Стоянка

Пьеса
в 2-х действиях.






Михаил.
Дина.
Андрей, брат Михаила и муж Дины, удачлив.
Юля, давняя подруга Михаила, странная.
Татьяна, добрая, с истеричным голосом.
Алексей, муж Татьяны.




Действие 1.

Сцена 1.

Михаил и Дина
лежат на занимающем весь передний план сцены наклонённом щите:
 это песчаный берег речного острова.
Слева – коряга для сидения и кострище перед ней.
Правее на заднем плане три палатки.
Судя по движению и звукам, в одной из них кто-то есть.
Перед палатками – большой самодельный стол под накомарником.

Разговаривая, Михаил и Дина не смотрят друг на друга.

Михаил(смотрит на небо): Ты думаешь, это когда-нибудь кончится?..
Дина: Я этого не хочу.
Михаил: И я не хочу. Я слишком тебя люблю, не смейся. Я хочу, чтобы всё оставалось. Чтобы всё застыло.
Дина: Как в музее восковых фигур?
Михаил: Да что ты… Они – плавятся, они тоже мёртвые, они гниют… Нет. Мне надо как можно больше запоминать живого. Больше и точнее, до самых мельчайших подробностей. Именно вот в этих подробностях и будет потом храниться самое важное и тайное. И ещё я хочу взять себе время. Потому что у времени есть живая память. И оно хранит её, не отдаёт мне, только швыряет какими-то обсосанными кусочками, как беспризорной шавке. Надо остановить время для себя и забрать. Для этого я готов на всё…
Дина (с улыбкой): Какой ты жадный. Даже до времени.
Михаил: Кто бы говорил.
Дина (довольно): Ну, мне положено. Пойдём искупаемся.
Михаил: Мы уже купались. Много раз.
Дина: Та-ак… А что… А если, по твоему, мы с тобой уже столько раз… что же, значит, нам уже не обязательно дальше? Да ну вот хоть бы сегодня. Я же могу… мы же можем сегодня… я же всегда, всегда могу устроить…
Михаил: Давай пока как-нибудь просто побудем рядом, поговорим спокойно о чём хотим. Наше время – с нами пока. Это же такая роскошь – разговаривать без посторонних. Это наше собственное время. Как будто мы совершенно одни. Ведь это редкий остров, это только наша стоянка на острове, мы пятнадцать лет уже сюда выбираемся каждое лето, вы ещё с Андреем женаты не были. Наша – я с Юлькой и Андрей с Танькой – он ещё с Танькой был тогда – наша стоянка. Помнишь?
Дина (со вздохом): Ладно. Помню, всё помню.
Михаил: И теперь, сдав подросших детей на дачи своим родителям, мы опять оказываемся здесь. Десяти-двенадцатилетние дети почему-то уже не интересны, новых мы не хотим, ну по разных причинам, я не о них… Хочется опять как тогда… В какой петле мы заблудились?
Дина (не слушая Михаила): Давай без обид: если сегодня вот так вот вдруг… я, как положено, пойду в палатку к Андрею.

Пауза.
Звуки волн.

Михаил: Вот это правильный ответ. Да! Так кто, кто же из нас жадный?
Дина: Не передергивай. У тебя более худшая жадность, чем моя. У тебя жадность распространяется на всё, всё, на понятия, на всё нематериальное – тоже. На то, что не нами и задолго до нас придумано, и не нам рассуждать. Есть вещи, которые просто – нельзя. Не дай бог! не дай бог!!!
Михаил: Не дай бог – кто узнает, Дин. Не дай бог – если узнают!

Пауза.

Михаил (тише): А бывать… встречаться – можно… если только в секрете, да самой об этом не думать. Правильно – получать реально надо всё то, что хочешь, а самой себе врать, что живёшь по совести.

Пауза.

Дина (шепотом): Да ты что? Миш, ты что, с ума сошёл? Ты что, не дай бог тебе сказать Андрюшке хоть что-нибудь этакое.. даже намекнуть… что ты… что он знает, и что я… Ты же его брат, не совсем родной, только по матери, но это же всё равно что брат. У вас должны быть хорошие отношения. Я очень переживаю. Но даже не думай, говорю.
Михаил(отворачивается): Бабочка. Вон, возле костра. Когда мне надо поймать бабочку, я должен взять сачок и …

Дина быстро и неожиданно нервно садится, обхватив руками колени.

Дина (притворно бодро): Ладно. Смотри – опять яхта вдали, там, на коренной. Я бы не отказалась сейчас от лёгкой такой прогулки под парусом. Этак до Камышина!... Как было бы здорово! Вот у Андрея же есть все возможности – а он не хочет даже вот такой катерок, как у Лёшки, прикупить. Так и ездим на чужих. Лень ему, что ли? Не пойму.
Михаил: Да не лень, не лень, там совсем другое… Дин, а если я, допустим, на будущий год возьму небольшую яхточку, как мне подгонял Алексей, тысяч за шестьдесят… Да?

Пауза.

