ЯЩИК

- ...Ну как тебе, Димка, это объяснить? Мне ведь это некому рассказать. Не-ко-му. Подруге по работе какой? Не дай бог! Вот ты мне сейчас опять про свою Эльку, как там у вас непросто всё. У них иная нация, иная культура, к детям отношение, с Элиной надо по-ихнему… А вот у меня… И у меня ведь тоже всё на самом деле непросто, только я виду стараюсь не подавать, не плакаться никому. А я, понимаешь, вот, бывает, чувствую, что необходимо иногда так поступить, вот именно так, сделать что-то – ну, некоторые скажут, да многие скажут, что ужасное, аморальное. А я знаю, что это именно так и надо сделать.

       Я сижу нога на ногу и курю свой лёгкий «элэм». Весь день сегодня бьёт какая-то дрожь. Дмитрий вроде как претенциозно слушает и иногда кивает мне, всё размышляя о своём. На столе ничего кроме пепельницы. У меня на самом деле нет подруг.

- Он, Алексей, так всегда. Придёт, подведёт меня к окну – а у меня из окна – ты сам знаешь – прекрасный вид, особенно ночью. Упрёт неожиданно, на полуслове, вот так меня руками в подоконник – и давай. Предпочитает экстремальный секс… Самому ему бы так… Мне, конечно, сначала больно – но он всегда так много и правильно мне всё говорит. Я многого не понимаю. А он, наверное, считает, что так меня учит. По жизни просвещает. Иногда так много, что уже не слушаю – а думаю только одно – быстрей бы он кончил. А сказать вот – не могу. Сказала однажды «давай же быстрей» – так он всю меня исщипал. Маньяк! И руки начал заламывать. Вот – посмотри – какие синяки с прошлого раза – и на руках, и на спине, и… В общем, Дим, поверь – везде показывать не буду.
- Слуш, бля… Ой, прости, Юль! Юль, тебе это всё ещё не опротивело, а? Куколкой-то в чужих руках. Ну раз, ну два для разнообразия, для перчика, это понятно, это все прошли – так ты третий год уж с ним… Ты, Юль, сама-то что-нибудь понимаешь из всего этого – из брехни его этой – или тебе всё равно – лишь бы он что-нибудь говорил?

       Интересно, он это сейчас всерьёз? Такие правильные слова всерьёз не говорят. Николай мой тоже так кому-нибудь говорил? и сам верил, что вправду?

- Да я тебе только что пыталась это объяснить. Я же сама всё понимаю. И знаю, что пургу он несёт про разные про эти… Про то, что типа судьбы нет на самом деле, что мы сами всё себе выбираем… Ересь. Про всякие энергии, астральные тела, про звёзды… Но про звёзды-то – это ведь всегда красиво…
- Ну, Юль, не всегда. У тебя же два, считай, высших, ты ж кандидатскую дописываешь – ты что, это всё такое сама узнать не можешь? Самой одной не интересно?

       Я улыбаюсь. Ну вот, он мне поплакался по-родственному, теперь по-родственному утешает. Значит, креза проходит. Ничего завтра не натворит.

- Получается, что самой одной не интересно. Да нет, ничего, я даже довольна. Необычно. Только устаёшь после этих таких его неожиданных визитов – особенно если завтра с утра на работу.
- А сама ты его о чём-нибудь спрашивала – ну там про семью, про работу?
- Да ты не знаешь – какой он скрытный – у-у, из него ни капли не вытянешь – чтобы он так тебе всё и рассказал. Ни одной эмоции не показывает. Всё молча. Самодовольно.
- А ты не спрашивала его – почему, если он такой умный – то как махор одевается – и работает – то слесарем, то маляром, то плотником, и тачки-то у него нет – и не было, наверняка, никогда. Я вот – и то, раздолбай, прости меня – в своё время две «шестёрки» убил.

       Ой-ой! Хвалимся… Значит, верим, что будет у нас не то что «Мицубиси», о котором третий год уж мне говорим, а хотя бы… Хвалимся – это хороший признак. Квартирку бы тебе, Дим, свою крышу над головой, а не по съёмным всю жизнь мотаться.

