Поваренная книга

- Нет, у царя тоже человеческое сердце, можешь не сомневаться. Ведь мой папа - доктор, он много раз его слушал! - с усмешкой говорила Наташа, дочка придворного врача.
- Неужто… - пробормотал поваренок Вася и пожал плечами. Такая новость едва не сбила его с ног. До сегодняшнего дня он был уверен, что в груди царя светит что-то вроде крохотного солнышка. Его невидимый, но благодатный свет впитывается людьми его народа и дает им жизнь.
- Так-то, - подтвердила свои слова Наташка.
- Но ведь… Значит, живительные кушанья, которые мы преподносим Ему, доходит и до его сердца, раз оно - живое! - обрадовался поваренок, тут же отыскав, что сказать докторской дочке, хотя сам в ее слова не поверил.
- И правда… - согласилась Наташа.
 От ранних годов в памяти Васьки осталось лишь название деревушки, в которой он родился. Наполовину стертое, оно все-таки иногда говорило о себе в его снах, прорывалось сквозь паутину воспоминаний. Называлась деревня смешным словом Пазуха, и вроде бы отец говорил, что происходило оно от выражения "У Христа за пазухой". Правда, своих родителей он вспомнить не мог, вместо их лиц из темных глубин прошлого выплывали лишь деревянные игрушки, которые мастерил ему отец. Наверное, тогда он хотел смастерить их забавными, чтобы сделать жизнь ребенка хоть чуточку веселее. Однако, выныривая из ушедших лет, они казались Василию очень грустными, будто вечно кого-то оплакивающими. Поэтому, пробудившись от пропитанного соками прошлого сна, Вася всегда тряс головой, будто хотел таким способом уложить на дно взбаламученный осадок памяти.
Еще он хорошо помнил страх, объявший его трепетную душу, когда он остался в полутемной избе совсем один, а на остывшей печке лежали два холодных тела, бывших некогда его родителями. Где-то в потайных уголках Васиной души до сих пор звучит набат его криков "Папа, вставай! Мама, вставай! Зачем вы лежите, родненькие, ведь мне страшно!" и открывающаяся в ответ деревянная тишина. На дне той же шкатулки-памяти лежат и сказанные кем-то чужим слова "моровое поветрие", тихие, похожие на шорох подпольной крысы.
Тот давний ужас прекратился лишь тогда, когда дверь избушки со скрипом распахнулась, и на пороге появился Он. Тот, кого Вася сразу же ощутил не чужим, а таким же своим, как и его отец. В дверном проеме стоял озаренный солнцем Царь, и Василий никогда не сомневался, что светил Он сам.
Потом вошло много незнакомых людей, стали что-то говорить, и из услышанных слов он понял, что "родители умерли, их не вернешь", но "царь забирает к себе", и что "там будет, как у Христа за пазухой". Одежда людей была какой-то странной, не похожей на рубахи и сарафаны деревенских, и от одного ее вида у Васьки закружилась голова. Больше с тех пор он ничего не помнил.
Как поваренок узнал позже, в тот далекий год царь и в самом деле объезжал селения, пострадавшие от морового поветрия. Найдя в одном из остывших жилищ осиротевшего ребенка, царь забрал его с собой и, подивившись его почти бумажной худобе, пристроил при кухне. Заботиться же о нем он поручил одной из посудомоек, Варваре.
Жилось при кухне и в самом деле неплохо. Каждый день Варвара кормила его кушаньями из тех же котлов, из каких кормили монарха, и Вася смог накушаться таких яств, о каких в его деревне никто и не слышал. Потом Василек глянулся одной благородной даме, ради интереса забредшей на кухню, и та стала приглашать его в свои покои, чтобы обучить грамоте. Наверное, так ее глубоко сокрытый учительский дар находил себе выход наружу. Вася называл даму запросто "тетя Таня", и с радостью принимал из ее рук дары - цветастые книжки со множеством прекрасных картинок. Игрушки ему тоже дарили, отнюдь не грубо-деревянные, отцовой работы. Появились у Василия железная дорога с красным паровозиком, конь-качалка, блестящая сабля.
Однажды Варвара, накормив воспитанника сытным обедом, сказала очень серьезные слова:
- Пора тебе учиться ремеслу!
- Зачем? - не понял он, - Не хочу!
- Уметь что-то надо для жизни, иначе - никак!
- Не хочу! - упрямо повторил ее подопечный.
- Не хочешь?! И Самого увидеть не хочешь?!
- Кого?!
- Самого, батюшку!
- Хочу! - громко крикнул Вася. И тут же его охватило жгучее желание видеть того, чьим дыханием пронизан этот мир, и волею кого он в нем оказался, - Очень, очень хочу!
- То-то же! И ремесло тебе будет такое, что даже мне не снилось! Поваром будешь! Представь, ты станешь варить еду для батюшки, и она даст Ему силы, чтобы править всем миром православным!
Вася и Варвара разом перекрестились, и уронили по слезинке. В тот же день Васька оказался на кухне. Работу ему поручали сперва несложную - крошить овощи для салатов, снимать пену с бульонов, размешивать большой ложкой варево.
От непривычки новоиспеченный поваренок, правда, допустил оплошность - не снял всю серую пенку с глади одного из закипающих бульонов, и часть ее закружилась в кипящем водовороте, смешиваясь с варевом. Это упущение не ускользнуло от взгляда главного повара:
- Ты что?! Ведь это же будет кушать сам батюшка! Царь!
Вася виновато вжал коротко остриженную головенку в плечи. Повар же взял его под руку и повел из кухни. Василий тут же решил, что его, наверное, прогоняют, и едва не расплакался. Ведь он так и не сумел приготовить то, что скушает тот, по чьей воле он и остался жить на этом свете.