Но мы вряд ли на ней будем вместе. То есть я настолько заболею этим делом, что не стану катать не только тебя, но и любых шлюх. Эти же яхтеры такие упёртые… Такие же извращенцы упёртые только в своё дело, как и настоящие альпинисты, рыбаки, лётчики, настоящие художники и музыканты – им и жёны-то уже не нужны.
Дина: Я тебе не жена… не дай бог!.. А где ты сейчас возьмёшь лишние шестьдесят тысяч?...
Михаил (с насмешкой): Прости, чёрт, всё время забываю! Про второе… Про то, что не каждый день в кармане полтинник больших рублей… Попробую пока хотя бы созвониться с Михал Иванычем и устроить насчёт одной маленькой прогулки. До Астрахани.
Дина (тихо): Только особенно не планируй: получится – так получится.
Михаил: У меня всё получается, когда особенно не загоняешься. Тогда тебе и даётся как с неба валится. Только вот, к сожалению, в легкомыслии своём не можешь по достоинству оценить свалившееся прямо с небес.
Дина: В легкомыслии счастье блаженных. А с неба-то иногда и бомбы падают. А блаженные наши – вон как мой же Андрюшка – и всё-то у него легко, все вокруг его любят, все помогают. Надо новую, более интересную работу – устроим, надо машину по-быстрому сменить – пожалуйста, надо срочно решить вопрос с квартиркой, надо то, надо сё… И как-то устраивается же всё непринуждённо – между рюмочками и знакомыми. Особенно женского пола… А я постоянно при этом как бы молюсь – за себя и за других. Я не ревнива – пусть только у них там всё будет хорошо. Тогда и у меня всё будет хорошо. По крайней мере, не хуже, чем было. Это необычные молитвы – не такие как в церкви. Только мои личные. Я их никому – даже тебе не скажу… Они иногда сбываются.
Михаил (отрывисто, быстро): Я перестал молиться. Перестал, когда понял, что единственная правильная молитва – это когда делаешь это только для Всевышнего и для себя. Всё! Всё! И больше ни для кого. Пусть для души, но только для единственной и любимой души своей. Всё остальное враньё. На самом деле это всё враньё. Пародия. Иуда своей душой ради Бога пожертвовал! Вот это жертва! А попы только о любимой своей душе и талдычат. А уж если в церкви, в Боге правды нет, так, и нехера зря время терять. Не поможет. Правильная молитва неинтересна, а неправильная – нечестна.
Дина: Намёки? Зачем-то ты опять начинаешь меня совестить. Я – знаю, что много натворила.
Михаил (тихо): Нет-нет, дорогая моя. Ничего ты на самом деле не натворила, пойми. Я сейчас совсем не об этом, нет. А что тебя касательно, то, клянусь, я и в дальнейшем собираюсь честно продолжать неправильную жизнь.
Дина: Ой, не люблю я эти твои душещипательные разговоры… «Неправильную.» А я, может быть, и в самом деле за все мои решения каяться и переживать не собираюсь.
Михаил: Темнеет.
Дина: Вон облака красиво идут вниз по Волге.
Михаил: Чем больше думаешь, смотришь на них, тем больше растворяешься и теряешь волю. Впадаешь в медитацию и во всепрощение… Поэтому спортсмены-парашютисты не только не любят, но и органически не понимают этих десантников и вообще воздушных вояк, воздушных профессионалов, которые красоту хавают тупо, а не осознают, также, впрочем, как и женщину…
Дина (игриво улыбаясь): Какие у тебя лирики эти друзья-парашютисты…
Михаил: Да разные они все. Не всегда понимаешь, когда они правду говорят, когда свистят… Пока сам не проверишь.

Пауза.
Михаил садится и закуривает.

Михаил: И я очень разный. А с тобой, мне кажется, я вообще – никакой. Я так готовился ко всему этому, так всё это ждал и представлял себе – а когда это всё случилось и началось – я вдруг понял, что я – никакой…
(Тихо.) Я зашел в тебя… Я целиком вошёл в тебя и в тебе остался. А меня, отдельного, такого… такого – меня нет. А время идёт, идёт как ни в чём ни бывало.
(Со злостью отбрасывает сигарету.) Бросать надо. Чаще надо бросать. Совсем надо всё бросать.
Дина: Это к тому, что мы тебя вчера назвали скучным? (Просящим голосом.) Обиделся, что ли, Миш?...
Михаил: Ну всё же на самом деле сложнее, сложнее! Как все вы любите простые американские диагнозы!

Михаил резко встаёт и уходит налево.
Слышится громкий вплеск воды.
Из-за палатки появляется Андрей.

Андрей: А ты что купаться не пошла? Поссорились?
Дина (уверенно): Я ему одно – он мне другое. Опять его вселенская ипохондрия бить начинает. Говорит много. И бесполезно. Плетёт какую-то чушь, знако-омые симптомчики! О-ох! Не обращай только особого внимания на его подколки и сам не заводись. И пожалуйста, поддержи, Андрюш, меня сегодня вечером, давай постараемся, чтобы он не напивался.

Поднимается,
 берёт Андрея за руку,
 прислоняется к нему,
 слегка приобнимает его.

Мне это всё последнее время меньше и меньше нравится…
Андрей: У него уже два месяца заказов нет, я ему в июне хорошего клиента подогнал, но у меня такое впечатление, что он сам не захотел с ним работать. На что он сейчас живёт? А к тебе он относится, как к девочке с весёлой картинки. Перед ней можно почитать мораль, порассуждать назидательно обо всём, а потом мысленно оттрахать и натурально кончить. Да что ты! Что ты так, глупенькая…
(По-хозяйски обнимает отстранившуюся было Дину.) А всё твоя заботливость…
(Целует Дину в лоб.) А мать-то у него есть. Только почему-то я о ней больше забочусь, хоть и младше… Всё хорошо будет, не беспокойся. Пошли в нашу палатку, а? Сегодня же вечером должны Лёшка с Татьяной приехать, я им всё приготовил, и Юльку привезут. Юлька захотела с Мишкой увидеться. Останутся на три дня…
Дина (спокойно-независимо): Да ради бога. Да сколько хочешь… Мне-то…

Уходят в палатку.
Мокрый Михаил возвращается
и садится на корягу,
неспешно устраивает и разжигает костёр,
ставит на него котелок.
Долгим взглядом смотрит в сторону палатки Андрея и Дины.

