Грязная темница

Nakia Kesler
Грязная Темница

       Часть Первая

       Я всегда интересовалась средними веками. Тогда знали толк в заключениях и наказаниях. И я давно решила, что тоже хочу испробовать на себе средневековые пытки и оковы. Я воображала себя нагой и закованной, отведённой в замковую темницу и там крепко запертой. Эта идея – насчёт сцены в темнице – была моей самой сложной попыткой самосвязывания, на которую я когда-либо решалась.
       Дом, где живу я и моя подруга Адонайка, построен в начале 40-х, так что подвал там идеальный. Однако необходимо было кое-что поправить. Я хотела, чтобы всё выглядело как можно более реально, потому решила подготовить всё тщательно. Для начала я натаскала сколько-то вёдер земли, которую набрала на участке по соседству с нашим – там как раз затеяли ремонт. Горы вынутого грунта лежали без охраны, и я наносила достаточно, соорудив вполне приемлемый толстый земляной пол в самом маленьком и дальнем закутке подвала. Темница обретала необходимый вид. Затем я забила окно фанерой так, чтобы внутри было темно, и прорезала в ней щели, перед тем как прибить, чтоб всё походило на прутья решётки. Того количества света, которое пробивалось в темницу, днём-то едва хватало, а уж ночью внутри и вовсе должно быть черно – это я успела проверить на прошлой неделе, ещё до «заключения». Этот угол дома всегда был в тени, и маленькие лучики света, проникающие с улицы, позволяли мне видеть себя в темнице только поздно вечером и рано утром.
       Теперь каморка приобрела требуемый облик. Я раздобыла обрывок тяжелой цепи из гаража, который должен был служить мне привязью. Я прикрепила его к основанию стальной балки поддержки, вмурованной снизу в бетонный пол (а теперь ещё и скрытой слоем грязи), и тянулась вверх до потолочной балки, гораздо выше меня. Там, в полу, было отверстие. Я нашла задвижку, сквозь которую и пропустила цепь, протянув её в гараж, ибо не хотела, чтобы она ездила вверх-вниз (задвижку я прижала болтами). Цепь была длиной пять футов, что меня очень даже устроило. Я начала готовить свою подземную темницу в понедельник, и в среду вечером она была почти готова. Я решила начать своё заключение в качестве рабыни в ночь на четверг, ибо моя подружка уезжала тем же утром и хотела вернуться в понедельник, в полдень. (Она работала стюардессой, так что я знала, что она будет в рейсе, но её возвращение домой было далеко не лишней гарантией, что мои выходные в темнице не затянутся на более долгий период). Хотя в глубине души я не уверена, что хочу, чтоб Адонайка нашла меня в подобном положении. Мы баловались бондажом в Интернете, и даже обсуждали идею мягкого подчинения со времени переезда в этот дом с год тому назад, но эти игры никогда это не выходили за пределы фантазии.
       Я сняла с дверей зеркала и расставила их в подвале вдоль стен. Они должны были служить постоянным напоминание о моём рабском положении в те редкие часы, когда я смогу видеть себя со стороны. Ещё одну вещь, которая, как я думала, пригодилась бы мне в темнице и послужила дополнительным унижением, мне помог сотворить садовый шланг – я подсоединила его к поливальной машине во дворе и протянула к гаражу, провела через прорези и прикрутила к вершине балки проволокой. На конец брандспойта я навернула разбрызгиватель и заклеила скотчем большинство дырочек, так как не хотела промокнуть – предполагалось, что это будет моим единственным источником воды. Пусть я хотела стать настоящей рабыней в настоящей темнице, но у меня же не было надзирателя, что принёс бы мне стакан воды! Я выставила таймер так, чтоб вода текла каждый час, но только днём (и по три минуты). Этого было более чем достаточно, чтоб я могла умыться и попить, а также сильно прибавляло грязи и беспорядка.
       Затем я принесла посудину, в которую собиралась справлять нужду. Некоторое время я подумывала насчёт пояса целомудрия, но я понятия не имела, как он устроен. Я знала, что пояс целомудрия был важным атрибутом средневековья, и в глубине души догадывалась, что как настоящая рабыня я должна его носить, чтоб удержаться от игры со своей киской и всякого такого прочего... В общем, я решила, что пояс необходим, и в конце концов купила подходящий в секс-шопе. Напоследок я накрошила хлеба в чашку с водой и поставила её там же, в подвале. Это должно было служить моей единственной пищей, ибо я планировала носить кольцевой кляп, а с ним можно есть только маленькими глотками и нельзя жевать (я подумала, что с таким кольцом будет безопаснее, чем с обычным кляпом, если я так долго пробуду в неволе).
       В четверг я весь день голодала, и когда настал вечер, начала последние приготовления. У меня нашлись старые электрические часы, я сняла с них стекло, отломила минутную стрелку и слегка согнула часовую, на которую и повесила все ключи на колечке. Я собиралась запустить их утром, и спустя некоторое время, когда маленькая стрелка приблизится к четырём, ключи соскользнут на пол, позволив мне освободиться. Я повесила часы на балку, над головой, и подключила их через таймер так, чтоб он включал их раз в сутки, на один час. Таким образом, начиная с четверга, мои часы показали бы час дня в пятницу, два – в субботу, три – в воскресенье, и переместили стрелку на четыре часа, позволив ключам упасть, ранним утром в следующий понедельник. Это дало бы мне небольшой запас времени, чтоб я успела освободиться прежде, чем Адонайка доберётся домой в полдень понедельника. Самолёты обычно прибывают поздно, так что я полагала, что у меня будет много времени.
       Теперь я была готова, поскольку было около шести вечера. Я посетила туалет и направилась к моим цепям и темнице. Сперва я просто постояла в центре комнаты, осматриваясь. Сердце моё трепетало. Я сняла всю одежду, была босая, с голой попкой – в таком виде мне предстояло провести следующие три дня. Комната была пуста, за исключением двух мисок. Я готовилась стать средневековой рабыней, погребённой заживо глубоко в подземелье. Я проверила, как ключи подходят к замкам, и повесила связку на стрелку часов. Таймер был установлен и запущен, разбрызгиватель тоже был под рукой. Время «Х» быстро приближалось. Я опустилась на колени. Принесённым с собой маркером (очень стойким!) я сделала надписи «S-L-A-V-E» на каждой ноге: по одной надписи на бёдрах, плюс ещё на фаланге каждого пальца ноги. Затем я также написала «SLAVE» поперек каждой груди и на ягодицах. Это должно было напоминать мне о моем статусе в течение всего срока заключения, когда я буду видеть свои ножки или смотреть на себя в зеркале.
       Перво-наперво следовало вставить кляп. Я сунула колечко в рот, затянула ремень и вставила самый маленький замочек в застёжку, что не позволяло мне его удалить: хоть я и не способна была достичь абсолютной неволи, я всё равно хотела её. Затем последовал кожаный ошейник шириной в три дюйма с D-образным кольцом – я застегнула его на шее и заперла другим замком. Я знала, что в прежние времена ошейник был железным, но где же мне раздобыть железо? – так что я воспользовалась толстой кожей. Зато цепи у моих ножных кандалов были самые настоящие – тяжелые, железные и даже ржавые. Я поменяла позу – встала с колен и села на попку, обернула браслетом левую лодыжку, защёлкнула, затем заковала и правую тоже, а цепь надлежало прикрепить к большой цепи. Миг – и щелчок замка накрепко приковал меня. От волнения у меня перехватило дыхание. Я уже почти стала узницей! Миг окончательного рабства быстро приближался.