Повар же провел Васеньку по блестящим золотым коридорам, и подвел его к блестящей гладкой двери. Дверь была закрыта неплотно, в ней оставалась доступная для пытливого глаза щелочка.
- Посмотри, если сам не веришь! - велел повар.
Вася замялся в нерешительности.
- Смотри, смотри! - подтолкнул его в плечо наставник.
Поваренок послушно приник глазом к лазейке. То, что открылось его взору, превзошло все ожидания приемыша, и от волнения он даже присел на корточки. В зале стоял длиннющий стол, за которым собралось множество людей с незнакомыми, но очень довольными лицами. Но Вася сразу же узнал восседающего во главе стола Его, Единственного, даровавшего ему эту жизнь. Царь поднес ко рту вилку, на которой громоздился кусочек мяса. Мгновение - и мясо исчезло у него во рту. Это походило на священнодействие.
Прожевав пищу, царь вытер белой салфеткой бороду, и скользнул взглядом в сторону двери. Васильку тут же показалось, что Государь смотрит на него, и он упал на вощеный паркет.
- Ты чего? - удивился повар, - Вставай!
- Он на меня посмотрел! Сам!
- Да не на тебя, дурачок. Он просто отвернулся, чтобы о чем-то важном подумать, государственном! Ведь мы с тобой и представить не можем, какие у Государя мысли! Он же о всем народе думает!
- Кто же те люди, что с ним едят?! - уже успокоившись, спросил поваренок.
- Это - генералы, министры. Только им всем хуже, чем нам. Сегодня ты - министр, завтра - нет, на все воля Государя. Он на моей памяти их часто увольнял. А хороший повар - человек редкий. Такого Царь-батюшка никогда не обидит, и в обиду никому не даст!
Вася радостно кивал в ответ. С этого дня он стал трудиться с необычайным усердием, поражавшим не только поварят, но и самих поваров. Едва только выдавалась свободная минутка, он наблюдал за работой старших, старательно запоминая каждое их движение, каждый вздох. Вечерами он уже не гонял железную дорогу и не размахивал сабелькой, а изучал книжки по кулинарии, которые выпросил у главного повара. Особенно поваренку нравилось изучать приготовление блюд с интересными названиями, говорящими о дальних странах, где он не был - "мясо по-французски", "утка по-пекински". Небось, съешь такое кушанье, и вроде как в путешествии побывал!
Своей первой уткой по-пекински Вася угостил тетю Таню, когда она зашла проведать первого и единственного ученика. Тетя Таня призналась, что ничего подобного не ела сроду, и подарила поваренку Библию с картинками.
Поваренок стал читать Библию с самого начала, с Ветхого завета, с Книги Бытия. Когда он прочитал про Каина и Авеля, в душе Васеньки будто тяжелый камень подвинулся с места и покатился с высокой горки. "Царь, безусловно, продолжение Всевышнего на Земле. И мы приносим ему жертвы. Мои жертвы он принимает, значит я - Авель!" решил поваренок, и эта мысль будто схватила его под руку и повела вперед.
С того дня у Васеньки открылся какой-то странный дар. Он смог безошибочно определять вкус, каким он у царя будет на текущий день, и, приготовляя пищу, делать ее такой, чтобы она понравилась правителю. Главный повар за такой дар прозвал Васю Золотым Языком, и не зная прошлой жизни поваренка, дивился, откуда же пришел к нему на кухню такой талант. Вскоре он разрешил Васе самостоятельно готовить простенькие блюда, если их желало царское величество. Правитель иногда желал побаловать себя простенькой пищей - картошечкой, или гречневой кашей. В таких случаях еда, приготовленная Васильком, часто нравилась ему куда больше, чем изысканные кушанья, сотворенные маститыми поварами его кухни.
Такие дни становились для поваренка настоящим праздником. Приготовив еду, он отправлялся к двери, ведущей в царскую столовую, и с жадностью смотрел сквозь щелку на царские уста. Когда те с удовольствием поглощали еду Васиного приготовления, поваренок дрожал от счастья, роняя на паркет слезы благодарности к своему правителю.
В книжке Вася прочитал, что кушанья должны быть не только вкусными, но еще и красивыми. Некоторым способам украшения блюд поваренок научился сразу. Например, он освоил искусство втыкания перьев в жаренных гусей и лебедей, отчего казалось, что те лишь ненадолго прервали свой полет в середине царского стола. Когда правитель прикасался к таким кушаньям руками, сердце щемило от умиления, ведь лебеди и гуси будто сами приносили себя царю в жертву.
- Молодец, - хвалил своего ученика главный повар, - Скоро в повара определю. Знаешь, кстати, отчего мы во всем белом ходим?
- Чтобы было видно, когда чисто, а когда - грязно?
- Нет! Это оттого, что мы здесь - вроде ангелов на небе. Высших ангелов.
- Серафимов, херувимов и престолов?
- Да. Молодец, что знаешь!
- Те ангелы видят Бога, а мы видим Царя, так ведь?!
- Молодчина! Какая сообразительность! За это еще раз хвалю! Ведь повар должен быть не только умелым и умным, но и сообразительным - тоже!
Вскоре перед тем, как из учеников перейти в повара, так и не побывав в подмастерьях, Васенька случайно встретил в хозяйственной части дворца очень утонченную девочку своего возраста. Поваренок подошел к ней первым.
- Здравствуй. Тебя как зовут? - спросил он. Никакой неловкости Вася, понятное дело, не испытывал. Ведь появление девочки в этом придворном мире, безусловно, могло быть лишь проявлением царской воли, и их сегодняшняя встреча, конечно, тоже воля Государя. Разве можно удивляться или смущаться тому, что не сделано тобой, но пришло откуда-то свыше?
- Я - Наташа, - также спокойно ответила утонченная девчонка, слегка тряхнув своей белоснежной косой, - Мой папа - доктор.
