Джейн Остин. Джек и Алиса пер. с англ

Джейн Остин
ДЖЕК И АЛИСА
Роман

Фрэнсису Уильяму Остину, эсквайру,
гардемарину на борту Его Величества судна "Неколебимый"
почтительно посвящает этот роман
его покорный смиренный слуга – автор.

Глава первая

Однажды, давным-давно, мистеру Джонсону было около 53 лет; год спустя ему исполнилось 54, и это привело его в такой восторг, что следующий день рожденья он решил отметить, устроив бал-маскарад для своих детей и друзей. Таким образом, в день, когда он достиг 55-го года от рождения, всем его соседям были разосланы пригласительные билеты для этой цели. На самом деле в той части света знакомство его не было очень многочисленным, поскольку состояло только из леди Вильямс, мистера и миссис Джонс, Чарльза Адамса и трех мисс Симпсон, которые населяли окрестности Пэммидидла и составили бал-маскарад.
Прежде чем я продолжу повествование об этом вечере, следует описать моему читателю облик и характеры представленной ему компании.
Мистер и миссис Джонс, оба высокие и страстные, в остальных отношениях были сдержанными, благонравными людьми. Чарльз Адамс был любезным, образованным и очаровательным молодым человеком, с красотой столь ослепительной, что никто кроме орлов не мог взирать на его лицо.
Старшая мисс Симпсон имела приятную внешность, манеры и нрав; безграничные амбиции были ее единственным недостатком. Вторая из сестер – Сьюки – была завистливой, злокозненной и злобной, а по внешности – низенькой, толстой и неприятной. Сесилия (самая младшая) обладала совершенной красотой, но была слишком жеманной, чтобы нравиться.
В лице леди Вильямс соединились все добродетели. Она была вдовой с прекрасным наследством и остатками прекрасной внешности. Хотя и благожелательна и чистосердечна, она была великодушна и искренна; хотя и благочестива и добра, она была религиозна и любезна, хотя и элегантна и приятна, она была изысканна и занимательна.
Джонсоны были семьей, объединенной любовью, и будучи несколько привержены бутылке и игре в кости, обладали, однако, многими добрыми качествами.
Таким было общество, собравшееся в элегантной гостиной Джонсон-Корта; среди гостей самой примечательной из женских масок явился прекрасный облик Султанши. Что касается мужских, то маска, представляющая Солнце, заслужила всеобщее восхищение. Лучи, испускаемые его глазами, были подобны лучам этого преславного светила, хотя и бесконечно их превосходили. Столь сильны были они, что никто не отваживался подходить к нему ближе, чем на полмили; вследствие этого лучшая часть гостиной оказалось в полном его распоряжении, поскольку ее размеры не достигали трех четвертей мили в длину и полумили в ширину. Сей джентльмен, обнаружив, наконец, что сила его лучей весьма неудобна для собрания, ибо вынуждает всех толпиться в одном углу комнаты, полуприкрыл свои глаза, посредством чего гости обнаружили, что это Чарльз Адамс в своем обычном зеленом костюме, без всякой маски.
Когда все немного справились с изумлением, общее внимание привлекли два домино, выступавшие с чудовищной страстностью; оба они казались высокими, но в остальных отношениях обладающими многими добрыми качествами. "Это, – заметил проницательный Чарльз, – это мистер и миссис Джонс," – так оно на самом деле и было.
Никто не мог вообразить, кто же был Султаншей! По крайней мере, до тех пор, пока слова, с которыми она обратилась к красавице Флоре, возлежащей в деланной позе на софе: "О Сесилия, хотела бы я в действительности быть тем, что представляю," – не обнаружили для безошибочного ума Чарльза, что это – элегантная, но амбициозная Кэролайн Симпсон; о той же, к кому она обратилась, он верно заключил, что это ее прекрасная, но жеманная сестра Сесилия.
Все общество теперь подошло к игорному столу, где сидели три домино (каждое с бутылкой в руке), увлеченные игрой; но леди в образе Добродетели ускользнула торопливой поступью от этой шокирующей сцены, в то время как низенькая толстая женщина, представляющая Зависть, поочередно сидела против каждого из трех игроков. Чарльз Адамс был блистателен, как всегда; он вскоре открыл, что компания за игрой состояла из трех Джонсонов, Завистью была Сьюки Симпсон, а Добродетелью – леди Вильямс.
Затем все маски были сняты, и общество удалилось в другую комнату, чтобы принять участие в элегантных и хорошо устроенных увеселениях, после которых, когда бутылка довольно быстро была пущена по кругу тремя Джонсонами, все собрание (не исключая даже Добродетели) было отправлено домой мертвецки пьяным.

