Одноэтажная Россия. Глава Четвертая

Неожиданный поворот

Директриса только что «выстегала» физрука и в расстроенных чувствах поправляла прическу.
«Надо же какая оказия! Экий подлец! Новый человек в школе, а он тут устроил, мерзавец. Гнать бы, к чертовой бабушке, да на кого менять? А мальчик, кажется, ничего … надо внимательней присмотреться к нему». Директриса посмотрела на себя в небольшое зеркальце, еще раз поправила волосы, рассматривая свое холеное лицо, и тут она заметила, что тонкая морщинка на шее, кажется, стала еще больше. «Какая мерзость! Словно змея на шее… и надо же…именно сейчас!», - Хватова резко швырнула зеркальце на стол и задумалась. Мария Федоровна Хватова уже несколько лет была одинока. Муж умер, после страшного запоя,перед смертью оставив записку, которую Хватова вовремя успела спрятать. Детей у них не случилось. Но, кажется, она была этому только рада. Муж при жизни часто просил ее о детях, но она всегда отвечал отказом. «Глупости все это. Дети будут мешать моей карьере. Мне нужно учиться и совершенствоваться. Как ты представляешь себе это с детьми?», - осекала она мужа. В то время она училась в партийной школе и перспективы были весьма радужные. Но все рухнуло в одночасье. После окончания партшколы Хватову направили в Опарыши. Официальная формулировка была стандартная: «Для развития народного образования». В коридорах же шептались, что руку к этому назначению приложила жена ректора, с которым, якобы, у Хватовой был бурный, но недолгий роман. Благо жена ректора трудилась здесь же, в институте, и добрые люди вовремя информировали оскорбленную супругу. С того времени, у Хватовой залегло на душе что-то неприятное, что она не могла объяснить даже себе. Но окружающие заметили, что она стала раздраженнее, жестче и замкнутее. Похвала из ее уст была сродни золотой медали в беге марафонцев. Правда, характер Хватовой никак не сказывался на работе. Школа, через несколько лет после ее приезда, была в полном порядке. Дисциплина как в армии, а сотрудники, словно солдаты на рейде. Школьники за глаза дразнили директрису «Горгоной», но в официальном общении боялись Хватову жутко, до дрожи в коленках. Учителя также находились в постоянном страхе перед магической властью директрисы. Инакомыслия Мария Федоровна Хватова не терпела.

*******

Дима Веточкин шагал рядом с физруком Василием Леонтьевичем по сельской гравийной дороге. Физрук в качестве повинности за свой проступок должен был провести молодого учителя к дому, в котором Веточкину предстояло прожить неопределенное время. Дима старался быть любезным. Ему было жаль физрука.
 - Василий Леонтьевич, как же так вышло, что вы в рабочее время…?
 - Эх, Дима, Дима, не понять тебе духовных терзаний моих. Ведь я бы мог чемпионом быть, а вот, как видишь, в Опарышах…, - Силантьев задумался, а потом продолжил. – Я ведь Дима смотрю телевизор порой, а у меня сердце кровью обливается. Эх, думаю, едриткин корень, меня бы на ту арену, по которой наши скачут, уж я бы им…, эх, Дима, да и что говорить, валенок через печку, - физрук горько вздохнул и замолчал.
 - Да вы что, Василий Леонтьевич, расстроились что ли? Со всяким бывает, - неловко ввернул Веточкин.
 - Да вон и дом твой, Дима. Я тудыть не пойду, а ты как зайдешь, покрестись сразу тремя перстами, да и скажи: «Чур, меня, чур, от дурного глазу, и от всякой нечисти». Ну, давай, Дима, давай, сынок!
Веточкин остановился напротив крепкого дома и удивленно посмотрел на искренне расстроенного непонятно чем физрука.
 - Вы что, шутите, Василий Леонтьевич?
 - Да уж, какие тут шутки, Дима, ладно, иди уж, все равно придется. Там баба Тая тебя встретит, - Силантьев, завидев, что занавески на окнах в доме шевельнулись, энергично развернулся и почти бегом рванул прочь.
Веточкин осмотрел дом. Он показался ему каким-то мрачным, и даже безлюдным. Дима поднял свой фибровый чемодан и направился к калитке, а через нее к двери. Подойдя, постучал. Никто не открывал. Он постучал еще раз. Раздались шаги. Затем послышался молодой приятный женский голос.
 - Кто там?
 - Я Дмитрий Веточкин. Учитель. Меня направили к вам для проживания, - Дима привычно волновался при встрече с новыми людьми.
Дверь скрипнула и в дверном проеме показалась древняя старуха. Волосы ее были растрепанны, а на сморщенном подбородке красовалась бородавка.
- Ну, здоровенько живешь, Дмитрий Николаевич. Проходи, мил человек, будем жить, как получится, - голос старухи скрипел, как несмазанные петли. «Вот тебе раз. Откуда она знает мое отчество? И что у нее с голосом? Да как же я мог забыть?! Ведь это деревня. Здесь слухи разносятся быстрее, чем стрижи», - успокаивал себя Веточкин. Он шагнул в черный коридор дома.