Михаил: Обычное дело. Называется – «Дине вот так вот вдруг стало скучно». Ничего страшного. Но ещё год назад она себе такое не позволяла. Год назад она только бы сказала. Но не сделала. Обычное дело. Реальная ситуация.

Пауза.

А мы все – как бы выдуманные, бля… Рассказать кому–нибудь – так не поверят... А она… Тихоня! Никто ничего не услышит, не увидит и не узнает. Никогда. А тем безумцам, кому хотелось бы всё понять и во всём разобраться, тем приходится только напрягать свою воспалённую фантазию и жрать водку.

Слышится приближающийся мощный звук катера.
Михаил встаёт, подходит к берегу, вглядывается.

Михаил (громко, в сторону палатки): Кажется, к нам. Летит, летит, красавец! Желтый, с оранжевой кабиной, Лёшкин.
Дина (из палатки): Это там не к нам?
Михаил: Да к нам, к нам! Вон и Юльку вижу…
(Вдруг кричит, жестикулируя, в сторону катера.) Осторожно, тише, левее, левее, там отмель! Ну как в первый раз! Опять мне лоцманом работать? Да?
 
Слева появляется Татьяна,
потом Алексей и Юля с вещами.
Татьяна по-приятельски хочет обнять Михаила,
тот разве что не отстраняется.
 
Михаил (изо всех сил стараясь быть приветливым): Ну привет, привет, ну что ты, чт; ты. Ох, целый год мы с тобой не виделись. Два? Ну и что? Как будто прямо через семь морей и десять горных перевалов.

Из палатки быстро выходит Дина,
затем Андрей.

Татьяна (она очень худая и высокая, в длинном свободном платье, кружится и пританцовывает с туфлями в руках): Пятнадцатый сезон! Юбилей! Рада тебя, Динка, видеть такой загорелой. Наконец-то. (Целует Дину.)
Дина: Да это ещё с города, я там последние две недели усердно в солярий ходила.
Андрей (Юле, с улыбкой кивнув на Дину, смачно): Триста!.. Ах, Юль, да ты же одна ещё не знаешь: триста единиц – это максимум по нашей приватной «Шкале Атасности».

Юля, никак ни с кем не поздоровавшись,
бросает сумки, пожимает плечами
 и ставит магнитофончик, что несла, на стол.
Звучит нелепая музыка.
Алексей стоит, простодушно улыбаясь,
весь навьюченный сумками.

Алексей (Михаилу): Вот… Женщин ещё вам сюда привёз.
Михаил (пожимая ему руку): Спасибо, спасибо, а то у нас уже стало складываться ощущение, что мы в лифте застряли. Все песни уже перепели.
Алексей: Да разве все песни перепоёшь? Их ведь сколько вариантов!
Татьяна (продолжая пританцовывать): А их есть у нас!
Юля (задумчиво проходит через всю сцену направо): За мною не ходить.

Дина хозяйственно разбирает сумки на столе
вместе с Алексеем и Андреем.

Михаил (задумчиво, смотря на Татьяну): Давайте чай пить.
Алексей: А может, чего покрепче?
Михаил (веселее): Давайте много крепкого чаю пить.
Татьяна: Это, Миша, забавно. Я тебя поддержу.
Михаил: Да я сам себя поддержу.
Андрей: Не надорвись. Сам себя-то поддерживать.
Михаил: Я хочу раз в жизни по-трезвому увидеть пьяную Дину.
Дина: Ты знаешь, я не пью.
Михаил: Ну хотя бы подвыпившую. Ну разок, для галочки. Слегка так навеселе. Для коллекции…

Юля возвращается topless
и в длинной вычурной юбке.
На шее у неё висит нечто огромное,
чёрное, красиво-причудливое,
не то этническое, не то хипповское.

Юля (тихо): А я в последнее время, как выпью, так всё «нагрустне».
Дина (Юле): Всегда рада предоставить тебе такую возможность. Равно как и всем остальным. Дело хозяйское.
Все суетятся возле стола.
Михаил заваривает прямо в котелке и разливает всем чай.
Алексей с Андреем по-быстрому, весело хлопают по полстакана водки.
Татьяна со спортивным интересом наблюдает, хлопая в ладоши.

Юля (Михаилу): Соскучился?
Михаил: По водочке-то? А что по ней скучать!
Андрей: Во! Двести пятьдесят.
Татьяна: Записывайте, всё записывайте.
Андрей: А мы просто так очки считаем. Никто никому ничего не должен.
Михаил (поднимает эмалированную кружку с чаем): Сто тридцать! И вот за это я хочу выпить! Что никто никому ничего вот уже пятнадцать лет – не должен. Сто тридцать!
Андрей: А почему так мало?
Михаил: Нисколько не мало. Почти же половина от максимума!






Сцена 2.

