! Пип, пип, пип, мать твою, пип, пип, пип, тащи ее сюда, я тебя пип, пип…
Дальше слушать я не стал. Отключил рацию, аккуратно положил на подоконник рядом с телом и потопал в кабинет шефа.
       Мне пришлось инсценировать грубое обращение неотесанного мужлана со слабой женщиной: приоткрыл дверь и заставил себя буквально влететь в жарко натопленное и слабо освещенное роскошное помещение, - как будто кто-то толкнул меня в спину и я, не удержавшись, бухнулся на колени. Я не разделяю мнения многих, считающих, что поза стоящего на коленях человека унизительна или подобострастна. Если у тебя не связаны руки и ноги, и ты весьма неплохо владеешь некоторыми навыками восточных единоборств, то, стоя на коленях, ты имеешь существенное преимущество для внезапного нападения.
- Вы чё там застряли, Гришаня у нас тощих не любит, ему баб попышнее подавай. Чё там делали, сестра Вера, о чем-то говорили? – его тон из расслабленно-игривого без всякого перехода стал откровенно-угрожающим. Я понял, что дальше молчать нельзя. Поднял голову и посмотрел на говорившего. Вблизи брат Никифор еще больше напомнил мне великого русского актера Черкасова в роли Ивана IV. Пронзительный взгляд, острый хищный нос, тонкие нервные губы, запавшие щеки и гладко прилизанные мышиного цвета волосы делали его похожим на Грозного царя на закате своей опричной удали и разнузданности. Я вытащил из Вериного бюстгальтера свернутый в маленький тугой рулончик белый блокнотный листок и молча протянул его Никифору. Тот развернул бумажку, быстро пробежал ее взглядом и задал мне вполне резонный вопрос:
- Читала?
Я отрицательно мотнул головой. На кой мне читать то, что я сам сочинил. Вини-Пуховские умельцы сварганили эту бумажку сегодня утром за пару часов, где «настоящим», надо признать весьма корявым почерком, Степы Куркулева с многочисленными орфографическими ошибками была накарябана малява из тюремного лазарета о готовящемся рейде бойцов спецназа в Шостовку завтра на рассвете.
- В четыре утра фашисты на страну Советов напали, но наши победили. И мы победим. Пусть проводят свой рейд. Я гостям всегда рад.
Я был ошарашен его пофигизмом, но вида не подал. Покосился на троих мужчин, сидящих за столом. Они абсолютно не интересовались моей персоной, ведя неторопливую беседу на неизвестном мне языке. Срочно нужно стибрить что-нибудь, до чего касался тот, что сидит в центре. Ага, допил какой-то напиток и поставил пустой бокал на стол. Тот, что слева, взялся за бутылку, но центральный прикрыл бокал рукой, показывая, что пить больше не собирается. Надо сказать, что на столе, сервированном на четверых, уже накопилось изрядная гора грязной посуды и пустых бутылок, большинство из которых были из-под дорогущей минералки. Ага, спиртное здесь пьет только хозяин. Гости – мусульмане, алкоголь для них – не халяль. Но все трое курили, и, судя по сладковатому запашку, витавшему в воздухе, вместо обычного табака в их трубках был совсем другой ингредиент.
- Убрать бы? – кивая на все это безобразие и искоса поглядывая на Никифора, тихим голоском предложил я, не особенно рассчитывая на везение. Но Никифор в это время был занят выискиванием нужного номера в своем мобильном и машинально кивнул мне. Не знаю, сколько он будет разговаривать, но надо поторопиться. На сервировочном столике у окна лежал большой поднос, я спокойно взял его, сгрузил первую попавшуюся посуду, не забыв при этом нужный мне бокал. Опустил глазки долу и мелкими шажками направился к двери, при этом всей своей худосочной задницей я ощущал взгляды сидящих за столом. Поднос был тяжелый, я держал его двумя руками и, приближаясь к двери все ближе и ближе, отчетливо понимал, что конец моей жизни приближается ко мне со световой скоростью.
       До двери остался один шаг, как вдруг она тихо отворилась, и я нос к носу столкнулся со здоровенным двухметровым мужиком в белой куртке и белых же штанах. На своей широкой пятерне он играючи держал точно такой же как у меня поднос. На подносе сидела шикарная пестрая птица, обложенная зеленью и овощами. Казалось, что этот фазанчик сейчас взлетит, настолько живым он казался. Гости оживились, видимо, хозяин предупредил их о сюрпризе. Шеф-повар собственной персоной доставил это произведение искусства, чтобы грамотно порционно разделить птицу и порекомендовать нужные соусы под нее. Ничего не скажешь, - в Шостовке умеют и угостить, и удивить. Покосившись на меня, но, слава богу, промолчав, он попридержал дверь, и я, прошмыгнув мимо, оказался на свободе.
       Я добросовестно закинул поднос на кухню, предварительно затолкав нужный мне бокал в карман Вериного пальто, и спокойно вышел из Никифоровского дома. Не торопясь добрел до окраины поселка и сел в ожидавшую меня в условленном месте темно-синюю, местами покоцаннаю «семерку». «Запальцованный» бокал в стерильный лабораторный бокс, протянутый мне незнакомым парнем, сидящим на заднем сидении, уже мои такие родные дрожащие пальчики перекладывали со всей возможной осторожностью.
- А теперь Никифор!.. Я сказал: Никифор, - помпезно провозгласил Вини-Пух в свой оранжевый мегафон через динамик, установленный на тривиальном милицейском «козлике». Отчет о проведенной операции я смотрел по видео. Взяли всех, кроме того самого гостя, - Керима Туглоева, чьи «боевики» в прошлом феврале взорвали поселковую школу под Махачкалой, а в ноябре пассажирский авиалайнер, летевший рейсом Уфа – Астана – Улан-Батор. За Туглоевым и его отморозками числилась еще масса всяких «эксов», и мне лично было очень жаль, что его упустили.
       До сегодняшнего утра я не переставал удивляться тому факту, что Никифор и пальцем не шевельнул, чтобы хотя бы попытаться спастись или вступить в бой с подразделением ГУКНАРа. А ведь наш с Винни-Пухом расчет был довольно прост: убит при попытке оказать сопротивление. Шостовка сдалась без боя, потому что «духовный» лидер «братьев» и «сестёр» был неизлечимо болен. Последняя стадия рака предстательной железы через пару – тройку месяцев гарантировала ему бесплатное посадочное место на самый безотказный в мире транспорт под кратким названием «смерть». Он может задержаться или появиться по ускоренному расписанию, но прибудет за всеми нами так или иначе.


Глава 13.
Об ответственности и безответственности

       Хочу сменить квалификацию. Хочу стать обычным четырнадцатилетним пацаном: по возможности косить от школы, втихоря покуривать за углом, смотреть дивидишки старшего брата, отравлять жизнь старшим сестрам, да мало ли прелестей в этом мире. А вместо этого сижу сейчас перед монитором и пытаюсь как можно вразумительней объяснить яйцеголовым помощникам старика Барбье, какие тесты необходимо провести в срочном порядке, чтобы все наши потуги закончились удачными потугами рожающей женщины. Женщины, рожающей сына Сэма Барбье, который на сегодняшний день уже обошелся ему в несколько миллионов долларов. Произойти это радостное событие должно было через восемь месяцев. Моя часть работы, связанная с реструктуризацией генов Барбье, была проведена безупречно. Три из тридцати пяти яйцеклеток после оплодотворения также не вызывали никаких нареканий. Но босс нервничал по такому пустяковому поводу, что я даже не сразу нашел нужные аргументы, чтобы успокоить его. Он переживал из-за пола своего будущего ребенка. Ему нужен был только сын, никаких девчонок. На сегодняшний день существует множество доказательств того, что пол ребенка определяется не с момента зачатия, а в процессе формирования плода в материнской утробе. А вот каким образом влиять на этот процесс и можно ли в него, на самом-то деле, вмешиваться – это вопрос не ко мне. Лично я категорически против. Но, сами понимаете, с боссом ссориться нельзя, поэтому пришлось навешать ему на уши массу научной лапши и наврать, что я уже обо всем позаботился. В любом случае через три месяца я вынужден буду вылететь в Канаду для постоянного пребывания рядом с Барбье до самого завершения нашего договора. Таков был подпункт под номером 12.3.7. А сейчас в Монреаль летели мои родители, как обычные российские туристы. Когда спецслужбы враждующих государств грызутся между собой – это понятно, но когда такое происходит между родственными государственными управлениями по безопасности того-то и сего-то или по контролю над тем-то и тем-то – это наносит более ощутимый вред государству, чем в первом случае. Залогом «правильного» поведения наших родителей за рубежом являемся мы – дети. Добрый и справедливый Вини-Пух выбил таки для моего отца разрешение на эту поездку, но честно предупредил, что в Канаде за ним будут «присматривать». Папа был готов на все, лишь бы очутиться где-нибудь подальше от его бывших работодателей. Еще одним существенным пунктом для мотивации родительского турне было наше нешуточное опасение за мамино самочувствие. В одной очень хорошей и очень дорогой частной кардиологической клинике в Ванкувере мне пообещали, что сделают мамино двухнедельное пребывание там максимально комфортным и полезным. Но я все-таки подстраховался и попросил мистера Барбье замолвить словечко. Разумеется, я долго колебался, зная характер старика и его непреклонность, а еще мне не хотелось унижаться перед этим пауком. Но мамино здоровье для меня превыше всяких амбиций. Честно говоря, не ожидал, что Барбье пойдет мне на встречу. А полчаса назад с огромным удивлением прочитал ответ руководителя клиники, где он уверял меня, что взнос за мамино лечение мне уже перевели назад на мой счет и ее пребывание в их стационаре будет абсолютно бесплатным. Оказывается, чудеса на этом свете иногда случаются. Хотя я предпочел бы оставить все как есть и никаких денег назад не получать.
       Из всех новостей на сегодняшний день у меня припасено еще две. Я уже неделю негласно работаю в лаборатории Ирины Викторовны, где мы с ней пытаемся разобраться с трофеями, добытыми в Шостовке. На краю поселка высилось приметное трехэтажное недостроенное здание из белого кирпича. Вроде бы совершенно заброшенное с пустыми оконными провалами оно ничем не привлекало внимания. Но стройка была обнесена тремя рядами колючей проволоки, по которой от притулившейся рядом трансформаторной будки был пущен ток. Подозрительная деталь. Вот Виннипуховские молодцы и наведались в тамошний подвал, где и обнаружили огромное количество убойных препаратов, способных превратить обычного человека в идеальный агрегат-убийцу, и навороченную лабораторию по производству этих самих препаратов, которая была заминирована и во время штурма должна была взлететь на воздух. Смешные люди эти доморощенные революционеры. Сложно сказать, каких денег стоило создание крутой лаборатории, но на нормальный детонатор для мины денег у них не нашлось. И приобретенный за дешево механизм оказался «два в одном»: бракованным и китайским. «Бог шельму метит», - сказал тогда Вини-Пух, а я так и не понял, это он про Никифора или про китайских горе - умельцев. Еще в доме Никифора обнаружился тайник, в котором лежала всего одна десятирублевая сидишка. Оказалось, что это вся Шостовская бухгалтерия за последний квартал. Для кого Никифор готовил эти отчеты, к сожалению, выяснить пока не удалось, но факт на лицо – за каждую заработанную и потраченную копеечку он перед кем-то отчитывался, и уж точно не перед районной налоговой инспекцией. Теперь мне стала ясна суть его мелких «левых» махинаций с паленой водкой: жить-то на что-то надо.
       А еще я познакомился с Женькой. Никогда не встречал детей с таким серьезным взглядом. Сейчас Женька гостит у Ирины Викторовны, где за ней присматривают Малик с Валидом.
       Четыре дня назад, в пятницу вечером, после тренировки я поехал к ним в гости. Понимая, что собеседник из Малика аховый, я прихватил с собой несколько хорошо сбалансированных метательных ножей. Пусть он и не умеет поддерживать светскую беседу, но для обучения метанию холодного оружия много слов не нужно. Подходя к калитке, я еще удивился, что Валид не выбежал меня встречать, и двор пересекал с оглядкой. Мало приятного, когда тебе на спину сваливается полцентнера мохнатой туши. Во дворе пса тоже вроде бы не было. Я поднялся на крыльцо и позвонил. На пороге стоял Малик в кухонном фартуке. В левой руке он держал очищенный кукурузный початок. Я собрался блеснуть остроумием по поводу его вида, но он приложил палец к губам и жестом велел идти за ним. Пока я разоблачался в прихожей и напяливал смешные домашние тапки в виде вислоухих шенячьих морд, он шепнул мне: «На кухню». Я не стал задавать вопросы, и покрался за ним на цыпочках. Чтобы попасть на кухню, надо сперва пройти мимо гостиной. Я так и хотел сделать, но тормознулся. В гостиной прямо на полу на толстом ковре спал Валид. А на Валиде спал еще кто-то. Я решил, что настала пора прощаться с этим реальным миром, и тихо погрузиться в состояние эйфории и покоя. Эффект бредовой галлюцинации был стопроцентный. Спас меня Валид. Оказывается, он и не спал вовсе, он маскировался. Пес приподнял голову, пристально посмотрел на меня и слабо шевельнул хвостом, - поздоровался. «Привет, чувак», - пробормотал я, машинально махнув ему рукой.
- Кто-нибудь объяснит мне, что здесь происходит, - после долгой паузы спросил я. Малик удивленно огляделся. На кухне никого, кроме нас двоих не наблюдалось. Он нахмурился, подумал, и сделал вывод, что объяснять все происходящее придется ему.
- Она сюда вчера приехала со своей даваникой*.
Все. На этом объяснение было закончено. Я сидел за столом, подперев щеку рукой, и пытался понять, откуда берутся такие, как он. По моим невеселым размышлениям выходило, что оттуда же, откуда взялся я сам. Слава богу, что мои размышления были прерваны приходом хозяев. Мне пришлось прождать еще час. Пока все собрались за столом, пока ели изумительный плов, приготовленный этим чудом в фартуке, пока шепотом обсудили последние новости. И только мы принялись за чай со свежими бисквитами, как на пороге кухни возникли две заспанные физиономии. Одна ушастая и клыкастая, а другая сероглазая с растрепанными светлыми волосами.
- Валид, место, - пробурчал Малик.
- Женя, познакомься – это Зак, - почти одновременно с ним проговорила Ирина Викторовна.
Девочка подошла ко мне и протянула руку. Я пожал ее теплую ладошку и наверное первый раз в жизни не нашелся, что сказать.
Позже я узнал, что это та самая девочка, - Женька из федоренковского подвала. Ее бабушка уехала в санаторий почти на месяц, сердце у старушки из-за всех переживаний было
надорвано, вот Вини-Пух и похлопотал. А родных у бабушки с внучкой никого, и Женьку Ирина Викторовна с Олег Геннадьичем взяли к себе на постой.
- Я мимо него, - хозяин кивнул в сторону пса, - на полусогнутых хожу, а она вчера во двор зашла, и сходу как обнимет его за шею, у нас всех сразу «инфаркт микарда – вот такой рубец», - Олег Геннадьич развел в сторону руки на полметра. Ирина на ночь полпузырька валерьянки выпила.
- Ага, а Олег Геннадьевич на нервной почве полпузыря коньяка укушали, - тут же съехидничала Ирина Викторовна.
- А Валид отделался легким испугом, - продолжил я тему.
- С Валидом вообще что-то неописуемое творится. Пока Женечка рядом, он ведет себя как щенок.
-Так он щенок и есть. По собачьим меркам. – Я был до крайности удивлен местными новостями.
- Зак, дорогой, пройдись завтра по нашим соседям, объясни им про щенка и собачьи мерки. За то время, что ребята тут обитают, у нас в поселке ни одной кражи не произошло. В первый же день их заезда Олег в шутку сказал кому-то из соседей, что мы Валида на ночь на
улицу выпускать будем.
- А кражи тут при чем? – удивился я
- Как при чем? – в ответ удивилась Ирина Викторовна. – Все соседи в срочном порядке усилили меры безопасности: сигнализация, видеонаблюдение, еще там что-то. И ни одному домушнику в здешние дома теперь не попасть.
- А, так это они от Валида защищаются, - понял я.
- Нет худа без добра, - философски заметил Олег Геннадьич.

***
       
В воскресенье вечером я приехал домой и рассказал папе Женькину историю. Маме такие вещи знать ни к чему. Отец расспросил меня о том, как, на мой взгляд, сейчас обстоят дела у Женьки.
- Нормальный ребенок. Только разговаривает мало.
- Если шестилетняя девочка мало разговаривает – это ненормально. Может ее лучше к нам. Глядишь, в вашей развеселой компании ей полегчает.
- Она только что друга нашла. Валид от нее ни на шаг не отходит. В пятницу вечером, когда
спать собирались, Малик увел пса в маленький дом, и тут такой зихер начался.
- Зак, ты можешь на человеческом языке разговаривать? – устало спросил папа.
- Ладно, Женька с Валидом напару как начали выть. Ирина Викторовна чуть в обморок не

*даваника (татарский яз.) – бабушка
упала. Пришлось их заселять в одной комнате.
- Значит, Малик для него уже не авторитет?
- Ни фига, извини па, ничего подобного, - Малика во всем остальном пес слушается беспрекословно. Место, так место, сидеть, так сидеть, есть, так есть, гулять, так гулять. Но при этом он старается Женьку из виду не упускать. Малик собрался качать права, но Ирина Викторовна попросила его оставить все как есть. Она рассказала ему про Женьку, хотя это секретная информация, и чувак долго не мог врубиться в суть дела. А когда понял, то не поверил. Она ему видеозапись показала. Вот.

***
       
       Сейчас я лежу в своем гамаке, слушаю, как мыши под полом хором поют «Интернационал», завидую их сплоченности, испытываю гордость за их героизм в упорной подпольной борьбе против Баси и радуюсь тому, что я дома. Через пять минут наступит 1 марта, следовательно, прошло два месяца с того момента, как моя относительно спокойная и размеренная жизнь полетела кувырком.
       Та-а-к, завтра с утречка в первую очередь надо будет запустить расчеты по времени синтеза… С ума сошли что ли?! Кому это могло стрельнуть присылать мне почту без пяти двенадцать ночи?



Часть 3-я.
Заповеди Иллюзора


Глава 1.
Кругом шестнадцать

       Этот день рождения я буду помнить всю жизнь. Просто я всё помню всю жизнь. Всё, что видел за свои неполные пятнадцать. Всё, что слышал. Всё, что прочитал. Всё, что придумал. Я необычный подросток. Я – уникальный Зак Холан. Сегодня у моей сестры Авроры день рождения. Ей исполняется 16 лет. Я тоже оказался в числе приглашенных. Просто без меня на Рорин праздник не пошел бы Родригес. А сестрице мой лучший друг нужен был позарез. Аврора обижала меня с самого детства. Она отбирала мои игрушки, рвала мои книжки, дралась со мной и ябедничала на меня. События, произошедшие в нашей семье за последние два месяца, несколько примирили меня с Рориным существованием. А также с существованием Тео, Фло и Толы. Только с наличием Баси в нашем доме примириться я никак не мог. Фло с Толой согласились участвовать в подготовке к дню рождения Авроры только после моих долгих уговоров. И участие это было выражено в приготовлении ими коронного блюда праздничного стола – запеченной индейки. Индейка получилась королевская, вид ее потрясал мое воображение до самых глубин. Клянусь вам, я не слышал, что именно мне Тола велела убрать индейку в какое-нибудь безопасное место. И наша кошара, умудрившись-таки выбрать подходящий момент, проникла в святая-святых, - на кухню. На кухне она имела самое тесное общение с румяной аппетитной птицей. Когда Бася поняла, что ее весовая категория явно проигрывает весу индейки и спереть добычу со стола она не в состоянии, то просто понадкусывала несчастную птицу со всех сторон. Двойняшки уже ушли на работу, мы с Тео были не в счет, а Рору огорчать в ее день было никак нельзя. Изрядно покоцанная индейка была спрятана под мою кровать до приезда Малика с Валидом, а Тео отправлен в самый шикарный ресторан города вносить аванс за эксклюзивный заказ, - только в тамошнем меню имелось в наличии необходимое блюдо. И стоило оно сто девяносто девять долларов. Короче, к бесконечному счету этой хвостатой мародерки я записал очередную цифру и, тяжко вздохнув, пошел во двор налаживать обещанный фейерверк.
       Родригес помогал как мог, - не мешался под ногами. Стоял на безопасном расстоянии и пытался рассказывать, как вчера весь день прошарахался по магазинам в поисках подарка. А я настолько увлекся изучением инструкции к самому навороченному фейерверку, который только смог достать в нашем городе, что почти его не слушал. Инструкция была на восьми языках, русского среди них почему-то не оказалось. Я выбрал первый по списку – английский, и, несмотря на идеальное его знание, почти ничего не понял. От большого ума я сразу отмел попытку Тео нанять опытных пиротехников из-за присутствия на празднике Малика с Валидом. Не хотелось закрывать пса в гараже, пока по нашему двору будут носиться посторонние люди с ракетами. И вообще, Рора захотела видеть в этот день исключительно своих. Тео, Родригес, я, Крыса, Малик, маленькая Женька и Люси Светлова. С Люськой Аврора виделась только один раз, - в больнице, куда мы с ней ездили после второй Люськиной попытки травануться снотворными таблетками. А Рора попёрлась тогда со мной исключительно из своего кошачьего любопытства. Она, видите ли, никогда самоубийц не видела. Удивительное дело, но после нашего визита дела у Люськи пошли лучше. Она начала есть, отвечать на вопросы врача и даже несколько раз выходила в больничный двор на прогулку. Вчера Люси выписали, и Рора позвала её на день рождения. Как только я решил плюнуть на этот чертов фейерверк, рядом нарисовался Тео, молча отобрал у меня контейнер с ракетами и кивком показал на синий «каблук» с ядовито-желтым рекламным слоганом на кузове - «Вкуснейшая еда без всякого труда», - заруливший к нашему дому. Ага, индейка прибыла, пора расставаться с бабками. Ну и фантазия у некоторых рекламщиков. Неужели люди не понимают, что невозможно приготовить по-настоящему вкусную еду без труда, а уж платить за эту самую еду приходиться столько, сколько наша мама в своем институте за полмесяца зарабатывает.
       Через час, наконец-то, все собрались. Стол накрыли в гостиной, но мы с Ророй заранее договорились, что с посудой заморачиваться не будем, и поэтому все деликатесы были разложены на нарядных одноразовых тарелках. Только приезжая индейка, которая, надо отдать должное ресторанному шеф-повару, смотрелась не хуже, чем предыдущая, была выгружена на мамину гордость – серебряный прабабушкин поднос, который Родригес не без труда водрузил в центр стола.
       Сегодня Аврора блистала. На ней был тот самый прикид, который ей соорудили близняшки в день маминого прилета из Австрии. И Крыса даже смогла уговорить Рору сделать макинтош, пардон, макияж. Девчонки сидели рядышком как два неразлучных шоколадных эмендэмсовых шарика. Крыса, понятно, так и так похожа на шоколадку, а Рора стала почти такого же цвета, вылив вчера на себя целый флакон с автозагаром. Единственная разница в цвете кожного покрова у двух приятельниц состояла в том, что у Крысы кожа имела ровный естественный светло-коричневый оттенок, а у моей прибабахнутой сестрицы все было в странных разводах: местами темных, местами еще темнее, а местами почти совсем черных. Утром Рорин вой чуть не довел меня до инфаркта, а потом, увидев ее камуфляжную мордаху, выглядывающую из душевой кабины я чуть не умер со смеху. А потом еще Баська индейку попортила, - весь день одни сплошные переживания. Сейчас я рассаживал за столом гостей, и почти перестал думать об утренних неприятностях. По протоколу сегодняшнего мероприятия я должен был произносить первый тост и первым дарить свой подарок. Терзания по поводу выбора подарка мне были совершенно чужды. Я просто хорошо знаю Аврору и все ее слабости. Родригес же знает только о ее достоинствах, поэтому у него и были сомнения во время вчерашних походов по магазинам. Когда все угомонились, и Женьке, наконец-то, подложили под попу диванную подушку, чтобы она легко могла поставить локти на стол, я начал свою речь:
- Дорогуша Аврора Хельмутовна, поздравляю тебя с Великой датой – Шестнадцатилетием! Эх, может и я доживу, - притворно смахнув с щеки несуществующую слезу под хихиканье присутствующих я продолжил, - ты, наверное, даже не догадываешься, что я тебя люблю… иногда…достаточно редко…крайне редко…почти никогда.
Я мог бы продолжать свой блестящий спич бесконечно, но Родригес пребольно ткнул меня в бок, в результате чего я сбился, закашлялся, и под бурные аплодисменты гостей и домочадцев глотнул холоднющее шампанское из своего бокала. Такого напряга мое бедное горло вынести уже не могло, и я начал кашлять по-настоящему. Аврора вскочила со своего места, прыгнула ко мне, обняла и пыталась поцеловать. Я захрипел:
- Убьешь меня – останешься без подарка.
Аврора выпустила меня из пламенных объятий и протянула обе руки. Я вложил в ее хищные лапки пестрый конвертик и на всякий случай отодвинулся подальше.
- Ура! Подарочный сертификат в мой любимый торговый центр. В какой отдел?... в любой? – она не могла поверить своему счастью. - А на какую сумму?
Я обеими руками показал ей двух «коз» из указательного и среднего пальцев. Аврора знает, что это означает – шестнадцать. На шестнадцатилетие - шестнадцать тысяч, по-моему, логично. Любой нормальный человек скажет, что «коза» на пальцах – это или два по-русски, или пять по латыни. Но у нас с Ророй «коза» означает «восемь». Когда Аврора готовилась к поступлению в первый класс, я ходил в детский сад. Она умела читать, считать и красиво заполнять прописи. Но был какой-то сдвиг в ее логическом мышлении, и она никак не могла соотнести количество виденных ею предметов с арифметическим счетом. Рора видела два яблока и считала: «Одно и одно». Сразу сказать «два» она почему-то не могла. Я помогал ей бороться с этой странностью, но у меня плохо получалось. Когда в очередной три тысячи двести сорок пятый раз мы с мамой, сидя на кухне, пытались дотумкаться, как быть с Рориной проблемой, сестрица подняла голову от прописи и задумчиво так произнесла:
- Сейчас последние строчки на этом листочке допишу и пойду на коньках кататься.
Без какой-либо надежды я поинтересовался, сколько строчек у нее осталось. Она посмотрела на меня, потом в пропись, потом на маму, потом еще раз в пропись, потом начала разглядывать свои руки и вдруг выдала:
- Восемь!
При этом правой рукой она показала мне «козу» из указательного и среднего пальцев. Мама только горестно вздохнула и вышла из кухни. А я машинально посмотрел на страницу. Посмотрел и обалдел, - там было восемь незаполненных строчек.
- Рора! – завопил я тогда, - «восемь» – это тут, - я начал тыкать ей под нос пропись. - А это – «два», - помахал я своей «козой».
- Нет, - она стукнула кулаком по столу, - это тоже «восемь»! - её «коза» чуть не выколола мне глаза.
- Ну почему?! - взмолился я.
- Потому что их восемь, - она яростно продолжала тыкать в меня своими растопыренными пальцами.
- Кого восемь? Пальцев?
- Дурак, царапулек тут у меня восемь штук.
На двух Рориных пальчиках сомнительной чистоты с обкусанными, заусенчатыми ногтями было суммарно восемь царапин: три на указательном и пять на среднем. Вот так и появилось, - «коза» для нас с Ророй – это восемь, а две «козы», соответственно – шестнадцать.