Васенька подумал, что доктор, пожалуй, даже ближе к Самому, чем повар. Ведь он видит Его с глазу на глаз, прикасается к Его телу.
С Наташенькой он сразу подружился. В тот же день он сводил ее к себе в комнатку, показал игрушки и книжки. Ей понравилось. Через несколько дней Наташа пригласила его к себе и познакомила со своим отцом.
Доктор оказался очень солидным человеком в пенсне и с бородкой. Вася ему почему-то сразу понравился.
- Вашу дружбу я одобряю, - сказал он, будто благословляя детей на что-то большее, - Очень уважаю, кстати, Вашу профессию, молодой человек!
- Это почему? - удивился Васенька, не сразу даже поняв, что речь идет о нем.
- Потому, что повар - друг и союзник доктора. Ведь человек, по большому счету, это то, что он есть. Вся материя, из которой сделано человеческое тело, меняется где-то за три месяца. Откуда же берется новая материя? Да оттуда же, из еды!
- Неужели… Неужели Сам, Его руки и ноги, Его голова созданы кушаньями, которые я готовлю?!
- Ну, не совсем, конечно, так. Но большая доля правды в Ваших словах есть. Да-с, - задумчиво проговорил отец Наташи.
Этот разговор Васенька вспоминал почти десяток дней. Словам доктора он с одной стороны верил, ведь они были сказаны таким солидным и умным человеком. Но с другой стороны он чувствовал в них что-то кощунственное, принижающее Государя до простого едока. В конце концов, он успокоил себя мыслью о том, что у Царя есть человеческое тело, которое кормят они, повара. Но внутри плотной оболочки сокрыто маленькое солнышко особого, царского сердца, совсем не похожего на простые человеческие сердца.

Сегодня Наташа сказала плохо про царское сердце. Васенька даже на нее за это обиделся. Но, немного подумав, он задал ей еще один вопрос:
- Твой папа царское сердце видел?!
- Нет, конечно! Как же он мог его увидеть?! Он его только слышал.
- Вот то-то же! Оно может стучать, как сердце простого человека, но это не значит, что оно - такое же. Государь и должен внешне быть таким, как все мы, но внутри Он - совсем другой! Ведь Он - наш Царь!
Наташа не нашлась, что ответить. Больше к этой теме они никогда не возвращались, и Василий не сомневался в наличии внутри царской груди маленького солнышка до самой своей смерти.
Через несколько дней главный повар подозвал к себе Васю.
- Скоро ты станешь поваром, - сказал он, - Но перед этим тебе надо пройти небольшой обряд. Можно сказать, что это - посвящение.
- Что надо сделать? - бодро спросил Вася, и чувствовалось, что он готов к чему угодно.
- Видишь ли, свинину, говядину, баранину нам привозят от мясников, тушами, - повар попробовал ногтем острие длинного ножа, который почему-то в этот момент держал в руке, - Но вот птицу мы режем сами. Государь завтра на обед желает голубиный суп, и тебе придется самому зарезать голубя для царского котла. Как только твой нож проскользнет по тощей шейке птицы, считай, ты уже готовый повар.
- Сделаю, - кивнул головой Васенька, хотя его сердце нехорошо сжалось. Все-таки за эту жизнь ему не довелось убить зверя крупнее мухи.
Поначалу Василий не очень переживал о завтрашнем убийстве голубя. Если задание дано - оно должно быть выполнено, на этом держится жизнь всего народа и такова государева воля. К тому же до самого вечера он непрерывно работал, творя все новые и новые блюда - государь собрал много гостей. Но когда Васенька все-таки добрался до своей комнатки и лег в постель, то тут же представил себе живое существо, зажатое в его руке, которое волей этой руки должно сделаться неживым. Ему чудилось трепетное биение птичьего сердца, дрожь в крылышках. Но тут же Василий ощущал давление царской воли, которое пронизывало каждую частичку тела будущего повара. Безусловно, завтрашний голубь будет не просто убит, но принесен в жертву Государю, а, значит, взлетит на такую высоту, до какой он никогда бы не добрался своими тощими крылышками.
Внутренняя борьба продолжалась в душе Василия до самого рассвета. Когда же взошло солнце, перед сонным Васей мир выглядел так, будто он глядел на него сквозь водную толщу. Все люди и предметы сплетались, как части длинного сновидения. В таком состоянии он и отправился на кухню. Там уже собрались повара, подмастерья, поварята.
- Действуй, - спокойно произнес главный повар и протянул Васеньке большой нож.
- Смелее, - добавил другой повар, и передал в руку будущего повара что-то плотно зажатое, трепещущее.
Василий сжал что-то мягкое, покрытое перьями, и понял, что это и есть голубь. Он поднес птицу к глазам, и внимательно посмотрел в ее ничего не понимающие, покрытые белесой пленкой черные глазные точечки.
- Не бойся! - твердо сказал главный повар, - Отрежь голову, и всего-то делов.
Повинуясь воле начальника, Василий поднес блестящее лезвие к птичьей шейке, и резко провел по ней. Малюсенькая головка упала на пол, вслед за ней туда же скатились две остывающие на лету кровавые слезинки. Сейчас Васеньке не было страшно. Напротив, ему было удивительно интересно смотреть на отделенную от туловища голубиную головку, так и не закрывшую свои крохотные глазенки. Другая рука неожиданно разжалась, и обезглавленная тушка вихрем взмыла к белому потолку, помахала крыльями, будто ища выхода в небо, и, не найдя его, рухнула к ногам главного повара, где растеклась маленькой лужицей теплой крови.
- Напрасно отпустил, держать надо, - заметил начальник на удивленный Васин взгляд, - Но ничего, это дело опыта, в другой раз у тебя, конечно, ловчее выйдет. А теперь прими мои поздравления, ты - повар!
