Последние люди

Вот бы каждому человеку
поставить такой маленький выключатель.
Чтобы: р-р-раз! – и выключить организм
       в нужный момент,
а потом: р-р-раз! – и включить
       лет через двести.
Глядишь – уже будет новая эпоха,
       новые люди, новое время.
А что, если все люди
       одновременно выключатся?
Что будет с планетой?
Она ведь пропадет
       без людской ласки, заботы!


* * *

Четыре дня никто не мог умереть. Как ни старались жители последнего поселения на Земле (последние десять жителей последнего поселения), ничего у них не выходило…

- Нет! Мы должны умереть в ближайшие три дня! – твердили они на ежечасном собрании около старой накренившейся титановой сосны. – Но как это сделать?
- Кажется, Земля не хочет нас отпускать! Может быть, мы совершаем ошибку, оставляя ее одну?..

Мимо говорящих прополз колорадский жучок, скрипя шарнирами маленьких ножек и поблескивая хромовой полосатой спинкой. Люминесцентный костер поигрывал бликами на лицах последних живых. Собаки на Кладбище Людей включили звуковые файлы в формате ogg, истошно воя механическим голосом на Желтый диск. Вентилятор по мановению невидимого реле включил порыв ветра. Зашуршали проволочки травы и медные пластинки опавших осенних листьев…

Природа жила своей природной жизнью…

Люди не могли больше находиться на Земле, но та их не отпускала. Последний человек, которому удалось избежать постыдного существования на планете, умер четыре дня назад, спрыгнув с Гранитного валуна, искусно высеченного под парашютную вышку. Прыгнул просто без парашюта. Природа пропустила его. То ли она обманулась, не смея даже предположить, что можно прыгнуть с парашютной вышки без парашюта, то ли просто решила отпустить…

А эти десятеро: пятеро особей мужского пола и пятеро противоположного, - никак не могли умереть. Уже четвертый день…

* * *
Инга не могла долго уснуть. Ее мучили кошмары наяву. Включался огромный плазменный экран, на котором крутился один и тот же ролик. Казалось бы, простая реклама питательного батончика «Пинкерс»: все прилично и красиво. Сначала на ладонь девочки сыплются откуда-то стальные арахисовые орешки, поблескивая коричневатой обжаренной корочкой, затем медленно-медленно стекает расплавленная канифоль, дурманя голову ароматом горячей карамели и все это, как по щелчку волшебника, обволакивается черным-черным гуталиновым шоколадом. Потом Девочка с упоением срывает с готового батончика целлофановую обертку и с нескрываемым удовольствием откусывает огромный шмат питательного новоиспеченного продукта. В это время озорной мужской голос произносит затертый динамиками слоган: «Не гальмуй – Пинкерсуй!!!» и все вертится с бешеной скоростью: девочка, гуталиновый шоколад, стальной арахис, голос со слоганом, карамельная канифоль.
Казалось бы – все прилично и красиво, неоднократно виденное в обыденности по каждому из трехсот двадцати телевизионных каналов.
Но Инге все равно не спалось. Она видела страшную явь, ее мучили кошмары!
Пришлось встать с кровати и выйти подышать свежим воздухом, вырабатываемым сотнями атомных турбин, насыщенным всеми необходимыми для жизни компонентами из таблицы Менделеева.
Она брела по поселению между домиков, толкая носком пластиковый камешек, как будто играя с кем-то невидимым в соккер. Жужжали плохо смазанными моторчиками ночные мотыльки, периодически включался вентилятор, мерцали гирлянды диодных звездочек на небе. Невдалеке на фоне темно-синего пространства промелькнул силуэт летучей мыши. Люди и летучие мыши – это все, что осталось от живого на Земле. Сколько было летучих мышей, Инга не знала. Людей осталось всего десять особей. Им нужно было умереть в ближайшие три дня. Может, поэтому Инге и не спалось? Мысли тиранили ее юную головку: зачем? Зачем так жестока Природа с нами? Почему она не хочет нас отпустить? Мы ведь не нужны ей! У нее все есть: от мельчайшего камешка до слонов и динозавров. Все работает исправно и правильно. И будет работать еще не одно тысячелетие: людские руки и умы постарались!
Так брела она в мыслях до окраины поселения, где возвышались Врата. Врата поселения никогда не открывались. Так повелел Закон. И так будет всегда. Но недолго. Три дня. Осталось всего три дня. Надо успеть!
Вдруг около ворот мелькнула чья-то тень…

