В капкане своего я

       В капкане своего «я»

       размышления о романе Себастьена Жапризо «Ловушка для Золушки»

Сюжет популярнейшего психологического детектива известен широкой аудитории, нет смысла погружаться в анализ собственно преступления. В наши дни невозможно то, что когда-то, еще во времена Уилки Коллинза и Диккенса, получалось у литературных героев-мошенников, возможно, имеющих реальные прототипы. Выдать себя за другого человека ради получения наследства – идея в детективной литературе достаточно обыгранная разными авторами. В «Женщине в белом» Коллинза почти портретное сходство двух женщин (как выясняется к концу романа, сестер по отцу) послужило поводом задуматься о том, как поменять их местами, зная, что одна из них – слабоумная. Да и вообще фантазии на тему принца и нищего (у Жапризо, соответственно, принцессы и нищенки) сами по себе не новы, трафаретным развитием и раскрытием темы трудно привлечь внимание читателей. Именно психология всегда являлась главным «оружием» Жапризо.
То, что лежит на поверхности сюжетной канвы, заслуживает только краткого пересказа: тихая банковская служащая, Доменика, завидует богатой подруге детства, взбалмошной и капризной Мишель (в романе они – До и Ми), мечтает втереться к ней в доверие, чтобы тоже вести образ жизни, о котором она грезила, видя фотографии Ми в глянцевых журналах. Но быть подругой и компаньонкой наследницы миллионного состояния ей мало, она хочет, пользуясь сходством с Ми, выдать себя за нее. Именно это всегда было ее сокровенным желанием. Две девушки одного возраста, одного роста и комплекции, цвет глаз совпадает. Поведение можно скопировать, манеру говорить перенять. До тренируется под руководством своей сообщницы, Жанны, которая берет на себя роль организатора преступления. На первый взгляд кажется, что мотивы Жанны и До очевидны, – желание разбогатеть, неприязнь к людям, которым, по их мнению, такие деньги достались незаслуженно, уверенность в том, что лично они, Жанна и До, лучше воспользуются преимуществами обретенного положения в обществе. Но потом личность Жанны раскроется, выяснится, что вдохновляла ее не корысть. Правда, это отнюдь не сделает ее менее опасной и хладнокровной преступницей. Но осадок от прочтения романа будет несколько иной – сменится угол зрения: все, что связано с материальным миром, воспримется как что-то игрушечное, иллюзорное, призрачное, настоящими будут человеческие эмоции. А самым главным – обретение своего «я» для героини (Ми она или До, так и останется тайной вплоть до последних слов автора). В психологических детективах, как правило, наследство – предлог, а цель автора – раскрытие личностей в разных ситуациях.
Детективный роман написан в 1962 году, тогда еще можно было осуществить план Жанны и До, анализ на ДНК не делали, если во время пожара получить ожоги лица и рук, то в результате пластических операций человек приобретал новый облик и новые отпечатки пальцев. Ми, согласно первоначальной задумке Жанны, должна была погибнуть, ее обугленный труп опознали бы как тело До, в то время как Доменика очнулась бы в больнице и назвала себя новым именем: Мишель Изоля. Она научилась всему, что могло бы помочь ей сыграть роль Ми: подделывать ее подпись, вести себя так же, как и она, чтобы окружающие поверили, что девушка с новым лицом – это та, кого они знали долгие годы.
Но произошло то, чего Жанна не могла предвидеть (в любом, самом хитроумном плане, всегда будут осечки, всех случайностей не предугадаешь). Девушка, которая осталась в живых после пожара, очнулась с больнице и выяснилось, что у нее амнезия. Она и сама не знает, кто она. Возникает много вопросов даже после неоднократного прочтения романа: знала ли Жанна, кого она опознала после пожара? Верила ли она в амнезию сообщницы? Какую роль она играла все это время и чего хотела на самом деле? Когда читаешь роман, не зная сюжетной фабулы, следишь за развитием событий, а вооружившись этим знанием, погружаешься в изучение малейших психологических нюансов в поведении героев.
Личность «золушки» До, в начале кажущаяся основной в романе и даже вызывающая сочувствие, потом тускнеет настолько, что воспринимается исключительно как мелкая и ничтожная. Тогда как Ми, которая носила маску избалованного ребенка, предстает перед читателями совсем в ином качестве.
Ми глазами третьих лиц и повествующая о событиях сама – это две разные девушки. Потеряв память, она предстает без маски. Ей рассказывают о том, какой она была и как вела себя, девушка с новым лицом, пережившая сильнейшее нервное потрясение, верит в саму себя прежнюю с трудом. Хотя какие-то черты ее узнаваемы: нервность, импульсивность. Это осталось, нервную систему свою никак не подделать и не изменить при всем желании. По нечастым, но очень сильным вспышкам, героиня однозначно не идентифицируется как уравновешенная и хладнокровная До. Но сущность ее куда интереснее, многограннее и богаче ограниченной и банальной подруги.