- Поздравляем! - громко закричали повара, подмастерья и поварята.
Некоторые подмастерья, правда, слова не произносили, а только открывали рот в такт общему гулу. Они завидовали удивительному Васиному везению, и даже полагали, что не все тут чисто. Но вредить ему они не решались. Ведь здесь, на главной кухне всего государства такие шуточки могли закончится печально прежде всего для них сами. Все помнили суровую кару, постигшую подмастерье Никиту, который из зависти переперчил жаркое, приготовляемое поваром Михаилом. Никиту тогда отправили в специальную кухню, с которой подкармливают нищих. Он и сейчас трудится там, приготовляя исключительно пшенную и перловую каши. Надежд на возвращение в кухню дворцовую у него, понятно, нет.
Вася сам выпотрошил зарезанного голубя и приготовил из него суп. Потом он приник к дверям, ведущим в царскую столовую, и наблюдал, как батюшка-царь скушал его блюдо до последней ложки. На лице правителя было выражение наибольшего удовольствия из того, какое можно получить за едой. Василию казалось, что в эти минуты он сам обратился в золотистый сгусток счастья, в котором растворились все мысли и воспоминания.
На следующий день он, нарядившись в подаренный тетей Таней костюмчик, отправился в квартиру доктора, где сватался к Наташе. И Наталья и ее отец ответили Василию согласием. Доктор налил Васе чарку вина, первую в его жизни. В ответ на слова Васеньки о том, что он еще никогда не пил, доктор заметил, что это вино очень полезно для желудка.
Радость смешалась с вином, и Васе почудилось, будто в его груди зажглось солнышко, похожее на царское сердце. Он носился по дворцу и заглядывал в глаза всех встречных, ожидая, что пламя его радости породит в них свой отблеск.
Но ожидания оказались напрасны. Глаза всех, кого он встречал, походили на окна, закрытые плотными ставнями. Когда таким же заколоченным взглядом встретил Васю и главный повар, он смутился и сказал:
- Леонтий Власьевич, я сегодня помолвился!
- Поздравляю, - буркнул он в ответ, даже не подняв глаз.
Василий недоуменно пожал плечами.
- Война, сынок, началась, - печально добавил главный повар, и, нехорошо согнувшись, отправился по коридору дальше.
Новоиспеченный повар остался стоять, и ничего не понимая, смотрел на муху, ползавшую по большому дворцовому окну. "Ведь Царь - он всесилен, и его воля мигом опрокинет любого врага, который осмелится приблизиться к нашему царству. Ну, а если Государь иногда и позволяет негодяям воевать против нас, так это лишь для того, чтобы еще раз проверить свой народ на верность, и чтобы много людей смогли стать героями. Но никакая война ничего не изменит здесь, где царская воля - самая сильная, и где столь же крепка преданность Государю", размышлял повар. Мысли сплетались убедительно, он сам верил в них, но все-таки мрачный вид тех, кого он встретил сегодня, оставлял в душе Васи что-то похожее на занозу.
Жизнь продолжалась как и раньше. Только главный повар иногда во время работы рассказывал кое-что о фронте из того, что он успевал вычитывать в газетах. Эти истории полностью совпадали с размышлениями Василия. Война на то и дана, чтоб героев творить, и вот, пожалуйста, сразу множество героев. И еще Вася ожидал своей свадьбы, назначенной на день, который придет через три месяца. Каждый день он делал на дверях своей комнатки отметку, и его душа страстно рвалась к последней, девяносто второй черточке. Несколько раз он просил доктора и Наташеньку перенести свадьбу чуть-чуть вперед, но те всякий раз отказывали, а невеста намекала, что приданое еще не готово.
Между тем далекая, неслышная и невидимая война из красивой сказки превращалась во что-то нехорошее, о чем не следует даже и вспоминать. Происходило это медленно, но неуклонно. Сперва из рассказов Леонтия Власьевича исчезли, как роса на рассвете, все герои. Их заменили простые солдаты, неподвижно сидящие в окопах, и грязно ругающие эту войну. Потом оказалось, что солдат, вдобавок, беспощадно кусают вши.
"Что-то здесь не так. Разве героев кусают вши? Да вошь к герою и за версту не подползет! Могут ли герои ругать войну, если только на ней ими и становятся?! Нет, здесь что-то не так!", раздумывал повар, но вслух этих слов он пока не произносил. Не выдержал Вася лишь тогда, когда начальник рассказал, что солдаты бегут с фронта, кто в свои деревни, а кто в большие города.
- Не может такого быть! - крикнул он, - Как солдат может поставить свою жалкую волю могучей царской воле, и супротив нее пойти?! Не бывает такого!
- Газеты пишут, - пожал плечами Леонтий Власьевич.
- Значит, газетчики супротив Государя?! Да я бы им головы поотрезал, как гусям!
- Нет, не врут они, - неожиданно вступил в разговор молчаливый повар Миша, - Я сам позавчера был в городе, и таких солдат видел. Грязные, рваные, без погон…
- Значит, им надо головы резать! - твердо заявил Вася.
Соработники ответили ему молчанием.
Спустя несколько дней Василий и сам отправился в город - надо было сходить в ювелирную лавку за обручальными кольцами. В столичном городе он бывал не часто, и он казался повару чем-то страшным. Стоило ему выйти на шумные улицы, набитые незнакомым людом, как голова сама собой вжималась в плечи и старалась провалиться еще глубже. По мостовым с грохотом катились телеги, на которых сидели грубые извозчики, безжалостно бьющие своих лошадей. То там то сям среди толпы выглядывали подозрительные рожи, от которых можно было ожидать чего угодно, кроме хорошего. Пьяные орали какие-то невнятные песни, похожие на перевернутые молитвы, и казалось, будто они молятся бесам.
