Встреча

Была ранняя осень 1988 года. Я уже доработал последние дни по контракту, и находился в тревожном ожидании вертолета.

Наверное, каждый, кто хоть раз бывал в полях далеко от цивилизации, помнит как это томительно - ждать борта.

С утра – чистое синее небо. Сопки слабо подернуты чуть желтоватой дымкой и напоминают плюшевых медвежат – это начала желтеть лиственница. Цвет ягеля и буроватого мха издали еще больше подчеркивают этот эффект. От этого небо синеет еще пронзительнее! И в окружении всей этой красоты я тупо жду сеанса связи, чтобы узнать – вылетит ли сегодня к нам вертолет…

Наученный горьким опытом и веря в примету, я уже не собираю с утра вещи в рюкзак, и не сворачиваю спальник, как это бывало раньше. За шесть полевых сезонов работы с вертолетами, мне частенько приходилось делать это напрасно, а потом злиться на себя, распаковывая вещи. Для себя решил – что бы не спугнуть удачу - не буду делать этого заранее. Наоборот, стараюсь изобразить равнодушие: «Вроде тебе и не важно – прилетит он или нет. Вроде ты даже этого вовсе не хочешь.»
Но как это трудно… Мыслями я там, на большой земле.

Наш участок находится в самом северо-западном углу Амурской области, и на границе с Забайкальем. Вертолету из Зеи до нас лететь почти пятьсот километров. Если я узнаю утром, что машина ушла в порт, а днем, что она вернулась без груза, - это значит, что борт прилетит вскоре после сеанса связи, и собраться я успею.

Утренней связью из Зеи сообщили, что Тимур с грузом уехал в порт. Значит, слабая надежда есть. Но только слабая…

В начале этого сезона, забрасываясь на участок, мне приходилось две недели с работягами каждое утро грузить машину и ехать в порт. Только там, у диспетчера, можно узнать, «грешен» ли кто-нибудь из этих девятерых людей, что должны лететь вместе со мной.

Борты - в дефиците. То санрейс, то пожарники делают облет лесов, то другие приоритетные задания. А геология –сегодня по остаточному принципу. А есть еще и Погода! Поэтому даже эти две недели – не рекорд…

Итак, жду сеанса дневной радиосвязи, притворяясь безразличным. Василь Василич – начальник участка сегодня камералит*, поэтому – на базе. Всем своим видом он выражает сочувствие моему ожиданию. Он вполне понимает, как я жду встречи с сыновьями, но подтрунивает на эту тему.

К полудню – я у его балка, и жду связи. Передали – Тимур опять вернулся в город. Значит, борта сегодня не будет. Наступило расслабление. Теперь надо себя чем-то занять. Впереди - куча времени, которое надо заполнить чем-то важным.

Серега Иванов в позапрошлом году на Охоке собирал золотой корень. До туда километров двенадцать. Быстро решаю: часа три – туда, столько же обратно, часа два проведу там. И в запасе остается час-два. В крайнем случае, километра четыре тропы возле базы мне знакомы, и я смогу пройти их даже в полной темноте.

Сообщаю Василичу о своем решении. Он явно не доволен, и не хочет отпускать меня одного. На это, помимо инструкции, есть причины.

К северу от базы недавно видели медвежьи следы. А с месяц назад я сам по рации слушал, как Татьяна Быстрова именно там, в среднем течении Охока, всю ночь жгла костер, а мишка ходил вокруг и пугал оленей. Татьяна шлиховала* (со своим рабочим) Охок и параллельные ему ключи. Для оперативности к ним была прикреплена связка оленей с каюром. Каюр ругался, грозился уйти, боялся за олешек. А Татьяне нужно было доработать ключ во чтобы то ни стало… На утро, после той бессонной ночи они нашли медвежьи задиры на деревьях вокруг лагеря.

