Потомки Икара

Основано на реальных событиях.
1. Рожденный ползать, летать не может?
2. Страшно не само падение, а резкая остановка в конце.
Часть 1 Дракон
Китай, VI век н.э.
Полдень. Высокое солнце и разряженный воздух. Холодный, вольный ветер шелестит в зарослях полова. Недавно здесь пробежал табун, подняв в воздух степную пыль, которая ровным слоем осела наземь.
Неподалеку от гужевой повозки в окружении двух конвоиров, ходил кругами маленький, сухощавый мужичок. Практически нагой, лишь в коротеньких, черных штанишках, кое как прикрывающих срам, он стеклянными глазами рассматривал следы оставленные им в пыли и нервно грыз ноготь большого пальца. Это был Чун Фо.
- Чун Фо, подойди ко мне и заслушай свой приговор – толстомясый и щекастый чиновник, разодетый в шелковые одежды восседал на измученном коне.
Осужденный, подталкиваемый двумя грубиянами-конвоирами, подошел и упал на колени.
- Чун Фо, ты конокрад, прелюбодей и убийца. И за грехи твои ты должен был умереть, но великим желанием мудрейшего Ген Хуна – он указал на седого старика, неподалеку примостившегося на коврике - и повелением мандарина ты должен стать драконом, парящим в небе. Своей смелостью ты избавишься от позора. – напоследок он насмешливо шепнул – если останешься жив.
Чун Фо взглянул на небо. На мгновение, ослепнув от яркого солнца, он таки разглядел три воздушных змея. Поразительных размеров, они в унисон друг другу парили в пятидесяти метрах над землей. Каждый змей представлял собой раму из молодого бамбука пять метров на шесть и был обтянут бумагой красного цвета. Все три были скреплены между собой бечевкой, спускавшейся к самой земле. У земли веревка раздваивалась: один конец был привязан к повозке, которую при каждом сильном порыве ветра подкидывало воздух и волочило по земле; другой же конец был привязан к бочке, к простой деревянной бочке, единственным усовершенствованием были поручни и два ремня из кожи.
Бедный Чун Фо не мог высказать словами весь тот ужас, который посетил его в эту секунду, потому что при прошлом осуждении ему отрезали язык. Вследствие чего он ограничился тихим стоном и, практически не сопротивляясь, направился вслед за конвоирами. Усадив в бочку так, чтобы из нее торчала только голова и руки, ухватившиеся за поручни, Чун Фо крепко стянули за плечи двумя кожаными ремнями, да так сильно стянули, что он даже пошевелиться не мог.
- Все готово господин. – убедившись в крепости стяжки ремней, сказал один из стражников.
Седой старичок, с неподобающей пожилым людям бодростью, вскочил с насиженного места, подбежал к повозке и вытащил из него огромную клетку с коршуном внутри. Нацепив толстую перчатку, Ген Хун усадил птицу себе на руку и привязал к её ноге желтую ленту. Коршун в свою очередь, после разминки крыльев вспорхнул и по спирали сталь набирать высоту. Тем временем старичок подошел к насмерть перепуганному Чун Фо, положил свою морщинистую руку ему на шею и сказал:
- Я знаю, ты боишься, но присмотрись к коршуну. Коршун поднимается выше и выше по спирали, а затем ему надо только вытянуть два крыла, не ударяя больше ими по воздуху, чтобы двигаться вперед сам по себе. Вот и мои змеи встретят ветер, оседлают его и, не останавливаясь, поднимут тебя под самые небеса (выдержка из «Книги учителя, хранящего единство» автор Ген Хун)
Чун Фо только и смог сделать, что попытался улыбнуться своей грязной рожицей. Вдруг желтая лента отвязалась от ноги коршуна и вихляя, стала опускаться, цепляясь по пути за восходящие потоки воздуха. С минуту Чун Фо и Ген Хун наблюдали, как желтая полоска ткани при падении меняет свое направление, поравнявшись с парящими над головой красными змеями, ленту подхватило и унесло на юго-запад.
- Пора – сказал старичок, направляясь к повозке.