***
       
       Подарки в этот день моя сестрица получила весьма разнообразные. Самый «оригинальный» преподнёс Родригес. Чего, спрашивается, он весь вчерашний день потратил на поиски, если его фантазию заклинило на самой тривиальной вещице. Чувак подарил Авроре фен. Самый дорогой и навороченный, какой только смог найти. Девчонки разбирали это чудо техники и восторженно ахали при виде очередной насадки для «спиральной завивки», для «вертикальной укладки», «горизонтальной утрамбовки» и массы подобных выкрутасов. С каждой новой деталью мина Аврориного лица становилась всё кислее и кислее. Для её трехсантиметрового волосяного покрова могло подойти только одно приспособление, которого в этом чудо-агрегате как раз не было, - насадка для причёски «под сильно напуганного ёжика». Зря я начал громко сетовать об огромном отрезке времени, который понадобится Роре для отращивания той шевелюры, что позволит ей воспользоваться подарком Родригеса. Разумеется, и сестра, и друган после моих скептических высказываний не разговаривали со мной весь вечер. Друг с другом они почему-то тоже не разговаривали. Гостей это, однако, никоим образом не смущало, и веселье продолжалось до половины одиннадцатого. На это время в программе праздника значилась его кульминация – фейерверк. Мы решили прошарахать все ракеты, а потом продолжить вечеринку. Танцы планировались хоть и не до утра, но до половины ночи точно. Установка была готова. По крайней мере, по заверениям Тео. Отвалившись от праздничного стола, который к этому времени имел вид уже весьма потрёпанный, а из праздничных атрибутов на нём остался лишь кусок торта с одинокой свечкой, мы дружно выползли во двор. Бабахнуло из установки так, что стоящие в гараже родительские машины зашлись в сигнализационном вое. Если бы я не знал Валида, то решил бы, что пёс испугался. Он плотно прижал к голове свои острые уши, засунул хвост между задних лап и попытался уползти под крылечко. Когда Валид увидел рядом со мной Женьку, спокойно жующую банан, он понял, что реальной опасности нет, устыдился и уселся рядом с нами смотреть на салют. Конечно, вызвать золотого дракона нам не удалось, но цветы, бабочки и павлины получились почти сказочными. В завершении фейерверка должен был бабахнуть последний заряд, состоящий из целого набора разноцветных букетов. Но, похоже, что-то там заклинило, и финал получился смазанным. Было холодно, пяти минут на морозе в домашних тапочках и куртках, накинутых на вечерние наряды, хватило, чтобы все присутствующие прониклись важностью момента, - возвращения в дом. Пока народ грелся чаем и доедал второй торт и десятую коробку конфет, я потихоньку проскользнул в свою комнату, потому что вспомнил про заныканную для Валида индейку. Но сначала надо было проверить почту.
       Через полчаса я вернулся в реальный мир, захлопнул ноут и подошёл к окну. Пёс, как маленький щенок, носился по двору, - радостно взвизгивая, гонялся за Женькой. Они играли в догонялки около горки, с которой сейчас вовсю катался веселящийся народ. Вчера мы с Тео полдня добросовестно сгребали снег с крыши, со двора, даже немного с улицы натащили. Свалили его во внушительных размеров кучу и, протянув с кухни шланг, залили всю эту красоту, сделав ледяной язык ската почти до калитки. Первым горку сегодня утром опробовал я. Вытащил из гаража свои детсадовские ледянки, еле-еле взобрался наверх, подумав при этом, что надо бы вырубить ступеньки. Сел в оранжевое пластиковое корытце, оттолкнулся руками и ухнул вниз. Разгон получился великолепным, а калитка-то была закрыта.
- А-а-а!
Бум-м-м.
Шишка с правой стороны моей башки получилась размером с хорошую спелую сливу. Наверное, поэтому я сейчас и сидел в своей комнате, а не бултыхался вместе со всеми во дворе. Им хорошо, - они калитку открыли. Вылетают на ледянках прямо на улицу. Машин в это время так и так быть не должно, но Тео у нас известный перестраховщик, - поставил и на въезде и на выезде по паре светоотражающих знаков «Дорожный ремонт». Эх, пойти, что ли, прокатиться! Я вытащил из-под кровати коробку с индейкой, спустился вниз, открыл входную дверь и посвистел Валиду. Валид вопросительно посмотрел на Малика, который стоял внизу и подсаживал девчонок на горку. Малик разрешающе кивнул, и пёс потрусил к дому. Само собой, за ним тут же увязалась Женька.
- А ты чё не катаешься? – поинтересовался я у неё. Она заворожёно смотрела, как Валид на счет раз-два-три приканчивает подпорченную Басей птицу, и не расслышала мой вопрос. Пёс закончил трапезу, сыто облизнулся, блеснув убийственно идеальными клыками, и, покосившись в мою сторону, слабо шевельнул хвостом, - это он так сказал мне «спасибо».
- На здоровье, - от души ответил я Валиду. – Жень, а чё ты с горки не катаешься? – повторил я свой вопрос. Она глянула на меня снизу вверх, хитро прищурилась и вполне резонно ответила:
- Пусть они там сперва раскатают, а то ведь кочки, - попе неудобно.
- Ладно, пусть они сейчас раскатывают, а мы с тобой утром пораньше встанем и вдвоём пойдём кататься.
- Втроём, - согласилась со мной Женька.
Ну, втроём - так втроём. Лишь бы соседи спозаранку не намылились на своих авто разъезжать. Хотя вряд ли кто-то сподобится встать пораньше в воскресное зимнее утро.

***

- Зак, За-а-ак, вставай, пошли на горку! Ты мне вчера обещал…
 Ну бли-и-ин, вот я и выспался в свой законный выходной. Ладно, уговор дороже баксов, - на горку - так на горку.
- Сначала надо позавтракать. На голодный желудок я на горку не полезу.
- Почему? – поинтересовалась Женька.
- Потому что сдует, - на полном серьёзе ответил я.
- А меня тоже сдует? – озабоченно спросил ребёнок.
- Запросто, если не поешь хлопьев с молоком.
Я насыпал в плошку воздушных хлопьев, залил их молоком, подогретом в микроволновке, сунул во вкусно пахнущую смесь ложку с развесёлой поросячьей мордой на черенке и протянул всё это сооружение Женьке, мнущейся рядом:
- Ешь.
- Не могу, - она взяла в руки плошку и недоумённо пожала плечами.
- Почему? – не врубился я.
- Надо за стол сесть.
Ну, я и кретин. Оглянувшись в поисках табуреток, я вспомнил, что ещё вчера вечером они дружной толпой перекочевали в гостиную. Рора на них свои подарки складывала. Я притащил парочку табуреток на кухню, усадил Женьку, уселся сам, и мы принялись завтракать. На часах было без трёх шесть утра. В кухню попыталась незаметно втиснуться мохнатая собачья тушка, а следом за Валидом в состоянии этакого бодренького полутрупа вполз Малик. Он сцапал со стола графин с остатками апельсинового сока, опасливо понюхал содержимое, и, убедившись в отсутствии алкоголя, жадно припал к нему. Индейка из ресторана была просто исключительно объеденческой, но шеф-повар чуть-чуть перенапрягся с приправами. Я сам просыпался пару раз, чтобы глотнуть минералки. Напившись, Малик пошел наверх досыпать. А мы с Женькой на полном серьёзе начали собираться на горку.
 На этот раз ледяной съезд был раскатан до нужной кондиции. Мы катались на двух ледянках и по очереди, и прицепившись паровозиком, и спиной вперёд, и чуть ли не на голове. При этом, совершенно не переживая за покой спящих домочадцев и гостей, мы хохотали в полный голос. После ночных бесилок народ сейчас и из пушки не поднимешь. Проснутся люди разве что часам к двенадцати. Валид устал носиться за нами взад-вперёд, уселся на крыльце, свесив язык, и приготовился ждать, когда же нам надоест дурачиться, и мы пойдём в тёплый дом. На улице заметно посветлело. Я пошёл выключать фонари над крыльцом и калиточный. Эти хрюндели вчера основательно намусорили вокруг дома: конфетти, салютные окалины, отгоревшие бенгальские свечи, пара дуделок и одинокий серебряный колпак попали в моё поле зрения. Недалеко темнел контейнер с использованным фейерверком, и будто кто-то легонько подтолкнул меня в спину: «Иди! Подбери!» Я добрёл до бывшего салюта и нагнулся, чтобы поднять со снега его бренные останки. Может быть, от легкой встряски сработал последний невзорвавшийся вчера снаряд, может быть, просто в моей сильно перетруженной в последнее время голове что-то произошло…короче, вспышка получилась мощной. Сначала я провалился в глубокий колодец, потом взмыл вверх на поразительной скорости и завис в абсолютном мраке дрожащим сгустком боли, страха, отчаяния и одиночества. Смертельно боясь остаться в этом безвоздушном, безвременном, безнадёжном пространстве, изо всех сил рванулся вперёд. Пробившись сквозь плотный и холодный слой какой-то вязкой массы, похожей на застывающий бетон, я вырвался к потокам всепоглощающего ярчайшего света. А потом я, вроде бы, умер.

       

Глава 2.
Дочь Ваятеля
       
       Когда-то я уже умирал. В нашей семье не принято вспоминать об этом. Да я и сам до сих пор неловко себя чувствую, когда при мне заводят разговор о том, что кто-то перенес клиническую смерть и о том, какие ощущения он при этом испытал. Скажу честно, у меня не было никакого туннеля, но было небольшое приключение, которое очень четко врезалось в мой мозг своими мельчайшими подробностями. Я очень долго носил это в себе, но жить с таким воспоминанием крайне тяжело, поэтому пришлось рассказать обо всем маме. Она прочитала литературную версию моих
«загробных» приключений и сказала только одно:
- Дай Бог, чтобы ты ошибался, и они сейчас все-таки вместе.
За два дня до того несчастного случая я прочитал «Мастера и Маргариту». Впечатления о книге, видать, и легли в основу моих «переживаний», а может быть всё было совсем не так.

Семь секунд
притча

Предисловие от автора: Зак Холан был сшиблен на дорожном переходе пьяным водителем («RS-дети» часть 1-ая, глава 9), пролежал в коме несколько дней, а когда очнулся, описал то, что видел «там». Надо сказать, что накануне несчастья он прочитал «Мастера и Маргариту». Об этих стихах знает только мама. Папе, Тео, близняшкам и Роре эти стихи по вполне понятным причинам не читали.

       Семь зеленых секунд на дорожном табло,
       И вперед я решительно делаю шаг,
       Мне навстречу несется крутое авто,
       За рулем сидит пьяный дурак.

       Очень яркая вспышка и струнная боль…
       Но как будто уже все прошло,
       Лишь язык ощутил сладковатую соль.
       Устремилась душа высоко.

       Хмурый, трезвый, седой и всклокоченный Пётр
       Не пускает меня, угрожая ключом.
       Это значит, что в рай запрещен мне проход,
       Побреду на тот свет проторённым путем.

       Вечер пятницы для преисподней не нов,
       Черти, суки, в дугу напились,
       Заперев двери ада на прочный засов,
       На бесовский шабаш подались.

       Никогда не любил перекрестье дорог,
       Делать выбор в пути вы увольте меня, -
       Оббивая пылищу с натруженных ног,
       Я свернул, чтоб водицы глотнуть у ручья.

       Весь в густой синеве засыпающий лес,
       Небо в звездах чужих, а луны целых две.
       В темноте, матерясь, в куст терновый залез,
       И от голода мутно в моей голове.

       
       По тропинке добрел до каких-то ворот, -
       Этот город не спит, странной жизнью живет,
       Тени – жители в нем, тихо бродят себе,
       Может, стать как они, покорившись судьбе?

       Буду ночью безлунной являться в наш дом,
       И над ухом шептать, растревожив твой сон,
       Пронесусь на своих черно-серых крылах
       Над прохожими поздними, сея в них страх.

       «Поумерь свою прыть, в сердце гнев погаси», -
       Голос чей-то печальный раздался вблизи.
       «Извини, чувачок, я тебя не признал», -
       «Меня Мастером звать», - тот смиренно сказал.

       «Ё-моё, эту встречу нам надо обмыть,
       Позови Маргариту, на тусу рванем,
       Я тут с вами такое могу замутить,
       Оторвемся по полной программе втроем!»

       «Я почти что не понял, что ты мне сказал,
       Вроде русский язык, но я тут подотстал,
       Маргарита сейчас, шер ами, занята», -
       Поднял палец он вверх, - здесь хреновы дела.

       «Почему вы не вместе, ведь он обещал?» -
       Сразу голос понизив, я вниз покивал.

       «Не за рукопись в печке мытарства мои.
       Воланд нам обещал избавленье от мук,
       В том числе от любовных мучений, мой друг,
       Маргарита теперь не со мной… Ты прости!..»

       Тень его растворилась в рассветной тиши.
       «Боже, ты же не прав! Их друг другу верни!» -
       Я наверх заорал…и открылись глаза.
       Рядом мама сидит, почему-то в слезах.

***

- Рора, закрой кран, счетчик работает, - пробормотал я и окончательно пришел в себя. Где-то недалеко журчала вода, было прохладно, но не холодно. А еще было темно. Не так, как бывает ночью в комнате с плотно задернутыми шторами, а как-то сумрачно что ли? Я проморгался, привыкая к плохо освещенной обстановке. Если я в больнице, то явно в психиатрической. Помещение было просто огромных размеров, потолок очень высокий, но роспись его видна до мельчайших подробностей: милое девичье личико со слегка вздернутым носом, усеянным золотой россыпью веснушек, и печальными серыми глазами. Из-под голубого платка выбиваются вьющиеся пряди темных волос.
- Кто же тебя обидел, подруга? – обратился я к потолочному портрету.
 Я закрыл глаза, пытаясь унять дикую вспышку боли в своей многострадальной голове. И, видимо, задремал. Потому что проснувшись понял, что в этом помещении кроме меня еще кто-то есть. Надо мной склонилось ее лицо, той девушки с потолка. «Точно, - облегченно подумал я, - психушка. Зато завтра в школу не надо».
- Ты кто? – на всякий случай спросил я. Может быть у них тут принято портретами медперсонала потолки украшать.
- Тс-с, - она приложила к своим губам тонкий пальчик и, осторожно приподняв мою голову, поднесла ко рту рогожный кулек. Вода, обычная холодная вода, а я-то думал, что какое-нибудь чудо-лекарство.
- Спасибо. Где я?
Вместо ответа она положила на мой пылающий лоб свою прохладную ладонь, и мои глаза закрылись сами собой. Не знаю, сколько я проспал, но когда проснулся, все помещение было залито светом. Освещенный, этот зал показался мне просто бесконечно огромным. Мне захотелось встать, но у моей головы на этот счет имелось собственное мнение. Все, что мне удалось сделать, - это немного приподняться на локте и оглядеться. Из увиденного я сделал следующие выводы: во-первых, это не больница; во-вторых, кроме меня тут никого нет; а в-третьих, я почему-то лежу абсолютно голый. Журчание воды, или из небольшого фонтана, или из неисправного крана, неприятно давило на слух. Пить не хотелось, просто звук льющейся воды меня почему-то всегда раздражает. Решив закрыть кран или заткнуть фонтан любой ценой я сполз на пол. Сделать это оказалось не так уж и трудно, потому что лежал я на небольшом возвышении. Странная такая скамейка почти посередине огромного зала, на первый взгляд жесткая и на ощупь совершенно холодная, но ведь я только что возлегал на этом, с позволения сказать, ложе так же комфортно, как делаю это обычно в своем гамаке. С лавочкой разберемся попозже, сперва – неисправный кран. Так я и думал – фонтанчик. В нескольких ползках от моей скамейки в плитах пола имелось круглое углубление радиусом примерно сантиметров семьдесят, окаймленное бордюром из зеленоватого камня и полностью заполненное водой. Воды явно многовато, поэтому она и переливается через край и, тихо журча, выливается…в никуда. Упс! Плитки пола и зеленый камень бордюра подогнаны так плотно, что ни зазора, ни трещинки, а водичка тем не менее куда-то утекает. Исползав и ощупав все вокруг хитрого фонтанчика, я сдался. Дополз до ближайшей колонны, поддерживающей необъятный свод этого помещения, и поднял голову. На потолке была роспись. Другая. Лицо грустной девушки исчезло. Появилась какая-то абстрактная мазня, от которой у меня тут же зарябило в глазах. «Это все-таки дурдом», - в очередной раз убедился я. Решив, что на сегодня с меня хватит всякой чертовщины, я, опираясь о холодную и довольно скользкую колонну, поднялся и побрел к выходу. Я уже почти дошел до того места, которое вначале принял за дверь, но потом тормознулся. Что-то я опять упустил из виду. Правильно, - я перестал различать звук воды. Оглянулся на фонтанчик, но его и след простыл. Не было фонтана на прежнем месте, - хоть тресни! Ладно - роспись, в первый раз это мог быть глюк, но фонтанчик был реальным, реальнее не бывает. Я его трогал, ощупывал со всех сторон, я даже пил из него воду. Надо выбраться из этого странного места как можно скорее и свалить куда-нибудь подальше. Желательно домой.
       
***

- Куча ащелового дерьма, дрянь вонючая, чтоб ты сдохла! Ну за что, за что мне такое наказание?!
- А-а-а, хозяин, умоляю, пощадите! Я не нарочно, клянусь вам, дочерью клянусь, пощадите! А-а-а!
       Лежа на пороге храма, и совершенно не соображая, куда попал и как из этого места буду выбираться, я слушал эти вопли и думал, что все еще продолжаю спать, или что я уже умер и неудачно реинкарнировался. Тот факт, что сооружение, где я пришел в себя, - это какой-то храм, стало ясно, как только я оказался снаружи. Без длинного и заумного описания известных мне архитектурных стилей с точностью до девяносто девяти процентов всего в двух слов я мог сказать – это храм. Старый, заброшенный, полностью сделанный из неизвестного мне камня, странный храм. И на данный момент мимо храма пролегала дорога. И по этой дороге сейчас брели двое, один из которых громко ругался и бил другого, а тот, другой, оправдывался и слабо отбивался от первого. Я лежал тихо, и поэтому мое наличие было скрыто от этих двоих до тех пор, пока они почти вплотную не подошли к дверному проему. Дверей на высоченном каменном косяке не оказалось, но проем имелся. И в центре этого проема на низком, но широком каменном пороге сейчас возлегал я.
       Мужчина преклонных лет и высокая тощая девчонка остановились напротив меня, при этом они, абсолютно не обращая внимания на мою скромную персону, продолжили свою перебранку.
- Я могу понять, что ты забыла стреножить ащелов, и потому эти твари сбежали, но объясни мне ради памяти почитаемой тобой дочери, какие эпизоды ты показывала всю эту ночь? Во-о-от, ты не помнишь! А как тебя зовут, ты хотя бы помнишь? – вопрос был подкреплен смачной затрещиной.
- Ай, я все вспомню, клянусь вам, хозяин, только не бейте меня. Сейчас посмотрю на нее и вспомню, и ащелов ваших верну, мне надо только взглянуть, одним глазком, быстренько, - девчонка так унижалась перед этим малоприятным типом, что мне стало противно наблюдать за ними обоими.
- Ладно, - наконец-то сдался мужчина, - иди, ползи к ней, но имей в виду, если через час ащелов не будет, я тебя прибью.
От его тычка она буквально влетела в храм. При этом здорово пнула по моей ноге, но похоже, даже не заметила.
- Охо-хо, и за что мне такое наказание. У всех мастеров подмастерья как подмастерья, а мне это недоразумение досталось. Только бы у нее все получилось, а то ведь если к послезавтра в Талиту не поспеем, мне конец.
Его тяжелые вздохи вызвали во мне некое подобие сочувствия. Резонно предположив, что мужик обращается ко мне, я ответил:
- Да уж, судя по ее виду, на прилежного помощника она никак не тянет.
Я думаю, что если бы перед ним сейчас разверзлась земля, и он воочию узрел все ужасы преисподней, его испуг был бы куда как меньше. Старик схватился за грудь, закатил глаза и кулем рухнул навзничь. А что такого я, собственно, сказал?

***

- Ты кто такой? Не шевелись, а то прирежу, - девчонка удивленно косилась на меня, продолжая одной рукой брызгать в лицо холодной водой своему спутнику, а другой приставила холодный острый предмет к моему беззащитному горлу. Мужик никак не желал приходить в себя.
- Чем это ты его так огрел? Он ведь и помереть мог, - она смотрела на меня более заинтересовано, чем пять минут назад.
- Тебе же легче было бы. Лучше быть одной, чем с таким уродом шарахаться, - мой слабый голос был слышен еле-еле, но она расслышала.
- Как это одной? – она удивленно воззрилась на меня большими черными глазами.
- Одной и всё, как я.
- Ты хочешь, чтобы я стала такой же, как ты? – что-то в ее тоне мне очень не понравилось, да и рука с острой железякой у моего горла как-то странно напряглась.
Я на всякий случай решил сменить тактику.
- Меня зовут Зак Холан, - я протянул ей руку. Она тонко взвизгнула и одним прыжком прямо с корточек отскочила от меня метра на два. Неужели я такой страшный?
- Не дотрагивайся до меня, ты, грязный герлик. Она подняла с дороги увесистый булыжник и, похоже, собиралась метнуть каменюку мне в голову с опасно короткого расстояния.
- Погоди, не надо, - мой тон был усталым и равнодушным, я сам был жалок и совершенно неопасен. Похоже, до нее дошло, что она видит перед собой совсем не того, кем по ее мнению я должен быть.
- Ты не герлик! – после минутного осмотра она вынесла свой вердикт.
- Надо думать, что я не Херлик, я же сказал тебе, я – Холан, Зак Холан.
- Герлик, а не херлик. Но это не значит, что ты Холан. Еще раз предупреждаю: не смей меня трогать.
- Смотри, по-моему, он шевельнулся, - я указал девчонке на ее спутника, про которого она, кажется, совсем забыла.
- И его не смей трогать, а то он точно скопытится, - здесь ее голос предательски дрогнул, и она хихикнула.
- Тебе точно не хочется, чтобы я его коснулся, - я умею выступать в роли змея-искусителя.
По ее чумазому лицу было видно очень явно, что она усиленно борется с искушением. Я же, в свою очередь, был готов к новой атаке на противного старикашку. Тяжелый вздох прервал ее мучения и лишил меня возможности сделать великолепную пакость:
- Маас, дрянь такая, где ты, поди сюда, я умираю, - на этого несчастного жалко было смотреть.
- Я здесь, хозяин, - громко сказала Маас, - уползи ты пока туда что ли, - прошептала она мне, махнув при этом рукой в тень храмового портика. Я послушно отполз.
- Что с вами случилось, хозяин? – спросила чертовка, хотя и так было ясно, что мужик минут десять провалялся в глубокой отключке.
- Говорил я тебе, что мне не стоит идти с тобой к Её Храму, чуял, что мне от этого плохо будет. Ты там всё? – он опасливо показал в дверной проем.
- Что вы! – притворно удивилась девчонка, - я услышала ваш крик и прибежала на помощь. Вот вода, попейте.
- Оттуда, - полувопросительно-полуутвердительно сказал старик, покосившись на темный храмовый вход, брезгливо сморщился, но пару глотков сделал.
- Можно я пойду? - робко спросила Маас. Он кивнул, снова скривившись.
Я уже был внутри храма и, что меня особо порадовало, смог весьма твердо стоять на ногах. Странно, но меня совершенно не смущала моя нагота. Еще более странно, что девчонку мое обнаженное тело тоже не шокировало. Она чуть ли не на цыпочках подкралась к камню, на котором я недавно лежал, благоговейно опустилась перед ним на колени и подняла голову. Твердым пристальным немигающим взглядом Маас смотрела на потолочную роспись. Я тоже туда смотрел, но видел лишь смутные тени вперемешку со световыми бликами. Даже недавние абстрактные пятна куда-то исчезли. Не знаю, что видела на потолке Маас, но взгляд ее вдруг стал каким-то затуманенным, и обильные слезы потекли из глаз. Она прекратила плакать также внезапно, как начала. Утеревшись рукавом грязного рубища, в которое она была укутана, и несколько раз шмыгнув носом, с чувством выполненного долга девчонка поднялась с колен и направилась к выходу. Я все это время стоял рядом с ней, но она меня не замечала, или просто мастерски игнорировала.
- Да, девушка в голубом платке была все-таки вежливей этой грязнули, - задумчиво проговорил я в спину уходившей Маас. Первый раз я как-то не обратил внимания на ее обостренный слух и феноменальную реакцию. А зря. Сотые доли секунды, и Маас уже стояла напротив меня со своей железкой наизготове.
- Повтори, что ты сказал, - передо мной стоял маленький злобный хищник, разъяренный и очень опасный.
- Иди-ка ты… куда шла, утомился я от тебя. – Я сел на мое недавнее ложе, скрючившись в позе буквы «зю». Мне было очень плохо.
- Почему ты сказал мне это? – она приблизилась настолько, насколько ей позволяло расстояние вытянутой руки с холодным оружием.
- Потому что она ухаживала за мной, когда я голый и больной валялся тут, - я похлопал по прохладному камню, - а ты все время машешь у меня под носом этой железкой и явно не прочь перерезать мое простуженное горло. Уйди, пожалуйста, очень тебя прошу.
- Ты видел Дочь здесь - в Её Храме? – более благоговейного тона мне слышать еще не приходилось.
- Какую еще дочь, - не врубился я.
- Дочь Ваятеля, - торжественно произнесла Маас, сделав перед моим лицом едва уловимое движение, похожее на танцевальный жест.




Глава 3.
О метаморфозах
голода информационного
в голод физиологический

       Резкий пронзительный свист, который издавала эта дикарка, звучал почти на уровне ультразвука. Ну если эти твари и после такого светопреставления не приползут, я буду сильно разочарован в способностях Маас. Свист оказался весьма результативным. Они приползли. Ащелы – это здешние тягловые животные. Сильно смахивают на бесхвостых крокодилов с сильно укороченными, но не менее зубастыми пастями. Кожа их темно-коричневого цвета, переходящая в бежевые оттенки на брюхе и внутренних сторонах лап, вдоль всего хребта растет жесткая, абсолютно белая щетина. Черные глазки, как пуговки на ножках, вращаются в разные стороны, независимо друг от друга. Глаз я насчитал пять, по радиусу всей конусовидной головы. Угол обзора этих тварей явно зашкаливает за привычные триста шестьдесят градусов. Ащелы проворны, выносливы, потребляют мало пищи, имеют крайне обидчивый и склочный характер. Эта пара – самец и самка. Имен у них нет. Маас, похоже не поняла моего вопроса, когда я спросил у нее, как зовут этих милых зверушек. С таким же успехом я мог поинтересоваться, как зовут булыжник под моей ногой, или вон то корявое деревце, растущее вдоль дороги. Эти твари Маас слушают более охотно, чем Дайнеша. Я быстренько окрестил ащелов - Любаня и Лёня.
       Дайнеш – хозяин Маас, он же Мастер Иллюзий, а Маас, соответственно, является его подмастерьем. Она очень талантлива. До того талантлива, что частенько ее способности заклинивает, и она увлекается работой с такой силой, что теряет над собой контроль, забывая кто она, что она, где она… Предыдущей ночью с ней как раз такой казус и случился. Маас втихоря от Дайнеша репетировала их новую Иллюзию. Мастер Дайнеш готовил ее специально к ежегодному празднику Схода Мастеров в местечке под названием Талита. Талита – Город Иллюзий, однако, такое странное название не мешает местным жителям раз в год собираться в этом месте на самое грандиозное шоу здешнего мира – Сход Мастеров.
       Я увязался за Маас и ее хозяином для того, чтобы хоть немного разобраться в происходящем. С грехом пополам мне удалось выяснить причину дикого испуга Дайнеша, - он принял меня за очередную Иллюзию своей ученицы, а Иллюзии-то, оказывается, разговаривать не умеют, они бесплотны и не осязаемы. И когда я решил завести с ним светский диалог, его испуг был сродни тому, как если с вами вдруг ни с того ни с сего заговорило бы ваше отражение в зеркале. Испугались бы?! То-то же. Дайнеш понял, что я не представляю ни угрозы, ни интереса, и позволил мне плестись с ними по дороге. Маас своим виртуозным свистом приманила ащелов, накинула на зубастую морду каждого по плетеной ременной уздечке, замотала концы уздечек на свое правое запястье и принялась копаться в тюках, притороченных к звериным спинам. Она наконец-то нашла, что искала, кинула мне какой-то сверток и покрепче затянула узлы на крепежных веревках. Я развернул сверток и обомлел: стильные кожаные штаны, тонкая батистовая рубаха и мягчайшие замшевые сапоги-ботфорты со сложной системой блестящих застежок.
- Это мне? – на всякий случай уточнил я.
- Нет, ему, - хмыкнула Маас, мотнув головой в сторону ащела Лёни.
Уважаю людей, имеющих чувство юмора. Еще больше уважаю щедрых людей. Девчонка бестрепетно отдала мне шикарную одежду, хотя сама «щеголяет» в жутком рубище.
- Это надо будет потом вернуть? – я сразу решил выяснить, насколько бережно стоит обращаться с этим маскарадным костюмом.
- Захочешь – вернешь, я все равно это не надеваю, - Маас повторила тот жест, который я уже видел в храме. В этот раз я был более наблюдательным и запомнил, как она это делает. Правой рукой она быстро провела по глазам, слева-направо, потом сдунула с ладони невидимую пушинку и тряхнула кистью, как будто та вдруг стала мокрой. Блин, да здесь так крестятся.


