нет названия

ЧАСТЬ 1.
С кухни доносились крики.
"Ну сколько можно?" - подумала я, включая музыку еще громче. Но это не помогло - послышался неистовый вопль возвысившегося до фальцета мужского голоса и низкий, грудной вой женского.
"И как она так может?.."
Меня до самого верха заполнило тупое, давящее отчаяние - мама снова ругалась с отчимом. Точнее, у отчима снова шарики закатились за ролики, и он наехал на маму.
Звон керамической тарелки, разбившейся о кафельную стенку - и по натертому до блеска ореховому паркету коридора затопали тяжелые шаги.
Я убавила звук.
Возня в прихожей - и к входной двери пошли, цокая каблучками, лакированные ботинки отчима. Тихо щелкнул замок - дверь раскрылась и через секунду неслышно затворилась.
Я подбежала к окну, раздвинула занавески и прильнула к холодному прозрачному стеклу.
На улице уже четвертый день было пасмурно. Небо затянули низкие сизые тучи, из которых поминутно сочилось жалкое подобие дождя. Тополя, росшие во дворе, казалось, ссутулились и нахохлились. На корявом асфальте стояли лужи.
Отчим вышел из парадной - хлопнула дверь - и направился к своей всегда блестящей красивой машине. Пискнула сигнализация, моргнули рыжим светом фары; Миша открыл дверцу, сел в автомобиль и, резко развернувшись, поехал с большой скоростью.
Я опустилась на пол, прислонившись к зашитой в пластик батарее, и закрыла глаза.
Отчим Миша - вообще весьма скользкая личность. Первое впечатление, которое он производит - это учтивый и обаятельный мужчина, удачливый бизнесмен средней руки. Но мне он не понравился сразу - я людей вижу на сквозь.
Мама моя - женщина мягкая, добрая и даже, можно сказать, высоконравственная. Но не ангел она, ибо не без греха - меркантильна до ужаса. А Миша весьма и весьма прилично зарабатывает...
Пришел этот человек в нашу с мамой тихую и скромную жизнь удивительно быстро. Знакомство произошло посредством каких-то подруг, друзей и неясно откуда взявшихся общих знакомых. Мише нужна была красивая и умная жена - в обществе, как-никак, приличнее появляться с красивой и умной женой, а маме просто был нужен муж и отец для меня. Абы какой, но чтобы был. Чтобы создать хоть видимость семьи.
Внешне Миша маме понравился - солидный и довольно-таки красивый. Когда же она узнала, что он еще и зарабатывает, то сама сделала ему предложение. Тот соглалился.
Поженились они после двух месяцев знакомства. Причем моего мнения не спросили, хоть мне и было не так мало лет - тринадцать. Я просто выпала в осадок, когда меня поставили перед фактом: через неделю свадьба.
Первое время семейная жизнь шла гладко. Мама была абсолютно и идиотически счастлива: мы переехали в большую квартиру, у нас появилась приличная дача и красивая машина. Миша был добр, внимателен, покупал мне и маме дорогие подарки, но я никак не могла поверить в то, что он - хороший человек и мой отец. Как жаль, что меня невозможно купить.
Но очень скоро мои опасения подтвердились.
Начались сначала мелкие ссоры, а потом и настоящие скандалы, инициатором которых был отчим. Причем вспыхивали они без видимой причины. Достаточно было желания Миши выплеснуть злость. Он придирался к какому-нибудь неверно, неосторожно сказанному слову мамы или же бесился на совершенно справедлиивую и здоровую критику. "Да как ты смеешь, - вскрикивал он истерично, - Я тебя из нищеты, из грязи вынул за уши, а ты, неблагодарная?!" И начиналось...
Потом он уезжал и мог не появляться по трое суток. А мог вернуться через час, и все снова шло так, будто ничего вовсе не случалось.
Мама тихо плакала в ванной, но унижалась, чтобы ссор не было. Если скандал все-таки вспыхивал, она молча сидела на стуле в кухне, опустив глаза в пол, и слушала ругань мужа.
А делалалось это для того, чтобы и она, и я прожили всю жизнь и умерли в достатке. Даже, я бы сказала, в избытке...