- Вот-вот, тут ты абсолютно прав, Дим – это точно! А ты, что-ли, его тоже как-то видел?
- Да встречал же я вас на Проспекте как-то в позапрошлом году. Как ты вообще с ним на людях не стыдишься показываться? Ну, так, а он что – по поводу своего внешнего вида?
- Говорит – это у него такая специальная маскировка, говорит, что на самом деле он себе цену знает, и у него есть многое такое, чего нет у нас, у обычных.
- Ну это каждый про себя может наговорить – кто ж проверит. А тебе вообще это всё нравится – как он тебя саму для себя определяет? Кто ты ему?
- Я не знаю. Сложно. А о своих ощущениях я уже говорила – необычно. Всё это «веселит», как ты выражаешься. И не особенно-то он часто приходит – даже соскучиться как-то успеваешь. И всегда ведь он, подлец, вовремя появляется, редко и вовремя – когда всего «этого вот именно» сейчас хочешь.
- Да… Дела… А если он сейчас придёт?
- Ой! не надо, не надо сейчас.
- Да я, конечно, ничем не дам ему понять, что всё про ваши дела знаю, что ты. Но я, Юль, я найду повод. Просто найду повод вломить этому Алексею по рёбрам и выставить на хер отсюда. По той хотя бы простой причине, что я твой родственник, родственник – и всегда им останусь – несмотря, Юль, на все ваши долгие семейные дела с Колькой. Как ещё братан этого до меня не сделал.

       Димка очень агрессивный. Только я могу иногда с ним справиться, сама удивляюсь как.

- Ой, Димк, я тебя знаю, знаю, не надо мне здесь больше ни крови, ни «криминала», ничего, обещай, обещай мне, слышишь? Хватит. Хотя бы – в доме. И Коля не всемогущий – по всем делам тебя прикрывать не будет. А если что – я Лёшку всегда сама заверну и отправлю, нечего тебе тут и мешаться, не беспокойся. Пока ты тут у меня сидишь – его здесь не будет, просто дверь не открою…

       На улицах города сегодня в апреле наступило лето – свалилась с небес марсианская жара. Голые сиреневые деревья и пыль, пыль, пыль – очень много пыли. Душно. Ни листочка ещё, ни травинки, ничего живого на улице – только засыхающая грязь и нескладные уставшие люди, пыльные кошки и собаки в свалявшихся колтунах.
       Такой вот написанный слепым и обожжённым художником пейзаж после нейтронной бомбы. Пыль. Пыль. Пыль. Прошлогодний мусор и удушливая серая пыль. Выжившие изменились биологически как вид. Приспособились как крысы.
       Только к вечеру стало чуть прохладней – и молодёжь из каких-то ритуальных соображений стала изнурять себя алкоголем – пиво в больших бутылках и отравляющие тоники льются как вода. Жёстко намазанные «нимфетки» истекают плавящейся косметикой – у тех из них, кто не бреет или не успел побрить подмышки – темные круги на майках и кофточках. Те, у кого кожаные куртки, уже осознали, как хорошо не носить кожаные штаны.
И у всех горечь во рту – и её всем хочется усластить. Ежевечерний городской шабаш – он и при луне не прекращается. Жесть, как говорит один мой…
       А здесь, в небольшой квартирке на высоком этаже – при луне и прохладе снизошедшей ночи мне вдруг стало очень хорошо. Ведь можно потихоньку выйти на маленькую лоджию – и туда мы и вышли, сейчас, сейчас и немедленно, срочно и неожиданно ошалевшие. Не страдаю я на самом деле от избытка в мужчинах, всё совсем наоборот. Но не дай бог только кому это показать. А Димка меня сейчас раскусил. Заметил, гляди-ка. Всё понятно без слов. Как дети. Конечно, как дети. Сначала поплакались, потом изображаем сыновнюю заботливость. Ой! Как приятно. Олеську не разбудить. Не свалить бы чего.
       Да, мгновенно сошедшие с ума.