Я уговариваю Василича, напирая на то, что со мною пойти некому. Что я уже просто не могу больше сидеть на базе. Он понимает, но все равно осторожничает – для меня сезон окончен, а его ответственность еще осталась… Наконец, мне удается его уговорить, и он скрипя сердцем дает добро на мою авантюру. Я быстро кидаю в рюкзак фотоаппарат, котелок и консервы. Василич выходит меня проводить, и несет мне ракетницу. Мы начинаем препираться. Его аргументы: «так на всякий случай», и «напугаешь если что».
Мой аргумент – табельное оружие. Он смеется. Мое табельное оружие – револьвер системы наган!

С одной стороны - моя гордость: заявки на оружие мы писали еще три года назад, но оружия не было. А этой весной на одном из участков случилась трагедия – медведь задрал на смерть Серёжу Зеленкова. Он был геофизиком, и как часто водится, на пробитом просеке-профиле недалеко от лагеря работал один. После ЧП из ПГО* пришла партия оружия. Отозвали народ с участков и всех вооружили. Мне достался этот наган. А на нем год выпуска - 1913! И его ни разу не использовали! Вороненая сталь. Рукоятка без единой царапинки. Кожаная кобура. Где уж он хранился десятки лет - не знаю, но еще несколько человек в партии тоже получили абсолютно новое оружие.

Я соглашаюсь с Василичем, что мой аргумент медведя скорее раздразнит, чем напугает. Но довод о том, что встреча с мишкой маловероятна, и что придется тащить столько железа скорее всего зря - решает дело. Ракетница остается на базе.
И вот, почти в час дня, я с рюкзаком на плечах выхожу с базы…

В те времена рюкзаки были особые. Очень прочные, тяжелые, брезентовые, с кожаными ремнями и стальными застежками. Единственным слабым местом у них были швы. Будучи пустым такой рюкзак весил, кажется, килограмма два. У меня с таким ходил мой рабочий – Миша Опарев. Мне же «по блату» достался импортный - польский. Большой, легкий красный рюкзак из капроновой ткани, с капроновыми лямками. В нем у меня всегда лежат большой кусок толстого полиэтилена и теплый шерстяной свитер. В свитер я обычно заворачиваю фотоаппарат и телеобъектив к нему. Все вместе, с котелком и консервами, это весит немного - килограмм шесть. Но зато весьма объемно. И это сыграло свою роль в том, что произошло дальше.

Рюкзак за спиной. Наган в кобуре на боку. Я быстрой походкой двигаюсь от базы на северо-восток по широкой долине, по тропе, выбитой ногами людей и вьючных оленей.
День ясный. Высоко в синем небе редкие облака. Солнце заливает ярким светом все пространство вокруг. На склонах сопок вдоль бортов долины - желтеющие лиственницы. Красота!

Впереди возвышается цель моего маршрута - скалистый хребет, где виден ледниковый цирк*. Я знаю по рассказам Сергея, что там есть живописное озеро у подножия скальной стены. Из этого озера и берет свое начало Охок. Среди скал там, наверное, еще сохранились снежники. Но мне их отсюда не видно… По берегам озера, среди курумников*, есть несколько ровных участков. Среди горного разнотравья там растет и золотой корень, по научному, - родиола розовая. Настоянный на водке, он дает отличный тонизирующий эффект. Цирк в верховьях Охока - это пожалуй единственное место на Тас-Юряхе, где удалось найти это растение.

Понимая, что нужно наверстывать упущенное время, я развил весьма приличную скорость. Благо, что отличная, твердая тропа позволяла это делать.

       ***

Я шел уже больше часа, и рельеф изменился. Долина немного сузилась, и тропа спустилась с верхней террасы на нижнюю - ближе к реке. Здесь более влажно, и кочковато. Кочки необычайно высокие – выше колена, поросшие красивым бурым мхом, и огромными кустами голубики. Тропа утонула среди кочек, и, извиваясь, огибает раскидистые кусты голубичника, который растет на вершинах кочек, и так высоко, что скрывает меня по пояс и выше.

Чем дальше вверх вдоль реки, тем больше ягоды. Ягода поспела и соблазнительно синеет на кустах. Я прямо на ходу, огибая кочки, жадно рву ягоды обеими руками, и пригоршнями, по-детски, отравляю себе в рот. Ягоды становится все больше.

