Ледяной символической вечности...

       Ледяной символической вечности…


Я тебя ненавидел – с покорностью,
Я любил тебя – до бесконечности…
А ты жил только лишь обреченностью
Ледяной символической вечности…

Интересно, сколько часов – или суток – уже прошло? Сколько времени он находится здесь? И, главное – как долго он еще будет здесь находиться?

Привычным усилием воли гася приступ обжигающе-холодной боли, Дарв поднялся на ноги, как-то ухитряясь цепляться пальцами за абсолютно гладкие стены, и в сотый раз окинул взглядом свою камеру.

Небольшое помещение – где-то по десять футов в каждом измерении – было абсолютно пустым. Тускло поблескивающие стальные стены, скругленные в стыках стен, пола и потолка – не на чем остановиться взгляду. Стены настолько гладкие, а щель между ними и дверью столь незаметна, что совершенно не ясно, где же здесь была дверь?

И иногда приходил страшный вопрос. В последнее время – все чаще и чаще.

А была ли здесь когда-нибудь дверь? А если и была – то будет ли еще? Или?..

Или я обречен вечность провести в этой ледяной камере?

Дарв гнал от себя эти мысли и такие вопросы. Трезвый рассудок жестоко напоминал – обычный человек сходит с ума в таком месте за два-три дня. Если нервная система в порядке, и воля сильная – четыре-пять дней. Максимум – неделя. Но он находился здесь уже не меньше двадцати дней.

Этот факт сознание отказывалось воспринимать напрочь. Защитные рефлексы психики упорно твердили – ты здесь несколько часов. Может – сутки, а все остальное – просто кажется. И в этом подсознание побеждало рассудок.

Тихо. Тихо, и очень холодно. Страшно и больно.

       ***

Маэр позаботился о том, чтобы превратить существование Дарва в истинный ледяной ад. Температура воздуха в камере изначально была около восьми градусов – а сейчас упала почти до нуля. Неопасные, но крайне болезненные раны даже за этот долгий срок не закрылись – но и от потери крови он не терял сознание. Хитроумное плетение ран Сиаля восстанавливало кровь, и позволяло продолжать жить, даже не смотря на то, что ни еды, ни воды Дарв не получал. А отголоски болевых связок до сих пор будоражили каждый нерв. Кроме всего прочего, он так и остался полностью обнажен.

Но страшнее всего были холод и тишина. Он давно уже привык к боли, и почти не обращал на нее внимания – но холод сводил с ума. Холод, тишина, и абсолютная безликость камеры.

Дарв понимал – еще немного, и даже он не выдержит – просто сойдет с ума. И поэтому, в очередной раз кляня себя за неудержимое желание жить, он потянулся к ноосфере Мироздания, выискивая там слабый, едва заметный отпечаток планеты, которую так и не удалось найти на физическом уровне.

       ***

Терру найти удалось быстро. А вот поиски медиума заняли гораздо больше сил и времени. Несмотря на то, что связь с ним была очень сильной, а уровень синхронизации крайне высок. Но, тем не менее, через несколько часов Дарв услышал в голове тихий голос:

- Как ты там?

- Отвратительно.

- Мы можем помочь?

- Да. Мне нужен доступ.

- Хорошо.

На одно краткое мгновение физическое тело медиума – носитель – лишилось сознания. Не медля, Дарв перебросил на Терру один из потоков сознания, захватывая носитель под контроль.

И открыл глаза уже в теплой комнате небольшой квартиры-хрущевки, в одном из окраинных районов Питера.

       ***

Всего несколько часов… Несколько часов тепла и живой жизни рядом. Обжигающе-горячие поцелуи. Сладкий чай – почти кипяток. Живое. Теплое. И – не больно.

Он знал, какой будет расплата. Но – игра стоила свеч.


- Все, я ухожу
.
- Дарв, ты уверен? Может…

- Нет. Я и так задержался.

- Приходи. Мы ждем.


Возвращение, как и всегда, было мучительным. Первое, что он осознал, вновь оказываясь в камере – это то, что температура снизилась еще на несколько градусов, и сейчас была уже меньше нуля. В следующую секунду по нервам стеганула ослепляющая боль. Не в силах сдержать крик, он покатился по полу, в кровь раздирая кожу на плечах.

