Круговой танец

Если отбросить титулы и отказаться от карьеры, то это может принести пустую славу, но это не сравнится с полным отсутствием того, что отбрасывают.
Бао Цзин-Янь

Жена сидела посередине кровати, спустив ноги на пол и сложив на коленях руки. Максим стоял справа. Жена сказала, глядя в стену перед собой:
– Я не знаю.
Максим залез на кровать и встал во весь рост за спиной у жены. Положил ей руки на макушку.
– Не приношу никому дохода… - Продолжала жена. – В чем смысл жизни, если на тебе не зарабатывают другие?
Максим слез с кровати, присел на корточки слева от жены. Некоторое время он смотрел в окно поверх ее колен.
– Я старею, – сказала она.
Он сам давно чувствовал себя гвоздем, вбитым в доску и ждущим, когда его выдернут, но ничего не ответил, встал перед женой, чтобы щелкнуть по носу; щелкнув, забегал по комнате, копошился, заталкивал пачку бумаги в мешок и сновал мимо неподвижной жены, как растерянный маятник.

***
Человек в углу вестибюля равномерно стучал кулаком по стене и кричал, прижимая подбородком телефонную трубку:
– Нет, вы мне дадите! Я добьюсь своего! Я хочу!
Максим стоял рядом и ждал. Накричавшись, человек бросил ему трубку. Трубка была влажной от пота.
– Я здесь, – сказал Максим в телефон. – Хорошо.
Минут десять он слонялся по вестибюлю. Наконец пришла девушка. Максим отдал ей пачку бумаги, расписался за деньги.
– Сегодня вам нужно пройти в кабинет, – сказала девушка.
– Как?..
– От вас что-то хочет директор. – Она продолжала за турникетом. – Только сейчас он не может принять. Через час приходите, ладно? Я спущусь и проведу вас. Отдохните пока.
Максим пожал плечами, вышел на улицу и, не разбирая дороги, побрел гулять.

***
– Ты, придурок. Слышь, ты. Я с тобой говорю.
Максим поднял голову. Перед ним стоял парень с помятым лицом.
– Где мой стул?
– Как?..
– Ты глухой. – Парень обошел Максима кругом, брезгливо рассматривая сосульки волос у него на затылке, сутулую спину. Плюнул Максиму под ноги:
– Ты мне стул должен.
– А?
– Кто стул мой спер?
– Это не я, – задумчиво проговорил Максим, порываясь отправиться дальше.
– Ты мне тут зубы не заговаривай. Дай сигаретку.
– Я не курю.
– Не куришь? Может, ты еще и жид?
Он стоял перед Максимом и вываливал на него свои страхи. Вывалив их достаточно, замахнулся, намереваясь прибить все разом.
– Что? – сказал Максим глядя в сторону. – Не понимаю.
– Ну ты придурок, – удивился парень. – Завтра чтоб стул мне принес. Понял, ты?
Максим покачал головой.

***
Девушка провела его через охрану, по коридорам и лестницам, попутно спросив, не болят ли у Максима зубы. Тот перестал трогать челюсть.
Максима оставили в коридоре перед раскрытой дверью. Директор шел на него изнутри, говоря на ходу:
– Здравствуйте. Вы нам должны…
В кабинете зазвонил телефон, и директор, повернувшись боком, сказал:
– Что еще?
И встал к Максиму спиной. Дверь закрылась.
Потом вышла девушка:
– Извините. Сегодня, видимо, не судьба.
Максим сел в коридоре на лавку. По стенам висели плакаты, на окне стоял кактус и банка с окурками. Из двери в конце коридора вышел человек в пиджаке и защелкал ключом.
– Андрюша! – закричали откуда-то.
Человек посмотрел.
– Давай, что ли, домой?
– Иду! – откликнулся человек и радостно пошел на голос.
Запирая кабинет, девушка спросила Максима:
– Чего вы ждете?
– Что меня заберут, – ответил он тихо.
Девушка не расслышала.
Начало смеркаться. Максим все сидел. Привстал он, с надеждой, только завидев милиционера, но тот, не взглянув на Максима, прошел мимо него и пропал в туалете.

***

Шагая к подъезду, Максим бормотал:
– Он же курит… Один раз под дых, и готово… Так его, так…
И сжимал кулаки.
Дома была жена, и запах котлет висел в спертом воздухе. Не давая Максиму опомниться, она утащила его на кухню, посадила за стол, а сама, пока мясо дожаривалось, присела на подоконник.
– Как ты? – спросила она.
– Все хорошо, – сказал Максим и опять замолчал.
Она поставила перед ним тарелку:
– Чего ты такой задумчивый?
Он отмахнулся, некоторое время смотрел в тарелку, потом отодвинул ее:
– Не хочу.
– Что, невкусно?
– Я не хочу так жить.
Она отошла к сковородке, повертела с боку на бок пахнувшие чем-то казенным котлеты, хотя газ был выключен:
– Значит, душа болит?
Он огрызнулся:
– Откуда я знаю? Я не вижу ее в себе. Не хочу, и все тут…
Вдруг он засмеялся, словно что-то наконец разгадал, и сказал, что про старость – все глупости, что не знает, в чем смысл жизни, других – особенно, за других говорить нельзя, но в одном он уверен: вокруг них по-прежнему детство, и сами они – только дети, а значит, жить им еще долго.