Николай Басов. Гранит камень строгий. Часть 4

Сам он кузнец в четвертом поколении. Кузнец, как говорят от Бога. Может отковать любую деталь хоть на глаз, хоть по эскизу.

Всякое бывало за эти годы, но одно могу сказать твердо: он нацчил меня разному ремеслу. Я свободно владею ручником и клещами, освоил слесарное дело, жестяные и паяльные работы, легко обращаюсь с рубанком. Могу резать стекло, ремонтировать замки, швейные машинки и лудить самовары. И без всякого зазнайства и бахвальства скажу, что могу работать кузнецом самостоятельно.

Мысль о самостоятельной работе однажды мелькнув в голове, засела в ней, как заноза, и не дает покоя. Много раз я порывался объявить об этом отчиму, но всякий раз пасовал. Не пере ним, а перед своими сомнениями: смогу ли? И вот теперь решился покончить с этим окончательно.

- Все! Баста! И чик-чирик! - думал я запальчиво. - Разбежимся и будем жить дальше.

Сегодня дядя Ваня особенно внимательно, как мне показалось, осматривал сирень. Обошел куст кругом. Поправил ветки. Понюхал бутон и присел под шатром на осиновый чурбак. Достал из кармана кисет и, узловатыми пальцами, скрутил из газетной полоски свою неизменную "козью ножку". Всыпа в широкий раструб цыгарки добрую щепоть моршанской махорки, примял ее указательным пальцем и закурил.

В прибрежных кустах соловей робко прочищал свой голос перед ночной серенадой. На озере гулко шлепнула крупная рыба.

Отчим заерзал на чурбаке. Глаза его лихорадочно заблестели то ли от волнения, то ли от крепкой затяжки. Очередной плеск рыбы вывел его из равновесия:

- Вот, шельма! Бьет, как лопатой, - не то с сожалением, не то с удовольствием заметил он и часто запыхтел дымом.

Я кружил возле сирени и выжидал когда он бросит окурок. Дядя Ваня, несомненно, видел, что неспроста я выписываю круги, но вида не подавал. Только изредка бросал беглый взгляд в мою сторону и прятал усмешку в усы.

Наконец он размял окурок о шершавый кругляк на котором сидел, смахнул пепел с колен и лукаво прищурился:

- Ну что, маешься? Выкладывай уж, чего хочешь?

Я облегченно вздохнул, видя его доброе расположение, успокоился и поведал о своем решении. Он долго молчал. Глядел поверх моего плеча и все больше хмурился.

- Я-то думал ты на рыбалку меня потянешь. Настроился уж, а тут... - он с досадой махнул рукой.

Снова помолчал, потом внимательно посмотрел на меня. Я не отвел глаза.

- Мать знает?
- Нет.
- Чего так?
- Лучше будет, если ты ей скажешь.
- Стратег.
- Да! А то начнет уговаривать.
- Э, вон! А я, значит, не буду?
- Ты - не будешь.

Мой ответ, кажется, озадачил его. Он снова замолчал. По острым скулам ходили желваки. Короткие сильные пальцы сжались в кулак.

- Ну, чего там воду толочь, - резко казал он. - Видать и вправду время пришло расстаться. И все же хорошенбко подумай, Дмитрий. Как ни как три года вместе. Прикипели.

- Да нет, дядя Ваня. Решено. Пойду на самостоятельную работу, - стоял я на своем. Когда-то ведь надо начинать. И тесно нам в кузнице стало. Сам видишь. - Я ковырнул землю носком ботинка. - Да не переживай ты так, - нейклюже попытался я успокоить его. - Другого молотобойца подыщут. Ребята есть.

- Спасибо за совет, - недовольно отозвался он и, не глядя на меня, поинтересовался, - куда наметил? Выбор-то у нас не велик.

- На станции объявление видел, - оживился я. - В гранитный карьер рабочие требуются. Завтра пойду проведать.

- НУ, как знаешь, - ответил он с укоризной. - Дело твое.
Затем тяжело поднялся с чурбака, пнул его ногой и ушел в дом.

Утром я внимательно изучал себя в зеркало. Ничего примечательного. Обыкновенный парень. Не урод, и слава Богу, - как говорит мама. Вот только росточком не вышел. Я встал к косяку и крикнул:

- Мама, померяй!

Мама подошла с ножом.

- Месяц назад меряли. Вырос думаешь? - Она приставила нож к макушке головы и ткнула в косяк. - Смотри.

Нож остался на прежней зарубке. Сто сорок девять сантиметров значилось под ней. Ни каких сдвигов в росте. Мама заметила мое огорчение и поспешила на выручку:

- Подумаешь, - сказала она бодро. - Еще вырастешь. Какие твои годы!

Действительно. Какие мои годы, а в армию не берут. Говорят, подрасти маленько сперва. Вот и подумаешь.

Я отутюжил штаны, надел свою любимую кремовую рубашку и новые черные полуботинки. Мама печально смотрела на мои сборы.

- Может действительно зря уходишь? - с надеждой спросила она.

- Ну, что ты, мама! - Я не мог смотреть в ее печальные глаза и отвел взгляд. - Вон, Вовка наш. В мои годы уже сержантом был, а я все, как рыба на крючке.

- Упаси Господь, - замахала руками мама. - Володя сгинул на чужбине и ты туда же.

- Да не туда же, - в отчаянии простонал я, - а хочу поработать самостоятельно, как говорится, и себя показать, и людей посмотреть, а то в последние годы только Ивана Васильевича и вижу.

Мама смахнула слезу, вспомнив Володю не вернувшегося с войны.

- И не плачь. Не на войну же иду. Да может и не примут еще.

- И то! - успокоилась мама. - Дай-то Бог. А новые ботинки зря надел, - заметила она на выходе. - Ноги натрешь. Сначала бы разносить надо, - и сунула мне в карман десятку. - Это на обед, - сказала она тихонько и незаметно перекрестила меня в спину...

(продолжение следует)