Лондонские прогулки

Несмотря на название, начнём всё-таки с Москвы.
В данный момент прогулка по Москве может быть реальной, а по Лондону - виртуальной. Но мы совершим и ее. Хотя, возможно, для завязки действия заглянем в столицу туманного Альбиона. Но моя первая встреча с Лондоном была полным опровержением общеизвестного эпитета. Напротив, дорога из Heathrow (привычнее сохранять английское начертание названий, нежРеклама
 
ели писать русскими буквами то, что с трудом поддаётся транскрипции) поразила цветущей весной и пронзительной небесной синевой. Это в Москве в конце марта было серо, снежно и туманно, а здесь после нескольких часов лёта-перелёта необыкновенно высоко синело небо и светило солнце, трава была свеже-зелёная, в изобилии цвели тюльпаны и нарциссы, сады и парки поражали разнообразием и разноцветьем цветения.
Впрочем, это моё ощущение оказалось далеко не оригинальным. Настолько далеко, что в далёком XVI веке свои воспоминания о Лондоне русский путешественник начал именно так: "В том Англинском государстве, городе Лундане и в ыных городех и в деревнях зимы нет, николи не живёт - всё лето... и в зимнюю пору сады все зелены стоят у них, а снегу николи не бывает." Так что можно с уверенностью сказать, что моё первое впечатление уже опирается на исторический факт... A если серьёзно, то эта поездка была даром любви, и таковой и осталась в моей памяти. Может, и весь Лондон остался даром любви - даром, который неисчерпаем, вечен и прекрасен. Новичка Лондон действительно поражает тем, что он настоящий. Как потрясает настоящая любовь, как бы банально это ни звучало. Сначала кажется, что ты оказался в декорации. Возникает представление, что отойди поглубже, за кулисы, посмотри с обратной стороны, и увидишь лишь фасад и ничего за этим. Потрясает, что кулис нет, и с обратной стороны всё настоящее, и всё это - реальность.
Поэтому вернёмся в реальность, на московские улицы в канун Рождества или по-здешнему Нового года. Предрождественская суета или , если угодно, предрождественская магия в конце декабря свойственна , наверное, всем крупным городам. В центре Москвы суеты не наблюдается. Гуляющей публики мало. Немногочисленные туристы, молодёжь. Чересчур моложавый Дед Мороз, лет 20 от роду, в непомерном красном балахоне с белой оторочкой и Снегурочка в высоком кокошнике и в одеянии наподобие зимнего варианта русского сарафана непринуждённо раздают рекламу услуг мобильной связи. Маркиза в белом парике с буклями и локонами, в бархатной полумаске и синем домино раздаёт такие же синие приглашения на очередную распродажу в таинственную Галерею Актёра, где процесс покупки не менее таинственная зазывала обещает превратить в увлекательную сказку.
В огромном ГУМе под стеклянной крышей на балконных перилах второго этажа выросли белые заиндевелые ёлочки, а под ними вдоль всего длинного пассажа заискрились огромные неоновые снежинки. Их мерцание, мигание или перемигивание придаёт всему убранству эдакую "однообразную красивость", которую Пушкин находил среди "пехотных ратей и коней". За стеклянным витринами многочисленных магазинчиков - пышные золотисто-зелёные гирлянды, мерцающие звёзды, гигантские колокольчики, нарядные полки с товарами и... скучающие продавцы. На Манежной площади высится сквозное конусообразное сооружение, образованное гирляндами переливающихся лампочек. Условно его можно назвать ёлкой.