Я окончательно сбиваю дыхание. Почти остановившись, медленно двигаюсь по тропе, и жадно ем голубику, сплевывая попавшие в рот листья. Через некоторое время понимаю, что надо сделать выбор: либо идти, либо есть…

Скидываю рюкзак, и присаживаюсь на корточки возле большого куста. Обирая куст за кустом, переползаю, волоча за собой рюкзак. Штаны вскорости намокают на коленях, но я почти не обращаю на это внимания. Ладони от ягоды становятся сначала красными, потом синеют. Я глотаю ягоды почти не разжевывая, а просто давя их во рту.

       ***
Живя весь сезон на каше, лапше и тушенке, всегда мечтаешь о фруктах. Завхоз этим особо не грузится – негде хранить. Изредка с вертолетом до нас доходят посылки от родных, в которых свежие огурцы и помидоры – самый большой для нас деликатес. В такие дни это богатство собирается в одну кучу, на общаг, и готовится салат в самом большом тазу. Для объема туда шинкуется капуста. Все это заправляется растительным маслом, сдабривается укропом из тех же посылок…
Что-нибудь экзотическое, вроде свежих абрикосов попадает совсем «избранным», и, как правило, съедается за один вечер, но уже «в узком кругу».

Поэтому здесь как ребенок, радуешься редким и жидким кустикам дикой малины, случайно встреченным в маршруте. Рвешь засохшие мелкие ягоды и потом долго ковыряешься в зубах, пытаясь избавиться от назойливых косточек.
На пологих вершинах сопок, среди скудной растительности изредка встречается шикша – еще одна северная ягода. Плоды ее глянцевые, черные, мелкие, водянистые, и абсолютно безвкусные. Способны скорее утолить жажду, чем страсть по «сладенькому».

       ***

Некоторое время спустя, немного утолив «ягодный» голод, я успокоился, и стал действовать более методично. Почти не вставая с корточек, передвигался параллельно тропе, стараясь при этом не набрать воды в сапоги. Вода стояла в мочажинах между кочками. Мох продавливался под ногами, и сапоги погружались в воду. Я сохранял равновесие, опираясь коленями о кочки. От этого колени еще больше намокли. Вода пробиралась внутрь сапог. И мне подумалось, что скоро нужно будет выжать портянки.

Голубики было очень много, собирать ее было легко. Я даже решил, что было бы неплохо наполнить ягодой котелок, чтобы вечером повар сварил нам голубичный кисель. Вслед за этими мыслями я, наконец, оторвал глаза от синеющих кустов и поднял взгляд выше. Синева неба над головой сменилась легкой вечерней дымкой, а склоны приобрели чуть красноватый оттенок – солнце спустилось ниже. Отрезвев от такого изменения в окружающем меня пространстве, я машинально взглянул на часы. Четверть пятого!!!

Когда вы по полгода проводите в тайге, то постепенно обретаете привычку часто говорить с собой вслух. Мгновенно прочувствовав остроту ситуации, вскакивая на ноги, я схватил за левую лямку легкий, но объемный рюкзак. Правой рукой, одним движением накинул его на левое плечо. При этом, злясь на себя, я выругался в полный голос. И… оторопел…

В двух метрах от меня из-за кустов голубики вскочил огромный медведь, и развернувшись на сто восемьдесят градусов рванулся вправо от меня в сторону жидкого редколесья под бортом долины.

Первое мгновение я просто оцепенел. А потом мое состояние сменилось восхищением и восторгом. Залитое солнечными лучами открытое пространство, вдали под бортом - редколесье желтеющих чахлых лиственниц. Я видел, как огромная туша, не обращая внимание на кочки, несется стремительными прыжками через широкую заболоченную террасу, подобно глиссеру, понимая в воздух мириады мелких брызг сверкающих на солнце. Мокрый мех блестит. И хорошо видно, как буграми под этим мехом перекатываются мышцы. Сильное тело движется столь стремительно, что медведь преодолевает расстояние в сто пятьдесят метров за десяток секунд, и скрывается за деревцами. Я с досадой вспоминаю о фотоаппарате, но понимаю, что за эти секунды я не то, что сфотографировать - достать из рюкзака камеру не успел бы.

