Колыбель для пессимиста

Впервые опубликовано на сайте http://www.1917.com


I was born on planet Earth
In a drastic time full of plastic mirth
And every day I've seen increasing signs
And you would too when you'll open your eyes
You had a chance,
You did not try
So now it's time to watch it die.
Bad Religion, «Watch It Die»

Французский постмодернист, структуралист и бог весть какой еще «ист» Ролан Барт, помнится, говорил: творчество писателя нужно воспринимать так, будто сам писатель уже умер. С теми писателями, что и в самом деле умерли (скажем, сам Барт) проблем не возникает: иначе их не воспримешь. А вот ныне живущие, пожалуй, не столь покорные воле критика, вновь и вновь позволяют себе наглость напоминать о реальности своего существования - то новыми свидетельствами развития живой личности (а не постмодернистской абстракции), то нагло злободневными обстоятельствами социальной жизни: Все это, конечно, через посредство новых произведений; покойники книг не пишут. И пусть это огорчительно для постмодернизма, стремящегося отвлечься от всего на свете. Мы же видим творчество писателя именно как сплав личного с общественным (точнее: общественное, преломленное в личном), а «абстрагироваться» от того и другого во имя чистого литературоведения все равно, что изучать анатомию по содранной с человека коже.

Находятся, впрочем, писатели, воплощающие бартовский тезис в собственной жизни. Здесь на ум читателю, вероятно, придет Пелевин, назойливо материальный в своей виртуальности. Но я говорю не о нем. Есть люди, вполне живые и реальные, однако, оставившие писательство в прошлом. Например. Сэлинджер, тихонько покинувший Литературу через заднюю дверь. К той же категории относится и Курт Воннегут - герой этой статьи. В последнем романе «Времятрясение» Воннегут объявил, что роман это действительно последний: «Все лучшие американские писатели написали свои лучшие романы до пятидесяти пяти. Хватит! А для меня времена, когда мне было, пятьдесят пять, были, бог знает как давно. Имейте сострадание!»

В аннотациях на книжных обложках Воннегута иногда именуют «предтечей литературного постмодернизма», имея в виду изощренное смешение вымысла и реальности, обычное для его книг, многослойность повествования, обилие «сквозных» персонажей, кочующих из романа в роман, и другие второстепенные признаки. Думается, что этот примитивный рекламный ход, играющий на модном словечке, не имеет ничего общего с действительностью. Воннегут может приближаться к постмодернизму в отношении формы, но центральное ядро этой жалкой идеологии - легкомысленное безразличие и игра ума ради самой игры - вот что для него немыслимо и недопустимо. Он позволяет себе иронию, сарказм и иронию над сарказмом, однако в главном Воннегут всегда серьезен. И это прекрасно.

«Отмечу, что я - максималист и зануда из древнего рода максималистов и зануд. Потому-то я и пишу так хорошо», - говорит сам автор. Такое критично-хвастливое признание вполне обосновано. В гротескно-фантасмагорическом мире большинства воннегутовских книг любое «идейное содержание», кажется, готово без следа затеряться среди хаотичных сплетений жизненных обстоятельств, на первый взгляд совершенно произвольных и даже надуманных, однако - заметьте! - абсолютно логичных каждое по отдельности и в причинно-следственной связи. Абсурдна лишь общая картина. Но максималист и зануда не был бы собой, если б не увенчал выстроенную им конструкцию четкой и недвусмысленной моралью. Следует еще раз напомнить: читая Воннегута, никогда нельзя забывать: в главном он всегда серьезен. Наверное, в каждой его книге можно отыскать одну единственную фразу, где «мораль» выражена, так сказать, в концентрированном виде и, признаться, довольно банальном, как и всякая идея, сведенная к абсолютной точке. Что, впрочем, не подразумевает ее ложности, но очень часто - полную практическую неприменимость.

Да, и вот что важно: признание Курта Воннегута верно не только в первой, «занудной», но и во второй его части. Примитивное морализаторство само по себе еще не создаст хорошего писателя, скорее, наоборот. А значит, есть еще что-то, что делает Воннегута действительно качественным автором вопреки пробивающемуся тону проповедника. Говорят, когда Толстого попросили в одной фразе объяснить, о чем написана «Анна Каренина», тот удивился: будь это возможно, я и написал бы одну фразу, а не целый том. То же и Воннегут. Мораль, колом вбитая в сердце произведения, вовсе не ограничивает его достоинств, они-то как раз и начинаются там, где заканчивается морализаторство. Что же это за достоинства?