* * *
Джон решил все проверить. Он с самого рождения был не такой как все. Начнем с того, что рождение у него было не таким, как у всех.
Его мать решилась на незаконное рождение ребенка, свято веря, что таким образом сможет больше любить его, так как остальные семеро ее детей не приносили ей большой радости. Да, она их любила. Да, они ей отвечали взаимностью. Но отношения все-таки смахивали на какой-то четко отлаженный механизм. Вот поэтому мама Джона решила родить ребенка сама, как это делали ее бабушка и прабабушка. Она нашла где-то мини-ди-ви, на котором был заснят весь процесс, начиная от зачатия и заканчивая родами. Такое себе пособие по незаконному рождению. И она решилась. Ее очень тронул этот диск, который она никому не показала и носила всегда с собой во встроенном под правой рукой кармашке.
Она сделала это. Тяжелее всего было уговорить мужа – видного деятеля пластмассовой индустрии – магната по производству зефира и мармелада.
Но после долгих разговоров он сдался, потому что очень по-доброму относился к ней, как впрочем, и должен относиться муж к жене.
И она родила Джона: маленького, сморщенного, рыженького, о чем-то сопящего и мяукающего. Какая это была радость! Какое это было блаженство! Ощущать рядом тепло собственной плоти, свое продолжение, свою кровиночку!
Какая жалость, что многие матери – да, какое там «многие» – все! – не имеют возможности ощутить то, что ощущала она!
Власти хотели забрать ребенка и уничтожить, но отец был Очень влиятельным человеком и дело удалось замять, а ребенка зарегистрировать, как рожденного в какой-то отдаленной лаборатории, чтобы никакая проверка не захотела копаться в дебрях глубинки.
Джону было всего шесть лет, когда родителей не стало. Их переработали на файловую систему для очередного жизненного блока. Они попали под программу переработки, так как обладали недюжинными способностями и талантами. Пришла их очередь проститься и мать Джона вшила ему потайной карман с чем-то твердым и плоским, с наставлением вскрыть и посмотреть, когда ему исполнится совершенное летие и когда Закон разрешит ему иметь семью и детей. Джон пообещал матери.
Но потом, чем ближе подходило совершенное летие, тем жизнь стремилась разрушиться.
Люди осознали необходимость покинуть планету и стали уходить один за другим, то поодиночке, то группами.
То и дело в новостях слышалось: разбился самолет с людьми, на борту было сто шестьдесят живых людей и десять членов экипажа; застрелился из ружья известный рок-музыкант; выпрыгнул из окна; на корабле около берегов А….и утонуло триста человек; маршрутка с людьми на полном ходу врезалась в грузовик – все пассажиры погибли, роботы-водители подлежат восстановлению; на шахте в городе Д….е произошел выброс метана и случился взрыв, от которого погибло….- и так почти каждый день.
Уходили все подряд – и малые, и большие, - уходили, оставляя на Земле только Природу, только Закон.
Вот их осталось всего десять. Десять особей и среди них Джон, у которого через два дня должно случиться совершенное летие, но где Закон, который объявит его семьеспособным? Да и нужен ли?
Все равно все уйдем!
Осталось всего три дня…
Джон не хотел уходить. Что-то ему подсказывало, что он нужен планете, и она его точно не отпустит, даже если он захочет умереть. Но он не хотел умирать!
Джон решил все проверить. Он направился к воротам поселения, за которыми, как говорила ему мама, есть что-то живое, она всегда это чувствовала. Он тоже чувствовал и поэтому решил все проверить.
Возле ворот было темно и страшно. Стрекотали диафрагмы цикад, ухали клаксоны ночных птиц – сычей, шипели клапаны змей, будто травил воздух из пневмосистемы.
Но Джон не боялся. Еще бы – через два дня совершенное летие – ему не пристало бояться ночи!
Он подошел к Вратам и стал искать какие-либо признаки открывания-закрывания, когда сзади раздался явно какой-то не такой шорох. Он был слишком живым для планетной ночи. Кто-то подходил к Вратам со стороны поселения. Джон замер…

* * *

Они увидели друг друга одновременно. Одновременно и навсегда. Увидели, словно впервые, хотя долгие годы жили рядом в одном поселении. Но, видимо, ночь сегодня была особенная для обоих.
Джон смотрел на Ингу. Инга смотрела на Джона. Оба были великолепны в сиянии Желтого блина, тухло зависшего на задрапированном подвесном небе.
Они замерли, восхищаясь каждой секундой охватившего их наслаждения, от простого созерцания друг друга…
Они не знали, как это назвать, не было этому названия, хотя давным-давно, с незапамятных времен, еще те – настоящие люди назвали это Любовью…
 Потом была ночь разговоров, которая тянулась очень вяло и медленно, но для двоих пролетела как один миг.
И вот уже яркий прожектор на телескопическом кране начал всходить в стороне, именуемой по древней привычке Востоком.
И вдруг тишину прорезал радостный вопль!..