Условности всё больше играют свою безусловную роль в повседневной жизни. Вечером это обрамлённое сияющими вспышками пространство впрять предстаёт нарядным новогодним деревом. Рядом с ним яркими голубыми и белыми огнями светятся ещё два условных собрата. Их пустые - воздушные - кроны представляются заиндевелыми только днём, ночью округлые силуэты прорезают тьму синим светом. И новогодняя ночь в центре Москвы - подсвеченные старинные здания, залитые красноватым светом улицы, безостановочное броуновское движение праздничной толпы, фантастические очертания выстроенных в один ряд автобусов, милицейских машин и легковых автомобилей, и - как завершающий аккорд - белые мохнатые снежинки, медленно и грациозно спускающиеся с неразгаданных в этом театральном освещении небес, - всё это кажется ожившей виртуальной картинкой, которую ты наблюдаешь и изнутри, и снаружи.
Сравнение и впрямь пришло из пространства виртуального, из предрождественского Лондона, который вновь поражает своей бесснежностью и работающими на Трафальгарской площади фонтанами. И там светится наряженная ёлка. И есть какая-то неизменно повторяющаяся стройность в движении масс людей. Eё можно наблюдать с каждым обновлением кадра, которое "живая" веб-камера передаёт с нарядной лондонской улицы сюда, в московскую квартиру. Есть что-то влекущее в этом "подглядывании", хотя картина даёт лишь общую панораму и ограничена пределами экрана. Красные автобусы, застыв на мгновение, продвигаются в направлении, указанном длинными белыми стрелками на дороге, и стремительно исчезают за пределами видимого пространства. Публика продолжает кружить вокруг фонтанов и знаменитой колонны. А вечером (впрочем, вечер - в Лондоне, в Москве -за полночь) площадь выхвачена из темноты только освещённым зданием Национальной галереи, огнями рождественской ёлки, подсвеченными фонтанами, струи которых плавно застывают непролитыми брызгами и опадают с замедленной интернетовской скоростью, да ещё круговым движением и силуэтами огибающих площадь автомобилей и автобусов. В какой-то момент изображение перестаёт быть плоским, и тебя словно подхватывает безостановочное кружение толпы, которое можно угадать, следуя за световыми вспышками в пространстве.
Чего ищу я, продолжая свои прогулки, которые упорно именую Лондонскими? Того же ощущения? Запаха? Состояния?
Московская предпраздничная толпа не радостная - деловая. То ли люди не радуются Новому году, то ли Новый год не радует людей, то ли праздничное возбуждение нарастает по мере приближения мига полночного боя курантов... А на Варварке, в начале которой находится Старый Английский двор, тихо. Само здание внизу, буквально под мостовой, а рядом, но как бы на другом "берегу" - гостиница "Россия", некогда нарядная и казавшаяся достаточно современной, сейчаc - хоть и громоздкая, но изрядно поблекшая. Старые постройки рядом, в том числе и Палаты Старого Английского двора или, как его ещё называют, Английское подворье (забавное сочетание слов, не правда ли) поражают своей, цитириуя Пушкина, "соразмерностью и сообразностью". Впрочем, Ричард Ченслер, которому Палаты (или подворье) когда-то, в 1540 году, были пожалованы Иваном Грозным в знак расположения к английским посланникам , впервые прибывшим в Россию , находил, что хотя Москва "в целом больше, чем Лондон с предместьями, но построена очень грубо и стоит без всякого порядка". Наверное, топография города складывалась именно тогда, когда вокруг Китай-города располагались торговые ряды и жизнь кипела бурная. Сейчас, когда снега мало, и в небе не морозная, а просветлённая голубизна, ветви деревьев и купола церквей, возвышающиеся снизу, - такое вот здесь месторасположение, - всё по -весеннему открытое и призывное.
"Весна влечёт к себе невольно..." Поэтому окунёмся в весну, в тёплый весенний день начала апреля, когда мы с моим спутником на целый день поехали в Хэмпстед, как сказано в путеводителе, "фешенебельный район на севере Лондона, частично сохраняющий характер живописной деревни". Для него это была поездка в прошлое, ибо он там долго жил некоторое количество лет назад, для меня это было скорее настоящее, для нас обоих - совместимость или согласованность прошлого и настоящего, ибо гармония дня сегодняшнего требовала соответствующего равновесия в прошлом.
