Похороны

Хоронили известного человека, писателя, боровшегося всю жизнь с пошлостью, высмеивая мещанство, обнажая мелочность, пустоту и глупость обывателей. Прославившись при жизни, став крупнейшим драматургом и автором многочисленных рассказов и повестей, писатель вращался в театральных кругах, его пьесы ставили ведущие театры. Он был знаком с другими знаменитостями, которые не могли не приехать на похороны. Они отличались интеллигентностью, свойственной покойному. Гроб писателя сопровождала особенная публика: образованная, опрятно одетая и должным образом скорбящая, то есть соблюдая приличия и умеренно выражая почтение покойному.

Писатель, если бы увидел собственные похороны, непременно бы разразился новой пьесой. Служащие контор успели прибыть до десяти часов утра, чтобы отметиться и заполнить разговорами предстоящий день. Они жадно впитывали атмосферу, вглядывались в лица знаменитостей, напрягали слух, чтобы услышать слова великих мира сего. Студенты по очереди несли гроб. Несмотря на каникулы, молодые проявили сознательность. Они доставили несколько бельевых корзин со срезанными цветами, которые бросали перед гробом.

Из экипажа выглядывает прехорошенькое личико курсистки, видимо, дочери сановника. Заплаканное лицо, но без выражения экзальтации, утрированного горя, которое готовящие себя в актрисы женщины любят демонстрировать на похоронах. Барышня создает впечатление искренности и умеренного любопытства. Студенты не подают вида, что заметили слезки, они заняты возложенной обязанностью. Мальчишки, снующие в толпе, не пытаются продать свежие газеты, так как более озабочены тем, чтобы занять выгодные места поближе к гробу.

Писатель заметил бы, если бы смог, что ни у кого нет замаскированного равнодушия, чванливой гримасы скуки. Люди переживают от всего сердца: не каждый день хоронят столпов русской литературы! Актеры, приехавшие на вокзал первым поездом и вставшие в шесть утра, не успели откушать кофею или просто выпить чашечку чаю. Увидев знакомых, они договариваются с помощью жестов, что пора бы завернуть в буфет. Телеграфистка также улучила минутку и исчезла вовремя, чтобы занять свободное место в привокзальной пышечной. По поводу торжественного события она готова потратиться на пару пончиков, обсыпанных сахарной пудрой, и купить стакан чая с лимоном. И это будет вполне уместно, так как покойный очень любил пончики и пил чай непременно из стакана в подстаканнике, которые подаются в поездах и на вокзалах. Кто-то искал в толпе затерявшихся детей, сбежавших с первых уроков в гимназии. Кто-то пытался подставить свое плечо вне очереди под гроб…

Покойному, если бы он ожил, возможно, взгрустнулось бы: так платит он за свою славу. Скорее всего, он предпочел бы присутствие десятка любивших его людей многочисленной толпе, даже очень интеллигентной. А между тем на похоронах обсуждали друзей писателя, заложников славы покойного. В толпе переговаривались, что литератор Г. (из приличия не произносили имен) совсем не похож на свои портреты, в жизни он намного худее и как-то не смотрится, оставляя одно разочарование. Певец Ш. выглядит отвратительно: похож на бульдога! «Это потому, что молчит, на сцене он совсем другой», - уверяет барышня подругу. На могиле публика требовала речей. Как перед концертом, она дрожала от предвкушаемого удовольствия. Мальчишки облепили деревья и не могли удержаться от озорства: в кармане одного из них нашлись рогатки с пульками. Впрочем, все обошлось без жертв. Дамы волновались: «Которая жена? Приехала ли?» Вдруг произошел скандал: высокий и худой студент, одетый не по-летнему, а в шинель, громко захлопал в ладоши. На него зашикали. Он же, переходя на фальцет, пытался выступить: «Господа, а ведь мы присутствуем на великом представлении, которым руководит сейчас ОН…» Сумасшедшего оттеснили, друзья писателя стали что-то говорить, чтобы успокоить толпу.