Я поднялась с пола, выключила музыку и прислушалась: мама рыдала на кухне. У меня самой на глаза навернулись слезы. "Как, как ты можешь так унижаться? Ради чего? Ради денег? Родная моя, милая мама, до чего ты опустилась!"
Сглотнув тяжелый комок, я пошла к ней.
- Мариночка, все хорошо, солнышко мое, - залепетала мама, как только увидела меня на пороге. Она поднялась со стула, опустила голову и хотела уже уйти, но я сказала так строго и спокойно, как только могла:
- Стой. Мне нужно поговорить с тобой.
Мама посмотрела на меня своими усталыми, заплаканными светло-карими глазами, и я отвернулась - никогда не могла вынести этот взгляд. Он умолял и чего-то неистово боялся...
- О чем? - тихо спросила она.
- Ты знаешь.
Мама промолчала. Только тяжело и обречнно вздохнула и опять опустилась на свой стул.
- Зачем ты делаешь это?
- Что?
- Мама, не прикидывайся!
Ее маленькое худое тело вздрогнуло - я почти перешла на крик.
- Мариночка, я хочу, чтобы ты была счатлива...
- Как ты не понимаешь, что счатье не в деньгах?
- Милая, это ты не понимаешь... Как без денег? Как?
- Да как угодно, только не с этим человеком!
Повисла тишина, только мама часто всхлипывала.
- Он... он хороший, - наконец выдавила она.
- Хороший... Да ты слышишь, как ты это говоришь? Хороший... Он попрекает тебя тем, что ты - его жена - была не так богата до замужества, как он - это значит, что он хороший? И эти скандалы, которые он сам, САМ устраивает?..
- Я виновата... Я не права... Мне нужно внимательнее подбирать слова... - зашептала мама.
Я даже открыла рот. Просто не могла ни представить, ни поверить, что можно до такой степени любить комфртную жизнь и деньги. Но тут меня осенило.
- Ты что, любишь его? - осторожно спросила я.
- Нет, - не раздумывая, ответила мама.
Я шумно выдохнула, закрыла лицо руками и прислонилась к оранжевой пластиковой стене.
- Я просто не могу в это поверить... - забормотала я.
- Во что?
- Да в то, что моя мать - такая! Ты понимаешь, что ты не сможешь никогда сделать меня счастливой, живя с этим человеком? Это не шантаж, просто когда несчастна ты - не могу быть счастлива и я!
- Я счастлива! - жалобно и отчаянно воскликнула мама.
Я бессильно взвыла, а потом стало тихо.
Мерно тикали настенные часы, из открытого окна доносились громкие и весьма безголосые песнопения, сдавленно всхлипывала мама.
- Доченька, Мариночка, ты не расстраивайся, пожалуйста, ты же сильная у меня, - вдруг неожиданно твердым голосом сказала мама, поднялась со стула, подошла ко мне и крепко-крепко обняла. - Все будет хорошо, мы не будем больше с Мишей ссориться, я обещаю...
Я вырвалась и объятий, недоуменно посмотрела на мать и быстрым шагом вышла из кухни. Просто в голове не укладывалось...

Я долго шаталась по пустым унылым дворам-колодцам и цветным оживленным проспектам, пока холодный июньский ветер не отрезвил меня. Бурление в голове мало-помалу улеглось, и я пришла к совершенно определенному решению. И мне хотелось осуществить его как можно быстрее.
Первым, что я услышала, войдя в полутемную квартиру, были голоса мамы и Миши, доносившиеся из их спальни. Они мирно беседовали о чем-то, смеялись, шептались... Во мне снова вспыхнули диким пламенем непонимание, ненависть и жалость.
- Сколько можно уже?! - громко крикнула я, подойдя к двери. Голоса утихли.
Я ушла к себе в комнату, закрылась и села в кресло. Стала думать. "Завтра четверг. В семь утра Миша проснется, а мама с ним вместе никогда не встает. В девять он выйдет из дома и поедет на работу, а я остановлю его уже на улице и скажу..."
Вдруг руки сами потянулись к мобильнику. Пальцы судорожно забегали по кнопкам, автоматически набирая знакомый номер. Гудок, второй, третий...
