Между Черчиллем и хоббитом

/из цикла Выдуманная Англия/

Казалось бы, ну что может быть общего между хоббитом Бильбо Бэггинсом и Уинстоном Черчиллем, кроме завидного долголетия, пристрастия обоих к курению и привычки хорошо поесть, а, следовательно, склонности к полноте? А также кроме причастности к спасению мира от зла, и то, что оба – прочно и давно (и в один и тот же исторический период) заняли почетное место в пантеоне современной английской мифологии? Правда, этого уже немало. Но даже тот факт, что оба наших героя сумели вызволить себя и друзей из плена, не делает обе фигуры равновеликими и не объясняет повода для сравнения. Если на то пошло, то Фродо Бэггинс, сыграл в истории своего мира куда большую роль, чем его дядя Бильбо.

Правда, в своих мемуарах Черчилль как-то признался, что сидя с Рузвельтом и Сталиным на тегеранской конференции, - когда до победы во Второй мировой войне было еще далеко, но правители уже задумывались о послевоенном устройстве мира, - у него мелькнула мысль, довольно «хоббитская» по своему настрою, как сказали бы мы, что: «рядом с медведем Сталиным, уже замахнувшимся лапами на Европу, и рядом с Рузвельтом, этим неукротимым в своей энергии буйволом, я (т.е. Черчилль) похож на маленького ослика, у которого единственная идея в голове – поскорее очутиться дома». Было бы опрометчиво усмотреть в английском премьере «слабака». На протяжении жизни мистер Черчилль неоднократно отстаивал свои принципы, даже в годы забвения и провалов. И в этот момент его устами вещал отнюдь не слабак, а самый настоящий хоббит – трезвомыслящий сквайр, не лишенный самоиронии, но бесконечно усталый из-за взваленной на себя миссии, и бесконечно любящий свой край. Ведь в тот момент, помимо ларингита, Уинстона Черчилля мучил вопрос о дальнейшем существовании Британской империи. А ход мировой истории шел в том направлении, что мир после победы над злом, в особенности британский мир, уже никогда не будет прежним. И очень может быть, что невесёлые размышления Черчилля оказались созвучны рассуждениям Толкиена о судьбе Средиземья и Хоббитании после войны за кольцо.


Уже сам облик Уинстона Черчилля, - облик зрелого политика и полноватого лысеющего господина в черном костюме с бабочкой, и с неизменной сигарой в зубах, - так знакомый нам по фото и кинохронике, - говорит, что в число политиков-вершителей судеб мира он попал как бы из другого времени. Скорее всего, из «честертоновского» - так как баламут, выпивоха и толстяк Честертон родился в один год с Черчиллем. Внешне английский премьер больше походил на оксфордского профессора или стряпчего с Пэлл-Мэлл, чем на остальных лидеров эпохи: суховатого Сталина, вечно «закованного в броню» полувоенного френча. Статного, белозубого и широкоплечего Рузвельта (о том, что он прикован к инвалидному креслу, американские избиратели не знали до самой смерти президента). Двухметрового генерала де Голля. И словно высеченного из мрамора Бенито Муссолини. И уж тем более на Гитлера, обожавшего форму, и только, кажется, однажды показавшегося перед кинокамерой в вечернем фраке.

Главное, что во внешности и манере держаться отличало Черчилля от «коллег», - как союзников, так и врагов, - это то, что ему не было надобности всё время «нравится публике» (хотя позировать он любил), ибо не был ни диктатором, ни всеобще избранным президентом, а, как и Бильбо Бэггинс, происходил из знатной семьи, т.е. был аристократом. Конечно, многие представители его класса в Англии были порядочными снобами со слегка ограниченным кругозором (вроде мистера Вустера из рассказов Вудхауза). Но на то Уинстон Черчилль и был Уинстоном Черчиллем, чтобы отличаться и от них, - чем снова подтверждает сравнение с хоббитом Бэггинсом, выделявшимся среди соплеменников широтой взглядов и любопытством. И, наконец, в том, что под финал жизни за свой вклад в историю мистер Черчилль получил нобелевскую премию по литературе, а не премию мира, как он того желал и надеялся, делает его, можно сказать, «хоббитом поневоле», ибо и Бильбо Бэггинса за «исторические подвиги» судьба наградила литературным признанием.

Ко всему можно добавить, что устные речи Черчилля пользовались успехом уже в начале его карьеры, и, надо заметить, немало ей помогли. А меткие, ядовито-саркастические и самоироничные реплики, слетавшие с его языка, тут же становились крылатыми, совсем как афоризмы Оскара Уайльда или Бернарда Шоу.

Если бы у хоббитов был парламент, господин Бильбо Бэггинс наверняка сделал бы политическую карьеру, впрочем, ораторский дар хоббита на днях рождения тоже не пропадал зря. Когда Бильбо стукнуло 105 лет, окружающие начали поговаривать, что дело не чисто, хотя и не догадывались, что причиной «особой сохранности» хоббита было волшебное кольцо. Когда Уинстону Черчиллю перевалило за девяностно, он продолжал выкуривать одну сигару в день и выпивать бутылку коньяка, - и об этом знали все. Сомнительно, что эти «вредные привычки» способствовали завидному долголетию Черчилля, скорее всего, просто какое-то волшебство.


Но главное волшебство не в этом, а в том, что если сложить Уинстона Черчилля с хоббитом, то получится Евгений Леонов – достаточно сравнить портреты: русский актер как-то неспроста одновременно похож на английского премьер-министра и на хоббита. Будто величавость политика щедро разбавлена и смягчена хоббитским добродушием, отчего овал лица, нос, губы, носовые складки артиста вроде бы и те же, что у Черчилля, но только как бы «по мотивам», немного не всерьёз. Очень по-хоббитцки, знаете ли.