       Пришло время надевать пояс целомудрия. Сперва я застегнула ту его часть, что охватывала талию, и заперла её на замок, после настала очередь ремня в промежности. Пояс был сделан из очень жёсткой и толстой кожи, я уже пробовала поносить его разок-другой, и убедилась, что он вполне эффективен. Сзади в пояс была вделана пробка для попки, так что я не боялась, что пояс сползёт, потому затянула его как следует сзади, чтобы можно было сильнее натянуть ремень в промежности, через ложбинку между ягодиц и дальше по киске. Я всё проверила, подогнала, застегнула замок и подёргала так и этак, проверяя на прочность. Широкая кожаная полоса спереди не только вынуждала меня держать ноги слегка раздвинутыми, но и препятствовала любым попыткам дотронуться пальцами до моей щёлки, – я попробовала, хотя и знала из прошлого опыта, что это невозможно. Я была вся влажная внутри и долго ёрзала на полу, поскольку чувствовала, что пробочка вошла куда надо и плотно села на место. Это было жутко неудобно, но пути назад уже не было. С помощью замка и короткой цепочки я соединила цепь ножных кандалов с кольцом на поясе спереди и заперла другим замком. Я рассчитала их длину так, чтобы цепи позволяли мне стоять, только согнув ноги, – это будет постоянно держать меня в покорной позе, не позволяя выпрямиться, если я вдруг решу захотеть освободиться пораньше и допрыгнуть до ключей (как видите, я предусмотрела и это). Я также не хотела оставлять себе чересчур много свободы, чтобы сделать моё заключение совсем уж унизительным, потому взяла свои хитрые наручники для пальцев и сковала ими большие пальцы ног (я вообще чувствую себя полностью заключённой, только если пальцы ног тоже скованы).
       Пришло время идти до конца! Я надела кожаные браслеты на запястья. Уже темнело, так что я спешила. Каждый наручник был заперт и соединён с другим короткой цепью приблизительно шести дюймов в длину. Эту цепь я затем прикрепила к ошейнику так, чтобы кисти рук свисали чуть выше грудей. Я сковала запястья и присоединила цепь к ошейнику достаточно коротко, так, чтобы я не могла опустить руки и поласкать сосочки (однако эта позиция всё-таки удобнее той, когда руки скованы за спиной, как я частенько делаю). «Клик! Клик!» – сказали последние замочки, прежде чем я могла это осознать, и я оказалась сидящей голой попой на земле – босая и прикованная, туго затянутая в самый жестокий бондаж, в полной тьме своего грязного подземелья. Слабые лучики света, медленно гаснущие, бросали робкие отблески на блестящие серебристые цепи и браслеты, которые сковали меня, заключив в полную неволю.
       Теперь я стала рабыней. Брошенной в темницу, ждущей наказания (за что – только воображение могло мне ответить, но, независимо от ответа, я была ею и я не могла уйти отсюда некоторое время). Я чувствовала изоляцию и темноту, но главным образом я чувствовала возбуждение безо всякой возможности его снять. Я поёрзала и нашла, что браслетки напальчников мешают мне подогнуть ноги и ласкать ступнями промежность. Я тянулась изо всех сил, чтоб добраться до своих обнажённых грудок, но и это оказалось невозможно, я сумела только перевернуться на живот в волнении. Я тяжело дышала и вспотела как мышь, сердце моё колотилось сильней и сильней, грязь облепила меня везде, где был пот. Я извивалась на полу в тщетных попытках хоть как-то разрядиться, но не могла. От невозможности этого я стала влажной и горячей, я чувствовала свою смазку, пропитавшую промежность и кожу возле пояса целомудрия, но всё было бесполезно! Я была цепной рабыней, которой отказано в удовольствии, я полностью зависела от неволи, куда была заключена. Я могла видеть лишь слабый абрис своего отражения в зеркалах, ибо света почти уже не было. Я была рабыней – я хотела этого, и я получила это. Теперь, даже если я захочу уйти, то не смогу. Я отчаянно хотела свободы, но не могла её достичь, и вынуждена была здесь оставаться до утра понедельника, – эта мысль наконец поразила меня после часа или двух борьбы за оргазм! Я вконец измоталась и могла только елозить на месте и раскачиваться туда-сюда. «Могла бы найти лучшее применение своим силам», – неразборчиво промычала я себе через кольцо, распиравшее челюсти. Я не могла освободиться, я не достигла оргазма и буду вынуждена терпеть своё рабство, как реальная средневековая узница.
       И я сама себе всё это устроила.

       Часть вторая

       Я была предельно измотана и расстроена невозможностью удовлетворить себя самостоятельно. Я уж-жасно хотела поласкать свою киску!!! Изначально эта идея про подземелье меня сильно возбуждала, однако моё положение никак не позволяло достичь оргазма, который нарастал глубоко во мне и не находил выхода. Затянутый пояс целомудрия, запертый на талии и глубоко врезавшийся в попку и промежность, смеялся надо мной: «Ты – моя рабыня!» То же самое говорила и пробка, запрессованная в задницу. И, как бы ни пыталась я пристроить ноги, стальные кольца напальчников и цепь кандалов не позволяли развести ступни даже в пятках. Руки, скованные вместе и притянутые к ошейнику, невольно положили мои ладони на щеки. Так я и сидела там, с локтями на коленях. Это была картина полного подчинения: рабыня сдалась и пребывает в покорном унынии. Наконец, так или иначе, я стала дремать в темноте, поскольку слабые лучи света снаружи медленно угасли - и вскоре уснула окончательно.
       Пробудилась я где-то в пятницу утром. Свет падал мне на лицо, проникая меж прутьев «решётки», которую я изобразила на фанерке в оконце. Проснуться-то я проснулась, но не сразу вспомнила вчерашние события, поэтому положение, в котором я оказалась, просто ошеломило меня! Каково, по-вашему, обнаружить себя беспомощной, потерявшей надежду цепной рабыней в самых строгих кандалах, запертой глубоко в темнице? Я огляделась и увидела себя в зеркале. Боже! Я голая! Скованная в лодыжках, с тяжелой цепью, не позволявшей двинуться и надежно прикрепленной к стальной балке. Пальцы ног скованы вместе, пояс целомудрия затянут до предела, запястья тоже скованы и подтянуты к ошейнику, плюс кольцевой кляп, распирающий челюсти. Волосы спутались и пребывают в полнейшем беспорядке, слюна свисала нитками и капала мне на грудь и бёдра, пока я спала; некоторые следы уже высохли, другие были ещё свежие. Там, где я вспотела, виднелись пятна и полосы налипшей грязи, босые ступни почернели от постоянного ёрзания по полу. Я задумалась, как долго мне ещё сидеть в таком виде, пока из шланга не прольётся живительная струйка ровно в час дня? Как же мне хоть немного отмыться при помощи тонкой струйки из воронки распылителя, сидя на полу грязного подвала?