Жоре Арутюнову* было девять лет, он сидел на старой кладбищенской липе и запоминал все, что видел. Поедал глазами самого Горького, хихикал вместе с мальчишками, зная о рогатке, представлял, как бы было здоров, если бы пулька снесла широкополую шляпу с головы Горького. Видимо, от волнения, писатель то надевал ее, то снимал. Шаляпин плакал по-настоящему, но потом стал ругаться матом, Жора слышал своими собственными ушами! Шаляпин называл толпу сволочью и другими нехорошими словами. Две каких-то женщины все время болтали, мешая слушать. Одна говорила: «Ах бедная Книппер!», на что ее приятельница возражала: «Ничего себе бедная: она получает в театре десять тысяч!» Московские похороны тогда не произвели на Жору никакого впечатления: не было страха при виде покойника, лежащего в открытом гробу, не было и особенного интереса к знаменитостям. Запомнился только курьез: как его сосед свалился с дерева, так как товарищи сильно раскачали ветку. Картина июльского детства вспомнилась Агабекову пасмурным днем, когда бывший разведчик, а теперь перебежчик, стоял в толпе и смотрел на траурное шествие в Стокгольме.

Дождь капал на крышки гробов, в которых находились останки покорителей Арктики. Несмотря на холод, ветер и морось, улицы Стокгольма были заполнены людьми. Царила торжественная атмосфера, флаги висели приспущенными. Тишину нарушали лишь цокот копыт по булыжной мостовой возле королевского дворца, капли дождя и едва слышное движение огромной толпы. Неразговорчивые шведы сейчас, казалось, окаменели. Как будто их остовы медленно передвигались по невидимому эскалатору, который установили пару лет назад в крупнейшем универмаге Стокгольма, а сейчас перенесли на улицы столицы. Черные плащи, черные зонты в толпе и белые студенческие фуражки у тех, кто шел посреди главной улицы за гробами. Это все смотрелось, как немое кино, на котором мелькают кадры хроники. Агабеков задумался: три авантюриста наконец обрели покой и вернулись на Родину. Они отправились покорять Северный полюс на воздушном шаре и погибли во льдах, которые скользили также тихо, как сейчас передвигается серая масса людей. Не стали ли герои жертвой толпы? Ради чего они пошли на безумство?

Возвращение обставлено по-королевски триумфально несмотря на явное поражение. Полярники пролетели триста километров на прославленном «Орле», его готовили лучшие специалисты по воздухоплаванию. Андрэ не достиг цели, о которой заявлял публично и уверил всех, что именно Швеция будет первой страной, покорившей Северный полюс. Сейчас их хоронят, как героев. Родина не отвернулась от своих сыновей. Георгий Сергеевич Агабеков разволновался. Чужие помпезные похороны наполнены отвратительным пафосом. Защемило сердце: то ли от воспоминаний похорон Чехова и себя, мальчишки, сидящего на дереве и улыбающегося июльскому солнцу, то ли от приступа тоски, страха перед грядущим. Прошло двадцать шесть лет – скорее всего, больше, чем половина жизни.

Жора Арутюнов не стал знаменитостью, он вынужден был поменять фамилию и вести секретный образ жизни. Только вот он не служил ни толпе, ни Родине. Однажды он принял решение уйти от всех, начать жизнь обыкновенного человека, завести семью, спрятаться где-нибудь в лесах Амазонки. Но пока дела держат его в Европе, которая опасна и холодна. Агабеков улыбнулся: а ведь он пробовал писательство, выступал в советской печати под псевдонимом, писал очерки о путешественниках, в том числе и об этих, на чьи похороны попал случайно. Его, южного человека, Север всегда манил. С каким удовольствием он бы присоединился к начальнику экспедиции, Андрэ! Какая же это роскошь: жить под своим именем, быть одержимым благородной идеей, которой сочувствуют все, отправиться в рискованное путешествие, поставив ради него на карту свою жизнь. Сейчас, когда даже гранитный город плачет дождем, скорбя и отдавая дань мужеству настоящих мужчин, возможно, почти у всех такие мысли – высокие и романтичные. Кажется, что суровая природа вернула останки людям чтобы научить тех, кто живет. Агабеков занервничал, но не хотелось брать себя в руки. Он готов был разрыдаться от переполненных чувств здесь, в чужом городе, посреди чужого народа. Ему нужна была хотя бы иллюзия единения с кем-то. В газетах писали, что в норвежском городе Тромсе, кода на корабле Svenskund привезли останки участников экспедиции, в соборе отслужили молебен, после которого была исполнена траурная мелодия, полная тоски и надежды, - «Проводы моряка». Агабеков слышал ее раньше, в исполнении женщины, дочери Великобритании, ради которой он готов был начать новую жизнь.

*впоследствии Агабекову,чекисту, ради любви к англичанке порвавшему с СССР, уехавшему в Европу, убитому гэпэушниками в 1937 году. О нем история дальше.