- Димк! Сколько, сколько уже мы с тобой знакомы – а я и не подозревала, что ты можешь быть таким нежным, таким заботливым… Поверить не могу.
Я сейчас говорю очень тихо и по-настоящему стесняюсь.
- Спасибо, дорогая – ты тоже – прелесть. Вся просто светишься… Нет, ещё. Но Лёхе твоему – придёт время – от меня ещё достанется. Пусть как нибудь – на себе любимом – поймёт, как аукаются эти его – игрушечки.
- Да не надо, дорогой, не надо. Пускай у него хоть одна радость в жизни останется. Пусть себе думает… Ему, я поняла, жена стерва жуткая досталась. Он с ней только из-за сына. Не спит даже.
- Ну тогда его бог уже наказал. Пойдем в кухню – или мне тебе сюда чаю принести?
- Ой, как здорово, меня ещё никогда так не обслуживали. Не веришь?.. Ну не верь. И с лимоном, пожалуйста – он в холодильнике на дверце, и две ложки сахара, пожалуйста.
- Я сейчас.

       Очень приятно принимать от них приятные мелочи.
       Мелодия Грига тихо и настойчиво звучит из комнаты, и я, как есть, без всего, кидаюсь туда – чтобы в соседней маленькой комнате не проснулась Олеська. Конечно же, это Лёша – не надо беса к ночи поминать. И просто так отказать нельзя – так и будет донимать, выключишь телефон – он на домашний еще чего доброго будет звонить, придурок, в час ночи!
       Я быстро и тихо отвечаю ему, что сейчас не одна, что наконец-то приехал Николай. «Ну привет ему передавай», – нагло и ехидно слышится в ответ. Дима стройным мускулистым силуэтом вырастает на пороге комнаты. Хорош…

- Юлька, неужели всё-таки он?
- Да, представь себе.
- Ну ты ему всё сказала.
- Что – всё? Что?.. Я сказала, что приехал Коля.
- Правильно сказала. Я сегодня за него. Я – не Каин какой-нибудь.
- Ох, поняла уже, поняла.
Что со мной! Я прыгаю на него в объятиях. И замечаю, как быстро он уже готов продолжить. Ну что за прелесть этот мой Димка – и поговоришь с ним, и всё такое. Такая вот мелодия.
- Пойдём, Дим, попьём чаю. Или тебе надо ещё?..
- Нет, пойдем. Ты знаешь, я давно тебе хотел рассказать… А то что тебе всё другие рассказывают. Теперь я хочу тебе рассказать… один мой старый сон – вот если бы кто-нибудь его ещё толково записал и издал – я бы даже об авторских правах не беспокоился. Фильм, говорю, снять можно.
- Ну давай, сейчас только за халатом схожу, а то вдруг Олеська проснётся.

       Дмитрий оборачивается, сидя за столом – смотрит, как из крана капает вода.
       Я, вернувшаяся в халатике, наверное, сейчас хороша и свежа – наскоро причесавшись и сев на табурет бочком к столу, начинаю поигрывать ножкой в пушистом тапке. На плите закипает чайник. Дима начинает заниматься заваркой.

- А что б тебе Лёшку не попросить на кухне смеситель починить – он ведь вроде слесарёк.
- Да допросишься его – он, видать, по другой части слесарь. И вообще – хорош о нём на сегодня!
- Ну ладно, давай теперь я тебе опять о своём, наболевшем. Я тебе уже как-то начинал всё это… помнишь, когда на шашлыках у меня были – ну так все тогда – и ты даже, хотя ты терпеть спиртного не можешь – и пьяных тоже – все тогда, наверное, эту историю мимо пропустили. Не до того было. Да, тогда… Мне тебя тогда жалко очень стало… И за Кольку даже стыдно. Так что начну сначала.
- Конечно, конечно, мой хороший.
       
       Меня трудно смутить. Я уже в порядке, я быстро прихожу в себя. Дрожь больше не колотит. К тому же, мне рассказывают, это же интересно!
       В будущем я больше разбираюсь, чем в прошлом. Я гурманка – я разборчива в будущем. Ну, слушаю тебя.