И принцип чередования эпизодов – Ми глазами других героев и героиня, которую опознали как Ми (но она сама не уверена в том, кто такая), – очень интересен. Характерно, что даже названия глав романа (в том числе и повествование от третьего лица) ассоциируются только с героиней: «Мне суждено убить», «Убила», «Убила бы», «Убью», «Убиваю», «Я - убийца».
В основе – взаимоотношения Ми и Жанны, достаточно сложные, противоречивые, в них много недосказанности, полностью свет на них не пролит, автор оставляет простор для воображения читателей:
«- Я любила Доменику Лои?
- Кто ж ее не любил? – ответила Жанна.
- А тебя я любила?
Она обернулась; я встретила ее взгляд, в котором дрожали огоньки мелькавших мимо фонарей. Она пожала плечами и резким тоном ответила, что скоро мы будем дома. И вдруг мне стало так больно, так больно, точно это я самое себя ранила, и я взяла Жанну за руку. Машина дернулась и описала дугу. «Прости», - сказала я, и Жанна, наверное, подумала, что я прошу прощения за эту дугу».
Уже в начале романа можно заметить, какой чувствительностью обладает героиня, – ее подруга До этим качеством не отличалась. Пролистывая роман от начала к концу, от конца к началу, можно заметить множество нюансов, присущих поведению именно Ми. Жанна, вырастившая наследницу, испытывала к ней материнские, лесбийские, собственнические чувства – все сразу. Когда-то они были отвергнуты Ми, которая или не поверила Жанне или ее испугалась. Это вызвало злость, желание отомстить, объединиться против девушки с ее подругой (даже попробовать привязаться к подруге, внешне напоминающей Жанне Ми). Но До заменой Ми стать никак не могла, чем больше раскрывается характер До, тем это очевиднее в романе. И девушка, потерявшая память, при первом же взгляде на Жанну чувствует сильнейшую привязанность, для нее эта встреча является эмоциональной встряской, чего с До не могло бы произойти.
Героиня с удивлением узнает о том, как вела себя раньше, она не думает о том, что никому не могла доверять и изображала взбалмошную принцессу, какой и видели ее окружающие. Жанна держится настороженно, то ли не зная, чего ожидать от девушки, то ли будучи неуверенной, кто она, До или Ми, то ли сомневаясь, а не является ли амнезия обманом. Хотя поверить в ошибку Жанны трудно – она слишком хорошо изучила тело Ми, сама героиня это понимала, но, возможно, после пожара в общей суматохе женщина и могла выдать желаемое за действительное. И чего она все же тогда, в день пожара, желала? В романе нет однозначного ответа на этот вопрос.
«Мало-помалу, несмотря на имевшиеся пробелы, я восстанавливала перед собой свой внутренний облик, и он явно не совпадал с моим нынешним обликом. Я не была так глупа, так тщеславна, так жестока, как прежняя Мишель. Мне ничуть не хотелось ни напиваться, ни бить по щекам неугодившую прислугу, ни плясать на крыше автомобиля, ни бросаться в объятия шведского бегуна или первого встречного юнца, у которого красивые глаза и нежные губы», - думает героиня. У нее возникают пугающие мысли о том, что она не существует вне рассказов Жанны о ней и что, «будь Жанна лгуньей, я сама была бы ложью».
Но ответ на это найти можно и в самом начале поисков героиней истины:
«- В этом была ты вся, - повторяла Жанна. – Да притом никто же не говорит, что у тебя не было сердца. Я хорошо тебя знала. Ты могла чувствовать себя очень несчастной. Это выражалось в припадках вздорного гнева, а в последние два года – чаще всего в непреодолимой потребности с кем-нибудь спать, только бы не в одиночестве. В глубине души ты, наверное, думала, что все кругом сплошной обман. Когда нам тринадцать лет, это называется разными красивыми словами: жажда нежности, сиротская доля, тоска по материнскому теплу. А когда нам восемнадцать, вместо красивых слов употребляют отвратительные медицинские термины».
Но на эти слова девушка не обратила должного внимания, она стала замечать, что Жанна ведет себя странно, сопоставила факты и заподозрила, что она – До, а не Ми. «Я перестала спать… Как можешь ты до такой степени быть на нее похожа?» Да, я, черт побери, была похожа на До! Жанна не хотела этого признавать, как и я, но каждый мой жест раздирал ей сердце, каждая ночь сомнений добавляла синевы под ее глазами». Героиня довольно быстро приходит к выводу, что в ночь пожара при опознании произошла ошибка, что это, скорее всего, было намеренным, что сам пожар – не случайность. Жанна признает это, она решается на откровенный разговор с девушкой, убеждая ее, что она – все-таки До, но должна выдавать себя за Ми для получения наследства.