- Привет, Мариша, - ласково сказал из трубки немного резкий, почти мальчишечий голос.
- Привет, Вовка, - отозвалась я.
- Как ты?
- Жить буду.
- Случилось что?
- Да нет, как обычно все...
- Опять поругались?
- Не опять, а снова... Знаешь, я приняла решение.
- Какое?
- Миши не должно больше быть в нашей с мамой жизни.

Ночью я почти не спала, а все думала. О маме, об отчиме и зачем-то о Вовке. Вовка - мой лучший друг. Мы с ним дружим с первого класса. Такой человек - простой, добрый, открытый, отзывчивый... Оптимист! Обо всем на свете можно с ним говорить - он, во-первых, все знает, а во-вторых, всегда поможет. Одним своим видом поднимает мне настроение. Сколько себя помню - никогда с ним не ссорились. Просто чудо какое-то...
Только последнее время он явно питает ко мне не в полной мере дружеские чувства... А я... Мне этого совсем не надо. Не так давно я очень и очень больно "обожглась". Не хочу снова. И не хочу терять самого лучшего и единственного друга...
С друзьями у меня всегда были небольшие проблемы. С девочками я однозначно не ладила - с самого детства слишком уж вспыльчивый, напористый и сильный у меня характер. Вовка иногда даже зовет меня железобетонной леди. С мальчишками все было проще, но мама, можно сказать, с младенчества внушала мне, что не гоже девочке дружить со всякой шпаной, к коей большей своей частью и относяться мальчики. Вот и остался у меня один Вовка.
Вообще люди меня немного боятся. Слишком смелый, смотрящий в самую душу и видящий все на сквозь взгляд у моих черных глаз, слишком непроницаемо мое красивое смуглое лицо с широкими скулами и очень уж завораживает темный блеск моих каштановых волнистых волос... На маму я похожа мало, а вот на папу... Папа мой был цыган. Как так получилось, что они встретились, я не знаю и никогда отца не видела. Но бурлит и играет во мне огненная цыганская кровь...
Поэтому я смогу, я достаточно сильная для того, чтобы снова вернуться в коммуналку со странной соседкой, я буду работать хоть ночью, но я помогу маме пережить все это - и очень скоро мы заживем так, как жили всего три года назад. И ничего, что мне через год поступать - поступлю на бюджетное. Лишь бы не видеть больше этого человека...
Я сама не заметила, как задремала. Только очень скоро меня разбудила довольно громкая музыка, играющая прямо возле уха.
- Эй, амигос, эй амигос,
Эй, амигос -
Точи вилы к бою!*, - гласил текст песни. "Точи вилы к бою!", - повторила я себе под нос. Да уже наточены...
Я выключила будильник и посмотрела на часы - без пяти девять. Тихо поднялась с кровати, подкралась к двери и посмотрела в щелку: отчим в прихожей зашнуровывал свои новенькие ботнки. Вот щелкнул, открывшись, замок, потом щелкнул еще раз - закрывшись. Я выскочила из комнаты, побежала на цыпочках к входной двери и прислонила к ней ухо. Дождалась, когда хлопнет железная дверь подъезда, и только тогда вышла из квартиры. Быстро спустилась, поскальзываясь, по крутой каменной лестнице - мы жили на втором этаже - и вышла из парадной.
Ночью дождь, похоже, не шел - асфальт почти высох. Только небо по прежнему было мутно-серым.
Отчим, услышав шум позади себя, обернулся. Увидев меня, он приторно-любезно улыбнулся.
- Доброе утро, Марина, - сказал он.
- Доброе утро, Миша, - ответила я, - Могу я сказать тебе пару слов?
- Конечно.
Отчим подошел вплотную ко мне, так что у меня была возможность заглянуть в его водянисто-серые, маслянные глазки. Он, посмотрев в мои глаза, вздрогнул и немного побледнел.
- Я хочу, - начала я споконо, холодно и даже с оттенком угрозы, - чтобы ты раз и навсегда исчез из моей жизни и учел при этом, что моя жизнь и жизнь моей матери - это сходные по смыслу понятия.