Один из охранников ловко вытащил из ножен меч и одним ударом перерезал веревку, удерживающую змеев. В туже секунду бочку, с сидящим в ней Чун Фо, подхватила неведомая до сели сила и начала поднимать с невероятной скоростью. Голова Чун Фо, обдуваемая всеми ветрами, сипло орала, а тело пыталось вырваться из объятий предательских ремней, но все тщетно. Проорав еще пару минут, Чун Фо устал и просто смотрел на удаляющиеся фигуры его мучителей. Еще через минуту ему начало нравиться парить в воздухе, его посетило чувство, которое он переживал ранее. Оно (чувство) было сходным с тем, когда он на очередной украденной, лошади несся от преследования по залитым водой, рисовым полям. Неописуемая радость, затмевающая сознание, трясущиеся от возбуждения руки и беззубая улыбка. В глубине души, все еще сомневаясь, он начал надеяться на то, что останется в живых и покроет славой себя и своих потомков. Но как это обычно бывает, радость продолжается не долго.
Ветер сменился. Один из змеев под влиянием порыва изменил направление и, заплетая веревку, соединяющую его с другими влетел в средний, разорвав его и свое крыло. Чун Фо со страхом наблюдал как ошметки бумаги, разлетаясь, оставались висеть воздухе, а он, как ни странно, с ускорением падал на землю. Вскоре бамбуковая рама совсем потеряла свое оперение и Чун Фо от безысходности снова начал орать. Вскоре его крики прекратились. На дне образовавшейся воронки весь покрытый царапинами и щепками, бездыханным трупом лежал первый в Китае (да и, наверное, в истории мира) человек, который покорил, пусть хоть и не надолго, небо и воздух.
Ген Хун видел как его детище начало свое падение и, не дожидаясь печального конца, преисполненный стыда, направился прочь. С позором он на долгое время удалился к себе в поместье, но на этом его эксперименты не закончились…
Часть 2 Летающий монах
Монастырь Мальсбери, 1060 год.
Оливье, распевая шуточную песенку, медленно перебирал под ногами каменные ступеньки, ведущие на самую высокую башню монастыря. На спине своей он нес матерчатые крылья, они были такие большие, что Оливье приходилось сгибаться, чтоб они своими краями не задевали свод лестничной галереи. Он шел, пел и размышлял о божественном проведении посетившим его не так давно.
Месяц назад во время очередной вечерней молитвы, когда он остался с богом наедине, ему пришла потрясающая мысль о том, что живая плоть, вознесшаяся птицей к небесам, станет настолько ближе к богу что сможет разглядеть его лико и присоединиться к ангелам. И настолько эта мысль была навязчива, что не оставляла монаха ни на минуту в спокойствии. С того времени Оливье целыми днями наблюдал за птицами, а ночью же он тихо собирал свои ангельские крылья. Сначала он придумал раму из, специальным образом засушенных, ивовых веток, настолько же легкую и невесомую, насколько жесткую и твердую. Далее он покрыл их наитончайшим шелком. Когда Оливье, на украденные из корзины податей деньги, покупал этот шелк, басурманский продавец в знак доказательства высочайшего качества ткани, пропустил весь рулон через игорное ушко. Крепились крылья на спине, а в специальные пазы продевались руки, чтобы можно было ими махать. Через месяц все было готово.
После пары ночных тренировок на монастырском огороде, Оливье вытоптал все саженцы томатов и окончательно решился на полет.
Забравшись на смотровую площадку башни, монах начал молиться, дожидаясь конца воскресной службы. Ему как никому другому нужны были свидетели триумфа просветления божьего. Вскоре раздался колокольный звон и внизу, на маленькой площади, после утомительной проповеди, начала собираться паства.
Нахлобучив белые крылья, Оливье подошел к самому краю, разведя руки в стороны. Разнородная толпа с начала не обращала на него внимания, но затем начались возгласы, обличающие в нем то ангела, то беса.
- Придаю себя господи, в твои руки. – с этими словами монах прыгнул вниз.
Упав на несколько метров вниз, его подхватил теплый ветер. Удар воздуха по крыльям был очень ощутимым, грудные мышцы Оливье растянулись, лопатки на спине больно свело. Ему приходилось прилагать нечеловеческие усилия, чтобы крылья не сломали ему руки и не сложились у него за спиной.