Вечер.
Татьяна, Юля, Алексей, Михаил, Дина и Андрей,
 одетые, изредка отмахиваясь от комаров,
лежат в ряд на «пенках» и разноцветных покрывалах
на берегу.


Алексей (почёсываясь, иронично): Чем бы, извините, вечерком интересным заняться.
Андрей: А давайте придумаем и проследим какой-нибудь новый сюжет.
Татьяна: Вот, например, три нормальные гетеросексуальные пары приезжают на отдалённый остров.
Алексей (ехидно): Сто восемьдесят! Жена! Давай усложним – пусть пары будут бисексуальные.
Михаил: Давайте ещё усложним – пусть только двое из троих мужчин будут бисексуалы.
Юля (задумчиво, разглядывая что-то на локте): А вот третий…
Андрей (безуспешно пытаясь что-то поправить в джинсах): Вот в нём самая и загвоздка. Самая что ни на есть интрига – кто же он на самом деле?
Дина: В результате все шестеро сходят с ума. Изводят и сводят с ума друг друга?
Татьяна (весело): И вешаются на рядом стоящих деревьях, по соседски.
Юля (тихо, спокойно): Какие вы все жестокие… Рассказ о шести вдруг, ни с того ни с сего повесившихся… Бред! Ноль! Это всё бред…
Татьяна (живо): Нет! Рассказ о пяти повешенных…у-у… мне уже страшно…
Алексей (смеясь): И шестом, бодро ухавшем на катере.
Андрей: Двести тридцать! На очень красивом и дорогом чужом катере!
Михаил (тихо, со злобой): И впоследствии утонувшем. Разбившемся. Поучительно погибшим вместе с крутым катером… Ничего особенно нового.
Дина: Ничего нового – если рассказ опять же не основан на сексе.
Татьяна (садится в полулотос, любознательно): Да, мы с этого и начали, и запутались. Давайте теперь так: а что, если основной конфликт – не любовного характера?
Юля: Завязка состоит тупо в деньгах.
Алексей: Как в вестерне.
Михаил: Завязка в зарытых на острове сокровищах.
Алексей: Точно. Двести! Но все делают вид – до последнего – что завязка исключительно интимного плана.
Михаил: Двести тридцать! Такое вот благодушие с двойной подкладкой из благородства и дерьма.
Татьяна: Да, завязка пусть любого интимного плана. Чтоб обывателю понятно было. Интим обывателю понятен, интересен, интересно же подглядывать… Вот, и все делают именно такой извратный вид, с опасностью для своего здоровья делают такой вид, чтобы не оказаться подлинными подонками.
Андрей (почёсываясь): И извращенцами. Извращенцы – они хуже убийц.
Михаил: Да. Хуже них могут быть только убийцы-извращенцы.
Юля (лениво закрывается локтём от закатного солнца): Ой, десять, максимум двадцать… И все шестеро вот уже скоро пятнадцать лет каждое лето приезжают на этот остров, и никак у них не получается реализовать этот сюжет.
Дина: А что мешает?
Татьяна (игриво): А ложная стеснительность.
Андрей: Не-е… Наигранный романтизм.
Михаил: Мешают ноющие остатки рудиментарной с юношества недоудалённой…
Юля (назидательно): …привязанности, граждане, привязанности к этому миру... или быту.
Татьяна (пожимая плечиками): Просто привычка любить…
Дина (с жадной улыбкой): Влюбляться.
Михаил (непонятно, в шутку или всерьёз): Триста! Я сейчас расплачусь.
Юля: Ну не остри.
Михаил (поднимаясь и подходя к воде): Триста, Юля! Вот в том то пусть и будет вся настоящая никому не понятная острота.
Дина (поднимаясь и уходя к столу): Вот в том весь и перец. А вы когда-нибудь видели, кстати, раз уж такая тема вечерней игры пошла, настоящего убийцу? Не по телеку, а вот так, рядом, рукой можно дотянуться?
Татьяна: В зале суда, что-ли?
Алексей: Я присяжным был, лет… лет восемь, что-ли назад. Там двоих, дядьку с племянником, судили. Они одну бабу, алкашку, любовницу этого «дяди» убили на пикнике, ну, вроде как дядя племянника настропалил, из-за квартиры алкашкиной всё. Ну мы вердикт вынесли, мол, виновны оба, но чтоб племяннику снисхождение дать… Хотя он, по неподтверждённым материалам дела, через две недели опять на то место, в лесок, приезжал, с клещами.
Михаил (не оборачиваясь, смотрит вперёд, на воду): Триста – сразу говорю!
Юля (округлив глаза): Что-что?..
Алексей (позёвывая): А у алкашки зубы золотые были, ещё с советских времён. Пятьсот восемьдесят пятая проба… А ему на макуху не хватало. Только не повезло – её на десятый день нашли.
Юля: Господи, Господи!... На десятый! Какой ужас!..

Юля встаёт, подходит к столу
и вновь включает свою нелепую музыку.
Начинает слегка пританцовывать под неё.

Татьяна: Точно. А мы тут в игрушки играем…
Андрей: Что-то не помню такого… И сколько дали?
Алексей: Не знаю. Я на оглашение приговора не ходил. Делать мне больше нечего…
Андрей: Зависть, зависть движет миром.

Слышатся далёкий звук музыки
и гудки большого пассажирского теплохода.

Дина (с гордостью): А я – вот так вот – как вас, видела, я даже вам рассказывала, помните? Помните Миш, Андрей? Ой! Андрей, ты же знаешь?