Я ожидала какой угодно реакции: гнева, непонимания, удивления, наконец. Я даже была готова к борьбе - длительной и упорной. Была готова к чему угодно - только не к этому.
Выражение лица Миши почти не изменилось, только чуть поднялись вверх брови, образовав на лбу три глубокие складки. Он развернулся, как солдат на строевой подготовке, и, звонко цокая каблучками своих новеньких лакированных ботинок по асфальту, подошел к всегда чистой и блестящей машине. Как ни в чем не бывало, сел в нее и спокойно уехал.
Хорошо, что он не успел заметить моей растерянности.
"И что, так просто?" - не поверила я и в полном замешательстве вернулась в свою комнату.

Когда отчим не появился дома вечером, я еще не спешила радоваться - иногда он ночевал у друзей, живших рядом с работой, или прямо в офисе. Но не пришел он и через день. Мама восприняла все как должное - случалось, что Миша не бывал дома и по три дня. Но прошло уже пять, и я почти торжествовала.
Я прекрасно знала, что отчим - полная противоположность мамы в смысле отношения к деньгам и материальным благам вообще, поэтому меня не удивило то, что он не пришел хотя бы за вещами, да и вообще не стал пока предъявлять претензий к жилплощади и бытовой технике. Он был из тех людей, которые могут хоть в лесу жить - на голой земле спать, лишь бы было... А ЧТО лишь бы было? Что главное для этого человека в жизни? Я не знаю... Он настолько скользкий и НИКАКОЙ, что я за три года так и не смогла понять, для чего он вообще живет. Для бизнеса? Слабо вериться...
На шестой день занервничала мама.
- Миши так долго нет... И трубку не берет... - причитала она.
- А ты еще не догадалась? - ехидно поинтересовалась я.
- О чем? - улыбнувшись, спросила мама. Но через секунду улыбка сползла с ее лица. - Как... Как?. Мариночка, что ты?.. Что ты сделала?.. Как?!
- Я сделала то, чего не могла сделать ты.
Мама сползла по белой шероховатой стене прихожей на светлый ореховый паркет и тихо застонала. Горький комок слез подкатился к моему горлу.
- Как мы теперь будем жить... Марина... Все, все пропало... Нам придеться вернуться ТУДА...
Она с ужасом произнесла последнее слово и зарыдала.
- Мама, как ты не понимаешь? Ты устроишься на работу - ты же журналист! Я пойду работать, все у нас наладтся! Мы будем жить, как раньше!
Я присела на корточки рядом с мамой и обняла ее заплечи. Она только шептала сквозь слезы:
- Я уже два с половиной года не работаю... И ты... Тебе учиться надо, как ты поступишь?.. И куда тебя возьмут работать... Нет, нет, все пропало...
Мама достала из кармана мобильник и стала набирать чей-то номер.
- Кому ты звонишь? - спросила я, но она не отвечала.
- Мишенька, Мишенька, - быстро заговорила мама в трубку, - возвращайся, пожалуйста, прошу тебя, нам никак без тебя, мы же не сможем ничего... Пожалуйста, прости меня, прости Марину, она была не в себе, пожалуйста!..
Я поднялась на ноги, но чуть не упала - в глазах потемнело и в грудь укололо острй болью. Но, справившись с собой, я бросила на унижающюся мать презрительный взгляд и решительной походкой отправилась собирать вещи.

Дул ветер, из низких туч цвета грязного белья накрапывал противный мелкий дождик. Я сидела на крыше Вовкиного дома и с высоты восьмого этажа наблюдала за тем, как по заросшему двору с лохматыми тополями едет машина отчима, светя фиолетовыми фарами. Возле парадной, в которой располагалась его квартира, автомобиль затормозил, и не успел Миша выйти из него, как к нему на шею бросилась мать, две секунды назад вылетевшая из подъезда. Я отвернулась - противно было смотреть на это.
- Я хотела тебе помочь, мама, - шепнула я, - но ты меня предала. Ты сделала свой выбор, и выбор этот - богатая жизнь. Поэтому попрощайся со мной.
На душе было горько и одновременно кисло. Еще и дождик этот дурацкий... Только один человек мог помочь.
Пальцы механически забегали по кнопкам мобильника, набирая знакомый номер. Гудок, другой, третий...
