Прощай, любимый город...

4 мая 1997 года
За месяц до окончания школы мне пришла замечательная идея вести дневник. Выговориться не с кем. С Галькой мы месяц как рассорились, да и желание пропало восстанавливать наши «бартерные отношения», когда дружат лишь за перспективу списать домашнее задание.
Итак, для начала я купила тетрадь, красивую – на обложке изображены мои любимые джинсы. То есть не лично мои, а просто джинсы. Лиза, заметила дневник, и заглядывает в мою комнату с лукавым видом! Надо будет подумать, как сделать исповедальный процесс абсолютно тайным!
Лиза – это моя мать, мама. Она просит называть себя по имени, чтобы не тревожить ее мыслями о безвозвратно ушедших годах. И все же я подозреваю, этим она успокаивает свою совесть. Мы оба знаем, что она не додала мне любви и нежности. За семнадцать лет моей жизни Лиза дважды погладила меня по голове: в первый, когда ушел отец, устав от ее бесконечных командировок. И второй раз –  когда мой рисунок победил в конкурсе «Родная сторона». Хотя, возможно я преувеличиваю…
Записав в дневник все, что произошло со мной за день, я втиснула его между тетрадками, лежащими аккуратной стопкой на письменном столе. Не зря говорят: хочешь что-то спрятать, положи на видное место.
Пора, как это ни прискорбно, делать уроки.
– Прощай, любимый город… – разрывается на кухне радио. «Когда-нибудь, я тебя заткну», – думаю я.

5 мая
Отвратительный день. Сплошное позорище на литературе. «Раз, да, три, четыре, пять, вышел зайчик погулять…». Зайчик – это я, прогулявшаяся по щучьему велению Натальи Николаевны до доски.
«Закружилась листва золотая…», – я декламировала Есенина, стараясь донести до слушателей очарование осени, и голос у меня дрожал, как листочек, который вот-вот смахнет ветром. Но… Вадик залез в мой портфель. Стараясь не шуметь, он шарил внутри своей лапищей и вытянул пудреницу. Вадик нашел, что искал! Он всматривался в зеркальце, вытягивал губы, высовывал язык, словом, обезьянничал.
«Синий сумрак как стадо овец…», – выкрикнула я и кинулась к Вадику. Но кто-то подставил ногу, и я растянулась на полу. Класс охнул, а потом заржал. И пронеслось их ржание над школой, над городами и весями, накрыв собой всю Россию. Все смеялись надо мной, вся страна. Я была в старых мытых-перемытых трусиках с выцветшим рисунком.
Всё, я пропала! Можно ли умереть от стыда? Случай со мной показывает, что нет! Можно умереть от ненависти? Нет! Иначе Вадик исчез бы с лица земли еще в ту минуту, когда строил гримасы. Но, этого не случилось. Как сказали девочки, Вадик был потрясен открывшимися горизонтами. Проще говоря, он увидел мой зад и был сражен наповал. По крайней мере, отпрашиваясь домой, он назвал именно эту причину. «Ты ещё вернешься», – беспомощно подумала я, похожая скорее на разозленного мышонка, чем на тигрицу.
На перемене, Оля, самая задиристая из наших девочек, предложила купить мне трусики.
– Нельзя, – сказала она, – опускать имидж девочек ниже плинтуса.
– Сдохни, Оля, – ответила я и пошла на физику.
Не люблю перемены. Все носятся как умалишенные и пихаются. Вот и Шамиль, несясь, словно на пожар, пихнул меня, но извинился. Раньше он толкался и со смехом пролетал мимо, теперь извиняется. Лайфхак от психолога: рекомендация ни с кем не ссориться и быть вежливым. Шамиль до десятого класса был королем школы, потом у него случился конфликт с Игорёшей. История бы не получила продолжения, будь пострадавшим Шамиль…
Игорю захотелось отомстить, и он нажаловался друзьям из 11-го класса – Шамиля побили. Это неприятное и болезненное событие безвозвратно уронило корону с его головы. У Шамиля случился нервный срыв, он швырнул кулер с водой о стену, орал на классную, рвал тетради, разбрасывал учебники. Даже отец, вызванный в школу, еле его успокоил. Вернулся наш «венценосец» другим человеком . Начал длинно рассуждать о добре и зле, много философствовал. Единственной хорошей новостью для Шамиля стало исключение Игорёши с другом, который как выяснилось позднее, был скинхедом.
– С волками жить, по-волчьи выть, – недавно сказал он Вадику.
– Это где ты волков увидел? – спросил Вадик и заехал Шамилю по уху. Зря он это сделал, потому что низвергнутый король, все же оставался королем. Шамиль взвыл, призывая на помощь всех своих предков, и стукнул Вадика так, что тот замолчал. То есть, Вадик говорил, но исключительно на уроках, когда вызывали к доске, всё остальное время он чесал голову и сосредоточенно вглядывался в Шамиля. Наверное, жалел, что не сдержал своих эмоций.
