Три слова

Какое чувство могло вызвать у Ичи, проведшего почти пятнадцать лет вдали от родного дома, в сотнях световых лет от родной планеты, осознание того, что эта космическая одиссея всё-таки завершилась, и родной дом, сохранившийся в памяти по 4D-снимкам и нескольким видеочипам, скоро широко распахнёт свои двери, за которыми его будет ждать Томоко, улыбчивая Томоко – как и тогда, 13 лет назад, с неизмеримой гордостью во взгляде и волевыми губами, с которых тёплые слова срываются листьями отцветающей сакуры, и потом ещё долго кружат по воле Сусаноо* и тонким ароматом своим даруют покой телу и душе… Совсем скоро Ичи встретится с ней, столь же прекрасной и чарующей Томоко, над которой не властны ни само пространство, ни время. Надо будет только не забыть приобрести для неё на пересадочной станции ожерелье из аквамаринов – она их так любит. Бывало, Ичи подолгу всматривался в самое сердце этих зеленоватых камешков, и ловил себя на мысли, что во всей галактике нет ничего прекраснее этого глубокого живого свечения. Разве что глаза Томоко, бездонные озёра, наполненные родниковой водой печали и светлой грусти. Как будет здорово вновь окунуться в этот водоём, раствориться в этих водах, отдаться на их милость.
Тринадцать лет скитаний по просторам Млечного Пути, научных исследований и режущей тишины, Ичи мысленно возвращался домой, туда, где он оставил Томоко. Когда ИАСА** направило его в служебную командировку в далёком 2053 году, расставание с Томоко было сухим и молчаливым. Теперь он должен исправить ту ошибку и сказать ей. Всего-то три слова. Он так редко говорил их, сдерживая себя, не желая показаться слабым. Сейчас он понимает, что в том молчании как раз и скрывалась слабость. Но понимание и преодоление – не суть одно и тоже. Сможет ли он теперь признаться себе в своих чувствах к ней? Произнести эти три слова…
Пройдя дезинфекционный блок, Ичи переодевается в ставшую непривычной земную одежду – каждому вернувшемуся астронавту полагается стандартный набор: орто-обувь, две пары брюк, две рубашки – с коротким и длинным рукавом, и ветровка. На выходе из пересадочной станции «Земля-2» Ичи заворачивает в скромный магазинчик дьюти-фри. Отдав 15 кредиток, он бережно прячет во внутренний карман футляр с аквамариновым ожерельем. Томоко будет приятно, что он не забыл об этом. Всего в нескольких камушках покоится сама суть их любви – безбрежность, постоянство, вечный покой. От осознания этого Ичи расправляет плечи, его шаг становится уверенным, кровь горячит вены.
Воспользовавшись служебными полномочиями, Ичи вызывает флай-кар и, задав курс, откидывается на мягкую поверхность спинки. Перед его взором проносятся парки, офисные и жилые дома, центры торговли и развлечений, рестораны, и люди, люди, люди... Странно, но Ичи не чувствует радости от их присутствия. Годы, проведённые в одиночестве, не взрастили в нём жажды толпы, желания слиться с безликим потоком, повинующимся своей коллективной воле. Толпа выстреливает в него лицами – сухими, задумчивыми, улыбающимися, но где-то там, в самом её центре, скрытая чужими плащами и зонтами, - Томоко. Сладкоголосая Томоко. Томоко – камышовка***.
Ичи закрывает глаза, спасаясь от карнавала чужих жизней. Темнота окутывает его. Она пахнет горящими листьями. Как тогда, много лет назад, целую жизнь назад.
Флай-кар зависает в воздухе и Ичи неспешно выходит на улицу. Мияномори. Почти ничего не изменилось здесь. Бомбардировка ультраправых накрыла мраком и скорбью весь город и всю страну. Ичи намеренно остановился в двух кварталов от своего дома. От их дома – его и Томоко. Был бы этот дом таким же без неё? Дышали ли бы эти стены уютом и теплотой? А воздух – был бы он таким лёгким и сладким?
По левую руку от Ичи – бакалейный магазинчик, где продают лучший тофу в городе. Напротив когда-то стояла чайная лавка – тясицу тётушки Риэ. Ни лавка, ни тётушка не пережили взрыва. Жаль, ведь её байки, которыми она потчевала каждого посетителя, ничуть не уступали чашечке жасминового чая с бергамотом.
Ичи не двигается с места. Он вновь закрывает глаза и видит, как рядом, словно стебель бамбука, вырастает та самая лавка, и старая тётушка Риэ приветливо распахивает двери, приглашая всех желающих принять участие в турнире десяти чашек****. Он втягивает носом тонкий аромат мяты и прислушивается к шуму ветра в сосновому лесу*****… Тётушка Риэ, должно быть, угощает теперь самого Будду, ибо только он способен в полной мере оценить её кайсэки******.
