Смерть пахнет васильками

В холодном небе - благовест,
В твоих глазах - тоска без меры.
Неси достойно этот крест,
Храни огонь Великой Веры.
(Е. Войнаровская)

1.
Небо - темно-сизое, почти фиолетовое, отяжелевшее от скопившейся в нем воды и готовое в любое мгновение обрушиться на землю.
Земля - пронзительно-голубая от растущих на ней васильков, испускающая сладковатый запах, который смутно напоминает что-то, чего все подсознательно, безотчетно боятся.
Удар грома - предупреждение. Секунду спустя небо до самого горизонта разрезала горящая белым пламенем трещина. На короткий миг стало ослепительно светло, но потом тьма наступила с новой силой.
На земле, в васильковой синеве лежали двое. Он - такой же пасмурный, как небо, такой же тяжелый, и казалось, что мягкая почва с трудом удерживает его. У нее - глаза цвета васильков, и в их глубине плескалось нечто сродни запаху этих невинных цветов.
Снова громыхнуло, снова тучи рассекла светящаяся ослепительно-белым трещина - и небо не выдержало. Сплошным потоком хлынула холодная вода.
Он хотел подняться и идти, но она остановила его жестом руки. Они опять легли на теплую, как будто даже пульсирующую землю, подставив тела неистовым слезам неба.
- Кто ты такая? - спросил он громко, чтобы перекрыть шум падающей воды.
- Тебе уже пора, - вместо ответа сказала она, - на небе так решили. Прости.
Он сел, уставившись на нее тяжелым непонимающим взглядом, но ее глаза были закрыты, а щеки иссиня-бледны, как у утопленницы.
- Эй, - он тронул ее за руку, - ты живая?
Она не шевельнулась, только подняла темные веки в голубоватых прожилках. Он снова лег.
Земля уже почти не впитывала воду, а небо все плакало, и легче ему как будто не становилось.
Они промокли до нитки. Он начал дрожать от холода, она по-прежнему смотрела в небо васильковым немигающим взглядом и ее, кажется, совсем не беспокоило то, что вода заливается прямо в глаза.
- Что решили на небе? - вдруг спросил он после долгого молчания. Она вздрогнула от неожиданного и громкого звука его голоса.
- На небе решили, что земля больше тебя не выдержит.
- Что, я провалюсь, что ли в нее?
- Нет.
- А что?
- Умрешь.
Снова молчание, и только гул и плеск падающей с неба и ударяющейся о мокрую землю воды. Потом опять звучный, яростный раскат грома, и почти одновременно с ним - ослепительно белая вспышка.
- Совсем рядом, - упавшим голосом сказал он. - Надо уходить.
- Нет, - она взяла его за руку. Он скинул ее как противное насекомое - пальцы были холоднее льда, но потом будто передумал и сам схватил узкую ладонь.
- Холодная, как... покойник, - глупо оправдался он, когда обнял ее и накинул ей на плечи мокрый свитер.
- Спасибо, - прошептала она и тоже обняла его.
Долго сидели в обнимку. Он словно просветлел, из ее васильковых глаз отчего-то сочились слезы, которые услужливо скрывал дождь.
- Я ничего не могу сделать. Ты умрешь, - быстро проговорила она надорвавшимся голосом прямо ему в ухо. Он почему-то не ощутил тепла от ее дыхания. Несколько секунд он продолжал сидеть уже едва ли не по пояс в воде и обнимать ее, но потом словно опомнился: оттолкнул ее, резко поднялся на ноги и зашагал прочь, крикнув на ходу:
- Да что ты несешь?!
С минуту она смотрела по-прежнему васильковыми, но вдруг опустевшими и от этого казавшимися тусклыми глазами на его стремительно удаляющуюся сутулую фигуру, но потом тоже вскочила на ноги и побежала за ним, шлепая по воде.
Настигнув его, она обвила тонкими бледными руками его шею и, зажмурив глаза, прижалась своими холодными губами к его, еще теплым.
В следующий миг прокатился очередной раскат грома, и весь мир оделся белым раскаленным пламенем.

Земля - по-прежнему васильково-голубая, по-прежнему испускающая сладковато-жуткий запах. А вместо неба - гладкое зеркало, отражающее эту синеву.
Они лежат на земле, в васильках. Их одежда местами прожжена. Теперь он легкий, больше он не утруждает землю своей тяжестью. Глаза их закрыты. Она так же иссиня-бледна, и он бледен, только с неприятной желтизной.
Вдруг она открывает васильковые глаза, неловко поднимается на ноги. Наклоняется над ним, целует его в восковой холодный лоб и идет прочь, вытирая рукавом его свитера слезы, которые теперь уже ничто не может скрыть.


