Два письма

посвящается адресату

 

       Они сидели под тусклым уличным фонарём городского сквера и молчали. Она – хрупкая маленькая, с бледным лицом и мягкими чёрными волосами, неуверенно сжимала в потных ладошках букет лилий, зелёные стебли которых были сплошь измазаны пломбиром. А Он – с пурпурно-алой отметиной девичьих губ на щеке, вертел в руках глупую игрушку и тихо вздыхал.

       Жизнь – сложная штука. Она была невероятно сложна для этих двух юных созданий, ютившихся сейчас на скамейке холодного парка. Но ещё она была глупа… так же глупа, как и та игрушка в Его руках. Кто знает, почему Её Высочество Жизнь сперва дарит нам счастливые мгновенья, а потом грубо отбирает их, превращая улыбку в слёзы, а счастье в горе? И почему она, жонглируя нами, словно жонглёр цветными шариками, порой просто забывает о нас, роняя на пол и не подбирая вновь?

       На следующий день Её увезли в другой город, и Он остался один. Дни, шелестя осенними листьями, неспешно потянулись один за другим, и каждый был, словно вечность. Единственное, что оставалось этим двум несчастным – письма. Наверное, бумага, будучи способной чувствовать, не выдержала бесконечных признаний и сгорела бы уже давно от жгучего стыда за несправедливость. Но она была молчаливой и бесчувственной. Её бока, испещрённые мелкими чернильными строками, перечитывались вновь и вновь, с упоением, восхищением и грустью. В ответ писались новые, запечатывались в конверт и на всех парах летели в другой уголок страны, чтобы оказаться вовремя в почтовом ящике адресата.

       Осень выплакала все дожди и вскоре наступила зима. Декабрь выбелил снежной извёсткой улицы города, а горожане с предвкушением ждали главного праздника.

       В один из таких дней Он написал Ей очередное большое письмо. В свете ночной лампы дрожащими пальцами он укладывал аккуратные строчки своего послания. Электрические тени отплясывали сумасшедшие танцы на стене, но Он не обращал на это внимания. С усидчивостью маленькой пчёлки, собирающей мёд для своего улея, Он писал чувства на бумагу в хрупкой тишине огромной комнаты. И лишь только сердце, нарушая священное безмолвие, легонечко выстукивало тревожную чечётку : тук…тук…тук.

       Спустя семь дней письмо оказалось у Неё в руках. Правда, не одно, а целых два. Два серых конверта скромно ютились в ящике, неохотно деля его маленькое пространство с утренними газетами. Первое письмо было от любимого. Оно начиналось необычно, впрочем, как и любое другое Его письмо.

       ;;Облака толкают в сером упорстве медленно север к себе, а северней всех, на дальних краях, приснув, маячит сонный Питер. Где-то там – ты… - вместо обычного приветствия писал Он.- Тихонько занимаешься своими делами, грустишь, смеёшься и молчишь. Притяжение разлуки тем сильнее, чем больше цифр километража на серых лентах трасс меж городами двух близких друг другу человечков. Расстояние делает ожидание встречи нестерпимым, а понимание того, что эта встреча почти невозможна – сводит с ума. Но всё равно эти двое неизбежно найдут друг друга по радиомаяку сердца, настроившись на единую волну, и ничто и никто им не сможет помешать. Встречный порыв душ раскалит юные сердца, заставив стрелки часов замереть, планеты – остановиться, а моё сердце биться чаще, по крайней мере, во сто крат.

       Люблю тебя ежечасно, ежеминутно. Люблю безрассудно, благоговейно и самозабвенно, до обожания, лихорадки и изнеможения. Неужели ты и есть моя главная в жизни встреча, которая ещё предстоит, единственная награда судьбы за все страдания, искромсанные миражи и иллюзии юности, за мечты, которые не сбылись? Если ты меня уже не любишь, если завтра оттолкнешь, я буду знать, что все мои невзгоды были лишь жалкою платой за счастье пережить эту недолгую желанную горячку.

       И все же я молюсь о том, чтобы все это длилось и длилось. Чтобы не иссякли сладкие капли воспоминаний, запечатлённых выцветшими строками твоих нежных и немного безумных писем, и они смогли утолить саднящую жажду перед последним, гаснущим, затихающим вздохом. Писем уже нет. Остались лишь набухшие от торопливых, непрошеных солёных слёз комки синеватой бумаги. Я сцеловал с них все строчки до единой и помню каждую из них… и верю, что весной оплаканные письма превратятся в лёгкую ветку черешни, которая постучится в стекло. И будет отныне расти она под моим окном. Истинный смысл её станет ясен лишь по апрелю, когда из почек хрупкой и нежной, как запястье, ветки вылупятся и зачирикают желторотые, с капельками смолы у глаз, по-детски полубеспомощные слова. Они встрепенутся и будут летать следом за мною повсюду. Совьют себе гнезда под хорошо знакомыми крышами. Уютно устроятся в оттаявшем сердце. И только упрямые вопросы : "Зачем это? О чем ты все время думаешь?" будут упрямо каркать и кружить над головой, склоненной в одной неустанной молитве.

       Мой ангел! Сердце разрывается от любви и от одной лишь мысли: ТЫ никогда не увидишь ЕЁ! Твоя немая фотография на столике… от бессилия я готов лезть на стену. Мои глаза наполняются слезами, горячими и жгучими, а ты всё так же равнодушно и по-детски наивно смотришь на меня из-под густых чёрных ресниц и как будто усмехаешься. Боже, но как же иначе, если по - другому нельзя. Над моей любовью кружится тревога подстреленной птицей. И словно заноза она зудит и кровоточит в голове одной лишь мыслью: ;;Увидеть бы её… всего на миг, всего на час…;;

       Я целовал бы тебя до исступленья, благодаря за нежность откровенья, как теплый ветер в изморозь оно. Его зимой у сердца я носил, там слабо проступали жилки-клетки, листок стал легкой веткой и теперь постукивает по утрам в мое окно. Она мне улыбнется по весне, когда из почек вылупятся робко со слезками смолы у самых глаз слова беспомощные, спящие пока. Они за мной увяжутся и тихо пропищат:

;;Скорей пойми, пойми не мешкая, сейчас. Пусти в скворечник-сердце, обогрей. К тебе твоя любовь послала нас!;;.

       Но они так и не увиделись. Ещё раз перечитав письмо, Она вскарабкалась на старый прогнивший подоконник своей квартиры и… Разделявшие её и асфальт ДЕВЯТЬ этажей пронеслись незаметно. Внизу её ждала любовь… короткая, но счастливая.

       Ветер продолжал трепать занавески в настежь раскрытом окне. Чувствуя свою силу в опустевшей угрюмой комнате, он хозяйничал на столе, пытаясь приподнять тяжёлый серый конверт, сиротливо оставленный здесь несколькими минутами ранее. Но попытки его были напрасны. Как не пыхтел и не завывал он, залезая под скатерть и свирепея с каждой секундой, второе письмо так и осталось дожидаться своей хозяйки на том же самом месте, где его оставили.

       Мама писала, что очень скучает по Ней и радостно сообщала о том, что на праздники едет домой…

 

       7 апреля 2002 года