Отогнав от себя наваждение, Ичи заходит в «Магазин 800 товаров», чтобы взять с собой бутылку саке. Томоко никогда не любила громкие застолья и шумные компании, предпочитая безмолвную трапезу с мужем и созерцание опадающих лепестков сакуры. Сегодня они проведут вечер вдвоём, и он будет тайком бросать взгляд на её коротко остриженные волосы и любоваться её улыбкой. Он знает, как непросто пришлось в своё время Томоко – как и любому, прожившему в зоне карантина несколько лет. Но Томоко выстояла, её хрупкое тело и юношеский дух цеплялись за жизнь, она совершила подвиг, сама не ведая того. Ичи приходилось бывать в карантинных районах – через год-другой человек забывал своё имя, лишался сна, превращался в килограммы мяса, которые лениво передвигались по земле без какой-либо цели. Правительство не смогло вовремя остановить эпидемию, и несколько десятков тысяч инфицированных погибали день за днём, потеряв волю к жизни и смирившись с пустотой. Но не Томоко – она жила, дышала, страдала, но верила. Может, только это и спасло её.
Ичи останавливается перед входной дверью. Окна настороженно смотрят на него, их мрак чужероден. Ичи вводит код доступа, и открывшаяся дверь обдаёт его тишиной и ожиданием. Ни одна лампа в доме не горит – после пребывания в зоне карантина Томоко боялась света. Она любила рисовать утреннее солнце, греющихся в его лучах птиц и скрывающихся в тени прохожих. Ей нравилось, как льётся на стены комнаты свет с её картин, но сама она избегала дневного света и солнечного тепла.
Ичи знает, где он найдёт Томоко. Тринадцать ступеней отделяют его от неё. По одной на каждый год межзвёздных скитаний.
       Стараясь ступать как можно тише, Ичи делает первый шаг. А если её там нет? Если он поднимется на второй этаж, а за её дверьми его будет ждать одинокая пустота и перешёптывающиеся стены? Ичи прогоняет от себя эти мысли и, улыбнувшись, легонько толкает дверь спальни Томоко.
Темнота обступает Ичи, прохладными ладонями прикрывает его веки, нежно берёт за руку и увлекает за собой вглубь комнаты. Ичи повинуется ей – ведь она не может обмануть, не может предать. Тьма – это глубоко личное, это и есть наше я, и речи её иногда страшны, но никогда – лживы. Только познав тьму, поймёшь истину света.
Ичи мягко опускается на циновку. Его глаза ещё не могут привыкнуть к темноте, но он чувствует, что Томоко рядом, и сердце его впервые за эти годы перестаёт биться загнанной птицей, не обращающей внимания на перебитые крылья. Протянув руку, он дотрагивается до небольшого рисунка в рамочке, стоящего на тумбе. Ему нравится этот автопортрет Томоко – в отличие от тех голографических снимков, которые сейчас в моде, здесь она такая, какой он её знает и любит. Аппарату не дано заглянуть в сердце человека, уловить бурлящие в нём страсти и переживания, прикоснуться к самым сокровенным его тайнам. Аппарат не знает, что такое душа, что такое радость и боль, предчувствие скорой смерти. Ичи плавно обводит контуры лица Томоко, лица, которое ему не дано забыть. Его пальцы чувствуют тепло её кожи, трепет её губ, дрожащие ресницы и стекающие по щекам слёзы. Он чувствует, как вздрагивает Томоко от его прикосновения к незажившему шраму, перечеркнувшему её лоб и правое веко. Её волосы… Ичи делает глубокий вдох, и его голова начинает кружиться от царящего вокруг ароматного великолепия, и он запускает руку в её волосы, и она перестаёт плакать и зарывается лицом в его ладони.
Так проходят эти минуты – минуты, которые стояли каждого мгновения бесконечно долгой разлуки. Тринадцать лет назад никто не дал ему даже этой малости – одной минуты, и тогда он успел бы сказать Томоко три слова. Три слова, душившие его все эти годы подобно атмосфере Арктура. Ичи достаёт ожерелье и заглядывает в глаза Томоко – и перед ним расступаются звёздные скопления, миллионы пульсаров освещают пройденные им пути, солнечные протуберанцы радостно вскидывают свои руки, приветствуя давно потерянного друга.
- Пожалуйста, прости меня, - выдыхает Ичи в прохладную темноту, и долетевший свет от развешенных на деревьях фонарей отвечает ему спокойствием и тишиной.


* Бог бури и ветра
** Международное управление по аэронавтике и исследованию космического пространства (IASA)
*** В Японии камышовка считается самой сладкоголосой птицей.
**** В ходе чайных турниров гостям предлагается несколько чашек с различными сортами чая. Угадавший большее количество сортов объявляется победителем и получает приз.
***** Поэтический образ, которым японцы именуют звук кипящего чайника.
****** Всевозможные угощения, предшествующие официальному чаепитию.