***

- Расскажи мне о Дочери Ваятеля, - попросил я у Маас, когда мы остановились на ночлег в неглубокой придорожной канаве. На наше счастье, сухой и почти уютной. Надо сказать, что за день пути нам попалось всего три селения. Да, места здесь безлюдные. Интересно, чем мы будем питаться. Ладно, это будет моим следующим вопросом.
- Дочь Ваятеля – это Дочь Ваятеля.
Я уже успел убедиться, что эта девочка от природы немногословна, но мне позарез нужны ответы на некоторые вопросы.
- Дайнеш, скажи мне, почему Маас не хочет говорить о Дочери Ваятеля?
- А чё ей об Дочери-то с тобой говорить, - ты же не женщина.
Спасибо, приятель, здорово все объяснил. Я призвал своих спутников к вниманию, прокашлялся и произнес краткую речь:
- Друзья мои, я пришел в ваш мир из другой реальности и ничего не знаю о здешней жизни: о государственном строе, о правительстве, о политике, экономике, культуре, религии, наконец.
Молчание грозило затянуться до утра.
- Ладно, я делаю вам выгодное предложение, - я заплачу за правдивые и подробные ответы.
- Че-е-ем? - зевнул Дайнеш.
- Информацией.
- Мне не нужно, - он улегся на кучу тряпья, выуженную из поклажи, повернулся на другой бок и через несколько секунд уже храпел.
- Маас? – без особой надежды поинтересовался я. Отблески пламени от костра, разведенного мною со всеобщего молчаливого согласия, плели свою причудливую сеть на ее антрацитовых волосах, алыми чертятами скакали в ее черных глазах. На миг мне показалось, что девчонка улыбается.
- Я не умею рассказывать, поэтому ты спрашиваешь, я отвечаю. Но прежде договоримся об оплате, - ты обещал.
- Какая информация о моем мире тебе нужна? – вдруг сейчас как начнет выведывать самые секретные земные тайны.
- Мне не нужна информация, мне нужна твоя помощь. В репетиции нашей Иллюзии.
- Что я должен буду делать? – вынужден признаться, что я был оч-чень заинтересован.
- Ты должен записывать все, что увидишь, а потом мне расскажешь. Слышал же, что хозяин сказал. Я слишком увлекаюсь, забываю все на свете.
- Маас, я не буду ничего записывать, я запомню. У меня очень хорошая память, и она никогда еще меня не подводила. А вот на свою грамотность я рассчитывать не могу. Не знаю, умею ли я вообще писать. И точно тебе могу сказать, что у меня дома разговаривают не на этом языке. Странно, что мы с тобой вообще друг друга понимаем.
- Это как раз самое обычное дело. К тебе снизошла Дочь, теперь ты избран.
- Для чего это я избран? - моя изощренная фантазия тут же нарисовала мне картинку: в скучном казенном зале мужчины и женщины подходят к большим деревянным ящикам, кажется, они называются «урны», бросают туда бумажки, которые, почему-то называются «бюллетени». Черт, что со мной происходит?! Куда уходят привычные понятия и названия? Все, что еще вчера я мог назвать «своей жизнью», сейчас теряет четкость, становится размытым и нереальным. Я начал яростно растирать виски, помотал головой, но просветление не наступило.
- Зак, ты уверен, что запомнишь мою репетицию? – голос Маас донесся до меня как сквозь туман.
- Прости Маас, я уже ни в чем не уверен.
- Тебе плохо? Кажется, я понимаю, почему, - она лениво поворошила веткой угли догорающего костра. – Дело в том, что в этом мире никому ничего не дается просто так. Не знаю, что ты просил у Дочери, когда беспомощный лежал на алтаре Её Храма, но, видимо, ты это получил. Взамен тебе пришлось пожертвовать частью своей Силы, - поэтому тебе сейчас плохо.
- Я ничего не просил у нее, я всего лишь задал ей один вопрос, - странно, но от сочувственного тона девчонки-подмастерья мне стало немного легче.
- Похоже, что задавать вопросы – твоё любимое занятие.
- Это точно.

***

- Рора, прикинь, какой прикольный сон я видел, - ощутимый тычок в бок заставил меня проснуться окончательно. Нет, только не это. Вонючая коричневая пасть бесцеремонно тыкалась в самые уязвимые части моего многострадального тела. Ащел Любаня, или это Лёня. Нет, это была самка. У нее над левым глазом небольшое светлое пятно. Спасибо Маас за вчерашнее предупреждение, что на ночь она развязывает и стреноживает травоядных ащелов, чтобы они могли мирно пастись. Но мне кажется, что с такими зубками этим рептилиевидным коровам самое место в каком-нибудь крупном террариуме.
- Блин, как жрать-то охота.
- Жри, раз охота.
Кто это сказал? Ага, Дайнеш. Умный какой выискался. Я еще вчера убедился, что съестных припасов у этих двоих наблюдается ноль целых, ноль десятых. Хорошо хоть бурдюк с водой имеется. Маас предусмотрительно набрала вчера в храмовом фонтанчике. Я, правда, так и не врубился, что это за фокус такой с исчезающим и появляющимся водоемом. А вопросы и ответы мы решили отложить на сегодняшний вечер. Прежде чем очутиться в Талите, нам предстояло провести еще одну ночь на свежем воздухе. На самом деле, я не имею ничего против ночевки у костра. Этой ночью я поспал нормально, даже Рору во сне видел. Кстати, вчерашние заморочки на тему «Что-то с памятью моей стало» прошли почти бесследно. Вот только есть хотелось невыносимо.
- Маас, с голоду умираю, пожрать бы чего, а, - как можно жалобнее заскулил я.
- На.
Не поворачиваясь ко мне, девчонка протянула свою грязную руку, в которой была восхитительная ароматная булка, еще теплая.
- С ума сошла, ты чего творишь, смерти моей хочешь?! – Мастер орал так, что рев испуганных ащелов не смог заглушить его воплей.
- Хозяин, он же до завтрашнего вечера и в самом деле загнется от голода, - девчонка привычно потирала плечо, на котором от удара Дайнеша, сейчас, должно быть, расцветал приличный синяк.
Еще вчера взаимоотношения этих двоих мне были абсолютно по круглому ударному музыкальному инструменту, но сейчас…
- Спасибо, - это я Маас, - на здоровье, - это я Дайнешу.
Получив от меня фирменный хук слева, мужик ненадолго ушел в свою местную нирвану.
- Ух ты, - Маас вскочила на ноги и почти точно повторила мое движение. Хорошо, что ее противником был воздух.
- Слушай, а ты прямо на лету схватываешь. И реакция у тебя что надо. Вот объясни мне, чего он опять на тебя наехал. Ему что - булки жалко?
- Булка тут ни при чем. Хозяину жалко Силу, которую я потратила на создание еды для тебя.
- К-как, - видимо, это прозвучало как «квак». Маас улыбнулась и покачала головой:
- Мы же договорились, - ждем до вечера.
- А я уже половину слопал, - так жаль было расставаться со вкусной булочкой, но после странного объяснения девчонки о происхождении моего завтрака я не рискнул продолжить трапезу. Повертев изрядно надкусанный ломоть в руках и не решаясь его выкинуть, я не нашел ничего лучше, как положить хлеб за пазуху.
- Правильно, оставь на вечер.
- Ты всерьез думаешь, что я на таких харчах дотяну хотя бы до полудня? – хмуро спросил я.
- Еду я делаю очень редко, но качественно. Ты ведь сыт.
Я подумал, что она задала мне вопрос и, решив поостроумней ответить на него, прислушался к своим ощущениям. Обалдеть можно: я реально был сыт. На душе чуть-чуть полегчало.

***
       
       Дайнеш не разговаривал со мной весь день, но никаких агрессивных выпадов в сторону Маас он больше не делал. Видимо, этот Мастер еще был способен кое чему поучиться. К вечеру второго дня своего пребывания здесь я сделал немаловажный вывод, - в этом мире нет одного постоянного светила. Местного аналога нашего старичка-солнышка на здешнем небе не наблюдалось. Вчера мне было как-то не досуг заниматься естественнонаучными наблюдениями. Знакомства с семейством ащелов, знаете ли, хватило. Сейчас до меня дошло, что утром я просыпался под лучами бледно-сиреневого света, к полудню он поменял свой колер на розовато-желтый, а к вечеру сумерки мерцали и вовсе подобием света, отражаемого нашими люминесцентными лампами. При этом на небе не было ни облачка, ни тучки. Никакого светила в течение дня там тоже не было. Спрашивается, где местный электрик или кто у них тут рубильник включает? Одни сплошные вопросы, и почти никаких вразумительных ответов. От этих переживаний я опять захотел есть. Машинально засунул руку за пазуху и достал изрядно помятый кусок утренней булки. Однако голос совести заговорил во мне громче голоса голода. Совесть прямо-таки верещала с оба средних уха: «Не будь такой свиньей, поделись с товарищами». Так как из товарищей в данный момент я наблюдал только Маас, то ей свой кусок и протянул. Она как-то странно покосилась на меня, при этом отрицательно покачав головой.
- Ага, видать остатки ума еще не порастеряла, - пробурчал впереди идущий Дайнеш. У этого пердуна что, - глаза как у ащелов. По большому счету мне было все равно. Я в три кусмана доел булку, не останавливаясь глотнул воды из бурдюка, притороченного на Лёнином боку и уже этаким сытым бодрячком продолжил путь. Ох уж мне этот избитый прием – литературное путешествие или образ дороги, как его называют филологи. Нет дороги – нет и нормального повествования о крутых приключениях. Так, кажется, принято считать с момента создания стариком Гомером его бессмертной «Одиссеи». Но эта дорога за неполные двое суток – вот где у меня застряла. Тут к безмерному удивлению Маас я с силой хлопнул себя по заднице. Нет ничего утомительнее, чем однообразный путь. Кругом сплошные поля с редкими чахлыми деревцами то тут, то там. На безумно далеком горизонте за два дня пути всего пять раз мелькнули какие-то строения. Путников за это время мы не встретили. Никто не обгонял нас, никто не попался нам навстречу. Я все же задал Маас вопрос о невероятной пустынности нашей дороги.
- Так весь народ уже десятый день как в Талите. На празднике.
- А вы опоздали что ли?
- Нет, - мы появимся там как раз вовремя. Наш день последний – двенадцатый. Хотя Смотр Илюзий начинается на закате, а Церемония Закрытия вообще под утро проходит. Сразу после Посвящения в Мастера Иллюзий.
- У тебя есть шанс получить посвящение на этом смотре?
- Шанс есть всегда, - отрезала Маас, и тут же тихо добавила, - только не знаю, один из сотни, или из тысячи.
       На вечернем привале нас окружала уже более живописная картина, - нынче мы расположились под деревом. Ствол этого корявого представителя здешней растительности был так изломан и скукожен, что у меня создалось впечатление, будто бедное дерево в раннем детстве переболело древесным полиартритом. На самой макушке среди остатков подсыхающей листвы висел какой-то крупный плод.
- Это съедобно? – как совершенно невоспитанный ребенок я ткнул пальцем в некое подобие гандбольного мяча призывного тёмно-оранжевого цвета.
- Ну и ну, малой, и как это ты его узрел?! Суюколь не едят, его пьют, - неожиданно отозвался Дайнеш, о чьем существовании я почти забыл. – Если сможешь достать плод, я дам тебе еду, - его тон был подозрительно дружелюбным, я бы даже сказал, заискивающим.
       Маас, низко опустив голову, глядела себе под ноги, при этом руки она засунула поглубже в карманы. Но сквозь тонкую ветхую ткань ее одеяния можно было наблюдать, что кисти рук заметно подрагивают. Девчонка пытается скрыть сильное волнение.
- Здесь же невысоко, залез бы сам. И зачем тебе сейчас тратить силу на создание еды для меня? Ты же сегодня утром чуть не прибил Маас из-за малюсенькой булки?
Эх, дядя, не умеешь ты врать, глазки-то твои хорьковые так и бегают из стороны в сторону. Пока Дайнеш мямлил что-то невразумительное про запрет покидать эту бренную землю на расстояние выше пяти метров, я уже скинул свои щегольские сапоги и через мгновение сидел почти на самой макушке суюколевого дерева.

Глава 4.
Баллада о Волке

       Дайнеш разочарованно сопел, укрывшись рваным лоскутным одеялом. Спал он или нет, меня мало волновало. Хотя по заверениям Маас после хорошего глотка суюколевого сока Мастер должен дрыхнуть как париста. Видимо, это местная разновидность сурков.
- Хорошо, что ты ему только один глоток дал, от второго он бы тут такое устроил.
Из слов Маас я понял, что плоды суюколевого дерева – единственный местный источник мощного стимулятора. Сока одного плода достаточно, чтобы напоить пятьдесят Мастеров с их подмастерьями до состояния «полной гармонии с продуктами их Иллюзий». Я недоверчиво хмыкнул:
- То есть ты хочешь сказать, что если я дам Дайнешу еще один глоток, а ты создашь Иллюзию уважаемой нами Девы, то он с ней обниматься полезет?
- Не кощунствуй, Зак. Хотя вывод верный.
Я вспомнил реакцию Мастера во время нашей встречи на пороге храма и недоверчиво пожал плечами.
- Знаешь что, давай махнём по глотку, и ты сам убедишься, что я не вру.
Предложение девчонки показалось мне весьма конструктивным. И мы с ней сделали это!

***

- Ох, Зак, замолчи, я больше не могу, ха-ха-ха, - Маас валялась под деревом, согнувшись в приступе дикого хохота. Дома я дал бы в глаз тому шутнику, который вздумал бы смешить симпатичную девчонку петушиным криком. Я на полном серьезе объяснял Маас, что животные и растения наших миров разительно отличаются друг от друга. Здесь было пять видов птиц. ВСЕГО ПЯТЬ. И все они живут в небе, ни одна никогда не опускается на землю, гнездятся на немногочисленных деревьях. А я сейчас пытался изобразить птицу, которая летать не умеет, живет среди людей и громко кричит «ку-ка-ре-ку». Ничего смешного я лично в этом не видел. Наверное потому что был абсолютно трезв, а Маас была в зюзю пьяной. Я тоже испробовал свои два глотка жгучего как красный перец суюколевого сока, но результат получился совсем не тот, о котором меня предупреждала Маас. Суюколь подействовал на меня как… мощное слабительное. Пронесло так, что оба ащела, за которыми я прятался, чуть не умерли от разрыва своих восьми сердец, когда услышали божественные звуки, издаваемые моим организмом. Какое счастье, что я принял самую малость.
       Протрезвела Маас достаточно быстро. И никаких неприятных последствий в виде похмелья или головной боли от воздействия суюколя у девчонки не наблюдалось. Просто у нее как-то резко испотрилось настроение. Она погнала меня подальше от дерева в темное ночное поле. Я имел весьма смутное представление и о самой репетиции, и о своей роли в ней, но перечить злобствующей Маас не посмел. Как никак, моя помощь – это единственный шанс получить от маленькой пьянчуги ответы на все мои вопросы.
       На сказочно красивой лесной поляне, залитой серебряным лунным светом, два рыцаря в черных доспехах нещадно лупцевали друг друга мечами. Вот один из них не сумел отразить стремительный удар, и узкий клинок его соперника с жутким звуком пробивания живой плоти вошел в узкую глазную щель шлема. Падая на землю, побежденный рыцарь в яростном предсмертном порыве выхватил из сапожных ножен стилет и метнул в своего убийцу. Стилет вошел аккурат в место соединения латного нагрудника и железного ошейника, призванного защищать рыцарское горло. Захлебываясь черной кровью, хлестающей изо рта, второй рыцарь упал рядом со своим соперником.
       Не вынеся трехчасовых издевательств над своей и без того потрепанной психикой, я закрыл глаза и зевнул во всю глотку. Иллюзия рыцарского боя была классной, когда я смотрел на это в первый раз, во второй я заметил пару мелких шероховатостей, сейчас, если только я не сбился со счета, шел девятнадцатый дубль, и меня уже слегка подташнивало.
- Уф, с этой сценой достаточно, сейчас минут десять передохнем и продолжим, - Маас грохнулась рядом со мной на пожухлую траву и устало откинулась на спину, подложив руки под голову. Я откашлялся и робко начал высказывать справедливые критические замечания:
- Сюжет этого спектакля избит и затерт до дыр. Два родных брата распсиховались друг на друга из-за одной смазливой девицы, поубивались на честном рыцарском поединке, а девушка с горя закололась кинжалом на берегу живописного лесного озера, где от смертельных ран , нанесенных друг другу, и пали рыцари-братья. Теперь она в виде одинокого малютки-приведения бродит по окрестным лесным полянам и показывает случайным путникам сцены из своей несчастной жизни. Вроде все.
- Зак Холан, - удивленно воззрилась на меня девчонка, - как ты смеешь насмехаться над шедевром великого Мастера Иллюзий Дайнеша Четвертого?
- Тот оборванец, что упился моего дармового чудо-сока и дрыхнет сейчас без нижних конечностей, - он еще и Четвертый?
- Спятил что ли? Этот просто Дайнеш, его мама в честь Великого Мастера назвал. А Дайнеш Четвертый жил…м-м-м, столетий двенадцать назад. Моя прабабка видела в Талите почти все его Иллюзии, - гордо припечатала Маас.
- Ты хочешь сказать, что твоя прабабка жила тысячу двести лет назад? У тебя по математике какие оценки?
- Не понимаю, о чем ты, но предупреждаю, - не зарывайся! Моя прабабка умерла семь столетий назад, в возрасте двух с половиной тысяч лет, бабушка жива до сих пор, правда, сильно болеет и вот-вот покинет этот скробный мир, – девчонка тяжело вздохнула, - а мама ушла из жизни пятьдесят один год назад, и в восемь лет я осталась круглой сиротой.
- Тебе не может быть пятьдесят девять лет, - сказанное ею не укладывалась в моей голове.
- По твоим меркам я чуть-чуть постарше тебя, примерно как Аврора.
За два дня пути я рассказал дев… рассказал Маас о своей семье. Она внимательно слушала меня, но про своих родственников не сказала ни слова.
- Прабабушка, бабушка и мама – это ясно, а прадед, дед и отец, - мужчины-то в вашем роду были? – я все равно буду считать ее девчонкой. Да она сама себя таковой ощущает.
- Я ничего не знаю о мужчинах. Мужчин в моей жизни нет, не было и не будет, - Маас поднялась с земли и, смачно захрустев косточками, по-кошачьи грациозно потянулась. – Продолжим.
Проглотив свой ехидный вопрос о том, как же быть с ненаглядным Дайнешем, который по моему разумению, все-таки является мужчиной, хотя и очень древним, - ведь на вид ему было между сорока пятью и пятьюдесятью. Но вовремя спохватился. Однако, кое-что выснить у Маас все-таки надо.
- Расскажи мне о завтрашнем выступлении и посвящении в Мастера Иллюзий.
- Ладно, слушай. Ты уже знаешь, что в Талите подобные представления устраиваются раз в год. Нынче я буду участвовать в Сходе Мастеров уже… в сорок шестой раз. Двенадцать Мастеров Иллюзий состязаются между собой. Им помогают подмастерья. Состязания проходят в последнюю - тринадцатую ночь Схода Мастеров. Мастер, чья Иллюзия будет признана лучшей, имеет право провести Обряд Посвящения для своего подмастерья. Но за последние семь лет по единогласному решению Совета Схода не было проведено ни одного Посвящения, - Маас перевела дух и сделала несколько глотков воды из предусмотрительно захваченного нами бурдюка. Она не привыкла много разговаривать. На разговоры тоже надо тратить Силу, совсем немного Силы. На разговоры её уходит гораздо меньше, чем на создание еды. В эквиваленте примерно так: двадцать часов оживленной беседы взамен одной утренней булки. Пока что мы с Маас беседовали с полчаса. Даже на приличный кусман не наговорили. Есть мне захотелось как-то вдруг и очень сильно. Но я не рискнул прерывать девчонку.
- Надеюсь, что в этот раз нам повезет, и мы станем свидетелями чьей-нибудь победы. В прошлом году Дайнешу дали зеленую ветку. Пятое место, – пояснила она на мой недоуменный взгляд.
- Маас, а почему первое место так давно никому не присуждали?
- Это грустная история. Сила, питающая Мастеров, с каждым годом слабеет. Поэтому все вокруг вот так, - она обреченно развела руками. – Ты не представляешь, каким прекрасным раньше был мой мир.
- А ты покажи, - разухарился я.
- Не могу, - она виновато пожала плечами, - Силу надо беречь. Вдруг завтра случится чудо, и я смогу…покажу им… докажу им всем!
- Маас, не обижайся, ты здорово делаешь Иллюзии, но сюжет вашей истории – полный отстой. Что такое отстой? Ну это когда чего-то не хватает. Не сильно цепляет вся та красота, которую ты устраиваешь. Я, конечно, сперва обалдел. Мне очень понравилось. Но ты прикинь, сколько столетий ваш Совет смотрит на это шоу, а сюжеты, как ты говоришь, все одни и те же. Рыцари в смертном бою, суицидные красавицы, реликтовые чудища, которым не дают помереть собственной смертью. Скукотища же.
- Мне кажется, что это не твоего ума дело. Страшно представить, что будет, если в моем мире все начнут что-то новое предлагать. Мастера Металла, например, предложат по-новому закаливать сталь для Земледеловых плугов или Охотничьих ножей, и этой стали не будет износа, а Мастера Рудных Дел при этом останутся без работы и умрут с голода. Или вдруг Мастера Кулинарии начнут по новым рецептам еду готовить, и все мои соотечественники дружно засядут в той самой позе, в которой ты сам недавно сидел.
- Мне показалось, что ты не заметила, - надо же было так не вовремя покраснеть, необходимо срочно менять тему разговора, - судя по количеству конкурсных дней, у вас тут двенадцать мастеровых гильдий.
- Гильдий двенадцать, но выступают на Сходе только одиннадцать. Церемония Открытия Схода проходит в Первую ночь, на ней выступают те Мастера, чьи Иллюзии получили до зеленой ветви в трех предыдущих Сходах. Десять лет назад мы с хозяином тоже участвовали в Церемонии Открытия. Это было нашим триумфом, - в ее голосе звучало столько гордости, что мне даже стало немного завидно. - В первый день Праздника Мастер Распорядитель кидает Жребий, в каком порядке выступать Гильдиям. И Выступления начинаются со Второго дня. Кстати, Гильдия Иллюзий в Общем Жребии не участвует. Для нас особые условия. Мастера Иллюзий всегда выступают последними. Собственно, наши Иллюзии – и есть главная суть Праздника.
- Почему ты так думаешь? – скептически хмыкнул я.
- Это не я так думаю, это все так думают, - ну и категорична же в своих суждениях эта оборванка.
- Ладно, идем дальше.
 Я начал загибать пальцы:
- Мастера Иллюзий, Мастера Металла, Мастера Кулинарии, Мастера Рудных Дел – это четыре, а остальные.
- Ага, ты еще не выполнил то, о чем мы договаривались, а уже вопросы задаешь. Ладно, не дуйся, загибай дальше – Мастера Земледелия, Мастера Охоты, Мастера Спирали, Мастера Стихий, Мастера Камня, Мастера Верха и Мастера Низа.
- Так это одиннадцать.
- Последняя гильдия – тайная, я не могу о ней говорить.
- Ладно, так и отметим – Мастера Тайны.
- Да ты и впрямь с головой не дружишь! Их нельзя называть вслух, - Маас повторила свой ритуальный жест и уставилась на меня как налоговый инспектор на чепешника, который за пять лет ни одной налоговой декларации не сдал, - откуда ты узнал?
- Что узнал? А, это ты про двенадцатую гильдию, да черт с ней, ты вот лучше скажи мне, чем занимаются Мастера Спирали, Мастера Верха и Мастера Низа.
- Сперва репетиция!

***

- Зак Холан, скажи мне, что ты… как это…прикалываешься! Нельзя же взять и за один миг поменять всю свою жизнь. Для меня Иллюзия – это не просто создаваемые мною красивые живые картинки, для меня – это и есть жизнь. Я могу не есть больше месяца, не пить почти неделю, не спать по трое-четверо суток, но я и дня не проживу без своих Иллюзий. Если я опозорюсь на празднике, то от этого пострадаю и сама, и Мастера Дайнеша подведу. Меня навсегда лишат Привелегии Иллюзий, а хозяина на долгие годы отстранят от участия в Сходе. Для нас – это смерть.
- Неужели человек не может перейти из гильдии в гильдию?
- Может, но я только одну… одного такого человека знаю. На Иллюзоре это не принято.
- Спасибо, что наконец-то призналась, как называется твой мир. Иллюзор – красиво.
- Если бы вчера на дороге ты встретил Мастера Стихий, то сейчас бы говорил: «Дождеро – красиво». А если бы столкнулся с Мастерами Металла, то сейчас Иллюзор был бы для тебя Жельдором.
- Так, Дождеро – это, видимо, что-то, связанное с дождем, а Жельдор?
- Ну что тут непонятного?! Мастера Стихий делают дожди – отсюда Дождеро, Мастера Металла делают жельдо – отсюда Жельдор, мы делаем Иллюзии – отсюда Иллюзор.
- Ну что вы за люди такие, даже в названии своего мира не можете прийти к согласию.
- Зак, повтори еще раз свою Иллюзию. Она так не похожа на все, что я слышала и видела раньше.
- Так я не понял, тебе понравилась моя баллада или нет.
- Не знаю. Она…цепляет.
Молодец, девочка, я тебя еще не таким словечкам обучу! А то, понимаешь ли, «жельдо» какие-то.
- Садись удобней, я сейчас буду декламировать. С чувством, с толком, с расстановкой…Жаль, что без Иллюзий.


Баллада о Волке
       Эпиграф:
       С большою нежностью – потому,
       Что скоро уйду от всех, -
       Я всё раздумываю, кому
       Достанется волчий мех…
       М. Цветаева

       Король с Королевой наследника ждут,
       В их замке старинном готовится пир.
       С рассвета до ночи служанки снуют,
       И пенится в бочках забористый сидр.

       Гостей именитых блистают наряды,
       Пажи, царедворцы, борзые собаки,
       Интриги и шпаги, и редкие яды.
       И Шут с Менестрелем уж те забияки

       Затеяли драку, потом помирились,
       Подрались опять и как черти напились.
       В тот вечер все славно так повеселились.

       
       А ночью дворец посетила Беда,
       Родив, Королева, тотчас умерла.

       Принцесса светла, синеока, красива,
       Но так одинока при людном дворе.
       Ни игр, ни нарядов она не просила,
       И слова не молвит при мрачном отце.

       Король горевал по умершей жене,
       Судьбу проклиная за страшные муки,
       Часами лежал на могильной плите.
       Охота – одно лишь спасенье от скуки.

       Король приказал обучить и Принцессу
       Науке охоты – науке убийства,
       В седло по-мужски и по дикому лесу,
       На морде коня уже пена повисла.

       Стрела с тетивы устремилась в полет,
       Красавца-оленя агония ждет.
       Косуль, кабанов, мелкой дичи без счета
       Добыла принцесса, - вот это охота!

       А папа-Король лишь волчицу убил.
       Волчат егерь в клетку потом посадил,
       Чтоб стравливать с ними охотничью свору,
       И волчьих щенков поубавилось скоро.

       Один из пяти в драках выжить сумел,
       Как ветер он быстр и как молния смел.
       Всерьез опасались его егеря, -
       Двум горло порвал, а прибить-то нельзя.

       Одну лишь Принцессу к себе подпускал,
       Как комнатный песик пред нею скакал,
       То руки оближет, то ухом потрется,
       Принцесса в народе уж ведьмой зовется.

       Однажды под утро с веселой гулянки
       Брели два приятеля – Шут с Менестрелем,
       Привиделось им, может быть, и по пьянке,
       Что Волк и Принцесса над лугом летели.

       «Она, словно фея в предутреннем свете,
       Держась за загривок матерого волка,
       Стрелою неслась, и вуаль будто ветер
       За нею вдогонку летела с пригорка!»

       «Мы сразу трезвёхоньки стали, ей-ей,
       Ведь этот волчара был тут же при ней», -
       Друг друга сбивая, болтали друзья,
       А тайная служба свой хлеб ест не зря.

       Голубчиков уж к Королю волокут,
       И Главный Советник, сморчок, тут как тут:
       «Как смели вы против Принцессы болтать?!
       Эй, там, поживей палача нам позвать!»

       «Ах, смилуйтесь, сир, - Менестрель завопил, -
       Я это вот с луга с собой прихватил».
       «Что это за шлейф? – хмурит брови Король.
       Вдруг голос Принцессы (а в голосе боль):

       «Я ночью вуаль на лугу потеряла».
       «Она там летала и это признала!» -
       Шепнул кто-то громко в придворной толпе,
       И глас короля прогремел в тишине:

       «Принцессу в темницу, на воду и хлеб,
       А вместо постели ей шкуру стелите,
       Вы с волка ее побыстрее снимите,
       Чтоб были они неразлучны вовек».

       В темнице Принцесса томилась недолго,
       Пощады просить у отца не желала,
       На теплую шкуру убитого Волка
       Безвольное тело Принцессы упало.

       В ночь погребения Король видит сон:
       К нему Королева приходит, и он
       Стремится к возлюбленной всею душой,
       Но волчьим становится облик родной,

       И молвит Волчица, кроваво ощерясь:
       «Ты душу мою поселил в тело зверя,
       Молился на камне могильном моем,
       Теперь мы с тобою вдвоем запоем

       Тоскливую песнь погребального плача, -
       За гибель невинных детей эта плата!
       Отныне ты будешь Король у волков
       Навеки в заклятии страшных оков!»

       Слуга поутру в почивальню зашел,
       Лишь волчьи следы на постели нашел.

       И часто под утро по мокрому лугу
       Бредут два приятеля, споря друг с другом,
       Под звездной тропою Принцессы и Волка
       Беседы ведут философского толка!