Глава вторая

На целых три месяца бал-маскарад снабдил пищей для разговоров жителей Пэммидидла; но ни об одном из участников его так не распространялись, как о Чарльзе Адамсе. Оригинальность его внешнего вида, лучи, испускаемые глазами, проницательность его ума и весь tout ensemble его облика покорил сердца столь многих леди, что из шести присутствовавших на маскараде только пять вернулись, не будучи завоеваны им. Алиса Джонсон была той несчастной шестой, чье сердце не смогло противостоять силе его очарования. Но поскольку моим читателям может показаться странным, что такие достоинства и превосходства, коими он обладал, покорили только ее, необходимо сообщить им, что мисс Симпсон были защищены от его власти своими амбициями, завистью и самолюбием.
Все желания Кэролайн были устремлены к обретению титулованного мужа; в то время как в Сьюки превосходящие ее достоинства могли вызвать зависть, но не любовь, а Сесилия была слишком нежно привязана к себе самой, чтобы кто-нибудь другой был ей приятен. Что касается леди Вильямс и миссис Джонсон, то первая из них была слишком разумна, чтобы влюбиться в человека, настолько младше ее, а последняя, хотя и очень высокая и страстная, слишком любила своего мужа, чтобы помыслить о подобной вещи.
И все же, несмотря на всевозможные усилия мисс Джонсон обнаружить с его стороны хоть какую-нибудь склонность к ней, холодное и равнодушное сердце Чарльза Адамса, по всей видимости, сохраняло свою природную свободу; вежливый со всеми, но никого не отличающий, он оставался по-прежнему восхитительным, выразительным, но бесчувственным Чарльзом Адамсом.
Однажды вечером Алиса, несколько разгоряченная вином (не такое уж необычное обстоятельство), решила искать облегчения для своей расстроенной головы и измученного любовью сердца в беседе с разумной леди Вильямс.
Она обнаружила ее милость дома, что было обстоятельством самым обычным, ибо та не любила выходить и, подобно сэру Чарльзу Грандисону, полагала неприемлемым сказываться отсутствующей, взирая на этот модный обычай спроваживания нежелательных посетителей, как на зло, едва ли не худшее двоемужества.
Несмотря на выпитое вино, бедная Алиса необыкновенно упала духом; она не могла думать ни о чем, кроме Чарльза Адамса, она не могла говорить ни о чем, кроме него, и кратко сказать, изъяснялась так открыто, что леди Вильямс вскоре узнала о ее безответной любви к нему, каковое обстоятельство возбудило сожаление и сострадание столь сильное, что та обратилась к ней следующим образом:
– Я сознаю слишком ясно, моя дорогая мисс Джонсон, что ваше сердце оказалось неспособно противостоять пленительным чарам этого молодого человека, и мне искренне жаль вас. Это ваша первая любовь?
– Да.
– Еще более печалюсь я об этом; я и сама – печальный пример невзгод, обычно сопровождающих первую любовь, и я решилась в будущем избегать подобного несчастья. Хотела бы я, чтобы и вам было еще не поздно поступить подобным же образом; и если возможно, моя дорогая девочка, попытайтесь сохранить себя от столь великой опасности. Вторая привязанность редко сопровождается какими-либо серьезными последствиями; так что против нее мне нечего сказать. Сохраните себя от первой любви, и вам не будет нужды страшиться второй.
– Вы упомянули, мадам, что и сами пострадали от того несчастья, которого вы, по доброте своей, пожелали мне избегнуть. Не благоволите ли вы поведать мне историю вашей жизни и приключений?
– Охотно, моя милая.