Андрей и Михаил переглядываются.

Дина (очень быстро, чтобы замять получившуюся неловкость): Иринке годик был с небольшим. Мы с ней в соседнем дворе гуляли. Она спала в коляске. И вдруг прямо рядом удар такой – по капоту «девятки», что прямо возле дома стояла. Я так испугалась! Смотрю – это паренёк молоденький из окна выпрыгнул.
Алексей (смеясь): Это с какого же этажа?
Дина (быстро): Да погоди ты, Лёш! Я так испугалась! А вдруг бы прямо на нас с Иринкой! И парнишка, смотрю, уже на земле, верней, на снегу, снежок небольшой как раз выпал. Встаёт, отряхается, и дальше, дальше так, прихрамывая и заплаетаясь, дальше пошел, медленно так. А у подъезда слесаря стояли – у них как раз обед кончался. Машина-то начальницы ЖЭУ нашей была, они и поняли, что он просто вот так вот напился и хулиганит. И давай его вязать, тумаков ему надавали, и сторожат, начальницу ждут, чтобы, значит ей… За то, что капот испортил… Ну, я уже с Иринкой назад, домой двигаюсь. Иринка молодец! Так и не проснулась! А у меня руки так трясутся, думаю: приду домой – таблетку выпью… И вдруг ещё такой крик! Такой крик! Это мать той убитой девчонки кричала… Она с работы в тот день пораньше пришла… Ещё бы на полчаса пораньше…
Андрей (поморщившись, перебивает) : Всё! Вспомнил! Всё правильно ты рассказываешь. Я дальше дорасскажу, кому интересно. Всё! Я тебя ещё тогда две таблетки феназепама заставил выпить. Я как раз на обед приехал – смотрю – у дома толпа уже бабы – кто голосит, кто плачет, но в основном любопытные.
Алексей: Двести пятьдесят!
Татьяна: Тихо! Какой кошмар!.. А ты, Дин мне не рассказывала… Ну и что там?
Алексей: Парень этот в гости к девчёнке этой пришёл, ей лет шестнадцать было, красивая, говорят, была девка. А дома только братик её шестилетний… нет… лет девять ему тогда было… Мать на работе, отца у них не было. А парню восемнадцати лет не было. Точно, не было! Любовь у него к ней вроде была. А она, значит, мозги ему крутила, ну и братик тут её не то под горячую руку подвернулся, не то помешал ему…
Татьяна (качая головой): Помешал…
Андрей: Он и взял ножик со стола обычный – и горло и ей, и братику – и перерезал. Не знаю, в какой последовательности. Братика-то потом откачали, спасли. А я подъехал – скорая ещё стояла, а менты ещё не приехали. Его слесаря сторожили…Я подошел поближе…
Дина (перебивая мужа): Главное – ну совершенно нормальный с виду парнишка, симпатичный такой, стройненький. Сидит, значит, совершенно спокойно, только дрожит, ну это тоже вроде понятно, на улице-то градусов пять было, помню, мелкий снежок ещё падал… Представляете себе – так всё просто, обыденно… Так просто всё…
Андрей: Да, сидит такой, только губа разбита чуть. И куртка в снегу. Никакой истерики. Как бы ничего.
Алексей: А с какого же этажа он сиганул?
Дина (быстро): С четвёртого.
Татьяна: И сколько дали?
Михаил (зло): Двести.
Андрей: Мать моя точно знает. Она у нас всё знает…
Михаил: Зна-ает… Только…
Дина: Вы представляете, ему восемнадцати не было, так его в дурку определили, свекровь говорит, через полгода, выпустили, был суд, и вроде дали условно.
Алексей (убеждённо вертит головой): Нет, тут что-то не так. Одну насмерть и покушение на убийство. Не может быть, чтобы так легко…
Андрей: У него родители шишки какие-то. Вроде как отмазали.
Татьяна: Ну вы наговорили. Как теперь спать-то. Я в туалет хочу… (Дине.) Прогуляемся?

Дина молча кивает.

Юля (оборачиваясь к Андрею, делая музыку потише): Давайте лучше про шесть повешенных. Или про групповуху на шесть персон. (Отворачивается.)
Михаил (оборачиваясь к Дине): Так ты согласна, что зависть движет не только мымрами этого мира.
Татьяна: Все завистливы и все ревнивы. (Опять ложится, но потом вновь встаёт.)
Дина (увлечённо готовит бутерброды): Сейчас, Тань, сходим… Признаться, мне казалось, что ревность всё же встречается у умных людей реже. От ревности проще избавиться, чем от меркантильной зависти.
Алексей: Да всё одно и то же, это тебе так только кажется, ты только хочешь так думать…
Татьяна: А я ужасно ревнива. И не собираюсь с этим бороться.
Михаил: Молодец. Сто девяносто два. Ты практически самая душевно здоровая среди нас.
Андрей: А самый порочный подглядывающий извращенец – это я, что ли?
Дина и Алексей (в один голос): Ты сказал!!!
Юля: А я вот стараюсь, стараюсь быть «ни то – ни сё», да всё не выходит. Болтаешься от минутного благочестия к длительной порочности. Дети, дети спасают. Но когда их долго нет рядом – у свекрови, или в деревне…
Михаил: Что-что? Ты – что сказала? Это ты-то – порочна? Ха!.. Не обольщайся… Порочность!.. Порочность ещё надо заслужить, заработать вот делами, делами, кровью и потом. Надо потрудиться, чтобы ещё сказать: вот я – порочен. Это не для ленивых.
Юля (как бы шутя): О, как я ленив! Как я ленив.
Андрей (Дине, тихо, кивая на Юлю): А в промежутках между благочестием и порочностью пытаемся терзать других своими да-авними проблемками.
Дина (тихо, Андрею): Но и порочные моменты тоже имеют свои прелести. Надо, сам понимаешь, просто уметь это использовать.