Это была невыносимая пытка. Очередная невыносимая пытка, которую Дарв был обязан выдержать. Каждая клеточка тела попеременно взрывалась болью, как сверхновая звезда. По костям змеились трещины, тут же срастались, и снова, раз за разом, час за часом… Лопалась кожа, рвались мышцы, не выдерживая чудовищного перенапряжения. Дарв кричал, срывая голосовые связки, извивался на ледяном полу, чувствуя, как его буквально разрывает на мельчайшие частицы, собирает обратно – лишь за тем, чтобы спустя мгновение вновь швырнуть в безбрежный океан боли.

Иногда все внезапно заканчивалось. Он распластывался на ледяном полу, судорожно вдыхая ледяной, обжигающий воздух, и думая – это действительно все, или?..

Или. Еще, еще, и еще…

Когда Дарв в который раз уже открыл затуманенные болью глаза, в них не было и проблеска разума. Только желание вырваться отсюда. Любой ценой, невзирая ни на что, принеся в жертву что угодно и кого угодно. Вырваться из ада ледяной вечности.

Безликость камеры сводила с ума все надежнее и надежнее. Дарв медленно поднялся на ноги – это следовало изменить. Не важно, как – но изменить.

Придерживаясь за стену, он коснулся обнаженного живота – да, рана так и не затянулась. По пальца потекло что-то горячее.

Горячее?!?!

Он расхохотался. Конечно! Так просто! С диким холодом можно справиться, можно отогреться, надо только…

Дарв упал на колени, продолжая безумно хохотать. Ногти на пальцах достаточно отросли – он вонзил их в спину, рванул изо всех сил, и с наслаждением ощутил, как по омертвевшей почти коже потекли горячие струйки крови. Боль не имела значения – она была слишком незначима в сравнении с призрачной возможностью хоть немного согреться.

Хохот перешел в тихий, абсолютно сумасшедший смех. Дарв рвал свою плоть, обливаясь горячей, дымящейся кровью. Становилось теплее.

А потом была вспышка боли.

       ***

Он пришел в себя, скорчившись на полу в углу камеры. Привычно дернулся, силясь встать – и вскрикнул от неожиданной боли.

Температура воздуха упала до минус десяти. Дарв просто примерз к стальному полу камеры.

Попытки медленно, осторожно отлепить кожу от стали провалились. Тогда он решил прибегнуть к старому, испытанному средству. Где можно было дотянуться – он отогревал дыханием. Где невозможно было отогреть дыханием – он надрезал ногтями кожу, и позволял горячим струйкам стекать на пол, в надежде, что хоть часть из них выполнит задачу.

Спустя час он был свободен.

Пол камеры был весь залит кровью – и теперь по нему можно было без опаски перемещаться. Дарв сидел у стены, невидяще глядя перед собой. Из глаз уходили последние отголоски желания жить.

       ***

Перебарывая себя, он в который раз встал. Пошатнулся, схватился за стену – голый, холодный, бесстрастно-равнодушный металл. Безликий.

Озарение пришло внезапно.

Усмехнувшись, Дарв обмакнул пальцы в кровь, медленно сочащуюся из раны на животе. Поднес окровавленные пальцы к глазам, вновь усмехнулся – и начал рисовать.

На первый портрет ушло около трех суток – он часто падал, теряя сознание. Подсознание так и отказывалось принимать окружающую действительность – и он только смутно удивлялся, как успел так быстро. Иногда линия шла не так, как должно было – руки дрожали – и Дарв, как мог, стирал кровь со стены. То второй, не перепачканной в густой алой жидкости рукой, то, если это не помогало – просто слизывал, сперва согрев металл дыханием.

И спустя трое суток со стены Дарву улыбался несравненный милорд Хёндай.

       ***

Через несколько дней на другой стене вольготно расположилась Она. Темная отказывалась от имени, которое он попытался ей дать – и потому была просто Она. Темно-бордовые искорки в лукавых глазах, длинные ногти – он в точности воспроизвел каждую деталь ее внешности. Сперва нарисовав ее полуобнаженной, чуть позже Дарв уже поверх почти готовой картины несколькими штрихами набросал нечто вроде легкой сетчатой накидки.