Глава третья

– Мой отец был джентльменом со значительным состоянием в Беркшире; причем я и еще несколько человек были его единственными детьми. Мне было всего шесть лет, когда я имела несчастье потерять свою мать, и поскольку я была в то время юной и хрупкой, отец, вместо того, чтобы послать меня в школу, нашел умелую гувернантку, дабы руководить моим домашним образованием. Братья были помещены в школы, подходящие им по возрасту, а сестры, будучи младше меня, оставались пока на попечении своей няни.
Мисс Диккинс была превосходной гувернанткой. Она наставляла меня на путях Добродетели; под ее руководством я каждодневно становилась все более прекрасной, и к сему времени могла бы, возможно, уже приблизиться к совершенству, если бы достойная Наставница не была отторгнута от моих рук прежде, чем я достигла семнадцати лет. Мне никогда не забыть ее последних слов. "Моя дорогая Китти, – сказала она, – покойной ночи". Больше я никогда ее не видела, – продолжала леди Вильямс, отирая глаза, – она сбежала с дворецким той же ночью.
На следующий год я была приглашена дальней родственницей моего отца провести вместе с ней зиму в Лондоне. Миссис Уоткинс была леди светской, с состоянием и связями; ее почитали миловидной женщиной, но я, со своей стороны, никогда не считала ее очень красивой. У нее был слишком высокий лоб, ее глаза были слишком малы, и она была слишком румяной.
– Как это может быть? – прервала ее мисс Джонсон, краснея от гнева. – Неужели вы полагаете, что кто-то может быть слишком румяным?
– Разумеется; и я скажу вам, почему, моя дорогая Алиса; когда оттенок лица приобретает слишком большую доли красноты, это, по моему мнению, придает ему слишком красный вид.
– Но может ли лицо, моя госпожа, иметь слишком красный вид?
– Конечно же, моя дорогая мисс Джонсон, и я скажу вам, каким образом. Когда лицо имеет слишком красный вид, то это не столь служит к его выгоде, как если бы оно было бледнее.
– Прошу, мэм, продолжите вашу повесть.
– Так вот, как я уже говорила, я была приглашена этой леди провести несколько недель с ней в Лондоне. Многие джентльмены считали ее красивой, но по моему мнению, лоб ее был слишком высок, глаза слишком малы, и она была слишком румяной.
– В этом, мадам, как я уже говорила, ваша милость, должно быть, ошибается. Миссис Уоткинс не могла быть слишком румяной, поскольку и никто не может быть таковым.
– Простите меня, моя милая, если в этой детали я с вами не соглашусь. Позвольте мне выразиться ясно; мое представление на этот счет таково. Когда доля красного оттенка на щеках женщины слишком велика, то она должна быть слишком румяной.
– Но, мадам, я отрицаю, что это возможно для кого бы то ни было – иметь слишком большую долю оттенка красного на своих щеках.
– Как моя милая, даже если эти щеки слишком румяны?
Тут мисс Джонсон совершенно потеряла терпение, возможно, тем более, что леди Вильямс по-прежнему оставалась такой непоколебимо хладнокровной. Однако следует помнить, что ее милость в одном отношении имела огромное преимущество перед Алисой; я имею в виду, что она была трезвой, ибо разгоряченная от вина и возбужденная страстью, она очень мало была бы способна управлять своим нравом.
С течением времени спор стал столь горячим со стороны Алисы, что "от слов она почти дошла до тумаков", когда, к счастью, вошел мистер Джонсон, и с некоторым трудом оторвал ее от леди Вильямс, миссис Уоткинс и красных щек последней.