Итак, начало апреля, чудный день, всё цветёт, солнце светит ярко. Как-то внезапно вдруг город растворяется среди зелёных холмов и цветущих деревьев. Загородная свежесть и прелесть не охватывают, а поглощают тебя целиком, причём это чувство рождается постепенно, но охватывает также внезапно, как исчезает городская атмосфера. Аналогию можно провести с тем ощущением, когда тебя полностью оглушает накатившая морская волна, и лишь постепенно к тебе возвращаются чувства - от пронизывающего "ух" до различения прохлады, солнечного света, мокрой кожи, мокрых волос, водного и небесного просторов, морского ветра...
Кстати, мы потом сидели в баре Spaniard Inn, где так поразительно воспроизведена южная, морская, курортная атмосфера, благодаря белым круглым столикам и стульям с кружевными спинками, притаившимися в тени обвитых вьющимися растениями шпалер. А безоглядная синяя и зелёная даль, когда "столько широты во взоре", неизменно привлекает или влечёт следующую рифму, и уже тебе, как Пастернаку, всё снова и снова где-то "меж стволами мерещится море"... Говорят, когда-то владевшие этим заведением испанцы закололи друг друга в ходе доблестного поединка. В данный момент поединки продолжались между детьми, умеющими наслаждаться свободой, хорошей погодой и собственным совершенством, а также и взрослыми, которые сражались с очередной порцией пива или следующей сосиской.
Но если вернуться в первый момент "оглушённости", то восприятие ег o существует как бы в двух измерениях - ощущение непосредственно охватившего - когда "дух захватывает" - восторга и воспоминание , или интерпретация, или попытка описания его. С помощью описания можно воспроизвести и узкую тропинку между шоссе и зелёным холмом, поросшим цветущими кустами, и свежезелёную траву, и бледно-голубое небо с редкими дымчатыми облачками. Но ощущение прозрачности и свежести поглотившей тебя весенней атмосферы, которую трудно назвать просто воздухом, накатившей волны тонкого и свежего и вместе с тем буйного аромата цветущих трав и деревьев словами воспроизвести трудно.
Джон Парк сказал о Хэмпстеде как можно сказать о лучшем друге: "изумительное, дружелюбное , уважающее себя и в высшей степени приятное место для жизни". Автор другого очерка писал, что, сев в красный двухэтажный автобус у львов Трафальгарской площади через полчаса "оказываешься в странной вселенной Хэмпстеда". Накладывая впечатления других на свои собственные, приходишь к странному выводу, что все высказывания о Хэмпстеде похожи по какому-то замедленно-восторженному ритму и странно-быстрому, насыщенному восприятию пространства.
Помнится, день был воскресный, и в парке было полно гуляющих. Настроение беззаботного веселья докатывалось вместе с заливистым детским смехом. Девочка в ярко-красной курточке с восторгом лупила гигантским молотком своего по-видимому старшего брата, а отец другого семейства осторожно тянулся потрепать надувной ладонью заигравшегося бэби. Над озером раздавался звонкий голос хозяйки, любезно беседующей со своей маленькой собачкой: "Ах ты, глупая сосиска!" "Глупая сосиска", не обращая на зов никакого внимания, весело мчалась то ли по дорожке, то ли вовсе не разбирая дороги...
А здесь, в Москве, на Варварке, иллюзию весенней идиллии нарушает некоторое оживление во дворе одной из церквей. Сверху очень хорошо видно, как ударяет оземь Дед Мороз, всё в том же красном кафтане, а поодаль бегает создание мужского пола в косынке, фартуке и с метлой , долженствующее изображать Бабу-Ягу . К Снегурочке, в голубой шубке и с белокурой искусственной косой, выпущенной из-под круглой шапочки , жмётся стайка то ли испуганных, то ли замёрзших ребятишек в разноцветных пуховиках.