До лавки Василий добрался без приключений, и, нырнув в ее сверкающий мир, быстро выбрал и купил два подходящих кольца.
- Закрывать торговлю придется, - грустно сказал толстый лавочник.
- Почему? - удивился Вася, - Ведь такая красивая лавка!
- Времена лихие, - неожиданно ответил ювелир, - Неровен час и ограбят! Товар ведь не простой. На такой охотников страсть много.
- Кто же эти охотники?! - не понял Васенька, ведь слово "охотник" у него прочно связывалось с обликом дяди Коли, мужа тети Тани, когда он с ружьем и борзыми собаками отправлялся подбивать зайцев.
- Бандиты. Солдаты, что с фронта бегут. Работать они на войне разучились, но воевать хорошо научились. Вот им ничего и не остается, кроме как грабить.
Васенька кивнул головой и вышел из лавки. "Вот, и этот про них же, про беглых солдат. Дались они всем. А ведь может, их и нет вовсе?! Откуда же им браться, когда все солдаты послушны государевой воле, и бьют супостатов на фронте, чтобы стать героями!", рассеянно думал Васенька, когда брел к дворцу.
Неожиданно от стены одного из мрачных серых домов, что сгрудились в глухом переулке, отделились две зеленые тени. В мгновение они выросли перед поваром, и он с ужасом отметил, что выглядят они так же, как Миша описывал беглых солдат - в рваной и грязной форме, без погон. От страха Васин взгляд скользнул по их шеям, и разум отметил, что их так просто ножом не перережешь. Ведь они толстые, могучие, да и кулаки у детин, что большие кочаны капусты.
- Слышь, парень, - зловеще прошипел один из них, - Денег не найдется?!
- Или пожрать хотя бы, - ответил второй, - А то мы два дня не жрали, даже махры не курили.
- Нет… - смущенно замотал головой Василий, даже не совсем понимая, о чем идет речь.
- Врешь! - резко ответил первый детина, - От самого жратвой несет, а п…шь, что жрать не х… нет! Ваня, обшмонай ему карманы!
Второй верзила мигом засунул свою пятерню в Васин карман, и едва не подпрыгнул до крыши серого дома, вытащив из него два сверкающие кольца.
- Вот, а п…шь, будто нет ни х…! - наставительно заметил первый солдат.
- Отдайте! Это же для свадьбы! Я ведь женюсь!
- Грядет Конец Времен. И как сказано в Святом Писании, в Конце Времен не женятся. Заруби это себе на носу, - с усмешкой процедил Иван, и, обращаясь к товарищу, добавил, - Ну чего, п…лей ему дадим, или ну его на х…?!
- Ну его на х…, - ответил первый солдат, - Свое мы уже с него получили.
- Свободен, - коротко сказал Иван, обращаясь к Василию, и обе тени исчезли, будто впитались в стенки переулка.
Вася заплакал. Ему не столь было жаль утраченных колец, в конце концов, он мог бы купить и новые. Нет, где-то вблизи сердца заскрипела отчаянная досада от жестокого поругания царевой воли, которое сейчас прокатилось прямо через него. Ему казалось, будто эти два типа не только отобрали у него заветные кольца, но и наплевали в самое солнышко, горящее в груди государя, в царское сердце. И он, Василий, недавно грозящий отрезать всем головы, ничего не смог поделать, и вынужден сейчас, размазывая кулаком сопли, брести в свой мир, который пока еще держится. Но долго ли теперь, после этого, простоит, проживет мир дворца и придворных?! Ведь без него он - что муха с оторванными лапками и крылышками, положенная под занесенный над ней кулак!
В душе крутился червь тоски, которая с того дня уже не оставляла повара. И когда на следующий день Леонтий Власьевич сказал, что фронт вот-вот рухнет, и тогда неизвестно, что сделается с царем, государством и всеми ими, Василий не стал возражать. Теперь он уже знал, что фронт - это не полоса таинственной воли и не глухая стена, а множество живых людей, больше не доступных государевой воле. Вася чуял, что какая-то страшная беда уже стряслась, и произошла она не на земле, а в сердцах людей, пройдя незамеченной для него, отрезанного от мира позолоченными стенами. Ему вспомнились мертвые тела родителей, которые он, родной их сын, толкал и тормошил, но они оставались лежать неподвижными и бездыханными. Должно быть, что-то похожее стряслось теперь и с народом, до которого больше не доходят лучи царской воли. Но еще остались они, близкие к царю люди, впитывающие в себя свет сокрытого в его груди солнца. Может, еще не все потеряно, может, можно еще всех спасти?! Ну а если нет, то хотя бы народить новый народ, который придет на смену прошлого, отошедшего от царя и потому умершего?!
Больше главный повар ничего уже не рассказывал. Смотреть на кушающего государя тоже уже никто не ходил. Работали молча, а готовые блюда просто отдавали официантам, словно отправляли их в пустоту. Наверное, еда уже получалась не столь вкусной, как была, а, может, и совсем невкусной. Но это уже никого не волновало, тем более, что замечаний в кухню ни царь ни придворные не посылали.
"Может, причина всего, что происходит, в самом царе, точнее - в его сердце. Ведь бывает же на Земле ночь, когда солнышко прячется. Значит, и солнце царского сердца тоже прячется, погружая царство в страшную тьму. Этого не надо бояться, ведь каждая ночь несет в себе следующий день, так всегда бывает. Надо только вынести испытание тьмой, что могут не все. Вот те двое, что отобрали у меня кольца, его уже не вынесли, а мы пока выносим", думал Васенька и сам себя успокаивал этим. Но спокойствие длилось недолго, через несколько мгновений в голову опять прорывались мрачные мысли.