Глава четвертая

Возможно, мои читатели полагают, что после подобной стычки никакой близости уже не могло быть между Джонсонами и леди Вильямс, но тут они ошибаются; ибо ее милость была слишком разумна, чтобы гневаться на поведение, которое, как она не могла не сознавать, было следствием опьянения, а Алиса слишком искренне уважала леди Вильямс, и имела слишком большое пристрастие к своему кларету, чтобы не пойти на любые возможные уступки.
Через несколько дней после примирения леди Вильямс навестила мисс Джонсон, чтобы предложить ей прогуляться в Лимонной роще, простиравшейся от свинарника ее милости до лошадиного пруда Чарльза Адамса. Алиса слишком глубоко восприняла доброту леди Вильямс, предложившей эту прогулку, и слишком радовалась перспективе увидеть в конце ее лошадиный пруд Чарльза, чтобы не принять предложение с видимым восторгом. Стоило им немного пройтись, как она была пробуждена от размышлений об ожидающем ее счастье голосом леди Вильямс.
– До сих пор я удерживалась, моя дорогая Алиса, от продолжения повествования о моей жизни по причине нежелания приводить вам на память сцену, которую (поскольку она навлекает на вас скорее позор, чем похвалу) лучше было бы забыть, нежели припоминать.
Алиса уже покраснела и начала было говорить, когда, почувствовав ее неудовольствие, ее милость продолжала так:
– Боюсь, моя дорогая девочка, что я задела вас только что произнесенными словами; но уверяю, я не имела в виду огорчить вас воспоминаниями о том, чему теперь уже не поможешь; рассматривая все в целом, не думаю, что вы заслуживаете такого же упрека, как многие другие люди; ибо находящиеся под влиянием спиртного не отвечают за то, что они могли сделать.
– Мадам, это невозможно терпеть; я настаиваю...
– Моя дорогая девочка, не беспокойтесь по этому поводу; уверяю вас, я совершенно простила все, относящееся к тому случаю; на самом деле я и тогда не сердилась, видя все это время, что вы почти мертвецки пьяны. Я знаю, что вы не могли не говорить всех этих странных вещей. Но я вижу, что огорчаю вас; посему я сменю предмет беседы и желаю никогда более не упоминать о прошлом; помните, все прощено – теперь я продолжу мою повесть; но я настаиваю на том, чтобы не описывать вам миссис Уоткинс; это только оживило бы прежнее, а поскольку вы никогда ее не видели, то вам нет никакого дела, если даже ее лоб был слишком высоким, глаза были слишком маленькими, и если она была слишком румяной.
– Опять! Леди Вильямс, это уж слишком...
Бедная Алиса была так раздражена возобновлением старой истории, что не знаю, каковы могли бы быть последствия, если бы их вниманием не завладел другой предмет. Прекрасная молодая женщина, лежащая, судя по всему, в великих муках под лимонным деревом, была объектом слишком интересным, чтобы остаться незамеченной. Позабыв свой спор, обе с сострадательной нежностью приблизились и обратились к ней со следующими словами:
– Прекрасная Нимфа, кажется, вы страдаете от какого-то несчастья, которое мы были бы рады облегчить, если вы сообщите нам, каково оно. Не соблаговолите ли вы поведать нам о своей жизни и приключениях?
– Охотно, милые леди, если вы будете столь добры, чтобы усесться. – Они заняли свои места, и она начала таким образом.