Массивную (дубовую?) дверь, ведущую внутрь палат Старого Английского двора можно открыть, потянув за большое чугунное кольцо, долженствующее заменять дверную ручку.
Деталь из прошлого? Если не буквально, то фигурально. Глубокие каменные ступени ведут вниз и вниз, в подвал, предназначенный для хранения торгового добра, на втором этаже располагались кухня и зал для приёмов. Созерцая выставленные внизу предметы торга, можно увидеть, что сюда, в Россию, везли что-либо изящно-рукотворное - серебряную и позолоченную утварь, оружие - мушкеты, пищали, инкрустированные перламутром и драгоценными камнями, а вывозили - природно-посконное - пушнину, дёготь, древесину, лён, воcк...
Ощущение в самом парадном зале, где, как написано в путеводителе, "воспроизведена атмосфера средневекового дома", возникает странное: стены толстые, отдельность от внешнего мира - полная, потолки сводчатые, как в церкви, свет льётся откуда-то сверху - из маленьких зарешеченных окон. Мне всегда казалось, что вид из окна невольно даёт возможность ощутить первозданную атмосферу и самоощущение обитателей жилища в пространстве и мире. Конструкция потолка, говорят, "создаёт уникальную акустику". Здесь и правда по выходным иногда звучит музыка или "проводятся музыкально-исторические вечера". Сохранились еще палаты бояр Романовых того же времени, но здесь обстановка, если так можно выразиться, более жизнерадостная - белый потолок, вернее, белые своды, белые стены... И печь, выложенная изразцами тёплого терракотового цвета, - вернее, даже не печь, а "гибрид" русской изразцовой печи с камином - "реальное воплощение взаимодействия и сближения двух культур" (цитата опять же из путеводителя), добротная тёмная мебель, пол, выложенный тёмно- и светло- коричневыми плитами, не омрачают впечатления "общей белизны". Боярские палаты - как шкатулка: сверху тёмная, деревянная, с большим замком, внутри - расписная и цветистая, до ряби в глазах. Ещё одно сохранившееся здание того времени - Грановитая палата, тогдашняя резиденция московских государей. С точки зрения Ченслера, который бывал здесь в соответствующий исторический период, "дворец царя... - очень низкая постройка из камня, обтёсанного гранями, очень похожая во всех отношениях на старинные английские здания".
Ченслер тоже искал аналогий... Взор путешественника, привыкший к пустынной безбрежности морской дали невольно ищет знакомых очертаний среди чуждых его взору картин, или же отмечает среди прочего невиданные конфигурации, нечто невстреченное и непохожее на остальное. "Есть в Москве прекрасный замок, высокие стены которого выстроены из кирпича. Говорят, что стены эти толщиною в 18 футов, но я не верю этому, они не кажутся такими". Действительно, кремлёвские стены не кажутся столь массивными. Но иногда неожиданный ракурс, новый угол зрения дают не только свежесть взгляда, но и обновлённость или углублённость видения или восприятия. Покидая гостеприимное Английское подворье, я зашла в маленький магазинчик, расположенный за тяжёлой - опять хочется сказать дубовой - дверью с низким проёмом, входя в который приходится сгибаться чуть ли не вдвое... Радушная хозяйка книг, рекламных проспектов, кассет, сувениров и путеводителей, прощаясь, предложила мне пройти вперёд, к гостинице "Россия" и посмотреть на открывающийся оттуда вид. "Вы увидите настоящий семнадцатый век. Это Собор Василия Блаженного, здание бывшей Печатной палаты и наш музей". Я последовала её совету. И правда, не скованное современными линейными формами пространство заволоклось лёгкими облаками, а время, утратив свою воздушную прозрачность, словно размыло сегодняшний день, придавая проступившему пейзажу гармоничную закруглённость и плавность форм и силуэтов. Видимо, иногда время и пространство становятся текучими и перетекают одно в другое, смешиваясь и с прошлым, и с настоящим.
