01. ВКУС РОСЫ

***
Драгоценная – двадцать вторая колония Земли второго потока. Туризм. Полезные ископаемые. Класс «В». Космопорт.

***
Тана Кейч. Её звали Тана Кейч. Когда я увидел ее, она уже не двигалась, она просто лежала. Ничком. Лицом в траву.

Возможно, я и не заметил бы её, если бы прополз парой метров левее или правее. На ней был защитный комбинезон нашей десантной группы, хотя я мог бы поклясться, что не видел ее в посадочной капсуле.

***
Я перевернул ее на спину, расстегнул ворот, достал жетон. Да. Так и есть. Десантная группа номер. Борт номер. Идентификационный номер. Имя. Я прочитал ее имя. Её звали Тана Кейч.

***
Она еще дышала, хотя я, переворачивая её, сломал стрелу, глубоко вошедшую в ее нежную шею. Кровь сочилась из жуткой раны, а угол, под которым вошла стрела, не давал надежды на спасение.

***
Но это не остановило меня. Я тащил ее на своей спине, и она ни разу не пришла в сознание. Час спустя, выбравшись с открытого места, я остановился и внимательно рассмотрел обломок стрелы. Какие-то знаки можно было разобрать, но происхождение самой стрелы я не мог указать точно. «Тана, Тана, Тана…» - позвал я её. Она не слышала, и, наверное, не могла слышать.

***
«Тана, Тана, Тана…» - звал я её, когда река преградила нам путь, и стало ясно, что вплавь переправиться невозможно. «Тана, Тана…» – я заснул рядом с ней, укрыв её своим плащом, чувствуя, что мои силы иссякли, что я больше ничего не могу для неё сделать. И я уже попрощался с ней, думая, что она умерла, не нащупав пульс на её холодной руке, когда патруль всё-таки нашёл нас на необъятных просторах Драгоценной.

***
Я следовал за ней, как преданный пёс, охраняя от бессмысленных случайностей и столкновений, пока мне не преградила дорогу мужественная медсестра, скептически оценившая мой внешний вид: «Иди, следопыт, здесь всё сделают без тебя». И, перехватив у меня тележку, она увезла мою нежную Тану в неведомые дали клинического сектора, не обратив внимания на мои протесты и просьбы.

***
С тех пор прошло много лет, и я не раз набирал её имя во всех известных мне поисковых системах, но ни разу, ни в одном справочнике, нигде оно мне не попадалось: Тана… Тана… Тана…

***
Это воспоминание будоражит меня, лишает меня покоя. И время от времени я, словно опомнившись, бросив все свои многочисленные и абсолютно ненужные повседневные дела, опутавшие, связавшие меня по рукам и ногам, возвращаюсь в мыслях к ней, моей нежной, беспомощной и навсегда потерянной, тогда такой близкой, а сейчас невообразимо далекой спящей лесной принцессе, неожиданно появившейся и исчезнувшей, ушедшей во мрак, в никуда. И я, не зная где, но страстно желающий найти её до сих пор, повторяю, словно всесильное магическое заклинание, удивительное волнующее имя: «Тана… Тана… Тана…».

***
Я помню ясно, я полз через Змеиное поле, страшась света необычайно ярких звёзд. Её лицо притягивало мой взгляд, и один раз мне даже показалось, что она открыла глаза и смотрит вверх. Я приблизил свои губы к её губам и поцеловал, ощутив на губах вкус утренней росы.

С тех пор я целовал многих женщин, и многих любил, но вкус утренней росы, холодный и волнующий запах диких трав часто преследует меня во снах…

***
Я полз, теряя силы, задыхаясь и плача от осознания беспомощности. Один раз, запутавшись в колючей траве и раскроив лицо о ночные колючки цветущей роканды, я понял вдруг, что всё зря, что она умрёт сейчас, и если ничего не предпринять срочно, я потеряю её. И я кричал, наклонившись к её лицу: «Тана, Тана, помоги мне, Тана! Открой глаза, Тана, я не могу больше, Тана…»

Я разговаривал с ней, я старательно объяснял ей, как было бы здорово, если бы она открыла глаза, просто открыла глаза, всего лишь открыла глаза…

***
Мы лежали в холодной и грязной яме, а я прислушивался к шорохам и голосам извне, стараясь не двигаться и прижимаясь щекой к её щеке. Она ровно дышала, действие очередной дозы морфия ещё не закончилось, не думаю, чтобы она испытывала боль.