Глава 5.
Аллергенная Амёба
На Базука смотрит строго
(если вчитаться, то не такая уж и бессмыслица)

       Странное ощущение охватило меня, когда наша несвятая троица выползла из-за поворота дороги, - я увидел Талиту. Это был огромный палаточный лагерь. Холмистая местность, по которой мы брели большую часть сегодняшнего дня, незаметно перетекла в почти гористую. Окрестный пейзаж стал немного живописнее, воздух потеплел на пять-шесть градусов, а травяной покров вдоль дороги приобрел более сочный цвет. В обширной предгорной долине, расстилавшейся под нашими ногами, пёстро-лоскутным морем колыхался славный город – Талита. Здесь нам сегодня поздним вечером или ночью, - как падет жребий, - предстоит воплотить в жизнь мой грандиозный план по трансляции Великой Иллюзии Мастера Дайнеша и его подмастерья. Целых полдня я буквально по крохам выуживал у Маас интересующую меня информацию. Как и обещала, Маас ничего не рассказала по доброй воле, - я спрашивал, а она отвечала. И чуть ли не на каждый второй вопрос ответом мне было равнодушное молчание. Может быть она не знала, что ответить, может быть, не хотела отвечать, - сказать сложно. На лице у этой упрямицы прочитать ничего не возможно, - непроницаемая индейская физиономия. Кстати, о внешности, - а ведь Маас, и правда, похожа на коренных северо-американских женщин. Длинные густые черные волосы, давно немытые, прямыми прядями спадают до пояса. Настороженный взгляд черных, слегка раскосых глаз как бы предупреждает тебя: «Я хищник, а ты – моя жертва». Все видимые части тела имеют оттенок старой бронзы, а лицо – самая затемненная деталь ее облика. Но естественный цвет кожи этой дикарки имеет нормальный телесный оттенок, как у меня, или чуть потемнее. Откуда знаю? От ащела.
       Любаня, зверюга такая, все сегодняшнее утро вела себя отвратительно. Брыкалась, упиралась и то и дело останавливалась на дороге, упрямо не желая идти вперед. К обеду причина ее поведения вылезла наружу, - это был маленький ащел. Я заорал от испуга, когда увидел под ногами крохотное слизистое тельце. Подумал, что ночью она кого-то съела, а сейчас решила опорожнить свой бездонный кишечник. Глядя на эти жуткие зубастые пасти, я совершенно терял из виду тот факт, что ащелы исключительно травоядны.
- Хозяин, радость-то какая! Теперь нам есть, чем заплатить за въезд в Талиту, - кричала довольная Маас, скидывая с себя свою замызганную куртку. – Ах ты, моя красавица, дай я тебя поцелую, - утерев рукавом куртки слизь с новорожденного, она бережно завернула детеныша. При этом Маас оставалась лишь в коротких полотняных штанах неопределенного цвета. Торс был голый, потому что под курткой у нее ничего не обнаружилось. Единственная мысль, мелькнувшая у меня при взгляде на ее обнаженную грудь, выглядела примерно так:
- Ну и скелетина!
Маас была не просто худой, она была почти прозрачной. Совершенно непонятно, за счет чего в этом теле держится жизнь. Когда суматоха с детенышем улеглась, Маас наконец-то соизволила одеться. Она тщательно перебрала всю поклажу и вытащила точно такую же куртку, что была на ней до этого. Я не выдержал и съязвил:
- Еще хуже шмоток не нашлось?
В долгу она не осталась:
- Те, что еще хуже, сейчас на тебе.

***
       
       Зря я к ней цепляюсь. Может быть, она из местных неформалов. Спасибо, что хоть разговаривает со мной. Дайнеш после моего отказа дать ему еще глоточек суюколя, перестал меня замечать. Так как после происшествия с ащелами настроение у девчонки заметно улучшилось, я рискнул начать свои расспросы. Потом свел воедино все ее ответы и получил несколько размытую картину жизни местных обитателей.
       Мир Иллюзор, будем уж называть его так, как называет его Маас, был очень-очень древний. Жителей на Иллюзоре осталось совсем немного, - около ста пятидесяти – ста шестидесяти тысяч. Дети у местных обитателей рождаются крайне редко. Маас, например, видела лишь троих, рожденных после нее. Разделение между жителями почище, чем кастовое деление у индусов. Разбивка каждого члена общества по принадлежности к той или иной мастеровой гильдии стала мне ясна еще вчера. Но Маас спокойно объяснила, что мужчины и женщины ее мира также четко делят между собой права и обязанности, территорию проживания, детей и даже богов. Мужчины забирают у матерей в свои жилища мальчиков, достигших трехлетнего возраста. Девочки остаются на женской половине мастеровой общины до момента их готовности покинуть родной дом. У кого-то этот момент наступал достаточно рано, лет в сорок – пятьдесят. Кто-то оставался в родных стенах всю жизнь. Институт семьи на Иллюзоре отсутствует полностью. Никаких браков, никаких разводов, никаких измен, никаких проблем. А как же любовь? А любовь здесь есть, но случается она всего раз в году. Для любви на Иллюзоре выделяется целых двенадцать дней и тринадцать ночей – ежегодный Сход Мастеров. На мой вопрос, почему Дайнеш с Маас не прибыли в Талиту к первому дню Празднества, она удивленно пожала плечами:
- Хозяину любить уже поздно, мне еще рано, а за каждый день проживания в Талите надо отдать столько Силы, что на пять полных Иллюзий хватит. И денег у нас с Мастером почти нет, даже за вход в город не хватало, хорошо хоть теперь появился детеныш, мы обменяем ее на входные реттены.
- Зачем кому-то в Талите во время праздника возиться с детенышем ащела?
- А никто с ней возиться и не будет, мясо новорожденного ащела – деликатес, любой трактирщик даст за него хорошие деньги. После уплаты за реттены еще половина останется.
- Отдать на жарку это маленькое чудо? – я поперхнулся и долго кашлял. – Маас, послушай, а сколько нам дадут за почти целый плод суюколя?
- Как за стадо ащелов.
- Нехило.
- Ты только хозяину о продаже плода пока не говори. Хотя рано, или поздно он все равно узнает. Расстроится-а!
После договоренности о продаже суюколя вместо маленького ащела мы с Маас немного отвлеклись от нашей игры «вопрос - ответ», потому что для малышки надо было придумать имя. Маас неожиданно выдала свои варианты:
- Пусть она будет Амёба или Ал-лер-гия!
- А-а, э-э, почему? – только и смог промямлить я, как только ко мне вернулся дар речи.
- Потому что красиво! У нас таких слов нет, - Маас нежно поглаживала малышку по едва пробивающейся щетинке.
- Зря я тебе вчера лекцию на биологически-медицинскую тематику читал. Ты хоть поняла, кто такие амёбы и что такое аллергия?
- По-твоему я тупая? – как ей идет этот злобный оскал.
- Конечно, нет. Может быть, мы все-таки рассмотрим другие варианты? Муська или Мурка, или Баська, хотя нет, мне тут для полного счастья еще Баськи не хватало. Маас, чтобы было почти по-твоему и чуть-чуть по-моему, давай назовем ее Мёба. Специалисты утверждают, что кошек надо называть словом из двух слогов.
- Кто такие кошки? – заинтересовалась Маас.
       Вчера я долго и подробно объяснял ей, кто такие волки. Она вроде бы поняла, несмотря на то, что ее вопрос о появлении этих самых волков на нашей планете запарил меня по полной программе. Пришлось прочитать ей краткую лекцию о возникновении Земли и жизни на ней. Так Маас узнала про амёб, волков, собак и аллергию. Сейчас пришла пора рассказать ей о кошках.
- Ладно, парень, я тебя прощаю, - Дайнеш оттер слезы с лица. Маас продолжала трястись в приступе неудержимого хохота. Теперь эти двое знают, кто такие кошки.
       Последние двадцать минут я самозабвенно в лицах и пламенных монологах изображал свою нелегкую многомесячную борьбу с Басей. Особенно, на мой взгляд, мне удались реплики Баси.
***
       
       О сути работы Мастеров Верха, Низа и Спирали Маас объяснила мне весьма поверхностно. Если Мастера Камня отвечают в этом мире за строительство, Мастера Охоты за добычу, обработку и продажу мяса и шкур диких животных, Мастера Иллюзии за все виды искусства, Мастера Стихий, соответственно, за регулирование погодных условий, то Мастера Низа отвечают за продукт, к созданию которого свои руки они не прикладывали, так же, впрочем, как и Мастера Спирали. Что касается Мастеров Верха, то, по-моему, эта бригада тут устроилась лучше всех. По каким-то необъяснимым законам здешней физики ни один житель Иллюзора не может подняться от земной поверхности на высоту более пяти метров. Пересекать этот пятиметровой барьер позволяется лишь Мастерам Верха. Они были верхолазами, кровельщиками, строителями культовых сооружений, наподобие Храма Дочери Ваятеля, в котором я впервые открыл глаза в этом мире. Главная особенность работы Мастеров Верха состоит в ремонте крыш имеющихся жилых домов, общинных зданий Мастеровых Гильдий и Храмов Дочери Ваятеля. Храмов самого Ваятеля на Иллюзоре нет. Зачем же пытаться изваять что-то в честь того, кто сам является Великим Ваятелем. Чтобы насмешить его этими пустыми попытками? Или обидеть? Или рассердить?
       Мастера Низа отвечают за водоснабжение Иллюзора. На поверхности этого мира не протекает ни одной реки, на плещется ни одно море, ни одно озеро, не журчит ни один самый захудалый ручеек. Вся вода внизу, - под землей. Она очень ценна, потому что ее, как и Силы, в этом мире с каждым годом становится все меньше и меньше. Мастера Низа отвечают за правильное и справедливое распределение влаги.
       Самое невероятное занятие у Мастеров Спирали, - они следят за карьерой каждого взрослого члена всех Мастеровых гильдий. Этакий всемирный отдел кадров. Бредовое, на первый взгляд, занятие Мастеров Спирали при более тщательном рассмотрении имеет весьма существенное обоснование. Мастера Спирали – беспристрастны. Их нельзя подкупить, их бессмысленно шантажировать, они всегда честно и прямо скажут всему обществу, кому когда какое место в той или иной Гильдии следует занять. По результатам работы, по достижениям, по количеству убитой добычи или собранных злаков, или вовремя вызванных дождей, или качественно выполненных Иллюзий, или еще чего-то не менее полезного. Я не узнал абсолютно ничего лишь о Мастерах Тайны. Зато мне стало понятно, что ежегодный Сход в Талите был предназначен как раз для очередного сдвига в карьерной спирали всех Гильдий. Молодцы ребята, - умеют совмещать приятное с полезным, - ежегодный отчет о проделанной работе скрестили с веселым праздником. К окончанию земледельческих работ каждая Гильдия обязана отобрать и послать в Талиту двенадцать своих самых лучших Мастеров с их подмастерьями. Гостей же при этом могло прибыть сколько угодно, - благо, что Талита была городом шатров. До Талиты Мастера добирались кто как мог, чаще всего целыми компаниями, и лишь такие закоренелые индивидуалисты, как Дайнеш, предпочитали путешествовать без коллег. Подмастерье не в счет.
       Талита - очень-очень странный город. Во-первых, на этом празднике все были абсолютно трезвыми, но веселыми; во-вторых, здесь в отличии от многих виденных мною палаточных городков было очень красиво, уютно и чисто; в-третьих, в этом городе я стал богачом; и в-четвертых, в Талите я нашел новых друзей.

***
       
       В страшной суматохе и дикой спешке Дайнеш разгружал своих ащелов. Маас путалась у него под ногами, а я сидел неподалеку, держал на коленях малышку Мёбу и потихоньку скармливал ей пучки свежесорванной травы. Дайнеш с Маас наконец-то сгрузили и развернули старую выцветшую палатку. Назвать палатками все здешние легкие сборно-разборные жилища можно лишь с очень большой натяжкой. Это, скорее, пятиугольные коробочки, разных расцветок и размеров. На мое предположение о магическом влиянии пентаграммы старый Мастер непонятно ответил:
- Дело не в количестве углов, а в их равнозначности по отношению к источнику Силы.
Вообще, за последние часы отношения между мной и Дайнешем можно было назвать почти приятельскими. Жаль, что очередных военных действий ждать осталось недолго, - все равно он узнает о таинственном происхождении моего солидного капитала. Еще на подходе к городу я отстал от своих спутников и заглянул в придорожный трактир, расположенный в ярко-зеленой «коробочке-палатке» внушительных размеров. Пахло оттуда изумительно. Из посетителей в обеденном зале был лишь одинокий подмастерье какого-то Мастера Металла. Я распознал его по куче сваленного в углу ржавого сельскохозяйственного инвентаря, мало чем отличавшегося от земных серпов, вил и кос. Парень лениво собирал все это в объемный мешок, шепотом ругаясь и поминая все тех же загадочных герликов. При этом он умудрялся жевать изрядный кусок какой-то мало понятной, но вкусно пахнущей еды, видимо, купленной тут же. Глотая слюни и почти падая в голодный обморок, я с большим трудом дождался ухода этого слюнявого толстомордого молодчика.
       Маас дала мне самые тщательные наставления по поводу стоимости суюколя и, главное, придумала историю его добывания. По ее легенде я был подмастерьем Мастера Верха по имени Кверт. Этого Кверта не могло быть в Талите, потому что сейчас он со сломанной ногой лежал в трех неделях пути отсюда в какой-то деревушке, где Дайнеш с Маас останавливались во время своей долгой дороги. Оказывается, они шли в Талиту больше месяца. У Кверта было три подмастерья, поэтому одного из них он мог на вполне законных основаниях отправить в Талиту для продажи суюколя. Только Мастера Земледелия могут заниматься выращиванием суюколевых деревьев, но из-за местного закона тяготения они не в состоянии забираться на макушки, и в связи с этим вынуждены приглашать Мастеров Верха для снятия самых верхних плодов. Так что один суюколь в качестве платы мог попасть и к Кверту. Маас призналась мне, что на ее довольно долгой памяти моя находка была единственной. Слишком ценным продуктом был сок суюколя, чтобы рачительные Земледелы могли проворонить такой крупный плод.
- А мне кажется, что в этом нет ничего странного, - я сел на свой любимый конек «вселенского диссидентства», - просто когда собирали урожай, в густой листве плод не заметили.
- Не будь дураком, Зак, - урожай как раз и собирают, когда почти все листья опадут. Именно тогда сок суюколя считается созревшим. И меня очень настораживает, что какой-то бестолковый мальчишка мог так запросто увидеть, а, главное, достать такую ценность. Ты не имеешь никакого отношения к Мастерам Верха, а так высоко могут лазать лишь они.
На «дурака» и «бестолкового мальчишку» я обиделся, и мы молчали почти целый час. Думаю, что за этот час Маас вознесла не одну молитву Дочери Ваятеля. И понимаю, что просто достал девчонку своей болтовней.
       Сейчас я стою перед хозяином трактира – Мастером Кулинарии, угрюмым седовласым дядькой, сильно похожим на кого-то, кого я знал в той жизни.
- Сколько ты хочешь за него? - наконец-то проговорил он, продолжая и так, и эдак разглядывать слегка вытянутый оранжевый плод. Он только что не куснул его.
- Сколько вы можете за него дать?
- Он вскрытый.
- Но вы же понимаете, что оттуда взяли всего три глотка, - настороженно проговорил я, опасаясь сильного сбивания в цене.
- Я бы сказал, три с половиной глотка, - еще раз демонстративно взвешивая на правой руке суюколь, трактирщик наставительно поднял вверх левый мизинец. - Признайся, малый, вы тогда здорово надрались, - что-то в его интонации заставило меня думать, что так говорить может бывший алкоголик, который давно в завязке, но не прочь посмаковать подробности чужих маленьких радостей жизни.
- Что вы, господин. Я и мои друзья - всего лишь скромные подмастерья, а вот наш хозяин... – тут я картинно закатил глаза к потолку палатки и тяжело вздохнул.
- Ты вот что, парень, расскажи-ка мне все поподробней, а я рассчитаюсь с тобой как за плод без трех глотков, - у трактирщика разве что слюна изо рта не начала капать в предвкушении пикантной истории.
- Не пойдет. В нем так и так не хватает именно трех глотков, а не трех с половиной, или трех с четвертью. Я предлагаю вам другую сделку: вы покормите меня, потом я расскажу вам про Мастера Кверта, а вы, если сочтете мой рассказ достойным вознаграждения, не возьмете с меня плату за еду. Идет?
- Постой-ка, приятель, может я чего-то не понял. Если твой рассказ мне не понравится, ты заплатишь мне за еду, так?
- Так?
- А как ты угадаешь, понравилось мне твое вранье или нет?
- Во-первых, уважаемый, я никогда не вру, а во-вторых, вы не должны смеяться, если мой рассказ окажется не слишком хорош. Ну что?
- Согласен.

***

- Так и сказал: «Красотка, дай я тебя поцелую. Будь моей навеки»? - трактирщик с прикольным именем Базук держался до последнего. Но когда под финал своей байки я выдал ему описание сцены о внезапно вспыхнувшей любви Мастера Кверта к одной из иллюзийных дев, нервы его сдали, и громогласный хохот толстого трактирщика основательно сотряс стены шатра. Глиняная посуда и разномастные бутыли, стоящие на полках, весело зазвенели и непрочь были попадать со своих мест, чтобы на фиг поразбиваться вдребезги. Из-за кухонной перегородки выглянули две испуганные девчонки-подмастерья, но он знаком велел им отправляться на рабочее место, - через час в его трактир должна была нагрянуть компания Мастеров Металла на корпоративную вечеринку по случаю двух Посвящений. И думается мне, что Базук найдет, чем позабавить своих гостей. Мой рассказ глубоко запал ему в душу.
       Суть моего повествования состояла в том, что бедный и ни в чем не виноватый Мастер Кверт, которому сейчас, небось, нещадно икалось, напился до умопомрачения, выпив два глотка суюколевого сока, и устроил на постоялом дворе настоящее светопреставление. Как на грех, в это время там же якобы остановился некий Мастер Дайнеш со своим подмастерьем – грязной оборванкой Маас, - они направлялись в Талиту. Решив сделать короткую передышку в пути, Мастер Иллюзий на свою беду попал на один постоялый двор с вышеупомянутым Квертом. Времени Старик с девчонкой не теряли, и, едва переведя дух, сразу приступили к репетиции. К этому времени на Кверта уже начал действовать второй глоток суюколя, и он, решив, что девушка из новой Иллюзии Дайнеша реальна, полез объясняться ей в любви. Всё.
- Можете мне не верить, но, как вам известно, сегодня после полуночи вся Талита будет на Смотре Иллюзий. И там же будут блистать Мастер Дайнеш и его подмастерье. Можете лично узнать у них все подробности. Хотя, знаете, господин Базук, я видел, как разозлился старик Дайнеш, когда мой хозяин пытался лапать за задни…, ну, в общем, я вам уже рассказывал. А вот у этой, как ее…Маас, что ли… запросто можете порасспрашивать. Она за один взгляд на такую монету, - я показал Базуку один из двух металлических кубиков, который он же мне и дал за суюколь, - не только расскажет, но и создаст для вас великолепный эпизод из какой-нибудь Иллюзии.
 Та замечательная еда, которую я утрамбовал в свой желудок под самый подбородок стоила одной сотой части этого «кубика».
       Я махом схватил суть местного денежного обращения. Самая крупная «деньга» - маленький тяжелый кубик с гранью примерно в полтора сантиметра из тяжелого красно-коричневого металла, непохожего ни на один земной. Маас называла мне эту деньгу – «жельдо», но сама она такой, с позволения сказать, очень твердой валютой, никогда не владела, а вот разменная монета – одна сотая от «жельдо» была похожа на бусину. Круглый теплый шарик насыщенного зеленого цвета, - «бирну», приятный на ощупь, завернутый в относительно чистую тряпицу, бережно хранился в кармане ее куртки. Она показала мне эту бусину и даже великодушно разрешила подержать ее в руках пару секунд. Прикинув, какие расходы мне предстоят на ближайшие две недели, я решил, что полгода можно не заморачиваться на счет денег. Все мое богатство сейчас позвякивало и громыхало в прочном кожаном мешочке, которым меня снабдила предусмотрительная Маас. Два кубических жельдо и сотня круглых бирну, которые я попросил у Базука на размен за третий «кубик». Попрощавшись с трактирщиком и поблагодарив его за щедрый ужин, я резвой рысцой рванул к городским воротам. До знакомства со мной Мастер Дайнеш не имел достаточно средств, чтобы заплатить за реттены – въездные грамоты. Мастер был обязан отдать четыре бирну за себя и два за подмастерья, итого – шесть. У Дайнеша было только три монеты-бусины, у Маас, как я уже говорил, одна. На лицо недостача в две монеты. Дайнеш после долгих уговоров согласился подождать с полчаса, а потом Маас пришлось бы расстаться с малышкой Мёбой, за которую тот же Базук мог дать пять-шесть бирну. Хвала Дочери, я успел.
       Уже на самом подходе к городу я спросил у Маас, как бы они выкручивались, если бы Любаня надумала телиться позднее. Что тогда они выставили бы на продажу?
- Пришлось бы продать меня, - спокойно сказала Маас.
- Как продать тебя? – не врубился я.
- Очень просто. Мастер выбирает из близстоящих палаток ту, что побольше и побогаче, шлет туда кого-то из привратников с посланием, что его подмастерье готов показать уважаемым гостям одну - две сцены из предстоящей Иллюзии. Мне пришлось бы показывать две, потому что две сцены – это два бирну.
- Но ты же сама сказала, что перед выступлением надо беречь Силу, - я напряженно ждал ее ответа.
«А в ответ – тишина», - так, кажется, поется в одной некогда популярной песне одного потерянного мною мира.
       

Глава 6.
Страшнее премьеры
лишь генеральная репетиция
Пояснение: потому что на глазах у зрителей
режиссер постесняется сворачивать головы актерам
(выстраданная актерская мудрость)

       Оставив за пределами городского ограждения свою палатку, стреноженных ащелов и мирно спящую в большой плетеной корзине и предварительно накормленную Мёбу, мы пошли в Талиту. Любой нормальный человек на моем месте обалдел бы от такой непредусмотрительности: спокойно оставить без присмотра пусть и не особо ценные вещи, но весьма ценных животных. А вот не буду я унижаться до очередных вопросов. Раз люди знают, что делают, то это их дело. Но свой «кошель» я прихватил с собой, и при этом сделал вид, что не заметил насмешливого взгляда, брошенного Маас.
- Многоуважаемые Мастера и уважаемые подмастерья, будьте добры, сдайте свои реттены для подтверждения вашего статуса и Выбрасывания Последнего Жребия. - Распорядитель выкрикивала свои требования звонким, мелодичным голосом. Я уже был в курсе, что Мастера – это не только мужчины. Примерно на одну треть Гильдии состоят из женщин. Хотя этот показатель весьма размыт. Так, например, среди Мастеров Металла женщин почти нет, крайне мало их в Гильдии Охоты, Мастера Земледелия делятся примерно пополам. Мастера Верха – это самая малочисленная компания, там женщин тоже раз – два, и обчелся. А вот Гильдия Мастеров Низа – почти целиком из одних дам. Распорядителем Схода Мастеров тоже была дама. Да еще какая! Не сказать, чтобы ослепительная красавица, но она напомнила мне маму, и одного этого было достаточно, чтобы я проникся к Мастеру Спирали госпоже Трианс безграничным доверием и безмерным уважением. Чисто формально проверив реттены подмастерьев, свитки быстро вернули владельцам, а въездные грамоты Мастеров остались в руках у Трианс. Она положила двенадцать свитков в объемистую и на вид тяжелую шкатулку, выполненную, как мне показалось, из цельного куска того самого камня, что идет на изготовление бирну, и, торжественно подняв ее над головой, несколько раз встряхнула ее, явно наслаждаясь вздохом благоговения, пронесшимся по рядам многочисленных зрителей. Затем Мастер Трианс бережно поставила шкатулку на высокий каменный, инкрустированный блестящим белым металлом столик, который заменял ей трибуну.
- Вот и решилась наша судьба, девочка, - Дайнеш с обреченной веселостью потрепал Маас по худому плечу. Трианс называла и называла имена Мастеров Иллюзий, а мне казалось, что два нужных имени так и не прозвучат. Госпожа Трианс вдруг замолчала, выдержала небольшую артистическую паузу и, набрав в легкие побольше воздуха, торжественно провозгласила:
- По велению Всевидящего и Равновеликого Первого Мастера Ваятеля и Всемилостивейшей и Всеблагой Дочери Его объявляю Завершителя Празднества Схода Мастеров – Мастер Иллюзий Дайнеш со своим подмастерьем. Последние слова про подмастерье были заглушены ревом ликующей толпы, приветствующей Победителя Последнего Жребия. Стараясь перекричать ликующие вопли, Маас запоздало объясняла мне, что получить Последний Двенадцатый Жребий среди Мастеров Иллюзий считается величайшей удачей. Ведь именно Двенадцатая Иллюзия, показанная на исходе Тринадцатой Ночи Талиты, является финальной песней местного фестиваля, а это всегда почетно, приятно и очень ответственно.
- На моей памяти хозяину ни разу не попадал Великий Жребий, хотя мы с ним были в числе Двенадцати целых десять раз. А раньше, без меня, с другими подмастерьями, он в Талиту чаще всего приходил как зритель. Это в последнее время за уважение к его возрасту Старейшины Гильдии посылают хозяина на Сход. Но я знаю, что когда-то давно он уже был Завершающим Праздник.
- И как? – полюбопытствовал я.
- Он никогда не говорит об этом, а я не спрашиваю – боюсь, - призналась девчонка.
- Значит, Иллюзия в тот раз получилась так себе, - сделал я очевидный вывод.
       
***

       Ночь, как это бывает в горах, обрушилась на нас как-то сразу. Вдруг резко стало темно и прохладно. От темноты спасали зажигающиеся повсеместно веселые разноцветные фонарики, а от холода великое множество костров, разведенных перед каждой палаткой. Мы вышли за ворота и завалились в наш пятиугольный шатер. Он единственный оставался бесприютно неосвещенным. Маас вытащила из узлов раскладные деревянные фонарики, бережно перевязанные веревочкой, и пошла развешивать их перед входом. Я увязался за ней.
- Эх, пожарного инспектора тут на вас нету. При таком плотном скоплении народа кругом огонь. И ты туда же, - собираешься зажигать деревянные фонари, ведь сгорим все, на фиг! Маас…
Она, похоже, не слушала меня. Развесила шесть фонарей справа от входа, шесть слева, один, - самый большой и ярко раскрашенный повесила над входом и, сделав уже знакомый мне жест безмолвного возвеличивания Дочери Ваятеля, звонко щелкнула пальцами обеих рук. Вход в нашу палатку засиял всеми цветами спектра.
- Ё моё! - зачарованно выдохнул я, - это круче булки.
       Сжав в кулак свое самообладание я остался досматривать волшебный спектакль. Костер Маас разожгла другим способом. Принесла из палатки объемный куль из грязной мешковины, проворно сложила из подобранных тут же камней идеально ровный круг и высыпала из куля несколько пригоршней темно-серого порошка, похожего на золу. Затем вытащила из кармана своей гаврошеской куртяшки настоящий кремень и высекла искру. Языки теплого живого пламени заплясали перед моим восхищенным взором. Тогда на дороге мы жгли ветки старого упавшего дерева, а серый чудо-порошок, видимо, является весьма ценным сырьем. Покончив с обустройством, я предложил Маас перекусить. Она была не прочь, тем более что платил за хавчик я. Сбегав к Базуку, я разорился-таки на один бирну и накупил столько еды, сколько смог унести. Отварные овощи, непохожие ни на одно известное мне растение, я распихал по карманам куртки, одолженной мне Дайнешем, половину копченой птичьей тушки нес в левой руке, а правая была занята сосудом непонятного происхождения, в котором плескалась какая-то жидкость. Мы втроем уже сидели вокруг уютного костерка, и Дайнеш, на правах старшего, первый пил из бутыли, как вдруг нас потревожили:
- Уважаемые, там прибыли водовозы, и Мастера Низа созывают всех, чтобы успеть до начала Иллюзий раздать воду, - курносый, с блудными зелеными глазами парнишка уставился на Маас, апатично жующую крупный стирель.
- Благодарю тебя, подмастерье Мастера Стихий, но мы только что с Жеребьевки и очень устали, так что нам придется пропустить эту раздачу, - таким вежливым Дайнеша я еще не видел.
- Постойте-ка, это не вы ли тот Мастер?.. О-о, извините, что побеспокоил, - он как рак пятился задом наперед, пока не споткнулся о крупный валун. Но даже смачно припечатавшись задницей, чувак не отводил восторженного взгляда от нашей компании.
- Ну вот, сейчас начнется, - вздохнула Маас, потянувшись за куском жареной чамисятины. Стирель – самый распространенный овощ на Иллюзоре. Может, он и не овощ вовсе, но мне стирель больше всего напомнил именно овощ. Примерно с мой кулак, неровные шишковатые плоды насыщенного голубого цвета по вкусу отдаленно напоминали орех-фундук. Слишком жесткие и волокнистые стирели оказались очень питательными, и, наверное, поэтому я не осилил больше двух. Мясо чамиса – самой крупной птицы Иллюзора я и вовсе не рискнул пробовать. От него исходил запах, как из неубранного кошачьего лотка, а на сломе оно вообще оказалось плесневатого зеленого цвета. Зато напиток из стеклянной бутылки был просто восхитительным. На мой восторженный отклик Дайнеш и Маас удивленно переглянулись. Для них этот напиток - самое обычное питье. Чудный аромат лесных ягод и цветочного меда, едва заметные цитрусовые нотки и еще какие-то запахи, неподдающиеся моему неискушенному обонянию, улавливал я, блаженно смакуя содержимое бутыли.
- Обычная обрийя, я бы даже сказала, весьма посредственно приготовленная, - Маас еще раз на всякий случай сделала глоток и побултыхала обрийю во рту.
 - Это вам не суюколь, - согласно кивнул Дайнеш, с надеждой заглядывая мне в глаза.
- Мастер, - укоризненно покачала головой Маас.
- Ты права, девочка, на этот раз ты права, нам выпала такая честь, и мне надо держать себя в руках, - как будто в доказательство своих слов старик крепко обхватил себя руками и сокрушенно вздохнул. – Кстати, девчонка, а чего это ты тут расселась? А ну живо репетировать! – он махнул рукой на палатку. – А я тут чуток вздремну, вишь как пригрелся. Разбудите меня после Девятой Иллюзии. Не раньше!
- А он разве не пойдет смотреть на представление с самого начала? - шепотом спросил я у Маас.
- А чего он там не видел, - удивленно посмотрела она на меня, - и мы с тобой не пойдем. Это правило дурного тона, когда Мастер Иллюзий смотрит на выступление своих соперников.