Глава пятая

– Я родилась в Северном Уэльсе, и мой отец – один из главнейших портных в тех краях. Имея многочисленную семью, он легко согласился с сестрой моей матери, которая была вдовой с хорошим положением и держала в соседнем селении пивную, чтобы она взяла меня к себе и воспитала на свой счет. Соответственно с этим, я прожила с ней последние восемь лет моей жизни, в течение какового срока она обеспечивала меня первоклассными наставниками, которые учили меня всему, что подобает моему полу и положению. Под их руководством я изучила танцы, музыку, рисование и различные языки, так что стала более образованной, нежели любая другая дочь портного в Уэльсе. Не было на свете создания счастливее меня, пока за последние полгода – но я должна была прежде сообщить вам, что главное поместье в нашей округе принадлежит Чарльзу Адамсу, владельцу кирпичного дома, который вы видите вон там.
– Чарльзу Адамсу! – воскликнула изумленная Алиса, – вы знакомы с Чарльзом Адамсом?
– К моему сожалению, да. Он приехал с полгода назад, чтобы собрать арендную плату в поместье, о котором я уже упоминала. Тогда я увидела его впервые; так как вы, мэм, кажется, с ним знакомы, то мне нет нужды описывать, как он очарователен. Я не могла устоять перед его притягательностью...
– Ах! Кто мог бы? – сказала Алиса с глубоким вздохом.
– Моя тетя, будучи в ближайших отношениях с его кухаркой, решилась, по моей просьбе, попытаться узнать посредством своей подруги, есть ли какой-нибудь шанс, что он ответит мне взаимностью. Для этой цели она однажды вечером отправилась пить чай с миссис Сьюзен, которая в ходе беседы заговорила о своем прекрасном месте и о прекрасном своем хозяине; в ответ на это моя тетя начала с необыкновенной ловкостью выкачивать из нее сведения, и очень скоро Сьюзен призналась, что не думает, будто ее хозяин когда-нибудь женится, "ибо (сказала она) он часто-часто заявлял мне, что его жена, кто бы она ни была, должна обладать Юностью, Красотой, Благородством рождения, Умом, Добродетелью и Деньгами. Много раз (продолжала она) я пыталась отговорить его от этого решения и убедить в невозможности для него встретить такую леди; но мои доводы не произвели никакого впечатления, и он остается так же тверд в своей решимости, как и прежде." Вы можете вообразить, дорогие леди, мое горе, когда я услышала об этом; ибо я боялась, что хотя и обладаю Юностью, Красотой, Умом и Добродетелью, хотя и являюсь вероятной наследницей дома и предприятия моей тети, он может посчитать меня не имеющей должного происхождения, и потому недостойной его руки.
Несмотря на это, я решилась предпринять смелую попытку, и написала ему весьма любезное письмо, с великой нежностью предлагая ему свою руку и сердце. В ответ я получила гневный и высокомерный отказ, но думая, что он может быть следствием, скорее, его скромности, нежели чего другого, я вновь настаивала на своем предмете. Однако он более не отвечал на мои письма и очень скоро покинул наши края. Как только я услышала о его отъезде, я написала ему сюда, сообщая, что вскоре окажу себе честь навестить его в Пэммидидле, на каковое письмо я не получила ответа; итак, сочтя молчание за знак согласия, я покинула Уэльс, не сказавшись своей тете, и нынешним утром прибыла сюда после утомительного путешествия. В ответ на расспросы о его доме, я была направлена сквозь этот лес к зданию, которое вы видите. С сердцем, переполненным восторгом ожидаемого счастья лицезрения его, я вошла в лес и, дойдя на моем пути до сего места, оказалась внезапно схваченной за ногу, а исследовав причину, обнаружила, что попала в один из стальных капканов, столь обычных на землях джентльменов.
– Ах! – воскликнула леди Вильямс, – какое счастье, что мы встретили вас; ведь иначе и мы могли бы разделить подобное несчастье...
– Поистине, счастье для вас, леди, что я пришла сюда чуть раньше вас. Я кричала, как вы легко можете вообразить, пока леса не отозвались эхом и пока один из слуг бесчеловечного негодяя не пришел мне на помощь и не освободил от ужасного заточения, но не прежде чем одна из моих ног совершенно сломалась.

Глава шестая

Это печальное повествование заставило глаза леди Вильямс источить слезы, а Алиса не могла удержаться от восклицания:
– О! жестокий Чарльз, уязвивший сердца и ноги всего, что поистине прекрасно!
Тут вмешалась леди Вильямс и заметила, что нога юной леди должна быть без дальнейших отлагательств приведена в порядок. Итак, исследовав перелом, она немедленно приступила к операции и произвела ее с великим искусством, тем более удивительным, что никогда прежде не делала ничего подобного. Затем Люси поднялась с земли и, обнаружив, что может ходить с величайшей легкостью, последовала вместе с ними к дому леди Вильямс по настоятельной просьбе ее милости.
Совершенная фигура, прекрасное лицо и элегантные манеры Люси так быстро завоевали привязанность Алисы, что при расставании, которое наступило только после ужина, она заверила ее, что кроме отца, брата, дяди, тети, кузенов и других родственников, леди Вильямс, Чарльза Адамса и еще нескольких дюжин самых близких друзей, она любит ее более почти всякого человека в мире.
Такое лестное заверение в ее расположении справедливо доставило бы большое удовольствие Люси, если бы она не видела ясно, что любезная Алиса слишком щедро воспользовалась кларетом леди Вильямс.
Ее милость (она отличалась великой проницательностью) прочла на выразительном лице Люси ее мысли по этому поводу, и как только мисс Джонсон их покинула, высказалась следующим образом:
– Когда вы ближе познакомитесь с моей Алисой, вы не удивитесь, Люси, заметив, что драгоценное создание несколько излишне выпивает; ибо подобные вещи случаются каждый день. Она обладает многими редкими и очаровательными свойствами, но трезвость не является одной из них. Вся их семья – поистине, печальная компания пьяниц. С прискорбием должна я также заметить, что я никогда не знала таких прожженных игроков, как они, а особенно Алиса. Но она очаровательная девушка. Полагаю, не из самых легких характеров; по правде говоря, я видела ее в такой ярости! Однако она – милейшая молодая женщина. Я уверена, что вам она понравится. Едва ли я знаю кого-нибудь столь же приятного. – О! если бы вы только видели ее в тот недавний вечер! В каком она была неистовстве! Да еще из-за такого пустяка! Она, действительно, самая милая девушка! Я всегда буду любить ее!
– Кажется, судя по словам вашей милости, она обладает многими добрыми свойствами, – заметила Люси.
– О! тысячей, – ответила леди Вильямс, – хоть я весьма пристрастна к ней, и в своей привязанности, возможно, слепа к ее настоящим недостаткам.