Собственно, нечто подобное и было главным настроением того длинного апрельского дня, аромат которого улавливался в дне сегодняшнем. "Странная вселенная Хэмпстеда" незаметно втягивала в свою загадочную орбиту, радостно и гостеприимно распахивая свои просторы. Время, утратив свою непрерывность, то ли остановилось, то ли растворилось над безмятежной гладью озера, на берегу которого приветливо сияющий в предзакатном солнце всеми окнами белый дом (или дворец) дружелюбно пригрлашает зайти. По странной случайности или мудрой прихоти судьбы мой спутник, прекрасно ориентировавшийся в окружающем мире Хэмпстеда, не раз проникавший во многие тайные и не совсем тайные его уголки, никогда не был здесь, в Кенвуде. Один из наших соотечественников писал, что здесь понимаешь, что такое "британская скромность, британский эксцентризм и британское великолепие". Изнутри дом открывается всеми окнами набегающему и мягко обволакивающему его простору - холмов, озера, небесной синевы вперемешку с лёгкими облаками. Лестница с витыми ажурными решётками перил, этими завораживающе повторяющимися изгибами розеток поднимаются выше, к портретам на голубоватых, веджвудского оттенка, стенах и через небольшой вестибюль, именуемый The Ante Chamber, ведёт в библиотеку или так называемую Great Room. Довольно трудно найти адекватный перевод названию этой великолепной залы, о которой в продающемся здесь путеводителе говорится, что это "впечатляющий и один из наиболее хорошо сохранившихся интерьеров, дающих представление о быте и архитектуре Англии XVIII века". Библиотека и примыкающий к ней вестибюль - единственные помещения в Кенвуде, которые целиком построены знаменитым архитектором Адамом. В другом крыле здания - симметрично с Ante Chamber, если смотреть план дома - расположено помещение, называемое The Housekeeper's room, которое соединяет остальную часть здания с оранжереей. Традиционное название её неоригинально - "The Green House", "Зелёный дом". Окна-двери оранжереи, распахивающиеся прямо в зелёную долину, не отделяют от застеклённого мира, а раздвигают внутреннее пространство - и воздух, и холмы, и деревья становятся частью дома или продолжением его и расширяют его границы до видимых глазу пределов. И где-то уже за этими пределами мост, соединяющий Кутафью башню с территорией Кремля, выводит посетителей прямо в заснеженный Александровский сад.
Снега действительно много. Солдаты или курсанты и рабочие в ярких куртках скалывают лёд с расчищенных дорожек. Всегдашние и вездесущие продавцы надувных шаров пропали или попрятались вместе со своим ярким товаром. Несколько замёрзших фигур толпятся у касс. В Успенском соборе - выставка, открытая в честь установления связей между Британией и Россией 450 лет тому, после того, как корабль не раз упоминаемого Роберта Ченслера бросил якорь в устье Северной Двины. Юноша в красной куртке с эмблемой Nescafe и с большим термосом этого самого Nescafe, который виднеется у него за спиной в красном чехле, напоминающем рюкзак, предлагает желающим, на манер стамбульских "чаеносов", отведать горячего напитка. В мороз многим это кажется достаточно приятным, и он наливает им кофе в одноразовые чашечки. Один из экспонатов Успенском соборе - серебряный стакан XVI века, найденный на территории Английского подворья. Может быть, из этого стакана "на широком круглом основании, опирающемся на три литых ножки в виде сидящих крылатых ангелов", когда-то пили горячительные напитки, так же, как из этой бумажной чашечки, в которой сейчас смакует дымящийся кофе улыбчивый заезжий провинциал. В каком сосуде больше условности°: в том, хранящем память поколений, или в этом, который, сослужив свою нехитрую службу, отправится в квадратный мусорный ящик, обтянутый синим полиэтиленом?.. Любопытно, что там же, в палатах на Варварке, была найдена и серебряная ложка, сделанная в Германии, украшенная чеканными листьями, завитками на пунцированном фоне и гравировкой. Cейчас она чинно возлежит в освещённой витрине, а рядом с ней - английские оловянные ложки ХVII столетия, которых в России сохранилось мало "в силу интенсивного использования этого весьма необходимого в быту предмета", как гласит надпись над экспонатом. Оловянные ложки входили в образцовый набор английской продукции, рекомендованной торговым путешественникам кабинетным географом Р.Хайлюйтом; они же - в качестве недорогих презентов - раздавались британцами местному населению.