- Вовка, привет, - тихо сказала я в трубку.
- Привет, Мариша. Ну как ты? - отозвался чуть резковатый голос.
- Скажу хорошо - не поверишь...
- Скажешь плохо - помогу.
- Ну ладно, плохо.
- Ты где?
- На крыше твоего дома. Приходи.
- Хорошо.
На дисплее высветилась надпись: "Разговор прекращен. Длительность 00:43."
Некоторое время я еще смотрела что-то в телефоне, пока не услышала, как прогнившая деревянная дверь на ржавых петлях у меня за спиной открылась. На пороге стоял, улыбаясь, невысокий парень с длинной белой челкой, падавшей на серо-синие глаза.
- Вовка, - обрадованно сказала я, поднимаясь с мокрого и ржавого железа крыши, - ты одним своим видом мне уже помог!
- Это хорошо, - ответил парень, - Пойдем ко мне?
- Нет. Давай здесь побудем.
- Давай.
Я села, Вовка рядом со мной. Он обнял меня за плечи, я уткнулась лицом ему в грудь и, не удержавшись, заплакала.
- Вот видишь, даже сильные девушки иногда плачут, - прошептала я через слезы, подняв голову и посмотрев Вове в глаза. - Плачут от бессилия... Родная мать предала меня, ты понимаешь? Я хотела помочь, но ей, оказывается, нужна не я, а деньги.
Парень обнял меня еще крепче и тихо сказал на ухо:
- Я думаю, что этими деньгами она хотела прежде всего устроить твою жизнь...
- Знаю, но она никак не могла понять, что МОЮ жизнь так просто устроить нельзя. У меня все совсем иначе...
- Да, да... Ты живешь мечтой и ее исполением, я знаю.
- А она не знает! Мне не место в доме, где все решает бабло.
Пару минут мы молчали. Внизу проехала машина, сильно гудя и шурша шинами по асфальту, прошла шумная компания. Вдруг я яростно заговорила:
- Ты даже предатавить себе не можешь, на какое она способна унижение, только чтобы не жить так, как три года назад. Хотя мы с ней тогда жили лучше, гораздо лучше! Ну и что, что бедно, зато мы понимали друг друга! А теперь... У нее совсем нет гордости, совсем!.. Как можно?! Она такая слабая... Она так боится вернуться... Но я смогла бы помочь, а она не понимает, не верит! Боится... Так глупо!..
- Я уверен, все это ради тебя. Она хочет, чтобы тебе жилось легко и просто, без надрыва, - сказал, успокаивающе проведя своей широкой ладонью по моим длинным волосам, Вовка.
- Мне не будет просто, когда ее поминутно обижают и попрекают... Она совсем ничего не понимает... Да и не нужна мне эта простая и красивая жизнь, не нужна!
Парень ничего не сказал, только поцеловал меня в щеку и прижал к себе.
- Так ты ушла из дома? - спросил он через минуту.
- Да.
- Будешь у меня жить, хорошо?
- Нет. Твой дом - первое место, где меня станут искать.
- Ну приходи хотя бы ночевать. Иначе как?
- Ладно.
- Мы с батей будем тебе помогать.
Я вымученно улыбнулась в ответ.

Дождик прекратился, и грязные облака немного расползлись, обнажив кусочек светло-голубого неба. Показалось яично-желтое солнце, и все - куцые восьмиэтажки, плешивые и сероватые от пыли тополя, кривой асфальт и нас с Вовкой осветили его радостные лучи.

ЧАСТЬ 2.
Предзакатное солнце нещадно палило. По заасфальтированной раскаленной площади сновал цветной, полуголый и окончательно разморенный жарой народ. Но только редкие его единицы останавливались возле меня - никому не хотелось плавиться на самом солнцепеке с полчаса, чтобы получить в итоге свой портрет.
Я посмотрела на часы - было уже десять. Значит, можно идти домой. Собрала мольберт, кисти, краски и ушла.
Ну что ж, шесть картин за десять рабочих часов - не так и плохо. Хотя бы на то, чтобы прилично поесть, хватит.
