Поток сознания RE

Последние дни меня особенно тревожат. Просыпаюсь рано, и, не заварив чая, ухожу, за что со мной расплачивается день. Расплачиваюсь в транспорте. Повторяя про себя один и тот же маршрут, размываю в груди семя надежды. Иногда хочется взобраться на высокую гору и крикнуть себе «дурак», но все время что-то мешает. Что-то тесно прижато карманом к телу. Не мое, нет, это не мое! Все, что я есть – сгусток нервов и кровь, не нашедшая любви в этом теле.
Моя работа проста – сиди целый день и смотри на прохожих. Не хочешь – возьми книгу, читай, рисуй, слушай музыку, разве что петь запрещается. Изредка кто-то заинтересованно подойдет и обреет взглядом твои владения – небольшой вольер под навесом – заставляя тебя почувствовать себя виноватым, виновным в том, что занимаешься не своим делом. Я не в своей тарелке, но один лишь взгляд назад дает сил и уверенности, и я продолжаю строить свой храм, чтобы однажды наполнить его светом, которого хватит не для меня одного.
Телу страдать легче, чем душе – банально, но факт. Во всяком случае, сейчас я бы согласился побыть пленным финикийцем на египетской каменоломне эпохи фараонов, нежели непрестанно чувствовать, как кто-то, привязав душу к столбу, немилосердно проходится по ней хлыстом. А любое наказание также слепо, как и поступки неопытных, если не понять великой тайны избавления от гордости и эгоизма. С моралью этих двоих мне не по пути, если я не хочу постоянно совершать сизифов труд, беспрекословно веря, что разрушить и построить новое легче, чем изменить себя. И вот, когда кто-то с высокой горы сказал мне «дурак», я впервые не обиделся и не запустил в обидчика чем-нибудь тяжелым, а поклонился ему в колени.
Вечер. Я стоял у витрины, и вечерние тени отражались в темном стекле. Рука ощущала холод стекла, я стал всматриваться в свое отражение, то мутневшее, то исчезавшее совсем, в зависимости от освещения и проезжавших напротив машин. Я никогда не воспринимал себя таким, каким видел в зеркале. Сегодня особенно. Чувство обиды на себя копилось, и с последней каплей терпения закончилась моя прошлая жизнь. Безболезненный внешне, процесс перерождения отнимал у меня силы и эмоции в течение долгого времени, даже тогда, когда жизнь, казалось бы, и не предоставляла поводов пестовать такой переворот в себе. Новая жизнь, увы, даст знать о себе не сразу, и те, что нас любят, не начнут сегодня воспринимать тебя по-другому. Я набираю знакомый номер, и чувствую сильные удары в груди, словно, грешник перед причастием, но в трубке лишь длинные гудки…
Знакомые говорят, что когда они за работой вертятся как белка в колесе, когда у них есть Дело, это помогает им отвлечься от проблем, забыть о том, что нет жизни без любви. Работая на двух работах, и одновременно сдавая сессию, я начинаю чувствовать себя бездельником.
Наступают совсем теплые, солнечные дни. Я раскачиваю день, сидя на металлическом кованом стуле под привычным навесом. Эти девять часов не кажутся долгими до тех пор, пока мысли мои сдерживаются общением, чтением или какой-то работой. Очень спасает ноутбук: музыка, которая вырывается из динамиков кафе напротив - просто омерзительна, на ее фоне простая возможность одеть наушники и слушать любимые песни - это уже счастье.
Забавно, чем больше я нахожусь выведенным из состояния душевного равновесия, тем больше новых песен я начинаю для себя открывать. Методично наматываю их на магнитную пленку моей памяти; потом, стоя на остановке и в метро, сидя за столом и с гитарой в руках слышу мелодию, разложенную мозгом на ноты, слышу строчки, разобранные на звуки. Музыка – мое настроение; я сегодня чувствую, как ядом по крови разливается ощущение тревоги и предчувствие скорых перемен в окружающем меня мире. Нога отбивает ритм в попытке разгадать тайну мелодии и ритма, сердце – в надежде почувствовать то состояние, в котором находился автор, когда писал песню, когда строки еще не успевают высохнуть под пером, когда они еще не просто слова, а живая вена. Сессии, записи – стирается память чувств, ледяным утюгом время заглаживает морщины на сердце. Разве что во время концерта, неожиданно можно заново пережить эти эмоции, тогда музыка сольется с тобой и заставит тебя вертеться на месте.