- Представь себе, ты знаешь, я три года почти на игле сидел, на «чёрном» – и это братану Кольке спасибо, он помог, он вытащил. А то бы сейчас ещё третий срок тянул. Так вот, как я с этого дела спрыгнул – так сразу такие сны пошли – цветные, как фильмы! – и всё там в них так хитро, так логично сходится. Вот, представь себе, я опять, как в армии, на море во Владике, одет пожарным – и выходит так, что какая-то мафия, а скорее «якудза», узкоглазые, нанимают меня похитить им какой-то чёрный небольшой непонятный ящик – и что в нём – неизвестно. За хорошие деньги нанимают – кроме того, и звучит-то это предложение, как в том фильме, как предложение, от которого я никак не могу отказаться. Есть у них на меня что-то. В общем, надо делать. А для этого надо пройти по какому-то длинному-длинному горизонтальному подземному коридору ну метров пятьсот-шестьсот – не меньше, в почти полной темноте. И в противогазе – иначе никак. И темнота-то какая-то цветная. Красивая и страшная темнота. И я это как-то делаю. Но это трудно… Прихожу, значит, на место – знаешь, всё это время в ушах или как в фильме фоном музыка звучит наподобие той, что вот сейчас тебе Лёха этот твой звонил.

- Это Григ - Эдвард Григ – «Песня Сольвейг».
- Да, похожа очень. Ну, так прихожу на место, отплёвываюсь, сняв противогаз – а там меня уже другая мафия поджидает – только это уже братки не узкоглазые, а черномазые, типа с Западной и центральной Африки, вудуисты, по-честному кровь пьющие и все дела, и их гораздо больше, и вооружены все лучше той «якудзы», что с пистолетами – здесь кто с «калашом», кто с М-16, кто с «узи». А я-то без оружия, да и знаю, вот знаю каким-то непонятным образом, как в снах знают, что стрелять тут нельзя, что хочешь делай, а стрелять тут нельзя. Окружают, след, меня – за ящиком, видать, пришёл – так открой его нам. И выносят ящик – черный такой кубик размерами с большую коробку из-под - вон как – из-под твоих зимних сапог – и нет на нём никаких ни петель, ни замков, даже отверстий вообще никаких, ничего. Вот твой чай, Юль, как просила, с лимоном.
- Ой, Дим, извини, мне срочно бы надо сейчас в душ на минутку – подождёшь?

       Дмитрий сейчас тщательно вспоминает свой давнишний сон. Нет, не растолстела вроде за зиму. Отпуск с дочкой проведём на даче – буду выглядеть ещё лучше. Так. Не горбиться, спинку ровненько. А вот родинку на шее надо сводить, нехорошо… Где цепочка? На лоджии? Не забыть бы… Когда же она сольётся. Третий час ночи, восьмой этаж, в нашем подъезде одни пенсионеры. Ага, вот погорячее пошла. Ванну надо менять. Опять самой заниматься.
       Он, Димка, мало учился – и не системно, но интересные книжки любил. Только не про «высокие энергии», а там, где приключения, авантюра, какая-то интрига. Всей интриги в натуре он уже успел хлебнуть – четыре ножевых, пара переломов ног – плюс все костяшки на кулаках разбиты – и сейчас порой он любит подраться. Но есть, слава богу, для него ещё, оказывается, кое-что интересное. Причём, самое главное, с «криминалом» не связанное.
       Я быстро возвращаюсь, закуриваю и с удовольствием пью ещё не остывший чай. Дмитрий почти влюблённо смотрит на меня, почти влюблённо…

- Вот, Юль, представь себе такую абсолютно черную гладкую завораживающую видом коробку, она тяжёлая и сделана из какого-то очень по виду твёрдого материала. А они-то, эти черномазые – считают, что, раз меня те послали за этой коробкой – то я и знаю, как её, дорогую, открыть. И только теперь я понимаю, что я – на самом деле, понимаешь, Юля, я на самом деле это знаю, только не думал об этом, и стоит мне только вспомнить – как она сразу же откроется.