* * *

Когда Инга и Джон подбежали к первому дому они увидели горящую кучу и не сразу поняли, что это горит. Только запах горящей плоти толкнул их разум – горели люди. Кто-то из оставшихся людей догадался поймать в ловушку волка, который с отвинченной головой лежал рядом, и спустил из него охлаждающую жидкость. Набралось, судя по всему, около ведра, которое тоже валялось рядом…
Собрали, видимо, всех кого смогли.
Наверное, искали и Джона, и Ингу, но очень торопились, пока Природа не сообразила, что они задумали.
Встав вместе, крепко обнявшись, люди облились и подожгли себя. Крик радости был отсюда…
Немного позже, когда останки остыли, Инга и Джон разобрали их и поняли, что они остались на планете одни. Двое живых, не считая летучих мышей. Двое…
На глаза навернулись слезы. Нет, людей жалко не было. Было жалко, что не дождались их, оставили существовать с Природой, с Законом…

Обнявшись, двое сидели около зеркала озера, внутри которого курсировали по прописанному маршруту электрические рыбки: синие, желтые, зеленые, разноцветные и, конечно, золотые, как в сказке, которую рассказывали им на уроках в младшем классе. Где старик со старухой жили у самого синего моря, когда старик непонятным словом – невод – поймал золотую рыбку, которая выполняла три желания…
Хорошая сказка, добрая… Но слишком старая…
Нынче в моде были совсем другие сказки: про гоблинов, покемонов, чебурашек-нинзя и прочих одушевленных монстров…

Обнявшись, они просидели два дня и одну ночь…

Настало совершенное летие…

Но одновременно настала ночь последней надежды… Ночь, в которую необходимо было уйти, попросту – умереть. Они сделают это вдвоем, обнявшись.
Как именно – они не решили. Им не хотелось ничего решать. Им просто было хорошо вдвоем, и уже становилось наплевать на природу и иже с ней…

Джон вспомнил про потайной карман и решил напоследок посмотреть мамино послание, но посмотреть вместе с Ингой, так как считал ее своей второй половинкой, считал ее своей…

* * *


Когда они досмотрели до конца, они были шокированы…
Они хотели жить!!!

В конце была допись. Совсем маленькая. Всего несколько секунд. Отец Джона снял маму с сыном сразу после родов, когда Мама нежно прижав к себе Малыша смотрела на мир невидящими от счастья глазами…
В этих глазах была вся жизнь, была сама Жизнь, Радость, Любовь…

Они взглянули друг на друга и зародилась новая Жизнь…

Они хотели жить!!!

* * *

 Потом была долгая ночь поисков и терзаний.
Джон с Ингой ковыряли врата чем могли и как могли, пытаясь открыть их.

Врата открылись, казалось, сами собой, когда, уже почти отчаявшись, Он и Она слились в поцелуе Любви – они уже знали, как это называется. Их горячие слезы сбились в один тоненький ручеек и, пробежав по щеке, слезинка, наполненная живым сиянием, упала на какой-то круглый пятак, еле-еле заметно выделялся на поверхности земли возле ворот.
Пятак плавно присел в паз, словно кто-то свыше нажал невидимым пальцем на, только ему известную, кнопку.
Врата начали плавно отворяться…

* * *

То, что предстало глазам двоих, передать на бумаге совсем не просто.
Это был самый настоящий рай.
Голубое-голубое небо, натуральные порхают птицы, стрекозы мельтешат над пахучими цветами. Пред ними открылся совершенно новый мир, словно Землю сотворили заново.
Когда Джон и Инга, впрочем - к чему имена? Когда мужчина и женщина проходили сквозь Врата, их одежда из всяких искусственных тканей типа лавсана или крепдешина просто слезла, растворилась, словно ненужная шелуха.
Они вошли в цветущий мир нагими. Такими, какими родились. И пусть один из них был рожден незаконно – какое теперь это имело значение.
Посредине поляны росло ветвистое замечательное дерево, листва которого так маняще шепталась, шуршала. Зеленая-зеленая листва…

Среди листвы проглядывались ярко-красные налитые соком плоды…

Последние люди, преисполненные счастьем и радостью, шли по направлению к дереву…

Они не могли видеть, как в густой, темно-зеленой траве, с тихим-тихим шорохом, промелькнула зеленоватая, чешуйчатая, извивающаяся спина…
 
Всем любящим и живым людям посвящается…