Я старательно описываю в дневнике страдания по поводу собственной внешности.
– Лучше бы ты помыла посуду.
Это Лиза. Как обычно, просовывает голову в дверной проем, но не заходит. Вечно она не вовремя. Лучше бы ты не рожала меня! Вслух я это не произношу. Боюсь скандальной Лизы. Я пишу, что ненавижу Лизу, и закрываю дневник. Теперь его надо спрятать поглубже, а то Лиза прочитает, начнет приставать с расспросами и плакать. Меня коробит то, что я ее побаиваюсь, но ничего не могу с собой поделать. Лиза может быть истеричной, чуть что – крик на всю улицу.
«Прощай, любимый город…» Я представляю, как распиливаю радио и закапываю его.

6 мая
Шамиль сегодня долго говорил со мной. Разумеется, после уроков. Рассказывал, что Оля бросила его ради мальчика из параллельного класса.
– Раньше, – сказал Шамиль, – я бы его убил, но теперь я рад, что наконец-то избавился от этой лживой суки.
Я посоветовала ему зажать пальцами нос и снова повторить эту фразу. Вышло как в американских боевиках. Мы забавлялись пока классная не пришла и не наорала на нас за то, что мы говорим всякие неприличные вещи. Тогда Шамиль встал и гордо изрёк:
– Уйди, женщина. В горах кричать нельзя!
Классная подумав, что у Шамиля опять началось, с криком выскочила вон.
– И чего ты ее пугаешь? – спросила я его. – Ты же выздоровел давно! Ты кому вкручиваешь?
Шамиль хитро заулыбался и раскрыл страшную тайну: ему выгодно притворяться. Если раньше отец частенько пускал в ход ремень, то теперь он цедит сквозь зубы: «Так нельзя, сынок».
Шамиль повторяет это несколько раз, зажав нос пальцами, и мы снова ухахатываемся. Нас разогнала уборщица. Она сказала, что все слышала и если что, расскажет кому надо!
– И кому надо? – поинтересовались мы.
Уборщица, прищурив левый глаз, призналась, что у нее есть телефонная книжка с номерами родителей, и приказала покинуть помещение.
– А меня не надо запугивать, – сказала я.
– Гнать жути, – поправил Шамиль.
– И это тоже, у меня тайны нет – вопрос не ко мне.
Я удалилась с высоко поднятой головой, воображая себя горянкой. День закончен. Надо проучить Вадика и Олю (знать бы как?). Она надсмехалась надо мной, думая, что я ничего не замечаю, а Вадик все так же молча рылся в моей сумке и опять «насиловал» мое зеркальце.
Лиза дома.
– Угадай, почему я дома? – спросила она.
Честно говоря, мне все равно, и к тому же она всегда дома. Лиза – журналист-надомник, работает удалённо и ругает всех. Адресаты ее ненависти – слабый компьютер и редактор, который урезает ее «высокопрофессиональные» статьи. Мне не нравится, как она пишет, но. если я ей об этом скажу, Лиза меня придушит. Бокал вина в руке означает нескучные посиделки. Интересно с кем? Лиза категорически не любить пить одна.
– Ты чего? – спрашиваю я.
– Ничего, – отвечает Лиза.
Язык у нее заплетается, но, вопреки всему, она не икает. Только стоит, слегка пошатываясь.
– Я скоро выйду замуж, – сообщает Лиза.
– На здоровье, – говорю я и прохожу в свою комнату.
Хорошего в Лизе мало, но она уважает мое пространство и никогда не нарушает его. По крайней мере, при мне. В мое отсутствие Лиза бесстыдно роется в моих вещах, видимо собирая на меня компромат. Выдает ее пепел на прикроватном сером коврике. Вместо того, чтобы затереть влажной тряпкой следы пребывания в моей комнате, она попросту размазывает тапком пепел. Сейчас она последовала за мной – это меня удивило и насторожило.
– И да будет тебе известно, – сказала Лиза, ткнув в меня длинными пальцами с зажатой между ними сигареткой.
«Мне ничего не известно», – ответила я про себя.
– Да будет тебе известно, – повторила она, словно почувствовав, что я ей мысленно отвечаю, – я очень рада! Я нашла человека!
– Хорошо, – защитилась я, и прошла к столу.
– Да, хорошо, – сказала Лиза.
Мой благожелательный тон отрезвил ее.
– Конечно, хорошо, – раздалось надо мной.
Я вздрогнула.
– Не бойся, дорогая, – сказала Лиза, – это Страдиварий.
– Петр Петрович!
– Именно, – подтвердила Лиза, – и фамилия у него Петров.
– Совершенно верно!
Надо мной икнули и попросили прощения, я кивнула в ответ, не поднимая головы. Я всё больше ощущала себя в роли несчастной падчерицы, чья юность прошла в работном доме. Смрад, чад, перегар, пьяные рожи, липкие лапы похотливых собутыльников «мамаши»…
– Ах, – вздохнула я.