2.
Все кругом одето пламенем. Старые раскидистые клены похожи на факелы, роняющие горячие искры листьев на заасфальтированную дорожку аллеи, белые скамейки с тяжелыми чугунными ножками, плечи и головы редких прохожих.
Кроны деревьев сомкнулись куполом над аллеей, но сквозь сплетения слегка полысевших веток проглядывало бледно-серое, тоскливое небо, из которого временами сочились жидкие, мутные, старческие слезы.
Он сидел на белой скамейке, вдыхая терпкий запах прелой листвы и сырости. Ему почти восемьдесят, он год назад перенес инсульт, но теперь снова на ногах. У него большая семья, и дети хотят отправить его в дом престарелых.
Вдруг к запаху дождливой осени примешался еще один - сладковатый, тревожный. Запах васильков. Он повернул голову и увидел, что рядом с ним сидит девушка. Причем он не слышал, как она шла по аллее или хотя бы садилась на скамейку. Но запах, тем не менее, исходил от нее.
- Ничего, что я к вам села? - спросила она, не поворачиваясь к нему лицом. Однако он заметил холодно блестящие васильково-голубые глаза.
- Ничего, - ответил он, хотя подумал про себя: "Неужели мало пустых скамеек"?
- Не злобствуйте, - вкрадчиво сказала она.
Он только скептически поднял брови.
- Вы так одиноки, - продолжала она, - вас бросили родные дети.
- Откуда вы знаете?
- Вам осталось только умереть, - завершила она свою мысль, не обратив внимания на его реплику.
Заморосил дождь. Две темные фигуры, двигавшиеся по аллее в противоположных направлениях, одновременно открыли черные зонты. Он надел бежевую шляпу, которая до сих пор лежала у него на коленях.
- Вам лучше идти укрыться где-нибудь. Промокнете и заболеете, - тихо сказал он тоном человека, давно со всем смирившегося.
- Нет, - коротко отвечала она.
Наступило молчание. Дождевые капли стали крупнее и реже. Они отбивали быстрый нервный ритм по скамейке и оставляли темные пятна на его бежевом плаще.
- Вы правы, - вдруг воскликнул он, - мне ничего больше не осталось, кроме смерти! Кто бы вы ни были, спасибо вам за то, что открыли мне на это глаза.
Теперь в его голосе не было смирения. Было отчаяние. И - бессилие.
Он поднялся со скамейки. Вслед за ним поднялась и она. Он взял ее за руку и вздрогнул - пальцы холоднее льда.
- Я еще так мало сделал, я еще не чувствую себя стариком! Проклятая условность - возраст!
По его щекам стекали капли. Поля шляпы защищали лицо от дождя, поэтому было очевидно, что это слезы.
- Я ничего не могу поделать, - проговорила она одними губами.
Дождь закапал сильнее. Его плащ почти весь стал темным от частых капель.
Неожиданно она обняла его за шею и поцеловала в лоб, пересеченный четырьмя глубокими поперечными морщинами.
Через секунду ее тонкая, несуразно длинная фигура быстро шла, иногда переходя на бег, по огненному ковру из кленовых листьев, устилавших аллею. Он не видел, а она вытирала с бледных щек кончиком шарфа слезинки, смешавшиеся с каплями дождя.
Тревожный васильковый запах больше не покидал его.

Вечером того же дня его ударил еще один инсульт, после которого он уже не оправился.