Итак, из "странной Вселенной" Хэмпстеда, из неназойливой открытости Кенвуда, его растворённости в окружающем пространстве, попадаем в иное измерение, под таинственные сумерки церковных сводов, а именно в выставочный зал Успенского собора, внутренний и внешний мир которого разделён толстыми стенами. Старинная английская музыка, портреты, фолианты, серебряные и золочёные чаши, особый полумрак, не мешающий обзору, поглощает и - кажется - полностью отделяет от заоконной стужи. У витрины с изумительным оружием потрясающе тонкой работы толпились парни в камуфляжной форме, по-видимому, кремлёвские курсанты. Времени, судя по отрывистым замечаниям их командира, у них было в обрез, и они быстро перебегали от тонкой вязи верительных грамот, от портретов монархов, священников, купцов, исторических деятелей, сурово глядящих на мир не только из глубины веков, но и из глубины собственного внутреннего сосредоточения, мимо портрета первой английской королевы Елизаветы, взгляд которой направлен не вне и не вглубь, а как бы сквозь себя, от прелестных вышивок XVI века, мимо щедрых августейших даров, поражающих воображение и изобилием, и массивностью, и изяществом формы и отделки, мимо громадных рукописных книг, от экспоната к экспонату, но вот здесь задерживались , переговаривались , или просто молча смотрели. Пистолеты запоясные, длинноствольные, ружья семизарядные и пятизарядные, ружья и пищали охотничьи, штуцер казноразрядный лондонского оружейника Уильяма Мартиндалла. Оказывается, в предложенной им конструкции ствол переламывается, и в его казённую часть вставляется специальный цилиндрический картридж, на котором укреплено огниво с полкой для затравочного пороха. Курок взводится одновременно с переламыванием ствола.
Эти воинственные атрибуты сейчас мирно поблескивают на тёмно-зелёном сукне, собственно, как и вся непростая история взаимоотношений Англии и России , сейчас гармонично взаимосуществует под этими церковными сводами. Отведённое под выставочный зал помещение Успенского собора со сводчатыми потолками и арочными проходами кажется небольшим, но здесь не тесно. Здесь тепло и уютно. И только снаружи тебя подхватывает порывистый ветер и морозная свежесть и ощущение лёгкости и пустоты - то ли от снежной белизны, то ли от зимней приглушённости окружающего мира.
Кремль в морозном закате красив. Здания за знаменитой красной стеной как бы согреты раскалённым солнцем. Понимаешь, что это игра цвета - и тёплого густого жёлтого, и мягкого оранжевого, и малинового, и ещё жарко - именно жарко, может от слепящей глаза позолоты, - горят купола церквей в заиндевелом сиреневатом воздухе. Картина впечатляющая и... какая-то лубочная...

Была на обратном пути ещё одна встреча, удивительная. Продавал свои книги автор, поэт. Белые томики с тёмной окантовкой. Стихи о любви. Чудесные. Он протянул мне сборник на открытой странице, когда я уходила: "Прочитайте только это". Я именно на этом стихотворении открыла сборник, когда смотрела его. Бывает такой взгляд - из глубины в глубину, из улыбки в улыбку, когда всё окружающее становится продолжением улыбки и взгляда, то ли его, то ли твоего, то ли ваших вместе...
Жаль, что не взяла книгу. Она тоже была даром любви. Пусть и мимолётной.


Опубликовано
http://www.russiancourier.com/info/tourism/48253/