***
       
       Я утешал себя мыслью о том, что если все Иллюзии создаются по единым приевшимся сценариям с рыцарями и красавицами, с мифическими чудовищами и злобными ведьмами, с родовыми проклятьями и прочей несусветной средневековой чепухой, то смотреть на них и в самом деле не стоит. Когда мы с Маас устроили тайный сговор по поводу предстоящего выступления, я выяснил у нее происхождение всего того паноптикума, что обычно присутствует в Иллюзиях. Оказалось, что и рыцари, и печальные красавицы, и короли со всеми своими дворами реально существовали на Иллюзоре несколько тысяч лет назад. Прапрабабушка Маас, будучи маленькой девочкой, даже видела живьем Последнего Короля Иллюзора. В то время Иллюзор носил единое название - Кинеандр. Кинеандр как глобальное государство-мир кануло в веках, а память о нем оставалась жива. Ныне живущие иллюзорцы чтили и уважали своих далеких предков за то, что те умели любить и ненавидеть, жить полной жизнью всегда, а не двенадцать дней и тринадцать ночей в год в строго определенном для этого месте. Хотя я лично против Талиты ничего не имею. Тут прикольно.
- Простите, уважаемый, не знаю вашего имени и почему-то не могу определить принадлежность к Мастеровой Гильдии, не окажете ли вы мне честь, приняв это.., - давешний зеленоглазый шельмец протянул мне пузатый мех с водой, - я подумал, что негоже таким славным господам оставаться без воды. Ни напиться, ни умыться. Вы только перелейте ее куда-нибудь к себе, а то мой хозяин с меня за этот старый мех семь шкур сдерет, - этот балабол трещал без умолку. Если так и дальше пойдет, то по говорливости он самого Зака Холана уделает.
- Зак Холан, - я сложил руки в замок, как меня учила Маас, приложил их ко лбу и протянул парню. Тот расцвел как июньская роза на клумбах моей мамочки. В ответ он обеими руками прикоснулся к моим рукам, затем сложил ладони в такой же замок и коснулся своего лба, при этом назвав свое имя, - вот так мы с Тийтом и поздоровались, а заодно и познакомились. Тийт попал в Талиту в первый раз. Несмотря на то что они с Маас почти ровесники, парень покинул свой дом в обычный для Иллюзора срок – семьдесят лет. Это на земле разница в одиннадцать лет не дает людям право считаться ровесниками, а тут – запросто. Если ты живешь пару тысяч лет, то каких-то одиннадцать лет в данном случае – это как две недели.
- Мастер спит, не будем его тревожить раньше времени, - я кивнул в сторону сладко посапывающего Дайнеша. - Сейчас позову Маас, она перельет воду.
Надо признать, что в нашем бурдюке, наполненном еще в храме, воды оставалось с Мёбин нос, то есть на самом донышке. Я потихоньку заглянул в шатер, убедился, что девчонка делает все так, как мы договаривались, и поманил ее пальцем.
- Чего тебе, - сердито рявкнула она.
Я тут же взвился:
- Я промолчал, когда вы с Дайнешем не поблагодарили меня за деньги на реттены и за еду, а теперь еще должен извиняться, что снабдил нашу милую компанию свежей водой, - злость моя была так велика, что я с силой пнул лежащий у входа бурдюк.
- Ах ты, паршивет-ц-с-с, - она схватила меня за горло с явным намерением придушить, - даже последний герлик никогда не оскорбит воду, - БОЛЬШЕ ТАК НЕ ДЕЛАЙ!
Она наконец выпустила мою шею. Я захрипел:
- Я же не могу знать всех ваших обычаев, или ты забыла, что я не из этого мира?
- Я ничего не забыла, - этот ее упор на слово «ничего» не предвещал мне ничего хорошего, - ладно, что там у тебя, - кивнула она на входной полог, за которым, судя по подозрительным шорохам, топтался Тийт.
       Маас осторожно переливала воду из меха, принесенного Тийтом, в наш бурдюк и что-то при этом бурчала себе под нос. Я напряг слух. Но уловил только обрывки фраз:
- …этот болтун…на мою голову…теперь второй…Ваятель их побери…
Если мужчины на Иллюзоре в открытую пренебрежительно относятся к Дочери Ваятеля, то женщины, поминая этого самого Ваятеля недобрым словом, видимо в отместку им, таким образом втихую чертыхаются. Однако, надо помнить о внешних приличиях и впредь попробовать не допускать подобных ошибок. Видать, моя гневная тирада о неблагодарности Дайнеша и Маас возымела действие. Маас подала Тийту опорожненный мех, и, благосклонно склонив голову на бок, попыталась улыбнуться. На мой взгляд, ее попытка с треском провалилась, но парню и этого хватило. Он покраснел и попятился к выходу. На этот раз его сходство с вышеупомянутым раком было почти стопроцентным. Я не знал, надо ли предлагать Тийту плату за принесенную воду, но на всякий случай угостил его стирелем, завалявшемся на дне кармана. Судя по его довольной физиономии, на этот раз я не облажался.
Потом Маас объяснила мне, почему мы не должны платить Тийту за воду, - он получил обязательную ежедневную порцию и для себя, и для нас. Но вообще-то, Мастера Низа вовсю торговали водой. На Иллюзоре водились такие олигархи, которые могли себе позволить небывалую роскошь в виде ежемесячной ванны. На мой бестактный вопрос о том, как моется, например, скромный подмастерье бродячего Мастера Иллюзий, Маас ответила, что лично она моется во время дождя. Я как-то даже не сразу врубился в график ее гигиены, потому дожди на Иллюзоре бывают пять-шесть раз в год. Правда она добавила, что всю лишнюю грязь убирает с себя, пользуясь Силой. Услышав слова Маас про лишнюю грязь, моя мама точно получила бы инфаркт.
       Ума не приложу, как мы втроем уместились на пороге шатра, но сидеть вот так вот было здорово. Маас посмотрела на небо, беззвучно пошевелила губами и сказала:
- Хозяина будить только через час, а нам с тобой надо еще один вопрос выяснить. Айда внутрь.
- Счастливые, - грустно вздохнул Тийт, - а у нас все во второй же день закончилось. Первый Жребий нынче на нашу Гильдию выпал. Зато у нас в этот раз больше всех Посвящений, - целых три.
- Да ты что, - непритворно удивилась Маас, - вот бы нам так!
- Это вряд ли. Совет Схода в этом году даже Гильдию Камня и Гильдию Низа без Посвящений оставил, - в голосе чувака не было даже намека на издевку. Тийт нравился мне все больше и больше. Я же видел, как ему понравилась Маас, но, тем не менее, парень не пытается льстить ей притворными поддакиваниями. Родригес был таким же, пока с Ророй не спелся.
- Зак, ты чего? Тебе плохо?! – в два голоса заорали Маас с Тийтом.
- Тише вы, Дайнеша разбудите, а нам еще одну сцену подточить надо, - я смущенно стер с лица предательски хлынувшие слезы и решительно повернулся к входу в шатер.
- Тийт, хочешь посмотреть на репетицию? - неужели это голос нашей мисс Невозмутимость?

***

- О, я был бы безмерно рад, но у меня ни единого бирну, - Тийт простодушно вывернул карманы своих кожаных штанов, таких же, что были сейчас на мне. Я убедился, что подобные штаны и просторные батистовые рубахи - обычная одежда большинства подмастерьев обоего пола. Цвет штанов и рубах отличался, но покрой и материал оставались неизменными. Такого понятия, как форменная одежда, иллюзорцы, конечно, не знают, и общих правил по дресс-контролю у них нет. Только почему-то подмастерья всех Мастеровых Гильдий стремятся выглядеть похожими друг на друга. Может быть, так они ощущали себя более сплоченными против тирании и сатрапства Мастеров. Надо признать, что про тиранию я приукрасил. На самом деле Мастера, как и начальники на матушке-Земле, были разные. Я считаю, что подмастерьям Базука, например, с Мастером повезло, а вот Маас не очень. Бедная девочка, наверное, поэтому и старается выглядеть на фоне всех этих прилично одетых юношей и девушек этаким гибридом огородного пугала и белой вороны. Ведь может себе позволить одеваться как все, - не хочет.
       Когда мы ждали оформления своих реттенов около въезда в город, тут и там видели компании веселых подмастерьев. Некоторые выпендрёжники повязали шейные ленты, надели поверх рубахи жилет, или подпоясались нарядными кушаками, но таких в Талите я видел немного. Мастера одевались куда скромнее своих подмастерьев. На каждом из них были почти одинаковые бесформенные балахоны с удлиненным капюшоном и широкими рукавами до середины предплечья. Из-под длинного балахона выглядывали квадратные носы прочных сапог из ащеловой кожи. О наличии еще какой-либо одежды под балахоном Мастера оставалось лишь догадываться. За два дня пути моя наблюдательность потерпела полное фиаско, хотя я добросовестно пытался разглядеть в облике Дайнеша какие-то детали. Он и спал-то во всем своем облачении, даже сапоги не снимал.
       А еще меня поразило, что Дайнеш был единственным Мастером с одним подмастерьем. У Базука, например, их было четверо – два рослых парня и две смазливые белокурые девицы, которые безропотно выполняли обязанности и официантов, и посудомойщиков, и уборщиков. Базук, их шеф, был Победителем Прошлогоднего Схода, но это не выделяло его из толпы прибывших на нынешний праздник Кулинаров, и он также смиренно, как и остальные, просил у Мастеров Спирали об аренде местечка под трактир. Несмотря на то что ему достался не самый лучший участок, Мастер Базук просто мастерски, - вот такая она - иллюзорская тавтология, - обслуживал клиентов, поил их суюколем, от души смеялся над их шутками, если они того заслуживали, или вежливо улыбался, если у клиента был напряг с чувством юмора. Главное, чтобы у клиента не было напряга с деньгами. Еще я выяснил, что все деньги, вырученные за это серьезное мероприятие, идут в казну организаторов – Мастеров Спирали. Для них Талита – единственный источник дохода, но ребята не унывают, потому что Сход Мастеров – самое значимое общественное мероприятие Иллюзора, а, соответственно, и доход приносит немалый.
       Тийт никак не мог поверить, что Маас взаправду приглашает его в святая святых – на репетицию своей Иллюзии, он вопросительно уставился на меня, но тут с меня не было никакого спросу:
- Клянусь, чувак, я сам обалдел, реально не врубаюсь, чё на нее нашло.
От моей тирады Тийту стало еще хуже, и он уже начал оглядываться на свою палатку в надежде свалить по-тихому. Маас схватила его за руку и чуть ли не силой втянула в наш шатер. Следом за ними вполз и я.
- Сколько тебе объяснять, что стоящий на четырех лапах волк не может быть ростом со взрослого человека. Вот когда он встанет на задние лапы, - тут я, кряхтя, поднялся с четверенек и положил руки на плечи Тийта, изображавшего Принцессу, - тогда, пожалуйста, почти одинакового роста, - я приподнялся на цыпочках и все равно уперся макушкой в подбородок высокого подмастерья. – И цвет волчьей шкуры не фиолетовый в золотую крапинку, а серый, как камень.
- Это мой волк, какого цвета захочу, такого и будет, - отрезала Маас. – Посмотри, вот так нормально? - она немного смягчила интонацию.
- Теперь пропорции соблюдены. Ладно, я согласен с тобой, что Волк может стать неким открытием в вашей зоомифологии, но, пожалуйста, объясни мне, зачем выдумывать фантастических животных из сцены охоты, - возьми местную Иллюзорскую дичь, да и с лошадью ты тоже перемудрила. Забацала бы реального ащела, а Принцесса по лесу может и пешочком прогуляться, ей же только и остается, что метко стрелять, да добычу на ащела грузить. Тийт, а ты чего молчишь?
- А у чувака дар речи пропал, - до Авроры этой девице еще, конечно, далеко, но самую суть она схватывает буквально на лету.

Глава 7.
Тринадцатая ночь,
или «Последний день Талиты»
(картина отнюдь не маслом)

- Иллюзия Мастера Дайнеша и его подмастерья Маас, - тишина над Талитой стояла такая, что голос Мастера-распорядителя, наверное, был слышен даже за городскими воротами, - «Баллада о Волке».
       Жаль, что Дайнеш сейчас был так далеко от меня. И невозможно было взглянуть в его выцветшие синие глаза. О! Тогда бы я увидел в них неописуемый, первобытный, всепоглащающий ужас. Потому что про Волка Дайнеш услышал впервые. Сейчас он стоял на высоком помосте рядом с Маас и раскланивался перед нетерпеливой публикой. Судя по его нелепо застывшей фигуре с оттопыренным задом и разведенными в стороны руками, он наконец-то осознал, что рядом с ним происходит что-то несусветное. Его подмастерье, эта неумёха и разиня, вечно все забывающая и путающая, неверно назвала распорядителю их сегодняшнюю Иллюзию. Никакого такого «Волка» быть не должно, только «Рыцари-Братья». Они полгода готовили эту Иллюзию. Бродяжничали по дорогам Иллюзора, за скромную плату показывали всем желающим небольшие отрывки, наброски, эпизоды. Когда Маас сказала мне, что всю Иллюзию от начала до конца будет показывать она, а ее хозяин должен лишь стоять рядом, я попросил ее объяснить эту странную расстановку сил.
- Мастер делает основную часть работы. Он выбирает сюжет, а сюжетов, как я уже говорила, совсем немного, дает имена главным героям, определяет количество сцен, при этом может менять их местами. Еще Мастер решает, каким должен быть финал.
- Погоди-ка, я что-то не догоняю, то есть, я не понял, как это Мастер решает про финал, если все сюжеты заранее известны. У меня дома так: если Иллюзия – это трагедия, то в финале все умирают, если Иллюзия - комедия, то все зрители должны веселиться. Это в идеале.
- А у нас в идеале, - вздохнула Маас, - это когда тебе никто не задает дурацких вопросов. Ладно, не надувай щёки, слушай внимательно, большет повторять не буду – все наши Иллюзии печальны, трагичны, как ты говоришь, и почти все герои в финале погибают. А Мастер выбирает способ смерти для героев. Чего ты хмыкаешь?! Не так-то это и просто, между прочим. Хозяин, например, долго колебался, как должны умереть главные герои в «Рыцарях-Братьях», пешими или верхом на боевых ащелах, а еще он сомневался, утопить Красавицу, из-за которой братья вызвали друг друга на поединок, или заколоть ее кинжалом. Потом мы вспомнили, что всего четыре лета назад Мастер Нейдит показывала Иллюзию по этому сюжету. У нее Красавица бросилась со скалы в бушующее море, и хозяин решил: все-таки надо использовать кинжал, и он обязательно должен быть отравленным. Мол, слабая женская рука дрогнула, и Красавица не смогла сразу убить себя, мучилась и страдала, неся жестокую кару за смерть двух братьев, пока яд не принес конец ее страданиям. Ну на фиг я тебе все это рассказываю, ты же сам всю эту байду уже десять раз видел во время моих репетиций. Слушай, а ведь и правда, «Рыцари-Братья» - полный отстой. Хватит ржать-то.
- Да я не ржу, я просто хихикаю. Этого быть не может, чтобы все ваши Иллюзии были как «Гамлет» или «Король Лир».
- Ты мне про этих чуваков еще не рассказывал. Ладно, потом расскажешь. Я тебе еще раз говорю: «На протяжении двух тысяч лет Мастера на Иллюзоре делали только печальные Иллюзии».
- Щас, так я тебе и поверил…Маас, поклянись мне, что ты не врешь.
Она сделала знак «Хвала Дочери», и мы надолго замолчали. Я переваривал все только что услышанное, а Маас отдыхала от моих вопросов.
       Итак, подведем итоги. Во-первых, все здешние «киношки» грустные; во-вторых, каждый год показывают практически одно и то же; в-третьих, на Иллюзоре когда-то были бушующие моря, а теперь и захудалой лужи днем с огнем не сыщешь. М-да, малопривлекательная картина получается.
- Что же тогда делают ассистенты режиссера, ну, чем занимаются подмастерья? – продолжил я свой допрос через некоторое время.
- Мы занимаемся всем остальным. Додумываем образы второстепенных героев, также за нами костюмы, декорации, и сам Показ Иллюзии.
- Ты же говорила, что на Показ полной Иллюзии уходит вся Сила?
- И это так. Потому Мастер и должен стоять на помосте рядом с подмастерьем, - он своей Силой будет делиться.
- А вдруг Дайнеш решит тебе помешать, когда чухнет что к чему?
- Почему это он должен чихать? – с Маас иногда так трудно общаться.
- Да не чихнет, а чухнет, то есть поймет.
- Так бы сразу и сказал. Ничего он не сделает. Когда Иллюзия начинается, сам Ваятель не в силах вмешаться в нее. Но когда все закончится, хозяин и чихнет, и чухнет, и прибьет меня, ну и тебя до ямы.
- До кучи, а не до ямы, - машинально поправил я, - не дрейфь, подруга, прорвемся, он тебе еще «спасибо» скажет, ну, может и мне до ямы.
Сомневаюсь, что моя успокоительная речь подействовала на нее должным образом, но назад пути у нас не было. Мы прошли точку отсчета.

***
       
       На каждую Иллюзию отводится ровно полчаса местного времени. Сообразив, что в Иллюзорских сутках около двадцати часов, я чуть-чуть скорректировал Иллюзию. Действие стало более динамичным, а развязка получилась просто отпадной. Когда все началось, я даже не понял, что это, собственно, уже и есть сама Иллюзия. Просто стало очень тихо. Под оглушительную тишину передо мной разворачивалось фантастическое действо. Над поляной вдруг вырос полупрозрачный Королевский замок, контуры которого становились все четче и четче, и наконец-то я попал с свою любимую «Балладу о Волке», подаренную в прошлом году Авроре на ее пятнадцатилетие. Жаль, что я так и не смог как следует сосредоточиться на самой Иллюзии. Слишком сильно был занят наблюдениями за зрительской реакцией.
       Вот в рядах зрителей раздаются громовые раскаты хохота, - это Шут с Менестрелем по полной программе отрываются на Королевском пиру, а вот какая-то дама, стоящая недалеко от меня, от переизбытка чувств падает в обморок, когда Королева, родив дочь, испустила свой последний вздох. Но на даму никто не обращает внимания, - все будто перенеслись с этой поляны в Королевский замок. Под ликующие вопли Мастеров-Охотников и их подмастерий Принцесса возвращается с охоты с поистине Королевской добычей… А я все это время как неисправный метроном считаю: «Сто сорок три, сто сорок четыре, сто сорок пять – следующая сцена, девочка!» Если она не уложится в регламент, не видать нам победы, как Дайнешу моего суюколя. Чего это они опять ржут как ненормальные? Ну конечно, Шут с Менестрелем, упившись суюколя, напару выделывают суперские кренделя: «Однажды под утро с веселой гулянки брели два приятеля – Шут с Менестрелем…»
       Мне почудилось, или и в самом деле, на безлунном и беззвездном Иллюзорском небе мелькнули Волк и Принцесса? В стремительном росчерке гениального таланта Маас Сестра и Брат, - Принцесса и Волк возносились все выше и выше, пока не скрылись совсем…
 
***
       
       Дай-неш, Дай-неш, Дай-неш! Господи, у меня бред, я тяжело болен и сейчас умру – молодым, красивым и гениальным. О нет, это не бред. Это люди. Все, кто сейчас находится в Талите. А их много, их очень много. И все они орут. Вот это я называю Триумфом с большой буквы. Но я и не предполагал, что основной составляющей частью этого самого… с большой буквы будет сплошной дикий ужас.
- Зак, Зак, проснись, ты ведь уже не спишь, не притворяйся, - эта злыдня пощекотала мои бедные пяточки. Все-таки некоторые методы воздействия неизменно эффективны во всех мирах.
- А-а, дайте же мне спокойно умереть. Уйди, противная, - я кинул в Маас своим левым сапогом или правым, впрочем, неважно, - все равно промахнулся.
- А что у меня для тебя есть? – она сунула мне под нос пышащую свежестью булку и флягу с ароматной горячей обрийей. Надо же, и откуда у нее только Сила взялась. А ведь три часа назад ее еле живую унесли с поляны. При виде на ее закрытые, глубоко запавшие глаза, еще больше обострившиеся скулы и страшно подрагивающие руки, я решил, что она умирает. После того, как человек отдает себя всего до последней капли Силы, выжить он практически не может. Дайнеш так перепугался перемены Иллюзии, что впал в ступор и не смог помочь Маас. А без вливания его Силы она должна была погибнуть, как погибает человек, из которого по капле вытекла вся кровь. Но Маас сейчас сидела перед мной живее всех живых. Красивая, со здоровым румянцем на щеках и, по-моему, даже слегка пополневшая. Ночью на Главной поляне Праздника сразу после окончания нашей Иллюзии, которую все зрители восприняли как чудо, произошло еще одно чудо, уже не иллюзорное. Кто-то заметил, что с Маас творится неладное. Мастер-распорядитель, чуткая на любые колебания Силы, сразу поняла, в чем дело, и попросила помощи у каждого, кто был рядом с девочкой. Они по очереди отдавали ей часть своей Силы. Потом подтянулись те, кто был подальше, потом другие, а за ними самые дальние. Каждый отдал часть самого драгоценного, что у него есть – частицу своей Силы, кусочек своей души. Как же я благодарен вам за это, люди!
       Мне очень хотелось выйти из нашей палатки и посмотреть, что творится вокруг, но я благоразумно решил воздержаться. Лишь вопросительно посмотрел на Маас.
- Ох, лучше тебе этого не видеть! Все вокруг сошли с ума, никто не хочет покидать Талиту. Они только сейчас поняли, что каких-то жалких двенадцать дней за целый год слишком малый срок для праздника.
- И теперь народ требует продолжения банкета, - зевая во всю пасть, сказал я.
- «Бангета» - это красивое слово. Я бы так назвала свою дочь.
- Маас, умоляю, скажи, что ты пошутила. Второй «Алло-Центральная» * нам еще не хватало!
Она не успела мне ничего ответить, - нас прервали:
- Там у входа Распорядитель Схода Мастер Спирали госпожа Трианс, - голос Дайнеша, просунувшего голову в палатку, звучал одновременно и торжественно, и пугающе.
- Дождались - пришло время платить за свою самоуверенность. Вставай, Зак, - голос Маас звучал только пугающе.
       Мы вышли из нашего шатра, и я зажмурился от великолепного зрелища, представшего перед моим взором. Мастер Трианс была облачена в самое красивое одеяние, какое только я мог вообразить. Что-то длинное и развивающееся колыхалось на ее высокой фигуре, одеяние сверкало и переливалось бликующим светом многочисленных драгоценных камней, которыми одежда была усыпана от высокого стоячего воротника до кромки подола. Маас встала перед госпожой Трианс на одно колено и склонила голову в поклоне. Я с некоторым опозданием последовал ее примеру. Голос Трианс звучал устало и как-то глухо:
- Встаньте, Мастер Иллюзий Маас и юноша по имени Зак Холан.
Повинуясь этому властному, почти гипнотизирующему голосу, мы поднялись с колен. И только тут до меня дошло: «Мастер Маас!» Йес, мы сделали это!

***
       
       В самом большом шатре Талиты – ее административном центре, бывшем по совместительству жилищем Мастера Трианс, было тепло, светло и чисто. Но чего-то здесь не хватало. Ага, понял, - здесь было слишком тихо. Каким-то хитрым образом громогласные звуки продолжающегося Праздника не проникали сквозь тонкие матерчатые стенки. Я открыл рот, чтобы задать вопрос, но тут же моя челюсть захлопнулась сама собой. Из-за большого раскладного стола, заваленного многочисленными свитками, выползло чудовище и распахнуло на нас свою пасть, усеянную многочисленными острейшими зубами.
- Иди ко мне, моя лапочка, соскучилась без мамочки, проголодалась, маленькая, - нежным голосочком пропела за моей спиной Трианс.
Эта тварь проползла мимо обалдевшего меня и восхищенной Маас.
- Ух ты, детёныш боевого ащела, - благоговейно прошептала подруга.
- Пять дней назад купила у Победителя Смотра Мастеров Земледелия, - не скрывая гордости сказала Трианс. – Пятидесятилетний доход отдала, но ни сколько не жалею. Посмотрите на это, - она поманила нас рукой. Маас тут же приблизалась к этой «малышке» размером со взрослого тигра, с зубами как у тиранозавра. Я предпочел остаться на своем месте.
- Видишь, у нее правое ушко с отметиной в виде глаза, а вот тут шёрстка темнее…
- Хвала Дочери, госпожа Трианс, вам досталось настоящее сокровище, - восхищения в голосе Маас все прибывало и прибывало.
- Так приятно пообщаться со знатоком, а мои подмастерья попрятались кто куда. Не понимают, глупые, какая это честь – ухаживать за отпрыском Королевского рода. Может быть, последним, - она тяжело вздохнула.
- Так вот ты какой – Королевский Боевой Ащел? – на едином дыхании выпалил я.
Мне казалось, что все самое лучшее и интересное, что может произойти на Иллюзоре, уже

См. роман Марка Твена «Янки при дворе короля Артура»
произошло сто тысяч лет тому назад. Оказывается, и в наши дни здесь имеются вещи, способные удивлять. Вот эта милая «малышка», например. От Маас я знал, что все поголовье домашних животных на Иллюзоре состоит сплошь из ащелов. Их разведением и продажей занимается Гильдия Земледелия. На ащелах вспахивают поля под урожай, на них перевозят грузы, доставляют воду, берут с собой в путешествие в качестве транспортного средства. На них даже ездят верхом или впрягают в смешные повозки на трех колесах. Я когда увидел подобную «телегу» на въезде в Талиту, чуть со смеху не помер. Представьте себе очень большой и громоздкий детский трехколесный велосипед, на который сверху водрузили
круглую плетеную корзину, кое-как закрепили ее, привязали все это живодрегущее сооружение к хвостам двух флегматичных ащелов и вдобавок ко всему впихнули в корзинку парочку людей. Плелось это чудо медленнее, чем двигались мы. А двигались мы со скоростью только что пообедавшей и никуда не спешащей черепахи.
       В гостях у Трианс я познакомился с представителем почти вымершего вида – ащел оружерос. Боевой ащел. Кое-какое портретное сходство между боевым и рабочим ащелами наблюдалось. Но мой сравнительный анализ закончился, как только я представил себе стоящих рядом зоопаркового пони на пенсии и орловского-рысака трехлетка - чемпиона Европы, принадлежащего второй супруге британского принца Чарльза, леди – Камилле.
- Как ее зовут? – спросил я у Трианс.
- У Зака странная привычка давать имена ащелам, - в ответ на ее недоуменный взгляд пояснила Маас, - недавно родившегося у нашей самки детёныша мы назвали Мёба, - добавила она.
- Мёба – очень красиво, а как бы вы назвали мою девочку? – Трианс ласково потрепала по холке свое пятиглазое чудовище.
- У Мастера Маас был еще один вариант имени, - Аллергия. Но длинными словами животных называть не рекомендуется - они будут непослушными, - попытался сострить я.
- Аллергия – это и в самом деле сложно, - задумчиво сказала Трианс, - «Лерга» звучит лучше.
Перед моими глазами тотчас возник образ нашей химички Калерии Арнольдовны, блин, а ведь прикус у них с этой зверюгой почти один в один.
- Тогда уж лучше Лерка, - подытожил я. Все равно мой дом отсюда далёко, так что про пакость, устроенную в честь химички, никто не узнает.
- Лерка, Лерка, - поманил я страшного зверя, вынув из кармана пучок вялой травы, недодаденной вчера Мёбе. Лерка подошла ко мне и вежливым боковым зажимом страшной челюсти забрала из моей руки травку.
       Я быстро нашел общий язык с Мастером Трианс, и она осталась очень довольна результатом нашей трехчасовой беседы.