       Пол подо мной, в основном, оставался чистым, но я задалась вопросом, сколько времени понадобится воде, которая прольётся на пол темницы, чтоб высохнуть? Внезапно я запоздало поняла, что кольца напальчников – превосходное средство, чтоб стреножить рабыню, но единственный способ, которым я сейчас могу передвигаться – это ёрзать на заду, да и это почти невозможно – так трудно мне оказалось двигать ногами! Кроме того, это было слишком болезненно для пальцев.
       Эти мысли заставили меня взглянуть на свои босые ноги: пыль и грязь тонким слоем покрыли мои пальчики. Наманикюренные ноготки, некогда ярко-красные, стали бурыми. Крупные надписи, которые я накарябала на теле везде, куда могла дотянуться, буквально вопияли: «РАБЫНЯ!» Понимание пронзило меня, как вопль. Да, я и верно стала рабыней собственных желаний, своей жажды сексуального экстаза, которую получила, собственноручно заключив себя в неволю. Но теперь-то я хотела свободы!
       Но на свободу мне суждено было выйти не скоро. Раньше я не думала, каково быть пленницей столь долгий срок, и теперь внезапно осознала, что я собиралась пробыть здесь ещё ТРИ ДНЯ! Я не стану свободной ни этим утром, ни следующим, ни даже ПОЗАследующим! В теории всё это звучало так забавно и возбуждающе, я была так захвачена своими планами, была так нетерпелива, что даже не подумала, что четыре дня – это, пожалуй, многовато для такой пытки. Я изо всех сил сдавливала колечко кляпа, пока у меня не заболели челюсти, может, даже чуток сплющила его, но это было всё, чего я смогла добиться. Но ведь я сама выбрала этот путь! Я хотела ощутить унижение от своего статуса грязной цепной рабыни, лишённой всякого человеческого достоинства.
       А сразу затем пришло осознание, что я должна пописать!
       Я обдумала эту мысль и пришла к выводу, что это самое жуткое, что должно сейчас произойти. Я сидела, задаваясь только одним вопросом: как долго я ещё смогу терпеть? Мне казалось, прошли часы (на деле, вероятно, минут тридцать-сорок), прежде чем я решила, что пришло время испытать это приключение. Как рабыня я действительно не имела выбора, каким образом мне писать – в любом случае это надлежало сделать. Процесс обещал быть… э-ээ… интересным.
       Согнув ноги в коленях и кое-как вращая голенями, я медленно продвинула себя к горшку. Вертясь на голой попе, я смогла привстать и удержать себя над ним. Пока я была свободна, я поместила горшок с противоположной стороны от ковша с питьевой водой. Хотя привязная цепь была только длиной пять футов, я, наверно, приложила усилий на все десять.
       Это оказался самый долгий способ передвижения, который мне только довелось испытать в бондаже! От меня требовалось раздвинуть колени и одновременно присесть на корточки. Легко сказать! Напальчники сделали это почти невозможным. Я попробовала подвигать пятками и устроиться над этой посудиной... Да... это было ещё то испытание! Я закрыла глаза и позволила струйке течь, но... Я могла чувствовать тепло своей мочи, но услышала только тихий звук, с которым капли капали в горшок! К моему отвращению, пояс вынудил жидкость просачиваться по обе стороны ремня и стекать по внутренней поверхности бёдер на земляной пол. Как же я не подумала об этом раньше? Это было так неряшливо; я была сущей грязнулей. Это было ошибкой! Ошибкой была даже сама попытка присесть на корточки! В следующий раз надо просто сесть на проклятый горшок, подумала я.
       Вскоре я выяснила, что перерывы между моими походами на горшок вряд ли будут совпадать с водными процедурами, и поняла, что теперь ещё более унижена потёками собственной мочи, пока не настанет время помыться! Я проделала обратный путь к месту заключения и села на пол. Пыль, которую я подняла с земляного пола своими движениями, осела на внутренней стороне влажных бёдер. Чем я вообще думала, когда всё это затеяла?! Нет, я определённо должна придумать что-нибудь, чтоб вырваться из этой адской темницы, которую сама для себя построила! Я не видела способа достать до висящих ключей, и до меня в который раз дошло, что всё это надолго и всерьёз, и в настоящее время лучшее, что я могу – это стойко терпеть своё рабство.
       Тут я опять глянула на себя в зеркале и увидела своё обнажённое тело, так жестоко закованное – и больше всего на свете захотела кончить! Когда я смотрела на своё отражение в зеркале, вид меня, заключённой и скованной, жёг меня изнутри. Сердце моё колотилось, дыхание делалось всё более тяжёлым. Я слышала свои стоны сквозь кляп, распяливший челюсти. Пояс целомудрия блокировал все попытки разрядиться. Я раз за разом сжимала ноги, чтоб заставить пояс потереть клитор, впиться в губки... Тщетно! Я привстала и отодвинулась от стальной опоры, к которой себя приковала; это удалось мне с большим трудом. Я попыталась потереться попкой о подпорку, выпрямляя ноги и приседая, потом попробовала тянуть привязную цепь между ног туда-сюда, сгибая колени и натягивая её, но всё это лишь глубже всаживало пробку в задницу, болезненно растягивая мою бедную дырочку.
       Тело моё пылало, грудь вздымалась и опадала. Это усилило моё возбуждение и сделало меня горячей изнутри, но не давало никакой надежды для сексуального выплеска! Я снова почувствовала тёплые соки, которые пытались просочиться через края моего пояса рабыни.
       Теперь я ощущала, что утро уже в самом разгаре: близился полдень, и летняя жара превращала мою темницу в сауну. Пот градом катился у меня со лба и груди, ноги тоже были все в дорожках пота, сбегавших вниз, подобно извилистым речушкам. Я чувствовала, как пот стекает по спине и хлюпает под поясом целомудрия в ложбинке моей попки, а потом просачивается наружу между поясом и промежностью. Казалось, капли пота обегают мою выбитую киску и щекочут срамные губки, причиняя мне ещё большее беспокойство. Я не могла понять, так ли это, ибо слишком туго затянула пояс.
       Слюни от моего кольцевого кляпа смешивались с потом, ибо я сильно дёргалась и металась. Я вся, с головы до пальцев ног, изгваздалась в пыли. Вот ведь, а? И ведь я сама потратила столько дней на подготовку этого пола! И вот результат: я увязла в земляном полу своей темницы. «Грязная темница» именно такой и становилась (причём буквально!). Мало того, что я становилась грязной скотиной – мои мысли теперь мне казались такими же... грязными. Я знала, что должна прекратить возбуждаться – это причиняло только расстройство и унижение. Я умоляла разбрызгиватель поторопиться и дать мне хоть какое-то облегчение от жары, охладить мою воспалённую киску! Я провоняла потом, слюной, мочой, пылью, грязью и землёй. Я подползла к миске с водой и погрузила туда лицо в попытке увлажнить рот, который высох от дыхания, тяжёлого и быстрого. Я попыталась застонать, но даже это у меня не получилось. Все, что вышло, были звуки типа «Аугххх!», слабые и тошнотворные. Я хотела свободы. Я хотела свои ключи. Я хотела выйти вон. Но я не стала свободной. Никаких ключей – до понедельника мне не выйти отсюда! Таков был единственный ответ, который я (от себя же) получила. Я поймана и вынуждена переносить последствия этого. В конце концов, я же хотела почувствовать, каково это – быть запертой в средневековой темнице, и это именно такое место. Это я, маленькая босая голая девчонка-рабыня, крепко скованная цепями, брошенная на дно самой грязной темницы, узница собственных желаний...