Голоса людей вскоре затихли, и опасность миновала, а я ещё некоторое время лежал неподвижно, вслушиваясь в её дыхание, вдыхая её запах, набираясь сил, а потом полз дальше и дальше, останавливаясь время от времени, с тревогой вглядываясь в её нежное и неземное лицо.

***
Мы проиграли тогда в том сражении. Нас рассеяли, и каждый прятался и спасался в одиночку.

Нельзя сказать, что поражение не было заранее рассчитано. Вероятно, задолго до состоявшегося факта были взвешены все плюсы и минусы такого исхода. И, по всей видимости, слабо координируемые и плохо управляемые отряды вообще не могли противостоять регулярной армии. Я и Тана пережили лишь элементарный акт трагедии этой войны.

Но, как это часто бывает, наше поражение обернулось нашей победой, и сейчас Драгоценная - на пересечении крупнейших космических трасс.

***
Кто знает, куда следовал патрульный катер. Вполне вероятно, кто-то из руководства отдал приказ изъять из Леса оставшихся в живых. Быть может, это было дежурное патрулирование, и мы случайно попали в поле зрения вахтенного наблюдателя, и удивительно, что он вообще заметил на мониторе два умирающих тела. Кажется невероятным, что он на расстоянии опознал в рваных комбинезонах форму профессиональных десантников, и ещё более невероятно то, что он умудрился не потерять нас в процессе сложного маневрирования.

Нас нашли вовремя. У меня почти не осталось сил, а она так и не пришла в сознание. Нас подняли и погрузили в катер, тут же доставили на корабль, и история могла бы кончиться благополучно, если бы я всё-таки не потерял её.

***
Я листал справочники, боясь пропустить её имя. Не было ни одной поисковой системы, которую я бы не просмотрел трижды. Тана, Тана, Тана… Я переговорил со всеми своими знакомыми, высадившимися тогда на Драгоценной. Но планета словно посмеялась надо мной, подкинув мне мираж, вполне чувственный, вполне реальный.

Она появилась неожиданно, она ни разу меня не видела, она так и не пришла в сознание, пока я был рядом с ней, она умирала. Среди тысяч и тысяч раненых мне так и не удалось найти её, такую близкую, такую далёкую, такую желанную и такую недоступную, со вкусом росы на губах.

***
Эта история имела короткое и весьма неожиданное продолжение. В 91-м в качестве туриста я побывал на Драгоценной, и однажды, когда я сидел в одном из самых тихих и уютных кафе, мои мысли о Тане прервал старик с очень добрым и светлым лицом, сидящий за соседним столиком.

- Что за слова Вы произнесли? Откуда Вы их знаете? Я 28 лет посвятил изучению мертвых аросорских диалектов Драгоценной, но ни разу не встречал человека, говорящего на них.

Увидев моё изумленное лицо, он посчитал своим долгом представиться:
- Профессор Мортингер. Историк. Лингвист.

Я посмотрел на него и понял, что произнёс её имя вслух.

- Извините, я услышал эти слова и принял Вас за коллегу.

- Я воевал здесь, - я, наконец, решил, что моё изумление неприлично.

- Вы имеете в виду Зеленые войны?

- Да. И их тоже. Но языков Драгоценной я не знаю.

Мир вокруг меня потемнел, и я вдруг подумал, что профессор может что-то знать о ней.

- Тана Кейч – это имя моей девушки.

- Это не имя, - подумав, произнёс профессор. – Смею утверждать, что это не имя. Но если это и имя, то это очень поэтичное имя.

Профессор встал из-за стола, выпрямился и сказал, полуобернувшись:
- Всего доброго, молодой человек. Тана кейч, а если точнее, тано ки эйч, можно перевести как вкус росы.

Он ушел, а я ещё долго сидел, сидел и сидел за чашкой горького, невероятно горького кофе…