Сегодня девять часов прошли в поиске самого себя, музыка и творчество помогали мне в этом. Я еду в автобусе, я смотрю в окно, где мелькают красивые пейзажи, но мой взгляд устремлен вовнутрь. Я перестаю быть романтиком, как много во мне от рационального. Устаю верить урокам одиночества, ценю то, чему учило счастье.
Иногда жизнь дает испытания в тот момент, когда ждешь покоя и мечтаешь потчевать на лаврах собственных свершений. Чем меньше ты готов к такому повороту событий, тем сильнее бывает удар, который накрывает тебя с головой, отрывая ото всех дел и привычного хода мыслей. Меня гложет нетерпение, и я знаю, что промедление не пойдет мне на пользу, но с некоторых пор я стараюсь встать на путь альтруизма во всем. Под натиском мысли о чьих-то желаниях, работе допоздна и усталости мои пустота в груди и колючая проволока в голове отходят на второй план. Так проходит еще один день. Я ловлю себя на мысли, что мог бы в своей жизни устроить все намного раньше, намного раньше мог безболезненно для отношений с окружающими удалить отголоски прошлых привычек, былых мировоззрений. Мог бы сделать шаг или несколько шагов вперед, чтобы встать на одну ступень с тем, кто не видит во мне равного себе.
Кому еще мешало всегда серьезно относится ко многим вещам, словно к первым шагам и первым усилиям? Я с удивлением рассматривал на ладони линии вновь обретенных мною радостей и печалей - во многом мне приходилось действовать интуитивно, почти наугад. Я объявляю консервативность своим минусом, а, значит, врагом. Категоричность считалась как отсутствие гибкости, но она не более чем страх, что еще не распробованное, непонятное новое может вытеснить любимое старое, страх потерять то, что любят во мне. Глядя на себя прошлого, я стал сильнее, но не заметил, как потерял тебя. Не ошибается только тот, кто не ищет, кто не идет вперед; моя вера в то, что усилиями одного человека можно вернуть взаимоотношения между людьми на правильный путь, приказала долго жить: чувствуя, как эта дорога умирает, чувствуя, как мои ноги начинают проваливаться в бездну, я стал искать другие пути, но все пути приводили к тебе. Мое сердце укрепилось здесь корнями, а мой взгляд по-прежнему верен лишь тебе.
Когда предстоит разговор, в моей голове живет желание найти в своем слушателе отголоски понимания. Дни тянутся пулеметной лентой, в пустом звуке выстрела двухминутными урывками вечерних созвонов слышится родной голос, а затем, когда уже кажется, что приговор вот-вот будет приведен в исполнение, все откладывается на завтра. Нетерпение продолжает нарастать и достигает кульминационной точки, чтобы затем разбить мое зеркало пустотой. Вопрос «что будет дальше» горит в воздухе, плавится и течет раскаленным металлом, заполняя собой паузы в работе и отдыхе. Все, что можно вынести из складывающегося положения, я беру по максимуму, но разве, пожиная плоды своих усилий, можно отличить, что здесь внутренняя работа, а что просто стечение обстоятельств, незамеченные раньше штрихи, не проявленные подвиги? Чья-то ложь и равнодушие сегодня перекрыли мне кислород, учусь верить, не дыша. Сколько еще влезет украденных за два десятка лет кубометров кислорода в это опустевшее лето? Впрочем, это не весы, и ждать установления паритета как некоей новой точки отсчета мне не приходится.
Можно было б не волноваться и отдаться течению, но сегодня я не готов выбросить весла из своей лодки, я хотел знать, что уготовано мне впереди. Буду ли я прибит к кресту, или воспарю птицей; я был напряжен как тетива лука, но уверен в себе как стрела. Я был как на ладони, голый и искренний, словно моллюск без раковины. Я хотел знать, что ждет меня впереди. Моя тетрадь не исписана до конца, в ней есть место для любой строки, но случай порождает опыт, а опыт строит все под себя, он не даст больше шанса. Впрочем, горечь неудач редко на ком ставила черную метку, лишь подпалив крылья и пришив вместо них некрасивую заплату. Я хотел знать, как остаться целым.
Медленно уходит день, оставляя ночи электрический свет. Покой спит где-то там, за окнами на высоких крышах, обласканный кучерявыми облаками. Я один ползу по шкале-циферблату ночи. Как всегда, все окажется намного банальнее, чем я себе представлял. А сейчас я нашел свои болевые точки, и, нащупывая бегущий по ним ток, приближаюсь к концу.