Уже больше недели я не жила дома и рисовала портреты на центральной площади города. Многим людям мои работы нравились, но всилу жары последние три дня клиентов было немного.
Вообще рисую я столько, сколько себя помню, а то и больше. Сначала объектами моих изобразительных экзерсисов были кошечки, собачки, птички и прочая живность. Когда мама отдала меня в художественную школу, я начала рисовать людей. Так и рисую - до сих пор. Школа месяц назад была окончена, и я считала себя почти что полноценным художником, достойным заработка и места на выставке. С целью получить последнее я дней пять обивала порог ДК, трясла там своими работами и выстрадала-таки разрешение на то, чтобы вывесить парочку картин на "Выставке работ молодых худлжников N-ской области". Нужно мне это было вовсе не для денег, а для того, чтобы меня кто-нибудь заметил.
Вовка меня всячески поддерживал: ходил со мной в ДК - таскал мои картины, приносил мне на работу обед и даже полдник, а иногда расхаживал по площади с громкими криками: "Господа-товарищи, не проходим мимо! Специальное предложение: два портрета по цене однонго!". Клиентов от этого больше не становилось, но мне было весомо легче от Вовкиного присутствия. Да и вообще полунищая-полубездомная жизнь художника мне нравилась куда больше, чем сытое и "избыточное" существование эдакой бизнесменской дочки. Но было все-таки одно "НО".
Я громко постучала в коричневую лидериновую дверь с местами вылезшим паралоном, ведущую в Вовкину квартиру - звонок у него давно не работал. Послышалась возня - и мне через полминуты открыли. Это был Вовкин отец, Андрей Семенович. Вид у него был какой-то печальный.
- Здравствуйте, Андрей Семенович. Что-то случилось? - приветливо сказала я.
- Марина, пришла твоя мама.
Я споткнулась об порог и чуть не пропахала носом затоптанный паркет коридора, но Андрей Семенович меня поддержал.
- И что ей нужно? - спросила я, тяжело вздохнув.
- Плачет... Просит тебя вернуться.
Мне больше ничего не оставалось, кроме как пройти решительной походкой на кухню - обычное место приема всвезможных гостей в этой квартире.
Когда я увидела маму, жаба совести начала меня медленно и упорно душить.
- Мама... - только и смогла прошептать я. Пришлось отвернуться, чтобы не показать слез, уже выступивших на глазах.
Мама казалась раза в два более худой, чем неделю назад. Ее пшеничного цвета волосы были как-то странно подстрижены, а под глазами синели чудовищные круги.
- Мариночка, возвращайся, пожалуйста, - тихо, сквозь слезы сказала она.
- Мама, - начала я, собрав остатки воли в кулак, - я не могу жить в доме, где тебя обижают... Где ты, в свою очередь, готова на любые унижения ради денег...
- Доченька, пойми меня, пожалуйста... Наша с тобой жизнь три года назад - она, ведь в разы хуже того, что есть сейчас... Та жизнь просто ужасна!.. Когда нужно есть, одеваться, учиться и платить за квартиру на четыре тысячи в месяц - это не жизнь!..
- А теперь ты меня пойми, мама. Сейчас я за десять рабочих часов получаю не меньше пятисот рублей. А то и больше! И что, мы с тобой вдвоем не прожили бы на пятьсот рублей в день?!
- А учеба?..
- А если ты пойдешь работать? А я буду вечером подрабатывать? Потом, я выбила себе место на выставе, может, меня заметит кто - устроюсь куда-нибудь получше!
Мама только глубоко и прерывисто дышала в ответ.
- Мамочка, ты не представляешь, как мне жаль тебя... - тихо сказала я, садясь рядом с мамой. - И я могу тебе помочь, но ты не принимаешь помощь... Почему?
- Потому, что ты не сможешь...
- Только я знаю, что я могу! - крикнула я, вскочив со стула, - Что, привыкла к богатой жизни? Слишком страшно снова работать?!
Мама еще сильнее заплакала. Мне стало почти физически больно.
- Мам, прости меня, прости... Мне очень стыдно, совестно, что я бросила тебя в трудное время... Но ты... Ты ведь предала меня, мама!