До дня свадьбы оставалось двадцать зарубок. Вася с грустью отмечал, что своего венчания он уже почти и не ждет, да и к Наташе заходил последний раз лишь на прошлой неделе. Он бы и рад ждать, видеть во сне короны и свечи, да только в голове настырно звучали насмешливые слова, сказанные бандитствующим солдатом: "В Конце Времен не женятся!" Куда от них теперь деться, если они - услышаны?!
На одном из февральских рассветов, когда по замороженному кровавому небу ползли черные лохмотья облаков, Наташа постучала в Васину комнату:
- Вставай! Это чудовищно!
- Василий вылетел из кровати, и, не одеваясь, отворил дверь.
- Все! Нет у нас больше государя! Нет!
- Что?! Умер?! Убили?! - не веря своим словам закричал Василий.
- Нет, - ответила Наташенька, - Он отрекся от престола. От царства!
- Не может быть! - кричал забывший обо всем Вася, - Не бывает, чтоб Господь покинул небеса, а Царь - царство. Отречься - это куда-то уйти, а куда же уйдет Царь, если для него нет ничего, кроме царства?!
- Но он отрекся, - вся дрожа, выдавила из себя Наташа.
Потом началось нечто невообразимое. Вася и Наташа скорее почувствовали, чем поняли, что из их жизни навсегда вырезано будущее. Оно повиделось им завернутым в могильную землю и заброшенным в такие дальние края, до которых они уже никогда не дойдут, ибо идти теперь некогда. Их тела, ежась от надвинувшегося мрака, все теснее и теснее переплетались, вжимались друг в друга, словно пытаясь найти последнее убежище в море нескончаемой тьмы. Наконец они вошли одно в другое, и свершилось то, что должно было произойти через девятнадцать ночей.
Расслабившись, они лежали рядом. Но вдруг Василий неожиданно вскочил и принялся одеваться.
- Ты куда?! - крикнула Наташка, словно Васю вытаскивала из ее объятий сама тьма.
- Готовить! - твердо сказал Василий.
- Кому? - не поняла Наташенька.
- Царю! - железным тоном ответил Вася, - Я не верю твоему отцу, у царя в груди не человеческое сердце, а маленькое солнце. Все беды начались оттого, что оно скрылось, и наступила ночь. Сейчас, как видишь, самое страшное время, полночь. Отречение - как двенадцать ударов часов, как хохот проснувшейся нечистой силы. Но полночь пройдет, и опять наступит день, а царь вновь станет царем. Главное для нас - выдержать это испытание, продержаться, и все, что мы чуем, как потерянное, вернется снова.
- Правда?! - обрадовалась Наташа радостью человека, летевшего в бездонную пропасть, но поймавшего своей рукой чахлый кустик. Вот-вот его ствол сломается, ветки оторвутся, а корни вылезут из худосочной землицы. Но человек, пусть и всего на несколько мгновений, все-таки ощутил опору и чувство, что он - спасен.
- Увидишь! - так же твердо ответил Василий.
В коридоре повар встретил Леонтия Власьевича. Тот весь в слезах куда-то тащил свой чемодан.
- Беда! Беда мне, старику, до могилы спокойно дожить не дали, гады! Помер бы, там бы и делали свои поганые херволюции! - простонал он Васеньке, - Все, это конец. Я ухожу!
- А Царь?!
- Не говори про царя, нет его больше. И меня ни на что не уговаривай, мал еще, жизни не видел. Оставь старика в покое! Я хочу до могилы спокойно дожить, хоть кашеваром на самой вонючей фабрике, только и всего, - неожиданно огрызнулся бывший главный повар.
- А мне как быть? - спросил Вася.
- Живи своим умом, - ответил Леонтий Власьевич, - Но мой тебе совет - беги, и чем скорее, тем лучше. Если хочешь живым остаться - беги, а не хочешь - я тебе не советчик.
Кухня встретила Васю непривычным холодом и пустотой. Не было здесь ни поваров, ни подмастерьев, ни поварят, еще недавно казавшихся такими же неотъемлемыми ее частями, как ящички с приправами. Отсутствовал и вечный источник жизни - жаркий огонь в очаге, прежде не угасавший ни днем, ни ночью, наконец, погас.
Василий, не упав духом, взялся за работу. Он растопил очаг, и принялся готовить. Сегодня он решил своими руками сделать двенадцать блюд, которые очень любили царь и царица. Насвистывая веселые песенки, Вася резал, шинковал, смешивал, жарил, варил.
В самый разгар работы, когда кухню окутало облако вкусных запахов, дубовая дверь отворилась, и на пороге показался Он. Царь. Государь удивленно посмотрел на Васю и по-простому спросил:
- Готовишь?!
- Да, - кивнул головой Василий.
В глубине души повар испугался, что царь начнет сейчас говорить что-нибудь слишком человеческое, например - сетовать на жизнь. Ведь тогда станет ясно, что он уже - простой человек, то есть мертвое, пусть и шевелящееся тело, из которого выпорхнул царский дух.
Но царь ничего не сказал и закрыл дверь. Работа продолжилась. Так как официантов во дворце больше не было, повар сам отнес еду в царскую столовую, поставил ее на стол, и, ни слова не говоря, вышел вон.
Василий долго бродил по дворцу, и обнаружил, что в нем уже нет его няньки, посудомойки Варвары. Не было и тети Тани, которую он любил почти как мать. От обеих остались записки. Первая приглашала его и Наташу в деревню Раздолье Рязанской губернии, вторая - во французский город Париж. Варвара предлагала для Васиной семьи отдельный дом, тетя Таня - большую квартиру в самом центре города. На листках записок блестели кристаллы соли от высохших слезинок. Ошалев от раскинувшейся повсюду мертвой тишины и пустоты, Василий отправился к доктору. Тот был на месте. Там же Вася нашел и свою невесту.