       Тут вдруг наконец включился опрыскиватель, и я заметалась и закаталась по полу, чтобы попасть под струю и хоть немного отмыться и освежиться.

       Часть третья

       Я почувствовала, как вода обозначила своё продвижение по шлангу внезапным толчком, и давление между насадкой разбрызгивателя и воронкой породило пару-тройку тугих струй. Я быстро одолела эти несколько дюймов, попала под поток и заворочалась, подставляя то один бок, то другой. Я подняла голову и почувствовала, как прохладная вода остудила мне лицо и плечи, потекла вниз по грудям, поперек моего пояса целомудрия и голых ягодиц, к развилке ног от бёдер к коленкам, вплоть до закованных лодыжек, пальцев и далее – на земляной пол. Вода била из воронки под хорошим напором, невзирая на то, что я заклеила скотчем половину дырочек. Я знала, что поток скоро иссякнет, поскольку сама установила таймер на три минуты. Пол подо мной быстро раскисал; я чувствовала это, поскольку слякоть просачивалась у меня между пальцев ног. Я заработала руками, протирая лицо, насколько это позволили мне сделать замки и цепи. Волосы мои намокли и висели плетьми, с них капало. Но в итоге я почувствовала себя значительно лучше. Распылитель вскоре выключился, но я так и осталась там стоять, мокрая и скрюченная. Выпрямиться я не могла, ведь я с самого начала ограничила себя короткой цепью, которую пристегнула к ножным кандалам через D-образное кольцо на поясе. Это должно было всё время удерживать меня согбенной в позе покорности (поза тем более неудобная, что постоянно напоминала о моём унизительном положении рабыни в цепях). Пол действительно стал весьма грязен, с напальчниками на ногах я не могла ходить, а если бы я опустилась на колени или на попку, то стала бы даже грязнее, чем до того. Я решила ждать и посмотреть, сколько потребуется времени, чтобы пол просох. Счастье, что это был действительно тёплый закуток, даже притом что находился он в подвале. Я сильно устала стоять в полуприседе, но вскоре и думать забыла о неудобствах, ибо услышала... характерный хлопок нашей парадной двери!
       Звеня цепями, я быстро присела, удивлённая, кто бы это мог прийти к нам в дом (вряд ли эта поза могла мне помочь – то было чисто рефлекторное движение). Всё, что я могла слышать – это чьи-то шаги на каблучках по деревянному полу у меня над головой, а единственное, что могла предположить – это АДОНАЙКА! Это должна быть она! Но почему она вернулась так быстро? Это было ужасно. Я надеялась на её возвращение, но только как на последний шанс в случае, если мой план освобождения не сработает – ведь я заточила себя в темницу надолго. Но я ничего не планировала на случай, если она меня обнаружит! Что же делать теперь? В голове у меня лихорадочно вертелась пара глупых объяснений, но все они выглядели абсолютно невероятными, стоило бросить взгляд на ключи и часы, на воронку душа, горшок и земляной пол. Любая история, которую я могла поведать, выглядела неправдоподобной. Это я! Я сама заманила себя в ловушку без всякой возможности вырваться!
       Я стала рабыней своих желаний и вынуждена сносить все эти мучения. Возможно, если я буду сидеть тихо, она не найдёт меня. Говорить с кляпом я не могла в любом случае. Это в самом деле был конфуз! Тут я со страхом услышала скрип подвальной двери и приближающиеся шаги, а затем – стук дверцы стиральной машины. Я находилась довольно далеко от неё, чтоб меня так вот сразу обнаружили в этом жутко постыдном положении. Да, это была Адонайка, всё в порядке: я могла слышать, как та тихо напевает про себя, как она обычно делала, когда хозяйничала. И она затевала стирку.
       Возможно, она меня не найдёт. А и найдёт (я уверена) – поймёт меня правильно. Я зациклилась на этой мысли, в основном, чтобы успокоиться. Я даже готова была рассказать ей, что попала в это унизительное положение самостоятельно. Мое сердце колотилось так громко, что я боялась, как бы она не услышала. Впрочем, Адонайка знает, что я интересуюсь играми с неволей! Я убедила себя, что всё будет хорошо. Я показывала ей кое-какие бондажные сайты в Интернете, когда она полюбопытствовала, для чего у меня хранятся наручники и шаровой кляп в гардеробе (она нашла их как-то, перебирая в моё отсутствие одежду). Я тогда объяснила ей, для чего я их использую. Пару раз, когда мы вместе выпивали и дурачились, оставаясь вдвоём, я даже связывала её колготками «кабанчиком» и щекотала ей пятки шариковой ручкой. Но то была только игра! А сейчас, когда я думала о происходящем и видела в зеркале себя, то и сама чувствовала неприязнь к себе, рабыне в темнице. Я не могла скрыть огромные надписи, которые написала у себя на заднице и голых сиськах, которые так и кричали: «РАБЫНЯ»!
       Я всё же как-то собиралась объяснить все это. Ей хватит одного взгляда, и первое, что она увидит, найдя меня – это в каком я виде! Нет, это ужасно... Я закрыла глаза, поскольку услышала её звонкий голос из коридора. «Накия!» – позвала она, поднимаясь по лестнице. Я несколько расслабилась. «Накия, ты дома?» Я слышала её вопрос, как слышала шаги по половицам в комнате надо мной. После всё стихло. Стиральная машина закончила стирку и остановилась. Я могла только надеяться, что моё укрытие и далее останется нетронутым. В этой каморке обычно не было ничего, что могло срочно понадобиться, и я вполне могла «исчезнуть» до утра понедельника, освободиться, принять душ и с чистой совестью объявиться в доме, убрав предварительно все следы своего унизительного рабства.
       Но тут я опять услышала шаги, спускающиеся в подвал. Я съёжилась и попыталась стать как можно более незаметной, почти перестала дышать. Потом я услышала, как капают капли из корзины с бельём – прямо около деревянной двери, которая отделяла меня от Адонайки и моего окончательного позорища. Адонайка поставила корзину, толкнула дверь, и та медленно распахнулась.
       Моё сердце остановилось. Думаю, оно даже бухнулось куда-то вниз, в живот. Это и вправду была Адонайка, согнувшаяся в дверном проёме (она как раз наклонилась взять корзину). Она смотрела прямо на меня и её глаза стали больше, чем я когда-либо видела. Я так покраснела, что, думаю, мои ноги стали цвета лака на ногтях. Такое унижение мне пришлось испытать впервые. «Накия?!» – воскликнула Адонайка, одновременно спрашивая. Она медленно переступила через корзину, шагнула вглубь моей темницы – и сразу ступила прямо на пол, который был грязен, как никогда. Она замерла, глядя на меня (а заодно и на свои ноги, утопавшие в грязи).
       – Что здесь творится?!