Воннегут - великий обличитель капиталистического хаоса. Талант его состоит в демонстрации полной абсурдности отношений, кажущихся большинству людей незыблемыми как... ну, как башни-близнецы до 11 сентября, что ли... Играя гротесками и гиперболами, автор совершенно трезво воспринимает существующую систему, есть в сущности лишь следствие бредовости капиталистической действительности. «Как только я понял, почему Америка стала такой несчастной и опасной, где люди живут выдуманной жизнью, я решил отказаться от всякого сочинительства. Я решил писать про реальную жизнь. Все персонажи будут одинаково значительны. Все факты будут одинаково важными. Ничто упущено не будет. Пускай другие вносят порядок в хаос. А я вместо этого внесу хаос в порядок, и, кажется, теперь мне это удалось».

После того, как первый воннегутовский роман «Утопия 14» - дававший неприглядную картину технократической Америки и завершившейся разгромом народного восстания против власти технократов - попал в книжных магазинах на полку «фантастика», это вызвало горькую усмешку автора: он всего-навсего описывал то, что видел вокруг... А как изволите именовать жанр его книг?... Вот, например, миллионер Элиот Розуотер, раскаявшийся в грехах своего класса и решивший помочь бедным, объявлен сумасшедшим... Или хозяйка транснациональной корпорации, тайная социалистка, завещает свою компанию американскому народу... Ясно ведь, что в жизни таких людей не бывает.

А для Курта Воннегута подобные темы не редкость. В недавнем интервью он просто определил свое политическое кредо: «Я - американский социалист». С ранних лет (а они пришлись аккурат на Великую депрессию) он остался верен левым взглядам. Правда, левизна эта скорее эмоциональная, «социализм чувства», как у многих западных интеллигентов, начиная еще с Бернарда Шоу. Воннегут отлично чувствовал и чувствует истинные социалистические идеалы, отделяя их от позорной реальности сталинизма. Он так описывает надежды молодых американцев после окончания Второй мировой: «Мы ожидали, что СССР постарается стать похожим на США, свободой печати и вероисповедания, праведными судами и честными выборами и так далее. А США, в свою очередь, постараются воплотить то, что воплощено - так говорили - в СССР, именно распределение благ по потребностям. От каждого по способностям, каждому по потребностям. Вроде того.»

Да, наверное, они и правда так думали. Какая юношеская идеализация великих аббревиатур! Но мысль ясна. Вот еще цитата на ту же тему: «Я, конечно, понимаю, что широко распространенное по сию пору и, возможно, пребудущее во веки веков отвращение к слову «коммунизм» является здравой реакцией на жестокости и идиотизм советских диктаторов, которые называли себя – как-как? - «коммунистами», видимо, по примеру Гитлера, который называл себя – как-как? - «христианином.»
Однако мне, как и всем тем, чье детство пришлось на Великую депрессию, все еще кажется очень несправедливым объявлять это слово неприличным только из-за того, что те, кто называл себя коммунистами, были кровавыми преступниками. Для нас это слово означало только лишь возможный достойный ответ на зверства людей с Уолл-стрит.
Кстати, слово «социалист» дало третье С в СССР, так что и со словом «социализм» нам следует проститься, как прежде и со словом «коммунизм», и вместе с ним проститься с душой Юджина Дебса из Терре-Хота, штат Индиана, где лунный свет залил Уобаш".

Социалист начала ХХ века Юджин Дебс («искренний революционер, но романтик и проповедник, совсем не политик и не вождь», по характеристике Троцкого) является подлинным политическим идеалом Воннегута. Более показательное олицетворение писательских взглядов трудно себе и представить. Для того же чтобы окончательно уяснить воннегутовский социализм, добавим две «поправки к американской конституции», предложенные им в последнем романе:

«Поправка ХХVIII: Каждый новорожденный должен быть желанным и о нем следует заботиться до его совершеннолетия.»

«Поправка ХХIХ: Каждому совершеннолетнему, если он нуждается в этом, будет предоставлена интересная работа с доходом не меньше прожиточного минимума.»

Чудесно, чудесно... Капитализм на такое не способен, а социализм, видимо, это осуществит. И что же? Воннегут с готовностью примет социализм... если его преподнесут на тарелочке в готовеньком виде.
Здесь можно было бы прижечь нашего героя клеймом «мягкотелого интеллигента» и на том закончить -- но вот что интересно. Ведь именно полноценное понимание писателем природы капиталистического общества и социалистический идеал с одной стороны и в то же время неспособность найти выход из кошмара капитализма -- с другой, порождает в нем (и его творчестве, конечно -- привет, Барт!) чувство глубочайшего пессимизма.