- Господи, не дай уподобиться камню! Не дай сгинуть, господи! – в приступе страха шептал он.
Пролетев сотню метров, Оливье понял, что крылья были не пропорциональными. Правое крыло было больше и кренило его налево, а он соответственно падал, нарезая круги и ускоряясь с каждым метром. Совершив очередной виток, монах увидел перед собой блистающий в лучах солнца заалтарный витраж. Толи от переизбытка переживаний, толи от количества выпитого на кануне, монаху почудилось, будто Всемогущий, сияющий в разноцветных лучах, сошел с витража и распростер к нему свои объятия. Расплывшись в блаженной улыбке, Оливье так и не заметил, как упал на рядом стоящее дерево.
Наконец-то очутившись на земле, монах неутомимо благодарил господа, одновременно отмахиваясь от зевак, все норовивших оторвать лоскут от его крыльев.
В конце концов, Оливье отделался переломом ноги, фингалом, доставшимся в награду от посоха пастора и всеобщей славой.
После этого полета он пришел к мысли, что в следующий раз он прикрепит крылья не только к рукам, но и к ногам…
Часть 3 Холоп
Москва, XVI век
- Ты чтоль, холоп боярский, ведаешь, как ветер обуздать?
- Ну, так…
- Чаво так? Коли ведаешь, так докажи. На колокольню его, с его бесовской рухлядью.
Вот так боярского холопа Никиту по велению Ивана Грозного, поставили на краю колокольни. К поясу его были привязаны две длинные жерди, на которых громоздилась конструкция из четырех, тонких деревянных пластин. Пластины были очень легкие и тонкие не больше пяти миллиметров, Никита сам их рубанил до тех пока на просвете солнце не казалось. Широкие и длинные они напоминали крылья стрекозы, но каждая из пары была поставлена под углом к противоположной, что стабилизировало падение.
Никита усиленно молился, а народ внизу требовал зрелища, поднимая неимоверный гул на лобном месте.
- Эй, не тяни там. Пущай покажет, как летать надобно.
Увесистый пинок под причинное место, заставил Никиту провалиться в пустоту, раскинувшуюся под ним этак метров на пятьдесят. Холопа тут же развернуло, и полетел он попом вперед. Испуганными, ошарашенными глазами холоп искал помощи от, все удаляющегося и не менее ошарашенного, стрельца, который с минуту назад ожидал, что Никита мешком упадет наземь. Ан нет. Холоп, тихо плача и проклиная себя за хвастовство, раскачиваясь под крыльями, парил в воздухе. Люд мирской разинув рты, не отрываясь, смотрел, как род человеческий небо покоряет, и Царь-батюшка от досады такой, что Никита не упал, Малюте Скуратову обухом по голове въехал и молвил свою знаменитую фразу:
- Человек не птица, крыльев не имеет. А еще же приставит себе аки крылья деревянны, против естества творит. То не божье дело, а от нечистой силы. – и трижды перекрестился.
А Никита летит, да не падает. Уверовал в себя, подлец. Летит себе над площадью и благим матом народ покрывает, мол: не верили вы, я вот, к богу всех вас ближе стал, как птица над землей лечу. Забыл бедняга, что гордыня пуще всех иных грехов на землю быстрее спускает, так оно и случилось. Шлепнулся холоп в лужу, так там его стрельцы и повязали. Сверкнул топор палача, да и отрубили Никите боярскому холопу голову, за содружество с Лукавым, а аппарат его сожгли, чтоб другим неповадно было…
Постскриптум
Много их было: Мухаммед «Плащеносный» слуга Арслана II из Константинополя, Джованни Батиста Данте математик из Рима, немецкий физик Фрозингер, французский аббат Джон Дамиан, Соломон Идлер не помню откуда, Берон из Франкфурта, всех не упомнишь. Лишь благодаря этим романтикам-авантюристам, которые прыгали с башен, колоколен, мостов, гор и, естественно, калечились и погибали, я и тысячи таких же влюбленных по уши в небо, могут без опаски вступать в ее лоно, выпрыгивая из кукурузника в восемьсот метровую пустоту. И только благодаря этим храбрецам, род Икара никогда не прекратиться. Спасибо им за совершенные подвиги.