Познакомившись с До когда-то, Жанна не обольщалась на ее счет:
«- Правда? Я хочу сказать: это правда, что ты затем и пришла? Вот видишь, я кое-что в тебе не уловила, пока мы не встретились, теперь я начинаю понимать. Ты невероятно высокого мнения о себе. Нельзя же до такой степени считать других людей дураками.
- Я по-прежнему вас не понимаю.
- А вот мамаша Рафферми поняла, можешь мне поверить! Ах ты, дурочка! И Мики в сто раз хитрее тебя! Если ты не понимаешь, то я заставлю тебя понять. Ты делаешь ставку не на подлинную Мики, а на ту, которую выдумала. Ты для нее сейчас – любовь с первого взгляда, это ее несколько ослепляет. Но судя по тому, как складываются для тебя обстоятельства, ты – блажь скоропреходящая, которая пройдет еще быстрее, чем все прочие ее капризы. Но есть кое-что похуже: Рафферми, получив твои письма, и бровью не повела. Когда читаешь эти твои письма, волосы становятся дыбом, да и есть с чего! Я допускаю, что отвечает она тебе ласково. А по-твоему, это не странно, нет?
- Письма, письма! Да что особенного в моих письмах?
- У них есть один недостаток, они говорят только о тебе: «Как бы я хотела быть Мики, как бы вы меня ценили, если бы я была на ее месте, как бы хорошо я использовала ту жизнь, которую вы даете возможность вести ей! А что, разве нет?
До закрыла лицо руками».
Если бы Ми на самом деле хотела наладить отношения с тетей, думаю, что она бы добилась своего, но в глубине души она стремилась к иному: возможно, к саморазрушению себя прежней, слишком много вызова, эпатажа было в ее поведении, она откровенно вредила себе. И тетя составила завещание в пользу До, чтобы отомстить Ми за все ее выходки.
«Иногда я совершенно уверена, что я Мишель Изоля. Я узнаю, что тетка лишила меня наследства, что Доменика и Жанна сговорились меня убить. Сначала я решаю расстроить их замыслы, затем, когда наблюдаю их обеих подле меня, я меняю решение и, воспользовавшись их же планом, убиваю Доменику, чтобы выдать себя за нее.
Иногда я выдаю себя за До ради наследства, которого злопамятная тетка, чувствуя приближение смерти, незаконно меня лишила. А иногда делаю это, чтобы вернуть себе утраченную привязанность Жанны. Иногда – из мести. Иногда – чтобы начать новую жизнь. Иногда – чтобы продолжать мучить. Иногда – чтобы заставить забыть мучения. Иногда – и это всего вероятнее – для всего вместе взятого: чтобы остаться самой собою, приобретя богатство, и стать новым человеком подле Жанны», - говорит измученная сомнениями героиня в конце романа. И приходит к своеобразному, но успокаивающему ее на какое-то время, выводу: «Я – третья. Я ничего этого не делала, ничего не хотела сделать и не хочу быть никем из обеих. Я - это я. Ну а прочие… Что ж, смерть своих детей не спутает».
Что на самом деле произошло в ночь пожара – пыталась ли Ми действительно убить До, была ли у них схватка, или все же в последний момент Ми пожалела До и решила ее спасти – неизвестно. Именно поэтому некоторое прояснение замысла автора тем или иным критиком ничуть не мешает новым интерпретациям романа, новой возможности его прочтения.
«- Скажи мне, кто я, Жанна.
Она покачала головой – глаза ее были полны слез – и ответила, что не знает. Ничего она больше не знает, знает только, что я ее крошка, ее доченька. А кто я – ей теперь безразлично».
Самым тяжелым, но все же посильным испытанием для героини явилось то, что ей не с кем было поделиться своими страхами и сомнениями: «Дни идут за днями. Я одинока. Одинока в своих поисках истины. Одинока в своих попытках понять. Если я Мики, я знаю, почему Жанна хотела убить меня. Мне кажется, я знаю, почему – уже потом – она, несмотря на все, убедила меня, что мы сообщницы. «Плевала я на деньги, умоляю, молчи». Если я Доменика – я лишаюсь всего».
И это она говорит в тот момент, когда уже точно знает, что завещание составлено в пользу До, и ей выгодно быть Доменикой. Будь героиня действительно ей, она бы этого не сказала, но это откровение – еще не самый конец романа. Не его последние строчки, которые окончательно все прояснят.