– Всё не так плохо, – отозвалась Лиза. – Страдиварий будет наездами, – не терпящим возражения тоном сказала она. – Тебе надо еще привыкнуть к нему. Поэтому ровно в восемь часов вечера карета превратится в тыкву, ежели Петюнечка не уйдет к себе.
– В полночь, – запротестовал Страдиварий.
– У нас в восемь!
Лиза потрепала его по волосам.
– Мы будем жить так до тех пор, пока Лада (это я) не окончит школу и не поступит куда-нибудь. Ты же знаешь, дорогой, девочке нужно время принять ситуацию. Ты не против?
– Не против, – смиренно откликнулся Страдиварий.
Они удалились, унося с собой запах дешевого вина (будто я знаю дорогое!) и все амбре, исходящее от Страдивария и моей дорогой Лизы. Через час она его выпроводила и зашла ко мне сообщить об этом. Попутно поправляя прическу, заявила, что терпеть не может Страдивария, но вот оказия, беременна от него.
– И как это меня угораздило?! – простонала Лиза и ретировалась.
«Слава богу», – подумала я.
– Может, ты погуляешь? – Лиза вернулась.
«Не мешай мне, Лиза», – попросила я, конечно же, не вслух.
– Ты не любишь выходить на улицу, это меня беспокоит. Выйди, посиди на лавочке, подыши свежим воздухом.
– Мне уйти сейчас? – спросила я, поднося к ее носу будильник: 22.00.
– Ну да, не вовремя я занялась воспитанием, – сказала Лиза, поцеловала меня в макушку и на этот раз наконец-то оставила меня в блаженном покое.
«Прощай, любимый город…» – и какая зараза постоянно крутит эту песню?!


14 мая
Прошла целая неделя, прежде чем я снова села за дневник. Нервы ни к черту. Лиза со своим нытьем, что Страдиварич все-таки – не мужчина ее мечты. Галя достала своими издевками, Вадик окончательно «сдружился» с моим зеркальцем, и вдобавок, в нашем классе появился новенький. Обнаружил он себя тем, что наступил мне на ногу.
– Чтоб ты лопнул, – произнесла я.
– Зачем? – удивился он, и, как мне показалось, искренне.
– Вах! – добавил Олег, который сразу невзлюбил Ашота (это новенький).
Ашот был высокий и накаченный, и потому все мальчики немного обеспокоились, когда он перевелся в наш класс. Девочки тоже. Как оказалось, у Ашота есть возлюбленная. Это была Ксюша из нашего 11-го «Б». Ксюша была очень худой, если бы ее кости звенели при ходьбе, стоял бы нескончаемый звон. Никто не понял, что такого примечательного таила в себе Ксюша, но на всякий случай, девочки разом почувствовали себя оскорбленными до глубины души. Словом, Ашот перешел в нашу школу и наш класс из-за Ксюши, и это обстоятельство было вовсе не в его пользу.
Появление Ашота не могло не насторожить Олега, поскольку тот называл себя скинхедом, хоть и умеренным. Олегу нравилось, что скинхеды готовы впрягаться друг за друга, что их боятся свои и чужие. Контакты с ними были на уровне добрососедских отношений с братьями Витьком и Антохой из соседнего подъезда: всего лишь здоровались за руку. Впрочем, Олегу было не до скинхедов: жесткий график в преддверие экзаменов – репетиторы и учеба.
В нашем классе Олега побаивались все, кроме Шамиля, утверждавшего, что не родился тот, кто его может напугать. Олег же, как великий комбинатор, понимал – независимость Шамиля общепринята, но добавление еще одного имени в этом небольшом списке исключено. Вред для репутации – так обозначил Олег своё бездействие, решив нагнать страху на Ашота.
Предлог искать не пришлось, неуклюжий Ашот отдавил Олегу ногу, когда шел на химию. Все замерли, даже Ксюша – она поняла, что произошло непоправимое. Ашот же ничего не почувствовал, он даже не извинился. Наши взгляды устремились на Олега. Тот тоже удивился, ожидая, что к нему бросятся в ноги с мольбами о пощаде, но этого не произошло. Более того, подсаживаясь к Ксюше, Ашот также случайно задел Шамиля. Неслыханное варварство вновь осталось без извинений. Все ахнули – развязка была близка. Однако и Шамиль упустил шанс наброситься на Ашота с кулаками. Он застыл на месте от наглости и дерзости новичка. Ашот же преспокойно уселся на свое место, не реагируя на Ксюшу, укоряющую его в бестактности. Он лишь вертел головой и пожимал плечами.
После уроков Олег и Шамиль вызвали Ашота на разговор. Судя по Ашоту, разговор вышел неприятным. Олег ликовал, он рассказал новенькому о правилах хорошего тона, при этом умело обойдя национальный вопрос. И Ашота побили, и скинхеды, как бы, не причем. Но ребята видимо что-то не дообъяснили: на следующий день Ашот по отдельности втолковал Олегу и Шамилю, что новеньких надо привечать. Но видно и он не был убедителен, потому что назавтра Шамиль и Олег вместе разъясняли правила поведения в обществе, и опять что-то упустили… Вся эта чехарда длилась дня четыре, пока Олег не решил пожаловаться Антохе с братом.