Маленькая пауза.
Полная тишина, не слышны даже волны.

Андрей (язвительно смеясь): Особенно своё раскаяние.
Михаил: Что вы там шепчетесь. Секретничаете! Скотски напиться в одного – меньший грех, чем скрытничать, всегда всем говорил и говорю.
Юля: О-о-о! Тогда сто семьдесят.
Татьяна (вставая и отходя в сторону): Ой давайте, давайте всё-таки сегодня напьёмся!
Алексей (помогая Татьяне подняться и уводя её назад к столу): Триста! В самом деле, мне во вторник, через три дня, уже на работу, а в среду я лечу в командировку, не будьте так жестоки, хорош, в самом деле, трепаться!
Андрей: А Татьяну ты тут нам оставишь на недельку на растерзание?
Татьяна (игриво-истерично): А Татьяна сама хотела! (Чмокается с Алексеем, лениво вырываясь.)
Андрей: Сама-а хотела? Двести шестьдесят восемь! Слышали? Сама хотела остаться и растерзаться, ревнивица ты наша?!
Михаил (заводясь, как бы весело): Я сам тоже хочу… Сам тоже хочу! Я сам хочу… Я хочу!




Действие 2.

Сцена 1.

Обстановка Сцены 1 Действия 1.
Михаил в одних Андреевых джинсах сидит на берегу,
потягивает затёкшую спину,
закинув руки за голову.
Левая рука у него поранена и наскоро завязана порванной майкой.
Правый бок весь не то в грязи, не то в запекшейся крови.
Михаил говорит сначала быстро,
потом всё медленнее и медленнее растягивая слова.


Михаил (сначала на злом и радостном подъёме): Триста! Нет, триста один! Четыреста! Четыреста – не бывает, мы же все честно договорились, что триста – предел. Но у кого-то в одном сумасшедшем рассказе * была такая же сумасшедшая мысль о том, что нам всё представляется таким естественным, пока не узнаёшь правды…
А всё-таки!! Всё-таки я же залез в его джинсы! Так что я не так растолстел, как он, Андрюша, распинался давеча тут! Ну и всё!..
Ты просто как бы берёшь выделенные тобою же объекты… и так правой кнопкой мышки – «переименовать»… Вот так!..
Чувство сытости, сытости после хорошего вкусного обеда – на несколько часов. Долгое, если привязался по настоящему, чувство после близости с женщиной – оно может длиться дни, недели… Чувство опьянения – может длиться… да, может длиться месяцами, годами… Чувство боли – тоже ведь может длиться годами, а может – раз, два, секунды, можно стерпеть. Чувство страха… Но тут – да… Ой – мгновенный испуг, или долгий-долгий тихий страх, как опять же та хроническая боль. Чувство, что у тебя всё получается – минутное, но кто натренировался, годами толстеет на нём, как на дрожжах…
Это всё чувства живучих. Они – длятся. Они имеют конец и начало. Это нормальные чувства таких, блин, живучих живущих, карабкающихся, крутящихся в людской гуще. И плохие, и прекрасные, они – для жизни. А ты берёшь так правой кнопочкой – и переименовываешь. Всё переименовываешь. А суть-то от этого тоже меняется, меняется! Вот что значит название. Это очень опасно – продуманно, расчётливо раз – и побаловаться с правой кнопочкой. Хорошо – ничем не питаться, не пить, не курить, не испытывать душевных и телесных терзаний. Мёртвые ведь не сеют и не жнут. Не желают. И это всё для них хорошо… Правой кнопочкой…
И что интересно…

Пауза.
Михаил берёт какую-то травинку
и начинает аккуратно её ломать и складывать.
Далёкий звук ружейных выстрелов.

(С весёлой ненавистью.) Никто из них и не заметил, что я не ем почти ничего уже дней пять-шесть, ещё с города, никто не заметил. Любимую интересует только, чтобы я не пил – так я и пил только чай, чтоб не свалиться окончательно! Килограмма два сбросил. А кто-то ещё сказал, не помню уже – Лёшкин коньячок дагестанский тяну кружками. Я не пил ничего и не закусывал, и не хочется. И уже не хочется! И братишка-то не заметил, что я не ем и почти не сплю все эти дни, как приехали. Они все другое замечают, другое… И прилагают все свои усилия, чтобы сделать вид, заметив, что не заметили. Юля занята исключительно своим… Лёшка доволен только собой и своим новым катером. Ещё как доволен. Не потопишь такой катер, даже специально не потопишь. Мотор подвесной четырёхтактный, сто двадцать сил!
Мобильники все-все – на дне, в разных местах, на дне. И все они… Вот она, долгожданная одиночная камера на двоих на острове! Пятнадцать лет! Я тут каждую косу, каждую отмель знаю. И где глубина под тридцать ближе к коренной. Где омут. Где топляки по три-четыре года болтаются.
Конечно! Лучше же вот так, на острове, всё же на природе, чем где-нибудь с решётками на окнах на высоком этаже. Не так обидно. Многие годами к этому стремятся. А теперь я остался один с любимой на родине, на своей стоянке со всем случившимся вместе. Теперь это случившееся от меня никуда не скроется – н;куда скрыться. Ха! Теперь всё. Теперь я, как хочу, буду терзать былое, а после… после – жалеть и любить его. И никто мне не судья. Кроме меня. Со Всевышним я Договор расторгнул, по-честному, без взаимных претензий. А к ней я привязан, мы одно целое. И я не буду щадить её, как не щажу себя… Я спокойно беспощаден к себе, спокойно, после «переименования». Щёлк! Клик! Щёлк! Клик!..