***

- Спасибо тебе, Зак Холан, - Трианс положила свою руку на мое плечо, и тут же по моему телу разлилось неземное блаженство, - я впервые почувствовал, как это бывает, когда кто-то отдает тебе часть своей Силы. Секунду назад я стоял здесь усталый и невыспавшийся, испуганный этим страшным на вид, но таким милым зверем. А сейчас я чувствовал себя так, будто к моим ногам упали все сокровища мира, будто я могу взмахнуть руками и взлететь под самые облака. Стоп, стоп, чувак, какие облака? Ты находишься на Иллюзоре, здесь нет ни облаков, ни солнца. А дожди выпадают редко, да и то по велению Мастеров Стихий, и влага от этих чахлых дождиков, едва напитав землю, сразу же просачивается Вниз. И оттуда уже ее добывают Мастера Низа. Так и получается у местных специалистов строгое разделение обязанностей: Мастера Стихий, прилагая свою Силу, из-под земных недр вызывают влагу, чтобы скупо напоить земную поверхность. Земля даст Мастерам Земледелия хоть какой-то урожай. А Мастера Низа добывают для людей и ащелов то, что не допила земля. Какой-то у них тут низкорентабельный и грустный круговорот веществ в природе получается.
- За что вы благодарите меня, Мастер Трианс? – все-таки не удержался я от вопроса.
- Он и тут в своей ампуле, - тихо прошипела Маас. Но я ее расслышал и сделал себе мысленную пометочку – еще раз объяснить вновьиспеченному Мастеру разницу между «амплуа» и «ампулой».
- Я благодарю тебя, Зак Холан, - торжественно начала Трианс, - за великую честь Видеть, Чувствовать и Сопереживать.
- Это три Великие Составляющие Истинной Иллюзии, - шепнула мне на ухо Маас.
- Да, Мастер Маас, - Трианс услышала ее слова, - Совет Схода Мастеров признал «Балладу о Волке» Истинной Иллюзией. И теперь сюжет вашей Иллюзии по достоинству войдет в Перечень Истинных Сюжетов.
- Круто! - выдохнули мы с Маас в два голоса. Тут я врубился сразу, потому что Маас говорила мне, что Истинных Сюжетов – всего двадцать девять, и последний из них вошел в Перечень около пятисот лет назад. По моему разумению, сделать нечто такое, что до тебя не могли сотворить целых пятьсот лет, - это действительно круто.


Глава 8.
Да здравствует Зак Холан – Герлик Великий!
       
       Когда мы с Маас вернулись в нашу палатку, Дайнеш уже собрал свои вещи и бесцельно теребил узлы на увязанной поклаже, которая легко уместилась на спине флегматичного Лёни. Любаня нетерпеливо переминалась с ноги на ногу. На этот раз ей предстояло путешествовать порожняком. Дайнеш забирал обоих ащелов, но оставлял нам с Маас палатку и маленькую Мёбу. При дележе имущества старого Мастера и его бывшего подмастерья вопрос о том, кому отойдет двуногий балласт по имени Зак Холан, был утрясен сам собой, - потому что за все жельдо Иллюзора я ни за что не согласился бы расстаться с Мастером Маас.
- Хотел было сперва потихоньку уйти, да вот решил попрощаться, - он не смотрел на нас, и голос его как-то подозрительно дрожал.
Маас заверещала в полную глотку:
-Хозяин, умоляю, не бросайте меня, - она кинулась Дайнешу под ноги, продолжая при этом громко вопить.
- Встаньте, Мастер Маас, не позорьте Великого звания Мастера Иллюзий, - голос Дайнеша окреп и зазвучал властно, но не сердито. – Девочка, теперь ты сама должна выбирать дорогу… А еще тебе нужен подмастерье, - тут старый Мастер выразительно посмотрел на меня.
- Спасибо тебе, Зак Холан, - Дайнеш, сложив ладони в замок, сделал жест «Хвала Ваятелю». В ответ я склонился перед стариком в поклоне. Без всяких вопросов мне было ясно, за что он так благодарен какому-то безродному мальчишке. Победа «Волка» дала Маас звание Мастера Иллюзий, а Дайнешу звание Великого Мастера с пожизненным содержанием от Гильдии Иллюзий в пять жельдо ежегодно. А он и в свои лучшие-то времена не зарабатывал больше трех жельдо за год.
- Куда же вы теперь, хозяин? – по щекам Маас все еще текли слезы. В душе я был рад избавиться от общества Дайнеша, и совершенно не разделял горе Маас. Но почти полвека скитаний по Иллюзорским дорогам с этим ворчуном, видимо, были ей чем-то дороги. Мы проводили Дайнеша за ворота и решили заглянуть к Базуку на веселый огонек. Есть не хотелось, но душа требовала просто посидеть в хорошем обществе.
       Несмотря на всеобщее недовольство и многочисленные требования продолжить Праздник, большая часть народа уже покинула Талиту. Однако, принцип ресторанно-гостиничного бизнеса заставил всех трактирщиков сидеть на месте до последнего клиента. Посетителей у Базука было много, и все лавки были заняты, но стоило нам засветить у входа наши физиономии, как тут же нашлись и свободные места, и чистая посуда. Базук сиял, как дореволюционный коллекционный медный самовар моей бабушки. Для полного сходства с бабулиным самоваром ему только позолоченных медалей на груди не хватало. Приток народа в трактир Базука объяснялся просто: моя история о Мастере Кверте моментально стала местным бестселлером. Подмастерья трактирщика просто валились с ног, бегая взад и вперед с кружками, бутылями, мисками и блюдами. Бирну в карман Базука сыпались пригоршнями. Единственным мрачным штришком было то, что Мастер Трианс дала четкие указания: Талита должна исчезнуть к завтрашнему вечеру. «Делу – год, потехе – две недели».
       Для веселящейся толпы у Маас был припасен сюрприз. Позавчера на репетиции «Волка», в безлюдном поле, когда Маас буквально с ног валилась от усталости и сильного выброса Силы, я рассказал ей анекдот про рыбака и лошадь. Тупейший, надо сказать анекдот, но почему-то я решил рассказать именно его. В оригинале он звучит так: «Сидит мужик на льду около лунки, рыбачит, рядом с ним сидит его собака. Вдруг из лунки показывается голова лошади и спрашивает: «Мужик, закурить не найдется?» Он ей отвечает: «Извини, не курю». Лошадиная голова вздохнула и ушла под лед. Мужик ошарашено смотрит на собаку, а та пожимает плечами и говорит: «Да я и сама офигела!» В связи с крайним дефицитом льда и с учетом скудного животного мира Иллюзора анекдот для Маас я слегка переделал: «Сидит Мастер Дайнеш в поле, репетирует Иллюзию про падение Капридорской империи, вдруг Король Каприд Последний спрашивает его: «А нет ли у вас, уважаемый, глоточка суюколя?» Мастер Дайнеш в диком раздражении ему отвечает: «Нет у меня суюколя, а если бы и был, я бы тут сейчас перед тобой трезвый не сидел». Король Каприд огорченно пожал плечами и медленно растаял в воздухе. Тут Дайнеш ошарашено смотрит на своего ащела. Далее ащел по ходу повествования дублирует собаку…»
       Этот, на мой взгляд, совершенно идиотский анекдот и стал дебютной Иллюзией Мастера Маас. Представление имело весьма непредсказуемый эффект. Когда Маас закончила свою иллюзию, одним взмахом руки растворив в воздухе таких вроде бы живых героев, тишина в шатре стояла гробовая. Вдруг какая-то рыжая девчонка-подмастерье, кажется, из Гильдии Низа, до этого сидевшая как мышка на краешке лавки у самого входа, нервно хихикнула. И тут плотину прорвало. Все присутствующие хохотали так, как при мне еще никто никогда не смеялся. Два года назад в наш город с гастролями приезжал дядя Миша Задорнов, отец раззорился на два билета, но, как всегда, в самый последний момент важность и срочность его работы перевесила и солидную стоимость билета, и авторитет приезжей знаменитости. Мы кидали жребий, кто пойдет с мамой на концерт. Обычно, в жребиях мне не везет, но в тот раз бумажка со смайликом, больше смахивающем на череп, досталась мне. И теперь со всей ответственностью я могу заявить, у Базука смеялись громче и дольше, чем у дяди Миши на концерте. С чувством юмора у местной публики, конечно, дела обстоят на так радужно, как у моих соотечественников, но хохотали иллюзорцы так заразительно и так душевно, что я тоже начал ржать.

***
       
       Мы с Маас шли по дороге и беспечно болтали о всякой ерунде. За моими плечами болталась большая плетеная корзинка, в которой сладко посапывала Мёба, а Маас пёрла на себе ну очень объемистый тюк, куда она умудрилась запихать и свои шмотки, и палаточный тент, и веревки, и полые раздвижные опоры для палатки, и купленный нами у Базука новый бурдюк на двенадцать найтов, наполненный водой под самую завязку. А один найт, между прочим, равен нашим полутора литрам, плюс – минус миллилитров пятьдесят. Я ее тюк не смог даже сдвинуть с места. А она запросто так закинула этот импровизированный «рюкзачок» на свои плечи-вешалки и тащила его совершенно спокойно уже часов пять. До ближайшего селения, где при большом везении нам, может быть, удастся за пятнадцать-шестнадцать бирну купить приличного ащела, ходу было еще часов десять.
- Вот скажи мне, Мастер Маас, почему нельзя сделать озвучку под ваши Иллюзии? Смотришь на всю эту красоту как на немое кино. А у Базука я вообще не врубился, как народ смог без слов понять самую суть анекдота.
- Так ты ничего не слышишь во время Иллюзий? – в конце фразы голос Маас сорвался на фальцет. Она даже как-то смешно взвизгнула.
- Хочешь сказать, что для всех звук существует, а для меня нет? – я вынужден был остановиться, потому что Маас встала посередине дороги этаким соляным столбом. Вдруг она совершенно обессиленная рухнула там, где стояла и прошептала:
- Не слышат Иллюзии только герлики. Зак Холан – ты герлик.
       После этих слов с Маас случилась форменная истерика. Я стоял рядом с рыдающей подругой в полной растерянности и совершенно не знал, чем могу ей помочь. Четыре дня назад около храма она уже приняла меня за одного из этих таинственных герликов. И ее реакция в тот раз мне совершенно не понравилась. Я понимал, что герлики не пользуются уважением у местного населения, а теперь, глядя на убивающуюся Маас, решил, что быть этим самым герликов – вообще величайшая трагедия.
       Где-то через час она затихла. Поднялась из дорожной пыли и не глядя в мою сторону сказала:
- Надо поставить палатку, сейчас пойдет дождь.
Я уж было по привычке собрался спросить, откуда такая уверенность. Но вовремя сообразил, что сейчас не самое подходящее время для вопросов. Дождь и в самом деле начался внезапно. По крайней мере, для меня. Мы едва-едва успели худо-бедно закрепить тросы палатки, как вдруг с безоблачного Иллюзорского неба полилась вода. Забравшись в палатку, мы с Маас сидели как две мокрые мыши, надутые на один и тот же мешок с крупой. Первым тишину нарушил я. Пришлось блефовать, - другого выхода у меня не было:
- Если ты сейчас не расскажешь мне всё об этих самых герликах, я встану, выйду из палатки, и ты меня никогда не увидишь. - Пауза затянулась, и тут я всерьез задумался, что именно сейчас мне придется ответить по полной программе за свои слова. К моему великому облегчению нервы Маас не выдержали, и она заговорила.


Рассказ Маас

- Когда Ваятель изваял мир Кинеандр, он был очень доволен результатом своего нелегкого труда. Его мир был прекрасен. Даже обитатели ему удались на славу. Их было не очень много, но каждое существо было поистине совершенным. И только одно омрачало радость Ваятеля – человек в его мире повел себя совершенно не так, как было задумано. Ваятель даровал людям долгую тысячелетнюю жизнь, он наделил их острым умом и отменными физическими данными. Но люди не хотели жить мирно, - они воевали друг с другом, убивали себе подобных, превращали других людей в своих рабов. Ваятель не мог оставить все так, как есть. Он решил образумить людей, направить их на путь истинный. Изваяв для себя облик простого смертного, он явился на Кинеандр. Дочь Короля Каприда Последнего – Принцесса Айнэс, - стала Избранницей Ваятеля. Он решил оставить Кинеандру своего Сына, чтобы люди, ведомые Наследником Ваятеля, больше не блуждали во тьме кровавых войн и бессмысленных раздоров. Но Принцесса Айнэс родила Ваятелю Дочь. В великом гневе Ваятель покинул Кинеандр, не желая больше спасать людей. Сразу после его ухода жизнь покинула Айнэс. Древние летописи гласят, что физически крепкая Принцесса умерла не от хвори, а от скорби из-за ухода своего любимого. Она даже не успела дать Дочери имя, а по законам нашего мира человек имеет право носить только то имя, что при рождении дает ему мать. Так дочь Айнэс и стала называться просто Дочерью Ваятеля. Во дворце своего деда Короля Каприда Последнего Дочь Ваятеля вела странную жизнь никому ненужного, полудикого существа. Сам Каприд Последний был занят бесконечными войнами с соседями, а во время кратких затиший целыми днями пропадал на охоте. Охота его и погубила. Во главе загонщиков Король загонял стадо диких ащелов, чтобы отбить от самок недавно родившихся детенышей, чье мясо он просто обожал. Но Главная Самка этого стада была Первородной – той самой, кого изваял Сам Ваятель. Она вступила в бой с боевым ащелом Каприда Последнего и одержала победу. Когда слуги подоспели на помощь своему господину, им осталось лишь собрать в небольшой мешок то, что от него осталось. Так Дочь Ваятеля стала правительницей Капридора. За блестящий ум, кристальную честность и безграничную доброту Дочь Ваятеля снискала уважение не только своих подданных, но и жителей остальных королевств Кинеандра. И лишь горстка диких племен, обитающих в самых высоких горах Кинеандра – Саггеттарских Кручах, - не признавала ни одного правителя, кроме своих свирепых вождей. На беду капридорцев их земли граничали с землями герликов - этих беспощадных саггеттарских горцев. Постоянные набеги герликов, разорение и убийства мирных капридорцев угнетало их Правительницу. Ее советники не раз предлагали ей выступить с войском и разом уничтожить всех герликов, но доброта и терпимость Дочери Ваятеля не знала границ. Она отправила послание вождям герликов о мирных переговорах, и те приняли его. В назначенный день и час Дочь Ваятеля прибыла в условленное место с небольшой свитой. Герлики перебили всех до единого слуг Дочери, а ей выкололи глаза, раздели догола, остригли ее прекрасные вьющиеся волосы и в таком виде бросили умирать в безлюдных горах. Никому не дано знать, какую смерть приняла Дочь. Кто-то из летописцев утверждает, что ее насмерть заклевали горные стрипты – единственные хищные птицы на Кинеандре, кто-то считает, что ее погубил холод. Больше Дочь Ваятеля никто из живущих на Кинеандре не видел. Сам Ваятель за позор Своей Дочери наслал кару на всех герликов, - навсегда лишил их Силы. В память о Своей Дочери Ваятель повелел людям строить по всему миру Храмы в Ее честь. А еще Он запретил людям впредь объединяться в королевства и государства. Чтобы избежать войн и территориальных распрей, все жители Кинеандра с момента Смерти Дочери Ваятеля объединились в Мастеровые Гильдии. А жалкие остатки потомков герликов до сих пор бродят по миру, и обязанность каждого, кто встретит герлика, избить его в кровь, раздеть догола и даже ослепить, если хватит решимости. Разумеется, жить среди обычных людей герлики не могут, - они скитаются по глухим безлюдным местам и ведут полузвериное существование. Но, встретив герлика, его нельзя убивать. Потому что Ваятель ввел запрет на убийство. И лишь особым людям позволяется крайне редко применять смертельную Кару Ваятеля. Этими особыми людьми являются Мастера Тайны. Они единственные до сих пор называют наш мир его истинным именем – Кинеандр. А еще они выявляют нарушителей Воли Ваятеля и применяют к ним Его Кару. Главное Нарушение Воли Ваятеля – это предоставление герлику крова, еды и защиты.
- Теперь ты должна избить меня, раздеть догола, побрить на лысо и выколоть глаза, - мне больше нечего было ей сказать. Ведь по законам Иллюзора я, не обладая и граммом Силы и не слыша Иллюзий, автоматически становился стопроцентным герликом. Мне хотелось сказать Маас что-то теплое и утешительное, но вместо этого меня опять потянуло на диссидентство:
- Не знаю, кто из ваших летописцев напутал, но и глаза, и волосы, и одежда у Дочери на месте. Я видел ее тогда в храме, она меня водой поила. А до этого ее портрет на потолке появился, правда, он потом куда-то пропал. Ты что, не веришь мне? Айда смотаемся туда, сама убедишься, что я не вру, - я очень постарался, чтобы мой голос звучал убедительно, но Маас так недоверчиво смотрела на меня, что мой пыл угас сам собой. – Ладно, если ты не хочешь идти в храм, то как еще я могу доказать тебе… - что я собирался ей доказывать, сам толком не знал.

***

- Я пойду с тобой в Храм, Зак Холан, я спрошу у Дочери, как мне поступать с тобой. Но сперва мы раздобудем ащела. Я заколебалась тащить на себе всю эту тряхомудию. А еще надо бы подкрепиться.
- Ну вот, хвала Дочери, ты снова стала прежней Маас, - я вздохнул с облегчением.
- Зак, - она провернула ко мне свое суровое индейское лицо, - запомни: мужчины возносят хвалу лишь Ваятелю. А вот герлик как раз и должен молиться на Дочь. Я тогда в Храме тебя как раз за герлика, просящего Ее милости, приняла. Сам голый, морда в синяках, голова разбита. А ты ведь даже не удивился, что все твои болячки так быстро зажили.
- Маас, так это ты?! Это твоя Сила меня вылечила? – каким идиотом я был, когда ждал от нее благодарность за реттены и за еду. На моем лице и ушах все мои чувства были отчетливо выведены красными чернилами стыда.
- Проехали, чувак, - она протянула мне тяжелый ломоть обычного, купленного в трактире Базука, а не Сотворенного Силой, хлеба. Достала из бездонных недр поклажи оплетенную бутыль с холодной обрийей, провела над ней правой рукой и протянула мне. Бутыль была почти горячей. Холодная обрийя тоже вкусна, но горячая она вкусней в сто раз.
- Спасибо, - я уже вовсю работал челюстями, и моя скромная порция катастрофически быстро исчезала внутри меня. Маас вышла из палатки, - дождь уже кончился. Она вернулась с грязными ногами и мокрыми рукавами, неся охапку травы. Я мог бы устыдиться еще раз, что совсем забыл про Мёбу, но решил отложить все душевные терзания на попозже, потому что сразу после еды удрых.
       Наш незапланированный отдых продлился больше трех часов. Я бы так и спал до ночи, но Маас растолкала меня и велела помогать ей собирать палатку.
- До завтрашнего полудня мы должны успеть в Хокт – это ближайшее к нам селение. Земледелы всегда после дождя торг устраивают. Торгуют дождевой водой, которую успевают собрать, да и другие Гильдии со своими товарами подтянутся. Наверняка там и ащелы будут. Придется идти всю ночь.
- У вас ведь, вроде, торговать водой может только Гильдия Низа?
- Дождевой водой торговать могут все, кроме Гильдии Стихий. Они вызывают дождь с помощью своей Силы для всего Иллюзора. Если Мастера Стихий начнут использовать Силу только для своих нужд, Мастера Земледелия не смогут получать урожай, не будет расти трава, и диким животным будет нечем питаться. Охотники останутся без добычи, а мы все останемся без еды. Для жизни каждому иллюзорцу нужна Сила, для Силы нужна пища. Все просто.
- Проще не бывает, - задумчиво ответил я, - а за счет чего тогда живет Гильдия Стихий, если ее работникам вообще не платят зарплату?
- Каждая Гильдия отдает им одну двенадцатую часть от своих доходов. Хорошо, что мы затеяли этот разговор, доставай свой кошель.
- Это еще зачем? – в мою душу закралось чувство смутного беспокойства.
- Я же тебе все объяснила, - Маас наконец-то закончила увязывать баул.
- Ничего ты мне объяснила, - я был настроен решительно.
- Дождь прошел?
- Прошел.
- Гильдия Стихий свою работу сделала?
- Наверное.
- Зак Холан!
- Ладно - ладно, я согласен. Но с одним условием. Сколько дождей за год вызывают ребята? Правильно, пять-шесть. При мне был только один, поэтому я уплачу пока только двадцать процентов от своей одной двенадцатой.
- Давай, - она протянула мне свою грязную ладошку.
Я отсчитал ей четыре бирну и собрался закрыть тему, но эта нахалка сунула мне под нос свой грязный указательный палец.
- Маас, с моих двухсот девяносто пяти бирну я должен тебе 4 монеты.
- Четыре целых части и девять от одной части.
Вот ведь зараза, и где она так шустро считать научилась?
- Да вы же не делите бирну на части!
- Не делим, - согласилась она со мной, - мы равняем от одной пятой части целого бирну.
- Понятно, округляете, значит, - у меня не было особого желания втупать в бесполезные прения, поэтому я протянул ей еще один бирну, - фиг с тобой, подавись.
- Это каким же дураком надо быть, чтобы думать, будто я буду глотать бирну, - Маас долго еще потом что-то удивленно бормотала, но шанс подавиться моими деньгами у нее был реальный: перед тем, как завернуть красивые зелёные бусины в заветную тряпицу, она долго разглядывала каждую, вертела и так, и этак, и, разумеется, пробовала на зуб.

Глава 9.
- И где же тот мужик,
у которого я в прошлом году
на вашем Птичьем рынке хомячка купил?
(про мужика, который водил по рынку
здоровенного медведя).

       Перед входом в Хокт мы тормознулись на целых полчаса, - именно столько времени понадобилось Маас для вдалбливания в мою тупую от бессонной ночи, голода и долгого пути голову бесконечных инструкций типа: «как должен вести себя Зак Холан, чтобы никто не догадался, что он герлик». Я пытался с ней спорить, - мол, раз уж я не спалился в Талите, то в какой-то задрипанной деревне мне тем более нечего опасаться. В ответ услышал лишь одно:
- На Празднестве у всех голова идет кругом, люди теряют бдительность, а в Хокте будет торг, соображаешь?..
       Надо думать, что во время проведения торговых операций любой уважающий себя человек должен держать ухо востро. Воровства на Иллюзоре нет, но есть обман, обсчет и сокрытие достоверной информации. Эти малопривлекательные человеческие слабости замечательно проявляются во время мероприятий, подобных сегодняшнему торгу в Хокте. Я машинально сделал жест «Хвала Деве», собираясь поклясться, что не подведу Маас, и тут же получил от нее такую затрещину, что еле устоял на ногах. Всю мою усталость как рукой сняло. Я собрался было дать сдачи этой индейской морде, но сообразил, что втюхала-то она мне за дело. Мужчины не славят Дочь, мужчины славят Ее Отца - Ваятеля. Надо делать простой жест: складывать руки в замок и прижимать их к груди… По моему мнению в адрес этого самого Ваятеля надо делать какой-нибудь другой жест. Например, сложить пальцы в кулак, выставив наружу средний. Понимаете ли, разозлился он, что у него не сын родился. Вообще-то, я сам совсем недавно честно пахал на одного мерзавца, которому дочери тоже не больно-то нужны.
       Хокт оказался весьма милым полусельским городишком. Как и все жилые комплексы Иллюзора, Хокт был поделен ровно на две половины: правую – мужскую и левую – женскую. Широкий проспект, разделяющий дома, сегодня работал за шумную торговую площадь. Сейчас примерно шесть часов утра по местному времени, а площадь уже битком забита народом. Прилавки с товаром выставлены аккуратными рядами, и в каждой такой «торговой точке» имеется по продавцу. И тут наблюдается четкое разделение по половому признаку: прилавок с продавцом-мужчиной, прилавок с продавцом-женщиной. Все правильно, - чтобы никому не было обидно. Торговать имеют право только Мастера, подмастерья допускаются лишь к товару: унес-принес, сложил туда или сюда. Как ни рвалась Маас в загоны с ащелами, которые были расположены не на самом рынке, а за Южными городскими воротами (мы с ней вошли через Северные), но я забастовал. Еда! Еда! Еда! И Маас смирилась. Мы зашли в ближайшую харчевню, где я от пуза наелся какой-то злаковой каши, выпил полкувшина горячей обрийи и посетовал, что не могу заставить себя есть местное мясо. Отварная птица серо-зеленого цвета, имеющая стойкий запашок полугодовалых яиц, забытых птичницей в курятнике, меня не прельщала, а есть нежно-розовое мясо новорожденного ащела было равносильно согласию есть кошатину.
       И словно в ответ на мои безмолвные молитвы Доброй Дочери в трактир вошел подмастерье из Гильдии Охоты. За его плечами болтался увесистый мешок. Хозяйка трактира – дородная, с пышной копной седеющих волос, Мастер Зульит, шустро втолкнула Охотника в подсобное помещение. Пробыли они там довольно долго, причем зычный голос госпожи Зульит звучал то предупреждающе, то угрожающе, то обвиняюще. Что отвечал ей пришедший Охотник, я не слышал. Но мне почему-то показалось, что бедный парень большей частью молчал, и на все натиски грозной трактирщицы он лишь кивал в случае согласия или мотал головой в случае отказа. Видать, отказов с его стороны было не так уж много, потому что выполз Охотник из подсобки с пустым мешком, горстью бирну в руке и совершено ошалелым взглядом. Зульит, напротив, была так довольна проведенными переговорами, что велела своему подмастерью подать нам с Маас еще по кружке горячей обрийи за свет заведения.
       - Она купила хорошую дичь, - Маас сыто рыгнула и потянулась, как только что проснувшаяся кошка, - я такие вещи по запаху чую, - пояснила она на мой недоуменный взгляд. – Кстати, если ты соскучился по вкусному мясу, можешь договориться с хозяйкой, чтобы она приготовила нам что-нибудь шикарное из свежей дичи.
- Ну ты и нахалка, - я аж задохнулся от гнева, - прикинь, только что сказала такую фразу: «Если ты соскучился…чтобы она приготовила нам…». Улавливаешь суть?
- Ага, только у меня все равно денег нет. И ащела нам придется покупать на твои деньги.
- Маас, - обреченно простонал я, - опять это твое: «нам придется покупать на твои деньги». Может быть логичнее прозвучит: «Тебе придется покупать на твои деньги».
На мою железную логику у нее тут же нашлись свои, не менее железные, контраргументы:
- Логичнее прозвучит вот так: «Я, тупой герлик - Зак Холан, ни фига не смыслящий в ащелах, ничего не смогу купить здесь без помощи великодушной Мастера Маас. И ащела на торгу она выберет сама, потому что я, тупой герлик...
- Ладно-ладно, - я прервал ее обидный шепот, - кстати, вон на стене висит ящик, - это, случайно, не для сбора налога за воду?
Маас посмотрела в указанную мной сторону и кивнула.
- Так иди – положи туда мои..., то есть наши пять бирну.
Она достала тряпицу со своими сокровищами, которые еще вчера были моими, достала один бирну, протянула его мне и кивком указала на ящик:
- Сходи, раз тебе приспичило.
- Почему одна монета?
- Потому что мой доход в этом году составил ровно двенадцать бирну, вот и считай: одна монета – как раз одна двенадцатая часть для Гильдии Низа.
- Постой, ты же содрала с меня эти деньги как мою часть дохода.
- Во-первых, сдирают шкуру с ащелов на сапоги и ремни; во-вторых, ты сам решил сделать добровольное пожертвование в пользу своей малоимущей хозяйки; в-третьих, ты не с Иллюзора, поэтому взимание пошлины тебя не касается; а в-четвертых, мы тут начинаем денежные отчисления с вхождения в возраст «полужельдо», то есть по-вашему - с пятидесяти лет. Я думала, ты знаешь…
       Я собрался было разругаться с ней в пух и прах, но тут к нам подошла Мастер Зульит. Хотя слово «подошла» прозвучало бы здесь не совсем к месту, лучше сказать… нет лучше пропеть: подплыла «как каравелла на воздушных волнах». Длинный прозрачный шлейф, развевающийся на ее замысловатом головном уборе, лишь добавлял сходства с вышеупомянутым парусным судном.
- Рада приветствовать вас, уважаемые, в моем скромном заведении. Поправьте меня, если я ошиблась: вы ведь Вновь Посвященная – достопочтенная Мастер Маас со своим подмастерьем?
Я открыл было рот, чтобы возразить на счет «достопочтенной» в адрес маленькой мошенницы, и на счет «подмастерье» в свой адрес, но Маас под столом пихнула меня ногой и важно кивнула своей растрепанной головой.
Трактирщица в пояс поклонилась Маас и робко спросила:
- Не удостоит ли Мастер Маас скромных Кулинаров высокой чести продемонстрировать сегодня вечером в моем трактире эпизод из своей Великой Иллюзии?
- Два эпизода – за три бирну, - тут же быстро выдала Маас.
- Но Мастера Иллюзии берут по одному бирну за эпизод, - в голосе Зульит звучала такая растерянность, что я с трудом узнавал в стоявшей перед нами оробевшей женщине ту воинственную командиршу, которая пятнадцать минут назад одержала в своей подсобке блистательную победу над несчастным подмастерьем-Охотником.
- За три бирну я покажу вашим гостям два лучших эпизода: Королевский Пир и Финал. Трактирщица задумалась. Она вздохнула, и видимо приняв нелегкое для себя решение, выдвинула встречное предложение:
- Я дам четыре бирну за три эпизода: Пир, Охоту и Финал.
Теперь пришла пора напрягать мозги Маас. Она задумчиво и как бы оценивающе глянула на меня:
- Учитывая, что этот тощий проглот стал моим подмастерьем лишь вчера и пока ничего не смыслит в Великом Искусстве Иллюзий, работать сегодня вечером я буду одна, и мне понадобится немало Силы.
Зульит сразу уловила суть:
- Четыре бирну, и вы не платите мне за эту трапезу.
- Четыре бирну, мы не платим за эту трапезу и вы приготовите нам для завтрашней дороги кусок жареного вибдита.
- Но у меня уже давно нет в меню мяса вибдитов, ведь Охотники нынче не балуют нас своими товарами, - хитрая Зульит так правдоподобно качала гловой и цокала языком, что я ей поверил.
- Одна тушка в том мешке, который сейчас ваши подмастерья разбирают на кухне, точно есть.
- Откуда Мастер Иллюзий…
Маас сделала в сторону трактирщицы предостерегающий жест:
- Перечислить, что еще есть в том мешке?
Зульит испуганно замотала головой.
- Так вы согласны? – встрял я.
Мастер Кулинарии, глядя в глаза Маас, сделала жест «Хвала Деве», дождалась от Маас ответной «Хвалы» и вернулась за стойку, около которой в нетерпении толкался праздный люд. Потому торг и назвали торгом, чтобы торговаться. Эти две дамы, как я понял, только что между собой сторговались.