       Любопытство в её взгляде несколько угасло, и она вправду не засмеялась, но я могла видеть её взгляд и выражение лица, когда она складывала два и два. Я опустила глаза в пол и показала пальцем на ключи на часах. Она взглянула туда, но не стала их снимать, пока я не указала повторно и затем тронула свой заткнутый кляпом рот. Тут до неё дошло. Она сняла ключи и медленно, с тревогой приблизилась. Я выдавила что-то вроде: «Клях... уери ехо...» даже лучше, чем могла подумать. Адонайка зашла мне за спину, перебрала ключи и стала пробовать каждый в замке на кляпе. Попутно она спрашивала, выясняя: «Ты что, сама всё это с собой проделала?» Я кивнула. «Я узнала эти твои бондажные штучки», – сообщила Адонайка после того, как освободила мне челюсти. Я с трудом закрыла рот, который совершенно занемел. Воображаю, как затекли бы мои челюсти к утру понедельника! Еле-еле я ответила: «Да, боюсь, именно я это и сделала». И я торопливо принялась объяснять, рассказывая ей свою историю, всю правду, ничего не утаивая. То, как я обожаю чувство неволи, как я приобрела всю эту атрибутику и как я люблю, когда я скована. Как мне нравится удовлетворять себя и доставлять себе дикие оргазмы, в то время как я связана, и как я боялась просить её, чтобы она связала меня, и потому проделывала это исключительно сама с собой, и как я всегда хотела побыть беспомощной рабыней, заточённой в средневековой темнице. Я рассказала, как эти мысли всегда заставляли меня возбуждаться, истекая соком, и жаждать удовлетворения.
       Я была так взволнована и унижена. Я даже добавила (словно пытаясь перетянуть её на свою сторону): «Ты обязательно должна попробовать это когда-нибудь». Она медленно отстранилась, поскольку я продолжала рассказывать свою историю. Я могла видеть, что она слегка улыбается, но пока она просто стояла, пытаясь всё это осмыслить, и только слегка качала головой. Вид у неё был изумлённый. Когда я закончила свой рассказ, Адонайка заговорила.
       – Хорошо, что это действительно так… Хотя, вообще-то, я поражена!
       – Ну и что ты об этом думаешь? – спросила я её, изрядно при этом смутившись.
       – Да… Ничего себе… – только и смогла ответить она и затем спросила: – Ну и каково это – быть рабыней?
       Её тон и весь её вид уверили меня, что всё ещё может завершиться хорошо. Моё сердце сбавило темп, я взглянула на неё и сказала: «Здорово! Это было добровольно, для забавы, кроме того, я рассчитывала пробыть тут гораздо дольше – я не должна была освободиться раньше утра понедельника». Я объяснила ей, что четыре дня – самый долгий срок, на который я пыталась себя заковать, и что я совершила большую ошибку, и что я на самом деле рада, что она вернулась и помогла мне освободиться, и что я хочу выйти прямо сейчас. Адонайка только смотрела на меня и хихикала.
       – А ты и вправду у нас с причудами! – сказала она. – Только я думаю, что мы ОБЕ здесь такие!
       Она сказала это немного взвинчено, поскольку уже шла обратно в комнату, где стала развешивать одежду, действуя так, будто ничего не случилось.
       – У тебя слабое воображение, Накия. Да, я поняла, что ты не слишком-то в восторге от этой своей игры в темницу… – она сказала всё это и закончила предложение, уже стоя в дверном проёме, как вдруг внезапно сказала в мою сторону: – …но ты захочешь в неё доиграть!
       И сказано это было отнюдь не вопросительным тоном. Я смотрела, озадаченная, будто это высказывание что-то означает само по себе, и я должна догадаться, что именно.
       – Позволь спросить, почему?
       Я сказала это тоном, означающим конкретно: ты освободишь меня, так ведь? Но тут я увидела, с каким презрением она смотрит мне в лицо, увидела, как она уходит, услышала удаляющиеся шаги, и только потом до меня донёсся её ответ.
       – Ты так сильно хотела быть рабыней? ТАК БУДЬ ЕЮ! – сказала она резко.
Теперь уже мои глаза расширились! Правильно ли я всё расслышала?
Я торопливо глянула на часы, и первой мыслью, поразившей меня, было то, что моя подруга забрала ключи. «Адонайка!» – закричала я. – «Вернись и освободи меня сейчас же... пожалуйста?..»
       Я взывала к ней. Я могла слышать её шаги этажом выше, хуже того – я могла слышать её смех и то, как она говорит самой себе: «Бедная малышка Накия! Рабыня в кандалах! Нет, ну надо же…»
       Теперь я не знала, что и думать. Мало того, что я сама совершенно унизилась, так ещё и Адонайка поспособствовала этому. Я опустилась на пол и сидела там, изумленная и грязная, измотанная пыткой, которая только что произошла. Мало того, что я заключила себя в тюрьму в цепях, в эту грязную темницу, так теперь я ещё заполучила и тюремщицу для себя! Я раскачивалась на месте, закрыв глаза. Всевозможные мысли мелькали в моей голове. В конце концов, я опустила голову и попыталась заснуть, надеясь вероятно, что, когда я проснусь, это окажется кошмаром, что я всё это себе вообразила. Это всё – только сон, мой дурной сон и я избавлюсь от него!
       Смех Адонайки был мне ответом.

       Часть четвёртая – заключительная

       Я пробудилась от яркой вспышки света. Долго моргала и смотрела на Адонайку, которая стояла надо мной с нашим «Поляроидом», щелкала затвором и вынимала фотки. Адонайка засмеялась и произнесла: «Я тут тоже решила поиграть в дополнение к твоей небольшой забаве. Думаю, мы сможем чуток позабавиться вместе, как ты думаешь?» Она сказала это, и очередной снимок, запечатлевший моё унизительное положение, показал мне язык из отверстия камеры.
       – Да, вот ещё что! – сказала она. – Я собираюсь составить свод правил твоего поведения, а так как ты – рабыня, то… не должна возражать!
       При этом она держала ключи, поигрывая ими, я только теперь заметила, что они были на очень короткой цепочке вроде ожерелья, которую она носила на шее. «И хотя я и так уверена, что ты сделаешь всё, как я скажу, просто, чтоб убедиться, что ты будешь послушной, я заберу несколько этих снимков как гарантию. Согласна?» – сказала Адонайка, подойдя ко мне, схватила меня за грязные волосы, и оттянула голову назад так, что я не могла смотреть иначе, кроме как ей в глаза. «В конце концов, – добавила она, – это то, что ты хотела, не так ли?» И прежде, чем я успела возразить, она отпустила мои волосы, одновременно нагнула мне голову вниз и воскликнула: «ПРЕКРАСНО! Я так и думала, что ты согласишься!»
       Адонайка обошла меня и приказала мне встать, что я и проделала. Затем она попробовала подобрать ключи к моим наручникам, прикованным к ошейнику, и отперла один замочек, позволяя мне опустить руки – о, как прекрасно было свободно распрямить их! Затем она принялась подбирать ключи к поясу целомудрия и, найдя нужный, удалила его. Всё это сопровождалось комментариями. «Так значит, это и есть пояс целомудрия? Немного туговато, чтобы ходить в туалет, разве тебе не говорили? О’кей, но лучше лезь на свой горшочек и справь нужду, потому что эта штучка сейчас вернётся на своё место!» – добавила она холодно. И позвольте вам сообщить, что я не стала тратить время впустую: у меня уже начинались колики от невозможности нормально сходить в туалет за последние два дня. На будущее я зареклась цеплять замок на пояс целомудрия без возможности удалять эту штуку долгое время. Но сейчас я избавилась от этих мук и почувствовала себя намного лучше. И мне было хорошо от одной мысли, что не надо больше писать, забрызгивая себе ноги.