Шуршат мелкие волны.

Есть на самом деле ещё банок пять всяких консервов, шоколадка, пакет сахара, почти литр постного масла, пять кило гречки, засохшая уже буханка хлеба, пол-бутылки бывшего Лешкиного дагестанского коньяку и три пачки лёгкой «Явы». На катере ещё кое-какая еда и, самое главное, шестьдесят литров бензина! Какой милый набор!
Ну они и жрать! жрать и пить! А сколько понавезли! На двадцатерых бы хватило! Только моя Динка молодец.
Можно нарвать и нажарить конопли. Но это – для меня. А для моей Динки – всё остальное. И всю ночь, последнюю – и одновременно первую ночь – она же теперь первая – всю ночь смотреть на воды большой реки и говорить цифры…

Пауза.

Пятьсот! Полторы тысячи! Двести тысяч! Дефолт! Инфляция! Про ваши «триста» забудьте!..

Пауза.
Слышны далёкие ружейные выстрелы.

А утром сплавать до катера, выйти на вёслах из протоки – вдвоём-то с Динкой это проще – и завести – и помчать вниз, вниз, на большой скорости, он пятьдесят километров запросто даёт, лететь вниз по Волге, к Каспию! Как герои американских фильмов на своих «Корветах» и «Мустангах» через пустыню на Восточное побережье… Романтика!
А она ведь ещё в пятницу про яхты говорила. А теперь у нас целый катер – и дорога только вперёд, только вниз, только вниз по Волге, к Каспию, нигде не останавливаясь!..

Порыв ветра в кронах деревьев.

Я ей, родной, вчера фенобарбитала четыре таблетки в чаёк на ночь кинул. Ничего, порядок, она не пьёт, так что ничего страшного не будет, разве что описается во сне… Сейчас уж проснётся. А когда она после прекрасных и неожиданных снов с цветами своими вернётся – я знаю её сны, лучше всяких и Андрея, и Алексея знаю… Про все цветы, когда и что у неё, она же биолог у нас. Я даже специально эти цветы когда-то учил… И я ей всё честно расскажу, по-секрету так, теперь уж один-на-один по секрету и расскажу.

Пауза.
 Скрип качаемых ветром деревьев.

Она любит секреты. Я по секрету и расскажу…
Про сегодняшнюю утреннюю неудачную рыбалку, и про эту дуру-суецидницу Юлю, сто лет бы её не видеть, не меняются люди с годами. Про дуру Юлю, которая очень любит заплывать подальше, и хрен поймёшь – зачем? И как мы её сначала спасали…
Юльку ненавижу… Это она мне своим дурацким заплывом «старт» дала. Это уже было через край… Очередная встреча старых друзей, чьё сумасшедствие за эти годы углубилось, окрепло и стало менее заметным.
И про Лешу, увальня-простачка, с которым мы даже немного подраться успели, успели подраться! После Юли и Андрея… про Лёшу со своей благодушной тихой истеричкой Татьяной, которую я всё равно потом успел, успел… и сумел, как хотел… я давно её хотел, но чтобы только один раз! Только раз – так бывает, для полноты ощущения дружбы с бывшей приятельницей по работе… и всё, для галочки, мысленно, перед Динкой. Чтобы кроме Динки больше никто и никого… и только вниз…
…Тут, на островах, и на том берегу тоже, куча охотничих угодий. В этом году охоту на пернатых рано открыли – с 16-го августа, с прошедшей субботы, они вчера уже, в воскресенье, видно пристреливались. Канонада стояла! А сегодня – целый день война... Война… Никто ничего и не подумает… И Никитины, наши соседи, через ту саму протоку, богатые соседи, ещё вчера утром снялись, сезон закрыли.
 

Пауза.
Ритм выстрелов.

…и что револьвер «Эм-Гэ» спортивный, мелкашка, пять и шесть, но неплохой, сука, хоть и старый, без осечек, без осечек… который она и в глаза-то не видела, и никто его не видел до того, де должен был видеть, кроме разве трёх ворон в лесу по весне да одной шавки бродячей на окраине посёлка…
(Тише, с грустью.) Вот… И что тайно «Эм-Гэ» свой с патронами на стоянку привёз в коробке с надписью «Стихи». На всякий случай, я на всякий случай привёз, для галочки. Ведь все же знают, что я давно пописываю стихи, и поэтому никому это не интересно. За два дня, не считая, что мы тут втроём с Андреем были, никто, никто даже не спросил, не попросил почитать. Может, это и по-дружески, по-честному. Вот если бы на коробке было «Для дизайн-проекта Никитин, Дзержинского 13 дробь 17, квартира такая-то. КУХНЯ». Да, кухня большими буквами. Это бы всех заинтересовало. Полезли бы, по-дружески, по-честному тайно полезли бы.
Но я всё равно расскажу, что его тоже потом разобрал и на глубину скинул, вот и все шесть патрончиков, что были, кончились… гильзы стреляные начались!.. про всё, в общем. И где, в какой незаметной протоке теперь мой катер сейчас стоит… Он мне нужен только один раз, для одного дела… Только на один путь. Я не такой уж жадный. А так, вообще, он не нужен…
(Кричит в сторону палатки Андрея.) Дин! Дина! Вставай, ты мне нужна, будем собираться, нам завтра пора в дальний красивый поход!