День сменялся ночью, а ночь – днем. Дарв в своей камере даже не подозревал об этом, заставляя себя верить, что текут не сутки – часы…

Разум медленно покидал его. Пока еще удавалось временами приходить в себя, но все реже и реже.

       ***

- Дарв! Дарв, услышь меня… Дарв, пожалуйста, вернись… Ты обещал возвращаться… Ты сказал, что я могу тебя позвать, если ты будешь нужен… Ты нужен мне – и ей тоже… Дарв… Вернись… Не замерзай, Дарв… Пожалуйста…

Тихий голос вырвал его из очередного забытья. Мучительно разлепив глаза, Дарв попытался понять, откуда этот голос, и о чем он говорит…

Сестра!

Понимание, осознание, и воспоминание полоснули неожиданно. Понимая, что едва не потерял связь с Террой, он рывком потянулся к ноосфере – и в этот раз найти дорогу было легче. Перебрасывая сознание в тело медиума, Дарв просто отшвырнул личность самого медиума – и отстраненно подумал, что потом надо будет извиниться.

Стало тепло…

Вернувшись, он, как всегда, вытерпел очередную пытку, и обнаружил, что температура снизилась еще на несколько градусов. Но это все не имело значения. Дарв знал, что будет делать.

Какая-то часть его сознания яростно противилась страшному плану, не желая покупать себе относительную свободу – а точнее, заточение на Терре в чужом теле – ценой жизни того, кто столько для него, Дарва, сделал. Но эта часть была уже слишком слабой.

       ***

- Нельзя так! Это же просто подло!

- Неважно. Это единственный шанс отсюда выбраться.

- Не такой ценой!

- Плевать на цену. Я должен выжить.

- Проклятие, твоя жизнь не стоит его жизни!

- Почему же? Моя жизнь стоит жизни кого угодно.

- Ты убьешь как минимум двоих – она не выдержит без него.

- Зато другая она останется.

- Ты считаешь, что ей нужен беспринципный подлец?

- Ей нужен я.

- Нет. Ей нужен – я.

- Плевать. Ты – это я, я – это ты. Просто разные потоки сознания.

- Это ты – поток сознания. Рехнувшегося сознания. А я – личность.

- Размечтался. Личность – тот, кого больше, кто контролирует ситуацию.

На это оставшемуся благородству графа нечего было возразить. И то, что желало жить любой ценой, побеждало.

       ***

Дарв боролся. Ежесекундно он сражался с самим собой, с нестерпимым желанием жить. Потому, что это желание было слишком сильным, чтобы считаться с кем бы то ни было еще. Он сам – вернее, то, что от него оставалось – уже ничего, кроме как умереть, не хотел. Е раз и не два уже он слышал зов с Терры – и лишь Хэлварану ведомо, чего ему стоило удержать все остальное себя от соблазна.

Но так не могло продолжаться вечно.

Слишком больно, слишком тихо, слишком холодно.

И слишком много соблазнительно-живой жизни обещали глаза нарисованных его кровью Хёндая и Темной.

       ***

- Да-а-а-арв… Пожалуйста…

Тихий плач. Почти безнадежный.

Он допустил всего одну ошибку – позволил себе подумать, как хорошо было бы сейчас дотянуться до Терры, обнять, утешить, успокоить…

Этого хватило. Желание выжить смело все принципы, все благородство, все стремления и всю любовь к тем, кто неминуемо пострадал бы.

Он отделил себя от тела. Полностью. И несколько секунд, мысленно смеясь, смотрел на распластавшееся на ледяном полу мертвое тело.

- Прощай, граф… Я слишком хочу жить, чтобы позволить себе быть благородным.

Последнее, на что оказался способен граф, это бросить телепатическое сообщение медиуму – не пускай меня!

Но разве он слушал когда-нибудь подобные предупреждения?..

       ***

Терра. Снова Терра. Снова – тепло и не больно. Лишь пробежала по коже легкая дрожь от резкого изменения окружающей действительности – и все успокоилось.

Он довольно улыбнулся. Первая часть плана прошла успешно – он перенес в носитель все свое сознание, а не только один поток, как обычно, и никто на это не обратил внимания – все слишком привыкли, что все, что он делает, он делает правильно, и не просто так.