Те сначала не поняли, чего от них хотят. Шамиль и Олег попеременно рассказывали о случившемся, перебивали друг друга, напоминая упущенные детали. У Витька на нервной почве зачесалась спина, и он терся о спинку шезлонга, отстраненно воспринимая речь Шамиля и Олега. День был хороший, административка с сорока часами обязательных работ завершилась, а «пацаны их грузят и напрягают». Наконец один из них, расслышав имя «Шамиль», ткнул пальцем в Олега и спросил: «Ты хочешь, чтобы мы с Хачом разобрались?». «С Ашотом», – поправил Шамиль, он не любил неточностей. Но Антоха уже понял, что его беспокоило и, бросив на Олега уничтожающий взгляд, спросил, как зовут его «другана». Олег запнулся на первом слоге, осознав свою ошибку – голубоглазый, но черноволосый Шамиль явно не мог быть другом. К несчастью первый слог был произнесен, и Олег выпалил второй – «рик», «Ша-рик».
– Почему Шарик?
– Кликуха такая, – быстро проговорил Олег.
Шамиль был высоким и худым юношей, неудачно выбранное слово лишний раз убедило братьев, что в их рядах затесалось немало придурков, о чем они, к слову сказать, рассуждали, пока их не потревожили.
– Надо их побить, – сказал Антоха, – здесь чего-то не так.
– Они нас за лохов держат, – догадался Витёк.
Здесь бы незадачливым челобитчикам уйти, но дело вконец испортил Шамиль, который решил пофилософствовать с хорошими парнями. Он сказал, что еще несколько лет назад был королем, но теперь его скинули, о чем он не жалеет, надо жить будущим, а зазнаваться незачем, это ни к чему.
– Я тоже зазнавался, ни к чему хорошему это не привело, – грустно подвел он черту.
В подтверждении сказанного Шамиль дружески хлопнул одного из братьев по плечу. Это было началом конца, как потом рассказывал Олег. То ли панибратство не понравилось, то ли Шамиль не рассчитал дружеский хлопок, но завязалась потасовка, перешедшая в драку. Неизвестно, чем бы это закончилось, если бы не проезжавшая мимо патрульная машина. В отделении милиции братьев знали, как облупленных и стали оформлять протокол – нападение по национальному признаку. Однако в деле открылись непонятные подробности, к примеру, почему жертвы сами пришли к скинхедам? Об этом спросил милиционер, составляя протокол.
– Надо было разобраться с Ашотом, – честно ответил Олег.
Шамиль оказался умнее, он не знал кто такой Ашот, и чего от него хотят. Просто Шамиль подозревал, что на этот раз отец все-таки пустит в ход ремень. Братья тоже не вчера родились и сказали, что ни Олега, ни Шамиля не знают и видят в первый раз.
– Как в первый раз, – разозлился милиционер, – вы же их били!
Но Шамиль и Олег быстро сориентировались и подтвердили: «В первый раз их видим».
– А синяки? – спросил милиционер.
– Это Ашот, – ответил Олег.
Загадочный Ашот всплыл во второй раз, и через час был доставлен в милицейскую часть, с ходу отказавшись от всего.
– Ничего не знаю, никого не знаю, – сказал он.
– А почему они тебя знают?
– Вы знаете всех, кто знает вас? – спросил Ашот.
- Что вы мне мозги компостируете? – разозлился милиционер.
Положение спас отец Ашота, примчавшийся в отделение вместе с женой. Подключив свои связи, он вытащил ребят, не разбирая, кто свой, а кто – нет. Расходились ребята с мыслью о том, что при других обстоятельствах можно было бы и подружиться.
По дороге домой, Витек, пнув под зад чернявенького пацаненка лет 10, вздохнул: «Хрен, что поймешь», – и братья, не оглядываясь, побрели восвояси.
На следующий день класс гудел о происшествии и приставал к Олегу с расспросами. Ашот, наконец, извинился за то, что наступил на ногу Олегу и толкнул Шамиля. Назревал мирный договор, если бы Олег не спросил Ашота, что тот нашел в этой уродине Ксюше? Ашот было занес кулак над Олегом, но Шамиль перехватил его. Ашот не стал сражаться за Ксюшу, но и дружить передумал.
– Ты не знаешь, что случилось с радио? – спрашивает Лиза тревожно. Кажется, она сроднилось с ним больше, чем со мной и Страдиварием.
– Нет.., – мотаю я головой, и добавляю, – и на кухню я захожу редко.

15 мая

Ксюша бросила Ашота. Какая радость! Хотя… какая мне разница? Сегодня математичка сказала, что наконец-то она с чистой совестью выведет мне в четверти тройку. «Засунь ее себе…», – подумала я. Мое лицо растянулось в такой фальшивой улыбке, что Вадик прервал свое недельное молчание и выразил опасение, что я лопну.
