Как я умирала

Завтра я проснусь в холодном и мерзком твердом пространстве вокруг Белых Халатов, которые не будут меня замечать. Они будут ковырятся в своих белых исписанных бумажках/листочках. Таких как я там будет много и не один из нас не будет удостоен внимания этих тел в одежде больничного цвета. Каждый из нас будет находится в своем личном отдельном куске этого металлического ледяного контейнера. Те единицы существования, которые мы представляем будут дышать своим личным задавленным собою же воздухом и никто из Халатов и не подумает что мы МОЖЕМ. Мы - всего лишь Одни_Из.
Через три дня меня повезут в какой-то машине с дорожным грохотом по камням/кочкам. Меня укачАет, впрочем как всегда, но никто не заметит этого. Потому что я буду заточена в деревянные силки и мой брат будет плакать, с каждой слезой роняя любовь ко мне. С каждой слезой он будет источать горе и безразмерную жалость к моему существованию. К отсутствию существования. С каждым камнем, который будет проезжать этот механический ребенок, мой брат будет чувствовать такой же физический толчок как и я, но он не будет реагировать на него ни коем образом. Просто в момент толчка его слеза скатится быстрей, чем в статичном состоянии. А я буду лежать закрытая с четырех сторон бывшими березами или дубами, и легкими вдыхать слезы моего самого родного человека.
Мои родители будут смотреть в себя, они не смогут плакать, потому что, их слезы впитало в себя их горе, их страшная утрата, которая пожирает их изнутри, а они даже не могут назвать ее по имени.
Когда меня привезут на место, именуемое тем, где усопшие находят покой, там будет много людей, и я, задыхаясь знакомыми лицами, буду продолжать лежать с закрытыми глазами, и делать вид, что да, я правда умерла.
Когда какие-то непонятные люди, больше похожие на призраки в синих костюмах, раскопают то, где я буду покоится, отойдут на свои законные места, меня опустят в этот червянной ужас, и побросают комки земли. И с каждым комком, брошенным будто мне в глотку, с целью задушить меня, потушить проход воздуха, я буду отпускать каждую ниточку связанную с этой жизнью.
Моя мама зальется горькой истерикой, а папа сильно-сильно зажмурит глаза.
На меня, закрытой деревом, начнут бросать цветы, в большинстве своем гвоздики мною ненавистные, и я буду глотать последние вздохи земли.
Когда целиком меня покроет слой этой черноты, и мой брат с мамой присядут на корточки, будто говоря мне последнее слово, я буду чувствовать единственное жгучее желание, не считая той, пожирающей мною боли,
Я ХОЧУ КУРИТЬ.