Фонари

Высокие. Длинные. Светлые. Стоят вдоль пути, рисуя его границы вереницей своих огней. Желтый луч каждого спускается вниз и согревает сантиметры дороги под собой. Только свои сантиметры. Их жирафное тело длинно и скользко, чтобы никто не смог забраться по нему наверх. Их головы - грозные и почему-то теплые, одноглазы - свисают над тобой и уперто смотрят вниз. Ты стоишь на сантиметрах дороги, что они греют, и уперто смотришь вверх. Так уже две тысячи лет ты стоишь и смотришь. Две тысячи лет ты ищешь способ залезть, заползти, забраться наверх; две тысячи лет ты греешься в его лучах и мечтаешь поменять лампу; две тысячи лет ты, как мотылек, тянешь руки вверх, но свет все дальше, руки длиннее – свет дальше, свет дальше – руки длиннее.
Иногда – на острых поворотах и виражах, на ямах и колдобинах – свет гаснет. Ты падаешь, стукаешься, путаешься, а темная вольфрамвая нить лишь безмолвно улыбается в этой подлой темноте; иногда ты стоишь возле стенки, расстрелянный узкозрачковой настольной лампой, что светит на тебя, и ждешь наказания за всех разбитых жирафно - желтых великанов; иногда ты сидишь в углу, втершись в линии изометрии, и в тусклом свете боишься встать – не видишь дороги, не помнишь, где выход; иногда ты идешь, идешь, идешь, меришь маленькими шажочками серую полосу дороги, отсчитываешь желтые круги на ней, потом садишься, обнимаешь толстую ножку и просишь просветления. Оно приходит. Ты греешься, набухаешь как почка весной на солнце, и ленишься, ленишься, ленишься, и остаешься.
Ты можешь сесть в татай (трамвай – прим.автора) и поехать, отстукивая ритм. Можешь смотреть в его исписанное, исцарапанное стекло, рассеивающее желтые лучи, разделяющее его на составные. Можешь понять каждую ниточку это луча, что ляжет на резиновый пол красным, синим, фиолетовым. Потом ты дергаешь за одну из них, и она пружиной несет тебя наверх, если, конечно, ты сделал правильный выбор. Если нет – то она отпружинит и ударит хуком с права.
Еще ты можешь доехать до конца, не ловя никаких нитей, просто едя и наслаждаясь желто – серыми пейзажами в окне. Сойти на конечной и подойти своей решительной, семенящей мышиной походкой к двери, возле которой на полу будет мерцать тонкая светлая – светлая полоска. Конечно же, ты откроешь эту дверь. Конечно же, весь радостный и летающий, зайдешь туда, конечно же, не посмотрев под ноги, и…
Конечно же, упадешь. Упадешь к подножью длинного, высокого, светлого. Немного погреешься, будто по старой привычке, и пойдешь снова. От желтого круга до желтого круга. Искать выход. Жирафные, стальные, они будут возвышаться над тобой. Будут не досягаемыми. Они будут издевательски подмигивать тебе, когда ноги твои устанут по-мышачи семенить, когда ты после очередного двух тысячи восьмого круга упадешь на колени и поползешь. Ты будешь злиться и гавкать на них. А они все равно будут греть тебя своими желтыми глазами. Они все равно верят, что ты дойдешь, доползешь до тупика, где свет желтый погаснет и исчезнуть жирафные великаны, где ты увидишь других, подобных тебе. Каждый из них нашел свою нить, ведущую на верх, каждый меняет в своем великане лампочку, чистит его, заботиться о нем. О своем стальном и светящемся, о фонаре…