Прогулка

Американские психологи утверждают, что человек лжёт примерно 200 раз в сутки. Солгать 200 раз за 16 часов бодрствования – по-моему, многовато. Разделите 200 на 16 – получите частоту вранья: 12,5 раза в час, или примерно каждые 5 минут. То есть человек склонен постоянно говорить неправду. Довольно мрачная статистика, хотя, конечно, речь идёт в основном о бытовом вранье. Человека спрашивают – чем он занимался в выходные дни? Он отвечает: в субботу часов 5 гулял в парке, устал, но остался доволен; в воскресенье был в галерее на выставке Сезанна, народу была тьма, выставка превосходная. Враньё. В субботу и воскресенье он слонялся по квартире, часами наблюдал телевизор, пил пиво и читал Генри Миллера. На Сезанне был 2 недели назад. Зачем он сказал неправду? Устыдился Генри Миллера? Уязвлённый собственным дурацким враньём, он провоцирует собеседника на ответное враньё и спрашивает: а вы чем занимались в уикенд? Ему отвечают строго академически: у нас были гости, и ему стыдно за своего банального Сезанна. Насколько я понял, психологи считают, что женщины лгут чаще мужчин, ибо женщины вообще скрытнее мужчин, они тщательно оберегают свои тайны. Так называемые женские тайны и прочие бесчисленные микроскопические тайны, из чего соткана женская жизнь. Откровенно говоря, меня никогда не интересовали женские и бытовые тайны Софьи Соломоновны, Натальи Никифоровны, Светочки и прочих. К тому же представительный Николай Петрович сам без принуждения поведал мне о женских свойствах и тайнах Софьи Соломоновны, Натальи Никифоровны, Светочки и прочих. Психологи также знают, что лгущая женщина отводит взгляд (стесняется своего вранья?), а лгущий мужчина, наоборот, пристально смотрит вам в глаза (для убедительности?). Но позвольте – женщины вообще при разговоре предпочитают не смотреть в глаза собеседнику, разве что в исключительных случаях. По-моему, психологи врут гораздо чаще простых смертных, и врут основательно. Николай же Петрович никогда не врёт и всё расскажет и объяснит лучше Юнга и прочих умников.
Однажды тихим летним вечером, когда «струил закат последний свой багрянец», я возвращался из лаборатории домой. Я шёл по узкому тротуару, и тысячи автомобилей своими выхлопами творили ту дивную атмосферу американского лета, в которой присутствовали воплощённая идея всеобщего благосостояния и высокая кредитоспособность американских трудящихся масс. Темны и наивны американские массы, думалось мне, но одержимы жаждой жизни, яко койоты. Почувствовав наконец дурноту от выхлопов, я решил свернуть в парк и, как ирокез, по тропинкам добраться до дома. Путь предстоял неблизкий, зато можно дышать практически чистым воздухом. Хороши американские парки, но темны вечерами, ибо электричество небесплатно. И то сказать - кто же по вечерам да по ночам шляется по паркам? Одни злодеи, душегубы, насильники – они и без электрического освещения прекрасно обходятся. Зная экономические особенности американского общества, я держу в кармане рюкзака фонарик. Я бодро шел по знакомой тропинке, и когда темнота сгустилась, я зажег фонарик. Полная луна без толку сияла за облаками; воздух был свеж, иногда слышалось настойчивое пение пересмешников. Я множество раз возвращался домой по этой тропинке, и без приключений, разве что редкие велосипедисты с фонариками на шлемах и граждане, выгуливавшие собак. На сей раз я был в полном одиночестве. Я добрался до знакомой развилки, повернул налево и вышел к теннисным кортам, где в гордом великолепии сиял фонарь; до моего дома было минут двадцать ходьбы. Обычно в этом месте мне встречались гуляющие латинские подростки, но сейчас оно было безлюдным – наверное, что-то чрезвычайное дают по телеку. Пройдя теннисные корты, я снова углубился в тёмную часть парка. Сейчас из кустов выйдет какой ни есть разбойник и прикончит меня. Возьмёт из кошелька 20 долларов и исчезнет, и никто никогда его не