– А ты отойди, – вспомнила я рекламу.
– Вот-вот, – поддержал меня Ашот.
Опять он. С чего бы?
– Давай заново дружить, – предложила мне Галька.
Я равнодушно пожала плечами и ушла. Зачем? Скоро школа закончится. Не хочется расставаться, но и видеть их физиономии на протяжении одиннадцати лет – это самое большое принуждение и насилие в моей жизни. Можно сказать, от звонка до звонка отгрохала одиннадцать долгих лет. Скоро школа канет в Лету. И, слава Богу!
Опять Викина компания передразнивала мою походку. Я хожу некрасиво, то задом виляю, то, пытаясь походить на моделей с подиумов, стараюсь выверять каждый свой шаг. У меня не получается, и потому надо мной подсмеиваются.
– Сдохните, суки, – сказала я.
Это самое плохое мое ругательство. Хуже слов я не употребляю.
– Это ты нам?! – протявкало оттуда.
– Да, – сказала я.
Я уже ничего не боюсь, и мне наплевать на них. Модельная внешность моих одноклассниц больше не вызывала во мне зависти. Скоро не будет в моей жизни ни их, ни этой школы. Огради меня от этих дур, Господи.
– Сейчас мы тебе покажем, кто сдохнет, – сказала Вика и выступила вперед. Она подошла ко мне и ударила бы, но неожиданно перед ней вырос Шамиль.
– Фи, – сказал он, – драка не подходит таким красавицам.
– Ты кого имеешь в виду? – нервно спросила Вика.
Она всегда так ведет себя – нервно-утонченно.
– Только тебя, – успокоил ее Шамиль, шепча на ухо всякие приятные слова.
Наверное, приятные, потому что Вика зарделась, словно свёкла. Забавно, несмотря на свой достаточно разгульный образ жизни, она не утратила способность краснеть. И что же он ей такое говорил?
Уходя, Вика повернулась ко мне: «Ты – труп», – сказала она.
Черт меня дернул подойти к ним. Вика умеет мстить. Утешает только то, что через пару месяцев школа навсегда останется в прошлом.

18 мая
Я не хочу жить. Мне стыдно. Вика жестоко мне отомстила. После физкультуры, в раздевалке, ее свора налетела на меня. Они стащили с меня одежду и вытолкали за дверь. Там уже стояли предварительно приглашенные на сие действо их друзья из других классов. Они смеялись и фотографировали…
Единственное, что сохранилось в памяти – голоса наших мальчиков. Они встали передо мной: Олег, Вадик, Дима, Сережа, Шамиль и Ашот. Шамиль завернул меня в свою рубашку. Потом началась драка, вся школа сбежалась…
Директриса увела меня в свой кабинет. Я не могла говорить, зубы бились о стакан с водой. Раиса Викторовна что-то говорила и по-матерински гладила меня по голове. Она долго кричала на Вику, и даже не слушала ее объяснений. Потом мне принесли мою одежду, вызвали Лизу и отправили домой. Перед этим у Лизы была истерика в кабинете директора. Кажется, ей стало плохо с сердцем.
Я третий день не хожу в школу, и Лиза меня не торопит. Она боится оставлять меня одну, и надоедает тем, что каждые пять минут заглядывает в комнату. Наконец она вышла за хлебом. Я подошла к окну: вид с шестого этажа не ахти какой. Интересно, если я брошусь вниз, что будет? Словно какой-то голос поддержал: «Будет все окей, стыдно не будет уже никогда». Я снова взглянула вниз, открыла окно и вспомнила о Лизе. Надо бы ей оставить записку, написать, что она ни в чем не виновата. Страстное желание шагнуть вниз овладело мной… Надо искупаться. «А то там в первую очередь кинуться оценивать степень твоей свежести», – сказала я вслух.
Природная чистоплотность взяла вверх, все-таки я третий день не моюсь и не расчесываюсь. Надо бы привести себя в порядок.
Нежась в ванне, подумала, что было бы неплохо перерезать вены... Привел меня в чувство сильный стук в дверь.
– Лада, Лада… – кричала Лиза.
– Я купаюсь.
Но Лиза не уходила. Она продолжала стучать в дверь ванной и звать меня.
– Нам надо поговорить, – молила она.
«Как ты не вовремя, Лиза!!! Ты всегда не вовремя!». Надо было выходить, иначе Лиза разнесла бы дверь: и бритвы нет под рукой, и Лиза много шума создает. В следующий раз…
Когда я открыла дверь, Лиза, не взглянув на меня, прошла на кухню.
– Что ты хотела мне сказать? – спросила я.
Лиза сообщила, что беременна. От досады я чуть не упала со стула.
– Знаю, – заорала я.
– Да, – кивнула Лиза, – но без тебя я ребенка не подниму.
Откуда она знает?!
– Почему без меня? – прошептала я.
– Ты мне нужна, – сказала Лиза. – Я боюсь… Ты окончишь школу, мало ли… вдруг уедешь или выйдешь замуж, что я буду делать?