Пауза.

Пятнадцать лет – и вдруг раз, и всё, всё двигается назад, всё быстрее и быстрее. Расскажу, обязательно расскажу Дине, когда очнётся, чтобы поняла, не сделала как обычно глубокомысленный вид, что поняла, а на самом деле, на примере покажу ей, как время неожиданно так – раз, и останавливают, останавливают! Правой кнопочкой!
 
Пауза.

(Почти бессознательно.) Она, Дина, мне очень нужна, действительно очень нужна. Она – моё счастливое прошлое, которое наконец-то наступило…

Ветер усиливается.





Сцена 2.

Обстановка сцены 1.
Михаил и Дина, очень странные.
Они совсем не смотрят друг на друга.

Долгая пауза.

Дина начинает очень тихо плакать.
Михаил и Дина сначала разговаривают очень медленно, как во сне.

Михаил (очень спокойно): Всё очень просто. Вообще.
Дина: Ну как же это всё, как же это… Этим же не шутят, Миш, этим не шутят…
Михаил (разведя руками): Я серьёзно. Вот так вот это – очень просто. А ты думала – как?
Дина(сжимая пальцами виски): У меня сейчас голова лопнет. Не может быть. Как, как просто?
Михаил: Никак.
Дина: Как просто, Миша?!
Михаил: Никак просто, Дина.
Дина: Просто никак?
Михаил: Да просто никак.
Дина: А как же я?.. Я теперь как?..
Михаил: Я же понимаю, зачем ты за Андрея замуж вышла. И всё это. Понимаю и ни в чём не виню. Иначе бы… иначе бы у нас… а это дорогого стоит…

Пауза.

Частая история. Ты вышла десять лет… нет, уже тринадцать почти… вышла, чтобы был гарантированный кусок хлеба и я рядом. Когда надо...
Дина (в недоумении): Так просто, ё-моё!
Михаил: А проще вообще некуда. Это правда, неестественная правда. Правда – на самом деле неестественна. Как в каком-то ма-аленьком рассказике. Про кроликов.
Дина (с тихой истерикой в голосе): А вдруг мне опять станет скучно? Что тогда? Мне уже скучно. Мне теперь навсегда скучно…
Михаил: Ну тогда тебе останется только одно последнее развлечение – как-либо заставить, вынудить меня убить тебя. Сделать это каким-либо способом. Вон, видишь, верёвки ещё лежат, остались. Я утром говорил, возьмём больше, груз к кормушкам привязывать, там же глубина. А они смеялись… Смеялись…
Дина (с уважением, перестав плакать): Действительно просто, дальше никак. Последнее развлечение. Вообще.
Михаил: Мы же все разбежались ещё до знакомства.
(Очень измождённо и сурово.) Мы все здесь, все – и живые, и мёртвые – изначально в разлуке. Так что нет разницы между живыми и мёртвыми. Но моя разлука, к тому же, круче.
Дина (с честным уважением): Почему?
Михаил (теряя силы): А для меня нет времени. Разлука. Стоянка. Моя личная остановка времени на этом затерянном острове. И я сам себе свою стоянку сделал. Сам. Вставай, Дина. Надо. Я уже не хочу ничего, ни есть, ни курить, ничего… Нам пора.
Дина (как бы догадываясь): Что-что? Нет времени… Так вот, вот в чём дело…
Михаил (очень устало): Да. И я тебе это только что доказал. Собирайся, пора.
Дина (пытается опять заплакать, но никак не может): Терпеть тебя не могу! Ты всё, всё испортил! Всё было совсем не плохо. Ты понимаешь – в этом мире это было лучшее решение, в этом мире живых всё было замечательно. А ты что-то сделал с собой и с миром живых.

Пауза.

Ты, я вижу, устал и счастлив, счастлив в том своём мире. Так просто. А я – не хочу в твой мир. Я лучше опять спать лягу. Дай мне таблеток! Ты всё испортил, всё испортил, и сделал ты это сам, ты сам всё потерял и ушёл в свою разлуку. Я не дура, не дура, чтобы с тобой!.. с таким!..
Михаил (медленно поднимаясь): Ха! Да! Да! И это правда! Это я – для тебя всё испортил… Для тебя – да…Твой мир.
(Порывисто, задыхаясь.) И пошла тогда ты!.. Ты… хитрая дура!..
Дина (кричит, в ужасе): Ты, ненормальный… скотина… ничего… никогда...
Михаил (непонятно как, нелепо бросается на неё): Я те-те-бы те-те-бя бы бля, ты, мразь! Только мы в этом моём мире. Или… Ты ни *** у меня не доживёшь… до завтра…




Занавес.







Примечание:

* Имеется в виду рассказ Хулио Кортасара «Письмо в Париж одной сеньорите»
       (из книги "Зверинец", перевод А. Косс)
…………………………………………………………………………………………………………..