***

       Я никогда не бывал на сельских ярмарках, но принцип поиска покупателем нужного товара мне известен хотя бы потому, что я регулярно хожу в ближайший к нашему дому супермаркет. Если над торговым рядом написано «Молочные продукты», то вы не увидите на этих полках связки бананов или пивные банки. На Хоктовом торге этот принцип не соблюдался вообще. Рядом с лавкой Мастера Камня, заваленной и керамикой, и образцами строительного кирпича, и кульками с огненным порошком, располагалась лавка Земледела, продающего разнокалиберные голубые плоды стиреля, мешки и мешочки с какими-то местными крупами. Вплотную к ним кряжистый, темнолицый Охотник развесил неощипанные тушки чамисов и лиловатые пушистые шкурки, содранные со зверьков размером с земных енотов, странных таких енотов с двумя длиннющими хоботами вместо ушей и метровым шлангообразным хвостом с огромной шипастой фиговиновой на конце. Хотя в данном случае хвост запросто мог являться носом или еще какой-нибудь частью тела. Я хотел поинтересоваться у Маас, но постеснялся, - вдруг это все-таки не хвост.
       Никакой целесообразности в распределении торговых мест нет, зато есть полное отсутствие удобств для покупателей, а во всем остальном – обычный базар. Единственное место на Хоктовом торге, где все было ясно и понятно, - это загон для продажи ащелов. Животных, выставленных на продажу, было около тридцати. В основном продавали самцов. Разные по возрасту, по нраву, по оттенку коричневых шкур, стоили они приблизительно одинаково. За одного ащела-самца Мастера-Земледелы просили пятнадцать-шестнадцать бирну. Самки же стоили в три раза дороже. Мы обошли весь загон, осмотрели всех животных и чуть было не купили одного молодого самца. Но в последний момент Маас вдруг передумала. Она сделала мне знак, чтобы я убрал уже отсчитанные монеты в мешок-кошель, и даже не извинившись перед огорченным пожилым Земледелом, решительным шагом направилась к выходу. Я втихоря сунул чуть не плачущему старику один бирну, и в ответ на его восторженный «Хвала Ваятелю» тоже сложил руки в замок. Поторопившись вслед за Маас, почти у самого выхода я наткнулся на входившую в загон молодую женщину с большой корзиной в руках. Внутри кто-то жалобно пищал. Сердце ёкнуло, и я тормознулся:
- Госпожа Мастер, - я деликатно подергал ее за рукав, - вы принесли детеныша для продажи Мастерам-Кулинарам?
Она остановилась в полной растерянности. Стояла напротив меня, обеими руками держа тяжелую корзину, и явно не находила слов.
- Зак, ну чего ты плетешься? Нам надо еще успеть подготовиться к вечернему представлению. А за ащелом мы вернемся завтра, чтобы не платить трактирщику за место в загоне и за корм. Да и цены в последний день торга всегда ниже. Нечего деньгами разбрасываться.
Знала бы моя экономная приятельница, что я только что отдал целый бирну постороннему старику. Казалось, Маас только что заметила женщину с корзиной:
- Извините, Мастер, мой подмастерье временами бывает просто несносен. Он чем-то обидел вас?
- Нет-нет, все в порядке, просто я почему-то не смогла сразу определить его принадлежность к Гильдии Иллюзий. Вот увидела его хозяйку, и сразу все стало ясно, - видимо, этот юноша недавно у вас подмастерьем.
- Мастер Иллюзий Маас, - представилась моя «хозяйка», - мой подмастерье – Зак.
- Вы Мастер Маас?! Ой! Я была в Талите. Клянусь: «Баллада о Волке» - лучшая из всех Иллюзий, которую я когда-либо видела.
- Благодарю вас, Мастер..?
- Мастер Криад из Гильдии Земледелия, Посвящение на прошлогоднем Сходе за самое большое поголовье боевых ащелов. Я вырастила семерых, - в ее голосе звучала неподдельная гордость.
- Примите наше восхищение и уважение, но нам пора.
Я вышел из своего оцепененческого состояния и встал в позу:
- Я не закончил разговор с госпожой Криад, идите вперед Мастер Маас, я вас догоню.
Криад, похоже, от моей наглости еще раз потеряла дар речи. Маас взглянула на меня сверху вниз, увидела в моих глазах нечто и примирительно проговорила:
- Я тоже хочу посмотреть на товар Мастера Криад, надеюсь, ты не против? – она заинтересованно посмотрела на «пищащую» корзину. Я кивнул в знак согласия. В конце концов я уже принял решение купить у Криад малыша и спасти его от участи попасть на противень какого-нибудь Кулинара.
- Если у госпожи Маас достаточно времени, терпения и … средств, - эта Криад почему-то не хотела показывать нам маленького ащела. Маас сделала нетерпеливый жест:
- У нас достаточно средств, открывайте корзину.
Для вящей убедительности я тряхнул своим мешочком. Это послужило решающим аргументом в нашу пользу. Криад осторожно поставила корзину на землю и откинула крышку, крепившуюся на ременных петлях.
- Нынче я со своими подмастерьями получила лишь двоих, одного продала сегодня утром, а эта вторая.
В корзине лежал детёныш ащела, боевого ащела. Эта девочка была альбиносом с чудными голубыми глазами. Я любовался ею, забыв обо всем на свете. Она жмурилась от неяркого дневного света и щерила на нас свои крохотные острющие зубки.
- Та-ак, самка боевого ащела, плохо кормленная и больная, такой даже Кулинары побрезгуют, - Маас деловито поворачивала малышку с боку на бок, - сколько вы хотите за нее?
- Вы хорошо разбираетесь в боевых ащелах, - бесстрастная интонация Криад хорошо маскировала ее иронию.
- Сколько?
- Тридцать! – не сказала, а выдохнула Криад.
- Пошли, Зак, я не могу тратить время на пустые разговоры.
- Я беру ее, - неужели это был мой голос. Маас меня убьет. Но я буду сражаться до последнего вдоха, или выдоха.

***

 - Сорок два, сорок три, сорок четыре, - спокойно считал я.
- Да что ты там все время бормочешь, герлик безмозглый?! – степень раздражения в ее голосе достигла крайности.
- Сорок пять… сорок пять раз за последние двадцать минут ты назвала меня герликом. Радоваться должна такому удачному приобретению, мы купили самого настоящего боевого ащела всего за каких-то тридцать монет, а Мастер Трианс, между прочим, целое состояние за Лерку отдала.
- Лерка – Королевский боевой ащел. Она может стоить и двадцать, и тридцать, и даже сто жельдо, а ты отвалил целую яму денег за какого-то выродка, - она обвиняющее стукнула по корзине со спящей Зимкой. Абсолютно белая шкурка малышки наталкивала на мысль о снеге, о зиме. Вот она и стала Зимкой. Маас потихоньку угомонилась, перестала обзывать меня последними словами и даже сунула в каждую корзину по пучку травы. Мёба свою порцию сжевала сразу, а Зимка едва притронулась. Так дело не пойдет. Не хватало еще, чтобы на моих глазах умирало маленькое беспомощное существо. Я достал Зимку из корзины, уложил ее на свои колени и начал поглаживать по плоской голове. Все пять глаз Зимки были прикрыты, ушки вяло опущены, а хвост свит кольцом – знак крайнего испуга.
- Не яму, а кучу. Маас, дай мне бутыль с обрийей.
- Ага, ты для нее еще суюколь попроси, на, пои свою драгоценность.
Я понимал, что в глубине души Маас тоже не осталась равнодушной, глядя на Зимку, а злится она лишь на то, что я заплатил за нее двойную цену. Завтра же нам все равно придется тратиться на взрослого ащела, потому что предстоящее путешествие с тяжелым грузом и двумя маленькими детьми, - это вам не увеселительная прогулка. Удивительное дело, но в маленькое слабое создание вместилась целая бутыль обрийи. Зимка отвалилась от горлышка, приоткрыла свои васильковые глазищи, зевнула во всю свою зубастую глотку, развернула хвост и удрыхла.
       Представление в трактире Зульит прошло при полном аншлаге. Зульит продала такое количество еды и напитков, какое обычно уходило за неделю. На радостях от ошеломительного успеха трактирщица дала нам не обещанные четыре, а целых шесть бирну. Приготовила для ночлега комнату и велела одному из своих подмастерьев занести нам тяжеленный поднос с едой.
       Жизнь налаживалась.
Утром я проснулся от странного ощущения: будто кто-то тихонько елозил туда-сюда по моему лицу мелкой наждачкой. Мне было щекотно, я чихнул и открыл глаза. На моей груди сидела Зимка и, почти по-собачьи свесив набок свой шершавый язычок, умильно таращила на меня свои небесные глазищи.
- Маленькая моя, ну как ты?
В ответ на сочувствие Зимка нетерпеливо поскребла по моей щеке передней лапой. Лапа была когтистая, и ощущение от поскребываний было не из приятных.
- Ее надо выгуливать, боевой ащел никогда не будет гадить в том месте, где спит. Даже новорожденные детеныши не нарушают это правило, - не открывая глаз полусонным голосом напутствовала меня Маас.
Нарочно не задавая ей вопросов, я оделся в полном молчании, натянул сапоги, схватил в охапку Зимку и открыл дверь.
- Погодите вы там, не советую гадить около загонов с ащелами постояльцев и самой хозяйки, рабочие животные не больно-то любят запах боевых.
- А боевые ащелы не больно-то любят, когда рядом с их корзинкой находится другая корзинка, и пахнет оттуда – не приведи Господь, то есть я хотел сказать: не наваяй Ваятель… Вот уж кому совершенно до лампочки, где и сколько какать – так это нашей Мёбе, - так, беседуя больше сам с собой, чем с Зимкой, я спускался со второго этажа.


Глава 10.
Всему когда-нибудь бывает завершение
(вместо «завершение» я хотел написать «конец»,
но, согласитесь, это звучит как-то не так).

       На прогулку у нас ушло гораздо больше времени, чем я планировал. От вчерашнего смурного, забитого зверька не осталось и следа. Едва оказавшись за воротами трактира, Зимка тут же рванула к Северной ограде, совершенно правильно угадав, что до нее ближе. Приличной травы в окрестностях Хокта почти не было, но Зимка отыскала и съела всю неприличную траву в радиусе пары километров, при этом она вовсю работала не только зубами, но и когтями, вырывая чахлую растительность вместе с корнями. Странно, но я не заметил, чтобы она успела опорожнить свой кишечник. Видимо, решила набить все желудки под завязку. Последним трофеем Зимки было придорожное дерево дикого суюколя. Плодов дикий суюколь не давал, на древесину тоже не шел, - имел слишком рыхлый ствол, который при горении источал запах похуже ащелового дерьма. И совершенно непонятно, для каких целей это корявое дерево было оставлено местными жителями расти себе спокойно вдоль дороги. Всю кору этого дикорастущего уродца на высоте полутора метров мы и обглодали. Вернее, глодала Зимка, а я стоял на стрёме, чтобы нас не застукали местные Земледелы.
       В какой-то момент мне стало ясно, что Зимка наелась, а я, напротив, был голоден, как она два часа назад. Эта белая мышь-грызунья доела последний кусок коры и собралась вздремнуть под деревом, так жестоко ею изуродованном. Я был категорически не согласен с такой постановкой вопроса:
- Зимка, пошли домой.
Она покосилась на меня двумя затылочными глазами и улеглась поудобнее. Я вознамерился потащить ее до трактира на себе, но… не смог поднять. Я даже с места не смог ее сдвинуть. Пришлось выбирать другую тактику. Я присел возле нее на корточки:
- Сейчас я уйду, но скоро вернусь, и не один. Я приведу с собой Маас, которая умеет обращаться с ащелами. И с боевыми ащелами тоже. Она их ест на обед, а иногда и на ужин. Поняла?
Положа руку на сердце, скажу вам, что она поняла. Неспеша поднялась, поставила свой хвост торчком и прошла мимо меня так, будто я был еще одним стволом дикого суюколя.
- Сколько можно сра… Зак, что вы делали все это время? – Маас ошарашено смотрела на наши виноватые морды.
- Все это время мы ели. Съели всю траву около Северных ворот и половину коры дикого суюколя, и при этом, между прочим, ни разу не посра… Маас, почему у тебя такое странное лицо: глаза почти на лбу и челюсть как-то странно провисает?
- А? Что ты сказал? Да-да, конечно… она же неокрашенная… у них это бывает, я слышала… но чтобы с такой скоростью…
- Да что происходит, объяснишь ты мне, наконец?
- Что происходит? Хи-хи, Зак Холан не видит, что творится у него под носом. Она очень быстро растет, - вот что происходит!
- Не говори глупости, - следом за Зимкой мы поднимались по лестнице, ведущей на второй этаж, и также друг за другом вошли в нашу комнату.
- Девочка покушала, сейчас она будет баиньки, залезет в свою кроватку, закроет глазки, и я спою ей колыбе… Маас, что это? Как это?
Я тупо уставился, как Зимка развалилась в своей корзине: легла розоватым брюхом кверху и вывесила наружу лапы, хвост и голову, потому что в корзинке, которая вчера была ей впору, все это уже не помещалось.
- Дошло, умник? Ты был с ней все утро, и она росла на твоих глазах, поэтому было не заметно. Что мы теперь будем делать?
- Не знаю, что мы будем делать, но зато я знаю, чего мы делать не будем, - мы не будем тратиться на взрослого ащела.

***
       
       Из Хокта мы вышли через два дня. За два прошедших вечера заработали у Зульит еще по шесть бирну, скормили Зимке одну пятую часть запасов корма для хозяйских ащелов и после долгих споров и перепираний отправились в Храм Девы, где я и встретил Маас с Дайнешем почти семь земных суток тому назад. Эта неделя стала для меня Неделей с большой буквы.
- Вот скажи мне, как вы определяете стороны света. Северные ворота, Южные ворота, - у вас ведь даже солнца нет?!
- Сейчас нет, раньше было, а названия сторон со старых времен так и остались, - Маас говорила о потере Иллюзорского светила так обыденно и просто, как я сам мог бы сказать о потере рублевой монеты из дырявого кармана.
- Это все из-за герликов, да?
- Наверное, не приставай ко мне со своими бестолковыми вопросами. Расскажи лучше что-нибудь о своем мире.
- Про амёб и аллергию ты теперь знаешь почти всё, я расскажу тебе историю о величайшем герлике моего мира, но сперва ты должна дать мне обещание, что никогда не будешь даже думать о том, чтобы сделать из моего рассказа Иллюзию.
- Почему?
- Потому что эта Иллюзия будет уже не Иллюзией.
- Как это?
- Вот расскажу, и тебе станет ясно. Ну что, обещаешь?
Как знак нерушимой клятвы Маас сделала «Хвалу Деве», и я начал свой рассказ:


Рассказ Зака Холана

       От года моего рождения пятьдесят четыре лета назад Адольф Первый, он же и Последний - могущественный правитель страны под названием Великая Германия напал на моя страну. До этого он со своими солдатами уже завоевал несколько небольших соседних государств, но моя родина была могучей державой, - самой большой и сильной страной в нашем мире. Коварный Адольф клялся Правителю моей страны, что всегда будет дружить со своим великим соседом. Но в самый разгар наших Земледельческих работ он напал на мирного соседа. Правитель моей страны был совершенно не готов к нападению. Пока Адольф стягивал к границам моего государства все свои силы, Правитель моей страны со своими Главными Советниками все время искал врагов у себя дома. Врагов не было, но ему казалось, что они повсюду, и по его приказу хватали ни в чем не повинных людей. Их сажали в темницы, отправляли на немыслимо тяжелую работу, от которой выживал лишь каждый пятый, очень многих казнили. Также Правитель моей страны приказал схватить по лживым наветам и казнить многих Великих Полководцев. И вот война в моей стране началась, а командовать войском почти некому. Правитель моей страны, получив известие о вероломном нападении его друга Адольфа, закрылся в своих покоях и не выходил оттуда несколько дней. Но страх перед мнимыми врагами помог ему справиться со страхом перед врагом реальным. Правитель моей страны представил себе на минуту, что с ним сделают его внутренние враги, если он не сумеет защитить страну от ее внешних врагов. «Внешний враг еще далеко, а свои враги рядом», - думал правитель моей страны. Но он заблуждался. Очень скоро войска Адольфа подступили к самой столице моего государства. До нападения Адольфа Правитель моего государства носил на своем боевом щите девиз: «Бей своих, чтоб чужие боялись!» Но оказалось, что своих-то бил изрядно, а вот чужие не забоялись и напали. И тогда Правитель моей страны приказал своим Главным Советникам закрасить старую надпись и написать новую: «За Родину, за Сталина!» Эта надпись означала, что сейчас надо бороться с теми, кем командовал Адольф – Его бывший друг. У Адольфа Последнего тоже были свои Главные Советники, и они придумали для своего Правителя развлечение – Великую Охоту на Евреев. Главный Советник Геббельс вместе с Главным Советником Гиммлером рассказали Адольфу, что это именно евреи предали Сына нашего Ваятеля, а еще они обманом заставили римских солдат подвергнуть Сына Ваятеля жестокой казни. Римские солдаты, предки лучшего друга и преданного соратника Адольфа Последнего – тогдашнего Правителя Прекрасной Италии Бенито Муссолини, совершили это злодеяние и вызвали на себя Великую Кару нашего Ваятеля. «Поэтому, - сказали Главные Советники, - евреи виноваты вдвойне: предали Сына Ваятеля и подставили головы несчастных римских солдат под Великую Кару. Солдаты Адольфа стали ловить евреев по всем захваченным землям. У них отбирали все имущество, а затем казнили каждого: от младенцев до немощных стариков. А тела казненных сжигали в огромных печах, чтобы потом просеять пепел и выбрать из него жельдовые зубы, которые еврейские Мастера умели так искусно изготавливать. Тела казненных сжигали, чтобы достать из просеянного пепла много-много бирну, которые несчастные евреи глотали перед отправкой на казнь, думая, что их просто перевезут в другое место…
       Но огромное число убитых евреев в несколько раз меньше числа погибших людей моей страны. А было всех жертв от войны Адольфа Последнего столько, сколько может быть людей на трехстах Иллюзорах.
       Адольф Последний проиграл эту войну. Правитель моей страны вышел победителем. А народ Великой Германии до сих пор так стыдится злодеяний своего бывшего Правителя и его Главных Советников, что и по сей день можно увидеть слезы горя на глазах немецких юношей и девушек, когда они встречают приезжих гостей из моей страны, или с нынешней родины евреев, или откуда-нибудь еще, где шесть с лишним десятков лет назад ступал тяжелый немецкий сапог. Они горько плачут, испытывая вину за деяния своих предков, но знают, что их нынешний Правитель заботится о доживших до нашего времени бывших солдатах армии Адольфа куда как лучше, чем Правители некоторых стран, с которыми воевал Адольф, заботятся о тех своих соотечественниках, кто выжил в этой Великой войне…




***

       Маас молчала так долго, что я уже отчаялся услышать от нее хоть слово. Но вот она заговорила:
- Ты прав, Зак Холан, твой рассказ никогда не сможет стать моей Иллюзией. Скажи мне только одно, кто в этой истории – герлик?
- В моей Истории есть герлик, и не один, но кто из них больший злодей, - я не знаю. Прости меня Маас, я расстроил тебя. Я вижу слезы на твоих щеках, но не надо от меня отворачиваться, пусть они прольются, и твоя душа немного успокоится. Так моя бабуля говорит: «Поплачь, если тебе плохо, и сразу станет легче». У моей бабули в сорок первом под Львовом расстреляли всю её еврейскую семью: маму, дедушку и двоих старших сестер. А ее, трехлетнюю малышку, спрятала соседка-украинка, которую в сорок пятом сослали в Сибирь за то, что ее единственный сын по молодости и по дурости подался к бандеровцам. Бабуля, когда уже вышла замуж за деда, узнала, что тетка Ганна так и не доехала до лагеря под Воркутой – умерла на пересыльном пункте то ли от дизентерии, то ли от тифа.
- Слезы льются и льются, но мне почему-то не легче, - на Маас было жалко смотреть.
- Я даже не знаю, как тебя утешить. Если скажу, что у вас тут на Иллюзоре тоже дерьма хватает, тебе легче станет?
Судя по усилившемуся рёву, легче ей не стало. Я всерьез подумывал о том, чтобы присоединиться к ней. Рыдать она прекратила внезапно. Маас вдруг вскинула голову, прислушиваясь к чему-то, чего я не слышал. Она зажмурилась, с силой сжала виски и начала ритмично посвистывать на очень высокой ноте. Мне стало так страшно, что я почувствовал, как волоски на моих руках встают дыбом. Через полминуты свист оборвался:
- Быстро сваливаем отсюда, бери свою корзину, давай мой мешок и накинь поводок на Зимку, - со смуглого высокого лба Маас ручьём лился пот, заливая ей глаза и капая с подбородка крупными мутными каплями. Она не замечала, потому что боялась не меньше меня…
- Маас, что ты слышала? Что там такое?
- Мастера Тайны, они только что выехали из Хокта. Их трое, и они без своих подмастерьев, все верхом на боевых ащелах. Это очень скверно.
- Почему?
- Потому что они следуют за нами. Ты – герлик, я - преступница, укрывающая и защищающая герлика. И моей Силы не хватит, чтобы справиться с ними. Меня постигнет Кара Ваятеля, а тебя…
- Не продолжай. Я знаю, как у вас поступают с герликами. Лучше скажи, знают ли Мастера Тайны, что мы с тобой идем в Храм?
- Я только что направила их по ложному следу. Слышал мой свист?
Я хотел было сказать ей, что любой нормальный человек, хоть раз услышавший ее «художественный» свист, никогда его не забудет. Но я не стал ничего говорить, лишь кивнул в ответ. Маас немного помолчала, затем продолжила:
- Боюсь, они быстро придут в себя. Думаю, что к вечеру будут здесь, а к завтрашнему утру мы встретим их у Храма. Внутрь они не зайдут, но и мы с тобой в Храме надолго не задержимся.
- А почему они не зайдут в Храм?
- Это единственный запрет для Мастеров Тайны. Зак, они убили мою мать…
- Что ты сказала?!
- Ты расслышал.
- Это была Кара Ваятеля?
- Да, ее казнили из-за моего отца. Он был герликом, а она скрывала его в своем доме целых десять лет. Он, как и ты, не слышал Иллюзий и не мог делиться своей Силой. Но она все равно любила его. Любила и спасала. Спасала от всех, только от самого себя спасти не смогла. Мастер Стихий Дариад, - моя мама, отправилась в Талиту на Сход, где стала Первой за самый продолжительный Дождь в том году, она взяла с собой свою восьмилетнюю дочь - меня, но не могла взять того, кто скрывался в ее доме. Отец тайно проник на Праздник и так радовался за мамин триумф, что забыл об осторожности. Их настигли на полпути по дороге домой. Мама с отцом успели укрыться в Храме, но оставаться там долго без еды и питья они не могли. Мама вышла из Храма через три дня, она держала меня, обессилевшую от голода и жажды, на руках и думала, что ради ребенка ее пощадят. Но Мастера Тайны не знают пощады. Мою маму ударили Карой Ваятеля так точно, что на моей голове не шелохнулся ни один волос, а от нее осталось это:
- Маас вытянула из-под своей драной куртки шнурок с маленьким мешочком и приложила его к глазам. Она вздохнула, сделала «Хвалу Дочери» и добавила:
- Отец видел гибель мамы, он поднялся под самый купол Храма и прыгнул сверху прямо на Мастера Тайны. Отец умер сразу, а Мастер Тайны выжил. И жил еще целых три дня. Со сломанным хребтом у нас тут и пару-то дней редко кто вытягивает. Мастер Тайны был очень Сильным и очень хорошо выполнял свою работу.
- Как его звали?
- У Мастеров Тайны нет имен.
- Я спросил про твоего отца: как его звали?
- У герликов нет имен.
- Я вижу, что тебе тяжело впоминать все это, но скажи мне, как твой отец мог забраться под купол Храма, если он был герлик? Ты же сама говорила, что ваши герлики, как все остальные, не могут высоко…
Маас не дослушала меня:
- Мой отец не был герликом, - крик Маас разорвал вечернюю тишину. И уже тихим голосом она продолжила:
- Он был человеком из твоего мира. Он рассказывал мне про Великого Злодея А-доль-ва Гид-лера и про Великую войну на вашей земле. Я не помню подробностей, но точно знаю, что папино появление на Иллюзоре как-то связано с этой войной. И я знала, как зовут отца, но я…я.., - она закричала так больно и надсадно, как кричат на Земле больные собаки, и я глянул в ее глаза, наполненные бездонной, безысходной тоской, и сделал то, что никогда не позволил бы себе даже в мыслях. Я обнял Маас, прижал ее грязную нечесаную голову к своему плечу и гладил, гладил, а она все шептала и шептала, и не могла остановиться:
- Я забыла его имя, я забыла его имя, я забыла его имя…

***

       Было еще темно, но воздух уже потихоньку светлел, и звук льющейся воды из только что появившегося фонтана приятно ласкал слух. После гибели родителей Маас в этом Храме на нее, бесчувственную и полубезумную, лежащую на храмовых ступенях, наткнулся старый Мастер Иллюзий, бредущий по заброшенной дороге на ежегодный Сход Мастеров. Они с подмастерьем забрали Маас с собой. Когда через пять лет подмастерье Дайнеша получил в Талите звание Мастера Иллюзий и покинул своего хозяина, Дайнеш взял в подмастерья Маас. Родственницы матери – бабушка Маас, ее двоюродная тетка и троюродная сестра были совсем не против, чтобы Дайнеш взялся обучать сироту из Гильдии Стихий искусству Иллюзий, - ведь Законом Иллюзора не возбраняется переходить из Гильдии в Гильдию. Другое дело, что сами Мастера смотрят на это косо, из-за чего такие переходы крайне редки. Маас нечасто бывала в материнском доме, потому что Мастер Дайнеш вел бродячую жизнь свободного Иллюзорца, но родственницы всегда относились к ней с добротой и вниманием. Однако Маас почему-то никогда никому, кроме Дайнеша, не говорила, что тайком бывает в Заброшенном Храме Дочери, и всякий раз, когда приходит туда помолиться, то ниоткуда, прямо на каменном полу, появляется маленький фонтан с чистейшей холодной водой.
- Я купила ее в Хокте, отдала один бирну. Рядом были похожие по бирну за десять штук, но мне понравилась именно она. Я не знаю, зачем тебе это говорю, но не сказать не могу. Зак Холан – ты не герлик! Ты - мой друг, лучший друг… единственный. Я хочу, чтобы ты взял ее, - она протянула мне свою ладонь.
- Это же Зимка, - я удивленно воззрился на стеклянную статуэтку размером со спичечный коробок. Взрослый боевой ащел ослепительного молочного цвета поблескивал на меня своими пятью бирюзовыми глазищами. В полной боевой амуниции он только и ждал своего седока. Застоявшись в нетерпении, он был само Предвкушение Дикой Скачки.
       Купленная три дня назад Зимка во время нашей первой встречи была размером с полугодовалую овчарку, сейчас же на заброшенной лужайке перед храмом щипало блеклую пожухлую траву создание размером со взрослого бенгальского тигра.
- Спасибо, Маас, смотри, что мы тебе покажем… Зимка, ко мне!
Я скинул рубаху, остался в кожаных штанах и сапогах, прыгнул Зимке на спину, обеими руками вцепился в ее жесткую щетину и прошептал ей на ухо:
- Наверх, девочка, на самый верх!
Она встала вертикально, как кошка, которая решила залезть на дерево, дернула хвостом, и прыгнула вверх, вонзив свои когти в податливый камень храмовой стены. Внизу кричала Маас, из своей корзинки ей громко и жалобно вторила малышка-Мёба, но нам было уже все равно. Я боялся лишь одного – уронить подарок Маас. Неудобно было держать зажатую в кулаке статуэтку и одновременно хвататься за Зимкину шею. Я хотел было приспособиться поудобнее, но вдруг глянул вниз. В каких-то ста метрах от Маас, по дороге к Храму скакали три боевых ащела. Угольно-черные страшные звери несли на своих спинах тех, кто называл себя Мастерами Тайны. Я закричал, но она стояла так далеко внизу, ведь Зимка была уже под самым куполом. Обзор был как на ладони. Вот я заметил, что самый ближний всадник достает что-то из-под своего просторного плаща, вот он направляет эту штуку на Маас. Ну почему она не видит их, почему не убегает в Храм? Потому что она смотрит лишь на меня.
       Мы на крыше, - Зимка повисла на пологом куполе в позе распластавшейся белки в явном недоумении, что ей делать дальше, а я перебрался с ее спины на самый край карниза. Маас сейчас внизу под моими ногами размером меньше, чем статуэтка, которую я продолжаю сжимать во вспотевшей от напряжения и страха ладони. Я протягиваю руку в сторону приближающихся Мастеров Тайны, она медленно поворачивает голову. Медленно, слишком медленно… Они в пятнадцати метрах от нее, она не успеет войти в храм. У меня уходит полсекунды на расчет траектории падения тела весом в пятьдесят земных килограммов с тридцатиметровой высоты, учитывая полное отсутствие ветра. Толчка быть не должно, иначе будет перелет. Я просто делаю шаг вперед.