– Замуж?! Ты думаешь в моем положении можно думать о замужестве?!
– Я просто боюсь рожать, – объяснила Лиза. – Мне надо быть уверенной в том, что, случись что со мной, ты не бросишь малыша.
– А что может с тобой случиться?
– Мне врачи сказали, – Лиза перевела дух, – в моем возрасте и с моими болячками рожать опасно. – Я могу умереть.
– Ты врешь! – я разозлилась.
Лиза заревела и бросилась ко мне.
– Если ты хочешь быть моим единственным ребенком, я сделаю, как ты скажешь, – Лиза держала меня за руки.
– Ты способна ради меня пойти на такое?! –удивилась я.
Лиза кивнула.
– Хочу, – сказала я, – звони и договаривайся о времени.
Лиза застыла, но только на миг. Она кинулась к телефону и стала дрожащими пальцами нажимать на кнопки.
– Ты что, наизусть знаешь номер? – спросила я, заподозрив подвох.
– Я набираю женскую консультацию, свою докторшу, – объяснила Лиза.
Она попросила Наталью Павловну, что-то спрашивала, ей отвечали. Лиза положила трубку и повернулась ко мне.
– Все, – сказала она, – я договорилась. – Теперь ты у меня будешь моей любимой единственной дочкой.
И, наконец, она сделала то, что и должна была сделать мама. Она обняла меня.
– А кто у тебя должен был родиться? – спросила я.
– Не важно, – ответила Лиза.
– И все-таки, – настаивала я.
– Дочка… наверное, дочка, – сказала Лиза.
– Еще одна?
Лиза кивнула.
– Ну уж нет, –возмутилась я. – Ты что, ищешь легких путей? Нет уж, – решительно сказала я, – рожай мне сестренку!
Лиза недоверчиво взглянула на меня.
– Что ты сказала? – спросила она.
Кажется, она боялась поверить, что я нам даю еще один шанс. Или себе?
– Я пошутила, – сказала я. – Я хочу сестричку.
Лиза завыла от радости. Она долго целовала мое лицо и спрашивала, по-собачьи преданно заглядывая в глаза.
– Ты ведь ничего не сделаешь, правда, правда?
– А что я должна была сделать? – спросила я, хотя знала, о чем говорит Лиза.
Лиза смутилась и сжала мое лицо в ладонях. Конечно, я хотела сказать – «мама», но у меня язык не повернулся: так ведь недолго мать и до инфаркта довести на радостях. Я чмокнула маму в щеку.
– Завтра я пойду в школу, надо сдавать экзамены и получать аттестат. Всё, Лиза, я хочу спать.

19 мая
Занятия продлили до конца месяца. Класс меня встретил смущенно. Если раньше меня не замечали или прохаживались по внешности, то теперь искали повод для общения. На перемене подошла Вика и сказала громко: «Извини меня, Лада. Извини нас», – раскаяния в голосе не было.
– Ничего, – сказала я, – скоро школа закончится, и я забуду о тебе.
Я отвернулась и пошла: «Надо же, еще вчера я хотела умереть».
Мальчики вели себя со мной как обычно. Только Вадик больше не докапывался до моего зеркальца. После уроков я задержалась, став невольной свидетельницей ссоры Ашота и Ксюши.
– Что-то не так? – спросила я после ухода Ксюши.
Ашот рассказал, что Ксюша не хочет носить армянскую фамилию.
– У меня мама русская, – поделился он, – может, взять ее фамилию?
Он был удручен и задумчив.
– А какая у мамы фамилия, – спросила я.
Ашот сконфузился.
– Ты не знаешь?! – удивилась я.
– Загогулько, – выдавил он.
– Мда… – через секунду я расхохоталась.
– Извини, – бормотала я, давясь от смеха. – Извини, пожалуйста… Прости меня, Ашотик, – я вытирала слезы, – никому не скажу, никому…
Ашот понимал и не обижался: фамилия и впрямь смешная. Он решил спросить у отца что делать. На том мы и расстались. У выхода из школы меня ждал Шамиль.
– Хочешь, я тебя провожу, – спросил он.
– Не надо.
Шамиль, однажды защитив меня, видимо решил продолжить благородное дело.
– Но в любом случае, – сказала я, – спасибо. – Ты и я одной крови, друг.
– Ты хорошо сказала, – расчувствовался Шамиль.
– Знаю, – сказала я.
Открыв дверь своим ключом, я услышала голоса с кухни, и решила, не обнаруживая себя, подслушать, о чем говорят Лиза и Страдиварий.
Кстати, не зря его Лиза так прозвала. Страдиварий окончил музыкальную школу по классу скрипки, и в его двушке она висела над телевизором.
Страдиварий уговаривал Лизу не рожать. Ах, подлец, сделал ребенка – и в кусты?! Я прошла на кухню. Меня не ожидали. Заплаканная Лиза заметила мой уничтожающий взгляд.
– Нет, – она поняла, что я подслушала, и испугалась, – это не Петенька, это не он.