- Марина, я не хотела... Это я должна у тебя прощения просить!.. Но я не могу позволить, чтобы ты жила в нищете... Ради тебя я готова на все...
Я опустила голову - и слеза скатилась по щеке на выкрашенный коричневой краской пол. "Почему так сложно понять?"
- Мам, мне не нужно твое "все". Мне не нужны эти деньги, не нужна квартира, машина, дача... Мне нужна ты, нужен Вовка... Нужна, наконец, моя мечта!..
- Метча... Рисуя картины, ты рискуешь прогнить всю жизнь за чертой бедности!
- Нет, у нас с тобой, видимо, слишком уж разные ценности... Богатство - оно не в деньгах! Я вот - богатая, у меня есть свобода и любимое дело! А ты - бедная, ты зависишь от Миши, от его денег и денг вообще!.. Ты забыла, как любила писать статьи в литературоведческий журнал? Забыла? А ради денег в лице Миши ты бросила и это - он так хотел! Ты совсем меня не знаешь, ты не знаешь, что есть моя жизнь, иначе ты ты не стала бы тогда просить Мишу вернуться!.. И вообще никогда не вышла бы за него за муж!
Мама вжалась в стул.
- А ты не думала о том, что проще осуществлять свои мечты в материальном достатке?..
- Слышала такое, что художник должен быть голодным? Так вот, это правда.
Вдруг все замолчало. Перестала плакать мама, перестал вздыхать в коридоре Андрей Семенович, перестала нервно биться в оконное стекло муха.
Потом я почувствовала на себе неожиданно тяжелый взгляд. Я испугалась еще больше, когда поняла, что взгляд этот - мамин.
- У меня больше нет дочери, - не своим голосом произнесла она, - Ты добилась того, чего хотела. У меня больше нет дочери.
Я даже не нашлась, что ответить.
Мама встала со стула и какой-то чужой походкой вышла сначала из кухни, а потом и из квартиры.
Чего-чего, а такого я даже не смела ожидать от своей доброй и мягкой мамы.
- Вечная проблема отцов и детей... - послышался из коридора голос Андрея Семеновича, - Подчас чудовищная разница в ценностях и взглядах на жизнь. У людей, выросших в перестройку, чуть не на первом месте - материальные блага, и ничего с этим не поделаешь. Молодое поколение автоматически не согласно - такова суть каждого последующего поколения - опровергать ценности предыдущего. Вы, напимер, считаете, что жить нужно исполнением мечты, и мечта ваша - не в деньгах. Вы вообще свободны - от многих предрассудков. Но и вы не в полной мере правы.
- Почему? - медленно выходя из оцепенения, спросила я.
Андрей Семенович встал прямо передо мной, посмотрел мне в глаза и ответил:
- Потому, что дензнаки пока никто не отменял, к сожалению. Даже, скорее, к счастью. Однажды это произошло - ничего хорошего не получилось. Еще потому, что не всегда, точнее, почти никогда не возможно переубедить человека старой закалки. И потому, наконец, что не стоит так упорно отвергать помощь, если ее так же упорно предлагают.
- Но если эта помощь так дорого обходится дающему?..
- Даже поэтому не стоит. Ты сама знаешь, как это неприятно, когда твою самую искреннюю помощь - и отвергают.
- Да...
- И тебе бы твоя же помощь обошлась очень, очень дорого.
- Но я достаточно сильная...
- Достаточно, но она - мать, и ее, скажем так, природный долг - огородить тебя, своего ребенка, от всех трудностей. Любой ценой.
Я всхлипнула.
- Не могу, ну не могу я с этим согласиться! Зачем ей так страдать - жить с нелюбимым человеком, терпеть упреки и скандалы, отречься от мечты?.. Неужели мое праздное существование в достатке, которое мне не нужно, стоит таких жертв?
- Конено, не стоит. Но это ее выбор.
- Да, а это мой выбор. Компромисса не достичь!
- Почему же?
- Тогда подскажите - как? Она ни в какую не хочет ничего менять...
- Может, ты должна что-то в себе поменять?
Меня будто ударило током. Стало ужасно стыдно - за эгоизм.