       «У меня есть несколько идей насчёт содержания рабыни» – сказала моя охранница, пока я кряхтела над горшком. «Более того: чем больше я размышляю над этим, тем больше мне нравится идея, чтобы кое-кто исполнял все мои приказания», – обратилась ко мне Адонайка. – «Я тут составила списочек того, чего и как я хочу от тебя. Думаю, я наполню твою маленькую рабскую игру подлинным смыслом. Только подумай, как это прикольно – на самом деле стать рабыней! Так. Теперь получи назад свой пояс, и застегни его обратно, да побыстрей!». Тут она бросила его и мне вместе с замочками. «Я хочу, чтоб всё сидело на тебе в точности как раньше, – скомандовала она. – Я не очень-то в этом разбираюсь, так что надень-ка его сама».
       – Я уверена, что ты изучила всё, что смогла, – не удержалась и съязвила я.
       – Ты лучше подумай, какой тебе подойдёт кляп – твой, или я могу позвонить, и нам привезут из секс-шопа шар побольше, чтобы ты заткнулась, – пригрозила она.
       Я тоже сказала Адонайке, что я, хоть и не в таком положении, чтоб спорить, возможно, ей будет лучше позволить мне действовать самой, уж как-нибудь я справлюсь. Это всё-таки была забава, игра, но вмешательство второго человека разрушало саму идею этой игры. Я лишь хотела внушить ей мысль, что затея Адонайки должна доставлять хоть какое-то удовольствие И МНЕ. Как я и думала, Адонайка направилась к лестнице, крикнув напоследок: «Тебе лучше быть запертой в этот поясок, когда я снова спущусь!»
       Я сделала так, как мне приказали. Вводить пробочку без смазки было мучительно, и я вынуждена была крутить и толкать, чтобы водворить её обратно в мою напряженную попку. Я быстро заперла поясной ремень и протянула ремешок промеж ног, закрепив короткую цепь от ножных кандалов по центру, продела в ушки и защёлкнула замок, снова запечатывая пояс целомудрия на талии и промежности. Я так спешила, чтоб успеть вернуть всё на место прежде, чем моя хозяйка вернётся, что только после сообразила: ведь у меня был шанс поласкать свою киску и достичь вожделенного оргазма! Я опустилась на пол в расстройстве, понимая, как погорячилась, испугавшись её возвращения. А Адонайка спустилась в подвал и приказала, чтобы я подняла мои скованные запястья к цепи поддержки от ошейника, к которой она быстро прицепила их замком и сковала в прежнем положении.
       В основном, именно так я и провела оставшуюся часть дня и ночь - внизу, в темнице, наедине с собой, поскольку Адонайка так и не вернулась до утра. Она, должно быть, отключила опрыскиватель – вода не полилась в тот час, когда я этого ждала. Весь день я сидела, глядя вокруг и видя только свои отражения в зеркалах, и пыталась вообразить, какой реальный ад Адонайка может мне устроить. Я узнала свою подругу с такой стороны, о которой даже не подозревала. Я подумала, что её любопытство к моим невинным играм, вероятно, получило новый стимул. Удивительно, если вдуматься, что начинают делать некоторые люди, когда получают реальную возможность испробовать что-то новенькое!
       Субботним утром я пробудилась от шумного потока ледяной воды, который заставил меня задёргаться в цепях и покрыться колкими мурашками. Рядом обнаружилась Адонайка с пустым ковшом, из которого она меня только что окатила!
       – Ты воняешь, ты, грязная рабыня! Я решила немного помыть тебя, так как ты не дождалась своего душа вчера. Хитро придумано! Да, это я перекрыла воду.
       Я слышала её слова, хоть и мотнула головой назад, чтоб отбросить влажные волосы от глаз и с лица. «Это ещё одна забава, так или иначе!» – засмеялась она. «По-моему, ты просто маленькая сука!» – в гневе ответила я тогда, хотя вполне понимала, что (и кому) я говорю.
       – Ты, как... ЧТО ты сказала, маленькая тварь?! – воскликнула Адонайка, приближаясь ко мне с пустым ковшом. – Я думаю, что у маленькой шлюшки слишком грязный язык! – сказала она, и я охнуть не успела, как она оказалась у меня за спиной. В другой руке у неё оказался красный шарик кляпа: она обхватила моё лицо, и с силой вдавила его мне в губы.
       – Не зря я вчера сомневалась, можно ли оставлять твои поганые дырки свободными, грязная рабыня! Я тут пошарила в твоих вещах – и смотри, что я нашла! А ну, открой рот, паршивая дрянь! Думаю, это будет отлично смотреться на тебе. Кроме того, я хочу увидеть, как это действует.
       Она говорила это, а сама зажимала мне нос, вынуждая меня задыхаться и кричать, что ей и требовалось, чтобы вставить кляп мне в рот. Я могла чувствовать затылочный ремень, который затягивается всё туже, вынуждая мои челюсти широко разойтись, и могла видеть лицевой ремень, который проходит по лицу, по лбу и темени, и который также затянули до предела. Я слышала, как Адонайка сказала: «Как ты играла с этой штучкой – так, или ещё как-то?», но на деле она и впрямь будто не знала, как надевают кляп, потому что почти совсем заткнула мне рот. Последним она затянула ремень под подбородком (причём тоже – на самую последнюю дырочку). Я боролась с ней, но без успеха. Адонайка не крупнее меня, у неё приблизительно 5-8-й размер ноги, и весит она фунтов 120, но она использовала всё это как преимущество, поскольку у меня не было никакой опоры, ведь я была закована. Одной ногой она обхватила меня за талию, упираясь носком мне меж бёдер, а голой пяткой – в мою запечатанную промежность. Другая её нога упёрлась мне в спину, сложив меня как перочинный ножик. Элемент неожиданности также сработал в её пользу, ибо я ещё не совсем оправилась ото сна.
       Я сидела, издавая глухое мычанье, когда Адонайка отстранилась, восхищаясь своей работой и смеясь всё время, пока она это делала.
       – Так что ты там говорила? Что-то насчёт «маленьких сук»? Это будет тебе дорого стоить! Только из-за этого ты проведёшь с кляпом ВЕСЬ срок своего заключения! – сказала она.
       Я попыталась взглядом дать ей понять, что её ждёт, когда я до неё доберусь, но она только смотрела на меня и смеялась. Стало ясно, что я не получу такого шанса. Мне придётся стать настоящей рабыней: мне придётся полностью подчиниться, поскольку в моём положении я могу только принимать наказание, в надежде когда-нибудь обрести свободу. Затем мне приказали лечь на спину, и я подчинилась. Как только я это проделала, Адонайка присела, ухватила меня за ножные кандалы и вздёрнула мои ноги вверх, после чего подобрала ключи к напальчникам, сковавших пальцы ног. Попутно она отперла и замок, который держал цепь, привязывающую меня к столбу. Я поняла, что теперь получила некоторую свободу, но спасение всё равно невозможно, а кроме того, куда я могу бежать? Внезапно, пока я думала о побеге, Адонайка приблизилась и подобрала ключ к замку, который крепил ножные кандалы к цепи от пояса целомудрия. Замок был снят, мне приказали сесть на корточки, на колени, я безропотно подчинилась, и Адонайка снова скрепила мои цепи так, что я фактически вынуждена была постоянно пребывать в этой согбенной позе.