Слово «пессимизм» применяется к Воннегуту гораздо чаще двух других «измов» -- «постмодернизма» и «гуманизма». Его картина мира, помимо всего прочего, абсолютно беспросветна. Человечество, по Воннегуту, обречено на биологическое вымирание, самоубийство, и жалеть тут не о чем, поскольку одно это и способно спасти экосистему нашей планеты от гибели -- если еще не поздно. Признаться, мне не приходилось читать ничего более упаднического, чем роман «Галапагосы», описывающей деградацию человечества в полуразумных существ, наподобие тюленей. Мораль сей басни такова: «Все беды человечеству принесли его гипертрофированные мозги». Да, человеческий разум является для Воннегута фактором однозначно негативным. Любое знание -- в лучшем случае бесполезно. Неудивительно, что воннегутовским символом прогресса стала атомная бомба. Один из известнейших романов «Колыбель для кошки» -- тоже о гибели человечества -- целиком построен на противопоставлении гибельной научной истины и святой лжи во спасение.
Предельный концентрации пессимизм достигает во «Времятрясении». Здесь нежелательными представляются уже не знания или разум, но сама человеческая жизнь. «Мы не просили, чтобы нас произвели на свет», или еще: «На самом деле все мы ждем -- не дождемся конца света». «Мы» в данном контексте означает -- все человечество.

Да, что называется, и смех и грех. Трудно воспринимать всерьез подобные рассуждения. Странно слушать, как в недавнем интервью Воннегут на голубом глазу заявляет, что человека вполне могли бы заменить такие замечательные животные как чайки и жирафы. У них нет разума? Тем лучше, говорит Воннегут, а на что он нужен. Никак не отделаться от мысли, что все это -- просто выверт интеллигентского ума, декадентское умничанье. Если на такое пустословие вообще требуется возражение, то его дал Герцен еще в 1861 году:
"Наука -- сила; она раскрывает отношения вещей, их законы и взаимодействия, и ей до употребления нет дела. Если наука в руках правительства и капитала -- так, как в их руках войска, суд, управление, то это не ее вина. Механика равно служит для постройки железных дорог и всяких пушек и мониторов.
Нельзя же остановить ум, основываясь на том, что большинство не понимает, а меньшинство злоупотребляет пониманием".

Слово «нельзя» Герцен употребляет в смысле «недопустимо», однако, в данном случае применимо скорее значение «невозможно». Просто невозможно. Плохо ли, хорошо ли, но человек рожден разумным, и силы свои он направляет на то, чтобы сделать этот мир хоть немного более благоприятным для жизни, а не передоверить жирафам или тюленям. И не может быть, чтобы умница Воннегут этого не понимал. Так в чем же дело?

Давно еще он сравнивал роль писателя с ролью канарейки, которую шахтеры берут с собой в забой. Люди еще не чувствуют запаха накапливающегося метана, не замечают опасности, а канарейка уже мечется, уже бьется. Также и писатель чувствует угрозу там, где чутье обывателя еще слишком слабо. Здесь, кажется мне, и кроется объяснение умственных завихрений Воннегута. Он не преувеличивает, он вполне искренен. Видя, как жадность промышленников и тупость власть имущих убивают природу на нашей планете, он делает все, чтобы привлечь внимание: призывает ликвидировать не только промышленников, но и всю промышленность вообще. Не только вырвать власть из рук тупиц и негодяев, но и вырвать Землю из рук людей. Абсолютная нереальность таких предложений есть лишь следствие воннегутовского пессимизма: он уже мало верит в благополучный исход.

Впрочем, какой смысл имеют его «поправки к конституции» на обреченной планете? Ведь даже внутри антиутопии «Балаган» -- о вымирании человечества, конечно, -- кроется зародыш идеалистической утопии. Видимо, не так-то он последователен даже в своем пессимизме.

И последнее. Говоря о Курте Воннегуте, в любом случае ощущаешь какую-то неполноту, недосказанность. Что-то все равно, как ни старайся, окажется за бортом. Почему? Да потому что произведения его -- сама Жизнь, а ведь это подлинный критерий писательского таланта... Попробуй-ка объять необъятное, втиснуть Жизнь в формат статьи! Гиблое дело. И это прекрасно.