- А вы правы... Ведь иногда нужно ломать свои убеждения и гордость ради близких людей... Мама-то как раз и сломала себя ради меня... Другое дело, что мне это не нужно, ну ладно... Значит, я должна научиться терпеть обиды в ее адрес... Но как же так? Это не правильно, не должны ее обижать! Но она ведь сама хочет, чтобы ее обижали...
- Марина, тебе нужно отдохнуть, иначе ты ни к какому решению не придешь. Думать будешь завтра, хорошо?
Я вдруг правда поняла, что голова моя стала нестерпимо тяжелой, а глаза почти что слиплись.
- Да, верно... Но все равно - спасибо вам большое!
И я крепко обняла Андрея Семеновича.

Я проснулась с утра и, даже не позавтракав, побежала не на работу, а на квартиру Миши. Когда я спросила маму, он ответил, что вчера вечером она ушла.
- И ты можешь так спокойно об этом говорить? - возмутилась я. - От тебя ушла жена, а тебе - хоть бы что?!
- А что мне? - надменно-спокойным тоном ответил Миша, - Она любила не меня, а мои деньги, я ее вообще не любил. Найду себе другую - поинтереснее!
Я с трудом удержалась от желания плюнуть этому гаду в лицо и помчалась искать маму.
Слава Богу, я была почти уверена, что она вернулась в нашу комнату в коммуналке, которую мы, по счастью, не продали.
"А ведь и правда, деньги нужны были ей для меня.. Она, как казалось, потеряла свою дочь - и ушла от "источника" денег - от Миши... Надеюсь, что когда вернусь я, она не захочет вернуться к нему. Хотя, он ее просто не пустит".
Вот и до боли знакомая и родная деревянная дверь, покрытая желтым лаком. Я нажала синенькую кнопочку звонка - и мне незамедлительно открыли. Все та же древняя и странноватая соседка... Я даже обрадовалась ей! Она так же молча впустила меня в квартиру, окидывая непонятными взглядами, я так же молча вошла. Зеленоватые обои с золотистыми узорами - те же! Даже запах тот же - кислая капуста и корвалол. Сейчас он был для меня лучше всяких французских духов... И шкафы по стенам, забитые пыльными книгами, и белые, всегда чистые двери комнат, и скрипучий паркет вишневого цвета...
Я медленно подходила к приоткрытой двери нашей с мамой комнаты, прислушиваясь, осматриваясь и принюхиваясь. Прошло так много - три года, но как будто один день!.. Ничего, абсолютно ничего не изменилось. Звуки, запахи - те же...
Я открыла дверь. Слух приласкал ее привычный скрип. Глазам предстала уютная когда-то и унылая сейчас комната... Пустое и голое окно - без занавесок, пустые, с распахутыми дверцами шкафы и книжные полки, две кровати, покрытые одними матрацами в розово-белую полоску, круглый стол без скатерти по середине... Перд столом лежал небольшой сине-красный чемодан на колесах, а возле окна стояла мама. Услышав скрип двери, она обернулась и обмерла. Она, казалось, не ожидала меня увидеть.
- Мамка... Ты что, думала, что я не приду к тебе? Думала, что я правда хотела, чтобы ты от меня отреклась?..
И уже через секунду мы обе плакали друг у друга на плече...
- Мариша, прости меня... Я во многом, очень во многом была не права... Я совсем тебя не понимала, доченька... Но теперь я все понимаю!..
- Мамуль, это ты меня прости... Я такой эгоисткой была - бросила тебя... Еще называется - помочь хотела... Я не желала понять и принять ТВОЮ помощь...
- А я твою...
- Ну теперь-то мы будем как раньше жить!.. Будем друг другу помогать, понимать друг друга, да?
- Да, Марина, да... И мы станем с тобой богатыми, самыми богатыми на свете... Ведь обе будем свободны, и будет у каждой мечта... А может, и одна на двоих...
- Да, мамочка...

В мутном и голом окне показалось солнце, немного унявшее свой пыл. Полупустая пыльная комната будто бы преобразилась под действием его лучей.
А небо... Ярко-голубое июньское небо украшало полупрозрачное круживо перистых облаков. Значит, погода скоро перемениться.

21:54 11.08.2007

* Использован текст песни "Амигос" группы Город 312.