       – Просто чтоб сделать твои следующие небольшие хлопоты по хозяйству чуть более интересными, – сказала она, отстраняясь. – Позволь взглянуть, как ты попробуешь встать, маленькая рабыня! – приказала она насмешливо.
       Я попыталась и встала, но натянутая цепь удержала меня в этой скрюченной позе: Адонайка сделала цепь короткой, не более двух футов от пояса до лодыжек.
       - Ты помнишь, какой пол в кухне наверху? – поинтересовалась Адонайка. – Я хочу, чтоб ты взяла тазик и тряпку, поползала там и как следует вычистила всё для меня!
       В добавление к приказу она бросила маленькую губку в пустой таз, подняла его, прошла к раковине, наполнила его водой с мылом, принесла обратно и поставила передо мной. «Теперь хватай всё это и двигай наверх: там для ленивой рабыни найдётся занятие!» – прикрикнула она, затем пригрозила: «Посмеешь пролить хоть каплю по пути, или плохо выполнишь эту проклятую работу – и я устрою для тебя в кладовке другую темницу, похуже!» Я двинулась, но, видимо, недостаточно быстро, чтоб удовлетворить Адонайку, и тут же почувствовала, как что-то обожгло мне попку – это она огрела меня деревянной кухонной лопаткой, которую вытащила из заднего кармана своего рабочего комбинезончика.
       Сказать по правде, она лупила меня всё время, пока я ползла вверх по лестнице. Я вынуждена была двигаться медленно, ибо цепь, соединяющая мои лодыжки, была длиной восемь-десять дюймов и мешала каждому движению (равно как и цепь поддержки от пояса целомудрия). Стреноженная, я карабкалась по лестнице, пытаясь удержать тазик, и содрогалась от ударов, которыми Адонайка осыпала мою голую попку и ноги (а это было действительно больно!). Я протестовала, но слова, едва слетая с моих губ, превращались в невнятное: «Мммфф!». Мои голые бёдра просто горели от ударов! Когда я наконец добралась до верхних ступенек и попыталась пойти вприсядку по полу, каждый шаг отдавался в ногах волнами боли. Я быстро опустилась на пол, пытаясь избавиться от этого. Так я и провела это время, стоя на четвереньках, чтобы всё вымыть и вычистить.
       Прибираться было ужасно тяжело. Мне пришлось почти упираться лицом в пол, так как мои руки были скованы и притянуты к ошейнику. Я держала губку обеими руками. Когда я смачивала её, мои волосы тоже попадали в воду, сводя на нет все мои усилия: я только сильнее разводила сырость вокруг себя. Адонайка предоставила мне выбор: или провозиться с уборкой весь остаток дня, или загреметь в темницу на более длительный срок, чем я рассчитывала, когда позавчера заковывала себя. После того, как я с грехом пополам вымыла пол на кухне, мне вручили тряпку и распылитель и приказали вытереть пыль во всём доме, а в дополнение к словам, чтоб я поскорее принималась за работу, мне снова надавали по заднице деревянной лопаткой. От этой резкой, жалящей боли у меня слёзы навернулись на глаза, но я как могла сдержала их, пытаясь выполнять свои обязанности послушной рабыни. Как только я закончила приборку, Адонайка выволокла пылесос, включила и подтолкнула его ко мне. Я не хотела снова получить по заднице, потому быстро подскочила к пылесосу и принялась ворочать им по коврам. Это было почти невозможно проделать, будучи согнутой, как я, в унизительной позиции, в коротких и тяжёлых цепях.
       Всё время, пока я так трудилась, Адонайка ходила из комнаты в комнату, удостоверяясь, что все шторы и занавески полностью открыты – очевидно, чтобы ещё больше оскорбить и унизить меня осознанием, что любой прохожий имеет хорошие шансы увидеть меня во всей моей красе. Хозяйственные работы, на которые я всегда тратила от силы час два, в этот раз заняли у меня почти весь день. Чем больше я была вынуждена работать, тем скорее я хотела покончить с этим и вернуться в темницу. И пока я мыла, чистила и пылесосила, Адонайка наблюдала за мной, сидя на стуле или расхаживая за мною следом. Время от времени она повторяла что-то, вроде: «А знаешь, мне нравится владеть такой маленькой рабыней! Думаю, я могла бы держать тебя закованной так, как сейчас, всё время!» В другие разы она спрашивала: «Ты как, ещё не отказалась от своей идеи остаться рабыней? К несчастью для тебя, я думаю, что НЕТ!» После всего этого она дала мне банку «Комет» и отвела в ванную, где оставила, чтобы я отчистила ванну и унитаз. И поскольку, как выразилась Адонайка: «Это слишком просто», она отобрала у меня ёршик и вышвырнула вон, а мне вручила... зубную щётку! И при этом всё время смеялась! После этого Адонайка приготовила на кухне еду, пообедала (а я, естественно, вылизывала этот чёртов дом), выпила пару бокалов вина и свалила в раковину грязные стаканы и тарелки – там и без того уже была порядочная гора. Поскольку я закончила наводить порядок, она провела меня по кухне на пути обратно в мой подвальный закуток. Проходя мимо раковины, полной немытой посуды, она вновь рассмеялась, заметив: «Завтра ты у меня будешь посудомойкой, так что готовься: тебя ждёт куда больше работы, чем сегодня!»
       Сразу же по возвращении в темницу Адонайка удалила мой пояс, чтобы я могла воспользоваться горшком, что я поскорее и проделала. Я догадывалась, что пояс вернётся на место, едва я закончу. Но это оказалось ещё не всё! После того, как я совершила свои нужды, мне приказали лечь на живот возле железной опоры и... обвить её ногами! Я с ужасом поняла, что мне придётся быть прикованной к ней весь остаток вечера (а может быть и ночь). Пока я лежала, Адонайка отстегнула цепь, свела мне ноги вместе за колонной и сцепила большие пальцы ног напальчниками. Цепь на место не вернулась, в ней больше не было нужды: я была прикована к стальной опоре без всяких браслетов.
       – Это надёжно удержит тебя на эту ночку, – сказала Адонайка, склонившись к моей голове.
       Я взглянула на неё, но, как только я это проделала, она поставила босую ногу мне на затылок и вдавила меня лицом в грязь, потом уселась мне на спину и принялась запирать обратно пояс целомудрия у меня на талии. Затем настал черёд анальной пробки – я чувствовала, как она упруго таранит меня в зад, слышала, как Адонайка говорит: «Вот тебе, будешь знать!..» Наконец она перестала тянуть, загнав мне пробку в дырочку по самое не могу, так, что ремешок утонул между моих ягодиц, и защёлкнула замочек. Затем она развернулась, по-прежнему сидя у меня на спине, приподняла мне голову за волосы и спросила, как я довольна своим рабским положением, прибавив, что всё это «...всего лишь игра, не так ли?» и т.д., и т.п., явно наслаждаясь этими вопросами и вообще самим фактом моего заточения. Она говорила, что даже представить себе не может, какой я получила кайф. Говорила, что этак я вообще не захочу на волю, а через денёк-другой – сойду с ума от счастья! А если она меня отпустит, то я буду жалеть о том. А напоследок бросила: «Никуда не уходи! Увидимся завтра». Потом она закрыла дверь и ушла по лестнице наверх.
