***

Очевидно, нет ничего удивительного
в том, что люди, воспитанные на одной
и той же литературе, слушавшие
одинаковую музыку, наконец, жившие
в одну эпоху, могут иметь сходные
мнения по ряду вопросов. Но как сильно
порой отличаются эти мнения в нюансах,
оттенках и акцентах, что сразу же
обнаруживает, сколь отличаются
один от другого сами эти люди, даже если
они похожи внешне…

Только что прочла роман Владимира Алексеевича Солоухина «Последняя ступень». Возможно, кто-то сочтёт это паранойей, но, если исключить саму фабулу, мне бы вполне могло показаться, что это когда-то написала я сама. Поистине странные ощущения. Сходство между тем, как автор подходит к волнующим его проблемам, и моим пониманием того, под каким ракурсом и с какого расстояния следует наблюдать те или иные события и явления нашей жизни, мне представляется очевидным, хотя вполне допускаю, что кому-то это наверняка покажется сущим бредом. Тем более странным видятся мне некоторые совпадения, о которых пойдёт речь далее, что мы с писателем являемся представителями разных поколений. Как правило, мировоззрение и суждения по многим, в том числе и нравственным, философским, и умозрительным вещам у «отцов и детей» редко совпадают, порождая, в свою очередь, не только непонимание, но и скрытую вражду мнений – это очевидно.
Лично мне видятся некоторые совпадения и в самой фабуле романа В.Солоухина с тем, что в разные годы писалось мной.
Так, я тоже несколько раз обращалась к раздумьям славян о евреях-согражданах, нередко высказывала собственную точку зрения по вопросу, который меня волновал, поскольку мне приходилось жить в еврейской среде, ещё в детстве дружить с детьми из еврейских семей. Я многократно сталкивалась по жизни с представителями этого поистине удивительного народа, на долю которого выпало быть подвергаемым гонениям и даже физическому уничтожению в самые разные века и на территории разных государств.
Солоухин невзначай вспоминает поэта Луговского – и тут опять совпадение. Лида Луговская - была моей единственной близкой подругой в школе.
Далее в уста своего главного героя – Кирилла Буренина он вкладывает рассуждения о национальной культуре. И снова совпадение - очень схожие мысли я когда-то излагала, будучи ещё совсем юной, утверждая, в частности, что Рахманинова нельзя слушать походя, чавкая или болтая о ерунде. Я была уверена, что русская музыка, будь то классическая или народная, настоящая, фольклорная, не для того рождена, чтобы стать фоном чьей-то праздной жизни – русскую национальную музыку должно слушать молча и стоя, затаив дыхание.
Что касается формы, избранной автором для того, чтобы изложить ряд серьёзных этических и философских вопросов, то мне она кажется наиболее приемлемой. Каждый раз, сталкивая людей с разными убеждениями, я тоже предпочитаю форму полемики, как наиболее подходящую для отыскания истины.
А вот ещё одно странное совпадение. Мне тоже некогда довелось побывать, причём совершенно случайно, в мастерской художника, кстати, как и в романе Солоухина, располагавшейся в большой трёхкомнатной квартире. Вадим (я не помню фамилии, впрочем, вряд ли он представлялся по фамилии) был диссидентом, причём настоящим, а не примкнувшим. Его пристрастия и философское кредо сильно диссонировали с духом того времени, когда мы познакомились. И ушла я из мастерской художника, пробыв в компании его друзей несколько часов, ощущая себя чем-то, вроде выпотрошенной рыбы. Мне стало казаться с той поры, что для того, чтобы жить дальше, нужно наполнить опустошённое нутро новым содержанием – иначе я погибну. Помню, вдруг почувствовала тогда, что всё то, из чего состояло моё «я» до этого, осталось выброшенным в кювет где-то там, за поворотом того участка жизненной дороги, к которому никогда не будет возврата.
А как созвучны мои собственные ощущения тем, которые переживает Владимир Алексеевич Солоухин, входя в храм Божий, что так определённо и искренне звучит в его фразе, которая стала объяснением Кириллу Буренину, почему он, будучи русским, тем не менее, не чувствует себя вправе перекреститься: «Видимо, для меня этот жест больше, чем жест,- говорит он,- пока что я на него не имею права. Так я чувствую. Внутренне к нему я не готов… Если я когда-нибудь перекрещусь, то с полным сознанием и от чистого сердца».
Примерно так, помнится, я ответила одной из моих хороших знакомых, когда мы посещали храм в нашем городке. Это был день, когда в его основание закладывался кирпичик, привезённый журналистом В.Богданом из Беслана, где произошло зверское убийство детей.
Наконец, ещё одно странное совпадение. Мне кажется, что воспоминания Кирилла в романе о большой французской библиотеке, некогда выброшенной в овраг где-то в Рязанской глубинке, чем-то напоминает эпизод из моей повести «Офицерские истории» в главе «Чужаки». По крайней мере, мораль и тут и там одна и та же. Кстати, повесть эта писалась мною несколько лет с большими перерывами, а этот конкретно эпизод был выужен из блокнота «Путевые заметки», которому, как говорится, в обед сто лет.
Несмотря на то, что информационно роман В.А.Солоухина не несет в себе чего-то нового или неизвестного широкому читателю, так как затронутые в нём темы и факты вот уже лет пятнадцать, как у всех на слуху, книга прочитывается на одном дыхании. Для себя этот феномен я определяю таким образом: автор, будучи сам одним их главных героев, не до конца обнажает своё «я». Он остаётся в позиции человека, соглашающегося с очевидным, однако не торопящимся признать, что скабрёзные подробности из личной жизни исторических личностей – это обязательный атрибут их развенчивания. И хотя автор об этом открыто не говорит, позиция его прочитывается так, что ты начинаешь догадываться, что он не является сторонником обязательного публичного раздевания тех, кто некогда стоял у власти или был на виду. Может быть, это мне просто кажется. Но, тем не менее, мне бы очень хотелось, чтобы в этом конкретном вопросе наши мнения с маститым писателем совпали – ведь нашла же я некоторые совпадения с моими работами в его романе. Я всегда придерживалась той точки зрения, что частная жизнь любого человека, в том числе и публичного, а тем более, исторически значимого лица должна быть неприкосновенна. А значит, обнажать его на людях до самого потаённого уголка его души, до последней клеточки тела занятие неблагородное, противоречащее нормам этики, которые не зависят от эпох, общественно-политических формаций, стран и народов.
Впрочем, наверное, я зря так удивлялась найденным мной совпадениям. Что ни говори, а мы с В.А.Солоухиным жили в одной стране и в одну эпоху. А это значит, что нас окружали одни и те же лица, мы подпитывались одной и той же литературой, смотрели одинаковые фильмы. Возможно, нами выписывалась одна и та же периодика, из которой мы черпали одни и те же новости и не только. И всё-таки меня поразило и порадовало другое – то, что и мне порой удаётся рассмотреть в жизни такие вещи, которые, по мнению замечательного русского писателя, требуют не только рассмотрения или созерцания, а подлежат глубокому осмыслению, должны быть подвергнуты всестороннему анализу, который, в конечном итоге, поможет-таки разглядеть истину.