- Обвенчаетесь завтра, я уже с батюшкой договорился, - говорил доктор, - Но давайте уедем отсюда. Я займусь частной практикой, ты, Вася, пойдешь работать в ресторан или свою столовую откроешь. Нам с тобой повезло, у нас ремесло есть, хорошие врачи и повара везде нужны. Смотри, камер-лакеи, которые кроме как во дворце нигде места себе не найдут, и тех уже след простыл!
- А царь?!
- Что - царь?! Никакой он не царь больше. Теперь новая власть, не сегодня, так завтра их всех убьют, и царя, и царицу, и детей вместе с ними. Тогда и нас прихлопнут, чтоб свидетелей лишних не было. Торопиться надо, пока караул у дворца не поставили!
- Мы не уйдем! - твердо сказал Вася, - Зачем нам жизнь без смысла, как вечная каторга?!
- А тут, батенька, какой Вы видите смысл?
- Здесь Царь, он - все равно Царь. То, что творится сейчас - дело преходящее, как ночь, в конце которой все одно - рассвет. Мы верим, что наступит новый день, и царь опять станет царем. Поэтому мы и будем возле него до самого утра этой ночи!
- Ох! - доктор схватился за виски, - Как бы сделать так, чтоб поверить в это?! Я ведь историю хорошо знаю… Во Франции, например, в свое время что-то похожее было Так там королю голову отрубили!
- То какой-то французский король, а то - наш русский царь! - неожиданно твердо сказала Наташка.
- Да, дети мои, поставили вы мне задачку. Оставаться здесь - страшно, но и тебя, Наташенька, доченьку мою единственную, я оставить не могу… Ладно, остаюсь. Пока. А там время покажет, но без вас все одно никуда не уеду…
День следующий глянул в дворцовые окна двумя десятками зеленых шинелей, глядящими в дворцовые окна.
- Говорил же, что караул поставят! - говорил бледный доктор, - Теперь уже все… Никуда… Только на плаху, вместе с царем…
Вася тоже посмотрел в окошко и его глаза встретились с глазами долговязого детины, очень похожего на того, который отобрал у него золотые кольца. Быть может, это был и не тот солдат, только очень похож. Скорее всего, не тот. Ведь не для того же он бежал с фронта, чтобы теперь покорно стоять в карауле! Но эти домыслы все равно ничего не меняли, и зеленые фигуры солдат красноречиво говорили, что выход отсюда им теперь закрыт.
В полдень Вася с невестой и ее отцом отправились в дворцовую церковь, где их обвенчал старенький отец Сергий. Новая семья поселилась в опустевшей квартире кого-то из придворных. Работать Вася стал больше, чем прежде, и каждый день он готовил по двадцать - тридцать блюд. Бурление варев и шипение жарев развеивало мрачные мысли, словно возвращало жизнь в прежнее свое течение, стирая то, что стряслось за последние дни.
На кухню часто захаживал сам царь. Тихо открывал дверь, смотрел на повара, молча кивал головой и уходил. Такие секунды доставляли повару наибольшую радость, словно говорили, что затянувшаяся ночь в царском сердце скоро кончится. Когда бывший правитель уходил, Василий принимался готовить с утроенной силой, словно его работа могла как-то приблизить долгожданный час рассвета.
Но рассвета не наступило. В один из дней люди, что стояли снаружи, оказались внутри дворца. Их начальник, чернобородый коротышка, на груди которого краснел маленький бант, сказал, обращаясь к повару и доктору:
- Для обеспечения их безопасности наше правительство решило вывести их из города. Спецпоезд уже готов, ждет на запасном пути вокзала. Но вы - люди свободные и вольны принять решение, ехать с ними или уйти на все четыре стороны.
- Мы едем, - тут же твердо сказал Вася.
- Едем, - подтвердила его жена.
- Да, едем, - нерешительно кивнул головой доктор.
- Ну, что же, - подвел итог коротышка, - Имейте в виду, мы вас не неволим, но может сложиться так, что обратного пути уже не будет!
Он велел повару и доктору подписать несколько бумаг, после чего ушел восвояси.
- Странно, как солдаты его слушаются, - неожиданно удивилась Наташа.
- Почему? - не понял Вася.
- Ну, он такой маленький, они бы его одним пальцем могли задавить, если бы захотели…
- Заметили, на кого он похож, - вставил свое слово доктор, - Он похож на беса. Вот и ответ!
- Да, когда царева воля спит, просыпается другая воля, - вздохнул Василий.
Вечер дня они провожали уже в вагоне. За окном пролетали березки и сосенки, и Наташа плакала, думая о том, что каждое пролетающее за окном дерево они, быть может, видят в последний раз. Что не говори, тяжела дорога, с которой уже нет возврата.
Но Василий не плакал. Он вовсю трудился на кухне, которая была устроена в их же вагоне. Покачивание вагона, конечно, ему немного мешало, один раз повар даже едва не ошпарился кипящим маслом. Но вскоре ловкий Василий освоился и здесь, и быстро справился с приготовлением обеда из двенадцати блюд, так любимых царем.
Через два дня Наташа успокоилась. Наверное, кончились слезы. А через четыре дня поезд остановился на мрачной станции. В воздухе летали мелкие водяные капли, будто пылинки слез, пролитых кем-то, кто на небесах.
Царя с семьей посадили в два автомобиля, которые фыркнули струями дыма, и покатились прочь. За семьей повара и доктором приехали три извозчика. Вскоре перед Василием вырос мрачный деревянный дом, похожий на медвежью берлогу. "За этими серыми бревнами добра не жди", пробормотал повар.
Располагались в отведенных им комнатах молча. Все здесь чувствовалось чужим. Быстро стемнело, и навалившаяся со всех сторон чужая темнота загоняла в сердца липкий, не горячий и не холодный страх.