Глава седьмая

Следующее утро привело трех мисс Симпсон с визитом к леди Вильямс, которая приняла их с необыкновенной любезностью и представила им Люси, каковая так пришлась по нраву старшей из сестер, что на прощанье та заявила, что единственная ее амбиция состоит в желании на следующее утро улучить Люси в спутницы себе на пути в Бат, куда они собираются на несколько недель.
– Люси, – сказала леди Вильямс, – совершенно располагает собой, и если предпочтет принять столь любезное приглашение, надеюсь, не станет колебаться из соображений деликатности касательно меня. Поистине я не знаю, как смогу расстаться с нею. Она никогда не была в Бате, и думаю, это было бы для нее самая приятное путешествие. Скажите, душечка, – продолжала она, обратившись к Люси, – как вы посмотрите на то, чтобы отправиться с этими леди? Без вас я буду несчастна – для вас это была бы самая прекрасная поездка – надеюсь, вы поедете; если да, уверена, что это будет смертью для меня – умоляю, послушайте моего совета...
Люси просила позволения отклонить честь сопутствовать им, присоединяя многие выражения благодарности за крайнюю любезность мисс Симпсон, пригласившей ее. Мисс Симпсон была весьма огорчена ее отказом. Леди Вильямс настаивала на том, чтобы она отправилась – заявляла, что никогда не простит, елси она не поедет, и никогда не переживет, если поедет, и короче говоря, прибегла к столь убедительным доводам, что в конце концов было решено, что Люси отправится вместе с ними. Мисс Симпсон заехали за ней в десять утра на следующее утро, и вскоре леди Вильямс имела удовольствие получить от своей юной подруги приятное известие об их благополучном прибытии в Бат.
Быть может, будет правильно теперь обратиться к Герою нашей повести, брату Алисы, о котором, полагаю, я едва ли имела повод говорить прежде, что отчасти, возможно, объясняется его несчастной склонностью к выпивке, которая настолько лишила его возможности пользоваться дарами, какими наделила его Природа, что он ни разу не совершил ничего достойного упоминания. Смерть его приключилась вскоре после отъезда Люси и была следствием этой пагубной привычки. После его кончины сестра его осталась единственной наследницей весьма большого состояния, каковое обстоятельство, став источником свежих надежд стать приемлемой женой для Чарльза Адамса, не могло ее не порадовать – а где приносит радость результат, причина не достойна сожаленья.
Видя, что неистовая любовь ее с каждым днем возрастает, она наконец открылась своему отцу и попросила его предложить Чарльзу союз с нею. Отец согласился, и однажды утром отправился, чтобы открыть все дело молодому человеку. Будучи немногословным мужем, Мистер Джонсон вскоре выполнил свою миссию, и получил такой ответ:
– Сэр, возможно, предполагается, что я должен проявить радость и благодарность в ответ на сделанное вами предложение; но позвольте сообщить вам, что я рассматриваю его как оскорбление. Я взираю на себя, сэр, как на совершенство Красоты – где могли бы вы увидеть более изящную фигуру и более очаровательное лицо? Затем, сэр, я полагаю, что мои манеры и такт – самого изысканного свойства; в них есть некоторая элегантность, особая мягкость, которым равных я не видел и не могу описать. Если оставить в стороне пристрастность, я безусловно достиг большего совершенства во всевозможных языках, во всяких науках, различных искусствах и во всем прочем, нежели любой другой человек в Европе. Нрав мой спокоен, добродетели неисчислимы, личность не имеет себе равных. Если таков, сэр, мой характер, то что вы имели в виду, желая, чтобы я женился на вашей дочери? Позвольте мне сделать краткий очерк вас самих и ее. Я смотрю на вас, сэр, как на человека прекрасного в своем роде; по правде говоря, вы старый пьяный пес, но это для меня ничто. Ваша дочь, сэр, не является ни достаточно красивой, ни достаточно любезной, ни достаточно умной, ни достаточно богатой для меня. Я ищу в своей жене не большего, чем то, что она найдет во мне – Совершенства. Таковы, сэр, мои чувства, и я уважаю себя за них. У меня есть единственный друг, и я горжусь тем, что имею лишь одного друга. В настоящее время она готовит мой обед, но если вы захотите видеть ее, она придет и сообщит вам, что таковы всегда были мои взгляды.
Мистер Джонсон был удовлетворен: и выразив признательность мистеру Адамсу за те характеристики, которыми он оказал честь ему самому и его дочери, отбыл.
Несчастная Алиса, получив от отца печальный отчет о неудаче, сопутствовавшей его визиту, едва могла снести разочарование... Она прибегла к бутылке, и вскоре оно было забыто.