       Вот сучка, думала я. Это же надо додуматься – приковать меня к этой балке так, что я вынуждена лежать на животе! Я могла только чуть-чуть поворачиваться с боку на бок. Это приводило меня в бешенство, делая моё положение ещё более унизительным. Вдобавок ко всему, я услышала, как шланг надо мною дрогнул, выгнулся – и сверху на меня полилась вода, размывая в кисель земляной пол, где я валялась в жидкой грязи. Я изо всех сил старалась удержать голову и лицо над слоем грязи, но понимала, что рано или поздно опущу её, когда устану и засну. Проклятая Адонайка тоже это знала! И мне пришлось сдаться. (А что ещё мне оставалось делать, поротой ничтожной рабыне, прикованной в темнице?) Я опустила лицо одной щекой в грязь и закрыла глаза. Я была вымотана до предела и заснула, забыв, что завтра воскресенье.
       О наступлении воскресного утра возвестила стоящая в дверях Адонайка, разбудив меня бодрым окриком. «Полагаю, сегодня наша маленькая игра закончится», – сказала она, прибавив, что сегодня днём уходит в рейс. Она отперла манжеты напальчников и освободила мне ноги. Жидкая грязь, в которой я вчера уснула, теперь засохла, покрыв меня спереди серой коркой с головы до пят. Грязь засохла у меня на волосах, и всё, что я могла сделать – это посмотреть на свой портативный душ, потом на подругу, надеясь, что та поймёт мой намёк. «Твоя правда, Накия», – признала она. – «Мы не можем терпеть в чистом доме грязнулю вроде тебя: мы там опять всё запачкаем». Сказавши так, Адонайка подошла ко мне и поволокла меня за волосы в соседнюю комнату, где у нас был технический душ. Она пустила воду и втолкнула меня под горячие струи.
       «Помойся, рабыня!» – распорядилась она. Я заторопилась, поскольку Адонайка меня подгоняла, но могла только тереть одной ногой о другую. Грязь сваливалась с меня пластами. Я начинала новую жизнь, думая, что я скоро опять буду свободна, поскольку Адонайка уходила на работу. Кое-как отмывшись, я какое-то время постояла в одиночестве, обсыхая, потом приступила к работе, которую хозяйка мне поручила. Для начала я прошла на кухню, к раковине, где перемыла всю посуду. Запястья мои всё ещё оставались прикованными к ошейнику. Мне было приказано снова вычистить и без того чистый пол на кухне и в ванной. В этот раз я пользовалась только зубной щеткой, так как Адонайка сказала, что не помнит, куда подевала обычную. После снова были тряпка с распылителем и пылесос. Адонайка сказала, что подумывала заставить меня вымыть и окна тоже, но потом решила, что это верный способ накликать на наши головы неприятности, буде кто-то увидит меня в таком наряде и настучит в полицию. Я поспешно закивала, соглашаясь!
       Наступил полдень. Адонайка надела свою униформу и стала готовиться к отъезду. До того, как меня должны были отправить в темницу, оставалось ещё немного времени. Адонайка отстегнула мои запястья от ошейника, позволив наконец рукам опуститься. Мне разрешили принять ванну и сходить в туалет, после чего пояс и анальная пробка вернулись на место. На сей раз Адонайка сковала мне руки за спиной, прицепив запястья к D-образному кольцу на поясе целомудрия. Меня снова уложили на живот, с ногами, прикованными к колонне. Адонайка сковала меня, как уже делала раньше, использовав мои напальчники.
       «Ну что, Накия, мы клёво позабавились!» – сказала она мне. Я смотрела на неё. – «Теперь я должна идти на работу, и вернусь только в среду, так что ты останешься в своей темнице, как ты и планировала до того, как я столь грубо прервала твою маленькую забаву с бондажом!». Я увидела, как она прошла к часам с ключами, установила стрелку на три часа и повесила их на неё. Я вовсе не хотела провести здесь ещё один день, прежде чем сумею освободиться. Я хотела выйти на свободу немедленно, сейчас же, но не было никакого способа вырваться: я была совершенно беспомощна и не могла даже попросить Адонайку, ибо шарик кляпа всё ещё надёжно затыкал мой рот.
       Однако прежде, чем уехать, она вернулась к часам, посмотрела на меня, поколебалась и сказала: «Хм! Час – это так мало. Оставим-ка мы тебя здесь на более долгий срок», – и она перевела стрелку обратно на два часа! Я затрясла головой, пытаясь выкрикнуть: нет! НЕТ! НЕТ! – но ничего не выходило из моего запечатанного рта. Я корчилась и билась на полу. Адонайка ничего не поняла. А ужас был в том, что два часа на часах означало для меня еще ДВА ДНЯ в темнице! «Теперь пока. Веди себя хорошо, маленькая рабыня», – сказала она, добавив напоследок, что увидится со мной в среду. «Между прочим, я установила твой душ обратно. Пока, рабыня!». После этого дверь за ней закрылась.
       Я лишь опустила голову на пол, слушая стук её каблучков по плиткам пола – от кухни ко входной двери. Мои крики «Ммммффф!» давно прекратились, поскольку и шаги тоже смолкли. Ну ладно. Я опять закованная рабыня в темнице, которой немного помогла поиграть в неволю её подруга Адонайка. Я снова посмотрела на своё отражение в зеркалах и погнала прочь всякие мысли и мечты о своём скором освобождении, видя себя прикованной в позе кабанчика вокруг стальной опоры. Они уже почти исчезли, когда я услышала над головой внезапный толчок, и сверху хлынула холодная вода, орошая меня и пол вокруг. Я лишь опустила лицо в грязь, беспомощная, как кутёнок! Положение было безвыходным. Оставалось только сдаться и терпеть.
       В течение последующих двух дней я обдумывала своё приключение. Ключи наконец упали, и я смогла освободиться. Перво-наперво я сорвала свой чёртов пояс и залезла на горшок – всё ещё скованная и в ошейнике. После этого я сковала себе руки спереди, повалилась на пол, как безумная, и довела себя до самого дикого оргазма, который я когда-либо испытывала в бондаже и неволе! Я терзала и ласкала свою бедную киску – воспаленную, изголодавшуюся, и кончила, наверное, раз пять или шесть, крича и метаясь на грязном полу. Сейчас, при взгляде назад, моё испытание уже не выглядело таким уж плохим, но я твёрдо решила на будущее: такому больше не бывать! Огонь моего распалённого желания, что подтолкнул меня к роли рабыни в темнице, наконец погас. Освободившаяся из своего заточения, я прошла наверх и развалилась на кушетке, обдумывая своё следующее приключение с бондажом и темницей.
       А где-то на задворках моего сознания уже зрел план моей мести коварной Адонайке!
_________________________

(с) Nakia Kesler.
(с) Перевод с английского – (Та Самая) Танука.