       Приступ нечаянной радости валит нас с ног – прямо на линолеум в маленькой кухне. С улицы, несмотря на позднее время, доносится громкая русскоязычная попса – во дворе многоэтажки облюбовано место для ночного отдыха в машинах – скоро лето.
       Я вдруг расхулиганилась – и сама себе удивляюсь – а ведь никогда этого особенно не любила – сверху… И ведь как вовремя сейчас «Скорпионс» - “Still Loving You” - по радио в глубокой ночи – только моей личной ночью. Попсово, но столько воспоминаний…

- Но, оказывается, якудзаи тоже зря времени не теряли – догадавшись, что ящик захватили другие – они как-то пускают по тоннелю отравляющий газ – чтобы никому ничего не досталось – и он, газ этот, проникает, значит, всюду, всюду проникает, и в комнату. Хорошо, хорошо, Юль, побудь вот так сверху еще немного, я сейчас не буду, не бойся… И они там все вокруг меня немедленно задыхаются и дохнут в ужасе как тараканы – а я-то успеваю надеть припасённый противогаз с новым фильтром – и, схватив ящик, вышибаю с ним вместе со всей дури спиной дверь, что ведёт в другой уже коридор, наружу, на воздух, а там – только открываю дверь – и не то озеро, не то река – короче, прыгаю в воду с ящиком. Да. Дай я тебя поцелую, наклонись. Нет. Вот, и выныриваю уже возле какого-то островка, метров за двадцать. Всё вокруг такое красивое, яркое, зелёное. Цветы, солнце, скидываю с себя всю форму и в одних мокрых трусах склоняюсь над этим, блин, загадочным ящиком. Хорошо ты так язычком – а можно я… А… Да… Всё… Спасибо.

       Поднявшись, он обнимает меня и долго-долго целует в губы.

- Тебе спасибо, Дим. Это – только для тебя. Но я – жду продолжения рассказа.

       Маленькая трель – мне эсэмэска.

- К чёрту его, придурка, издевается, наверное. Ну давай же, давай же, Димка, рассказывай дальше – я вся сгораю от нетерпения.
- А дальше он, ящик этот, открывается сам собой – и оттуда – как пойдет, как попрёт, как повалит – и какие-то камни и цацки драгоценные, и алмазы, и рубины вот такие, и изумруды россыпями – и золото, и платина – браслеты, и цепи хитро так и здорово сплетённые, и ожерелья, и камеи, и всякое такое другое – я только теперь понял правильный смысл понятия «алмазно» – всё, всё так алмазным потоком из этого ящика и идёт, и вьётся во все стороны света! Представляешь себе, вот я уже вижу, как режиссёр, как это можно снять. Это же сценарий отличного фильма! Я держу в руках этот ящик – а оттуда всё так во все стороны на весь мир и рассыпается в алмазах. У тебя шея, Юль, очень-очень красивая – я тебе этого никогда не говорил?
- Как же, а когда свидетелем на свадьбе был – Коля тебя даже немного приревновал.
- Ну, это он, Колька, так по молодости, по неопытности. Он на тебя сам тогда смотрел, как я на этот ящик. Ну, что скажешь?

       Я уже устала. Приятно, но всё-таки там ноет... И в животе что-то тянет – это потому, что скоро «дела». Устала. Завтра будет много дел. На работе много надо будет говорить и думать.

- Ты знаешь, Димк, про это была одна очень похожая легенда. Древнегреческая. Только ящик был ровно наоборот – ящик с бедами, с бедами и нечастьями разными человеческими. «Ящик Пандоры». Ты, наверно, сам когда-нибудь это читал. Или слышал где-нибудь.

       Я думала – это только у меня в жизни мистические совпадения.

- Нет! Нет, Юленька, никогда – клянусь – ты мне сейчас первый раз вот это сказала! Это что же получается, значит, я вспомнил, вернее, мне приснилась эта легенда – которую тысячи лет назад выдумали? А я-то возгордился – какая красивая история, а её у меня эти греки педерастические задолго до моего рождения спёрли? Отняли! Извращенцы! Уроды!
- Не ругайся.

       Не забыть выпить таблетку. А у него уже начинают седеть виски.

- Ну как тут не ругаться, Юль, ну как тут не ругаться!

       Завтра ему обязательно скажу, что дня через три встретимся, честно.

- Так, эсэмэска на самом деле от нашего Николая. «Приеду завтра рано. Надо отоспаться до обеда». Придётся тебе, Дим, лечь в гостиной. Уж извини.
- Да ладно, понял, ладно уж… Ну греки, ну педерасты, ну гады…