Теперь вторая часть Марлезонского балета, - подумал Дарв, усмехаясь про себя. Поставив глухие щиты, отделяющие медиума, находящегося рядом в ментальном поле, от всего остального, он начал методично выжигать все каналы, включая свой собственный. Терра, и только Терра. По крайней мере, на ближайшие несколько лет. Потом, возможно, удастся бросить это тело, и уйти по ноосфере в Ильмариен, или куда-нибудь еще. Но это все потом, а сейчас нужно захватить носитель полностью. Иначе не удастся удержать здесь всего себя.

Закончив с каналами, Дарв вернулся к медиуму.
 
И одним направленным ударом выжег его сознание.

Теперь носитель принадлежал только ему.

       ***

Глаза, полные слез. Она понимала… Не то догадалась, не то почувствовала смерть возлюбленного… Важно, что она знала.

- Дарв, мне страшно… Я его не чувствую… Мне страшно и холодно…

Несколько горячих слезинок сорвались с щек, и упали на тыльную сторону ладони.

И эти обжигающие прикосновения как-то смогли разбудить в сумасшедшем того благородного и самоотверженного графа Дарва.

- Позови его, - тихо, почти неслышно. Он знал, что она – услышит.

Закрыть глаза. Потянуться к памяти носителя – ее с физического мозга не выжечь. По кусочкам, по обрывкам шевельнувшимся на ее зов воспоминаний – собрать нечто, отдаленно напоминающее психоматрицу. Вызвать из своей уже памяти воспоминания о медиуме, как о личности. И, осторожно выскользнув несколькими потоками сознания в местную, совершенно незнакомую по структуре Сеть, в первый и последний раз разрядить эфир до показателя «3.1».

Этого не смог бы повторить никто и никогда. Это было невозможно – просто потому, что это было невозможно. Но Дарв отдавал собственную бессмертную душу без шанса на перерождение – взамен на возможность выплести одну единственную вероятностную связку.

Сто восемьдесят шесть, триста четырнадцать, сорок три, и сто двадцать пять элементов. Сложнейшее четырехуровневое плетение в потоках исчезающих вероятностей. За каждый элемент связки – страшная болевая отдача. Сеть сопротивлялась столь неестественному вмешательству в свою структуру. Впрочем, разве это имело значение?

Психоматрица оживала. Дарв дотянулся по ноосфере до мятущейся в непонимании и не находящей пристанища и перерождения души, и направил ее к телу.

       ***

Вспышка.

Он упал на колени, жадно хватая ртом воздух. Боль, на мгновение пронзившая все тело, ушла.

А Дарв лишь улыбнулся напоследок – тихой, печальной улыбкой.

Да, он хотел жить.

Но не такой ценой.

Поэтому граф улыбнулся – и умер…

       ***

Почему так холодно и темно? Ведь с такой смертью заканчивается все, абсолютно все… Мне ли этого не знать! Но тем не менее – темно и холодно. Проклятие, опять холод… Впрочем, может, я не до конца умер, и теперь нахожусь в своем очередном персональном аду? Возможно, конечно… Но на какой-либо возможный мой ад это не похоже
.
Он открыл глаза, подсознательно ожидая увидеть привычную камеру. Но вместо этого обнаружил все ту же темноту.

Впрочем, не такая уж и темнота тут была. По крайней мере, Дарву удалось разглядеть сидящую на земле фигуру, на коленях которой лежала его голова.

- Проснулся?

Не узнать этот голос он не мог.

- Маэр? – изумление скрыть не удалось.

- Да, Дарв. Да, мой граф. Это я…

Тихий, грустный смех – так не похожий на обычную усмешку изощренного садиста ран Сиаля. Улыбка – печальная, извиняющаяся.

- Где мы? – зачем-то спросил Дарв.

- Ты знаешь ответ, любовь моя… Ты же сам его и написал. Ведь «я жил только лишь обреченностью ледяной символической вечности», - процитировал он, прикрыв глаза.

И Дарв все понял. А когда понял – рассмеялся, сел, и, взяв Маэра за плечи, нежно поцеловал его.

Где-то далеко на Терре все было хорошо.

Потому что Мироздание все же справедливо.