- Пойду завтрак готовить, - неожиданно промолвил Василий, и отправился на кухню.
- Какой завтрак, ночь только началась! - удивилась Наташа.
- Значит, надо готовить завтрак, - твердо сказал Вася, делая какое-то особенное ударение на слове "завтрак".
- Я с тобой. Помогать. - прошептала Наталья, и пошла вслед за мужем.
После работы на кухне жизнь опять сделалась привычной, будто ничего и не изменилось. Вернее одно все-таки изменилось - у Натальи начал расти большой живот.
- Новая жизнь в мертвое время, - вздыхал Василий.
- Наверное, так должно быть. Ведь если во мне зародилась жизнь, значит она не кончена! - отвечала Наташа.
- Не кончена, - соглашался Василий, - Когда у нас родится малыш, тьма, конечно же, кончится, и он обязательно увидит новый рассвет, когда опять засияет солнце царского сердца!
За грязными оконцами дома происходила какая-то жизнь. Все время там сновали зеленые солдаты, о чем-то говорили, иногда даже чему-то смеялись. По всему было видно, что там правит чья-то чужая воля. Судя по всему, эта воля вот-вот прорвется в нутро их жизни и выжжет его каленым железом. Но Василий оборачивался спиной к тому миру, ставшему теперь бесконечно чужим. Он наклонялся над плитой, и творил новое лакомое блюдо, предназначенное для нутра того, кого он, как и прежде, считал своим царем.
После работы он приходил к жене, гладил ее живот, и раздумывал о том мире вернувшейся царской воли, в котором будет жить его малыш. Наташа верила Васе во всем, весь свой страх она прятала в эту веру, как в тяжелый деревенский сундук.
Никто не испугался, когда внутри дома опять появились казенные люди, возглавляемые опять-таки бородатым коротышкой. Это, конечно, был уже другой коротышка, но сильно похожий на того, что когда-то вошел во дворец. Если тот чернобородый появился, чтобы отправить их в эти дальние края, то для чего тогда теперь явился второй?! Отправлять дальше, пожалуй, и некуда. Разве что… На тот свет!
- Пройдите к себе! - властно приказал он Василию, трудящемуся на кухне.
- Обед еще не готов, - вздохнул в ответ Вася.
- Кому теперь он, твой обед? - удивился коротышка.
- Царю, кому же еще?! - пожал плечами Василий.
- Эх, - вздохнул казенный человек, взглянув на повара, как на идиота, - И все-таки Вы отправитесь к себе!
Два солдата направили на Васю черные жерла винтовок, и он подчинился чужой, не царской воле. Солдаты отвели повара в комнату, в углу который как столб застыл бледный доктор вместе с трясущейся Наташкой.
- Что это?! Что они с нами сделают! - причитала она.
- Ничего. Казнят, наверное, - с трудом раздвигая резиновые челюсти, чужым голосом говорил придворный врач.
- Тихо! - прикрикнул на них Василий, - Ничего не бойтесь!
За дверью тем временем раздались шаги.
- Федюшкин! - рявкнул чей-то голос.
- Я! - раздалось в ответ.
- Карауль их!
- Есть!
Тяжелые шаги удалились. Дверь тихонько скрипнула, и на пороге вырос худенький солдатик с маленькими усами.
- Быстрее, уходите отсюда! - зашептал солдат.
- Куда? - удивился Вася.
- Да хоть куда. Тут нельзя оставаться, вас же убьют!
- За что?
- Хрен его знает, за что. Моего брата на войне убили, так за что?! Но убивать буду все одно не я. Я только караулю, и получаю за это хлеб да кашу. Короче, хватит х…ню говорить. Будете бежать или нет?
- А царь?
- Какой царь? Тот, что ли? Так его уже сейчас того…
- Как же?! Как без царя… - прошептала Наташка.
- Выходит, новый царь будет, - пожал плечами Федюшкин. А этого уж того, вместе с семьей.
- Откуда же новый царь будет, если всю семью перебьют?! - сорвался на крик повар.
- Тихо ты! - ответил солдат, - Услышат ведь, всем хана будет, и мне заодно с вами. А откуда уж новый царь явится, я не знаю, не моего этого ума дела. Думаю, что не может такого быть, чтобы он от бабы родился, цари так не являются. Наверное, как-нибудь по-другому, но как - не знаю.
- Нет! Я останусь с царем! С тем, которого убивают! Быть может, и там, на Том Свете ему повар будет нужен. Кто знает, может мы с ним потом и обратно оттуда придем когда-нибудь. Только пускай ко мне в могилу мои ножи положат, на всякий случай!
- А как же я?! - с ужасом прошептала Наташа.
- Вы с отцом бегите. В тебе - новая жизнь, и мы не можем решать за нее, быть ей или не быть. Мы только за себя решать можем, и я уже решил. Бегите! Храни ребенка, Наташа. Наверное, когда новый царь придет, он у него поваром станет или доктором. Малыш - для новой жизни, а я - для старой, так с ней и уйду!
- Хватит, времени больше нет! Уходите?! - раздраженно рявкнул солдат.
Наташа и доктор кивнули головами. Солдат повел их куда-то прочь, по скрипучим половицам старого деревянного жилища. Через темное окошко Вася увидел, как Наташа и ее отец идут по уличной темноте, низко согнув головы.
Дверь комнаты опять отворилась, и на пороге нарисовался коротышка с незнакомым солдатом.
- Василий Дмитриевич, Вам надо кое-какие бумаги подписать, сущая формальность, - затараторил он, обращаясь к повару, в свою бороду, - Пройдемте.
И Вася пошел. Перед ним со скрипом отворилась подвальная дверь. С легким хлопком она закрылась за его спиной.

ТОВАРИЩ ХАЛЬГЕН
2008 год