Стрелецкая заковыка

Рассказ, хоть и выступает в роли вполне самостоятельного, является, по сути, продолжением моих "Солиста" и "Трибушета"...


Была я, как-то, агентом председателя в стрелецкой слободе. Добывала разведданные, шпионила в пользу правления колхоза за новыми соседями. А дело было так.

Едва мы начали работы по возведению нового моста, взамен старого, уничтоженного трибушетом, как вдруг, с противоположного берега, вывалила та самая орава бородатых мужиков, подбросивших нам зловредный агрегат. Разодетые в замызганные канареечные кафтаны, которые немедленно были опознаны бдительным Остапчуком. Пока агроном ябедничал на ухо Председателю, ярко-жёлтая ватага ловко форсировала водную преграду, чем вызвала лёгкую панику в рядах оторопевших строителей. Наши мужики, расхатав топоры и лопаты, сплотились вокруг руководства. Бабы и ребетня разбежались, опасаясь грабежей и мародёрства, попрятались в избах. Бородатое воинство, сжимая в крепких руках раритетные бердыши, построилось в полоску по три и замерло, не дыша...

Дослушав агронома, Председатель внимательно посмотрел на строй...

Непонятно было ВСЁ, но мост строить надо и лишние рабочие руки были кстати. Договорились быстро. Стрельцы, а это оказались именно стрельцы!, поскидывали кафтаны, порасхватали брошенный инструмент и, бойко крестясь, принялись за дело. Говорили по-русски, хоть и чудно, некоторых вещей знать не знали, но работа закипела и то тут, то там уже раздавались, хорошо знакомые всем, словесные обороты. То современный взгляд на общее дело вступал в противоречие с опытом, всплывшим из глубин веков. Осмелевшие бабы повылализили из укрытий и высыпали на берег. Окончательно оттаяв от проявленного мужиками рвения, начали готовить обед прямо на берегу.

Председатель отозвал меня в сторону. Оказалось, что где-то на той стороне реки, стоит деревенька, откуда эти самые стрельцы заявились. В невесть откуда взявшейся деревеньке, слободе по-старому, бабы стрелецкие с малолетними ребятёшками остались, старики, есть больные. Помочь бы надо. Велено мне было брать сумку с медикаментами и идти к ним. В охрану выделялись двое наших пацанов, а дорогу будет показывать дед Митяй из этих. Да, разузнать побольше что, да как. Откуда взялись и прочее. Так и сказал ты мол, Анюта, девка сообразительная, сунул фотоаппарат, а мне и самой любопытно. Пошли мы.

Три дня провела я в слободе. Особой помощи там и не потребовалось. Оголодалые все, но здоровые. Доставили продуктов побольше, да попроще, вот и все дела. Хорошо, что одна лошадь с подводой у них осталась, ничего на руках таскать не пришлось. Дождавшись меня, Председатель созвал общее собрание в клубе. Речь держала я.

Летом в 1689-ом году случилось на Москве сразу и многое. Царь Пётр трясся в Преображенском, возращались из второго крымского похода побитые войска, подручные царевны Софьи будоражили стрельцов. В ночь на 8-е августа Пётр заперся в Троицке, слал грамоты в полки. История всем известная. Чем закончилась помним. Одно осталось нераскрытым - куда подевалась полусотня Якова Мухова и слобода их Муховка, с людьми и скотиной. Может и решили все в суматохе, что сгорела, стрельцы пропали, а сами слободские разбежались кто-куда, да и тоже сгинули, а может и нет. Историческая наука не высказалась по этому поводу, зато могу высказаться я.

Полусотня Мухова занималось на войне привычным мужицким делом. Были они вроде современного "стройбата". Плотничали, чинили подводы и повозки, клали печи из глины, устраивали лазареты и колодцы. Много чего делали. Не одни они были на всё войско Василь Васильевича, но именно им выпало замыкать поход. Помогать отставшим. Потому и задержались. Ни сном, ни духом не ведая о ссоре венценосцев.

Пятьдесят стрельцов "особого назначения" возвратилась в Муховку на рассвете 28-го августа, когда истёк уже срок, отпущенный второй грамотой Петра "без оплошки явиться в Троицкую лавру..." Почесал бороду Яков и приказал мыться в бане, приводить себя в бодрый вид, и выступать по готовности. Кочевряжиться никто и не посмел - уж больно грозна была грамота. Стемнело, когда собрались на небольшой площади. Слобожане потянулись их проводить, да благословить. Тут и грянуло...

Царевна Софья в ту ночь молилась о примирении с Петром, собираясь наутро выехать в Троицк смиренно. Список покинувших её командиров она время от в времени показывала пьяненькому архиерею, который, икая от страха, предавал неверных страшному церковному проклятию...

Наталья Кирилловна, так же молилась той ночью за высокими стенами Троицкого монастыря. Списка непримкнувших к сыну у неё не было, но она и так помнила. Время от времени она подавала знак Иоакиму, и неслись в ночь формулы приговора...

Произнесённое, одновременно из разных мест, отлучение разорвало небо над Муховкой, накрыло нестерпимо жёлтым куполом и людей и неказистые домишки. С нами святая сила! Все попадали на колени, а от ночи и следа не осталось. Завыли бабы, заревели дети. Где Москва? Лес стоит стеной, кривая улочка, ведущая из слободы, утонула в болоте, пара десятков дворов с огородами, трофейный трибушет и ослепительное солнце сквозь медные стволы сосен...

Долго галдели колхозники, разглядывали фотографии, удивлялись. Сразу возникло множество вопросов, но один, главный, висел топором над стрелецкими шеями. Скоро зима - куда девать столько народа? Руку потянул мой старичок на побегушках, солист с летних выпасов. Встал, ободрённый Председателем, и произнёс громко:
-А ить есть у меня одна мыслишка!