Зря вы в армии боитесь, товарисчи

Посреди ночи, оторвавшись от приятной беседы о прошлых девочках, я осторожно вылезаю из первого тамбура во второй коридор, чтобы попасть в умывальник – перекурить. Форма одежды – трусы-тапочки, сигарета теснится к зажигалке под резинкой труселей. Рукой так раз-раз: все на месте.

 

В темном коридоре горит зеленый ночной свет; подволок, трубы, оборудование, – окружение приятно ласкает взгляд своим непринужденно-теплым уютным оттенком. Аккуратно вылезаю из тамбура, долго всматриваюсь. Никого нет, можно идти.

– Аликин, ты чего не спишь, ****ь? – во всю ширину прохода развернулись плечи капитан-лейтенанта Модестова.

От неожиданности задираю брови, и, сдержанно улыбаясь, ныряю обратно в люк, быстро шлепаю в кубрик, и ложусь в кровать, жду. Заходит Модестов, включает свет и… недосчитывается одного человека в кровати.

– Где Гусейнов?
– Не знаем, товарищ командир.
– Как это «не знаем»?.. Значит, спать не будем, пока не узнаем.
– Та-ащкм… Мы правда не знаем, где он. В отбой был, вот здесь лежал, а сейчас исчез.

Не выдавать же человека.

Через две минуты играется большой сбор, сонный корабль лениво стягивается ко второму коридору, хмурые сомнамбулы, моряки стоят кое-как, облокотившись, кто на леера, кто на броняхи, а черноглазый татарин Биктимиров повис на кабельтрассе: разминает позвонки. Повсюду гомон и недовольство. «Автора» построения нету.

– Че этот сука Модестов опять выдумал?
– Пацаны, может, забьем на все и пойдем щемать?
– Власыч, дай сигарету!
– Слышь, подвинься, э-э.
– А че случилось-то?

С появлением Модестова начинается промывка мозгов на час с лишним. Тенорок противный, надо сказать. В тембре ужасно много сахара, голос сочный, приторный. Когда Модестов горланит, кажется, будто даже переборки его противятся, не то, что моряки. А у моряков, несмотря на внимательный вид, мысль одна маячит: «Господи, ну, когда же этот урод, натуральный урод закончит свою речь толкать, и мы пойдем наконец спать уже».

Через час откуда-то вдруг достают этого пропавшего Гусейнова. Где он лазил, одному Богу известно. То ли водку из-за забора принимал, то ли к знакомому бегал на другой корабль, то ли сигарет искал. Какая разница? Теперь можно спать – это главное.

На дворе четыре утра, подъем в семь. Но кто теперь пойдет спать? Не идут ребята спать, а идут курить, делиться мнениями о Модестове и вообще о гансах, кто-нибудь спускается на камбуз перехватить чего-нибудь по-быстренькому, а кто-то уже с любовью греет чай на раскаленной камфорке.

Через полчасика, глядишь, «уляжутся». Встанут в семь, а днем, после обеда, доспят свое, если удастся.