Выгибая матовую спину

Когда тебя выхватываю из золотистого, вспененного синтетическим светом, шамаханского платья, выгибая матовую, податливую, льнущую, шёлковую спину, обволакивая упругой негой необъятного, завораживающего до головокружения, взлетающего в сумерки сверкающих зрачков, индигового матраса, и бесстыдство возникает истомою кончиков пальцев, размыкающих нежно-розовые, каучуковые колени в сползающих паутинках бестелесных, ажурных, шершаво-тёплых, искристо-переливающихся французских чулок с медленно движущимися, танцующими мышками, и, взятая длинным, ноющим штурмом неги, твоя, вспыхивающая безумием безоглядной, всепоглощающей, обволакивающей страсти плоть растворяется в пульсирующей невесомости, когда губы врастают в поцелуй с беспощадностью и страхом и медленный бес искушения электрическими иглами впивается в каждый миллиметр кожи, превращая ноги движущихся кузнечиков в эпицентры магниевых вспышек чувственности, когда большая атлантическая медуза матраса проваливается вместе с восьминогим божеством измерений и остатки взбитых искушённой лаской, снежных до слепоты, оседающих на обжигающую кожу истерзанных простыней, застывают упоённым безмолвием, когда застывшие истомой любви, вымазанные белым мелом искушения, судорожные статуи почти Роденовские, почти Летнесадовские, почти Бенвенутовские втягиваются в новую, мистически-фосфоресцирующую мглу какофонического, апофеозного, апокалиптического, сжигающего эмоции штурма, где сизо-голубые солдаты Брейгеля уничтожаются восходящим, густым, оранжевым эхом христианского опустошения, и ты, бестелесная, выхваченная из нескончаемого мига, пронзённая вскипающим блаженством, растворённая в самосозерцании убийственной экзистенциальной чувственности, всё ещё с
открытыми, невидящими глазами, всё ещё кричащая и бьющаяся, внезапно проваливаешься в молчащую, ватно-обволакивающую реальность обыденного, привычно-повседневного, устало-ненужного, сумрачно-серого. Потягиваешься, выгибаешься, высвобождаясь и вставая, пробуя прохладный, лакированный, поскрипывающий пол, и идёшь, пошатываясь, на ощупь, ещё почти пьяная всей этой явью. Яркий, вспыхивающий свет в ванной, искры дрожащего душа, сердито-шипящие, монотонно-дремлющие, поводящие своими язычками по впадинам подмышек, под коленями, вокруг шеи, по мокрым прядям густых, золотисто-каштановых волос, по упругой поющей коже, заряжающие тело электрическим ощущением ярко-радующего утра, наполняя память божественно-гаснущей ночью, смутно вспоминая о других…
А потом улица и золото солнца, бьющее в зрачки.