нет названия

она взяла мою ладонь в свою ладонь. я шел молча. одиннадцатилетний мальчик. мама привела меня туда.

я не слушался маму. я срывал уроки. я – мучитель учителей. я – у всех на слуху. я – бич школы. я – устроитель клоунады. я хотел уплыть на необитаемый остров.

зеленовато-синий коридор. цементный пол. холодный свет. я переодеваюсь в пижаму и тапочки. служительница отдает маме мою одежду. меня ведут. тапочки шаркают по полу.
большая комната. очень большая. боже, там 50 кроватей. 50 панцирных сеток. боже. вот мое место.

там все шаркали тапочками. ужасными, неизвестно из чего сделанными. из кожи черта. черными зелеными синими блестящими лоснящимися. прошитыми белыми нитками. тапочками. служительницы били ими нас по голове. они ненавидели нас. я сам ненавидел нас и боялся.

в «игровой комнате» длинные деревянные лавки без спинок выстроены квадратом по центру. в нем, и вне его, ползают, орут, сплетаются, жестикулируют, хохочут, пускают слюни, существа. 50 существ. меня толкнули в спину. меня, застывшего у дверей.
– смелее!
они смотрят на меня какое-то время, потом свалка продолжается. я медленно двигаюсь вперед. выхода нет. лавка. сажусь на нее. озираюсь. девочки тоже тут. лысые и нет. дикие крики. рты перекошены. джунгли. все будто в своей стихии. что мне делать?

днем нас отводят сюда – в  «игровую комнату» с голыми стенами и крашенными лавками. одно и тоже. я сижу один. ни с кем не разговариваю. я жду ночи. ночью я замирал на кровати. притворялся спящим. они проверяли. здесь не было дверей. в коридоре всегда горел свет. я лежал и думал. поскрипывали сетки. серые пятна одеял. голоса дежурных.

в туалете давка. возле унитаза стоял верзила с толстым багровым шрамом поперек бритого черепа. набухшим шрамом со следами швов. его подбадривали.
– возьми, попробуй ссаки. попробуй, не бойся – это вкусно!
он улыбался и ревел что-то. он совершенно не умел говорить. вдруг, быстро подставил ладонь под струю. лизнул, улыбнулся. все загалдели.
– теперь, ешь говно. вот говна кусок, съешь его!
он засомневался. баобаб. дуб. растение. ну зачем они его спасли?! я боялся. что еще можно ожидать от этой толпы? не лучше и служительницы. они тоже безумны, только в другом роде. как получаются такие люди? я был растерян.

после завтрака мне дали таблетку. первый раз. я послушно выпил. нас отвели, как обычно, в «игровую комнату». я сел на свою лавку. как обычно. но теперь мои веки стали нещадно слипаться. сильная слабость. надо прилечь. я огляделся. те, кому дали голубую таблетку, лежали вдоль стен. мне надо к ним. но я возвышался на лавке… нет… глаза уже почти не открывались. я обмякал… я клонил голову и, вздрагивая, вскидывал снова… нет…я не такой как они. вот…
«ляг с ними рядом, смотри – им уже хорошо. ты же не выдержишь все равно»
нет!.. тогда – все. я крутил штанины, вцеплялся в лавку, меня кидало вперед и назад. я расширял глаза. я горбился и распрямлялся. я совершал массу мелких движений, бодрился, бодрился… и, постепенно, – стал оживать. так сильно спать уже не хотелось. я оказался сильнее ее, укокошившей бы и слона. служительница раздраженно закричала, что – всем на обед.

новый сосед по койке. он донимал меня вопросами, казалось, обо всем на что падал его взгляд. по-моему, потому он и угодил сюда, а в остальном – вполне нормальный парнишка, с рыжими волосами. мои ответы порождали еще больше вопросов. лавина вопросов.
после отбоя мы шептались часами под окрики дежурных. это были планы изнасилования одной особы лет тринадцати – вполне сформировавшегося создания, спящего возле самого светящегося проема (наверное, в целях безопасности от таких как мы).
– чуть позже, погоди, не спи. мы выебем ее, слышь, выебем,– его глаза мерцали. – когда все уснут, и она уснет, мы встанем по-тихому и свяжем ее полотенцами. сперва надо заткнуть ей рот. ты будешь держать. никто не услышит. бля, какая у нее жопа! а сиськи – большие, упругие!..
похоже, он окончательно помешался на ней. может это помогало ему увидеть хорошие сны. честно говоря, мне все это было непонятно, в мои одиннадцать, но я поддакивал.
и так каждую ночь.
– эй, ты спишь?
я разлеплял веки – опять все передо мной: 50 чудищ ада. впрочем,– не больших чем я. кто-то мычит, видно обоссался во сне. черные стены. кругом лес кроватных спинок. господи, я еще здесь.
– эй, мы выебем ее этой ночью, слышь?
этот парень на койке рядом со мной. боже, ведь он больной на всю свою рыжую голову. я играю кем-то навязанную роль. я слушаю этого дурака, иначе, если не это, то что? полная изоляция невыносима.


что-то он сменил тему, в последнее время, этот рыжий. он бредил побегом.
– мы подговорим всех! ночью, по команде, все разом ломанутся к выходу. сначала повяжем дежурных – полотенцами, заберем ключи, и – ноги! ДОМОЙ!– он беззвучно рассмеялся. слабый свет падал на его лицо.
по сравнению с этим, изнасилование девицы стало казаться мне уже почти реальностью. но это было хорошо и опасно. а реальность… что о ней думать!
и вот, была назначена ночь «Х».

а днем приехала подруга матери, пожилая женщина. привезла одежду. я увидел знакомое лицо в коридоре, заулыбался.
– переодевайся, поедем домой.
неужели?! не может быть! но тут я вспомнил. я отозвал ее в сторону.
– я не могу. только не сегодня.
– почему?!
– мы договорились тут, с одним другом. этой ночью мы поднимем бунт и сбежим. я уже обещал.
она внимательно посмотрела на меня.
– не мели чепуху. все, хватит, переодевайся.
я сунул ноги в резиновые сапоги, надел пальто, застегнулся. она взяла мою ладонь в свою ладонь. я шел молча. к выходу. легкая неудовлетворенность. но она быстро проходила.

там было солнце воздух и подтаявший снег.