найдёт – будет себе жить, мерзавец, в своё удовольствие. Но, скорее всего, не будет он меня убивать – просто покажет нож и потребует кошелёк. Хорошо, что в кошельке всё-таки есть наличность, а то при виде одной кредитной карты осерчает человек и тогда точно убъёт. Да, темны американские массы, рассуждал я, скоро ступая по узкой тропинке, но жизнелюбивы. Им цивилизация не мешает, а вот мне.., и тут луч фонарика упёрся в детскую фигурку, что стояла на моём пути. Это был толстенький низкорослый латинский мальчишка лет 6-7. Он спокойно ожидал моего приближения. Сеньор, произнёс он, не бойтесь, я не бандит, я заблудился. Говорил он на безупречном американском английском – видно, родился здесь. Я не боюсь тебя, ответил я снисходительным тоном. Однако я испугался, но совсем другого: сейчас появится случайный прохожий, внимательно оглядит нас и, удалясь на приличное расстояние, позвонит по мобильнику в полицию и сообщит им, что встретил педофила, уводящего ребёнка. Через несколько минут, ломая кустарник, нас догонит полицейская машина и двое громил предложат мне лечь на землю. Мальчишку слушать не будут. Лучше бы мне показали нож и потребовали 20 долларов, или олень боднул рогами, койот укусил. Однако странный мальчишка - неужели мамаша не втолковывала ему, что ни в коем случае нельзя вот так запросто разговаривать с интеллигентного вида дядьками? Кругом ведь одни педофилы, это вам не Гондурас. И как он оказался здесь в восемь часов вечера? Где ты живёшь? – спросил я бодрым голосом. Возле Гэррэтт-парка, на пересечении Шуйлкилл и Бич-драйв, ответил он. Слава Богу! Я хорошо знал это место, где селились в основном латиносы, и это было в пяти минутах ходьбы отсюда. Пойдём! – бодро скомандовал я. Мальчишка едва поспевал за мной. Сеньор, можно, я возьму вас за руку? – попросил он, а то я не успеваю за вами. Нет уж! – едва не выкрикнул я. В любой другой стране это было бы нормально – взрослый человек встретил заблудившегося ребёнка и довёл его до дома. Однако же ты сволочь, взрослый человек, шибко напугали тебя гринго, горько подумалось мне. Я замедлил шаг и протянул ему руку. Пухлая ладошка мальчишки доверчиво легла в мою ладонь. Спасибо, сеньор, произнёс он серьёзным тоном. Я вспомнил бесконечные прогулки со своей дочкой и это блаженное ощущение детской руки. Однако вот сейчас мы выйдем на обочину Бич-драйв, по которому медленно катятся машины, и какой-нибудь бдительный гражданин увидит из окна своей тойоты щуплого джентльмена, ведущего за руку ребёнка. Врял ли это отец с сынишкой, смекнёт гражданини и достанет мобильный телефон. Что ты делал в парке в вечернее время? – спросил я. Гулял, просто ответил мальчишка. Родители разрешают тебе гулять одному? Разрешают, а что? Разве родители не говорили тебе, что по паркам ходят плохие люди и крадут детей? Не говорили, мне говорили, что встречаются бандиты, но ведь бандиты детей не трогают... Разные бывают бандиты, строго сказал я. Мы вышли на Бич-драйв. Леди и джентльмены, будьте бдительны, ибо абдукция детей... А вы иностранец? – вдруг спросил он. Иностранец, пробормотал я, трусливо оглядываясь на машины. Типичная сцена абдукции ребёнка, киднеппинг. Стульев электрических не хватает на этих педофилов. Почему ты решил, что я иностранец? Вы говорите не так, как гринго. А ты знаешь, что нехорошо называть человека гринго? Почему нехорошо? Это обидное слово, если бы я был гринго, я бы обиделся. А папа говорит, что его начальник – очень хороший гринго. Твой папа – умный человек. Мимо нас величаво прокатил белый крайслер, и пожилая гринга, сидящая за рулём, внимательно оглядела нас. Ты бы на дорогу смотрела, старая карга... Или мне показалось? Этот гнусный Бич-драйв освещён как Бродвей; возможно, меня уже сфотографировали мобильником и сейчас моё изображение передаётся в полицию. Чёрный сержант Симпсон, тыча страшным пальцем в монитор, уже говорит своему напарнику: посмотри-ка, Стив, ещё один голубчик. Стив хлопает ручищей по кабуре, где покоится ужасного вида пистолет, и говорит: поехали! А ваш начальник – хороший? У меня нет начальника, я сам по себе. И вот – Шуйлкилл. Прощай, педофилия. Как же вы без начальника? У всех людей есть начальники. Конечно, у меня есть начальник, но он смирный, мы с ним приятели. А у папы начальник строгий, но хороший. Повезло твоему папе. Вот мой дом, и парнишка указал на стандартный двухэтажный домишко (первый этаж – подвальный) с верандой. Мы подошли к дому. На освещённой веранде сидел плотный латинский мужичок в белой майке и спортивных штанах и пил из бутылки мексиканское пиво. Привет, папа! – радостно произнёс мальчишка по-испански. Привет, мой дорогой сынок! - ответствовал папаня. Этот сеньор согласился проводить меня домой, объяснил парнишка, уже по-английски. Зачем? – удивился отец. Да просто так, и мальчишка виновато улыбнулся мне. На веранду выкатилась кругленькая сеньора. Роберто! А мы думали, что ты ещё погуляешь часок.., произнесла она приятным голосом. Мэм, ваш сын сказал мне, что заблудился, и попросил проводить его домой. Где это он мог заблудиться? Он знает здесь каждый куст, добродушно сказал отец. Он пошутил, объяснила мать. Он пошутил! – вскричал я. Он пошутил, а меня могли обвинить в педофилии! Что такое педофилия? – спросила сеньора. Наверное, вид грабежа, рассудил муж, но что взять с мальчишки, кроме обкаканых штанишек? Ребёнок ведь... Веселые вы люди, произнёс я с чувством. Да, мы весёлые, а что плохого в веселье? А вы, сеньор, откуда прибыли, вы ведь не гринго? Из Китая, отвечал я со злостью. И как там дела в Китае? – не унимался папаня. Нормально. А что ж сюда приехали, если там нормально? Скучно стало. У них там этот... камарад Мао, объяснила мамаша. Да камарад Мао помер давно, сейчас у них там какой-то другой хрен, возразил супруг. Кто там у вас сейчас? Индира Ганди, – произнёс я холодно и повернулся уходить. Мальчишка взял меня за руку: сеньор, вы не обижайтесь на меня, мы ведь хорошо прогулялись? Действительно, рассудил отец, что за проблема? Погуляли с моим сынком, он ведь у вас ничего не украл? Что ты глупости говоришь, укорила его жена. Сеньор, сказала она строго, Роберто – наш единственный ребёнок, до него у меня было два выкидыша, он очень добрый мальчик. Ты ещё расскажи этому китайцу, сколько у тебя мужей было, пробурчал супруг. Сеньор, хотите, я вас подвезу до дома? – предложил он. Папа, подвези его, обрадовался мальчишка, он живёт недалеко. Спасибо, сухо отвечал я, сам дойду. Здесь рядом остановка 38 автобуса.., вставила мамаша. Я откланялся. Удаляясь от дома, я услышал весёлый голос мальчишки: Папа, он не китаец, китайцы не такие. А кто же он? – серьёзно спросил отец. Наверное - немец. Что ты, возразила мать, немцы здоровые, а этот такой хиленький... Да, рассудил отец, много всяких иностранцев в Америке.
Я шёл по тёмному пустынному Шуйлкиллу. Окна домишек были слабо освещены. Живут как кроты, подумал я. Сейчас из домишки выйдет чёрная девчонка и попросит сигарету. Или появится чёрный парнишка и спросит: Мистер, нет ли у вас «колёс»? Нет у меня «колёс», товарищ американский подросток. Вдруг из облаков выкатилась луна. Меня обогнал 38 автобус с латинскими и чёрными пассажирами, не более десяти персон. Я прошёл мимо еврейской школы – скоро мой дом. Интересно, изучают ли в еврейской школе латынь? Вряд ли. Дома у меня голландское пиво и какая-то еда. Хорошо я прогулялся, поговорил с нормальными людьми, пережил небольшой стресс – это полезно. Умный мальчишка. Сказал бы он вялую правду, что ему скучно, что отец по вечерам дует своё пиво вместо того, чтобы гулять с ним – было бы неинтересно. Дети, подростки, взрослые и старики, врите, разнообразьте жизнь. Если я завтра на работе расскажу эту историю – мне не поверят, или решат, что это мои педофилические грёзы. Так что лучше помалкивать.