Эпилог

       Шершавый язык Зимки беспардонно облизывал мое лицо. Мне было холодно и страшно лежать вот так - на спине, раскинув руки и ноги, которых я почему-то совсем не чувствовал.
- Я умираю, - прошептал я.
- Ну щас, умирает он, как же, - над самым ухом раздался знакомый насмешливый голос, - у тебя легкая конфузия. Легонькая такая конфузийка, хи-хи-хи.
- Рора, прекрати издеваться над братом. Видишь, ему плохо, - ага, это добрая Крыса выступила на моей стороне.
Я наконец-то открыл глаза. Валид, Женька, Рора, Крыса, Люська и Родригес столпились вокруг моего распростертого тела для обсуждения дальнейших планов. Тео и Малика в поле видимости не было, из чего я сделал вывод, что они до сих пор дрыхнут.
- А чё это вы тут делаете, а? – задал я свой самый тупой в жизни вопрос.
- На тебя любуемся, - фыркнула Люська, - ты хоть помнишь, что произошло?
Я не успел ответить, - меня перебила Женька:
- Я помню, я! Оно как бабахнет, - она обвиняющее махнула пушистой варежкой на разодранную коробку из-под салюта, - Зака по лбу как стукнет, смотрите, какой у него шишкарик!
Я осторожно дотронулся до левой стороны лба. Судя по охватившей мою голову дикой боли, шишкарик, действительно, был нехилый. Зато теперь моей вчерашней шишке будет не так одиноко.
- А почему я одетый? – в очередной раз ступил я.
- Хочешь голым тут валяться? Ну ты даешь, чувак, - это к Родригесу вернулся дар речи.
- Ладно, помогите мне подняться.
Опираясь на Рору и Родригеса, я кое-как принял полувертикальное положение.
- Сам до дома дойдешь, или Тео позвать? – участливо поинтересовалась сестра.
- А кто сказал, что я хочу домой, айда на горку, мы с Женькой так славно катались, жаль, что мало. Да, Жень?
- Ага! – тут же согласилась она со мной. Этой дай волю, так она целый день на горке куролесить будет.
Все дружно захихикали, а Валид, влившись в компанию, весело замахал мохнатым хвостом. По натоптанной тропинке от горки до крылечка наша пестрая процессия двинулась к дому. Первой шла Люська, а замыкал шествие бдительный Валид. Я обернулся и увидел, как он аккуратно подталкивает носом Женьку, то и дело норовившую завалиться в сугроб.
- Я бы перекусил чего-нибудь, - сказал я сам себе. Мой желудок как-будто только и ждал этих слов. В животе заурчало так, как будто это… ащел пукнул.
       Я разжал правую ладонь и выронил на снег статуэтку ослепительно белого боевого ащела в полной амуниции.
Расторопная Женька подняла Зимку и, протянув мне, спросила:
- Это что такое, игрушка такая смешная?
- Нет, это подарок.
- Что у вас там? – поинтересовалась у меня Рора, идущая впереди.
- Секрет, - хором ответили мы с Женькой.


***

       День, который для меня начался так странно, подходил к концу. Малик с Валидом, как самые дисциплинированные, уже сидели в маминой машине, Женька напоследок упросила Малика разрешить ей еще «один маленький разочек» прокатиться с горки. А Люся стояла в прихожей и пыталась застегнуть непослушную «молнию» на своем бежевом китайском пуховичке.
- Вот, зараза, два дня назад «бегунок» в «Ремонте обуви» поменяли, тридцатник содрали, а она опять зихерит.
- Люсь, черт с ней, Тео машину прогрел, печка в маминой «лапочке» хорошо пашет, тебя прямо к подъезду доставят, так что замерзнуть не успеешь. Я вот что хотел сказать. Ты ведь это… когда-то в мастерской у какого-то стеклодува работала.
Не отрываясь от своей жестокой борьбы с замком, которую, судя по всему, Люська позорно проигрывала, она сердито промычала:
- Практику в художке проходила, уродские вазы из стекла выдувала. Вонь и антисанитария в этих мастерских просто ужасная.
Я попытался ей возразить:
- Как-будто в мастерских у ходожников фиалками пахнет и чистота как в операционной.
Она бросила надоевшую «молнию» и уставилась на меня окосевшим взглядом затравленного зверька:
- Если хотел меня обидеть, - поздравляю. Тебе это удалось. Справился блестяще.
- Люся, не сердись, я совсем не то хотел сказать. Я насчет работы с тобой хотел посоветоваться.
Мне пришлось тщательно подбирать каждое слово. Потому что я уже предлагал ей работу. Сделать для одного, якобы суперкрутого рекламного агентства серию графических работ по разным тематикам. Она взялась, но быстро поняла, что графика для нее, - гениальной художницы, потерявшей способность видеть мир в цвете, это тоже самое, как для меня обычная память. Однобокость и ограниченность графических изображений и довела ее до самоубийственного нервного срыва.
Она хотела мне что-то сказать, но я опередил ее, протянув ладонь с лежащей на ней Зимкой.
- Господи Боже Мой! – выдохнула Люська. Дрожащими пальцами обеих рук она взяла статуэтку и поднесла ее к глазам. Люську всю трясло и даже зубы ее отбивали мерную дробь:
- З-з-зак, отку-ку-куда э-это?
- Ты все равно не поверишь, - вздохнул я. – Мне так хочется, чтобы она была чуточку побольше, примерно вот такой, - я поднял с пола проходившую мимо нас Басю.
- М-мряу? – вопрос был задан весьма категорично.
- Я тебе тут несколько телефончиков записал. Это частные стеклодувные мастерские, оборудование там хорошее, материал тоже имеется. Ты позвони, договорись об аренде, я оплачу, а это вот аванс за работу, хватит? – я протянул Люське две бумажки по пятьсот евро.
Она не глядя, взяла купюры из моей руки и положила их в задний карман джинсов. Блин, не выпали бы деньги. Потерять пару бумажек из заднего кармана, когда при ходьбе они сами норовят вылезти, - как не фиг делать. Научен горьким опытом. Ладно, сейчас Тео увезет их всех, я тут же Светлане Степановне, Люськиной маме, позвоню, предупрежу ее и на счет заказа, и на счет денег.
- М-можно я ее н-нарисую?
- Люся, алё, - я пощелкал пальцами перед ее носом, - очнись. Ты возьмешь это с собой, - я накрыл ее руки своими ладонями. – Рисуй, лепи, твори, делай, что считаешь нужным. Но помни о двух условиях: во-первых, тебе надо будет сделать ее стеклянную копию или, еще вариант – изваять скульптуру; а во-вторых, до завершения работы никому не показывать оригинал, даже маме. Ясно!
- Так точно! – бодро отрапортовала мне Люси. – Я только что придумала, - теперь я буду Люси Стеклова, меняю фамилию, меняю профиль, меняю жизнь!
- Ради бога, только друзей не меняй, - взмолился я.
- Зак, можно попросить тебя? – передо мной стоял совсем другой человек. Ее худое личико с болезненными полукружьями синевы под глазами лучилось таким счастьем, что у меня вдруг заныло под ключицей с левой стороны.
- Смотря о чём? – настороженно спросил я.
- Попроси Тео заехать со мной в какой-нибудь магазин, где есть нормальные куртки с нормальными молниями, а.
- Тео, конечно, заедет, но лучше вам с собой еще кое-кого прихватить. Ав-ро-ра Хель-му-тов-на! – заорал я во всю глотку, стараясь перекричать грохот намываемых Ророй кастрюль, - собирайся с госпожей Стекловой в свой любимый торговый центр деньги тратить, - и тут же добавил потише и погрустнее, - а мы с чуваком Родригесом сами дома порядок наведем.
А чё он хотел, что просто так у нас ночевать останется?! Что, типа, мы тут с ним дурака валять будем?! Щас!
       
       
 Интерлюдия

Одинокий Мастер

       Маас брела по дороге, ведя в поводу Зимку и Мёбу. Ащелы только что сытно пообедали приличной охапкой сена, купленной Маас у знакомого Земледела за один бирну. Теперь она может не кормить своих «девочек», по крайней мере, недели две-три. Монет, заработанных Маас на нынешнем Сходе в Талите, хватит ей на полгода. Но пока она не взяла из нарядного, расшитого цветной стирелевой ниткой призового мешочка ни единого бирну. Маас почти ничего не тратила на себя, а два ащела были слишком непритязательными путниками, чтобы считать их серьёзной обузой. Вот если бы у Мастера Маас был подмастерье…
- Зимка, Ваятель тебя побери, опять ты за своё! Сколько можно тебе объяснять, что нельзя кусать Мёбу за ухо… и за хвост тоже нельзя… вот, задрыга такая, и за лапу не смей её цапать. Будешь плохо себя вести, достану из узла твою парадную амуницию и залезу верхом.
       Да, это зрелище стоило того, чтобы платить за его Иллюзию по два бирну с носу. Зимка от рождения имела редчайший на Иллюзоре неокрашенный кожный покров, - она была альбиносом. Её голубые глазищи взирали на мир невинно и благожелательно. За прошедший год это повзрослевшее чудо позволило Маас оседлать себя всего один раз. Тот день чуть не стал для Мастера Иллюзий госпожи Маас последним днем жизни. Когда Маас в первый и единственный раз рискнула оседлать Зимку – боевого ащела, красивей которого древний Иллюзор еще не видал, то она убедилась, что эта тварь не только прекрасна внешне, но и крайне пакостна внутренне. Хвала Дочери, что тогда Маас отделалась лишь несколькими синяками и царапинами, да еще легким заиканием, которое через пару недель прошло почти бесследно.
- Ладно, девочки, пошли дальше, я чую дождь и не хочу, чтобы все наши вещи промокли.
       Спустя какое-то время, Маас сидела в трактире Базука и развлекала его новостями и сплетнями, добытыми ею за два месяца странствий. Разумеется, все главные новости Иллюзора так или иначе были связаны со слухами о невиданном доселе Празднестве, который готовили Мастера Спирали. В обстановке полнейшей секретности Мастер Спирали Распорядитель Схода Мастеров в Талите госпожа Трианс со своими подмастерьями и Мастерами Камня, Мастерами Металла и Мастерами Верха готовилась к Играм. Из-за этих самых загадочных Игр она даже сложила с себя полномочия Распорядителя на ближайшем Сходе в Талите. Маас потому и не поленилась дойти до селения, где вот уже без малого пятьсот лет проживал Кулинар Базук, чтобы потрепаться со старым знакомым о том, о сем и в том числе о виновнике всей этой кутерьмы, связанной с Играми. Время едва близилось к полудню, и посетителей в трактире Базука не было. Поэтому он задвинул тяжелые ставни на больших окнах обеденного зала и выставил у входной двери двоих подмастерьев – Сурвила и Плаака. Два других подмастерья – Цикдит и Ясвен во всю трудились на кухне. Девчонки, похожие друг на друга как две дочери, рожденные одной матерью, были очень старательны и в меру любопытны. Сегодняшним вечером Базук ждал наплыва посетителей, потому что всего лишь три часа назад прошел дождь. Дождь был слабым, поэтому вряд ли торг на этот раз будет богатым. Но, как говорится, полная бутыль обрийи всё же лучше пустого плода суюколя. Посетовав друг другу на слабеющие с каждым разом дожди и Силу, которой на Иллюзоре тоже становилось все меньше и меньше, два Мастера наконец-то перешли к теме, которая занимала их мысли целиком и полностью. Первой начала Маас:
- С того дня, как я получила Посвящение от старого Дайнеша, меня не перестает беспокоить мысль о переменах, происходящих с Мастером Трианс.
- Да уж, девочка, и не говори, на такие резкие повороты в судьбе мало кто решится.
- Вот ведь как может повернуться дело, начавшееся с пустой светской беседы. Скажу вам, Мастер Базук, что в тот день в шатре госпожи Трианс я не придала значения тому вздору, что там молол этот маленький прощелыга. Сами знаете, - язык у него подвешен как надо.
- Кхе-кхе, - деликатно покашлял Базук, - мне ли не знать. Его басня про Мастера Кверта запомнится мне на всю жизнь. Вот он у меня где со своим враньем, - Базук громогласно похлопал себя по массивному седому затылку.
- Ну, это вы зря, - Маас укоризненно покачала головой. – Представляю, сколько бирну вы заработали тогда, пересказывая выдумку Зака про Мастера Кверта и Иллюзорную Деву Мастера Дайнеша.
- Ага, заработал, - согласно кивнул Базук, - но когда до настоящего Кверта дошла вся эта история, он накатал Мастерам Спирали на меня такую жалобу, что мне пришлось не только отдать им все заработанные тогда деньги, но и лишиться права появляться в Талите в течение трех лет в качестве Мастера Кулинарии. А это такие убытки!
Горе, написанное на красном мясистом лице старика, было неподдельным.
- То-то я не видела нынче на Сходе ваш знаменитый зеленый шатер.
- А вот я тебя видел. Чуть не подрался в день Открытия с одним Земледелом, когда он после твоей «Баллады о Волке» первым перестал хлопать.
- Так значит, вы все-таки были в Талите. Ну конечно, пришли на Празднество как гость. Спасибо вам, Мастер Базук.
- За что спасибо-то, - я ж тому Земледелу по морде так и не съездил? – удивленно спросил Базук, - меня какой-то Охотник опередил, - добавил он чуть сконфуженно.
- Да не за драку, в которой вы так и не поучаствовали, а за то, что я могу поговорить с вами о Заке.
- Это - всегда «пожалуйста»! – Базук подлил в чашку Маас остывшей обрийи и провел над питьем правой рукой. Над тёмным ароматным напитком тут же взвился парок.
- Что вы, я бы сама, - начала было протестовать Маас, но трактирщик похлопал ее по плечу и придвинул к ней чашку.
- Видел твоих зверей. Похоже, Белянка тебя не больно-то слушает, - Базук решил увести разговор в другое русло.
Маас в ответ только вздохнула. Чего уж там оправдываться, когда и так все ясно. Боевой ащел должен слушаться только хозяина, и только хозяину он должен разрешать себя седлать.
А хозяином Зимки Маас не была. Хозяином этой вреднюги был Зак Холан.

***

Талита, прошлый год, шатер Мастера Трианс. Разговор госпожи Трианс,
Мастера Иллюзий Маас и Зака Холана:

Зак: - Значит, вы всерьез решили назвать свою зверюгу этим именем?
Трианс: - Лерка – очень красивое имя. Удивительно, что никто на Спиралусе до сего дня не додумался давать имена животным. Так ты говоришь, что животные в твоем мире откликаются на свои имена и даже идут на зов хозяина, когда тот призывает ащела к себе?
Маас: - Зак говорит, что в его мире нет ащелов. Зато у них есть кошки, собаки и амёбы. И волки. Но, кажется, волки – дикие животные, потому что на них охотятся.
Трианс: - Спасибо, Мастер Маас! Ваш Волк был настоящим открытием в Великом Искусстве Иллюзий.
Маас: - Это не моя заслуга. За Волка надо благодарить его.
       (Маас бесцеремонно тычет в Зака большим пальцем правой руки)
Трианс: - Ответ, достойный зрелого Мастера. Вас не беспокоит, что Совет Схода может пересмотреть свое решение и лишить вас победы и Посвящения в Мастера Иллюзий. Ведь вы с Мастером Дайнешем воспользовались доверчивостью и наивностью этого юноши, Зака Холана. (Трианс в точности копирует жест Маас)
Маас: - Простите мою дерзость, но все в Талите знают, что решение Совета – это решение Мастера Трианс. Следовательно, наши с Дайнешем судьбы в ваших руках. А я знаю, что госпожа Трианс всегда принимает справедливые решения. Как бы там ни было, я приму ваш приговор со смирением.
       (Маас склоняет голову так низко, что подбородок упирается в грудь)
Зак: - Ну ни фига себе, японская покорность. Маас, ты бы свою растрепанную голову еще пониже склонила. Глядишь, и эта су… суровая леди сменит гнев не милость.
Маас и Трианс одновременно: Ха-ха-ха, попался.
Зак обиженно: - Бли-и-ин, вы надо мной прикалываетесь.
Трианс наливает в красивые стеклянные кубки дымящуюся обрийю из металлического кувшина, снятого с жаровни: - Зак, Маас, у меня к вам обоим серьезный разговор.
Зак и Маас одновременно: - О чём… Благодарю?
Трианс: - Я хотела просить у вас совета об улучшении финансового положения моей гильдии. Чтобы вам стало понятно, о чем пойдет речь, прочтите вот это.
Зак и Маас несколько минут читают объемный свиток, исписанный рядами сложных символов.
Зак, дочитав первым, удивленно вскидывает голову: - Это же полная зад… То есть я хотел сказать, абсолютная катастрофа. Гильдию Спирали можно хоть сейчас объявить банкротом и пустить с молотка все имущество Мастеров и подмастерьев. Как вы допустили?
Маас, наконец-то дочитала свиток до конца: - Я не верю. Этого просто не может быть. После Гильдии Низа Гильдия Спирали всегда считалась самой состоятельной.
Трианс: - Поверь, девочка, мне очень жаль, но все это правда.
Маас: - Во имя Дочери, как это могло произойти?
Трианс: - Мастера Спирали растрачивают свою Силу впустую. Не создавая никаких материальных благ и не имея возможности заниматься торговлей и получать бирну и жельдо, многие мои коллеги начинают тайно роптать и расходовать отведенную им Силу не по назначению. Образно говоря, - там, где можно довольствоваться одним-двумя ащелами, многие Мастера Спирали стремятся заиметь целое стадо. Эта пагубная практика и привела к тому результату, что сейчас перед вами.
Зак: - У меня дома чиновники, - наши местные Мастера Спирали, поступают так сплошь и рядом. С такой зарплатой, что и пол-ащела-то за пять лет не купишь, умудряются такую как ваша Лерка за год, за два приобрести.
Трианс крайне удивленно: - Как это?
Зак, разводя руки в стороны: - А запросто! Взятки, откат, липовые фонды, да мало ли путей.
Маас: - Непонятно.
Трианс уже спокойней: - И как регулярно ваши Мастера Спирали получают материальные блага за свою работу?
Зак: - Официально, - два раза в месяц: аванс и получка. Неофициально, - хоть каждый день.
Маас недоверчиво покачивает головой, а Трианс шепчет: - Аванс и Получка – такими красивыми именами в древнем Кинеандре могли бы называться особы королевской крови.
Зак: - В любом случае, из создавшегося положения я вижу лишь один выход. Одного доходного мероприятия в год слишком мало. Кроме Празднества в Талите Гильдия Спирали должна устраивать еще что-то, приносящее хорошие деньги.
Трианс: - Но двенадцати дней в Талите нам вполне достаточно, чтобы определить лучших в своем деле и разобрать все запросы Мастеров на Посвящения их подмастерьев.
Зак: - Вот именно, запросы Мастеров! А вы организуйте такие состязания, на которых сами подмастерья будут выдвигать свои кандидатуры на звания Лучших.
Трианс: - Идея совершенно абсурдная, но у меня есть немного времени, чтобы выслушать тебя. Тем более что рассказчик ты замечательный.
Зак: - Вы мне льстите.
Маас: - Зак, извинись перед госпожой Трианс немедленно.
Трианс: - Не стоит, Мастер Маас, ведь наверняка наш юный друг не знает, что обвинение в лести, брошенное Мастеру Спирали в лицо – тягчайшее оскорбление.
Зак, стараясь незаметно для Трианс показать Маас кулак, бормочет: - Эта зара… вот она не говорила мне почти ничего про Гильдию Спирали. Извините меня, Мастер Трианс, я ведь, действительно, не знал.
Трианс, улыбаясь: - Зак Холан, я принимаю твои искренние извинения, а теперь, пожалуйста, продолжи свой рассказ о выдуманных тобой Состязаниях подмастерьев.
Зак: - В моем мире существует традиция каждый год 31-го декабря ходить в баню, хотя нет – это из другой оперы. Один раз в два года в моем мире устраиваются Олимпийские Игры – Зимние и Летние. Для любой страны быть хозяйкой Олимпийских игр – это великая честь. Не только потому, что страна-организатор зарабатывает на этом кучу денег, в большей степени потому, что это – престижно. Вам знакомо слово «престиж». Незнакомо, ладно… Может быть, слово «авторитет» подойдет. Тоже нет. Кстати, Маас, я слышу, что ты там бормочешь. «Престиж» - не самое удачное имя для мальчика, а слово «авторитет» в моем языке вообще-то мужского рода и для имени твоей будущей дочери оно тебе вряд ли пригодится. Ладно, я, кажется, знаю нужное слово – ваятельность. Мастер Дайнеш говорил так про вас, госпожа Трианс: «Эта самая ваятельная женщина из всех, кого я знаю».
Маас: - Зак!
Трианс: - Не перебивай его! Так что же еще говорил про меня Мастер Дайнеш?
Зак несколько поспешно: - Больше ничего. Хотя погодите-ка, он действительно упоминал Празднество в Талите в восемьсот девяносто четвертом году…
Маас шипит: - Убью, засранца.
Трианс, густо покраснев: - Зак, пожалуйста, давай вернемся к Лимпийским Играм.
Зак: - Олимпийским играм. Олимп – это гора в Греции, где по легенде обитали все древнегреческие боги, которые и подарили людям Олимпийские игры.
Трианс: - У нас на Спиралусе нет горы Олимп и Древней Греции тоже нет, но у нас есть древняя столица Кинеандра – заброшенный город Лимпа. Видимо, поэтому я и оговорилась.
Зак: - Так пусть ваши игры будут Лимпийскими – Игры в Лимпе.
Маас: - А мне кажется, Мастер Трианс, что идея Зака не такая уж и абсурдная, как показалось вначале.
Трианс в глубокой задумчивости: - Продолжай, Зак.
Зак: - А у меня, собственно, все. Самую суть своего коммерческого проекта я вам изложил. Теперь, пожалуйста, задавайте вопросы и вносите конструктивные замечания.

***

Вопрос 1-й. В чем суть Лимпийских Игр?
Ответ 1-й. Подмастерья каждой гильдии соревнуются между собой на звание лучшего.

Вопрос 2-й. Суть Лимпийских Игр – это соревнования, а в чем суть самих соревнований?
Ответ 2-й. Каждая гильдия утверждает тот вид состязаний для своих подмастерьев, который лучшим способом поможет проявить их профессиональные качества. Например, для Земледелов можно устроить скачки на ащелах, для Охотников – стрельбу из лука или метание копья, для Иллюзийцев – соревнования на самую смешную Иллюзию, для гильдии Верха – прыжки в высоту, а гильдия Низа пусть устроит соревнования по синхронному плаванию, уж на один-то бассейн они могут раззориться. Для гильдии Спирали я предлагаю устроить шахматные турниры, а Кулинары, вообще, должны заниматься своими прямыми обязанностями: чистка вареных стирелей, ощипывание тушек чамиса или добывание сока из суюколевого плода на скорость для них – самое то.

Вопрос 3-й. Будет ли это достаточно интересно и зрелищно, чтобы собрать столько же народу, сколько его бывает в Талите?
Ответ 3-й. Вы сможете собрать гораздо больше народу, чем в Талите, и, соответственно, заработать такое количество денег, что даже воспоминаний не останется от этой фигни (Зак потряс перед Трианс и Маас свитком с финансовой отчетностью Гильдии Спирали). Единственное, что вам надо сделать – это организовать мощный PR будущим Лимпийским Играм.

Вопрос 4-й и последний. Кто такой Пиар?
***

- Так что он ответил на четвертый вопрос? – Базук внимательно слушал рассказ Маас, подперев пухлую красную щеку мощной пятернёй.
- Я всегда считала себя неглупой девушкой, но честно скажу вам, Мастер, в тот раз я почти ничего не поняла. Ясно лишь одно, - денег на эту самую Пи-Ар надо потратить столько, что нам с вами и не снилось.
- Главное, что Мастер Трианс ему поверила. Теперь у нас тут все ждут не дождутся этих самих Игр. Мои ребята тоже давеча заявку подали. Сурвил сколько меня обгонит в скорости обработки чамисовых тушек. Так чехвостит бедную птицу, что перья потом по всему двору собирать приходится.
- Скорость – это хорошо, но могу дать совет вашему подмастерью, - на Играх Судьи будут учитывать не только скорость, но и качество исполнения. Пусть Сурвил учится делать свою работу и быстро, и чисто.
- Спасибо за совет. А кто такие Судьи?
- Мастер Трианс говорит, что Судьи – это тот же Совет Двенадцати Мастеров из Гильдии Спирали. Сама Гильдия в играх участия не примет, потому что никаких состязаний для их подмастерьев придумать так и не смогли. Зак подробно рассказал про шахматы. Но Мастер Трианс решила, что Игра эта слишком сложная, но не слишком зрелищная. Она планирует в будущем выделить ее в отдельный чем-пи-о-нат. Вот!
Базук задумчиво поскреб в затылке:
- Оно, конечно, правильно, чтобы Гильдия Спирали сама решала, кто будет лучшим, но сдается мне, что вся эта затея с какими-то чудными шах-матами точно провалится.
- Не говори, что суюколь горек, пока сам не глотнешь разочек.
- Что ты хочешь этим сказать, девочка?
- Теперь я знаю эту Игру, – шах-маты, как вы говорите. И даже могу научить вас и ваших подмастерьев. Если у них хватит мозгов, чтобы разобраться в этом Искусстве.
Базук не успел ничего ответить. Вдруг дверь кухни распахнулась от сильного толчка и в зал буквально влетела разъяренная Ясвен:
- Ах ты, оборванка! Да как ты смеешь оскорблять Гильдию Кулинаров, когда сидишь в их доме и ешь их еду! Мозгов, видите ли, у нас не хватит. Да мы, если хочешь знать, и без тебя уже этой Игрой занимаемся.
- Скверно воспитаны ваши подмастерья, господин Базук, - Маас поцыкала зубом, - меня за такое поведение Мастер Дайнеш выпорол бы, и вся недолга.
- Видать, мало тебя старик порол, раз такой заносчивой выросла, - Ясвен ощерила свои великолепные зубы и, подняв над головой предусмотрительно захваченную с кухни поварёшку, шагнула к Маас.
- Ударишь меня этим, - Маас показала на увесистый половник Ясвен, - я кину в тебя вот этим, - она взяла за горлышко полупустую бутыль обрийи.
- Девочки, не ссорьтесь, давайте решим спор мирно, - Базук на всякий случай отодвинулся на своем табурете на два метра левее, - ушел, так сказать, с линии огня.
- Мирно – это как? – недоверчиво спросила у своего хозяина боевая Ясвен.
- Поиграйте в эти самые - шах-маты и решите, кто из вас умнее.
- Чур, я жельдовыми, - выпалила Ясвен.
- Бросим Жребий, - не согласилась с ней Маас.
- Так уже бросили, - хитро улыбнулся Базук. – Если первым в эту дверь войдёт мужчина – жельдовыми играет Ясвен, если женщина – жельдовые у Маас.
Все трое уставились на входную дверь трактира. Прошло несколько минут, и вот дверь скрипнула. Ясвен испуганно ойкнула. В приоткрытую щель просунулась любопытная Зимкина морда и вежливо поздоровалась со всеми присутствующими, чинно покивав своей треугольной головой.
- Хвала Деве, жельдовые начинают и выигрывают! – завопила Маас.
- Ну, это мы еще посмотрим, кто тут выиграет. Игра на домашней территории – тоже существенное преимущество. Хозяин, тащите пергамент и коробку с фигурами.
Расставив своих восемь бирнувых подмастерьев и взяв из коробки одного из двух боевых ащелов, Маас вдруг замерла. Ее занесенная над пергаментом рука задрожала, зубастый ащел выпал и покатился по пергаменту, расчерченному на шестьдесят четыре черно-зелёные клетки, сбив при этом одного подмастерья.
- Что с тобой, Маас? – испугалась за свою соперницу Ясвен.
- Они здесь, - прошептали губы Маас, изломанные горькой линией злобной усмешки.


***

 - Вечер добрый, господа Мастера, - Базук был сама любезность. При этом мысли его лихорадочно носились во враз отяжелевшей голове:
Мысль первая: «Чё припёрлись?»
Мысль вторая: «Предлагать ли им суюколь, если ребята на работе?»
Мысль третья: «Если зашли просто перекусить, брать ли с них деньги?»
Мысль четвертая: «И кто тут из нас герлик?»