Глава восьмая

Пока все эти события происходили в Пэммидидле, Люси покоряла сердца в Бате. Двухнедельное пребывание там почти стерло из ее памяти пленительный образ Чарльза. Воспоминания о том, что прежде претерпело ее сердце от его очарования, а нога – от его ловушки, сделали ее способной позабыть его довольно легко, ибо именно это она решилась сделать; и ради этой цели ежедневно пять минут посвящала усилиям вытеснения его из своей памяти.
Ее второе письмо к леди Вильямс содержало приятное известие, что она завершила предпринятый труд к полному своему удовлетворению; она упомянула в нем также о предложении замужества, каковое получила от герцога N., пожилого человека со знатным состоянием, чье слабое здоровье было главным побуждением для его приезда в Бат.
"Я в затруднении, – продолжала она, – не зная, намерена ли я принять предложение или же нет. Тысячи преимуществ проистекают из брака с Герцогом, ибо, кроме менее важных для меня титула и состояния, он доставит мне дом, к чему из всех вещей я более всего стремлюсь. Доброе пожелание Вашей милости, чтобы я навсегда осталась с вами, – благородно и щедро, но я не могу помыслить о том, чтобы стать таким великим бременем для той, кого столь люблю и почитаю. Следует принимать одолжения только от тех, кого мы презираем, – вот суждение, внушенное мне моей достойной тетей с ранних лет, и по моему мнению, ему должно следовать неуклонно. Я слышала, что превосходная женщина, о которой я говорю, слишком разгневана моим опрометчивым отъездом из Уэльса, чтобы принять меня вновь.
Я весьма желаю оставить тех леди, с которыми нахожусь сейчас. Старшая мисс Симпсон, действительно (если не говорить об амбициях) очень мила, но ее вторая сестра, завистливая и злобная Сьюки, слишком неприятна, чтобы с ней можно было ужиться. У меня есть причины думать, что восхищение, с которым я встретилась в кругах местной знати, возбудило ее ненависть и зависть; ибо часто она угрожала, а иногда и впрямь пыталась перерезать мне горло.
Ваша милость поэтому может предположить, что я не делаю ошибки, желая покинуть Бат, и обрести дом, который бы принял меня, когда я это сделаю. Я буду ждать с нетерпением Вашего совета касательно Герцога, и остаюсь весьма обязанная Вам и проч. –
Люси."
Леди Вильямс в письме к ней выразила свое мнение об этом предмете следующим образом.
"Зачем Вам, дражайшая Люси, сомневаться хотя бы мгновение по поводу Герцога? Я расспрашивала о его характере и обнаружила, что он беспринципный, невежественный человек. Никогда моя Люси не будет принадлежать подобному субъекту! У него королевское состояние, которое растет с каждым днем. Как великолепно могли бы Вы расходовать его! Какую честь Вы оказали бы ему в глазах общества! Как уважали бы его ради его жены! Но почему бы Вам, дражайшая Люси, не разрешить немедленно все это дело, вернувшись ко мне и никогда более меня уже не покидая? Хотя я восхищаюсь Вашими благородными чувствами, касающимися одолжений, все же позвольте мне просить, чтобы они не препятствовали Вам сделать меня счастливой. По правде говоря, иметь Вас всегда при себе будет стоить мне больших издержек – я не смогу найти для этого средств, – но что это в сравнении со счастьем, которым я буду всегда наслаждаться в Вашем обществе? – Я знаю, что меня это погубит – поэтому, несомненно, Вы не можете противиться этим доводам или отказаться вернуться к искренне Вашей и проч. и проч.
К. Вильямс"