– Я все слышала, – сказала я и добавила многозначительно: всё.
– Ты не поняла, – Лиза снова испугалась, – Петенька очень хороший.
Лиза говорила искренне, я успокоилась и пошла к себе. Надо было готовиться к выпускным. Фраза «скоро экзамены» выскакивала в любое время суток, пугая неизбежностью вступления во взрослую жизнь. И я не должна подвести ни себя, ни маму.
На кухне было спокойно. Страдиварич чинил радио, Лиза готовила. Радио долго не поддавалось, но ровно через час выдало: «Прощай, любимый город…»

20 мая.
Ашот сегодня пришел с фингалом. На переменах он вел себя странно, слушал этнические мелодии, и просвещал любопытных: «это армянская музыка».
После уроков поинтересовалась у него, что случилось с глазом.
– Я спросил отца, можно ли взять мамину фамилию, – сказал несчастный Ашот.
– Прости, Ашотик, скажи мне, ну что такого ты нашел в Ксюше?
Кажется, этот вопрос задавал себе и Ашот, поэтому не стал обижаться.
– Не знаю, – он пожал плечами. – Мы с Ксюшей почти три года вместе. Последнюю неделю я так тягощусь ею – убежал бы.
– Может, ты влюбился в другую? – предположила я.
Ашот взглянул на меня и признался, что да, ему нравится другой человек. Очень-очень. Наконец, он выдавил из себя, что влюбился, и это серьезно.
– Кто, Ашотик? – спросила я.
Он многозначительно смолчал. Ух, ты! Неужели это я?!
– Знаешь, – сказал он, – Ксюша согласилась выйти за меня при условии, что я не стану настаивать на ношении паранджи. В смысле… когда поедем в Армению.
– А армяне носят паранджу? – удивилась я.
– Не знаю, может и носят, – сказал он неуверенно. – Надо у папы спросить.
«Конечно, Ашотик… Симметрия фореве!» – подумала я, вспомнив подбитый глаз. Жесткий у него отец, однако.
Лиза со Страдиварием ждали меня с борщом.
– Спасибо, – поблагодарила я, уплетая за обе щеки.
– А давайте, – сказал Страдиварий, – купим Ладе модную одежду.
– Зачем?
– Чтобы ты была самой красивой, – сказала Лиза, погладив меня по голове.
С тех пор как Лиза смирилась с мыслью стать матерью во второй раз, она изменилась. Стала нежной. попеременно ластилась, то ко мне, то к Страдиваричу.
– Я хочу, чтобы ты модно постриглась и красиво оделась, – сказала Лиза.
– Я тоже хочу красиво подстричься и модно одеться, – рассмеялась я.
– Пойдемте прямо сейчас, – предложил Страдиварий.
Я попыталась отговориться, но меня взяли меня под белы ручки и усадили в машину Страдиварича…
– Ты не знаешь, куда делось радио? – спросила Лиза с восхищением рассматривая меня.
– Не-а.
– Может, у нас на кухне барабашка завелся? – предположила Лиза.

21 мая
У Ашота синяк под другим глазом. На переменах он усиленно листает большую книгу с золотым тиснением – это «История Армении». С Ксюшей он окончательно порвал.
– У нас нельзя без паранджи, – заявил он ей, как только увидел меня, – ведь мы переедем в Армению.
Для класса мое появление стало шоком. Мне выражали восхищение наши мальчики и даже девочки. Лишь Вика буравила меня недобрыми глазами. «Сдохни, сука», – думала я каждый раз, ощущая ее неприязненный взгляд. Видимо я переборщила с пожеланиями: на физкультуре Вика сломала ногу, и думаю, исчезнет из моей жизни раньше, чем я ожидала.
– Одна-ако, – протянула Галька, увидев меня.
– Одна-ако, – передразнила я и отвернулась.
Шамиль и Ашот, как обычно, задержались после уроков, я тоже.
– Пойдем в кафе, – предложил Шамиль.
С этого все и начинается, подумала я, кафешки, подмешанная водка в коктейль и все остальное, в том числе продажа в сексуальное рабство. Взглянув на их наивно-восхищенные (естественно, от моей невиданной красоты) лица, я вздохнула и пошла с ними в кафе. По дороге к нам присоединились Олег и Вадик.
Шамиль заказал нам всем мороженое, коктейли и колу. Олег и Вадик говорили без умолку. Ашот влюблено молчал. Шамиль вел себя как благородный друг. Потом все меня проводили до дома.
Лиза была удивлена.
– Это кто тебя провожал? – спросила она.
– Одноклассники.
– Они тебя не обидят? – забеспокоилась Лиза.
– Нет, – сказала я. – Мы с ними одной крови.
Когда Лиза удивляется, у нее смешно поднимаются брови.

22 мая
На перемене Ашот признался мне в любви.
– Ты очень легкомысленный, – сказала я. – Совсем недавно ты хотел жениться на Ксюше, теперь ты говоришь, что любишь меня.