Медведь скрылся. Волна восторга и восхищения сменилась тревожным ощущением миновавшей опасности, я по инерции делаю несколько шагов вперед и останавливаюсь как вкопанный. За мгновения в мозгу прокручиваются десятки услышанных историй о коварстве и непредсказуемости медведей. Я вспоминаю все когда-либо прочитанное о медведях, и судорожно пытаюсь рассуждать о том, как он может теперь действовать. Было бы здорово, если бы он перевалил в соседнюю долину, и я мог бы продолжать свой путь…
Оказавшись в лесу, скрывшись от меня, он скорее остановится. Не будет же он бежать вечно! Тогда он пойдет либо вверх, либо вниз вдоль реки. Значит, куда бы я ни пошел – вперед в верховья Охока, или назад на базу, я имею шанс столкнутся с ним еще раз… И тогда встреча не будет для него такой неожиданной.

Мне подумалось, что если он сейчас не убежал далеко, то он видит меня на открытом пространстве превосходно. Я же совершенно не представляю где он.

Думая обо всем этом, я начинаю ощущать тонкий холодок страха, крадущегося вдоль позвоночника, и постепенно обволакивающего сначала спину, а потом меня всего. Пытаюсь совладать с ним. Но вспоминаю Сережу Зеленкова, вспоминаю, как слушал через треск радиопомех испуганный голос Тани Быстровой. На память приходят самые жуткие развязки всех этих «медвежьих» историй.

Я все-таки принимаю решение двигаться в верховья Охока. Судорожно передвигаю кобуру вперед. Но уже через несколько шагов мне кажется, что этого мало. Я вспоминаю, как стремительно двигался медведь, и понимаю, что моя реакция ему явно проигрывает. Расстегиваю кобуру и заправляю клапан за ремень. Так я смогу быстрее выхватить наган. Стрелять нужно только по глазам. Все остальное абсолютно бесполезно.

Я где-то читал про одного эскимоса, который в стычке с белым медведем умудрился засунуть руку тому в пасть. Медведь рвал и ломал охотника всеми четырьмя лапами. Но тот был неустрашим, и изо всех сил проталкивал руку до тех пор, пока медведь не задохнулся. Я подумал, что можно выстрелить медведю в прямо в пасть…

Со всеми этими мыслями я продолжал двигаться вперед. И, постепенно ускоряя шаг, я смог овладеть собой. Что ж, совсем что ли ему делать нечего, кроме как следить за мной?

Еще полчаса скорой ходьбы. Долина сузилась, русло стало узким, с большим уклоном. По берегам здесь было сухо, и совсем другая растительность. Под защитой уже близкого хребта здесь, в узких южных распадках, нет сильных холодных ветров, и поэтому растет сосновый лес. Деревья высокие, большие, диаметром до полуметра у своего основания. Ровные стволы почти без сучьев в нижней части тянутся вверх, смыкая ветви высоко над головой.

Ручей делает очередной поворот, и я оказываюсь на открытом пространстве со следами стоянки. Жерди, на которых когда-то стояла палатка, кострище. Это лагерь Быстровой.
Где-то здесь вокруг лагеря бродил этот рассерженный чем-то медведь, пугая людей и оленей. Я вспомнил про медвежьи задиры, о которых говорила Татьяна, и, покружив вокруг, легко их обнаружил. Большая сосна, стоящая в стороне от других деревьев. Высоко над землей кора содрана, и хорошо видны глубокие следы когтей. Медведь в , устрашая всех, делал эти отметины, демонстрируя свои размеры. Я подошел вплотную к стволу, и вытянул руки вверх. Как ни старался – я так и не смог дотянуться до медвежьих задир на коре дерева. У меня рост около ста восьмидесяти трех сантиметров. Если вытянуть руки вверх – то это почти два с половиной метра! Только теперь я осознал до конца, с каким огромным зверем мне «посчастливилось» столкнуться, лакомясь с ним ягодой на одной поляне…