Глава девятая

Каков мог бы быть результат совета ее милости, если бы он был получен Люси, неизвестно, ибо достиг он Бата через несколько часов после того, как та испустила последний вздох. Она пала жертвой зависти и злобы Сьюки, которая, завидуя ее превосходящим чарам, с помощью яда отторгла ее от восхищенного света в возрасте семнадцати лет.
Так пала любезная и прекрасная Люси, чья жизнь не была отмечена никаким преступлением и незапятнанна никаким пороком, кроме ее опрометчивого отъезда из дома своей тети, и чья смерть искренне была оплакана каждым, кто знал ее. Среди горше всех скорбящих друзей были леди Вильямс, мисс Джонсон и Герцог; двое первых из них уважали ее самым искренним образом, в особенности Алиса, которая провела один вечер в ее обществе и с тех пор никогда уже не думала о ней. Скорбь его светлости также легко объяснить, поскольку он потерял ту, к которой последние десять дней испытывал нежную привязанность и искреннее уважение. Он оплакивал ее потерю с непоколебимым постоянством в течение следующих двух недель, в конце какового времени вознаградил амбиции Кэролайн Симпсон, возвысив ее до титула герцогини. Так она, в конце концов, стала совершенно счастлива, удовлетворив свою главную страсть. Ее сестра, вероломная Сьюки, также в недолгий срок была возвышена тем образом, какого поистине заслуживала, и к которому, судя по ее поступкам, всегда стремилась. Ее варварское убийство было раскрыто, и несмотря на вмешательство друзей, она вскоре взошла на эшафот.
Прекрасная, но жеманная Сесилия слишком сознавала свое превосходящее очарование, чтобы не вообразить, что если Кэролайн смогла выйти замуж за герцога, она без всякого осуждения может домогаться любви какого-нибудь принца, а зная, что принцы ее отечества большей частью уже несвободны, она оставила Англию и впоследствии мы слышали, что теперь она – любимая султанша Великого Могола.
Тем временем обитатели Пэммидидла находились в состоянии величайшего изумления и недоумения, поскольку распространилось известие о предполагаемой женитьбе Чарльза Адамса. Имя леди все еще было тайной. Мистер и миссис Джонс полагали, что это будет мисс Джонсон; однако та знала лучше, и ее страхи были сконцентрированы на его кухарке, когда к удивлению всех он открыто связал себя узами брака с леди Вильямс...

КОНЕЦ


Примечание переводчика.
Это небольшое произведение относится к числу пародийных романов, написанных Джейн Остин в юные годы. Как и в нескольких ее других сочинениях подобного рода, читатель сможет здесь обнаружить отрывки, определенно напоминающие Льюиса Кэролла, хотя и написанные задолго до него.
Роман посвящен брату автора – Фрэнсису Остину, который, как и другой ее брат, Эдвард, избрал карьеру военного моряка; впоследствии оба достигли адмиральского звания.
Нередко читатели задают вопрос: кто же такой Джек, упомянутый в названии, но не в тексте? Справедливо предположение, что это – брат Алисы, который – это не ускользнет от внимательного читателя – назван героем книги, несмотря на то, что упомянут по ходу действия всего один раз...