3.
В белом квадрате окна на фоне глянцево-серого неба размахивали зелеными пушистыми лапами тополя. Ветер гнул их, трепал, вырывал клочья молодых листьев, страшно завывая, ударяясь о стены домов и дребезжа стеклами в рассохшихся деревянных рамах.
Он лежал на больничной койке, покрытой белой накрахмаленной простыней, присоединенный тонкими трубочками к равномерно пищащему аппарату и капельнице, и смотрел остановившимся взглядом в окно. Ему семь лет, у него белокровие.
Она сидела на табуретке рядом с койкой, держала его руку и глядела на него по-прежнему васильковыми глазами.
- Тетя, ты кто? - вдруг спросил он тихим сонным голосом.
Она не ответила. Только крупная слеза сорвалась с кончика ее носа на его желтую майку.
- Теть, чего ты плачешь?
- Н-нет, я не плачу, - она отрицательно помотала головой. Из прически вырвалось несколько темных прядей. Она неуверенными жестом заправила их за уши.
Вдруг порыв ветра ударил в окно и с грохотом растворил форточку. Его маленькая теплая ладошка дрогнула в ее ледяных костистых пальцах. Она улыбнулась ему грустной, какой-то кривой улыбкой, вскочила с табуретки и пошла закрывать окно. Вернулась на место, снова улыбнулась и опять взяла его руку.
- Теть, а чего у тебя такие холодные руки?
Она вновь не ответила. На этот раз улыбнулся он, посмотрев на нее ужасно грустными глазами. И - ужасно взрослыми.
Равномерно пищал аппарат, ветер в истерике бился о стены домов. Пахло накрахмаленным постельным бельем и васильками.
- Теть, а это от тебя так пахнет?
- Угу, - смущенная улыбка.
- Странно.
Глянцево-серое небо за окном, наконец, разродилось несильным дождем. Стекло испещрили тонкие косые царапинки. Ветер стих.
- Малыш, - начала она тихим голосом, опустив глаза в линолеумный пол, - ты скоро отправишься в одно место, - ее голос дрогнул, - где тебе будет очень хорошо...
Ее плечи судорожно затряслись; она повернулась к нему спиной и тщетно пыталась успокоиться.
- Тетя, - грустно сказал он, хватая ее маленькой ручкой за край свитера, - ты не плачь, не плачь. Я знаю, что скоро умру - донора нету...
По его бледной, сероватой щеке скатилась маленькая слезинка. Она повернулась к нему, снова заключила его ладонь в свою и быстро зашептала:
- Малыш, я вижу, что ты уже взрослый и все понимаешь... Ты веришь в Бога?
- Да, - он вынул из-за ворота желтой майки маленький серебряный крестик на засаленной веревочке.
- Тогда ты попроси у Него помощи. И я у Него тоже попрошу. Хорошо?
Она наклонилась к нему и быстро поцеловала его в горячий лоб, снова уронив к нему на майку несколько крупных капель. Он еще что-то сказал, но она не слышала - пулей выскочила из палаты, шумно захлопнув за собой дверь.


4.
Ее несуразно длинная фигура быстро шла, иногда переходя на бег, по длинному белому коридору с множеством дверей по обе его стороны. Добежала до конца, не стучась, дернула на себя последнюю дверь и ворвалась в просторный белый кабинет без мебели.
На полу, прислонившись к стене и обняв руками колени, сидел маленький человек в сером костюме, но без ботинок и галстука. Рядом с ним стояла большая красная в белый горох чашка чая с опущенным в нее кипятильником.
С полсекунды она смотрела на непривычную немного картину, а потом наконец пробормотала:
- З-здрасть.
- Здравствуй, только обед вообще-то, - дружелюбно, но с напускной обидой ответил человек, посмотрев на нее добрыми светлыми глазами.
- Дело срочное просто.
- Мальчик?
- Мальчик.
- Садись.
Она сняла старые черные туфли, подошла к Нему поближе и так же, как Он, уселась на пол, сложив ноги по-турецки.
- Хочешь чаю? - добродушно предложил Он.
- Нет, - она отрицательно помотала головой. Прядки опять выбились из прически, она тем же неловким жестом убрала их на место.
Немного помолчали. Он помешивал кипятильником чай, со всех сторон постоянно доносились голоса: "Господи, прости... Господи, спаси и сохрани... Господи, спасибо!.. Господи, за что?.. Господи, спаси и сохрани...".
- Помогите, пожалуйста, - тихо сказала она после паузы, посмотрев на Него взглядом, вместившим в себя, наверное, страдания всех когда-либо умерших и умирающих сейчас.
- Я не могу, - Он ответил взглядом еще более печальным. В разы более печальным.
- Почему?
- Я физически не успею. Не могу сдерживать природные катаклизмы в десяти местах, сдерживать вооруженные конфликты в тридцати местах, отпускать грехи трем миллиардам раскаявшихся грешников и одновременно исцелять в с е х больных детей. Просто физически не успею.
Она уронила голову на грудь.
- Пожалуйста...
- Ты знаешь, какой у меня у ж е список маленьких детей, которых надо исцелить? Вот такой, - Он развел руками, показывая длину списка.
- У него такие глаза грустные... И взрослые...
- У них у всех грустные и взрослые глаза. Прости.
- Ну пожалуйста! - она встала перед Ним на колени, сложив в молитвенном жесте тонике ладони. - Ты знаешь, он верит в Тебя! Он очень в Тебя верит!
Вдруг среди тысяч голосов, неустанно вопрошающих к Господу, послышался тихий голос того мальчика: "Дорогой Боженька, помоги мне, пожалуйста... И той тете помоги, пусть она не плачет..."
- Слышишь?! - почти крикнул она. Тело ее конвульсивно задрожало.
- Ну, ну, не нужно истерик, не нужно, - ласково сказал Он, успокоительно положив руки ей на плечи. - Я постараюсь.
Чуть дольше секунды она глядела на Него просветлевшими васильковыми глазами, а потом кинулась к Нему на шею, горячо шепча что-то бессвязное.
- Ну, ну... Не стоит так уж, - смущенно и еще более ласково бормотал Он, гладя ее по спине.


***
На следующий день для мальчика нашелся донор.
Операция прошла успешно.

27.07-08.08.2008