– Ты мне отказываешь? – огорчился он.
– Да, – решила я испытать его.
– Все равно, я буду доставать тебя своим тоскливым видом, ты пожалеешь меня и влюбишься.
– Почему я должна влюбиться? – Мне нравилось его подзадоривать. – Я не хочу, ты очень несерьезный.
Других аргументов против Ашота у меня не было.
– Так, – сказал Ашот и, подозрительно глядя на меня, отошел.
Я даже пожалела, что поторопилась.
На литературе Ашот вызвался к доске.
– Я люблю Ладу, – объявил он. – Я полюбил ее по-настоящему с той минуты, как увидел.
Класс сначала загудел, а потом замолчал.
– Велика важность, ну и что? – нервно отозвалась Вика. Перелома у нее не было, но она сильно растянула лодыжку и прихрамывала, как раненый боец.
Ксюша только хмыкнула и повела плечами. На перемене она подошла ко мне и сказала, что поможет в приобретении паранджи. Я, как обычно, хотела пожелать ей сдохнуть, но что-то меня удержало. Все-таки она потерпевшая сторона.
– Ну что? – спросил Ашот, подойдя ко мне и взяв за руку.
– Я согласна носить и твою фамилию, и паранджу, – ответила я.

23 мая
Я счастлива, как может быть счастлива девушка, которую любят. И Лиза тоже счастлива, ее тоже любят. По-настоящему. Мы вчетвером гуляем по паркам, ходим в кино. И лелеем мечту узреть красивого и здорового младенца Лизы, мою сестричку.

5 августа.
Позади экзамены. Впереди дизайнерский факультет (я хорошо рисую), и свадьба. Я записываю – «Прощай, дневник», и убираю его в ящик письменного стола

5 августа 2002 года
Пять лет прошло с тех пор, как Лиза умерла при родах. Мы осиротели. Как оказалось, мама не придумывала – ей нельзя было рожать… Когда слезы подкатывают к горлу, я смотрю на маленькую Лизу и понимаю, что она должна была родиться. Лиза мне как дочь, я не чувствую ее сестричкой. Помимо Лизы у меня растет сын. Я назвала его Ашотиком.
В моей комнате на стене траурные фотографии любимых и близких людей. Это мама, Ашот, Петр Петрович Петров, то есть Страдиварий, Шамиль и Вадик…
Ашота я потеряла, когда Лизоньке и года не было. Вместе с Шамилем. Олегом и Вадиком они зарегистрировали охранную фирму в Москве и обмывали это дело в ресторане... Пока ребята вызывали такси и флиртовали с официанткой, Ашот вышел покурить. Увидев толпу из пятнадцати-двадцати пацанов (в этот день был футбольный матч с участим местных команд), обрадовался. Неохота было идти за забытой на столике зажигалкой, и он попросил прикурить… Это была группа скинхедов (их в ту пор было немало среди футбольных болельщиков) с ножами и кастетами … Ашот отбивался, как мог… Потом вышел Шамиль узнать, куда же делся Ашот, а за ним на крики прибежали Олег и Вадик…
Выжил только Олег. Остальные, в том числе, мой любимый, скончались на месте от множества, как напишут потом, ранений, несовместимых с жизнью. Самым старшим из них был Вадик. За неделю до гибели ему исполнилось двадцать лет.
…Недавно приезжал Олег, сказал, что заходил к родителям Ашота, но теперь в их квартире живут другие люди. Я рассказала, что они переехали в Армению, и зовут меня к себе. Перед вылетом Олега в Москву мы с ним побывали на кладбище. Олег был сдержан и немногословен. Но спокойствие его было кажущимся: когда он увидел двух бритоголовых пацанов, он резко вывернул руль и направил машину на них. Слава богу, у ребят оказалась хорошая реакция, иначе беды было не избежать. Прощаясь, он едва коснулся губами моей щеки, но в его глазах я увидела нечто большее и испугалась. Словно прочитав мои мысли, он отвернулся и, уходя, бросил через плечо, что скоро женится.
Так закончилось мое недолгое счастье с Ашотом. Но у меня есть мои малыши – Лизонька и Ашотик – два моих сердца, две любви…
Страдиварий спился через год после смерти мамы и замерз, уснув на морозе.
Через несколько дней я закончу все дела, возьму нужные документы, соберу только самое необходимое и перееду в родной город моего мужа, в котором ему так и не довелось побывать, – в Ереван. Его родители с моего согласия уже забрали прах сына, и ждут нас. И я знаю, что не смогу их оставить совсем одних. Без внуков. Я везу с собой фотографии моих любимых и землю с могил мамы и Страдивария, Шамиля и Вадика. Я присыплю эту землю на новую могилу Ашота. Но я буду приезжать и в мой город, ведь здесь остались могилы любимых людей.
– Мы с тобой одной крови, – сказала я поочередно Лизе и Страдиварию, Шамилю и Вадику.
Прощай мой любимый Краснодар! Здравствуй, Ереван!